Глава двенадцатая. Хандельгросс

Голубой карнавал миновал свою кульминацию и продолжался уже более спокойно. Некоторые, кто был уже пресыщен впечатлениями, или те, кого ждали ещё дела, покинули собрание ещё на площади Кюнхайт, напоследок пообещав отыскать всех в замке Гарн. Князь горных дорог вновь облачился в алую накидку и тихо давал указания своей притихшей братии слуг. Вид у них был самый заговорщический, какой только можно себе представить.

Веррукта просила всех оставить на память какую-нибудь световую зарисовку. На память, конечно — слишком громко сказано, потому что световые зарисовки могли прожить лишь до ближайшего утра. Но многие с радостью соглашались, а заодно оставляли и координаты своих волшебных зеркал. Как заметил Колдун, многие молодые эксцентричные дворяне были настоящими поклонниками волшебного зеркала — они умудрялись, даже стоя со свечой или с веером в руках, ежеминутно просить натур подносить им зеркальце, чтобы нашептать туда очередное послание.

Колдуну не приходило в голову ничего особо оригинального, поэтому он оставил Веррукте на память зелёно-бирюзовую пальму и, присоединившись к традиции, координаты своего зеркала.

Юный дворянин-менестрель продолжал играть мелодию, иные подпевали. Улыбчивая, со смягчёнными чертами лица, дама Глаубен, над которой один из слуг держал большой зонт, громче всех напевала осенний мотив и изредка бросала взгляды на Колдуна. Хотя он заметил это только тогда, когда осенняя песня подошла к развязке.

Круд, отвлёкшись от разговоров со свитой, познакомил Колдуна со своей старинной знакомой, дамой Катзе — высокой и стройной, с тонкими чертами лица и слегка суженными глазами, в глубине которых вспыхивали белые и синие огоньки.

Несколько поредев в количестве, процессия Голубого карнавала двинулась в сторону Хандельгросса. Путь пролёг через бульвар Ауфштанд. Где-то в центре Ауфштанда, медленно поднимающегося к площади Альгемайн, перед парадным подъездом театра, наконец-то стало ясно, на что Круд подговаривал свиту, когда его шумные натуры-затейники помогли устроить прямо посреди бульвара импровизированный театр, которому позавидовали бы актёры, если бы наблюдали из окон.

Большая часть сценок, которые веселили зрителей, игрались дуэтом Круда и юного менестреля. Публика аплодировала, многие праздно прогуливающиеся пары останавливались поодаль посмотреть. Колдун убедился, что в памяти Князя хранилось множество сюжетов для того, чтобы потешить людей, хотя большая часть из них и была проникнута витриольским духом.

— Ангел-хранитель истинного барда! — провозгласил Круд.

После этого натуры-затейники слегка видоизменили ему облик, сделав более угрюмым и будто бы хмельным, и даже дорисовали чуть светящуюся кружку с пивом. Круд склонил голову, изображая барда в глубоком запое. Юный менестрель подошёл сзади и положил ему руку на плечо. Ему затейники дорисовали белые крылья и знак крауза над головой.

— Я твой ангел-хранитель! — с апломбом сказал он.

— Старик Пфайфе ждёт тебя, — хрипло отмахнулся Круд.

— Месяц спустя… — огласил один из его натур.

— Я твой ангел-хранитель! — ещё более возвышенно пропел менестрель.

— Старик Пфайфе ждёт тебя, — пьяным голосом ответил Круд.

— Ещё через месяц…

— Известно ли тебе, бард, кто я? — с надеждой, вроде бы, спросил менестрель, приближаясь.

Круд, икнув, кивнул.

— Мне известно, кто меня ждёт, — понурил голову менестрель.

