Любаша

    Все. Решено. Идем в кабак!
 Надоела эта пресная, праведная жизнь с бесконечными обязанностями, бесконечными хлопотами и правильными словами. Идем забыть свое одиночество. Идем на очередное приключение, которое после будет долго пересказываться, будет смешить и развлекать еще многих и многих.
   Идем туда, где шум и дым! В толпу раскрепощенную! Забыть, кто ты, забыть с кем ты, забыть незабываемое.
   - А кто знает! Может среди ресторанного чада и встретишь свою судьбу! Все может быть. Вон, Лариска в прошлом году познакомилась в ресторане с Юриком, теперь – муж и жена. И живут неплохо. Конечно, и у них всякое бывает. Жизнь, есть жизнь, но живут же, не разбегаются. И до сих пор вспоминают ту первую встречу в ресторане. Лариса тогда потанцевала с Юркой и в тот же вечер привела его домой. Раньше она никогда так не делала. Чтоб вот так сразу, с первого вечера и в постель. Уж, кто-то, но не она. А в тот вечер все было иначе. Даже не раздумывала!
   А ведь Юрка гол, как сокол. Ничего! Даже шапки приличной не было. Ничего в дом не принес. А теперь, вон какой сынок у них. Не нарадуются. И не молодые, а сыночка родили. Да и старшего, от первого мужа, который из тюрьмы не выходит, теперь намного легче поднять. Мужик – он при мужике расти должен.
 
   Кто знает, может и нам судьба улыбнется. Идем! Идем! Без колебаний. Денег туда много не надо. Возьмем салат или только второе, недорогое, а водку можно и с собой тихонько пронести. Одну бутылку, для отвода глаз, закажем, а остальное незаметно разольем. Наценки на спиртное у них не слабые!
   - Ты что оденешь? Нет, тебе в черном костюме намного лучше!... А ты одень то, с открытым вырезом, оно так красиво облегает фигуру. А кто столик заказывать будет? Опять я! ... Нет уж, нет. Тебе, Ирина по пути, ты и закажи. Договорились!  До вечера. Водку я принесу, а там скинемся, кто сколько должен.

   Три подруги – Любаша, Ирина и Татьяна -  молодые симпатичные женщины - работали воспитателями в детском саду. Они были одиноки. В детском саду много не заработаешь, но всегда сыт, и детям останется. Любаша по ночам или рано утром подрабатывала, чистила картошку.
   Любаша родилась и выросла в Казахстане. Там вышла замуж, родила дочку, но, живя там, все время хотела переехать в Россию. Хотела жить рядом с сероглазыми женщинами, рядом с уважающими себя высокими мужчинами. Хотела жить в стране больших снегов и красивых людей, где все честно и справедливо, как в кино.
   Да, Любаша часто ходила в кино и мечтала,… и Россия была её мечтой. И когда, уже переехав в маленький русский городок, она услышала жуткое сквернословие не только взрослых, но и детей, увидела грубость и неуважение людей к друг другу - она какое-то время перестала улыбаться. Конечно, это прошло, но разочарование так и застыло в её карих, немного раскосых глазах. Казахское солнце успело наложить свой отпечаток на её внешность, немного изменив разрез глаз, цвет кожи, ярче подчеркнув заостренность скул.
   В Росси её муж устроился работать строителем. Строители могли намного быстрее получить квартиры, и через три года они уже вселились в двухкомнатную квартиру.
   Но, как и многие строители, чтобы зимой согреться,  муж часто выпивал, а затем стал пропадать, вначале на неделю, затем на месяц, а после и совсем ушел из дома. Уже третий год Любаша не знала, где он. Кто-то где-то его видел, но…может это был не он. Любаша жила с мамой и дочкой. Не жена и не вдова.

   Итак… Сегодня вечером незнакомые люди вокруг тебя будут обсуждать свои проблемы и быстро меняться на глазах от количества выпитого.
  Сегодня вечером можно отплясывать никого не стесняясь. Это будут делать все. Этим вечером женские руки прикоснуться к мужским плечам, и тело его замрет в ожидании. Танцевать! Танцевать! Танцевать! А там! … Будь, что будет!
