Аз есмь народ
- Похоже…
- О чём ты, сынок? - мама подвинула сосцы ближе к ребёнку.
- Закат… на шерсть соседнего стада, - ягнёнок шумно зачмокал жирным молоком и прикрыл длинные ресницы.
- Да-а-а, - болезненным бельканто задумалась мать. - Зато наши спины похожи на утреннее небо. Я утро люблю больше - роса, сочная прохладная травка, оранжевое солнце ещё не печёт, красота… - она снова посунулась к дитю и устало прикрыла веки.
Круторогий красавец баран не мог заснуть. Время пришло, тестостерон будил в его венах, уставшую за день кровь и честолюбивые мечты. Невольно подслушав семейный разговор, он усмехнулся:
- Через неделю продадут тебя соседу, и тоже будешь носить солнышко на спине.
- А я не захочу и всё! - ягнёнок приоткрыл глаз.
- Тебя и спрашивать никто не будет! - снова хохотнул круторогий.
- Это почему ещё? - второй глаз ягнятки открылся уже шире, но пить молоко он не перестал.
- Потому что ты быдло! - круторогий вздохнул и отвернулся к ограде загона.
- А мама говорила, что я будущий баран, сейчас, пока, ягнёнок! Правда, мам? - будущий баран ткнул маму в живот тупой мордочкой.
- Быдло - значит - скот, мы все скотина, все, кого люди держат ради шерсти, шкур и мяса, - безразличным голосом мекнула мать и прижала копытцем любопытного сына. - Спи, все умирают когда-то, это закон! Но нам повезло, мы тонкорунные овцы и наша шерсть стоит больших денег, поэтому резать нас, человек не спешит.
Рядом, через пару спящих туш, кто-то зашевелился, и молодая ярка возмутилась:
- Всё вы врёте, я сама слышала, как вожак говорил, что мы великий народ, что мы способны за одно лето сделать лысой долину, проложить дороги в трудно проходимых зарослях, что в Австралии мы победили всех травоядных: неуёмной жаждой жизни, приспосабливаемостью и всеядностью.
- Всё это так, - вздохнул круторогий, - но мы не есть народ, а вожак просто стар и хитёр, вот и заигрывает с массами. Мы скотина! Быдло!
- Ладно, докажи, если ты такой умный и смелый, что рискуешь быть несогласным с самим вожаком, - ярка, не поленясь, поднялась на тонкие ножки и подойдя к уткнувшемуся рогами в копыта барану, упрямо наклонила голову.
«Хорошенькая!» - баран скользнул взглядом по изящной голове, тонким острым копытцам и сказал:
- Посмотри на чём я лежу… - он подождал, следя за её зрачком. - Ну, что?
- На земле!? - удивилась ярка.
- Нет, милая, на говне! А говно и земля не одно и то же! - баран приподнялся на передних ногах и с его длинной шерсти посыпались прилипшие катышки. - Гадить под себя может только скот! Люди - народ - гадят в специально придуманные ёмкости, смывают дерьмо водой, затем брызгают пахучим воздухом, в общем, делают всё для того, чтобы реже встречаться с собственными испражнениями, - он взглянул на молодуху, но в её глазах не разглядел удивления. - Ладно, пойдём дальше… - он задумался… - Народ, то есть люди, не побежит очертя голову за своим вожаком, если тот прыгнет в пропасть, потому что каждый - индивидуальность - homo sapiens - человек разумный. А ты… ведь прыгнешь?
Ярка вытянулась всем стройным тельцем и гордо проблеяла:
- Я за вожаком… хоть в омут!
- Вот и я о том же! - усмехнулся круторогий. - Ну а кусочек сочной полянки уступишь завтра, вот ей, например? - баран мотнул рогами в сторону мирно посапывающей матери.
- Ещё чего, мне расти нужно! - обиделась ярка. - А ты уступишь… ему? - она кивнула безрогой головой в сторону внимательно слушающего их беседу ягнёнка.
- Правильно задан вопрос, молодец! Потому что мы скотина, главное для нас - урвать, урвать раньше, быстрее других, ибо урвут они, если ты не поторопишься.
- А что у людей по-другому? - ярка, наконец, недоверчиво покосилась карим глазом.
- Не слушай его! - старая облезлая овца подползла ближе и облегчилась грудкой круглых какашек. - Идеалист! «Не сотвори себе кумира!» говорил кто-то мудрый и старый. Люди так же гадят под себя, об этом мне рассказывал один беглый горный козёл. Он говорил, что в зоопарке, он был там - в заточении, люди, где стоят, там и гадят… совсем, как мы - съест пирожок - бумагу под ноги, выпьет пива - отойдёт в близрастущие кусты и пописает. И в городе также - в выходные - словно на свалке. А в местах массового отдыха… - овца брезгливо сморщила жёсткие губы. - Мы если на навозе и спим, так он хоть натуральный и однотонный, и очень быстро всасывается в почву, а у них вся жизнь на помойке. Так кто они? Вот!
- Пошла отсюда старая ведьма, как тебя ещё не съели, наверное, желчи в тебе много, вот и живёшь!? - баран недовольно нагнул голову, но сдержался.
