Спас на родной крови

                Посвящаю сыну Глебу               
Я подошел к окну. За ним – дома микрорайона, отстоящие от онкоцентра в некотором осторожном отдалении. Я думаю о том, сколько мне еще дней предстоит видеть, ощущать эту жизнь. Боль в груди утихает лишь тогда, когда приходит медсестра и делает укол. При этом у нее лицо бухгалтера, делающего совершенно зряшные начисления в ведомость на зарплату. Тоска неимоверная. Слезы сами навертываются. Кого оплакиваю, зачем? Я прижался лбом к холодному стеклу. Должно отпустить.
- Что, прижало? – услышал я за спиной.
Это вездесущий Садовничий. Мы познакомились дня три назад в столовой. В левом легком Леонида тоже рак. Так и сказал.
Он похлопал меня по плечу.
Я нехотя оторвался от окна.
- Что-то в наших мозгах прибегает к раку, - у Садовничего тон стал как у киношного дедушки-доктора с небольшой шапочкой на голове, да бородкой клинышком, - чтобы… проверить силу духа. Но у каждого человека своя, неповторимая болезнь, как бы ни называлась.
- Потрясающе, - воскликнул я, и был готов убить моего собеседника.
А он:
– А не покурить ли нам!
Курить здесь запрещено всем. А мы, легочники, должны быть вообще навеки исключены из списка не только курящих и нюхающих, но и даже смотрящих на табачные киоски. Но я купился. В горле першило, в висках било.
- А что у вас?
- «Vegas Robaina», - взглянул на меня с улыбкой Мефистофеля, уговаривающего Марту, - местной фабрики.
- «Аврора» что ли? Без фильтра?
- Угу.
Мы вышли. За трансформаторной будкой у забора мужики устроили курилку из перевернутого ржавого бидона и небольшой строительной плиты на кирпичах да согнутой  железяки от забора. Мы присели.
Такого наслаждения я давно не испытывал. Сигареты были  столь же забористыми, как и кубинские сигары Vegas Robaina. Их я курил в армии у специальной песочницы под присмотром старшины.
А этот дым от «Авроры» показался сладчайшим из сладчайших, а настроение поднялось до ликующего.
Мы уже о многом поговорили. Ну, небо, ну, облака, ну женщины, ну, дорогие гробы из бука.
Неожиданно я спросил:
- А вы, Леонид, особенно и не тужите по поводу рака.
- Пройдет!
- Да что же, это чирей что ли? Снимок делали?
- Делали.
- Анализы брали?
- Брали!
- И что, собираетесь выписываться?
- Да, когда легкое будет чистым, а клетки под микроскопом – только мои!
- И вы знаете, когда это произойдет?
- Думаю, что да… Многое зависит от моего сына.
- Можно еще сигарету?
Затянулся от души.
- Я жду, - ответил Садовничий, - когда мой сын поможет мне излечиться от рака.
- Как это?
- Вы понимаете, в чем дело, - Садовничий уселся поудобнее на бидон, - у нас в семье жизнь такая – болеть за всех! Мы – болельщики!
Да, ну и бзик, ну и семейка!
А он продолжал:
- Все началось с детства. Мой брат Женька, мне было лет пять, а ему уже все десять, напоролся на гвоздь. Перед домом валялся старый диван, вот он и прыгал, пока нога не сорвалась прямо на торчащий гвоздь. Сотка! Икру ему пропороло. Когда он закричал, отец выскочил на улицу, а меня скрутила ужасная боль в икре правой ноги. Я еле дотащился до своей комнаты. Пока для Женьки вызвали скорую помощь, пока его ногу обработали и перевязали, никто обо мне и не вспомнил. А я все это время чувствовал, как рану промывали, как кожу зашивали, как постепенно утихала пульсирующая боль.
Когда меня нашел отец, я лежал у себя на кровати, но стонать уже перестал. Я не понимал, что происходит, на вопрос отца, что произошло, расплакался и сказал, что просто подвернул ногу.
