Экстрасенс

            - Что б тебя перевернуло да хлопнуло!  - буквально простонал он, вспомнив любимое бабкино выражение, и добавил с непередаваемым чувством, почему-то во множественном числе,
            - У-у-у-у пи…арасы!.
            Опель-Аскона пронесся мимо, как болид,  окатив его с ног до головы мокрой осенней жижей.  Ну, и как теперь идти на службу? Весь в грязи с головы до ног он  с сатанинской ненавистью провожал взглядом уносившуюся на бешенной скорости иномарку, проклиная всех этих «новых…».
          То, что произошло через секунду, повергло его в шок. Машина, стремительно удалявшаяся от него,  вдруг резко дёрнулась вправо и уже в следующее мгновение, кувыркаясь летела в кювет, где  перевернувшись раз пять или шесть с мерзким хрустом приземлилась вначале на кабину и потом, отскочив, встала на колёса.
       - Эха! Е..  твою  мать!,  - выдохнул он и тут же добавил,
       - Бли-и-ин!  Пи...дец!
       Вся, какая была злоба сразу же ушла как вода в песок,  и он побежал к месту аварии. Шофер был мертв. Чтобы это понять  не надо было быть даже фельдшером. Руль вошёл ему в грудь и теперь с него свисало что-то невообразимо  кровавое и жуткое. А вот пассажир, точнее пассажирка была ещё жива, но и ей оставалось минута-другая не больше. Рваная рана в правом боку не просто кровоточила, она толчками выплёвывала кровавую бурлящую пену, заливавшую её джинсы какого-то немыслимого канареечного цвета.
       - Бля-а-а-а! Обосраться... при живых-то родителях!, - совершенно не к месту, подумал он.
       Скорая приехала поздно. Это сейчас мобильники и всё-такое прочее, а тогда в начале девяностых... Ну, вобщем, пока доехали до ближайшего телефона, пока дозвонились...
          Вечером когда впечатления малость поулеглись, он размышлял лёжа в постели,
       - Слушай, так это что...  я их что ли... того?! Ну, то есть, на тот свет-то наладил? Ни хрена себе! Уж больно всё как-то складно получилось. Не успел подумать и на тебе...         
       После долгой и томительной паузы он, наконец, задал себе тот самый главный вопрос, который так и пёр из него наружу,
       - Так, Игорек, ну и что теперь со всем с этим делать?!
          И сам же себе и ответил,
       - Да хрен её знает!
         Спать не хотелось. Уж больно много сегодня на него свалилось. В принципе, в другой ситуации он бы не обратил на это внимания. То есть, удивился бы, конечно без меры такому странному и страшному совпадению и может быть даже, что-то такое предпринял (хотя, что тут предпримешь?), но сейчас…
         Всё дело в том, что событие, которому он был свидетель (и свидетель ли только?) имело свою не совсем обычную предысторию, начавшуюся без малого пять лет назад. Если не очень  вдаваться в подробности, то он – старший лейтенант Шведов на плановых тактических занятиях, с вверенным ему личным составом, попал  в аварию. Надо отдать должное ему тогда ну, о-о-о-чень повезло!  Подчёркиваю очень! Никто из экипажа химразведки не пострадал. Единственный человек, которому тогда досталось и досталось здорово,  был он сам. Вы, наверное, спросите, дескать, что ж здесь хорошего? А то, что за травмы личного состава, я уже не говорю о гибели (солдат, особенно) спрашивали тогда ох как строго, а здесь все обошлось простым расследованием. Командование по материалам следствия, сделало соответствующие выводы и его (всего-то…) «отблагодарили» строгим выговором с занесением, который вскорости и сняли в преддверии ноябрьских праздников. Ну, а то, что он жарким летом до одури належался в гарнизонной санчасти с тяжелейшим сотрясением, а так же с ушибами, синяками и рваными  ранами на лице и бедре, было «семечками...», как  сказал его дивизионный шеф подполковник Дубинский. Одним словом, пронесло. Вот вкратце и всё.
          Всё, да не всё!
          После той памятной аварии, а точнее после выписки из санчасти, где он провалялся больше двух месяцев с ним начало твориться что-то странное и необычайно фантастическое. Одним словом «ми-сте-ка», как сказал его друг и приятель Славка Зарецкий.
          Игорь Шведов – был человеком простым, как говорится без закидонов. Служака и аккуратист, принимающий устав как витамины три раза в день и от этого всё и вся «прекрасно понимающий и образцово служащий», он особо не заморачивался ни над чем, но здесь... Здесь же было чёрт знает что такое, одним словом полнейший «антиатеизьм, антимарксизьм и... антипароксизьм», как сказал (опять же) его друг и зубоскал, ну…, вы догадались? Да-да всё тот же Славик, что б ему пусто было!   
          А началось всё, пожалуй, с итоговой годовой проверки, когда по ненавистной ему дисциплине, которая называлась «Тактика химвойск», он вытащил билет, не поверишь, тот который знал, а главное, очень хотел вытащить. Ой, блин, удивил! Да у кого этого не было хотя бы раз в жизни, а? Да, но по остальным дисциплинам тоже. Причём, после «Тактики...» он ни к одной из них не готовился, намеренно штудируя, только один какой-нибудь билет. И ты представляешь – «всё в масть». Это как? 
        Дальше больше, он начал влиять на события, но потом, правда, вовремя спохватился и залёг на дно от греха подальше, а то уж на него начали обращать внимание «компетентные органы» в лице их полкового ГБ-шника. Кстати, вот тогда он впервые и подумал о том,    во-первых, чтоб заткнуться (по крайней мере, для всех, мотивируя это тем, что, дескать, случайность…) и, во-вторых – узнать где-нибудь или у кого-нибудь, что же это такое с ним приключилось и с чем теперь всё это есть? Однако «порочную практику» применения своих не совсем, прямо скажем, нормальных способностей он не прекратил, хоть и делал это «про себя», так что бы никто и ничего...
