Лучше начать сегодня, завтра будет поздно

http://i-r-p.ru/page/stream-event/index-8415.html

В зарубежной периодической литературе написано и высказано достаточно много о женщинах, надевших на себя «пояс смертника» по собственному выбору или по принуждению. Настолько много, что светская медиа-аудитория начинает привыкать к самому факту массового вовлечения мусульманских женщин в террористическую деятельность, воспринимая эту информацию как нечто обыденное, если и вызывающее эмоции, то только у той части общества, которая в той или иной степени пострадала от деятельности террористов.


Во всяком случае, мне не удалось вспомнить ни один пример систематического проявления массового протеста на улицах городов разных стран против превращения женщин-мусульманок в самое недорогое, разовое оружие современного терроризма.


Не является исключением и Центральная Азия, в том числе Узбекистан, где светская общественность после весны 2004 года, признав существование в своей среде женщин-террористок, не проявила себя в ярко выраженной протестной форме. Но было бы несправедливо отрицать, что в Республике научные, правоохранительные, общественные и религиозные структуры не уделяли или не уделяют внимания проблеме вовлечения мусульманских женщин в радикально-экстремистскую деятельность.


Пример тому тематические научные конференции, публикации в региональных СМИ, воспитательная работа махаллинских женских активов и светская духовно-просветительская функция мечетей, – вкупе фокусирующиеся на противостояние вовлечения мусульманских женщин в деятельность подпольных движений и организаций радикально экстремистского толка.


Но согласитесь, все это кажется каплей перед волной радикалистской идеологии. Той, в которой любой индивидуум может захлебнуться, если он не ощущает ее массового неприятия обществом, равно как и его поддержки, если он все же глотнул разъедающую душу жижу исламизма.


К этому выводу (не претендуя на его исключительность) я вновь и вновь мысленно возвращался в ходе своей беседы с женщиной, которая, по выводам суда, «принимала участие в подготовке исполнения в Узбекистане террористических акций в марте и апреле 2004 г.»


В конце нашей беседы, бросив взгляд на мой диктофон, она попросила не называть ее имени и фамилии. «Мне стыдно перед теми, кто знает меня по прошлой жизни, в которой я была не худшей частицей нашего общества».


Но помнит ли ее сегодня наше общество? На свидание с ней в пенитенциарное учреждение, где она отбывает десятилетний срок заключения, никто из ее знакомых из той прошлой, наполненной воспоминаниями об ее успехах в работе и жизни в махалле, никто, к сожалению, не приходит...


* * *


Она родилась и росла в простой узбекской семье. Единственный ребенок родителей, зарабатывающих свой хлеб честным трудом. Одним из ряда ярких воспоминаний детства были соловьи и перепелки, которых для продажи разводил ее отец. Она и сейчас, видя летящих в небе птиц, вспоминает отца и мать теплыми словами, считая, что их души вселились в птиц.


По ее же словам, в школе она ничем не выделялась на фоне других детей, при том что на мой вопрос, какие литературные герои формировали ее личность смущенно ответила: «Я никогда не увлекалась чтением, и ничего не могу вам сказать об этом».


Ее любимая школьная наука? Домоводство. Школьные уроки кулинарии, кройки и шитья дополнили то, чему учила дома любимая мать – женщина малограмотная, но по-житейски мудрая.


Может быть, оттого по окончании школы ее выбор специальности и место работы – портниха на одной из ташкентских швейных фабрик – не удивили ни родителей, ни соседей.


Работала она с удовольствием. Окружающие это видели и ценили. Ценили до такой степени, что удостоив ее званием «Передовик производства», выделили поощрительную путевку на черноморское побережье Кавказа. В Советском Союзе было и такое, и о том, канувшем в историю времени, моя собеседница говорила с понимаемой мною грустью.


В ее жизни того, советского, периода ей все было понятным и счастливым, до поры, пока она не вышла замуж. Скромная и уютная свадьба стала одним из ожидаемых ею жизненных этапов, но ее семейная жизнь не была счастливой. Они с мужем не могли иметь детей, что стало причиной их развода.