Я выздоровел вместе с братом. И еще вместе с ним болел несколько раз. Был его ноющий молочный зуб. Еще – ожог, когда он делал опыт в школьной химической лаборатории. Так, по мелочам. А после все исчезло. Вместе с ним. Брата сбила машина, когда он катался на велосипеде, а я тотчас же потерял сознание.
На этом месте рассказа Садовничего нас застукали. Правда, мы уже не курили. Но нас, подозревая во всех смертных грехах, погнала отсюда старшая медсестра, отвечающая за хозчасть.
После обеда был сон. И лишь вечером, выйдя из столовой, мы сели в тихом закутке коридора нашего этажа между отделениями, под пальмами в кадках и под журчание насоса в аквариуме с золотыми рыбками.
- Когда я пришел в себя, - продолжил Садовничий, словно не было перерыва в разговоре, - надо мной стояли отец и мать. Бедные, они еще не знали, что случилось с Женькой. Я боялся сказать о брате. И еще я боялся того, что «увидел» в обмороке: на меня накатывался автомобиль с включенными фарами.
Садовничий посмотрел на меня как-то испытующе и спросил:
- На ваш взгляд, вижу по глазам, странная история? Но она имеет продолжение.
Я кивнул головой в знак готовности слушать дальше.
- В 21 год я женился, - я заметил, что руки у Садовничего были сильными со здоровым цветом кожи, словно недавно вернулся с лыжной прогулки. - Моей женой стала студентка четвертого курса, когда я сам учился на пятом, но – в политехе. А она – в медицинском институте. Мы старались не заводить детей до окончания учебы. Для Ксении вместе с интерном и началом работы прошло пять лет.
Жена объявила о возможности родов под Новый год. Но началось-то немного раньше, когда ее затошнило. Где-то на День энергетика я, после командировки, сидел в кресле, и неожиданно на меня нашло. Ну, просто стало дурно! Стал грешить на обед, но через час пришла с работы Ксения.
«Мне что-то стало неважно на автобусной остановке. Я подумала… Одним словом, Леонид, у нас будет ребенок!».
Так уж вышло, что мы «вынашивали» ребенка вместе. Да-да, симптомы беременности я чувствовал не хуже её: тошнило, кружилась голова, тяжело было ходить в последние месяцы, отечность…
Я не мог ничего поделать с собой, но пытался скрывать все, насколько удавалось. А вот когда у Ксении начались схватки, меня за кульманом скрутило так, что Петрович, начальник отдела, сжалился и отпустил меня домой. Пока я собирался, позвонила теща и сказала, что Ксению увезли в роддом. Я думал немного отлежаться дома, прежде чем поехать к роженице.
Я корчился на заднем сиденье такси, а уже у самого дома истошно закричал. Водила резко тормознул, повернулся ко мне, и увидел мое бледное, искаженное от боли лицо, залитое потом.
- Ты что? Эй, мужик? Да ты совсем больной? Аппендицит? Разворачиваемся в больницу?
Но мне в этот момент резко «полегчало», и я ответил вымученной и счастливой улыбкой:
- Не надо, у меня кто-то родился…
Вот здесь таксист и сам побелел лицом и, не мешкая, выскочив, открывая мне дверь.
- Ты, родимый, - сказал тоном опытного врача-психиатра, - почти приехал, а я уж поеду один…
Когда Ксения вышла ко мне в роддоме - призналась: «Мне казалось, что я не одна была в своих муках. Я чувствовала твое сопереживание. Какой ты у меня хороший!»
А я, хороший человек, втайне от нее вскоре пошел к психотерапевту. Может быть вы знали Людмилу Аркадьевну? Носкова, умная женщина. Она ничему не удивилась, а выложила альбом с вырезками из газет и журналов.
В некоторых публикациях под рубрикой «Это интересно» или что-то подобное, подтверждались случаи сочувственных болей у мужей рожениц. Правда, не таких почти реальных, как у меня. Затем разговор перешел на гипноз, самовнушение.