         Помнится любимым развлечением у него было хождение на рынок за продуктами, где он выбирал самую поганую, самую жадную и грубую торговку и проделывал с ней следующий фокус. Он набирал у неё товара, ну скажем, рублей на двенадцать-пятнадцать и отдавал ей  два червонца, с которых она давала ему сдачи как с пятидесяти, а то и со ста рублей! Потом он спокойно уходил, дав ей мысленную команду забыть всё напрочь. Справедливости ради надо сказать, что человек он был не злой и особенно не злоупотреблял этим, но уж если хотел кого проучить, спасенья не было...
          Вот такой вот мелочёвкой он пробавлялся года два, пока не поехал в окружной военный госпиталь на плановую диспансеризацию, где  чуть и не влип.
          К тому времени он уже как Вольф Мессинг очень сильно хотел знать, что же это такое с ним приключилось, а самое главное к чему всё это может привести? То есть, не грозит ли ему что-либо в будущем? Подробности я, пожалуй, опущу, а вот о главном скажу. Госпитальный психиатр – подполковник Суздальцев, на его счастье оказался не просто хорошим доктором, но ещё и исключительно порядочным человеком.  На рассказ Шведова о всех этих чудесах творившихся с ним он прореагировал  неоригинально. Он попросту не поверил, да-да, не поверил и всё тут, причём ни во что из сказанного нашим новоявленным экстрасэнсом. Но потом всё же попросил его кое-что показать и Шведов показал (правда, не всё, а то у доктора запросто сорвало бы  крышу). Но даже того, что он продемонстрировал было с лихвой…  И  доктор замолчал, замолчал надолго.  Потом задумчиво взял его за руку, нащупал пульс и почему-то глядя в окно, спросил,
        - У вас выслуги-то сколько? - Игорь ответил,
        - Да-а-а-а-а!,  негусто..., - подытожил психиатр и, помолчав, добавил,
        - И профессии, как я понимаю гражданской, ни-ка-кой? Так?   Ну и чего вы, собственно, добиваетесь? Вы вообще представляете, что с вами будет, если вы попадёте в руки к настоящим спецам, где-нибудь там в Москве? Я вижу, не представляете. Вы, голубчик, когда-нибудь мышей подопытных видели? Беленькие такие, шустренькие, в клетках сидят, а умные дяди и тёти в белоснежных халатах, всякие опыты над ними производят. Хотите быть такой же?  Шведов не очень представлял себя в роли подопытной мыши и потому ответил  отрицательно.
       - Так вот, майор, всё что я могу для вас сделать, так это забыть наш душевный разговор и вас, как будто и не было ничего. А что касаемо ваших опасений за здоровье, то я так скажу, если за столько лет это всё никак не проявилось, ну то есть: обмороки, припадки  эпилептические, провалы в памяти, то, скорее всего и ничего этого в дальнейшем не будет. Понятно? Короче, в карточку я вам пишу здоров и вы уж, сударь, судьбу больше не искушайте, хорошо?  А то ведь не все такие как я и что может быть  в следующий раз одному Богу  известно.  Так что, дорогой мой товарищ майор, до свидания, а лучше прощайте!
        На том и порешили!
        Ревностный служака и педант, которым он был для всех, на самом деле внутри на самом донышке Шведов был очень тонким и глубоко ранимым человеком. Служба в армии уже давно никакого удовольствия ему не доставляла. Единственно почему он ещё тянул с увольнением из рядов, так это потому что хотел хоть как-то обеспечить себе будущее, хотя каким оно будет он не имел ни малейшего представления.
        Перестройка, как и всё у нас на  Руси, грянула неожиданно, как тот самый «песец», который, если верить народной мудрости, всегда подкрадывается незаметно. Всё тогда начало рушиться как карточный домик: получку не платили, разгоняли полки, дивизии, служилый народ метался по городам и весям, чтоб приткнуться и хоть как-нибудь дотянуть до пенсии. Ему и не только ему повезло сказочно, его полк тогда выстоял. Вот почему он служил, скрипел зубами, матерился, но служил, даже и не помышляя ни о каком увольнении как другие, потому что уходить ему было некуда! В конце концов, получив от армии всё что было можно и… нельзя, он плавно свалил из рядов как только ему простучало сорок пять его законных годков.
         В камере полуподвала их было 32 человека на четырнадцать старых двухъярусных коек, помнивших наверное, ещё Жандармский его Императорского величества Корпус.  Спали по очереди, как говорится вахтовым способом.
         В это узилище он попал просто, даже очень просто. Его взяли на вокзале, как какого-нибудь урку, когда он пришёл за билетом до Москвы. Очень, знаете ли, хотелось съездить к армейскому другу в гости. Вот и съездил! Как потом объяснил адвокат, это была обычная ментовская практика – перед обыском ему незаметно подбросили в карман, как потом запишут в протоколе «…полиэтиленовый пакет с порошкообразным веществом белого цвета…», которое, как и следовало ожидать, впоследствии (надо же…?) оказалось наркотиком. Затем ему, не особо искушённому во всех этих мусорских  подлянках, подсунули протокол и… он ошалевший от нахлынувших на него, ну просто фантастических чувств и эмоций, подмахнул его, как говорится, не глядя.
         Всё-о-о!!!  Вот так вот запросто, обычный законопослушный гражданин РФ становится подследственным по очень «нехорошей» статье УК РФ. И ничего тут не попишешь.
         Э-э-э-эх, блин, страна моя Лимония!  Как непредсказуемо и зачастую весьма своеобразно поворачивается фортуна своей филейной частью к ничего не подозревающему человеку. Прав булгаковский Воланд, ой как прав, – «…человек смертен, но это полбеды, плохо то, что он внезапно смертен,    …вот захочет, например, съездить в Кисловодск, пустяковое, казалось бы, дело, так и этого сделать не сможет, потому что непонятно почему, вдруг возьмёт и попадёт под трамвай…».
         Времени у него теперь было много и он начал анализировать, хотя это конечно громко сказано. Анализировать по большому счёту было нечего. Всё было просто до отвращения. Месяца два назад ему позвонили и попросили приехать в одно интересное место для приватного разговора.
