Подкидыш

– В Божий праздник и заря радостная! – Молодой человек в рясе до пят взглянул на розовеющее небо, перекрестился и сошел с крыльца. Тонкий ледок похрустывал под его шагами, вторя тихой молитве. Вот по тропинке скачет любопытный воробей, выискивая то ли крошки, то ли перышко для своего гнезда. Рыжий кот Дорофей притаился и наблюдает.
– Ах, ты хитрец, бестия! – батюшка легонько хлопнул в ладоши. Пташка встрепенулась и отлетела на заиндевевшие ветки сирени. Дорофей проводил упорхнувшую добычу грустным взглядом и вышел из укрытия.
– Ничего, и у тебя будет праздник – сегодня рыбу дозволено.
– Господи, спаси и помилуй, раба Божьего… – и, вдруг до него донесся плач.
– Причудилось… Господи, спаси и поми… – плач повторился. Батюшка остановился и огляделся по сторонам, но никого не увидел, кроме монаха Феодора, подметавшего в отдалении дорожки; тот тоже прислушивался.
Плач не утихал. Теперь было ясно: он доносится с дальней скамейки, что стоит почти у выхода со двора… там лежит какой-то сверток. Оба метнулись туда:
– Господи, младенец!
– Подкидыш – пробасил Феодор.
Отец Николай взял на руки ребенка, завернутого в теплое атласное одеяло. Николай совсем недавно стал отцом не только паствы, но и собственного чада. Бережно понес младенца, поспешая во флигелек, уединенно стоящий в глубине сада. «Может кто–то из паломников отлучился… но оставить дитя вот так…» Ребенок, почувствовав ласковую руку, притих. Батюшка приподнял кружевной уголок покрывала и был изумлен голубизной смотрящих на него глаз; розовый ротик почмокал и растянулся в улыбке. «Какое милое дитя…»
– Батюшка, в паломнической не протолкнуться – праздник же! Ступай ко мне в сторожку… – Феодор двинулся к выходу.
– Никого не видать, пустая улица… – из калитки пробасил монах.
– Ступай скорее, приведи матушку …
– Я мигом, батюшка, мигом! А ты иди, – он махнул рукой, уже отмеряя свой широкий шаг, – сторожка-то открыта.
– Господи, что же это такое? … в такой день…  что же с нами происходит …
Неожиданно как из-под земли перед ним выросла  юродивая.
– Ой, дитятко! Батюшка, это твое дитя… – счастливо улыбаясь, пролепетала, стоявшая на дорожке блаженная Наташа.
Подойдя под благословение, протянула свои пухлые ладошки,  и склонила голову:
– Благослови, батюшка. Хорошее дитя – девочка, много радости тебе принесет, – вещала Наташа.
– Благослови тебя Господь, чадо…– он перекрестил склоненную голову. Теплые ладошки поймали сложенную в троеперстие руку, Наташа приложилась губами к кресту на поручах.
– Перстень-то пошто не надел? – спросила она, весело глядя  на него.
– Ты, Наташа, меня с отцом Василием спутала, он протоиерей и у него дочка, а я еще не в звании…
– И ничего я не напутала, и Егорушку твоего помню… – она пристроилась рядышком и вприпрыжку проводила до самой сторожки:
– Молитвами отец наших… – перекрестясь, открыла дверь, пропуская вперед священника.
Наташа перекрестилась на красный угол, поклонилась в пол:
– Боженька, помилуй мя! Матушка Божия, благослови! – повернулась к батюшке, в детских глазах – радость, улыбается.
– Ты доченьку-то на стол положи, вот и матушка на пороге…
В открывшейся двери показался милый сердцу силуэт: в наскоро накинутом платке Аннушка почти вбежала, за ней, отмеряя свои шажищи, втиснулся Феодор.
– Матушка, душенька моя, возьми младенчика.
Как только Анна взяла ребенка, он снова разразился плачем.  Положив младенца на стол,  она ловко развернула одеяло; под ним оказалось красивое шелковое покрывало и … почтовая карточка. Она недоуменно протянула ее мужу.
– По всему видать, из благородных, – ласково шептала молодая женщина, стараясь успокоить плачущего ребенка; распеленала – освободившиеся маленькие ручки и ножки тут же пришли в движение.
– Девочка. Какая шустрая…
– А я что говорила?... пойду Феофанушку извещу… – блаженная тихонько прикрыла за собой дверь.
Анна ловко обтерла младенца мокрой салфеткой, завернула в чистые, принесенные с собой,  пеленки и приложила к груди, присев на скамью. Маленький ротик с жадностью впился в упругую, полную молока грудь.
– Какая ты, однако, сильная, – залюбовалась она девочкой, – ничего, молока хватит и на двоих.
– Аннушка, я отца Феофана буду просить, чтобы он благословил нам взять девочку. Ты же не против? – не отвечая на вопрос жены, начал разговор батюшка.
– Был один, станет два, – улыбнулась жена. – Может еще найдется ее мамочка… – вон какая малютка ухоженная: пеленки, даже испачканные, духами пахнут…
– Наташа тут блажила – сразу сказала: мол, это ваша дочка, много радости вам принесет. – Он подошел, задумчиво посмотрел: девчушка, закрыв глазки, старалась изо все сил.
Пока жена кормила, Николай рассматривал покрывало и открытку. Он взял в руки струящуюся шелковую ткань: на одном из углов, был вышит вензель: «СВ», а в середине буквы «С» вырисовывалась изящная «Е». Открытка была, скорее всего, индивидуального заказа: модно нынче собственное имение на карточке печатать. Здесь был изображен красивый сквер с фонтаном и прогуливающимися  парами; в отдалении виделось строение, напоминающее замок. Ни названия местности, ни владельца поместья не было обозначено, только в расчерченных для письма строчках неуверенным рукой написано: «Крещена Серафима Сергеевна Василiевская».

 Вечером, когда все дневные дела были улажены, батюшка заметил, что обычно приветливая и ласковая жена молчалива и прячет глаза.
– Николаша, а что ты решил с девочкой?
–  А давай рассудим. Смотри: богатая одежда, покрывало с вензелем …  девочка наверняка из благородных. И не могу я поверить, что ребенка бросили. Скорее – хотели, чтобы кто-то нашел, а во двор принесли – видать, про наш приют наслышаны…
– Почему ты так думаешь?
– Вензель – как знак принадлежности. Карточка – на ней изображение тоже не может быть случайным… И имя, полное имя записано «Крещена Серафима Сергеевна Василiевская»… Что это?...
 – Настоятель благословил заявление в участок написать, велел оформить девочку в приют. Я едва смог уговорил его дать нам девочку под опеку – пока младенец, а там видно будет. Завтра пойду в участок… Еще думаю: надо дать объявление в «Ведомости» – может, этот ребенок украден, теперь его ищут?
– Боже  сохрани, это такое горе, – Анна подошла к колыбельке, где мирно спали ее сынишка Егорушка и девочка Серафима. «Слава, тебе Господи! Ниспослал нам, грешным, на Благовещение в пополнение семейства такого ангелочка»– Николай нежно обнял жену за плечи. 
В вечерней тишине разливался колокольный звон, наполняя все вокруг благодатью и призывая к полуночнице.