Чем заканчивается писательство

Мир человеческого сердца - это мир,
где зарождаются замыслы, возникают желания и страсти.
Как оборотная сторона Луны скрыта от глаз людей,
так и этот мир не ведом никому,
и зачастую сам человек не знает того,
что скрыто в его сердце…


Отрывок из части первой «ХРОНОС» книги третьей «АГАПЭ» романа-трилогии «COR HUMANUM»


Глава: Анамнез
 

Никольский вышел из подъезда своего дома, оглядел двор, глянул на затянутое серыми тучами небо, прищурившись, но не оттого, что слепил свет, ведь было пасмурно, а от тяжести в голове, и в глазах ломило. Застегнул молнию на куртке до самого подбородка, чтобы холодный осенний ветер не холодил шею, постоял немного, раздумывая: где дешевле будет купить разливного вина. Он знал одно такое место, но туда надо было ехать несколько остановок, и значит придётся оплачивать проезд, чего не хотелось — тратить лишние деньги, вернее, совсем — не лишние… К тому же денег у него набиралось еле-еле на полторашку, а если потратиться на проезд, то хватит только на литр. И решив таки пойти именно туда — в этот магазинчик, торгующий дешёвыми винами, направился пешком в тот квартал, где находился магазин вин, пойдя дворами в нужную ему сторону.
«Полтора литра… На выходные хватит, если понемногу… — рассуждал он. — Зря я вчера согласился ещё и пива купить… Сейчас бы хватило на двушку, ещё и остались бы деньги, так на всякий случай. А эти вчера… Больше не буду их слушать, — подумал он о приятелях, с которыми выпивал после работы. — Зарплату только ко вторнику обещают…».
Уже почти дойдя до нужного ему квартала, и перейдя дорогу, Никольский решил ещё раз пересчитать деньги, и остановившись возле остановки, полез в карман, достав измятые купюры и мелочь, стал пересчитывать.
— Ник? Николай… Николай! — вдруг услышал он, как к нему обращаются.
Никольский повернул голову и увидел женщину, смотрящую на него улыбаясь. С ней был ребёнок — девочка лет пяти, которую женщина держала за руку.
— Наташа?.. — произнёс он с удивлением, оттого, что не ожидал встретить её, да и вообще кого-либо из знакомых.
— Здравствуй, Николай! — подойдя, заговорила она с ним. — А я и узнала-то тебя не сразу. Потом смотрю — вроде ты…
— Здравствуй, Наташа… — поприветствовал и он в ответ, но с некоторой досадой на то, что она его заметила, и тут же, попытавшись скрыть досаду, начал улыбаться, при этом пряча в карман куртки зажатые в кулак деньги.
Хотя в какой-то мере Никольский был рад встрече, поскольку они не виделись уже достаточно много времени. Вот только — не в такой бы обстановке хотелось бы ему встречаться с давнишними знакомыми, к тому же и нынешнее его положение, которого стеснялся, не располагало к неожиданным встречам с теми, с кем когда-то имел дружеские отношения.
— Кто это такая!? — посмотрев на девочку и обращаясь к ней, заговорил он.
Николай намеренно обратился к ребёнку, чтобы не встречаться глазами с Наташиным взглядом.
— И как тебя зовут?
Девочка посмотрела на дядю, не проявляя любопытства, и помолчав, произнесла своё имя:
— Маргарита.
После чего она совершенно спокойно, стала смотреть по сторонам, дядя не вызывал у неё какого-либо интереса.
— Маргарита? О-о! Какое у тебя хорошее имя!.. — продолжал Никольский с ней говорить. — А сколько тебе годиков?
— Да вот уж скоро пять будет, — с гордостью, посмотрев на дочь, и поправляя шапочку на голове девочки, ответила за неё Наташа.
Николай, посмотрев на её руку, обратил внимание на обручальное кольцо на безымянном пальце.
— Большая уже!..
— Вот, к бабушке ходили показаться, — кивнула Наташа на длинную девятиэтажку, стоящую торцом к дороге. — Заодно и на день рождения её пригласили.
— И как поживает бабушка Александра Васильевна? — продолжая смотреть на девочку, спросил Николай.
— Это другая бабушка… — с некоторой грустью, произнесла Наташа. — Мама умерла в прошлом году…
— Как жалко-то… Соболезную… Да-да, она же болела… Ей ведь операцию должны были сделать…
— Да нет, она в последнее время даже очень хорошо себя чувствовала. Радовалась, что у неё внучка есть… Ну, Господь решил вот так — что маме лучше будет там…
— Да-да… Да, конечно…
— И вообще, она спокойно относилась к этому… Просто пришло время и она ушла…
— Да-да… — повторил он, по причине того, что не знал, о чём ещё беседовать.