  Сколько можно готовить, стирать, убирать – работать, работать и еще раз… Одно и то же! Каждый день! Устала. Не хочу. Только бы не было банкета, где собираются одним большим столом с закрытым для всех остальных весельем. Придут своей компанией, займут почти все места, и смотри на них. Но еще хуже – когда вообще никого не бывает! Сидят несколько человек в разных углах, и пустота ресторанного зала просто убивает одинаково несвежей белизной скатертей. Хоть разворачивайся и уходи. А куда? На весь город два кабака, но и в другом, скорее всего, такая же картина. Сегодня, возможно, этого не будет. Но, кто знает!
   Дома Любаша металась по квартире. Нужно успеть, успеть, успеть! Главное – душ. Напор слабый, и вода омывает то правую, то левую часть тела. Всегда какой-то бок мерзнет. Ту сторону, которая мерзнет нужно намыливать и наоборот. Любаша терла себя  мелкими движениями, сильно втирая мочалку, чтобы кожа покраснела, и исчезло ощущение холода. Ну, вот. Готово. Теперь полотенцем и посильней. Как холодно… Ну все… Согрелась… Скорее, голову сушить! Любаша сушила голову над газом, осторожно пальцами перебирая волосы.
   В халате, перед зеркалом, со стаканом горячего чая, она с грустью разглядывала свое лицо. Да, не красавица. Но и не уродка.
   Теперь нужно осторожно, очень осторожно подвести глаза и покрасить ресницы. Только бы в глаз не попасть! Любаша никогда не пользовалась пудрой и тенями. Чуть-чуть подчеркнуть глаза и губы и все. Красоту ничем не закрасишь – мысленно улыбнулась она.

   Они вошли, когда ресторан уже был уже полон. Девушки немного задержались у входа и сразу почувствовали себя неловко. На них смотрели, как на товар. И не уйдешь от этих глаз. Знали – куда пришли.
   Глаза, как лучи нацеливались, разглядывали, обсуждали, может, и смеялись. Это самые неприятные минуты. Татьяна, наконец, выясняет, где их столик и, усевшись, знакомясь с меню, они потихоньку бросали несмелые взгляды на окружающих. Татьяна, сидя лицом к лицу, глаза в глаза ко всем присутствующим, сообщает о возможных перспективах на будущее.
   - Мужиков много. Выпьем за удачу.
   Татьяна, самая красивая и самая уверенная, носила платья с глубоким вырезом. Её высокая грудь, открытая достаточно, чтобы заинтересовать, и недостаточно, чтоб избежать любой нескромной шутки, притягивала взгляды противоположного пола. Однако, строгая прическа и спокойный, уверенный  взгляд всегда защищали её от пошлостей. Под удачей – подразумевалось хорошее настроение на весь вечер.
   Торопились выпить. Трезвые в ресторане – чужие! Сюда идут от одиночества, от желания забыться, или хотя бы немного отвлечься. А куда еще можно сходить в провинциальном городке!
   В зале пока тихо. Короткие, беглые взгляды, несмело рождаясь, тут же гаснут. Первый вальс звучит одиноко и равнодушно. Никто не танцует. После второй, третьей рюмки шум голосов усиливаясь, сливается в единый, ровный гул. На еще спокойных эмоциях обсуждались занимательные события. Татьяна, смеясь  рассказывала, как на этой неделе она смогла добыть колбасу.
   - Представьте! Они в заводском буфете получили колбасу и решили оставить только для своих. Моя тетка там работает, но она в круг «своих» не входит. Она мне и позвонила в садик. Я тут же зову Елену – музыкантшу. Нашу Елену!… И та, набрав номер, своим надменно – ледяным голосом, этак снисходительно спрашивает: «Добрый день! Вы получили колбасу и до сих пор не выставили её на продажу! Это так? Кто звонит? Это я вам скажу после ответа на мой вопрос. Я надеюсь, что вы меня поняли!» В ответ послышались гудки. А через несколько минут позвонила тетка. Сработало. Испугались! Мы туда бегом. А колбаса – мечта! Свежая, ароматная. Ели почти неделю, забот не знали.
