Воспоминания о чтице. Фрагмент 3

      
                В ПУШКИНСКОМ КРУГЕ...
               

         Позиция руководителя по отношению к моей приятельнице отчасти задела и меня. В процессе изложения событий, связанных со студией, я вспомнила биографический пример. Как-то раз я прочитала в мемуарах оперного певца (Левика) о великом итальянском баритоне Баттистини. Этот певец -- исполнитель ведущих партий в операх своих СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ -- решил попробовать свои силы в заглавной партии оперы "Евгений Онегин", но вовремя пришел к выводу, что ему НЕ ПОДХОДИТ эта роль и, спев одно действие, ушел со сцены.  Следовательно, его творческая интуиция ПРЕДОТВРАТИЛА ДИСГАРМОНИЮ. Но главное -- актер ОЩУТИЛ ЭТО САМ! По-моему, это очень важный критерий при выборе артистического репертуара: человек должен чувствовать себя В СВОЕЙ СТИХИИ, чтобы вдохновение передалось зрителю. И даже если это САМОДЕЯТЕЛЬНЫЙ АКТЕР, а не певец с мировым именем, здесь НЕДОПУСТИМЫ ограничения и принуждения, иначе получится ФАЛЬШЬ, НЕ ВОСПРИНИМАЕМАЯ в нормальной творческой атмосфере зрительного зала.
        Я ни от кого не скрывала своей позиции, хотя и понимала, что в театре-студии все решает РЕЖИССЕР. У  меня были и ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ в данном вопросе. Среди последних важное место занимала все та же Ольга Ивановна, которая вместе со мной сочувствовала Римме Петровне.
        Впрочем, подобные настойчивые рекомендации нашего руководителя (относительно ЮМОРИСТИЧЕСКОГО жанра) НЕ ЯВЛЯЛИСЬ препятствием к тому, чтобы Римма Петровна не продолжала испытывать себя в других сценических работах.
        Само название нашей студии говорило о том, что деятельность последней состояла в ОЗВУЧИВАНИИ литературных произведений. Это меткое определение наших занятий принадлежало руководителю. У нас был еще один негласный девиз, сформулированный его же словами: "Мы не работаем только с ПЛОХОЙ литературой"! И, без сомнения,одним из важнейших событий сезона становилась подготовка к ПУШКИНСКИМ ДНЯМ, когда почти все участники репетировали произведения основоположника нашей классики.
        К сожалению, мне -- автору данных мемуаров -- приходится сказать: "ПОЧТИ", поскольку я принадлежала к тем немногим, которым НЕ ДОВЕРЯЛОСЬ чтение Пушкинских строк.
        И я -- пламенный ревнитель поэзии XIX века -- ПОЭЗИИ ПУШКИНА И ДЕКАБРИСТОВ -- не участвовала в соответствующих концертах сезона, поскольку руководитель полагал мою манеру чтения этих поэтов слишком "поющей", или РОМАНТИЗИРОВАННОЙ, а потому -- несовременной, НЕ ВПИСЫВАЮЩЕЙСЯ В РАМКИ нашего чтецкого театра. Но, как бы ни обижал меня такой подход, я НЕ ХОТЕЛА ОТКАЗЫВАТЬСЯ от своей манеры: ИНОЕ исполнение стихов Пушкина, Рылеева, Раевского, поэтов XVIII века -- лишенное их безусловной музыкальности, звучности, четкости ритма, пронзительной рельефности отдельных образов и строк -- мною НЕ ВОСПРИНИМАЛОСЬ, кто бы их ни читал; а лишить такую поэзию всех означенных выше свойств мне до сих пор не представляется возможным. И я терпеливо ждала своего исполнительского часа.
       Но я столь непозволительно долго рассуждала о своих чувствах для того, чтобы можно было сравнить их с настроениями моей ГЛАВНОЙ ГЕРОИНИ, с которой у нас тогда начинали складываться личные контакты, и понять определенную общность наших переживаний в процессе освоения Пушкинских тем. И если несколько ранее я заговорила об опере "Евгений Онегин", то не могу не вспомнить Пушкинского шедевра -- одноименного романа, так как с последним связан еще один отмеченный мною штрих в студийской деятельности Риммы Петровны. 
        В тот вечер мне наконец-то улыбнулась удача. Наш руководитель предложил мне попытаться прочесть фрагменты из "Евгения Онегина" -- по моему собственному выбору. Я запомнила ряд фрагментов еще СО ШКОЛЬНЫХ ЛЕТ, когда впервые прочитала и полюбила это произведение, поэтому мне не составило труда выбрать и исполнить со сцены стремительные, упругие, мелодичные строфы бессмертного романа, изображающие раздумья Ленского перед дуэлью...
        Руководитель остался НЕДОВОЛЕН мною: он заметил, что отрывок, который я прочитала -- слишком "сюжетный", что мне не следовало в процессе чтения ПЕРЕЖИВАТЬ описываемые события, что у меня отсутствует "общение со зрителем". В подтверждение своего последнего пункта он добавил: "Я не приветствую то, как Римма Петровна читает Пушкина, но она совершенно свободно держится на сцене". Так он оценил ее артистическое преимущество передо мной.
        Для меня этот короткий, но яркий эпизод ПЕРВОГО И ПОСЛЕДНЕГО прочтения "Евгения Онегина" в студии был ознаменован неожиданным комплиментом со стороны третьего лица. Один из новых студийцев -- человек лет тридцати пяти, случайно присутствовавший при моей репетиции, сказал мне потом КОНФИДЕНЦИАЛЬНО: "Я не хочу вас хвалить, но есть что-то ОСОБЕННОЕ в вашем исполнении Пушкина, и не замечать этого -- просто НЕДОПУСТИМО"! Итак, личная обида компенсировалась для меня некоторым ПРИЗНАНИЕМ. И я оценила искренность этого признания.
        После того вечера я больше не претендовала на чтение стихов Пушкина в нашей "Звучащей книге"*.
        А Римма Петровна еще в течение концертного сезона многократно репетировала "Евгения Онегина"; на отдельных ее репетициях присутствовала и я. Я изредка подсказывала ей некоторые слова в тексте и таким образом ПРИНИМАЛА КОСВЕННОЕ УЧАСТИЕ в подготовке к концертам -- мне важно было хотя бы ГОВОРИТЬ о любимом произведении...
         



        *На снимке: участница театра-студии "Звучащая книга" Наталья Шилова ведет концерт на сцене ДК имени Чкалова (Начало 80-х).