Водка, сало и Курильские острова

Водка, сало и Курильские острова

В аспирантуре МГУ,  примерно два с половиной года я  жил в «высотке» на Ленгорах, в том самом главном здании Университета, которое является визуальным символом этого действительно замечательного учебного заведения.  До этого мы пытались снимать комнату в Бескудниково, но денег хватило только  месяца на четыре, после чего жена и маленький Антошка уехали в Вязьму, к родителям супруги.
С большим трудом мне удалось  перебраться в «высотку» - и началась совершенно другая жизнь… Моим соседом по блоку (две маленькие комнатки с общим душем и туалетом) оказался стажер из Японии, парень веселый, немного говоривший по-русски,  до МГУ два года проболтавшийся  в ВКШ (Высшая комсомольская школа). Он побывал даже в стройотряде в Казахстане,  поездил по Союзу, многое уяснил,  но все же оставались некоторые вопросы,  сильно его тревожившие. По степени важности для себя он располагал их так: 1. Почему в стройотряде самые большие носилки с бетоном доставались ему и вьетнамцу? 2. Что смешного во фразе «Кимоно-то херова-то»?, которой его донимали русские, и 3. Правда ли, что Ленин был великим путешественником, так как его памятники были во всех городах и сёлах СССР?
     Звали его Ямагути,  на стажировку его направила Соцпартия, поэтому больших научных задач перед ним не было поставлено. Образ жизни он вел, преимущественно, ночной: часов до трех - четырех занимался любовью с русскими аспирантками, спал до 12 дня, обедал, куда-то смывался, вечером появлялся с новой подругой, и так каждый день.
Скоро мы с ним сдружились, стали вместе читать «Капитал» - по этой книге он попросил меня учить русскому…Все два года мы штудировали одну главу этого замечательного произведения,  текст которой мне долго потом снился в ночных кошмарах. Часто обедали и ужинали вместе, у Ямагути не выключалась пароварка с рисом, из посольства он регулярно получал посылки с разной японской снедью - морская капуста,  всякие супы,  брикеты быстрорастворимого риса («Будет рис - будет песня!» - шутил мой приятель), иногда приносил он и сакэ.
Как - то я притащил шмат сала, нарезал его и попытался угостить японского друга. Надо было видеть, как он перепугался : «Игори, это нельзя есть, это яд!».  Так было месяца два, пока я однажды не привез не просто сала, а сала копченого из Вязьмы, куда ездил раз в две недели. Японец с ужасом смотрел на эту вкуснятину, отговаривал меня «не кушать яд»…Тут под рукой оказалась бутылка «Столичной» и, как - то так получилось, что выпив по паре рюмок,  мы вместе закусили бутербродами из черного бородинского хлеба и снежно - белого ароматного  сала… И дело пошло. Установилась даже такая международная кооперация: японец таскал из «Березки» дефицитную «Посольскую"

и «Лимонную» водку, а я доставал сала…И начинались долгие задушевные, а порой и острые идеологические беседы на самые разные темы: он мне - «Отдайте Курилы», я ему -«уберите американские базы с Окинавы»,  он мне - «Зачем в Афганистан пошли?», я ему - «А что вы так американцев слушаетесь, они же на вас атомные бомбы сбрасывали»…И однажды японец мне сказал совершенно диковинную вещь: «Да, американцы нас бомбили…Но наша армия в Китае уничтожила гораздо больше людей, чем погибло в Хиросиме и в Нагасаки…И потом, именно американцы первыми прислали врачей в эти города, именно американцы помогли быстро восстановить экономику Японии и этим помогли стране сделать большой рывок. Вот почему мы дружим с американцами…»
Эта логика была мне все-таки не понятна, и я еще не раз предпринимал свои идеологические  «наезды»…Японец держался стойко, как самурай. Но однажды, изрядно выпив, он сказал почти шепотом: «Игори, а все -же мы американцев не любим, и знаешь,, за что? - За то, что они называют нас «Yellow   monkey’s” -  желтые обезьяны!» …Вы не поверите, в глазах моего японского друга, , появились слезы. Нет, это не были слезы пьяного мужика…Это было что -то совсем другое. Хиросима, Нагасаки, поражение в войне - все это страшно, обидно, даже унизительно для гордых потомков  самураев. Но еще страшнее и унизительнее - оскорбление на расовой, этнической почве…
Проходили месяцы, мы спорили, выпивали  чуть - чуть,  я учил японца петь русские песни под гитару, ему очень понравился Высоцкий…Как - то раз, спев очень  по - японски трогательно «Затопи ты мне баньку, хозяюшка…», Ямагути предложил тут же съездить на Ваганьково, к Владимиру Семеновичу. Что мы и сделали. Я еще потом подумал, что при всей моей любви к Высоцкому, я бы вряд ли один нашел время съездить к нему на могилу…
А потом еще не раз бывали дни, точнее, даже ночи, когда,  проводив очередную подругу, японец часа в три - четыре  утра тихо скребся в мою дверь  - и: «Игори, выноси сала, у меня «Лимонная» есть и много риса. Давай будем ужинать!»…
Потом я учил его играть в зимний футбол, он рассказывал мне о Кэндзабуро Оэ, о японских баракуминах ( что - то вроде касты «неприкасаемых» в Индии), мы ездили в Вязьму, ходили по монастырям…Прошли годы, мы давно потеряли следы друг друга, но я по - прежнему помню странное сочетание   лимонной водки, супа  из морской капусты,  черного хлеба с салом  -  и наши задушевные беседы «за жизнь», когда вдруг оказалось,  что не победа в идеологическом споре, а общность обычных человеческих чувств, пусть и обнаруживающихся «под хмельком»,  сближает людей гораздо сильнее…