   - Продавалки, конечно, живут припеваючи, - продолжала эту тему Ирина, - и поневоле (у  них ведь почти все есть) перед ними все заискивают и унижаются, и не любят их. А за что их любить - за презрительно холодные глаза, в которых читается: «И что вы все ходите и ходите! Сами видите, нет, и не будет. И нечего ходить. Людей тревожить». Но даром это им не проходит. Их брат много пьет. Непьющий продавец – это как, еврей – дворник. А сами знаете, еде пьянка – там беда.
   - Я перед ними не унижаюсь. И не потому, что гордая! Потому, что круг «Близких к продавцу» ограничен, я туда не вместилась. А за продуктами я в Тарту езжу, - Любаша улыбнулась, вспомнив этот городок. -  Вечером сядешь в поезд, и рано утром там. Назад так же. И холодильник на месяц заполнишь, и налюбуешься от души. У них там такая красота, порядок. Ходишь и думаешь, и почему у нас не так! Мы такие же трудолюбивые и аккуратные, а в магазинах, хоть шаром покати! И горда наши унылы на грани убогой нищеты. Нет в них уюта и тепла.
   - Ха, анекдот на эту тему. – Татьяна, подкрашивая губы, продолжала. – Мальчик спрашивает папу: «Почему за границей так чисто и красиво, а у нас такого нет?»  «Понимаешь, сынок, есть такое слово – Родина». И засмеялась. Одна. Затем добавила, взгрустнув, - «Давайте, выпьем».
   - Ты все шутишь! А мне на самом деле хочется понять, почему мы хуже их живем? И страна богаче, и умом не хуже, а побираемся... Мне кажется, у нас наследственность другая. – Ирина много читала, и прочитанное так глубоко её трогало, что любую мысль она не могла переварить в себе самостоятельно. Она Всякий раз она выносила какую-нибудь тему на обсуждение всего коллектива. Всех заводила, вызывая споры.
   Вот и сейчас, слегка покраснев, она продолжила. – Мы из крепостных крестьян вышли. Почти все. А крепостное право отменили где-то сто сорок, нет, больше, наверно, лет назад. Но для человечества -  это совсем недавно! Моей бабуле восемьдесят пять. И она до сих пор иногда удивляется, за что ей деньги-пенсию платят. Она же не работает!
   Только мы так можем! Всю жизнь трудиться, воевать, побеждать и умереть в нищете. А в душе остаться робкими и доверчивыми. Посмотрите на фотографии военных лет, когда Берлин уже взяли и домой возвращались. У наших солдат лица чистые, без надменности превосходства победителей. Мне кажется, что-то святое есть в тех людях, которые с войны вернулись. Для них наши проблемы – и не проблемы вовсе, а так, нервная распущенность.
   - А что получили, вернувшись с войны! Ни… - ругнулась Татьяна. – Давайте, выпьем. Всех помянем.
   Они сидели полностью раскрепощенные, уже без стеснения разглядывая всех. Вокруг курили, выпивали, а, услышав музыку, радостно и немного суетясь, торопились на танцевальную площадку. «Ах, Одеса, у синего у моря!» - подпрыгивали в такт и не в такт, активно двигали нижней частью тела, смеялись – отдыхали!
   Забыв все неприятности и беды, тела их, весело кривляясь, плясали обо всем забыв. Вот так! Да, так! Никто не хочет неудачно жить! И сейчас – хоть на секунду! Хоть на миг! Растаять в музыкальном ритме и забыть!... Уйти!...Иль убежать! Или «утанцевать» все то, что хочется забыть! Плясали от души!
   Мокрые, с тяжелым дыханием, они возвращались на свои места. Оркестр отдыхал, и на это время включали магнитофон с медленной томной музыкой.
   Публика переходил к боле близким контактам, выясняя вкусы, взгляды и желания. Полились бесконечные пьяные исповеди, шум этот вливался в сигаретный дым. Редкие пары, прижавшись к друг другу, медленно покачивались на середине танцевальной площадке. Татьяну и Ирину сразу пригласили танцевать, И Любаша, оставшись одна, в который раз убедилась в отсутствии к себе интереса мужского пола. Она медленно пила минералку, стараясь казаться равнодушной.
   В это время молодой человек с мелко вьющимися , как от «химии» волосами, которые прекрасной рыжей шапкой сияли над головой, вышел на середину зала, взмахнул руками и начал танцевать. По прекрасной осанке видно было, что когда-то он этому учился. Движения были грациозны и профессиональны (в меру выпитого).