— А ты, Николай, как? У тебя как дела?
— Да… хорошо всё… Работаю в издательстве…
— В каком издательстве? — поинтересовалась Наташа.
— А… в этом… которое на улице Красных коммунаров.
— Там, где типография?
— Да, типография…
— Пишешь?
— Пишу…
— Я, честно сказать, периодику мало читаю, особенно нашу местную, — сказала Наташа, улыбнувшись. — Может, почитаю как-нибудь, поинтересуюсь — о чём хоть пишешь…
— Да… всякое такое… Тебе неинтересно будет. Вообще-то, я сейчас роман пишу.
— Роман!?
— Да, роман… — ответил Николай, всё также стараясь не смотреть на Наташу.
— О чём роман?
— Так-то в двух словах трудно объяснить…
— Ладно, обязательно прочту, когда напишешь, — ещё раз улыбнувшись, сказала Наташа.
Николай опять поглядел на девочку.
— У тебя, видно, тоже всё хорошо.
— Да, у нас всё замечательно, — глянув на дочь, ответила Наташа. — Работаю там же, в журнале. Переехали недавно, поближе к центру. Квартиру же новую купили. У мужа двухкомнатная была, в которой мы жили, и мамину продали. Вот и перебрались в трёхкомнатную.
Наташа снова улыбнулась, посмотрев на Николая, пытаясь увидеть его глаза.
— В гости приходи.
— Спасибо, обязательно…
— Теперь у нас места много… У Маргариты своя комната появилась, — продолжала она рассказывать о своей жизни. — Ещё и на машину осталось. Муж свою продал, купили хорошую иномарку. Он сегодня работает… Ну а мы решили бабушку навестить.
— Какие вы молодцы!
— А так, в основном всё по-прежнему… Кстати, ты помнишь Люду? — спросила Наташа, видимо желая ещё поговорить и повспоминать то время…
— Люду?
— Овсянникова Люда. Такая… высокая, с очками большими. Она тогда только пришла к нам. Её ещё за глаза светофором называли. Кажется, это Максим подурачился, и так и пошло за ней это прозвище.
— Ах, да — Люда… Да-да, помню, конечно помню…
— Так вот она сейчас заместитель главного редактора.
— Надо же!.. — заудивлялся Никольский, но несколько притворно.
Наташа стала рассказывать ещё про кого-то из их общих знакомых, с которыми они работали, будучи журналистами той газеты. Николай же, делая вид, что внимательно слушает, размышлял… Его вдруг посетила одна мысль: «А что если попросить у неё денег… взаймы, конечно. Хотя бы рублей триста… Нет, триста много будет, вдруг у неё сейчас с собой денег только на проезд, они же в гостях были, поди, покупали бабушке чего… Двести рублей в самый раз было бы, тогда бы ещё одну полторашку взял бы… Попрошу стольник, а то как-то…».
— Ух-ты, здорово! — произнёс Николай, когда она закончила говорить, рассказав ещё о ком-то какие-то подробности. — Слушай, Наташа… — несколько неуверенно начал он. — Понимаешь, какое дело… Я тут сейчас потратился…
Никольский кивнул по направлению дороги, как бы подразумевая, что ездил куда-то по делам.
— А денег мало с собой взял. Ты не могла бы дать мне рублей… сто пятьдесят? Не думал, что столько потрачу… — продолжал он, похлопав по нагрудному карману куртки, будто по забывчивости оставил портмоне дома. — Взаймы, конечно же…
Наташу такая просьба несколько удивила, особенно незначительная сумма, которая ему требовалась, но она тут же, приподняв сумочку, стала расстёгивать застёжку.
— Разумеется, Николай… — сказала она, доставая кошелёк.
— А мне ещё кое-куда зайти надо, и там тоже придётся… — говорил он, переминаясь с ноги на ногу, и следя за тем, как её пальцы перебирают в кошельке разноцветные купюры. — Да и домой доехать, чтобы осталось…
Найдя сторублёвку и полтинник, Наташа протянула ему купюры, при этом глянула на него. И тут их взгляды встретились. И только сейчас — вглядевшись, она обратила внимание на то — каким было его лицо… Прежде всего, её поразил взгляд, которым он посмотрел на неё — какой-то пустой, и в то же время колючий, нехороший взгляд… И некогда красивая его бородка выглядела неухоженной, кожа лица с желтизной, на скуле ближе к виску зажившая царапина, вроде ссадины, да и похудел он заметно. Вот почему Наташа не сразу-то и узнала его. И её рука как бы задержалась с зажатыми между пальцами купюрами.
— Что с тобой, Николай?.. — спросила она, внимательно глядя на него.
— Что? Ничего, — ответил он, отведя взгляд, при этом берясь за деньги, и быстро сунув купюры в боковой карман куртки, тут же заулыбался.
