Танец с жизнью

Танцуй, жизнь моя, танцуй!
Танцуй со мной,
Станцуй со мной еще раз
В чистом упоении нагой любви.
Lacrimosa

Все знают, что такое лето, и почему оно наступает в определённых частях планеты раньше, а в других – позже. Это время года, без которого невозможна была бы всяческая жизнь на круглой планете, люди подразумевают как сам собой разумеющийся закон, канон небесной религии, которую исповедует Земля. И все знают, что лето наступает – и должно наступать, и не может не наступить вовремя. А с чего оно начинается – знают далеко не все, хотя уже столько лет пытаются, наконец, это выяснить. Но вопрос всё равно остаётся риторическим.
А начинается-то всё с мелочей. То лишний лучик солнца, пришествие которого никто не мог предугадать, образует сверхурочную порцию тепла и внепланово насыщает изголодавшуюся по жизни почву; то вдруг появляется маленькая почка на таком же маленьком, хилом ростке, рождение которой вдруг оказывается ошибкой всей вселенской статистики. И вот уже беспорядочно, внезапно и без всякого на то разрешения в мир вваливаются хулиганистые дожди, удушающий зной и ядовитая небесная лазурь.
Люди всегда ждут лета, но никогда в него не верят. А если говорить точнее – не верят в тот момент, в ту забытую богом секунду, когда вдруг что-то ломается, маленькая крупинка перевешивает другую, и мир меняется, и одна дата сменяется другой не только на календаре, но и в душах всех жителей планеты. А дата всё равно сменяется, а когда и как – это остаётся тайной для большинства зевак.
Так случается во всех точках планеты, так произошло и в городе N. Прошло уже две недели с тех пор, как горожане почувствовали настоящее лето – знойное, изнуряющее, стягивающее с тел всю одежду, обнажающее и упоительно-расслабленное. Никто, конечно, не засёк ту секунду, в которую одна эпоха сменила другую, но зато теперь все чувствовали, каково это – жить в режиме настоящего лета, с его неизменным теплом и детскими шаловливыми ветрами, ликованием всех божьих тварей и тёплой водой в истосковавшихся по солнцу реках.
С наступлением лета народ стал больше радоваться жизни, никто не прятался в своих домах. Молодёжь рассекала городское пространство, гоняясь на роликах и велосипедах, поедая мороженое и леденцы; люди постарше с удовольствием устраивались в тени деревьев и читали местную газету, и даже новости о грабежах и убийствах не казались им такими мрачными и гнетущими. Вся биомасса праздновала пир жизнедеятельности, веселясь и свежея.
Правда, были и исключения из этого правила. И типичным примером этому являлся девятнадцатилетний юноша Елизар, который сидел на подоконнике областной психбольницы и задумчиво смотрел в мятые белёсые облака. Весь мир казался ему отстиранным, выдраенным, как будто кто-то прополоскал планету и вместе с порошком вымел всю грязь. А грязь всё равно расползалась по миру незаметной плесенью, появляясь то там, то тут.
Елизар родился альбиносом. У него были длинные волосы цвета самой качественной типографской бумаги, которую только можно было найти в этом мире, не поддающемся стирке. Такими же белыми были и брови, даже кожа казалась неестественной, покрытой слоем косметической пудры. Все черты Елизара были тонкими и почти прозрачными, будто выпирающие кости прикрывала не кожа, а тонкая плёнка наподобие полиэтилена. Зато глаза Елизара получились не белыми, а голубыми, как самая тёплая морская волна, как лепесток несчастной розы, выращенной в теплице без любви – для эксперимента. В этих глазах отражалось всё на свете – звёздное небо и миры, находящиеся за пределом человеческого сознания, обжигающее солнце и тысячи страниц человеческих судеб.
Когда Елизар только родился, его мать тяжело заболела. Она болела всегда и вообще была слабой, так что этой женщине всё время приходилось взывать к своей жизни, уговаривая не покидать, остаться с ней, не вырывать свою руку из её хрупкой, изморённой телесными страданиями, ладони. Но, в конце концов, жизни всё-таки надоела эта грустная прогулка, жизнь хотела танцевать и петь с сильными и радостными людьми. И мать Елизара умерла, отдав белому воздуху свой последний выдох. Мальчику тогда было пять лет.
У матери Елизара было мало родственников, к тому же, никто из них с ней тесно не общался, а некоторые и вовсе откровенно её недолюбливали. После долгих поисков и хлопот социальных служб Елизара взяла его дальняя тётка. Эта женщина была не таким уж чёрствым человеком, но устаревшая психология не позволила ей подпустить близко к сердцу странного и абсолютно не знакомого ей ребёнка. И, хотя сначала она искренне пыталась заботиться о мальчике с любовью, взывая к своему чувства долга и выискивая в себе самые маленькие крупинки нежности, женщина всё больше и больше убеждалась в том, что ей не удастся принять Елизара как родного. Да и сам мальчик всё время сопротивлялся её бедной, обобранной нежности. Так неудавшаяся любовь засохла на корню, и чем больше мальчик взрослел, тем больше эти отношения становились тяжёлыми, гнетущими, полными неприятия, отчуждения и назревающей ненависти.