   Он, -  то совершал плавные шаги и, мягко останавливаясь, на поворотах, красиво взмахивал руками, то, подпевая довольно громко «па-па-пара», ритмично танцевал на месте, и тело его, сливаясь с пульсом танца, двигалось с завораживающей неповторимостью. Он в танце сам себя творил! Внезапно кружиться начал… кружился – и, немного потеряв равновесие, чуть не задел край  стола, где сидела Любаша. Та вовремя подхватила фужеры.
   - О…пардон – пардоныч! Не хотел, совсем не хотел!
   - Ничего страшного. Продолжайте. У вас прекрасно получается.
   - С удовольствием! – И он боковым движением, очень легко и ловко,  уплыл в другой конец зала.
   Публика перестала болтать и все танцующие пары постарались освободить место для танцующего рыжего чудака. Все с любопытством ждали продолжения. А тот летал по залу, как счастливая птица! Он очаровал всех своей непосредственностью, своим  талантом.
   Когда закончилась музыка, он присел, вытянул ногу вперед и, сложив вместе кисти рук,  опустил голову. Умирающий лебедь! Раздались хлопки и замечания, иногда далеко не лестные. А «умирающий лебедь» быстро встал,  гордо поклонился и засмеялся.
   - Па-па-пара» - он подошел к Любаше, улыбаясь. - С меня бутылка, я сяду за ваш столик?
   В этот вечер Алексей – так звали рыжего чудака, предложил продолжить эту встречу у него дома. Но когда все начали расходиться, Татьяна и Ирина отказались. У них были свои провожатые.
   Алексей и Любаша вдвоем вышли из ресторана далеко не трезвые. Любаша, которая крайне уважительно относилась к женатым (это не мое), сразу завела Алексея на разговоры: «А что ты думаешь? А  ты читал?» Тот, почуяв прекрасную собеседницу, выплеснул все то, что до неё никто никогда не слышал. Болтая, они подошли к памятнику Безымянному солдату и сели у его подножья. Лешка достал бутылку с недопитым вином и предложил помянуть.
   - Днем мимо пробежишь сто раз и не остановишься, и не подумаешь, не вспомнишь, сколько их там, бедные мои! Знаешь, Люб, я, когда выпью, так остро чувствую, как страшно было им! И умирать всем страшно. В книгах и кино – там так красиво, все такие смелые! А в жизни все не так. Я как-то спросил свою крестную, она провожала своего брата на фронт, представляя себе красивые слова о долге, о фронтовых письмах, о Родине! Хотелось узнать, о чем они тогда говорили? И что ты думаешь! Она сказала, что брат ничего не говорил. Он плакал. Ему тогда только восемнадцать исполнилось. Понимаешь, плакал. Он погиб. Безумно жаль мальчишек. Давай, помянем.
   Они пили из горлышка бутылки, ничем не закусывая. «Пойдем ко мне, посидим, чайку попьем. Я тебя с женой познакомлю. Она хорошая».
   Они уже плохо соображали, что творят, когда поднялись на второй этаж и позвонили. Вышла крупная женщина – широкие бедра, короткие сильные руки. Она глядела на них с еле сдерживаемым раздражением. «Вот. Пришли. Это, наша гостья, Любаша – хороший человек. Давай чайку попьем, на кухне посидим».
   - Давай, милый, давай ...и посидим…и поговорим… - она ласково и решительно подтолкнула Алексея, и тот мгновенно исчез за дверью. – А ты, милая, домой. Домой, домой! Уже очень поздно. И, видя, что Любаша не уходит, не сдерживая раздраженья, зашипела – Вали отсюда, пока цела… стерва!
   - Что вы ругаетесь. Вы ведь меня совсем не знаете!
   - А я и знать не хочу! К чужому мужику при живой жене домой приперлась! Бесстыжая!  - её огромная грудь без бюстгальтера колыхалась при каждом движении.
   - У-у-у! Тела – то сколько отрастила, а человеческого понимания не нажила.
   - Ты, если сейчас не уберешься, надолго наживешь себе понимания, кошка тощая! Пьяница…
   Дверь захлопнулась. Любаша, спускаясь по лестнице, оступилась и чуть не упала, если бы вовремя не уцепилась за перила. Она села на ступеньки и закурила. – И как Лешка с таким огромным телом живет? Бедный. Теперь понятно, почему он любит один танцевать. Хоть так, но на свободе.