Дочь она родила от второго мужа-вдовца с двумя детьми. Но и этот брак не принес ей счастья и душевного покоя. Свекровь откровенно ревновала ее первенца к двум внукам сиротам. И сколько не пыталась молодая женщина доказать что все малыши в семье ей одинаково дороги, ей не верили, провоцируя развод. Она развелась, безропотной тенью покинув дом мужа.


Но уйдя от него, она не чувствовала себя одинокой. Родительский дом, куда она вернулась с маленькой дочерью, как всегда, был приветлив и гостеприимен.


Первое настоящее горе вошло в ее жизнь в 1998 году со смертью отца. И именно в день его похорон она впервые услышала совет одного из соседей: «Ты должна стать по настоящему верующей мусульманкой. Упоминание умершего, в молитвах лучшее подтверждение твоей любви к отцу».


Она приняла совет, не задумываясь, еще и потому, что отец в последние годы своей жизни стал увлекаться заучиванием молитв на арабском языке. Правда, как и его жена и дочь, он не читал намаз.


В тот год первого в ее жизни траура по самому близкому человеку головной платок подчеркивал ее новый общественный статус, в котором веру в Аллаха она еще не выражала в вычурно фанатичной форме.


О чем она просила Бога в своих молитвах? О разном, в том числе о том, чтобы ей молодой женщине с ребенком и престарелой матерью на руках, живущей трудом портнихи-надомницы, встретился работящий, ласковый и заботливый мужчина. Тот единственный, который, наконец, станет ей верным спутником в жизни, которому она могла бы отдать всю себя без остатка. Без остатка, так, как эта может делать женщина, видящая себя в жизни только в роли хранительницы домашнего очага, преданной жены и до бесконечности заботливой матери.


В 2002 году один из немногочисленных дальних родственников познакомил ее с Анваром, предварительно высказав аргумент, показавшийся ей особенно важным: «Он, как и ты, глубоко верующий человек». «Если глубоко верующий, – подумала она – значит милосердный».


Позже, узнав, от самого Анвара, что он в разводе, имеет двоих взрослых детей, она только тяжело вздохнула, сразу смирившись с мыслью, что лучшего варианта ей уже не суждено иметь.


Свадьбы у них не было. Был обряд. Незнакомый ей старец, которого все называли муллой, в присутствии трех свидетелей зачитал ритуальную молитву, ознаменовавшую появление новой мусульманской семьи.


Муж стал жить с ней в ее доме. Его первым условием в семейной жизни стало постоянное ношение хиджаба (головной платок) и обязательное пятиразовое чтение молитв. Она согласилась. Согласилась и с его просьбой убедить малолетнюю дочь носить хиджаб и заучивать арабские слова молитвы.


Через некоторое время поняла, что пятиразовое исполнение молитв может стать единственным, что будет связывать ее и Анвара в семейной жизни. Поняла потому, что он хотел иметь общего с ней ребенка, вопреки законам природы ограничивающей их в этом обоюдном желании. Поняла и потому, что после десяти месяцев их совместной жизни он все чаще стал ей говорить о том, что мусульманин вправе иметь несколько жен, примером чему является Пророк Мухаммад.


Дошло до того, что он принес магнитофонную запись, в которой один из местных «светочей из подполья» имени которого она так и не запомнила, зычным голосом монотонно убеждал женщин узбечек не противится мужьям в их желании иметь несколько жен.


Она же, в начале воспринимая происходящее как очередной урок, вдруг поняла, что муж настойчиво намекает ей на возможное заключение им шариатского брака с другой женщиной – той, которая способна подарить ему ребенка. Эта мысль обожгла ее своей реальностью, в которой ей была отведена роль второй жены.


Ее душевное состояние усугубило новое горе – смерть матери. Лишившись после смерти отца, своего главного советчика, матери, она корила себя за то, что не решилась сказать ей о решении своего мужа завести вторую жену.