         Была у них в городе когда-то старая лодочная станция, где в советские времена за небольшие деньги давали на прокат лодки для культурного досуга горожан. Потом всё это с перестройкой естественно пришло в упадок и позже (что ещё более естественно) было приватизировано местной крутизной, точнее людьми бывшего  бандюгана и смотрящего, а теперь депутата городской думы Мисаилова Виктора Ильича, по кличке Мисяня.  Вот с этим Мисяней и вышел у него «конкрэтный» базар! И как потом выяснилось, конкретней некуда!
         На причале в назначенное время его уже ждали. Хотя, какой причал? Вместо него (это в зелёной-то зоне, в черте города…!) был построен ресторан, половина которого стояла на сваях, половина на берегу. Нет, лодки на прокат тоже выдавали, но от прежних деревянных плоскодонок не осталось и помина. Теперь лодочка в час стоила столько, что арендовать её мог разве что сам Мисяня, а бедным влюблённым оставалось жевать сопли, да обжиматься на халяву в прибрежных кустах, поминая недобрым словом всех этих «хозяев жизни».
          Он приехал вовремя, но и братки не подкачали. Если не считать шестёрок, то за великолепно сервированным столом его уже ждал Мисяня и его правая рука Вова-Клоп. Разговор начался сразу. Вся эта блатная шлаета усиленно изображала из себя деловых, типа, «время – деньги», «чё кота за яй…а тянуть», ну и всё такое прочее.  Мисяня был  очень хорошо информирован о его неординарном таланте и потому хотелось ему прибрать Шведова к рукам, не даром конечно. Разговор шёл об услугах на постоянной основе и как следствие о довольно приличных гонорарах. Но, во-первых, город был маленький и Швед прекрасно знал с кем он имеет дело – группировка Мисяни была самой отмороженной в городе, а во-вторых, он как никто другой понимал, что не древних же старичков хотят лечить с его помощью  эти, ушибленные головой, ребятки. Не-е-е-ет, добром всё это просто не могло кончится.
          Разговор шёл вот уже битый час, Игорь пытался тянуть резину, вяло отказывался, аргументируя проблемами, так сказать, «личного характера» и вообще… Но, толку не было никакого. В конце концов, браткам надоело и они, как говориться, поставили вопрос ребром, ну, это когда мухи в одной тарелке, а котлеты совсем в другой.  Швед, понимая всю безвыходность своего положения, тем не менее, как мог мягче и деликатней отказался, на том и разошлись. Как ему казалось. Ан нет!
          Он лежал на тюремной койке, делая вид что спит, а сам вспоминал, вспоминал…       
          После увольнения из «рядов…» первое время жилось не так уж и плохо, пенсии хватало на всё… Ну,  или почти на всё. При разумном самоограничении можно было сносно существовать, дожидаясь «светлого будущего». Собственно он так и делал, но потом как-то незаметно становилось  всё хуже и хуже. Цены как на дрожжах…, пенсия (поначалу вполне приличная) как-то не очень вовремя, а главное вяло, индексировалась, одни словом, начал он подумывать о своём трудоустройстве. Но (видно планида  такая…) его трудовая деятельность на благо построения нового общества приносила весьма скромные результаты, если не сказать горше. И тогда, вобщем-то припёртый к стене, он подумал в отчаянии, а, была не была!
          К тому времени он развил свои, мягко говоря, неординарные способности (а заниматься он не прекращал никогда)  до таких нечеловеческих высот, что самому иной раз становилось не по себе. Теперь он не пробавлялся той самой мелочёвкой на рынке. Он, например, мог погрузить в сон любой глубины и длительности практически каждого встречного и ни интеллект, ни сила воли, ни какая-то там демоническая харизма объекта роли не играли никакой. Но даже не это было  главным, то есть,  не то, что он мог усыпить кого угодно, или там навязать установку и заставить любого хоть Родину продать за десять копеек, нет, главным было другое. Года за два  до вышеупомянутых событий он как-то раз отдыхал с женой на реке. Надо заметить, что ни он, ни жена не любили всю эту пляжную суету, огромное скопление потного и не совсем трезвого народа, почему  всегда уезжали к чёрту на кулички и наслаждались одиночеством. Вот тогда и произошёл тот памятный случай, перевернувший его и без того основательно перевёрнутую жизнь…
          День был обычным, как всегда. Солнце словно приклеенное «Моментом» стояло в зените. Пекло было жуткое и они вылезали на маленький аккуратный пляжик только чтобы обсохнуть, чтобы затем опять в воду.  И всякий раз когда они вылезали на сушу, буквально через секунды, непонятно откуда появлялось какое-то совершенно жуткое насекомое, что вызывало у жены, ну  просто истерический криз. В конце концов Шведову все эти крики и хлопанья полотенцем по пустому месту надоели и он тоже принял участие в охоте на это неуёмное животное. Но! всё без толку. Помнится, он очень быстро, что называется, дозрел и так обозлился, дескать, что же это такое, чёрт подери, не уезжать же из-за ошалевшей, непонятно с какого перепугу, мрази  домой. Вот тогда это всё и случилось! Он, взведённый как автомат Калашникова, напряг всё что можно было и представил себе как у этой гадины лопаются сосуды, останавливается её паскудное сердце и вообще. И… гадина упала рядом с ним на траву. Он, конечно, удивился, но не очень. Как вы наверное догадались, тогда  всё и началось. Я думаю, нет нужды рассказывать о том, чем он после этого стал ещё более усиленней заниматься. Более того, всю, какую можно было найти информацию, он непросто изучил, он проштудировал, зазубрил, отфильтровал и пришёл к  выводу, что опять, в который раз, Бог ли, дьявол, дали ему в руки что-то особенное, из ряда вон выходящее.   Позже, где-то через год с небольшим, он провёл, как говорится, полигонные испытания, тем более, что случай подвернулся сам собой.