Еще сказала, что мой случай исключительный и представляет собой демонстрацию неожиданных и нереализованных связей, которые существуют между различными модальностями поведения, которое присуще близнецам. Я-то помню точно все эти слова. Память у меня, слава Богу, еще нормальная. В опытах, проведенных неким ученым Милтоном Эриксоном, было описано постгипнотическое поведение человека. Но эта работа давнишняя. А сейчас в моде теория немецких ученых резонансной природы гипноза мозга...
Я сказал, что я не близнец… В итоге, Людмила Аркадьевна стала настаивать на полном и бесплатном моем обследовании. «Вами я обязательно займусь!» Это были ее слова перед прощанием.
Она, вероятно, и занялась бы мной против моей воли, но что-то помешало ей, и Носкова не позвонила. Но не так давно я познакомился с трудами доктора Райка Хамера, которого посадили за "бредовые" идеи, так он считает, что мозг при определённых настройках посылает особые нервные сигналы, повинуясь которым организм начинает длительную фазу перестройки с формированием отёчных областей во всех проблемных частях организма. Существует прямая связь между эволюцией конфликта и развитием рака в двух планах: мозговом и органическом... Ну я это и использую.
Садовничий закрыл глаза.
Мне показалось, что наша беседа закончилась. Но неожиданно я понял, что и здесь, в онкоцентре, лежит он не случайно. Неужели опять жена, а он пришел сюда, чтобы спасти ее?
- Кто на этот раз? – спросил я.
Садовничий так и улыбнулся, не открывая глаз:
- Вы, наверное, не придали значения, что я говорил уже о сыне. Ему 26 лет. И вот неожиданные признаки. Я думал, откуда у него рак? Он как-то говорил, что чуть не задохнулся в одной из пещер, куда с друзьями-студентами ходил год назад. А может, это было последствием удара о баранку управления, когда он нырнул с машиной в какую-то колдобину. И еще надо было проверить наследственность… Короче, я провел его через все круги анализов, и когда узнал, что он заболел, ничего ему об этом не сказал.
- Но почему лежит не он, а вы, Леонид?
Садовничий открыл глаза. В них светилась затаенная радость и уверенность в светлом будущем. И в то же время в них был укор моей бестолковости.
- Неужели вы не поняли, что на этот раз я сам срочно заболел, и у меня настоящий рак! А сын, не подозревая ни о чем, стал моим болельщиком! Слава Богу, что у него только симптомы…
Да, ну и повороты бывают в жизни людей. Словно серпантин в горах. Мы еще долго говорили, но уже на другие темы. А все-таки в глубине моего сознания скользила мысль тоненьким ручейком о том, что хорошо бы найти такого вот сказочного болельщика. А может, он должен быть внутри каждого из нас?
Две недели спустя моего Леонида выписали. Он зашел ко мне в палату, пожал руку. А я смотрел на него во все глаза:
- Что, неужели все чисто?
- Да, главврач Сергей Павлович еле удержался на стуле три дня тому назад, когда ему подали снимки моего легкого. Он заставил сделать еще рентген и пригласил каких-то зубров онкологии. Он никак не хотел меня выписывать! Но я настоял… Согласились лишь под еженедельное посещение врача. Пойду я, ждите!
Он широко улыбнулся и добавил, глядя мне в глаза:
- И все благодаря моему болельщику! Моему прекрасному сыну! – И вздохнул. - Разве об этом расскажешь всем?
Я понял его. Протянул ему руку.
- Вот что, друг мой, - сказал Садовничий, пожимая ее, - хочешь, я поболею и за тебя? Но ложиться не буду. Может это не обязательно, проверим?
Я не очень поверил в его предложение, но через три месяца вышел из онкоцентра с надеждой больше сюда не возвращаться. Сработало!
Я спускался по ступенькам больницы с ощущением того, что рядом присутствует тот, кто унес мою болезнь в Никуда. И это уже не казалось чудом.