Как сложилась бы дальнейшая судьба молодой женщины, если бы ее мать посоветовала расстаться с подобным мужчиной? Этот вопрос я задал своей собеседнице, услышав в ответ: «Сегодня я понимаю, что она именно это и посоветовала бы мне. И этот совет был бы ее самым дорогим прижизненным подарком мне. А расставание с Анваром стало бы моим лучшим жизненным выбором. Во всяком случае, сегодня я не была бы заключенной».


Она произнесла эти слова, в отчаянии обхватив свою голову, и в слезах не мне, а себе задала вопрос: «Почему он выбрал именно меня, для шахидства…?». Впрочем, ответ на этот вопрос на момент нашей беседы она уже знала, но об этом чуть позже.


В те дни 2003 года, она посчитала, что сумеет справится с появлением второй жены у ее мужа. «Во всяком случае – решила она – если уж мне суждено видеть ее, то пусть эта женщина будет из числа моих знакомых».


Придя к этому непростому для нее выводу, она решила взять инициативу в свои руки и после недолгих размышлений выбрала подходящую на ее взгляд кандидатуру – свою ровесницу, знакомую вдову, малограмотную и безропотную, мать пятерых детей, старшему из которых было неполных семнадцать, а младшему шесть лет.


Через некоторое время женщины встретились. «Тебе трудно одной растить детей – произнесла она, глядя в глаза своей понуро сидящей собеседницы. – Хорошо бы тебе выйти замуж. Но будем откровенны – вряд ли тебе повезет найти мужчину, который захочет взвалить на себя бремя содержания и воспитания твоих детей, которыми тебя наградил Аллах. Что если к тебе посватается мой муж и предложит тебе стать его второй женой. Знаешь, мы с ним живем хорошо, но я никогда не смогу иметь от него детей, а он очень хочет иметь ребенка. Ты родишь от него ребенка и отдашь его мне. Я сама буду его воспитывать, считая своим. Муж со своей стороны будет помогать тебе, содержать и растить твоих пятерых детей. Не удивляйся моему предложению – я иду на это ради того, чтобы сохранить мужа для себя. Он с твоей кандидатурой уже согласился и готов встретится с тобой для заключения шариатского брака».


Ее доводы матери-одиночке, потерявшей голову от жизненных невзгод, в которых поиск средств на содержание пятерых детей был ее главной целью, показались убедительными.


Позже, по признанию моей собеседницы, она проклинала себя за то, что пошла на этот шаг. Видеть в своем доме в роли второй жены своего мужа пусть даже знакомую женщину оказалось невыносимо больно. Больно и от того, что ее родители в своей жизни долго не имея детей, к подобным решениям проблемы никогда не прибегали. Даже при условии, что она была поздним и единственным их ребенком.


Душевные муки усугублялись и тем, что изменились ее отношения с мужем. Он стал раздражительным и все чаще беспричинно повышал на нее голос. До рукоприкладства не доходило, но сегодня ей кажется, будь она в те дни хоть на толику менее покладистой, побоев ей не избежать.


Изменился и уклад их жизни. Он все чаще ругал ее за то, что она много времени уделяет шитью, выполняя на швейной машинке заказы клиентов. Последнее особенно сильно раздражало Анвара на фоне его низкой зарплаты сторожа одной из ташкентских мечетей.


Она же соглашалась с его требованиями, все больше сужала круг своих заказчиков.

Запреты дошли и до ее отношений с соседями. Муж категорично запретил ей общаться с ними. А они не удивлялись тому, что она всегда приветливая и общительная согласилась с этим. Не удивлялись от того, что оправдывали себя пониманием причины – ее необщительный муж имеет на нее большое влияние. Главное, что он не пьет и не бьет ее, а она не беспокоит соседей своими криками. И вообще внешнее благополучие махалли, они сохраняют, считаясь верующими людьми.


Категоричный запрет Анвара прозвучал и в отношении просмотра ею телевизионных программ. Она и в этом подчинялась ему, не понимая, что, сужая ее связь с внешним миром, он все больше фокусирует ее сознание на подчинение своей воле. Кстати, к выводу о его некомпетентных рассуждениях об Исламе она пришла уже в тюрьме, когда впервые услышала имама, беседующего с такими же, как и она женщинами-заключенными.


