Глава 5
Мне выпала редкая удача занимать одни из лучших апартаментов «Озорного вдовца», во всяком случае, Рюго при самой первой нашей встрече отрекомендовал этот клоповник именно так. Маленькое кособокое оконце с наглухо забранным в деревянную оправу мутным стеклом, сквозь которое и в погожий-то день едва удавалось протиснуться паре солнечных лучей. Огромный, чуть ли не в полстены, камин, облицованный гранитными плитками и сработанный «для вида», поскольку единственным дымоходом в комнате была узкая – в палец шириной – щель в стене под низким прокопченным потолком. Крохотная монашеская кровать без тюфяка, исправно служившая лишь одной цели – «умерщвлению позывов плоти грешной». Небольшой запертый сундук в изножье кровати, от которого разило плесенью и тленом. О его содержимом ничего не знал даже сам Рюго – брезгливость брала верх над алчностью. Низенькая раскоряченная скамья подле обшарпанной входной двери. Довершал картину массивный стол у окна с наспех зачищенной от подозрительных бурых пятен и глубоких зарубин толстой столешницей. Рюго клятвенно уверял, будто стол этот «из мореного дуба, собственность вождя одного из влиятельных сиургских племен», был доставлен по окончании Сиургской компании в Затужу аж с окраин Плашских пустошей и перекуплен за немалые деньги. Однако я полагал, что свое единственное увлекательное путешествие этот стол для разделки мяса проделал в мои «хоромы» из кухни, что на нижнем этаже корчмы.
На абы как выбеленной щербатой стене, справа и слева от бесполезного камина, мирно потрескивали масляные светильники. Сквозняк лениво поглаживал чахлые лепестки янтарных огоньков. Рюго зажигал их самолично – обозначал тем самым обитаемость комнаты, я же старался оставаться в «светелке» не дольше, чем того требовали обстоятельства. Комната служила удобной ширмой, скрывающей порочные деловые связи хозяина «Озорного вдовца» с отряженными Тар-Караджем убийцами. Большее время она пустовала. Скаморам не воспрещалось находить себе жилище самостоятельно, чем с готовностью пользовался прижимистый торгаш, как всегда смекнувший себе в прок: чего ради глумиться над собственным кошелем, обустраивая бесприбыльную собственность? Это можно было понять: денег в уплату за комнату ни от Совета, ни от навязанных им жильцов Рюго не получал. Чуть менее года назад, выслушивая хвалебную песнь своему новому пристанищу и поневоле сравнивая ее с замызганной действительностью, я как всегда решил подыскать себе жилье поприличнее, о чем и сообщил новоиспеченному «бомли». На мое решение Рюго тогда лишь утвердительно кивнул, будто ждал именно такого ответа.
Я закрыл глаза. Заказ выполнен. Леди Агата благополучно остывает в своей опочивальне. Покупатель, правда, требовал отрезать ей уши и нос, так магистрат неизменно поступал со всеми отпетыми душегубами перед публичной казнью, только я не мясник. Я допускаю право на ответную жестокость лишь напрямую, без посредников. Не достает мужества и силы, чтобы отомстить самому – милости просим довольствоваться тем, что могу предложить я. Садовник… Мне его смерть была ни к чему. Я решаю как, когда и где умрет оплаченная жертва – остальными хороводит судьба. Стало быть, насолил кому-то старик, раз она его тропку с моей свела. По всему выходит, одно у нас ремесло, общее. Мы… у нас… себе-то зачем врешь, скамор? Ты и сам отплясываешь порой под ее дуду, как миленький, где там угнаться за тобой вертлявому балаганному плясуну. И тобой она вензеля выделывает, а что живой пока, так, поди, разберись, что у нее на уме? Судьба – леди с причудами.
На отдаленный – приглушенный стенами – гул посетителей корчмы незваная память услужливо наложила голодный вой вьюги, снежным языком вылизывающей разбросанные по деревне трупы. Сухой треск догорающих хижин. Тоненькую фигурку ребенка, притулившегося у каменного колодца, подле припорошенного снегом обезглавленного тела женщины. Худенькими ручками он что-то прижимал к груди. Крепко-крепко, словно сокровище. Бережно кутал в рваную, бурую от крови холстину. Время от времени ветер набрасывался на него. Трепал лоскутья ткани, точно пытался вырвать сверток из рук. Но ребенок только крепче прижимал сверток к себе, раскачивался и что-то тихо-тихо напевал ему, будто успокаивая. Ласково гладил ладошкой выбившиеся из-под холстины длинные слипшиеся пряди темных волос…
Такие у судьбы причуды, куда уж там сиятельному ублюдку Стржеле! Я прислушивался к себе – пусто и гулко в душе, словно в глиняном кувшине пропойцы, разве что на самом донышке, совсем-совсем немного… да нет, ничего там нет.