- Возможно, я не против, потому, что давно перестала быть овцой, а если и быть ею, так у Харуки Мураками, люди этого вполне заслуживают, - старушка прилегла поудобнее, не обращая внимания на набычившегося барана. - Насчёт - «урвать» тоже сказки: животным у них нужно бы поучиться - только травку и оставляют - тем, кто победнее; да ведь человек на одной траве не проживёт, ему ещё белок нужен. И в пропасть они легко прыгают, особо не задумываясь: выберут себе главного, самого круторогого барана, он им наобещает, что там, на дне, манна небесная, нужно только затянуть поясок и прыгнуть, вот они и валятся туда всей толпой, что наши овцы, да ещё друг друга отталкивают. А ты говоришь: народ! Народ - звучит гордо! Народ - это когда себя не только любят, а уважают! Уважаешь себя, и другие тебя уважают, раз есть за что, и знать тебя начинают и историю твою и достижения. А просто бить себя в грудь, жить, как скотина, но кричать о национальном достоинстве… Я думаю… не верно, можно даже сказать: глупо!
Старая облезлая мудрость, шевельнула ушами и снисходительно посмотрела на притихшего круторогого; что он там думал, понять было сложно, если конечно лень, но она, с некоторых пор, перестала лениться думать, и многое открывалось легко и доступно, словно ждало и говорило:
- Ну… давай…
И пригорюнившийся баранчик был прозрачен для неё, как бегущий поодаль ручей, и ярочка, уже выдавшая их в своих мыслях вожаку, тоже была знакома. Только ярочка не знала, что тестостерон - в круторогом, за ночь мог совершить резкую парадигму, и всё изменилось бы для него… но не для стада. Старая овца знала, что завтра у них будет новый вожак, а старый вскоре пойдёт под нож и мудрость первым эхом отзовётся в испуганных глазах ярки.
* * *
- Вы великий народ! - круторогий высоко поднял окровавленный лоб и осмотрел уже своё стадо. - Я поведу вас на сочные луга, мы прогоним оранжевоспинных; хватит им наслаждаться сочной травой в то время, когда наш многострадальный, я повторю: великий народ, голодает. Мы создадим новую экономику, она будет настолько экономной, что мы перестанем экономить и заживём, как наши братья в Австралии. К чёрту кенгуру, к чёрту кроликов - зажрались! Да здравствует великий овечий народ! Даёшь сочные пастбища истинному гегемону, долой оранжевоспинных!..
Дружное блеяние вторило новому вожаку, в дружной уверенности и надежде на лучшее, как всегда забыв - в который уже раз. На другом берегу реки, творилось нечто похожее: тоже было шумно, но окровавленными рогами размахивал старый баран, ему видимо удалось отбить посягновение на трон.
Два потока потянулись вдоль реки, выедая зелень и стремясь сойтись на косе. Там можно было перейти на другой берег.
Вожаки первыми ступили на мокрый песок, и прожорливый народ столпился в ожидании…
- Вы занимаете свой берег не по праву! - воскликнул круторогий и молодой.
- А вы свой, тоже не по праву! - мудро отвечал бывалый.
- Значит бой! - хорохорился молодой.
«Я уже подустал» - думал пожилой, но цокал копытами и гнул к земле огромную витую кость. - Давай иначе решим проблему, - он нашёл выход, включив оставшиеся не сотрясёнными мозги.
- Что ещё? - небрежно спросил круторогий и разбил острым копытом камень – голыш.
- За излучиной - пропасть! Одновременно прыгаем и смотрим - за кем пойдут народные массы.
- Правильно! - согласился молодой. - Выигравший объединит оба стада!
- Верно! - старый вожак с оранжевым пятном краски на спине согласно мотнул тяжёлой головой.
Они разошлись в разные стороны и, рванув с места, поскакали к шумящему своей бездной водопаду.
Стада недоверчиво зашевелились, и словно разгоняющийся локомотив набрали скорость, покатившись оранжево - голубой рекой за несущимися быстрее ветра вожаками.
Два мускулистых тела, достигнув края пропасти, взвились вверх… У них было время, силы, место для разбега и они перелетели на край, торчащего из ущелья каменного столба, крепко расставив на его спине узловатые ноги и наблюдая за быстро приближающимся двуцветным потоком…
Водопад окрасился в знакомые нам оттенки и долго ещё, внизу, река несла дохлые тушки, поворачивая к солнцу то оранжевыми, то голубыми спинками.
- Ну а обратно? - голос с материка, заставил вожаков поднять головы, и они увидели старую овцу, единственно уцелевшую и с укором смотрящую на них.
- А ты, почему не прыгнула? - возмущённо, хором возопили главные бараны. - Что, самая умная?
Овца по привычке съёжилась от начальнического окрика и мелко заблеяла:
- Та вы шо, разве ж можно? Просто не успела… - она осмотрела одиноко выступающий над бездной камень, приютивший двух прыгунов и, оценив ситуацию, уже другим тоном, проговорила:
- Для разбега, территории у вас нет. Вертолёт за вами не пришлют, и не надейтесь, вы всё же быдло, а аристократы вас уже приметили… - она подняла голову и долго смотрела под крыло огромного белоголового орлана, клёкотом сзывавшего собратьев на нежданный фуршет. - Ну, прощайте вожаки, а мне пора - чабаны, небось, с ума сходят!
Потрёпанная жизнью индивидуалистка, явила растерянному взору баранов свой тощий облезлый курдюк и затрясла им подальше от места пиршества сильных мира сего, ворча потихоньку:
- Паны бьются - у хлопов чубы трещат!
Альберт Родионов 2005
Свидетельство о публикации №211080500819