Но в те дни второй половины 2003 года все происходящее она оправдывала тем, что на Анвара действует атмосфера набожности его места работы в мечети. Не исключала она и влияния на него его новых знакомых, которые стали появляться в их доме после смерти ее матери. Этих гостей она боялась, чувствуя сердцем исходящую от них угрозу своему непростому женскому счастью.


Больше всего ей не нравилось то, что гости и муж часами шептались, после чего он еще более ужесточал свои «религиозные» требования, предъявляя их не только ей, но и ее дочери и второй жене.


Нет, она не связывала посещение гостей своего мужа с какой-либо антиконституционной деятельностью. Не связывала в силу своей полной аполитичности, не представляя себе, что кто-то решится на изменение существующего государственного строя. В этом я убедился, спросив ее мнение о современном халифате. В ответ она со слезами в глазах попросила меня не задавать ей именно этого вопроса: «Я настолько неграмотна в исламе – произнесла она, успокоившись, – что любые попытки Анвара разъяснить мне, например, некоторые факты из жизни Пророка, заканчивались нашей ссорой. Понимаете, я просто женщина-мусульманка, и мне совершенно безразличны вахобиты и хизбуттахрировцы. В этом я ничего не понимаю и понимать не хочу. Я просто не отношусь ни к той, ни к другой категории».


Неспособность двух своих жен к восприятию внушаемых им религиозно-политических комментариев с одной стороны раздражало Анвара, но в большей степени и устраивало. Равно как и их слабохарактерность, не говоря уже об их готовности к полному подчинению его воле. Устраивало настолько, что в один из дней января 2004 года он без разъяснений потребовал от нее начать шить из джинсовой ткани «фартуки» по выкройке, принесенной в их дом одним из гостей.


Она начала шить, не подозревая, что в каждую «готовую продукцию» ее муж и его друзья будут закладывать пакет с взрывной смесью и мелким металлическим ломом, соединенный с детонатором, электрической батарейкой и тумблером. Позже из материалов уголовного дела она узнала, что «фартуки» называются «поясами смертников», а их начинка – СВУ (самодельное взрывное устройство).


Когда и при каких обстоятельствах она их увидела в действии? Для моей собеседницы это был самый трудный вопрос. Утром 31 марта 2004 года узнала от Анвара, что в Республике прогремело несколько взрывов. В то же утро муж впервые сказал ей, что он член «джамоата» в чью задачу входило совершение нескольких террористических актов.


Говорил и горько сожалел, что соратники не позвали его принять участие в акции, нацеленной на изменение конституционного строя в Республике и провозглашения исламского государства. И еще он сказал, что к ним в дом придут милиционеры и солдаты, чтобы арестовать его. А она, опешив от его признания, сквозь слезы смотрела, как он надевает на себя один из сшитых ею «фартуков». Смотрела и не понимала, зачем он вложил в него опутанный проводами пакет с грязно-серым порошком, гайками и болтами.


А потом началось самое страшное. Анвар взяв ее за руку, стал говорить то, что она однажды уже слышала, в его разъяснениях о «шахидстве». Говорил он непривычно тихим голосом, и она чувствовала, что он очень волнуется, предлагая ей вместе с ним умереть ради Аллаха.


Она пыталась его успокоить и отговорить от этого безумия. А он, словно не слыша ее мольбу, все сильнее прижимал ее к своему телу.


Еще через мгновение, стараясь не смотреть в его обезумевшие глаза, она изо всех сил оттолкнула его. Между ними завязалась борьба. Как вырвалась и выскочила за порог дома, на крошечную веранду, она не помнит. Все происходившее в те минуты и сегодня ей кажется страшным сном, в котором многие подробности размыты.


Зато помнит, как подбежала во дворе к семилетнему сыну второй жены Анвара, и уже с ним на руках метнулась к воротам. Пробежала несколько метров и услышала за спиной взрыв. Оглушенная осела на землю, и рефлекторно прикрыв своим телом ребенка, истошно закричала, взывая к Аллаху о помощи и сохранении жизни.