   Сильно покачиваясь, она вышла на улицу.  Тишина. Все спали. «Конечно!… Что еще ночью делать? Спать. А можно и не спать. Можно… Много чего можно» - Любаша в который раз вспомнила Толика, с которым  была когда-то близка, и с которым где-то больше месяца вот так, без ссоры молча разошлись, ничего не выясняя и ничего не объясняя.

   Любаша всегда скучала без него. И сейчас, желание его увидеть, желание быть с ним , окончательно затмило её разум. – «Вот пойду и скажу ему. Скажу, что соскучилась. А что!...Могу же я соскучиться, - ноги сами вели к его дому. – Навру что-нибудь. Скажу, что оставила у него свой шарф или перчатки. Ха!... Ночью пришла за шарфом!... Это, конечно… - Её смешные мысли прервал незнакомый парень, он грубо схватил Любашу за локоть и попытался увести с широкой освещенной улицы. «Уйди, милый. Уйди по-хорошему! Я знаю, к кому иду. – оттолкнула она его. -  И он уже вышел меня встречать! Иди с Богом.
   Толик жил в старом послевоенном доме на втором этаже. Любаша еще издали увидела знакомый красный свет настольной лампы. Подойдя ближе к его окну, она услышала музыку. «Все ясно, – она села под дерево и, закурив, стала с тоской смотреть на знакомое окно. – Не один. Конечно!... А что ты думала! (злилась она на себя), что он тебя ждет,… мечтает! Вот дура-то!...Приперлась на свою голову!
Любаша сидела под деревом и никуда не хотела уходить. Город спал, и только там не хотели спать. Там нет её… Там про неё забыли… Вот потушили свет. Ночник включили. Вот бабник! Не выйдет!
    Она огляделась вокруг и увидела у сарая, где хранились дрова, старую лестницу. Решительно и быстро, она подняла её – грязную и тяжелую – подтащила к окну, поставила и, цепко держась за мокрые с остатками земли перила, полезла наверх.
    В комнате она увидела Толика и какую-то девушку. Они сидели на диване, и руки его обнимали и ласкали её. Лицо у девушки в эти минуты было безобразно отупевшее. "Неужели и я такая в эти моменты! Вот ужас!" – Любаше стало смешно. Она захотела переставить ногу поудобнее, но лестница под ней внезапно затрещала и, испугавшись, она схватилась за подоконник.
   - Там кто-то есть! – услышала она приятный женский голос.
   В это время ступеньки затрещали, и Любаша неожиданно упала вниз. Хотя она больно ударилась коленями о землю и поцарапала руки при падении, - Любаша сразу  вскочила и, что было сил, побежала в темноту.
   Издали она увидела, как раскрылось окно, увидела Толика и совсем молоденькую девушку. «Посмотри, никого нет. Чего ты испугалась» - сказал он и закрыл окно. Через несколько минут свет погас.
   Любаша поставила сломанную лестницу на место и пошла домой. «Ну, вот и все твои мечты, башка тупоголовая! – ругала она себя. – И почему судьба не может хоть разочек мне улыбнуться? Неужели, я хуже всех! Всех провожают,…а я одна   А почему?... А потому!...Не знаю… Где-то, что-то не стыкуется. И нет тех рук, которые хотят согреть, и нет тех глаз, которые поймут, и нет тех чувств ко мне, и я их не имею. А может, на свете и нет того, чего я жду. Нет! На придумывали себе несуществующую жизнь. Наврали себе и другим. И живем вечным ожиданием своих фантазий! Ха, а что же существует! Вот – я, нетрезвая и злая, собой обманутая! Ладно. Скоро хмель пройдет, и жизнь предстанет в обычных красках, ближе к серым.
   Она подошла к своему подъезду и, немного подумав, решила сразу идти в садик чистить картошку. «Уже два часа ночи. -подумала она. - На картошку уйдет два часа, не меньше. Закончу к пяти и до семи посплю немного».
   Накрапывал небольшой дождь. Она подошла к садику. Хмель почти ушел. Тело полностью потеряло легкость и силу. Страшно хотелось спать! Но нет! Нельзя. Вдруг не услышу, как прозвенит будильник.