         В его подъезде, на третьем этаже, в однушке, загаженной как вокзальный сортир, жил один не очень приятный гражданский хлюпик. Швед особенно не вдавался в подробности и знал о нём только то, что тот  был одинок (то ли вдовец, то ли холостяк, Бог его знает…) и что работал он лаборантом в местном институте.  Как у всякого одинокого и немолодого человека у того, конечно же, были свои тараканы, которые принято называть странностями. Странности эти были безобидными и вполне терпимыми, кроме одной… Дело в том, что лучшим и единственным другом этого «казла» была собака, хотя собакой её назвать не поворачивался язык. Маленькая, злобная, визгливая тварь, заполнявшая собой при выводе её на прогулку всё пространство их подъезда.  Но это ещё полбеды, она непонятно по какой-такой причине стала с некоторых пор регулярно гадить около его Шведа двери и сколько он ни говорил с хозяином, сколько ни просил его, типа, «…ну надо же как-то образумить собачку» – всё без толку.  Всякий раз этот урод, закатывая глаза, нёс какую-то ахинею про братьев наших меньших, про Гринпис, про права человека и вообще про гуманизм и неразделённую космическую любовь. Всё было вполне логично и убедительно, кроме одного – убирать дерьмо за своей собачкой это чмо в беретке отказывалось наотрез. И тогда Швед решился!
         Теплым летним вечером, в воскресенье он, сидя на лавочке около подъезда, ждал того момента когда этот не совсем юный натуралист притащится со своей нервной скотиной с прогулки. Лаборант, чего скрывать,  был немолод и дохловат и этот ежевечерний променад с псиной на поводке выматывала его до нельзя. Поэтому, когда он возвращался со своим четвероногим другом, то отцеплял поводок и с необычайным удовольствием, граничащим с оргазмом, просто валился на скамейку около подъезда.  А собачка (необычайно трусливая и подлая…) тем временем, вертелась тут же, не отходя от хозяина далее одного-двух метров и лаяла, лаяла, лаяла..., доводя окружающих просто до умопомешательства.  Швед тогда как деловой, держал в руках журнал, всем своим видом показывая абсолютное нежелание общаться с кем бы то ни было. И вот здесь-то всё и произошло… Игорь, закрывшись журналом, полуприкрыл глаза, расслабился и максимально сосредоточившись, начал (как он говорил) «колядовать». Минут через пять собачка перестала метаться, потом как-то тихо и незаметно  села на задние лапы, а потом так же тихо завалилась  на бок, завалилась без звука, как мягкая игрушка. Дело было сделано!
          От чего сдохла собачка, то есть причину безвременной и трагической кончины, Швед конечно же не выяснял. В этом просто не было необходимости. Он знал точно – собака сдохла… от него!  И вот здесь его охватили такие чувства, передать которые словами смог бы разве что Шекспир или на худой конец, Пушкин.
        А теперь, мой друг, вернёмся к нашим баранам. Когда весь этот бизнес на тряпочном рынке, которым пробавлялся Швед, накрылся, он сделал один простой и нелицеприятный вывод. Торговля – не его дело! То есть не его по жизни и всё тут. Ну, не мог он постоянно, а главное всем и вся, говорить два, а в уме держать три…  Не мог заискивать и унижаться когда надо было закупить по дешёвке на очередной базе какой-нибудь «типа, клёвый товар»…  Не мог обманывать людей, глядя «абсолютно честными глазами» в их глаза и при этом совершенно спокойно взирать на то, как они достают из кошельков последние нищенские копейки. Заметив всё это (а торгаши твари наблюдательные) его сосед по прилавку как-то философски изрёк,
        - Слышь, Игорёк, бросай ты это дело! Не попрёт у тебя…!  Поверь мне... Ты видишь какой!  К тебе бабка какая-нибудь  подходит убогая и ты всё…! Жалко тебе её! А кто её  старую ма…ду на рынок-то тащит? Сиди дома, блин, не хрен шататься по тряпкам. А если пришла и хочешь купить, то за товар платить надо. Я, прежде чем сюда его привезть, пол-Москвы объездил, ноги  стёр до ж…пы и чё, задаром мне его отдавать (под словом «задаром» он подразумевал за свою цену), тока потому, что она такая бедная да засранная. Денег нету – к  церкви иди, там и проси, а здесь рынок и я из свово  кармана её одевать не собираюсь.
          Года за три до того памятного разговора с Мисяней Игорь как-то раз в гостях у знакомых, как он потом говорил, подлечил одну женщину. У той посреди праздника вдруг разболелась голова, да так что уже хотели вызывать скорую, настолько всё было серьёзно. И тогда он, осмелев (ну, потому как «под газом»…) и  выпроводив всех из спальни, где пластом лежала больная, буквально за какие-то две-три минуты поставил её на ноги. Всё бы может на этом и закончилось и никто особо не обратил бы внимания, если бы не одна деталь – бабёнка эта, только что совершенно серьёзно отдававшая концы, придя в себя, наотрез отказалась идти домой, несмотря на уговоры мужа и продолжила пить и плясать как ни в чём ни бывало. Народ тогда ошалел до беспамяти и праздник принял совсем другую направленность и размах. Вот после этого он и начал свою неофициальную подпольно-врачебную деятельность.
          Через некоторое время дела пошли в гору такими темпами, что он уже стал подумывать о том, чтобы сменить жильё на что-нибудь поприличнее, ну чтоб кабинет свой и всё такое прочее. И вообще, думал он, надо съездить в Москву и получить (или купить, кто там стал бы проверять в лихие девяностые) какой-нибудь там, ну не знаю: сертификат, диплом, одним словом официальную бумагу, чтобы не прятаться по углам.       
         К слову сказать, бумаги он так никакой и не выправил, а вот слава о нём вскоре распространилась по всему городу, а потом и дальше.  Кого и от чего он только ни лечил, с какими болезнями  не сталкивался – пёрло как на дрожжах. И всё бы ничего, да вот только всё это вскружило ему голову и он, несмотря на привитую в армии «скорлупезную» осторожность, пару раз прокололся и прокололся сёрьёзно.
         Вместе с фантастическими успехами на ниве здравоохранения, пришла и популярность как у какого-нибудь Кобзона, а вместе с ней, как водится,  и проблемы, в числе которых обозначилась одна и о-о-о-очень серьёзная – друзья! Да-да, именно они родимые! Их вдруг появилось  так много, что это стало уже тяготить. Как ни крути, но друзья это: обязательная баня по субботам с морем пива и водки, это, разумеется, пикники по случаю и без, дни рождения, юбилеи и прочая и прочая…  И попробуй откажись – смертельная обида до конца жизни, прям как на Кавказе каком, чёрт побери!  Короче, раза два-три, будучи изрядно навеселе, Швед (он даже не помнил кому) показал что-то  такое из своего арсенала, что показывать было совсем уж не нужно и вот после этого всё и пошло наперекосяк.
