Глава пятнадцатая. Арцт Первертирен

Молодую Ведьму Колдун сначала отыскал в глубинах астрала. Он ещё раз взглянул на её астральную проекцию и поневоле ужаснулся, представив всё в деталях и подробностях. Арцт Первертирен был высоким, крепким мужчиной, сведущим в элементальной магии, анатомии, тёмной магии и монстрологии. Он обожал выращивать диковинные растения — чем ядовитее, тем лучше. Он не боялся дэва Шмерцена и сам напускал его слуг на несчастных жертв.

Впрочем, когда за высокой грозной фигурой Арцта угадывался изящный силуэт благородной юной дамы в белом плаще, становилось немного легче. Правда, чтобы отыскать хоть какие-то из её координат, пришлось блуждать по дальним закоулкам астрала. Наконец, коснувшись губами медного перстня, Колдун отправил короткое послание, представляясь. Это было официальным знакомством, последовавшим после уже состоявшихся встреч.

Дама Клюген со свойственным ей юмором сказала, что прекрасно помнит «добрейшего Колдуна». Добрейшим, как оказалось, его назвали лишь потому, что и он сам, и его свита всегда были очень учтивы с окружающими, в то время как, например, весельчаки Трубадура никому не давали покоя ещё во время Голубого карнавала. Впрочем, об этом Колдун не сильно беспокоился. Ведьма сообщила, что утруждать себя поисками было ни к чему, поскольку она и так достаточно известная персона, чтобы тратить время излишне. Уже вечером Колдун разыскал её в глубинах волшебного зеркала.

Личностью Арцта Первертирена, её астральным альтер-эго, Колдун пока не интересовался. Ему всегда была интересна реальная личность человека. А Первертирен скорее походил на ту обсидианово-белоснежную полумаску, которой она скрывала лицо на карнавале.

Настоящую, истинную Клюген оказалось сложно разглядеть, будто она всюду носила эту же полумаску. Разнообразием интересов и многочисленностью свиты она, пожалуй, превосходила почти всех, с кем успел познакомиться Колдун в этом огромном городе. Вот только свита по большей части хранила молчание. На Голубом карнавале присутствовало много её крепостных натур, но почти все молчали. Телохранитель, сопровождавший даму в одиночном визите, тоже оказался молчалив.

— Немы ли ваши натуры, милейшее создание? — учтиво спросил Колдун, склоняясь над зеркалом.

— Разумеется, нет, добрейший. Молчат они потому, что должны молчать. Натуры не для того, чтобы говорить. Говорю я. Они лишь мои помощники. Но не я сама. Это за вас пусть говорят ваши цветоводы, музыканты да сказочники. Мне в этом нет нужды. Что за толк, если вы даже отказываетесь вырастить для дамы цветок?

 — Мой друг Трубадур — противник таких растений. Он предпочитает традиционные сорта и разновидности. Поэтому и относится столь враждебно к цветам, в которых есть яд. Ему они кажутся слишком неестественными.

— Нет ничего неестественного, — возразила дама. — Все цветы, которые погибают зимней ночью, живые. А этим, шипастым, никакой яд не поможет выжить, когда некуда его впрыскивать. Они тоже погибнут.

— Зимней ночью, благородная Клюген? О зимней ночи я хотел спросить вас. Каково ваше отношение к ордену Винтернахт?

— Добрейший, имели ли вы счастье лицезреть мой белый плащ со знаком зимы? Либо же, могу предположить, вы вовсе лишились зрения от его ослепительной белизны.

— Имел счастье, — в лад ответил Колдун. — Однако же, стоило мне прежде начертать знак Утренней звезды, как меня принимали за одного из поклонников Дункелькирхе. Посему мне знакомы конфузы, при которых благородных дворян принимают за последователей орденов, которые им чужды.

— Несомненно. Ибо вы нигде, добрейший, не увидите последовательницу Винтернахта, увлекающуюся ядовитыми растениями и элементальной магией. И последствиями радиации, само собой. Теми последствиями, которые она оставила в творчестве поэтов, бардов и художников.

— Похвальный интерес, благородная Клюген.

— Можете называть меня Арцт.

— Однако же интерес и правда похвальный. В наше время редко где можно отыскать подобную любознательность.

— Ошибаетесь, милый Колдун. Сильно ошибаетесь. Подобная любознательность встречается достаточно часто. Радиация отпугивает лишь тех, кто ничего о ней не знает. Равно как и диковинные растения. Главное надеть перчатки покрепче да вооружиться садовым ножом, чтобы точно знать, где выпустить яд.

— Вы говорили об этом ноже. При этом речь ваша была столь вдохновенной, что мне даже показалось, что он значит для вас больше, чем просто инструмент.

— Разумеется, добрейший. Первертирен тоже использовал нож. Очень похожий на садовый. Только он вскрывал им всё больше не ядовитые растения, а живых людей. Его интересовало устройство человеческого тела.

— Однако же, в наше время подобного уже не сотворишь безнаказанно. Своды законов не согласуются с тем, чтобы вскрывать живое тело садовым ножом.