Дворяне смеялись. Когда завершилась сценка, потешные натуры Круда снова стали тихими и незаметными, как прежде. Голубой карнавал шествовал вперёд по направлению к Хандельгроссу. Он был приятным местом, предлагая юным и пожилым представителям благородного сословия почти все блага мира земного, какие только можно пожелать. Хотя многие и утверждали, что Хандельгросс превратился в одно из предместий Флатуленца с тех пор, как эта высокомерная каменная громада вознеслась над площадью Альгемайн.

Число участников продолжало медленно редеть. К позднему часу многие феи уже покинули людей в полумасках. Прежде, когда они летали над головами под вдохновенные песни Хоффнунга, порой казалось, что полумасок и вовсе нет. Теперь же, за каменными стенами и витражами Хандельгросса, воруртайли, чувствуя свободу, снова обнаглели и даже принялись нападать.

Скрашивая свой отдых прохладительными напитками, благородные господа и дамы расположились за двумя длинными столами. Тот, за которым устроился Колдун, объединил дворян более старшего возраста, второй стол — тех, кто был младше или же эксцентричнее.

За высоким резным стулом, на котором расположился Колдун, стояли, как почётный караул, притомившийся сказочник и сверкающая глазами мистичка. Молчаливо обведя взглядом лица, скрытые полумасками, она наклонилась к левому плечу Колдуна и прошептала на ухо:

— Смотрите, господин, молодые эксцентричные господа за вторым столом. Столь завиты и напомажены, что не отличить от дам. Стаи воруртайлей над ними так и кружат! Глядите, как кусают!

Колдун едва удержался от ироничной улыбки, тем более что из-за соседнего стола как раз подошёл один из крепостных госпожи Веррукты, существо непонятного возраста с большими глазами, в которых горело непомерное даже для крепостного любопытство. Зато ворот одежды был поднят так, что закрывал губы и скулы — почти половину лица, не хуже, чем полумаски господ.

— Благородная Веррукта изволит представляться вам, благородные господа и дамы, — поклонилось существо. — Все, кто имеют счастье обращаться к глубинам волшебного зеркала, пусть соблаговолят указать в сём альбоме свои астральные координаты, дабы моя благородная госпожа смогла отыскать вас, когда Голубой карнавал завершится.

Многие дворяне за первым столом глядели на альбом с улыбкой. Они явно почитали альбомы несерьёзным увлечением, как и волшебное зеркало.

— И можете добавить нечто от себя, что пожелаете, — громко сказала Веррукта, дополнив слова своего крепостного.

Колдун был слишком погружён в наблюдения за новым для себя обществом, к тому же собравшемся в столь изрядном количестве, поэтому ему на ум снова не пришло ничего оригинального, когда альбом, передаваемый из рук в руки, дошёл до него. Он только спросил у сказочника магический карандаш, сделал несколько движений по белому листу и передал альбом дальше…

— А вы, господин Колдун, действительно так любите тропические деревья? — со смешком спросила Веррукта, рассматривая возвращённый слугой альбом. — Или это ваш личный подарок мне?

Колдун кивнул вопросительно воззрившимся на него натурам. Они почти что читали его мысли.

— Ну что вы, прекрасная благородная дама, — певуче протянул сказочник в своей излюбленной манере. — Конечно же, наш благородный господин исключительно вам дарит на память о себе образ тропического дерева.

— Наш благородный господин вообще усматривает определённое сходство вас, благородная дама, с сим диковинным растением, — завершила мистичка. Правда, в её исполнении сентенция получилась столь убийственной, что даже эксцентричная Веррукта смутилась.

«Не более чем предместье Флатуленца», — вспомнилось Колдуну, пока он обводил взглядом витражи высоко над головами. Они были выложены причудливыми узорами стекла самых разных оттенков, сквозь которые лился свет от фонарей снаружи. Поэтому сумрак внутри Хандельгросса казался разноцветным, разнообразным, но всё это были лишь отсветы цветного стекла, сам камень стен был до скучности однотонным. Высоко под потолком, немного скрашивая его серость, колыхались от сквозняков полотнища графа Штольца, а между ними, почти незаметные для глаз, висели в воздухе сытые и поэтому почти мирные воруртайли, похожие на огромных воздушных змей.