          Поначалу к нему заявились двое ГБ-эшников. Всё честь по чести… ну, то есть, удостоверения, разговор по душам, «а не могли бы вы…», типа, «…что-нибудь продемонстрировать, а то разное, знаете ли, говорят…». Отботался! Потом «нарисовались» менты, с ними было попроще, но тоже не очень приятно. Эти думали, что он по фото найдёт им какого-то пропавшего человечка, но и тут пронесло. Потом кто ему только ни звонил:  какие-то люди из приёмной местного атамана терских казаков, председатель общества слепых, завкафедрой психологии из пединститута, да мало ли. И вот в один прекрасный день раздался тот самый звонок, о котором он до сих пор вспоминает с содроганием. На этот раз звонили блатные, и чтобы понять это, не надо было быть Архимедом!
          Швед очнулся от не очень вежливого тычка в бок. Первое что пришло в голову, так это то, что его время кончилось и пора освобождать шконку.  Он нехотя открыл глаза. Над ним нависало что-то гориллообразное… Это был Коля-Пиф – козырная шестёрка смотрящего по  камере. Огромный, тупой, с лицом, задумавшегося невесть о чём, олигофрена.
         - Слышь, ты, баклан, отойдём, базар есть! 
         Куда можно было отойти и где уединиться «типа для базара» понять было непросто? Народу в камере было как на дискотеке, только что не танцевали. Швед безропотно встал и пошёл следом за этой горой бицепсов и трицепсов. Они притулились в единственном свободном углу камеры справа от двери, а чуть позже к ним присоединился ещё один «конкретный пацан» и тоже из блатных. Разговор передавать не имеет смысла, ну а  если в общих чертах, то ему быстро и толково разъяснили, что живёт он не по понятиям и потому (ну это ж и ежу понятно…) не уважает пацанов в камере и даже сказали конкретно каких…  Разумеется, ему дали понять, что надо подкорректировать своё, прямо скажем, «разнузданное» поведение. Швед ничего плохого, а тем более разнузданного в своём поведении не видел и меняться не хотел. Не из вредности и даже не в угоду каким-то уж очень серьёзным принципам, нет. Всё было гораздо проще… Ребятки наезжали и наезжали конкретно и выполни он их условия – сидеть ему около параши. Сидеть около параши не хотелось и Швед протиснувшись боком между братков, спокойно лёг на койку и прикрыл глаза. Через какое-то время сиделый народ,  привыкший ко всему и   особо не обращавший внимания на такие мелочи как «разговоры по душам» в  углу камеры, вдруг притих. Движение и без того не очень оживлённое замерло, сменившись гнетущей тишиной. И было от чего! Блатные только что «прессовавшие» новичка безропотно отпустили того спать, а сами остались стоять, продолжая разговор с… пустым углом.  Дальше больше, эти двое, поговорив ещё минуты три-четыре, вдруг опустив головы, дружно уткнулись носами в стену и… захрапели. Камеру «заклинило»! Это ж надо, двое отмороженных блатарей из той шестёрки, что держала на коротком поводке всю камеру, спали! Спали, стоя в углу, как провинившиеся первоклашки…!
         В тот памятный день, в ресторане, когда Шведов так неосторожно бортанул Мисяню, тот, что поразительно, не стал быковать и вообще обошёлся без дешёвых понтов. Он сделал многозначительную паузу и затем очень даже вежливо сказал,
         - Зря, Игорь Михалч, ой как зря-а-а! Я думал, что мы всё-таки найдём общий язык, а то как-то нехорошо получилось! Незавершёнка какая-то… Швед ответил что-то дежурное, типа, «ну так получилось» и что он, дескать, «…с удовольствием, но не видит перспектив». И вот здесь, как выяснилось  позже, Мисяня и сказал самое главное,
        - А знаете, Игорь Михалч, земля круглая и мы ещё встретимся, я думаю. Вы, если что понадобится, обращайтесь без стеснений. Рад буду помочь и  как депутат, и как человек, да просто как искренний поклонник Вашего феноменального таланта.
        Вот, значит, откуда ветерок-то дунул, да как дунул. Теперь уже у Шведа не осталось никаких сомнений насчёт того из-за чего, а точнее из-за кого он так быстро загремел на кичу. Что делать он не знал ни по большому счёту, ни по маленькому. Как человек военный, привыкший исполнять приказы, он не очень любил проявлять инициативу какой бы многообещающей он ни была. Для него стабильность и чёткие, пусть и не очень далёкие перспективы, были дороже всех этих журавлей в перестроечном небе. Но сейчас жизнь распорядилась так, что надо было принимать решение. А принимать его, ой как не хотелось, тем более, что ничего путного ему в голову просто  не приходило...
         Инцидент с блатными даром не прошёл. Те, так  ничего и не поняв, тем не менее, пришли к выводу, что над ними «…типа, жестоко прикололись», а такое прощать не полагалось. Ему хотели преподать урок, чтобы впредь было неповадно. Но!, Швед не был бы Шведом, если бы вовремя не просёк всё эти приготовления. И тогда он решил что надо кончать со всей этой блатотой и кончать так, чтобы вся камера поняла – «ху из ху». К слову сказать, не только эти шестеро имели на него зуб, к ним присоединились ещё четверо «сочувствующих», ну видно тех, которые были у них на крючке. Хотя какая теперь разница?
        Через трое суток после того памятного дня, когда Шведов так неосторожно «пристроил» новых знакомых в угол, всё и должно было состояться. Братки хотели опустить его по полной программе, однако ничего интересного не случилось. Акция устрашения планировалась на вечер пятницы, и всё должно было быть сделано за какие-то пятнадцать-двадцать минут.  А вот хрен вам маэстро во все дыхательно-сосательные отверстия! Швед, не мудрствуя лукаво, сразу же после обеда собрал всех этих «мстителей» (в тот же самый угол) и они простояли там покачиваясь из стороны в сторону как зомби до следующего утра, где их и засекли во время обхода.
