Моя служба в СА

        Начинал я службу на Дальнем Востоке, в артиллерийской учебке. Учили нас на командиров орудий полгода. Остальные полтора года мы должны были дослуживать в "линейных" частях командирами расчетов совсем рядом от Китая, в те годы (1972-1974) далеко не дружественного нам.
        По правде сказать, учебку вспоминаю с неприятным холодком. Многое делалось для того, чтобы превратить парня в бессловесную, дрожащую тварь. Теперь, по прошествии стольких лет, имею право об этом говорить. Наказания за всякую ерунду: наряды, бессонные ночи, поедание спрятанного куска хлеба перед строем, пинки и унижения. Такое не может вспоминаться по-доброму. Для меня это были самые отвратительные месяцы моей жизни, хоть я и не был никогда слизняком.
        Самое мерзкое, что нас, молодых солдат, старались всё время стравить между собой, внести между нами разлад и даже ненависть друг к другу. Поэтому подружиться крепкой солдатской дружбой в тех условиях было невозможно. Может быть, младшие командиры боялись протеста или неповиновения от дружного коллектива? Вражду сеяли так: если кто-то один совершил маленькую провинность — опоздание в строй, расстегнута пуговица, утерян ремень — наказывали весь взвод, или отжиманиями от пола до изнеможения, или кросс в несколько километров, не давали спать после отбоя... И постоянно напоминали всем по чьей вине они страдают. Доходило до того, что народ кидался на «виновника» с кулаками под довольные ухмылки «отцов-командиров». Кого из нас готовили? А если завтра война?
        Но не бывает правил без исключений. Был у нас командиром батареи старший лейтенант Приходько. Сквозь мундир и видимую строгость просматривалась в нем доброта человеческая. Судить могу по двум поступкам, относящимся ко мне непосредственно. Первый раз, когда он вошёл в мое положение и отпустил меня в отпуск.
О-о, это была большая редкость, чтобы курсанта отпустили в отпуск. Проблемой моей на то время была моя девушка.
        Мы одногодки. Дружили с шестнадцати лет. Я прослужил всего два месяца и получил от неё письмо. Она писала: «Я беременна, если родители узнают, то убьют меня или я сама отравлюсь».
        В те времена ещё считалось позором иметь внебрачных детей. Я был в отчаянии, и это отражалось на службе. Меня пытались «прессовать» сержанты после отбоя. Я «набычился» и от этого было только хуже. Спать мне не давали почти ни одной ночи, то таскал «машку-полотёр», то мыл туалеты, то ночью копал при луне траншею по мерзлой земле, которая была никому не нужна. А утром я должен был сдать траншею «от сих до сих», чтобы потом её зарыть. Иногда я позволял себе погреться в кочегарке. Присаживался за котлом, а по ногам моим носились и пищали здоровенные крысы, но я настолько был измучен, что на них даже внимания не обращал.
        Помню, чистил свинарник почти по колено в навозе и блевал. Меня, городского парня, заставляли резать свинью, даже нож к горлу подставляли для устрашения — отказался наотрез!
        Конечно же, кроме нарядов мне приходилось «тащить» и основную службу.
        Я был на грани срыва, когда меня вызвал командир батареи. Думаю, сержанты доложили ему, что со мной не всё ладно. Он поговорил со мной по-человечески, я ему показал письмо и рассказал о нашем отчаянном положении. Комбат вынес решение не колеблясь, дал мне краткосрочный отпуск для решения домашних проблем. С Дальнего Востока я приехал в отпуск, зарегистрировался со своей девчонкой и был совершенно счастлив, что спас нашу будущую семью...
        Неизвестно, чем могла закончиться эта "свистопляска" при моем моральном состоянии тогда. Проблему дома я решил, но отпуск не добавил мне и так невысокого авторитета у сержантов. Зато теперь я тащил службу, скрипя зубами, зная, что дома всё в порядке. И всё-таки по окончании учебки меня хотели сделать ефрейтором, а выпускались мы младшими сержантами. Для меня это был кошмар. Я представил ухмылки своих друзей на гражданке. У нас в то время была поговорка: «Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора!»
        Полгода такой жизни и на тебе.... Эту новость узнал я от штабного писаря. Встретил тогда комбата на улице, меня душили слёзы от обиды и отчаяния. Он меня выслушал, резко развернулся и направился к штабу, где выправил документы. В войска я уехал младшим сержантом. Хотя, у меня в военном билете до сих пор видна замаранная запись "ефрейтор". Представляю, если бы я приехал в линейку после учебки в этом звании.
        И это была наша вторая встреча с Приходько. До сих пор не пойму, кто подавал этот список? Почему не знал об этом комбат? Разве не он должен был подписывать представления? Я не думаю, что я был плохой солдат, но учебку я ненавидел, и было за что.               
        Всё-таки главное было в «линейной части» — это совсем другая служба и отношения другие. Вот это время мне даже снится иногда. И, кажется, даже скучаю, хотя и там было всякое. Но я ни разу не позволил себе унизить солдата. Дослуживал «срочную» в Платоновке, на берегу озера Ханка, в артиллерийском полку. На дембель ушёл заместителем командира  взвода.
        Как-то "охладел" я к поиску однополчан  в интернете. Память неумолимо стирает фамилии и лица, незамысловатые истории солдатской жизни. Воспоминаний этих — а помнишь? — хватает на два-три разговора, а дальше… у каждого своя жизнь и свои "тараканы в голове".
        В той же мере это относится и к поиску одноклассников. У нас в классе было много симпатичных девчонок, которые мне нравились. Ведя свой поиск, хочу себя обмануть, надеюсь найти ту девочку из своего детства — стройную, подвижную, юную. Тем больнее будет разочарование встретить почти старушку — прошло уже без малого полвека! Приходит сразу мысль: "А, может, и не нужна она, встреча эта?" Как подойдем? О чем говорить будем? Совсем мы другие теперь, по сути чужие. Между той беззаботной юностью и сегодняшним днем прожита целая жизнь, во многом нелёгкая, наложившая свой отпечаток на внешность, на мысли и чувства... Лучше пусть останется в памяти юность — чистая и нежная весна нашей жизни...
        Вчера перелистал армейский блокнотик — никого почти не помню. Мы ведь после службы несколько раз встречались, когда ещё были легки на подъём с теми, кто рядом жил, потом эти встречи сошли на нет. Вспоминать особо-то и нечего, у каждого своя жизнь.
        Теперь уж и живы-то все ли? Недавно узнал, что полгода назад умер мой сослуживец и друг с "линейки". Узнал до обидного случайно, а жили на одной улице. Первые годы после армии мы с ним "фестивалили" изрядно. — Выпивка, девчонки, много здоровья было. Жил он один, часто собирались у него, иногда и с ночёвками. У меня дома скандалы... С годами я стал остепеняться, больше уделять времени семье и с Вовкой мы стали видеться всё реже. Он женился на молдаванке, которая друзей на порог не пускала. Друг иногда заходил ко мне, но всегда с выпивкой. Потом, когда я перенёс инфаркт, с куревом и водкой расстался напрочь, попросил его:
        — Володя, приходи, но только без бутылки.
        Тогда он совсем перестал заходить. Окольными путями я старался отслеживать его судьбу. Он перенёс операцию на сердце — шунтирование, но продолжал "бухать". Молдаванка жила в его двухкомнатной квартире с другим мужиком — в одной комнате они, а Володя в другой. И всё это в одной квартире, на глазах…. Даже не представлял, что такое может быть. Какое сердце это выдержать сможет?
        Теперь уже и Вовки Архипова нет в живых...

Валерий Зиновьев.