— С тобой всё хорошо?
— Да всё нормально… Не переживай…
— Николай… а тебе не нужно показаться… специалисту?.. — сказала Наташа, кажется начиная обо всём догадываться.
— Зачем, какому ещё специалисту? — как бы завозмущался Никольский. — Ну, ты извини… — сказал он, делая шаг по направлению к дорожке ведущей к жилмассиву, тем самым показывая — что спешит. — Тороплюсь, дела… А деньги я тебе отдам. Это я взаймы… — отходя, говорил Николай. — Всего тебе хорошего! Увидимся!..
Он быстрым шагом пошёл по тротуару в глубь квартала. Наташа ещё долго смотрела ему вслед… пока к остановке не подошла маршрутка.
«Вот ведь некстати встретились… — торопливо идя, думал Николай. — Надо было пройти мимо, и всё… Чёрт дёрнул остановиться!».
И конечно же, ему сейчас было неловко за то, что попросил у неё денег, и даже стыдно… И он начал злиться за это на себя… Злиться — на что? За то — что попросил, или за то — что было стыдно?.. И вот эта злость как-то сама собой перекинулась на Наташу, и даже на её дочку. Подкреплялась злость ещё и тем, что его раздражало то обстоятельство — что у этих людей — и у Наташи, и у её мужа — «всё замечательно!», а у него… Нет, это не то чтобы зависть… Это… И ему лучше бы было, если бы он вообще никого не встречал, и чтобы все его оставили в покое…
Пройдя через двор длинной девятиэтажки, в которой, по словам Наташи, проживала её свекровь, Никольский направился в сторону пустыря — к тому самому магазинчику. Собственно, это и не магазинчик был, а ларёк с пристроенным к нему впоследствии небольшим помещением, где стало можно выпить вина, укрывшись от непогоды, стоя у высокого на металлической стойке из трубы столика, коих в магазине имелось три, и также по периметру к стенам были прикреплены покрашенные доски, которые тоже можно было использовать как столики, и опираясь на них, попивать из пластикового стаканчика вино, закусывая дешёвой конфеткой.
И чем ближе Николай подходил к этому ларьку, тем сильнее его пробивала нетерпеливая дрожь… И ему хотелось поскорее выпить этой красноватой жидкости, этого драгоценного лекарства, приносящего облегчение, и чтобы снять внутреннее напряжение, раздражение ли… или лучше сказать, для того, чтобы — забыть их всех — с их «замечательной жизнью…».
Открыв дверь, и войдя внутрь, Никольский подошёл к окошечку и встал за мужчиной, которого в это время обслуживала продавщица — дородная женщина лет чуть за пятьдесят, с широким лицом и с полными губами, накрашенными ярко-красной помадой, на копне её тёмных жёстких волос, завитых в крупные кольца, словно на ветвях возлежала белая повязка наподобие кокошника с розовыми оборочками. Продавщица наливала из бочонка вино, держа толстыми плацами унизанными перстнями, пластиковую бутылку, подставив горлышко под краник.
В небольшом помещении магазинчика было ещё трое посетителей, устроившиеся за столиками, они попивали вино. Николай, ожидая своей очереди, поглядывал на ценники, прикреплённые к стеклу окошечка, и подсчитывал — на какое количество вина хватит у него денег. Даже если брать не самого дешёвого, то выходило — полновесная двушка, и ещё оставались деньги.
Продавщица подала мужчине наполненную вином бутылку, тот, взяв, и отходя от окошечка, поблагодарил:
— Спасибо, Надежда!
— Вам какого и сколько? — спросила она, глянув на следующего покупателя, уже приготовившись взять в руку пустую бутылку.
— Э-э… Красного, креплёного, пожалуйста, два литра, — сказал Николай, подавая деньги. — И стакан, — подумав, добавил он.
Та сначала налила ему вино в пол-литровый стакан, и поставив стакан на прилавок, рядом положила две конфетки — это на сдачу, как было здесь принято получать вместо мелочи, если вино брали не на вынос. Пока продавщица наполняла вином двухлитровую бутылку, Никольский, взяв стакан и конфетки, отошёл к стене, и положив конфетки на полку, чуть выдохнув стал жадно поглощать из стакана красноватую жидкость с кисловато-бражным запахом, сделав сразу несколько больших глотков, после чего поставив стакан, закусил конфеткой. В животе начало теплеть, и это тепло тут же разгорячило кровь, которая стала распространять приятную лёгкость по всему телу, освобождая от напряжения и принося облегчение, и постепенно дрожь во всех его членах прекратилась.
— Возьмите бутылку, — сказала продавщица, обращаясь к нему, завинчивая крышку на горлышке.