         Результат был сколь потрясающим, столь и неожиданным – его перевели в отдельную камеру от греха подальше, а тем «пацанам» сказали чтобы они заткнулись и держали язык за зубами.
         Как он не силился, но так и не смог понять что же всё-таки происходит… На допросы не вызывали, адвокат не приходил, в камере он был один и если бы его ещё и не кормили, то можно было бы подумать что о нём забыли напрочь. Так продолжалось довольно долго, до того момента, когда дверь камеры  открылась и появился он.
        Добротный костюм, сорочка (точно не с их барахолки, уж в чём, в чём, а в этом Швед разбирался) и галстук, отнюдь не мечта комбайнёра. Это был солидный дядя со взглядом нильского крокодила. Всё что у него могло опуститься опустилось  и Шведов нутром понял, вот оно… время «Ч». Дядя оказался из органов. Он очень просто, а главное доходчиво, буквально на пальцах, объяснил расстановку сил и естественную озабоченность органов тем, что такой вот своеобразный талант пропадает зазря, валяясь, как бесхозная вещь на дороге. Потом он, вдруг сменив тактику, весьма задушевно и вежливо изложил  Шведу варианты событий в ближайшей перспективе. Вариантов как выяснилось, было немного, всего два. Как он с горьким юмором мысленно  констатировал – вариант «да» и вариант «нет»! После чего «дядя» вынул из кейса бумагу и…  и Швед её подписал.    И вот здесь после «ратификации договора» его посетила просто «гениальная» мысль,
        -  Господи… Игорёк...  Все эти блатные в камере, Мисяня со своими братками…  Какая же всё  это оказывается шелупонь! А ещё он вспомнил слова госпитального психиатра про белых мышей, после чего ему совсем уж стало грустно и все его мыслишки как-то внезапно съёжились и стали серыми как краска, в которую был окрашен его тюремный люкс.
        Кто-то, как-то, когда-то сказал, что мысль материальна и всё то, дескать,  о чём человек думает, а главное, во что свято верит,  рано или поздно обязательно должно свершиться. На Западе на эту тему (правда, всё более применительно к социальному преуспеянию и богатству) написано столько книг, что за жизнь не перечесть. Вот так и у Игорька вышло. Если быть откровенным, то он с ностальгической тоской вспоминал советские  времена. Это были времена всеобщего счастья, когда не надо было особенно думать, и жизнь была прекрасной уже хотя бы потому, что ты чётко выполнял приказ,  за что своевременно получал зарплату и заботу, вырастившего тебя государства. Причём!... все двадцать четыре часа в сутки!
           Как пели в те времена?, 
        - Мы не рвалися ни в Лондон, ни в Мюнхен, не раздражал нас покойный Генсек! Он ведь бедняк не обидит и мухи. Весь в побрякушках! Так это ж не грех…
          Ну, не раздражал! Не раз-дра-жал и всё тут!
          Не раздражало его и то, что он каждое утро шёл вначале в столовую, потом на плац где проходило утреннее построение. Постановка задачи на день… Одним словом, образцовый армейский порядок, разумной альтернативы, которому он просто не видел. Над ним, как впрочем и над сотнями других таких же, стояло что-то огромное и как им казалось заботливое и доброе. Оно думало за них, отдавало приказы, журило если отданные приказы не выполнялись или выполнялись, но  не совсем так как надо было и… и всех это устраивало.  Он подсознательно хотел этой опеки, он хотел этой односторонней любви, а если честно, то больше всего ему не хотелось думать и уж тем более нести за всё за это ответственность. Вот и накаркал…
          После памятного собеседования, закончившегося (ну, таков закон жанра…) подписанием соответствующего документа (слава те Господи, что ещё не кровью…), он прожил в своей камере недолго, всего сутки. Потом, «естесенно», «…с вещами на выход», а там   начались всякие,  как он их назвал, «чудеса в решете».
          Куда его привезли в машине без окон, он понятия не имел, но одно уже было хорошо, место, где он теперь обитал, было просто шикарным! Ну, по его конечно меркам… Кормили так, как он питался один единственный раз в жизни, когда ему, молоденькому сраному капитану (правда зимой)  досталась горящая путёвка в какой-то очень уж серьёзный и от этого столь же закрытый и почти секретный санаторий. Настолько «закрытый» и настолько «секретный», что уже в первый же день с ним провела инструктаж, какая-то очень солидная дама, Самого инструктажа он не помнил, помнил другое, что чуть не обосрался тогда со страху, который на него напустила эта грозная бабища.  Но, всё обошлось, и он весь отпуск пребывал в состоянии ступорозного блаженства от всего  и вся. От бассейна, в котором можно было плавать хоть сутками, от огромной, как футбольной поле, а главное никогда не закрывающейся, бильярдной, от девочек-официанток, по сравнении с которыми стюардессы Аэрофлота, выглядели просто доярками-ударницами и… от многого  другого, чего в его повседневной военной жизни не было и быть не могло.
          Самое интересное, что ничего такого с ним не происходило. Нет, приходил к нему один мужичёк, смешно так представившийся его «тюремщиком», добавив при этом, что если что-то нужно будет, чтоб позвонил и… и всё! Вот на этом вся его деятельность на благо Родины (а кого же ещё-то…?) и заканчивалась. Заданий никаких, исследований его феноменальных способностей тоже… То есть:  никто не облеплял его датчиками, не подключал проводами к серебристым ящикам и вообще не проявлял к нему должного в таких случаях интереса.
       - И чё теперь? – вопрошал он сам себя и сам же себе отвечал,
       - Жди, му…ило! Ты прям как совсем в армии не служил! Тут и дебилу ясно – долго тебя задарма кормить не будут…
       И он ждал. Ждал спокойно, как когда-то курсантом, стоя на посту, офицером на различных занятиях и учениях, организуемых не им и не для него. Спал,  ел, чистил зубы (кстати, классной зубной пастой, которую он себе позволить не мог, ну, в той, военной жизни…), смотрел телевизор, но больше конечно читал, наслаждаясь почти абсолютным покоем. И ему было хорошо! Он, как и большинство служилого люда, был фаталистом и справедливо полагал, что «навоюется» еще, успеет!  А всю эту «лафу» он воспринимал не то чтоб как должное, нет, просто он, ни о чём не думая, жрал, спал и по нескольку  раз в день до одури стоял под душем, наслаждаясь круглосуточным и прямо-таки бешенным напором горячей воды.