— Ножом, конечно же, нет. Я желаю использовать для этого радиацию и свои познания в элементальной магии. Я желаю расщепить множество людей, чтобы узнать их устройство.

— Ваши желания, милая Арцт, заставляют думать, что вы и правда проводите много времени вблизи радиоактивных пространств.

— Не сомневайтесь, добрейший. Это порождает то, что георсамиты называют безумием. Из-за моей молчаливости, из-за моих интересов и моей любви к белому цвету меня называли и последовательницей Винтернахта, и поклонницей Моргенштерна.

— Вы сказали, что не любите людей, милая Клюген?

— Очень не люблю. Как и всех говорящих и мылящих существ вокруг меня. Своих натуров я переношу по необходимости, да и то — лишь потому, что они молчат. Я долгое время выносила общество лишь одного человека.

— Я дерзну предположить, что это был ваш личный садовник, благородная Клюген.

— Нет, добрейший Колдун, сущий вздор. Я не взращиваю сады, и к большинству цветов тоже отношусь брезгливо. Ваш милый Трубадур этого не понимал.

— Но вы так долго терпели его общество…

— Разве я сказала, добрейший, что это был он? Нет, если бы мне предоставили возможность расщеплять людей на элементалей, я бы расщепила вашего друга даже не вторым, а скорее третьим. А того, кого расщепила бы первым — не расщеплю никогда.

— Однако преинтересный парадокс, милейшая Арцт. Позвольте полюбопытствовать, желали бы вы расщепить и меня, при всей вашей нелюбви к людям?

— Ваш черёд пришёл бы нескоро, добрейший. Не думайте, что это означает большую или меньшую степень ненависти. Всё обстоит совершенно иначе. Вы легко могли бы поменяться местами с вашим другом. Когда есть человек, который в моём личном списке озаглавлен первой позицией, всё остальное теряет смысл. Это моё будущее, добрейший мой Колдун, и это то, что предопределено не моими натурами, не дэвами и не сильными мира сего. Это предопределено лично мной. В том и есть моя личная белизна, за которой усматривают безморальную волю Моргенштерна.

— Для многих неважно, милая Арцт, что скрывается за вашей белизной. Она многих ослепляет. Полагаю, она ослепила Трубадура. Он всерьёз взялся за выращивание новых траумов, куда больше и пышнее прежних. И тот огромный элан, что цвёл, когда он пел для вас — не просто иллюзия.

— Мне ли не знать. Этот элан сопровождает его множество дней. Конные прогулки в обществе вашего милого Трубадура выдают его намерения с головой, как бы он ни кутался в свой алый плащ. Уж мне ли не видеть этого?

Колдун не стал сообщать благородной Клюген, что совсем недавно Трубадур интересовался астральными координатами совсем другой благородной особы, которую редко можно было встретить даже в замке Гарн, не то что в Краузштадте. Время цветения садов она предпочитала проводить в дальних руинах, поскольку, как ни иронично, принадлежала к ордену Винтернахт и блюла все его каноны.

Когда Колдун договорился о визите к даме Арцт, в течение которого предполагалось обсудить различные магические направления и заняться совместным колдовством, из зеркала раздался шёпот Трубадура:

— Ты желаешь опередить меня, милый друг, и предложить белой даме нечто необычное? Она недавно только сообщила мне, будто ты заинтересовался экзотическими новеллами. Не по возрасту, милый друг, да и к чему эта безвкусица.

— Я могу ответить тремя утверждениями, друг, — шепнул Колдун, пока его перстень с новой силой разгорался белым цветом. — Первое будет гласить, что экзотические новеллы не отнести к безвкусице, второе же — что разговор об экзотике в целом может быть лишь поводом…

— А третье, — перебил его Трубадур, — будет гласить, что тебе ни к чему искать поводы. Впрочем, мне тоже ни к чему их искать. Я слишком многого достиг и не зря столько времени прослужил графу Штольцу. Мои навыки позволяют мне лицезреть любой ослепительности белизну и при этом сохранять ясность зрения. Я знаю, что ты не будешь огорчён увиденным. В каком-то смысле я это даже предвкушаю. Жаль, что граф всё ещё не пожаловал мне меч. Но и мои собственные умения кое-чего стоят. В том числе и боевые, милый друг. Пока сей субъект, увешанный оружием, стоял, подобно статуе, в дальнем углу моей залы, я имел возможность оценить его пластику. Не так уж он и силён, признаюсь тебе. Быстр, ловок, вооружён — но не силён.

Разговор об оружии, плавно перетекая с одного на другое, тянулся до поздней ночи, пока Колдун не почувствовал, что засыпает и его пальцы с зеркалом разжимаются. Он попрощался с астральной проекцией Трубадура и затушил огонёк в кальяне.

Уже занималось утро. Сквозь ночной мрак светили звёзды. Утренняя звезда ещё не взошла на небосклоне, а перстень на руке Колдуна даже во сне горел белым светом. Он ожидал чего-то нового. Новизна услышанного от дамы Арцт и предвкушение неких впечатлений, посулённых Трубадуром, закрашивали любопытством день, оставшийся до визита к белой даме.