Никольский подошёл к окошечку, взял поданную ему бутылку с вожделенным напитком.
— Спасибо, — поблагодарил он продавщицу, к которой уже начал испытывать симпатию, и благодарность за её заботу, и работу… «Да и вообще, видимо, и как человек она хороший…», — подумалось ему.
Вернувшись к своему стакану — наполовину опустошённому… Николай решил допить вино не спеша, собственно, и торопиться-то было некуда, впереди ещё один выходной… Взяв оставшуюся конфетку и развернув, положил перед собой на фантик, после чего сделал пару глотков, и откусив с треть конфетки, жуя, стал разглядывать рекламные плакаты, расклеенные на стене, с рекомендациями — с чем лучше употреблять тот или иной напиток.
Неприятное чувство, бывшее у него до того, как-то само собой стало всё более отдаляться… Возникли же эти неприятные ощущения, конечно же, из-за встречи с Наташей, которую он теперь считал виновной в том, что у него появилось это чувство обиды, и даже в какой-то степени она вела себя — оскорбительно… посмев давать ему какие-то там советы… Ещё и пришлось слегка приврать — что работает в издательстве. Впрочем, солгал он не сильно. Николай действительно имел некоторое отношение к издательскому делу, трудясь подсобным рабочим в типографии, рядом же в примыкающем здании находилось издательство. И в силу исполнения соответствующих должностных обязанностей ему постоянно приходилось иметь дело с газетами, упакованными для отправки по киоскам.
«Ничего… ничего… — успокаивал он себя. — Вы все… просто ещё не знаете… Вот когда узнаете!.. Вот тогда и посмотрим… Не я один такое переживал… Иным писателям и похуже бывало… Вы что, думаете — создавать настоящие тексты — это легко? Нет — не легко».
Николай одним махом допил остававшееся в стакане вино, закусил остатком конфетки, взял бутылку и, сунув подмышку, с решимостью направился на выход из питейного заведения. Его ждало дело, которому он, с некоторого времени — вот уже несколько лет, посвящает свою жизнь.
На этот раз он решил ехать на автобусе, чтобы поскорее вернуться домой и засесть за продолжение романа, который, честно сказать, и признаваясь в этом самому себе — несколько забросил, по причине… да много всяких причин было… Творчество — это ведь тебе — не так просто, захотел и пишешь, тут вдохновение требуется, настрой, стимул ли какой… например, неожиданно произошедшее какое-либо событие, наталкивающее на мысли, а может даже и страдания…
Ещё будучи в самом начале этого нелёгкого пути — когда он только взялся за сочинительство задуманного произведения, работа над романом его полностью поглотила, и Николай — писал, и переписывал не зная устали. Но спустя некоторое время на него всё неизбежнее надвигалась одна неприятность… то есть — всё более и более вставала проблема — забота о хлебе насущном… который, как известно, манной с неба не падает, и хлеб этот надо было добывать в поте лица… то бишь — где-либо трудиться, например, на производстве чего-либо. На творческой же ниве ему никак не удавалось заработать. И поначалу, уже когда эти самые материальные затруднения начали подавать о себе знать вовсю, Николай нашёл способ несколько отсрочить поиск работы — он стал распродавать своё имущество, продавая всё, что только могло представлять хоть какую-либо ценность в глазах покупателей, в данном случае — скупщиков, потому как сам Никольский, естественно, торговать своим нажитым не мог, да и не хотел, не его это поприще — торговля.
И первое, что пошло «с молотка» — библиотека. На «заумных философов» особого спроса не было, а вот на разного рода редкие издания, в том числе и религиозного содержания, покупатель нашёлся сразу, на такие как, например — Библия — с художественно выполненными иллюстрациями, в богато теснённом с позолотой переплёте — подарочный экземпляр из эксклюзивно изданного тиража. И ещё несколько таких же книг постигла та же участь… Так же и кое-какие картины, и всевозможные статуэтки восточных божков были снесены в скупку. И на какое-то время Николай был обеспечен — и хлебом, и вином, которыми и вечерил, после того как в творческом порыве и при помощи воображения создавал главу-другую, записав свои мысли на жёсткий диск ноутбука.
Но вот дошло дело и до бабушкиных ювелирных украшений, доставшихся ему в наследство, которые он приберегал уж совсем на крайний случай, и случай этот не заставил себя долго ждать… Всё движимое бабушкино наследство состояло из нескольких золотых колец, ещё серёжки и кулончик на цепочке, и тоже из благородного металла, и пара серебряных брошек в придачу, цена которых была не велика. И какое-то время он ещё протянул…
Литературному же его труду — конца-края не было видно. Вот если бы он окончил роман, тогда хотя бы какая-никакая надежда появилась — когда послал бы рукопись в какое-либо издательство. Правда… это ещё тоже вопрос — заинтересовало ли бы оное произведение издателя? И всё же как-то раз Никольский предпринял попытку и предложил одной знакомой даме, работавшей корректором в издательстве, ознакомиться с его текстами в надежде, что та вдохновиться сим произведением и подсунет редактору. Но звонка от той дамы он так и не дождался.