       Так прошла неделя, затем началась вторая и как-то раз после обеда зазвонил телефон. Швед вздрогнул от неожиданности, но более от удивления – ну не мог он себе представить что звонили именно ему, хотя в этих шикарных апартаментах только он один и жил и тогда он не очень уверенно и даже боязливо взял трубу.
       - Здравствуйте Игорь Михайлович, я вас не разбудил? Пообщаться есть желание? После чего на том конце провода наступило многозначительное молчание. Швед оторопел, но быстро взял себя в руки и очень даже бодренько ответил, что, дескать, всегда готов и что уже немножко устал отдыхать,
       - Ну, вот и прекрасно, - ответил голос.
       После звонка прошло  минуты  две не больше, хлопнула входная дверь и… в комнату вошла солидная дама лет пятидесяти.  Нет, неправильно, дама эта не была солидной и серьёзной в том банально-советском контексте, к которому мы все (и Шведов тоже) привыкли ещё с детсада. Это было что-то невыносимо элегантное, столь же серьёзное и обворожительное одновременно. Да и пятьдесят ей можно было дать с большой, большой натяжкой и поэтому Игорь просто оторопел. Оторопел потому, что ожидал увидеть кого угодно, только не эту, слегка подёрнутую патиной, но, тем не менее, всё еще убийственно красивую,  бальзаковского возраста Софи Лорен… из органов.
          Они говорили долго, настолько долго, что Шведов вообще перестал ориентироваться в пространстве и времени. Но странное дело, разговор этот не был похож ни на что, ну то есть: ни на разговоры по душам, скажем в кабинете замполита, ни на инструктаж перед нарядом у начальника штаба, ни тем более на допрос. Эта дама так обволокла его чем-то средним между любовью, искренним вниманием и салонной утончённостью, что он просто таял как мармелад во рту и всё никак не мог растаять…
          Он рассказал ей всё – то есть всю свою жизнь, не скрывая ничего. Шведов с упоительным душевным садо-мазохическим эксгибиционизмом повествовал ей о своих детских обидах, о юношеском онанизме, о первой любви, закончившейся внезапно и трагически и, конечно же, о том, как он стал тем, чем стал. Финал их разговора удивил его, ну просто до обморока. Шведов, прекрасно понимавший в чьи «теплые и надёжные руки» он попал, свою ближайшую перспективу представлял себе несколько своеобразно, и когда дама сообщила ему, что жить он вскорости будет в красивом особняке, с прислугой!!!.., но главное…  со своей семьёй и матерью – он просто остолбенел. Ещё она поведала о том, что никто не собирается ограничивать его свободу и что жить он будет так, как живёт большинство законопослушных российских граждан, правда… с паспортом на другое имя. И тут Швед не выдержал и задал тот самый, а точнее те самые вопросы, которые как гвоздь в затылке мешали ему «причёсываться», да что там…, просто жить и думать о будущем. Больше всего его, конечно же, интересовал контроль со стороны организации, затем сама работа и в чём она будет состоять, ну и, разумеется, перспективы, если таковые для него намечались. Дама будто бы ждала эти вопросы и ответила коротко, но ёмко,
         - Игорь Михайлович, голубчик, мне право даже неудобно объяснять…  Вы – взрослый, умный человек, офицер, дававший присягу, простите за высокопарность, на верность Родине. Ну и куда вы побежите, если не дай Бог, вздумаете, конечно?  А главное…,  от кого и от чего…? А что касается контроля, - здесь она выдержала эффектную паузу, 
        – Ну, не принято у нас держать на коротком поводке людей с вашей душевной организацией. Практика показывает, что толку от этого никакого, а результативность вашей работы может снизиться, а вот этого нам хотелось бы менее всего. И последнее, поймите меня правильно, вы – штучный товар, а не боец какого-нибудь (пусть даже и очень элитного) спецназа, которых готовят сотнями.  Такими как Вы (она сделала ударение на слове вы)  наша организация не разбрасывается. Всё остальное вы узнаете в ходе работы.
           На этом, наверное, можно было бы и закончить,  потому что не нужно иметь семи пядей во лбу и диплом об окончании Университета дружбы народов имени того самого, теперь уж никому неизвестного, Патриса Лумумбы, чтобы дорисовать в мозгу всё остальное-прочее.  Игорь Михайлович Шведов начал свою трудовую деятельность под сладкоголосый аккомпанемент ошалевших от нежданного счастья родственников, то есть: жены, матери, ну и детей конечно. Жизнь, которая началась у него и его близких, очень сильно напоминала тот самый «коммунизьм», который обещал в свое время Никита Хрущёв всему советскому народу, от чего все они  просто писали кипятком…
           Работа же напротив, никаких особых проблем  не создавала, ни ему ни, тем более, его семье. Свобода была полной, а рабочий день, как таковой, отсутствовал напрочь!  Ну не было никакого рабочего дня… Просто к нему время от времени приезжала та самая дама (кстати, об этом он попросил руководство очень настойчиво и очень отдельно…) и привозила в тонкой сафьяновой папочке лист (или листы) форматом А4, на котором и было отображено желание его новых и невидимых простым глазом начальников. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что иногда его самого вывозили, так сказать, «на задание» (то ли на дачу, какую, то ли на базу, хрен её разберёт) в какую-то подмосковную лесную глухомань. Задания были разными, но в основном (и тогда к листу прилагалось досье с многочисленными и очень качественными фото и видео…) надо было  так «дистанционно настроить» энергетику очередного «объекта» чтобы она, начав давать сбои, в конце-концов в какой-то момент отказала совсем. Финал, как всегда был стопроцентно предсказуемым и руководство было довольным.