От Хандельгросса через второй парадный выход процессия завершающегося карнавала проследовала к георсамитскому монументу, вокруг которого располагалась купальная роща. Круд приблизился к Колдуну и сказал чуть тише обычного:

— Милый друг, время карнавала истекает, остаётся лишь темнота. Не желаешь ли при свете фонарей и наших свечей проследовать за мной? Я бы предложил приятную прогулку двум благородным дамам. Одной из них всенепременно станет интересная Клюген.

Мистичка наклонилась к самому уху Колдуна (немногим он такое позволял).

— Господин шумный Трубадур никак затеял цветоводство в апартаментах, — прошептала она, так что услышал её один Колдун.

— Вначале хорошо бы поговорить с ними в приятном обществе, вот только о чём, друг мой Садовник? — спросил он приятеля с совершенно невинным выражением лица.

— Да неужели ты не догадаешься? — воскликнул Круд, повысив голос, так что некоторые даже обернулись.

— Однако же у меня, право, нет времени на это, в любом случае, — так же спокойно закончил Колдун. Его медный перстень горел уже бледнее и тусклее прежнего.

В купальной роще карнавал пришёл к тихому и неторопливому завершению. Несколько благородных господ и дам в сопровождении свит отправились через всю протяжённость площади Альгемайн в дальнюю рощу, где, как помнил Колдун, он в первый раз сидел в обществе Круда и воинов-вайсов, мечтая о том, чтобы увидеть Краузштадт с новой стороны. Теперь он этого в какой-то мере достиг. Чувства были смешанные.

В роще сказочник в очередной раз оживился, зарисовывая силуэт Веррукты, которая кружилась в странном танце с одной из своих подруг. На резных скамьях расположились и Круд со своей старинной знакомой Катзе, и дама Арцт, и высокий дворянин с золотыми краузами. Он всё расспрашивал Колдуна о его магических пристрастиях, поскольку оказалось, что магия была и ему очень небезразлична. Впрочем, о своих успехах в колдовской гильдии он успел сообщить раньше, когда вместе с Колдуном чуть отстал от остальной процессии в дальнем зале Флатуленца, через который пролёг путь в рощу.

— Надеюсь, милостивый государь, что вы не принадлежите к Дункелькирхе, ибо этих господ знать и любить никак не возможно, — закончил он несколько туманной фразой.

— Что вы, что вы, господин, — расплылся в улыбке сказочник. — Сообщество Дункелькирхе так же далеко от моего хозяина, как и от вас.

Надо признаться, сказочник не солгал, хотя и слукавил, притом изрядно. Загвоздка была в том, что Дункелькирхе в большинстве своём вообще не называла своих участников участниками, а магистров — магистрами. Поэтому было так сложно их найти, поэтому они никак не выделялись на публике.

Дама Арцт вскоре покинула уменьшившееся в размере общество, а потом и сам Колдун отправился в апартаменты. Его некоторое время сопровождала дама Катзе, а вблизи шёл, отпустив почти всю свиту, погрустневший отчего-то Князь горных дорог. Слушая приятную и будто бы даже увлечённую беседу Колдуна и Катзе, он напоследок иронично проронил:

— Как странно, что причуды Краузштадта не свели вас раньше, друзья. Вам ведь определённо есть о чём поговорить. Возможно, вы даже смогли бы вместе заняться разведением каких-нибудь диковинных цветов.

Колдун расценил это как шутку. Он отправлялся домой. Ночь уже наступила, а Утренняя звезда ещё не показалась на небосклоне. Его одолевала усталость. Свеча угасла, остался только лазурный веер в руке. Краузштадт погружался в ночной мрак.

Голубой карнавал завершился. Распахнулись какие-то из очередных незримых ворот. Возможно, они были не в Краузштадте. Возможно, они были в его собственной колдовской душе.