Всё остальное же, что было в квартире, оставшееся от всё той же бабушки, ценности уже не представляло — мебель, повидавшая на своём веку, и кухонная утварь тоже с тех времён — когда бабушка была ещё в силе работать и всё это приобретала. Кстати, и квартира тоже ему перешла от неё.
Придя домой, полный решимости наконец-то снова сесть писать, Николай подумал: что надо бы сначала подкрепится… В холодильнике оставалось ещё несколько сосисок, купленных в начале недели, и пара яиц, в шкафу пакет лапши. Так что, для вполне приличного ужина, всё необходимое у него было, и главное — есть чем это всё запить… Но он решил сегодня не увлекаться винным напитком, потому как — нужно, чтоб голова соображала… «Да и вообще с этим делом надо как-то поменьше…» — порой говорил себе Николай, ведь всё-таки в жизни у него есть цель… «Ну, разве что пару стаканчиков… для настроения, вдохновения ли для… — разрешил он себе. — Но не больше».
И вот поужинав, и так и сидя за кухонным столом, и куря, погрузившись в размышления, он, обдумывал — как ему продолжить свой роман… Чем ещё заполнить пространство на пустующих страницах — какими событиями, в которых будут участвовать его герои?
Затушив в пепельнице докуренную сигарету, Никольский поднялся из-за стола и направился в комнату, где на письменном столе лежал ноутбук — самое ценное, что у него ещё осталось. Включив ноутбук в сеть, и подняв крышку с экраном монитора, Николай сел за стол, пододвинув под собой табуретку поближе к столу. Дождавшись загрузки операционной системы, открыл папку, в которой находились текстовые файлы. В эти файлы и был помещён весь его выдуманный им мир, на который он возлагал все свои надежды — стать богатым, и именитым…
Он долго всматривался в монитор, глядя на заставку — картинку с лесным пейзажем, будто хотел что-то разглядеть там — среди деревьев и кустарников… собираясь с мыслями, потом создал новый текстовый документ, открыл… и снова так же долго смотрел в экран, теперь уже глядя на белоснежную плоскость чистого листа…
Задуманное им произведение по объёму выходило большим, так как мыслей, которые Николай хотел записать, было много… и ничего из того, что он желал донести до читателя, сократить было нельзя, ведь тогда и тема не будет раскрыта — если так подробно-то всё не расписывать. Герой его романа, естественно — журналист, который всегда и во всём стремился добиваться правды. И согласно жанру произведения, герою постоянно приходилось, преодолевая разного рода, чинимые нехорошими людьми препятствия, выводить этих самых, потерявших совесть людей, на чистую воду, предавая огласке их тёмные делишки, и конечно же — раскрывать запутанные преступления. Разумеется, этот герой и как человек во всех отношениях положительный, готовый всем помогать — подберёт и подаст спешащей на автобус девушке выпавший из её сумочки кошелёк, переведёт через дорогу замешкавшуюся у светофора старушку. И помощь-то всегда от него приходит вовремя… Вот, кстати, глав пять-шесть назад, написанные ещё в позапрошлом году, он спас от алкоголизма своего друга, потерявшего смысл в жизни, и хотевшего уж было попрощаться с ней… И одну-то проститутку ему удалось, увещевая, вернуть к почти образцовому поведению… Но про неё — что там с ней дальше-то должно произойти, ещё не дописал, вроде как она его полюбила за это… Давая же психологический портрет коварного злодея-преступника, автор описывал все закоулки его тёмной стороны личности так подробно, что описание это сошло бы за анамнез, записанный врачом-психиатром, наблюдающего этого больного…
И ещё… этот журналист вёл дневник, в который заносил все свои мысли по самым разным вопросам, высказывая в поучительном тоне — что надо делать, и как надо делать, чтобы всем наконец-то стало жить хорошо… И порой главный герой своими рассуждениями делился с каким-нибудь человеком, например, с соседом пришедшим к нему в гости, да так долго… что выходил монолог, длящийся десятки страниц. И в конечном итоге, Николай терял — и саму сюжетную линию… и с чего там всё началось, и чем должно закончиться…
Так что, роман ему давался с трудом… и особенно в последнее время, поскольку что-либо ещё выдумывать… — на это воображения уже не хватало, хотя случаев всяких из жизни он знал много… и можно было описывать и описывать все эти преступления и злодеяния, смакуя кровавые подробности. Но все эти случаи… их же не просто так надо описывать — надо, чтобы какая-то мораль выходила из всего этого… Вот и смущало Николая, когда он раз за разом перечитывал свои тексты, то обстоятельство — что из под его «пера» постоянно выходило всего лишь описание каких-то фактов — вот были совершены такие-то преступления, вот их раскрыли, вот преступники понесли заслуженное наказание… Но хочется же другого… чтобы читатель, прочитав это произведение, задумался, чтобы люди поняли что-то… такое… Но он и сам всё никак не мог ухватить — что же должны были понять-то эти самые читатели?.. И самое главное — как же это всё так написать, чтобы?..