            Каких-то особых, (чуть было не сказал угрызений) эмоций по этому поводу, Игорь не испытывал, справедливо полагая, что «каждый в этом мире жуёт свою корочку». А ещё та дама (оказавшаяся, кстати, психологом) как-то тонко и ненавязчиво настроила ему мозги на нужную, теперь и его уже тоже,  конторе волну. Софья Иннокентьевна (так звали кураторшу) мало того что была очень приятной  женщиной, так ещё и оказалось незамужем и Швед не мудрствуя лукаво как-то раз («ну скоко ж можно же ж уже терпеть-то…») затащил её в постель, когда его шофёр (и он же охранник) повёз его близких в столицу по магазинам, чему она не очень-то и сопротивлялась.
            Всё было прекрасно! Нет, серьёзно, ВСЁ БЫЛО ПРЕКРАСНО!!!, кроме одного…  В голове Шведа нет-нет да и проскальзывала мыслишка о том, что, дескать, «сколько верёвочке не виться…»  Особенно ему стало не совсем по себе после одного из таких  «заказов», как он в последствии стал называть все эти бумажки и фото к ним.
            Человек, изображённый на фото, был не просто узнаваем, он был до боли знакомым, причём всей стране, причём вся страна цитировала его и ус…ывалась над ним же, настолько метко, лапидарно и одновременно философски тот выражался. Он относился к старой гвардии коммунистов-олигархов-экономистов-политиков, знавших так много, что лучше ему было бы и не жить, то есть не жить долго…  По крайней мере, молодую политическую поросль он перестал устраивать давно, за что его, сняв со всех постов, с невероятным почётом отправили послом в невыносимо братскую державу ближнего зарубежья. Вот его-то и надо было как-то так ненавязчиво и, разумеется (как всегда) гарантированно «развернуть лаптями в сторону погоста…» И Швед это сделал, сделал с блеском!  Причина смерти объекта была, разумеется очень естественной и от того всем и вся абсолютно  понятной, одним словом всё прошло как по нотам…
            И вот здесь Игорь Михайлович, вернувшись домой после выполнения задания, выпил всё что было спиртного в доме и три дня был в такой прострации, что не мог даже толком выговорить своё имя. Швед был уверен на все сто процентов, что это его последняя гастроль и дальше…  Дальше либо пуля в затылок, либо какая-нибудь не очень свежая осетрина с лошадиной дозой ботулизма или того же стрихнина. 
            Нет… Пронесло… Более того, Софья передала ему на словах, что ему объявлена благодарность и присвоено внеочередное звание… полковник!, после чего он пил ещё неделю, но теперь уже на радостях.
            Шведов ушёл из жизни глупо, но вполне закономерно. Хотя, если разобраться, смерть его была сколь достойной, столь и почётной, конечно же в рамках той службы на которой он состоял…
            Через год с небольшим после смерти «посла» он должен был работать с одной делегации из Африки, точнее с тем, кто её возглавлял.  Дело в том, что в той далёкой (слаборазвивающейся и от того, ну, очень бедноживущей…) стране нашли богатейшее месторождение урана и вот тут всех этих тамошних «черножопых хозяев» с Оксфордами да Кембриджами за плечами буквально заклинило. Они, как та обезьяна из анекдота не могли сориентироваться к кому им всё-таки приткнуться – «к умным или красивым…», и буквально раздирались между теми и другими. Короче, на этот чёртов уран очень серьёзно претендовали американцы, французы, британцы, ну и мы, конечно.
            Задание у Шведа было простым – сидя в соседней комнате, сделать так, чтобы глава делегации из далёкой африканской и очень дружественной нам страны, сделал свой «осознанный выбор», в пользу России, разумеется…
            Всё шло по плану. Игорь вот уже третий день подряд, как он любил повторять,   «колядовал» в соседней с переговорной  комнате. И совсем бы уже была  наша победа как вдруг он, что называется, «посередь дороги»  встал, схватился за сердце и вслед за этим буквально рухнул на пол. Ни охрана, ни дежурный врач, ни приехавшая скорая сделать ничего не смогли.
            Позже патологоанатом в своём заключении напишет весьма странное – «…обширный инфаркт миокарда на фоне катастрофической изношенности сосудов сердца…». Из заключения следовало, что Шведов имел, ну очень слабое сердце и как он ухитрился дожить до своих пятидесяти двух, непонятно. В этой ситуации всё было ясно кроме одного – за три месяца до своей, прямо скажем, безвременной кончины, Шведов проходил ежегодное плановое медицинское освидетельствование, где его проверяли и просвечивали как какого-нибудь кандидата в космонавты. Вердикт врачей тогда был более чем оптимистичным – «абсолютно здоров» и про изношенность сердца разговора не было и быть не могло, потому что Швед был здоров как бык и не просто, а как бык, простите, производитель!
            Причина такой внезапной и не совсем героической по меркам «конторы» смерти, выяснится совершенно случайно, когда и второй такой же  «специалист» только намного моложе, чуть не сыграет в ящик, работая всё с той же делегацией. На этот раз был инсульт. Пареньку (чего уж там…)  повезло сказочно… Молодость и не очень сильная физиологическая изношенность сыграли свою роль, и он выкарабкался.  Правда вот от «работы»  его отстранили и, назначив полагающуюся в таких случаях пенсию, отправили на «заслуженный отдых».
           Ларчик как всегда открылся просто. В составе африканской делегации, как  потом выяснили наши ребята, был один неприметный мужичок. Он не относился ни к охране, ни к обслуге и был как-то сам по себе, но при этом имел свободный доступ к… главе делегации. По своему возрасту он никак не походил на дипломата, потому как было ему хорошо за семьдесят. Когда всё это выяснили, выяснить остальное уже не представляло особого труда. Короче, этот мужичок у себя на родине (и как выяснилось не только на ней…) был очень мощным колдуном и не просто, а аж в шестом поколении…
            Африканцы, понимая, что на кон поставлено очень многое, как говорится, подстраховались, взяв его с собой, и не ошиблись.
            К слову сказать, договор они подписали всё-таки с нами. Выгоднее всего для них оказался именно этот вариант. А вот счёт тайной войны в этот раз был 2:0 не в нашу пользу.
            Жалко Шведа! Нет, серьёзно! Ведь только-только начало всё налаживаться у человека…

                29 июля 2011 год.