   В садике Любаша переоделась, спустилась в подвал, набрала картошки и перенесла ей на кухню. Два бака должны готовы быть к утру. Любаша взяла нож, склонилась над ведром. Её сутулая фигурка неподвижно застыла, и только руки, на которые капали слезы, быстро двигались.
   Усталость пережитого дна, в этот момент сломала все её силы. Тяжелые моменты жизни мучительно навалились, вызывая в памяти холодные глаза мужа, когда он трезвый ненавидел все вокруг, а, выпив, глупел, ехидно выясняя отношения, часто с улыбкой повторяя, - «И кому ты нужна такая! Никому! И мне не нужна».
   Он вел себя как человек, который разрешает ей жить с собою рядом. Их нетерпимость друг к другу в эти моменты была настолько сильна, что Любаше хотелось разом покончить со всем этим! И это наша жизнь! Но мы же нравились друг другу! И что осталось. "Сама виновата. Ненужная. Не будет тебе счастья" – эти его слова, Любаша вспоминая, всем телом задрожала и, внезапно, сделав резкое движенье, порезала большой палец. Из глубокой раны потекла кровь.
   - Только этого не хватало – она сильно зажала рану, - нужно подняться в кабинет к медсестре, вон еще сколько чистить.
   Любаша поднялась на второй этаж, в кабинете открыла шкаф и аккуратно смазала вдоль раны йодом, затем плотно перевязав кисть, с трудом натянула перчатку. «Все, я готова. Теперь, чтоб не болело – таблеточку. – Она налила в стакан воды, нашла упаковку и надписью «Обезболивающее» и вдруг вместо одной таблетки в её ладонь насыпалась целая горсть! Любаша разом опрокинула их в рот, затем еще горсть, … еще – «Не нужна никому! Жизнь не нужная!»
   Горечь во рту быстро запила водой, а когда начала спускаться вниз по лестнице – в глазах все стало раскалываться на мелкие кусочки, как в разбитом зеркале, все вокруг перекосилось! В голове как будто что-то загорелось, причиняя невыносимую боль. Она сделала несколько шагов и упала.

   В это раннее утро она гуляла под дождем нагишом. «Па-па-пара! Люблю тебя вода из неба! – её пропорциональная фигурка, больше похожая на мальчика, с крепкими длинными ногами и маленькой грудью танцевала с упоением! Любаша слышала вокруг себя музыку дождя, его влажные ритмы, его постукивающая мелодия рождала желание слиться с ним! С этим мягким потоком! – «Вот так! ... Вот так! …  - шептала она, раскрыв ладони и протягивая руки к небу! – Живая я! Живая!»
   Из окна своего дома, её – мокрую и обнаженную, увидела пожилая добрая женщина. С мужем они выбежали и, ласково уговаривая, как напевая, привели домой, одели, напоили чаем.
   Любаша вначале сидела молча, а затем внезапно резко спросила: «Что вам надо! Что рвете вы меня на части! Сильные? ...Да? .... И пользуетесь этим! Я вас прошу – не надо! Отдайте вы меня! Не мучайте! У сатанье!" – Любаша видела вокруг себя множество ртов с мокрыми губами и кричащими словами.  Слова из этих губ росли и издевались! – Вы, бешенные! Оставьте вы меня! Оставьте! - Любаша спряталась под стол. – Нет у меня разума! Не могу понять! Спрячусь!  Фиг достанешь! – она сидела под столом, отмахиваясь руками и пытаясь натянуть себе на голову скатерть. – Тебе не живется, а меня-то зачем мучаешь? – она вылезла из под стола и решительно топнула ногой. – Я не пешка в твоих руках! Не кукла! Не сметь! – и она опять полезла под стол. – Уйди, сатана! Врешь ты все! Не верю! – и, сидя под столом, она сочно плюнула в неведомого собеседника! – Козел! Всю душу высосал!
   Старики, конечно, сразу вызвали по телефону скорую. Те приехали быстро. Крепко взяли Любашу под руки и повели к машине. Словно на минуту прозрев, Любаша, которая любила только двух мужчин, вдруг спокойно сказала: «Пустите! Больно. Я сама, - и тут же резко, ногою дверь открыв, запела громко – А я бывало всем давала!...» И чья же кровь проснулась в ней, воспользовавшись затмением ума?