Ещё немного посидев — глядя в монитор пустыми глазами, и не отваживаясь приступить печатать, потому как попросту — не знал с чего начать, Николай решил сходить покурить для начала… может, и явятся какие-либо мысли…
Придя в кухню, глянул на холодильник, где стояла початая уже бутылка… «Пожалуй, можно и стаканчик…», — подумал он, открывая дверцу холодильника. Достав бутылку, налил вина в стоявший на столе стакан, из которого пил до этого. Сев за стол, сделал несколько глотков, взял сигарету, закурил.
Собственно говоря, писать сегодня что-то не очень хотелось, и прежде всего, именно по этой самой причине — что мыслей не было никаких… Впрочем, такое с ним происходило постоянно… Но занесённая, как топор палача над головой, необходимость — всё-таки закончить роман, время от времени всё же гнала его к ноутбуку. Но что толку приниматься за это дело — если писать не о чем? Вот и чувствовал Николай из-за этого вину перед самим собой… по этой же причине и сосредоточиться он всё никак не мог.
Допив вино и докурив сигарету, Никольский снова пошёл в комнату — к письменному столу, но уже не так уверенно, как до того… И усевшись за стол, опять стал смотреть в монитор. Положив руки на столешницу, дотронулся пальцами до клавиатуры, и попытался что-либо напечатать… Внутри же, что-то сопротивлялось, и мозг напрягаться не хотел, к тому же в голову всё время просачивались мысли — сомнения по поводу того: что весь этот бред никому не нужен, и он зря только тратит время… Да и вообще — занимается не тем…
От всех этих мыслей Николаю стало ещё хуже, и захотелось забыть это всё — как кошмарный сон… и никогда не вспоминать, или ещё лучше — забыться…
«Ладно-ладно… это всё эмоции… Ничего, пройдёт. Надо взять себя в руки, сосредоточиться…».
И в этот момент ему пришла мысль, которая показалась вполне разумной:
«Это всё от усталости. Неделя трудной была… Надо как следует отдохнуть, прежде чем браться за текст. К тому же и выходной… А вот завтра отдохнувшим, со свежей головой и новыми силами…».
И как будто гора с плеч свалилась — как только он подумал об отдыхе, подразумевая, разумеется, и наличие в холодильнике винного напитка, которого оставалось ещё литра полтора…
Обратная дорога до кухни оказалась гораздо короче… и на душе-то как-то стало легче… Отужинать, расслабляясь, он решил в комнате, и взяв из холодильника бутылку с вином, прихватив стакан и сигареты, вернулся в комнату. Плеснув в стакан немного вина, и сделав несколько глотков, снова отправился в кухню, на этот раз, чтобы приготовить остававшиеся последние две сосиски, на что ушло не так уж и много времени, так как Николай, будучи в нетерпении, даже не дождался пока вода в кастрюльке закипит, впрочем, сосиски были не сильно замороженные… «Тёплые, и ладно…», — подумал он, посмотрев на бледный их вид…
Придя в комнату с тарелкой в руке, на которой лежали сосиски, поставил тарелку на табуретку, рядом водрузил бутылку и стакан, положил пачку сигарет, после чего, подвинув табуретку к дивану, находившемуся напротив стола, уселся. Но тут же встал, сообразив: что не взял вилку — не руками же есть… Сходил на кухню за вилкой, и теперь уже в полной готовности приступить к ужину, снова сел на диван, поуютнее устраиваясь. Налив в стакан вина, сделал несколько глотков, и нанизав сосиску на вилку, довольный стал поедать, при этом ему подумалось: что хорошо бы ещё и какую-нибудь музыку включить, а то в полной тишине как-то… Пришлось опять подниматься с дивана… Подойдя к серванту, на котором стоял радиоприёмник, и включив, стал подыскивать музыкальную радиостанцию. Наконец, после шипения, хрипов, голосов комментаторов и рекламных заставок, из приёмника начала доноситься подходящая под настроение музыка, добавив звуку, Николай вернулся к дивану. Долив в стакан вина, сел, хлебнув из стакана, достал из пачки сигарету, закурил.