Я открыл глаза. Память не имела надо мной власти. Больше не имела. Скорее по привычке она все еще подкидывала мне обрывки воспоминаний, но они давно уже утратили краски, стали тусклыми. Я не помнил ни лиц, ни имен людей, которые в далеком прошлом должны были что-то значить для меня. В Тар-Карадже у нас были хорошие учителя. Накрепко проросли в меня – не вырвать – слова Старшего отца: «Отправляясь в путь, отбросьте бремя воспоминаний. Идите налегке и никогда не оглядывайтесь. Прошлое – за спиной, будущее – дым, живите здесь и сейчас».
Я посмотрел на «разделочный» стол и усмехнулся. Возле оплывшего в медной плошке свечного огарка стоял небольшой пузатый кувшин с широкой горловиной, в каких обычно водовозы продавали воду рассеянным девицам, позабывшим свои кувшины дома, лежал чистый рушник и оструганная буковая палочка, аккуратно обернутая мягкой тканью. Чтобы ткань ненароком не развернулась, с краев ее прихватывали тонкие кожаные ремешки. Чудеса заботливости Рюго стал проявлять после того, как однажды приступ выдыхающегося «перевертыша» застиг меня в его комнате. Я не имел удовольствия видеть, что происходит с моим лицом в момент трансформации, а вот Рюго «посчастливилось». Когда я очнулся после приступа, он сидел, забившись в дальний угол комнаты, и целил в меня из огромного арбалета. Оказалось, что Рюго никогда раньше не присутствовал при трансформации. Скаморы редко прибегают к услугам «перевертыша» – слишком сильна боль – предпочитают грим. К тому же это снадобье слыло, едва ли не самым капризным в арсенале наемного убийцы. Потом Рюго рассказывал, чего ему стоило не начинить меня арбалетными болтами. Ничего страшнее, по его словам, ему до того видеть не приводилось, и дай святой Кларий не приведется впредь. «Ей-ей, Лесс – рассказывал он, – как только ты на пол осел, да как рожа у тебя забугрилась, так я и заподозрил грешным делом: всё, попался Лесс за грехи духу нечистому и меня с собой утянуть явился. Я уж все молитвы, какие знал, выдал, а какие не знал, сам измыслил. А ты на полу корчишься, рожа, точно глина под руками гончара, и лепит, и лепит он из нее лица всякие, иные незнакомые, а иные будто и видал где. Ну, думаю, как на отце моем покойном остановится бесовское отродье, так я в глаз ему болт арбалетный и вправлю! А как твое лицо увидел – решил погодить». С тех самых пор Рюго исправно осведомлялся перед очередным заказом, буду ли я пользоваться оборотным зельем и, получив утвердительный ответ, заранее подготавливал все необходимое.
Но сегодня мне его «подношения» не понадобятся. Я обогнул стол и подошел к камину. Из искусного тайника вытянул длинный узкий сундучок. Под деревянной крышкой, каждый в собственном гнезде из соломы, мутно блестели закупоренные сургучом флаконы разноцветного опалового стекла. Я выбрал самый тоненький синего цвета. За год в Затуже я успел примелькаться в определенных кругах. Успел обзавестись связями. В присутственном зале корчмы я мог повстречать знакомую компанию, к этому времени уже хорошо набравшуюся. Меня не преминут пригласить за стол. И придется «дружище Лессу» заодно с хмельной братией скабрезно шутить, нестройным хором подпевать заезжим музыкантам, в такт стучать огромными деревянными кружками о стол и хлопать вертихвосток-подавальщиц по упругим задам. В обычный день я мог позволить себе немного расслабиться, но не теперь, когда заказ только-только исполнен. Голову следовало сохранить трезвой – непременное условие для того, кто хочет сберечь ее на плечах.
Откупорив флакон, я одним махом выпил его содержимое и шагнул к выходу.
Свидетельство о публикации №211080200863
Владислав Велесов 03.11.2011 00:22 Заявить о нарушении