   Люба пролежала в  психбольнице чуть больше месяца. Её выписали другим человеком. Жила – не радуясь, и видела – не узнавая. Все дома делала, как робот послушно, равнодушно. Врачи сказали – это когда-нибудь должно пройти, но время шло, и ничего не изменялось.
   Наревевшись, Ирина с Татьяной пошли в церковь. Батюшка велел молиться, причащаться и, постараться, умывать Любашу при восходе солнца родниковою водой. С этого дня подруги начали водить Любашу далеко за город, в лес, к источнику. Время шло, но ничего не менялось. Татьяна, потеряв терпение, отказалась, но Ирина не сдавалась.
   Родник жил в лесу за рекой, недалеко от разрушенного женского монастыря. Добраться до него на тот берег можно было только по висячему мосту, который при каждом шаге раскачивался, как качели. Идти было страшно. Держались за руки и смотрели  только вперед.
   Подойдя к роднику, Ирина  набирала воду ковшиком и бережно умывала и
 осторожно, вытирала полотенцем  бесчувственную Любашу. Позже  она уже уверено выливала несколько ковшиков Любаше на голову. Та всегда вздрагивала, поеживалась и опять уходила в свой мир.
   За время купания Любаша удивительно похорошела. Её темные глаза с прямыми густыми ресницами стали еще темнее и строже. Прозрачной белизны кожа натянулась от постоянного холодного купания, еще сильнее подчеркнув беззащитный рисунок молчащих губ. Волосы отрасли, их приходилось убирать на затылке. Подруги выходили из дома очень рано.
   Рассеянный свет солнца бережно прикасался к земле, прикасался так  тихо, любя все, что шло ему навстречу, пронизывая тишину этого сонного  утра своим животворящим светом.
  Когда они подошли к роднику, Любаша, вся освященная зарею, решительно остановилась и потянулась к солнцу , вбирая в себя волшебный свет зари! То волшебство, что дарит невидимо нам жизнь, поцеловало Любашины глаза, лоб, волосы!
   Она молча взяла ковшик из рук Ирины, сама зачерпнула воды и стала пить. Ещё… ещё… Напившись, улыбнулась виновато – «Прости меня. Пожалуйста, прости!».
   - Ну, наконец-то! Ожила! Слава, тебе Господи! Ну, ты нам Любка дала прикурить! Чудо – юдо, ты мое любимое! Знаешь, сколько я слез пролила, на тебя глядя бесчувственную! Дура, ты дура! Разве так можно! Из-за чего? Из-за кого? Все эти неприятности и пальца твоего не стоят. Ну, все. Пошли домой. По дороге поболтаем.
Они шли по лесной тропинке, держась за руки и тихо разговаривая.
   - Танька – то замуж вышла!
   - В ресторане, наверно, познакомились?
   - Считай, что так.  Там, в ресторане началась драка, появилась милиция, ну, она и заприметила молодого милиционера. Ещё не расписались, но все к тому идет.
А ты хоть что-нибудь помнишь?
   - Нет. И не хочу об этом говорить.
   - Люба, знаешь, сколько я тебя уже вожу! Никто не верил. Но! ... Здесь! У родника! В лесу – такой покой! Такое счастье! Город после прогулки  - таким убогим кажется! Благодаря этим прогулкам, я похудела. Видишь?
   - Да… Молодец. А эта кофта, что на мне – твоя работа?
   - Конечно. Журнал достала прибалтийский. Там вязанье из разных ниток. Представляешь! Из остатков такие вещи красивые можно связать. Особенно, удобно для детей. А экономия какая! Знаешь, Люб, бывая здесь в лесу, приходят мысли о том, что мы живем и все время зарабатываем деньги. Зарабатываем – тратим. Зарабатываем – тратим. И так всю жизнь! Живем для этих бумажек поганых! А здесь, в лесу – они ничто! Угадай, кто в садик приходил? Ха!... Лешка! Сказал, что ты святая. Вот умора.
Фигурки двух подруг, болтая, все дальше уходили от ручья.

Шурделина -Осипова Елена Михайловна.

14.03.2001.