«Да, надо как следует отдохнуть… — сидя на диване откинувшись, и покуривая, снова подумал он об этом. — В конце концов, роман никуда от меня не денется, я ведь его всё равно пишу… Иные годами писались… Зато какие это произведения!..».
Докурив сигарету, Николай взял стакан, глянув на монитор ноутбука, приподнял стакан, будто приветствовал собеседника.
— Мы с тобой ещё покажем! — произнёс он, с ухмылкой на лице. — Всем им покажем…
Выпив до дна, Николай стал подниматься с дивана, но уже несколько неуверенно. Подойдя к столу, и опёршись на столешницу локтями, глядя в монитор, начал открывать один за другим текстовые файлы, читая то из одного, то из другого отрывки своего неоконченного произведения.
— Нет, это очень хорошие тексты!.. И вообще, я пишу лучше некоторых… — произнёс он, кивнув на окно.
В комнате уже было достаточно темно, так как город быстро погружался в вечерние сумерки, и Никольский, глянув в окно, направился к выключателю. Включив свет, и возвращаясь к дивану, проходя мимо серванта, добавил ещё звука радиоприемнику, из динамиков которого зазвучала песня: «Let my people go» в исполнении Луи Амстронга. После чего, чуть ли не падая, Николай снова уселся на диван.
Взявшись за бутылку, налил полный стакан, и не останавливаясь, одним махом, выпил всё его содержимое, потом, достал из пачки сигарету, закурил, сделав сразу несколько глубоких затяжек. От резко проникшего в лёгкие сигаретного дыма, и уже достаточного количества имеющегося в организме алкоголя, у него сильно закружилась голова, но это только доставило удовольствие, в общем-то, для этого и пьют спиртное. И сознание-то при этом тоже расширяется… вместе с комнатой, то есть её размерами… И теперь комната казалась чуть ли не в три раза больше… Стены комнаты, по мере усиления действия алкоголя, отдалялись всё дальше и дальше, и в конечном итоге вообще скрылись в размытом как бы в некой дымкой бесконечном пространстве… Так что, все эти границы… твёрдые материалы… материя ли… — это всё вещи условные…
— Ничего… А ты думал как?.. Вот все узнают!.. — заговорил он, кивая головой то на окно, то на ноутбук. — Это тебе… не так-то прос-сто всё…
Николай снова решил глянуть на своё произведение, и попытался встать, но получилось это у него не сразу… только с третьей попытки ему удалось подняться. Пошатываясь, при этом водя руками, как бы ища опору в воздухе, словно цепляясь за незримые перила, он всё же дошёл до стола. Склонившись, упёрся локтями в стол, и стал смотреть в монитор:
— Это мы ещё поглядим…
И сразу же в его воображении возникли картины, ему стали являться сцены из его произведения, будто он сейчас просматривал видеофильм, глядя в монитор.
— Ты смотри-ка чего вытворяют… Каково, а? Не-ет… Вот так-то!..
Насмотревшись «видео», сценаристом и режиссёром которого он был, Николай вернулся к дивану, чтобы отметить успех своего детища… благо в бутылке ещё оставалось достаточно вина.
Всё дальнейшее, что с ним происходило, воспринималось им уже — будто со стороны… словно он, вися под потолком, наблюдал за своим же собственным телом… которое — то подскакивало и начинало бродить по необъятной комнате, то, садясь, закуривало, и начинало что-то выкрикивать… потом опять вставало, пройдясь до стола возвращалось, тяжело плюхалось на диван, бралось за бутылку… И, в конце концов, оно улеглось…
И тут же из под дивана начали выползать… пауки, большие пауки, просто огромные… с шестиглазыми мохнатыми головами и торчащими как рога отростками с острыми шипами… Цепляясь длинными стрекочущими с зазубринами лапами за диванную обивку и одежду, в которой Николай был, они заползали на него…
Вскрикивая и пробуя встать, он старался отбиваться от них, но руки и всё тело были уже опутаны их тугой паутиной. Извиваясь, Николай пытался освободиться от их липких пут, силясь защитить горло, в которое целили клешни пауков. И казалось, что уже вот-вот, добравшись до шеи, они вопьются в оголённые места, и мощными клешнями, отрывая целые куски, будут поедать податливую плоть…
— А-а-а… А-а!.. — очнувшись, заорал он, при этом замахав руками. — А-а… Э-э… О-ох…
Николай приподнял голову, осмотрелся… Поглядел в окно. Было уже утро. И как раз из радиоприёмника прозвучал монотонный голос диктора, объявившего время: «Семь часов тридцать минут». После чего вновь зазвучала музыка. Поднявшись, опустив ноги на пол, Никольский посидел так несколько минут, пытаясь прийти в себя. Его слегка трясло, мучила жажда, и вообще, было как-то… Он снова оглядел комнату, посмотрел в угол, заметив что-то непонятное… У самого потолка, цепляясь длинными с зазубринами лапами за стену, висел огромный паук… Николай тут же, от накатившего на него словно ледяная волна испуга, схватил с табуретки стакан и с силой швырнул в паука… Раздался хлопок от вдребезги разбившегося о стену стакана, мелкие осколки стекла, разлетевшись, со звоном осыпали пол.