С 31 марта 2004 года прошло достаточно долгое время. Но для нее это время было спрессовано напряженными днями следствия и судебных заседаний, в которых самыми страшными были проклятия родственников тех, кто погиб от рук боевиков, многие их которых были облачены в ее «фартуки».


Я не уточнял в нашей многочасовой беседе, считает ли она себя преступницей. Мне было достаточно и того, что она горько сожалеет о своей прошлой безвольной доверчивости.


Считает ли она преступником своего мужа Анвара и посещавших его «гостей»? Да. И именно так квалифицируя его, она не считает его и их поступки угодными Аллаху.


Лукавила ли она, ради собственного сегодняшнего имиджа «раскаявшейся женщины»? Не думаю. Не думаю оттого, что на мой вопрос – могла бы она стать смертницей – я услышал: «Никогда». Более того, многократно совершенно спокойно повторила: «Ни при каких условиях и обстоятельствах, даже ради Аллаха».


И, помолчав, спросила, глядя на меня усталыми глазами: «Знаете, только здесь я поняла, что он никогда не любил ни меня, ни свою вторую жену, которую я втянула в эту историю. Если бы любил нас… Мы в его сердце были куклами для смерти. Мне трудно это простить, даже покойному. Даже ради Аллаха».


После последних слов она надолго замолчала и совершенно неожиданно спросила меня, хочу ли я знать, о чем она мечтает сегодня? О разном. Но не о замужестве после отбытия своего срока заключения. Даже при условии, что на зоне этот вариант шариатского брака ей предлагали те, кто, как и она, отбывает сроки заключения по аналогичным статьям из Уголовного кодекса Республики.


Уточню, что пример моей собеседницы не единичен, и только формат данного очерка не позволяет привести другие аналогии, с которыми мне приходилось сталкиваться не только в Узбекистане.


Письменные и устные предложения подпольных «свах» и «сватов» сегодня звучат примерно так: «Ты находишься в заключении, но ты знаешь, что однажды это трудное для тебя время закончится. Ты не замужем, но если считаешь себя мусульманкой, то тебе лучше выйти замуж за настоящего мусульманина. А настоящий только тот, кто освободился или отбывает срок за идею халифата. Именно такой мусульманин должен стать твоим мужем, а ты его женой. Пусть даже второй, третьей или четвертой, но женой. И у вас будут дети, угодные Аллаху. Угодные потому, что Аллах их вам дарует, а вы в благодарность дадите своим детям соответствующее и угодное Ему воспитание и образование».


Имеет ли перспективу тенденция создания брачных союзов между отбывшими или находящимися в заключении женщинами и мужчинами? Да, если исходить из того, что манипуляторы и ловцы человеческих душ, прикрывающиеся Кораном, иногда выглядят расторопнее нас в своем неувядающем стремлении не только сохранить, но и пополнить естественным путем ряды приверженцев жесткой, радикалистской трактовки исламской догматики.


Но вернемся к тому, о чем сегодня мечтает моя собеседница. Совершенно естественно, что она думает и о дне своего возвращения в родной дом, из которого она проводила в иной мир своих родителей, стены которого «осквернила присутствием преступника».


Кто из родных ее там ждет? Никто. Но и эта грядущая пустота ее не пугает, потому, что она надеется, что ее единственная дочь когда-нибудь даст знать о себе.


Мечтает она и о том, как проведет в родном доме поминки родителям и прилюдно попросит прощение за свою духовную слепоту прошлых лет у Бога, и у людей.


Поможет ли наше общество сохранить ей эту мечту о прощении? Хочется надеяться. Во всяком случае, оставлять эту женщину, как и многих из тех, кто своей изломанной судьбой так похож на нее, один на один с их человеческой болью, сомнениями и надеждами не стоит.


Не стоит уже сегодня, потому что завтра будет поздно. Не стоит еще и от того, что в них все еще теплится вера в то, что верующий человек всегда милосерден и так не похож на тех, кто толкал их к смерти.