Чудесный город - Николаев

"Официальная" часть затянулась, и Леночке ничего не оставалось делать, как деликатно выставить "предков" за дверь. Собственно, «предков» было двое: Рыжевский Михаил Михайлович – папа именинницы и Сергеев Вячеслав Семёнович – его давнишний приятель и, по совместительству, отец лучшей Леночкиной подруги. Едва они оказались в коридоре, квартиру сотрясли громовые раскаты – молодёжь «врубила музон».

- Ну и грохот, - покачал головой Рыжевский. – Надо куда-нибудь спрятаться… Пойдём-ка в её комнату!

В комнате на диване грудой лежали пальто, плащи и сумки гостей, а на письменном столе были сложены подарки. Михаил Михайлович указал другу на кресло и подошёл к столу.

- Интересно полюбопытствовать, что нынче на круглую дату дарят.

Сергеев утонул в кресле. После праздничного обеда на него напала такая задумчивость, что он даже позволил себе прикрыть глаза. Но подремать не удалось.

- Слав! Что за жизнь – ни одной русской буквочки! – воскликнул перебиравший подарки Рыжевский. – Сплошной Запад. Это что у нас? Кассеты. Разве это подарок? Баловство… А здесь… О-о! Французские духи!... Слав, откуда они деньги берут?
- Сие науке неизвестно.
- Взгляни-ка сюда, не пойму, что такое, - он протянул Сергееву красочную упаковку. Тот повертел её в руках и бросил обратно на стол.
- Японские презервативы.
- Что-что??
- Японские презервативы.
- Докатились!...Девушке такое дарить! Дожили… - Михаил Михайлович возмущённо покачал головой. – И что обидно – сказать ничего нельзя. «Папа! Оглянись вокруг. Ты безнадёжно отстал от жизни…» Тебе твоя так же говорит?
- Так же.

Они помолчали. Рыжевский ещё некоторое время рассматривал подарки, потом сгрёб их в сторону и уселся на край стола.

- Не умеют сейчас дарить! – сказал он твёрдо. – Не на память дарят, а так… чтобы цена подарка соответствовала. Мы в своё время не так дарили… Кстати, я тебе рассказывал, как мне, как раз на двадцатилетие, подарок на всю жизнь сделали? Причём, совершенно посторонние люди.
- Не припомню.
- Неужели не рассказывал? Не может быть! Подожди-ка… - он приложил палец к губам и наморщил лоб. – Так. Точно. Мы с тобой тогда уже год знакомы были. Ты на режиссёрском учился, а я только-только первую подборку стихов опубликовал. В «Юности». Ещё обиделся, что ты меня не поздравил. Помнишь?
- Помню.
- Поэтому, наверное, и не рассказал… А история, прямо сказать, занятная.
- Расскажи сейчас.
- С удовольствием.


- Меня послали в командировку, в Николаев. На один день. Но это был именно день моего рождения. Конечно, я отбивался, как мог, но шеф был неумолим – мы повздорили накануне.
Словом, я прилетел в Николаев днём. Подошёл к автобусной остановке, жду. Дождик моросит, слякоть, на душе кошки скребут… И тут мужчина ко мне подходит. Импозантный, при галстуке. Шляпу приподнимает и спрашивает:
- Извините за беспокойство, Ваша фамилия не Рыжевский?
- Рыжевский, - отвечаю, а сам понять ничего не могу.
- Я Вас по фотографии узнал. Из журнала «Юность». У Вас там замечательнейшая подборка.

Ты представляешь, что я чувствовал? Не успел напечататься, а уже на улице узнают. Хвалят. Побеседовали мы немного. Потом он спохватился и предложил подбросить меня в город на машине. Он в аэропорт встречать кого-то приехал, а товарищ этот не прилетел…
Да! А как он меня шофёру представил! Знакомьтесь, говорит, известный московский поэт Михаил Рыжевский.
ИЗВЕСТНЫЙ!....
Всю дорогу о поэзии говорили. Он фамилиями сыпал – оказалось, знаток.

Приехали мы к гостинице «Николаев». Там, как водится, табличка: «Мест нет». Однако, он с администратором пошептался, та на меня внимательно посмотрела и спрашивает задумчиво:
- Рыжевский… Это который «Монетный двор! Ужель в твоих стенах…»?
- Тот, - говорю я и краснею. Меня все знают! Пока в себя приходил, они быстренько документы мои оформляют, и я вселяюсь в номер на двоих, где второго нет.

Как день прошёл – не помню.
Помню, что словно на крыльях летал. Все свои дела сделал, даже у самого директора завода лично подпись получил, вернулся в номер и, не раздеваясь, на кровать бросился. Лежу и упиваюсь своей популярностью… Немного времени проходит – стук в дверь. Открываю – тот самый, из аэропорта. Помялся, помялся, а потом говорит: Извините, мол, за то, что отрываю Вас от работы, но, может быть, Вы разрешите пригласить Вас на небольшой ужин? Несколько любителей поэзии сочли бы за честь… и так далее… Представляешь, я согласился. Такое только в молодости бывает. А по дороге ещё и ляпнул, что у меня сегодня день рождения.

- Ах, Слава, что это был за вечер! Что за люди! Не из тех, знаешь, которые потом всю жизнь хвастают, что за одним столом с поэтом водку пили. Умные, интеллигентные. Провинциалы, конечно. Иначе сразу бы раскусили, что я за фигура.
Но я был хорош!...
Стыдно вспомнить. Как Хлестаков у Гоголя. О чём ни спросят – суждение имею. Стихи им свои читал, о творчестве такого-то рассуждал, об общих путях развития…
Всего и не вспомню.
А они слушают, вопросы задают. Парень молодой там был, поинтересовался, с чего надо начинать, чтобы поэтом стать. Я ему целую лекцию прочёл.
Одним словом, побывал на седьмом небе.

А на следующий день они меня в аэропорту провожали. Как раз суббота была. Подарков насовали… Я-то уже немножко в себя пришёл. Неловко так стало. Но и не откажешь – люди уж очень душевные…


Михаил Михайлович помолчал, погрузившись в воспоминания, а потом добавил:
- На всю жизнь память осталась. Тридцать лет прошло, а как вчера было… Подборку эту, кстати, раскритиковали потом. Малов раскритиковал. Жёстко, в пух и прах. Да и было за что…
И всё равно – чудесный город – Николаев…

В соседней комнате выключили магнитофон, и наступившая тишина словно подчеркнула последнюю фразу. Несколько минут друзья просидели молча, после чего Рыжевский спросил:
- Так неужели я тебе раньше не рассказывал?
- Нет.
- Странно… У тебя ведь в Николаеве из родни кто-то?
- Да. Раньше много было, а сейчас один двоюродный брат остался.
- Да-а… Чудесный город…

Сергеев не ответил. Он сидел и думал о том, что за всю его долгую режиссёрскую жизнь это был, пожалуй, самый крупный успех.



~ 1991 г.