— Вот чёрт… Померещиться же всякое такое… — с облегчением выдохнув, произнёс он, всё ещё несколько испуганно глядя в угол потолка.
Тем не менее, на лбу у него выступил холодный пот, и его даже бросило в жар. Он вообще с детства терпеть не мог пауков, и вида их не переносил. Встав, и ещё неуверенно держась на ногах, первым делом Николай подошёл к серванту, чтобы выключить радиоприёмник, уж слишком громко из динамиков звучала музыка. Еще раз оглядел комнату, теперь для того, чтобы найти пластиковую бутылку с вином… ведь она должна была стоять на табуретке… Обнаружил он бутылку под диваном, и вина в ней не было… пожалуй, лишь на глоток наберётся, и это его очень огорчило — что ничегошеньки не осталось на опохмелку…
Подняв бутылку, и уже было собираясь допить эти жалкие остатки, отвинчивая трясущимися пальцами крышечку… Николай услышал резкий звонок, донёсшийся из передней… Он вздрогнул от неожиданности. Звонок прозвучал ещё несколько раз подряд — кто-то не жалея сил настойчиво давил на кнопку дверного звонка, желая увидеть хозяина квартиры. Поставив бутылку на табуретку, и недовольно бормоча, он пошёл в прихожую, встречать непрошеных гостей.
— Николай! Ну что же это такое?.. — услышал он, как только приоткрыл дверь. — Музыка всю ночь грохотала!..
На лестничной площадке перед дверью его квартиры стояли две пожилые женщины — соседки, одна из квартиры через стенку, другая из квартиры напротив.
— Это же невыносимо! — возмущалась вторая, позванная на подмогу, сама-то она вряд ли пострадала от музыки, но, по всей видимости, с удовольствием приняла приглашение поучаствовать в разборках с соседом. — Вы что себе позволяете! Вы что, думаете, на вас управы не найдётся? В следующий раз милицию вызовем. Сколько можно это терпеть!
— Э-э… Я…
— Можно же сообразить — что стены тонкие… Я же всю ночь не спала! А сейчас голова болит из-за этого…
— Он тоже не спал! И у него тоже — голова болит! — ехидничала соседка из квартиры напротив. — Да ты посмотри на него! Он же и сейчас ничего не соображает…
— А идите вы… на ***! Старые суки… — и Николай с силой захлопнул перед остолбеневшими соседками дверь, после чего постоял немного, прислушиваясь.
— Э-э, а ещё образованный человек… Журналистом был… Писал…
— Вот они все такие — эти образованные — писатели… — доносилось из-за двери.
Этот инцидент его окончательно расстроил, и так-то он чувствовал вину, и за своё поведение, и за всё прочее… И происходило-то такое с ним каждый раз… Вот ведь не хотел напиваться… Теперь уж ничего не поделаешь… Но сейчас проблема была не в этом, главные неприятности только ожидали — организм начинал испытывать — жажду! И водой эту жажду не утолить. И он знал — чем для него обернётся, если не напоить Его «живительной влагой», вернее, узнавать-то тут что-либо уже поздно, потому как организм, испытывающий такую жажду, уже вовсю управляет сознанием, подчинённое же Телу сознание устремлено лишь только на одно — добыть для Него этого самого оживляющего напитка… заодно и душа несколько успокоиться после приёма оного внутрь…
Николай вернулся в комнату, подойдя к табуретке, взял бутылку, и поднеся к губам, стал с жадностью высасывать остатки вина, сжимая руками бутылку словно поролоновую губку… Естественно, такая мизерная порция Тело никак не могло удовлетворить, Оно требовало от него большего… Отбросив пустую бутылку, он стал шарить по карманам в поисках денег, впрочем, прекрасно понимая — что их у него нет, вчера на последние остававшиеся доехал до дома и купил сигарет.
От этой же мизерной порции — капли, которую он высосал из бутылки, ему стало только хуже… Пробиваемый мелкой дрожью с ломотой пробегаемой по всем членам тела, словно находясь под воздействием электрического тока, Никольский стал оглядывать комнату в поисках подходящего на продажу — того, что можно было бы продать, чего ещё у него осталось ценного… Посмотрел на радиоприёмник — старый, даже на запчасти не возьмут. После чего перевёл взгляд на письменный стол, на котором лежал ноутбук…