Елизару едва исполнилось семнадцать, а тётка уже не могла терпеть его в своём доме, она стеснялась его внешности и необычных привычек. А Елизар всё свободное  время проводил у друзей или просто скитаясь по городу. Тогда он стал задумываться о себе, о своём будущем и о мире людей, который казался ему отчуждённым, обособленным от его припорошенного генетическим снегом существа. Елизар часто вспоминал о своей матери и начинал по-новому понимать жизнь. Он во многом унаследовал от родительницы слабость организма, а его трепетная кожа боялась тепла и солнечных лучей. Но Елизар не был вынужден всё время уговаривать жизнь остаться. Жизнь – такое загадочное существо с характером – жизнь танцевала с Елизаром, не хотела отпускать его руку, не поворачивалась спиной и даже давала взять за талию и пройтись круг-другой в сладостном вальсе, и Елизар это понимал. И танцевал, и держал жизнь за руку, не удерживая.
А затем к Елизару пришла любовь, и это чувство навсегда разрубило, разорвало, растерзало трухлявую нить, которая всё ещё была между юношей и его тёткой. Восемнадцатилетний Елизар уже собирался съезжать, но у него никак не улаживался вопрос с деньгами. Ему даже пришлось попросить тётку о помощи, но она отказала ему, впридачу разразившись бешеной тирадой и одарив юношу множеством упрёков. И тут женщина случайно увидела у племянника фотографии, на которых Елизар был не один. Рядом с красивым белоснежным юношей, которого она так и не смогла полюбить, стоял другой молодой человек, обнимая Елизара и целуя в губы.
Тётка, которую уже выводил из себя один вид голубых глаз и белёсых косм в её доме, устроила Елизару такую сцену, что несчастный юноша чуть не остался заикой. У него ещё неделю не проходил тик, он не мог нормально пить и есть. Красивые глаза Елизара, в которые с рождения случайно упало по кусочку неба, потускнели и будто заволоклись тучами. Но он недооценил, на что была способна его тётка.
Ровно через неделю, когда юноша уже пришёл в себя и собирал вещи, чтобы навсегда уйти из тёткиного дома, в дом вломились крепко сбитые мужчины в тёмной униформе. Без всяких объяснений они схватили Елизара и, выкручивая ему руки и зажимая рот кулаками, спустили с лестницы и посадили в машину. Изломанный, согнутый пополам, с кровоточащей челюстью, Елизар беспомощно валялся на сидении. Рассудок отказывался работать, но даже немногочисленные маленькие и шустрые мысли, которые всё-таки возникали в оглушённом сознании, не могли объяснить происходящего.
Между тем, машина всё ехала и ехала в неизвестном направлении. И вот, наконец, водитель затормозил, а коренастые качки снова подхватили худосочного юношу и поволокли за собой к невысокому зданию с облупленными, будто изглоданными гигантским грызуном, стенами. Замученный Елизар успел заметить небольшую вывеску у дверей. На табличке значилось: «Областная психиатрическая больница».
У юноши изъяли все личные вещи, отобрали мобильный телефон, документы и деньги. Ни в приёмной комиссии, ни потом – в отделении – Елизара никто не стал даже слушать. В конце концов, молодого человека провели через коридор, протолкнули в большую палату, в которой помещалось множество кроватей и тумбочек, указали на его койку и, наконец, отпустили.
Елизар ещё долго не мог осознать произошедшего, но затем рассудок взял своё. Юноша рассеянно осматривал стены, которые, похоже, не так давно красили, изучал взглядом других пациентов и всё больше смирялся с мыслью – он в психиатрической больнице. Его насильно отправила сюда его тётка, и это её приговор.
Но Елизар пока ещё ничего не чувствовал – морально. Его слабая психика отказывалась воспринимать этот удар. На душе было смутно, туманно, а Елизар всё ещё не хотел верить в то, что с ним произошло. Вокруг вороньей стаей кружились психи, разглядывая новоприбывшего, но юноша ничего им не говорил и вообще не обращал на себя их внимание.
Ближе к ночи, когда мысли наконец улеглись, к юноше вернулись его чувства, и к Елизару тут же пришла тёмная и тяжёлая боль. Непрошенной гостьей она вошла в его разум и начала свой продолжительный танец, извиваясь в самых изощрённых пируэтах. Боль подпрыгивала, кружась на сердце, а когда приземлялась, выжимала море слёз, которыми Елизар обливался всю ночь напролёт, нещадно и надрывно.
Юноша вспоминал о своём возлюбленном, и небо в его глазах дрожало, готовое вот-вот расколоться на миллионы осколков. В голове плясал безудержный вихрь, огненный смерч, который возгорался от искристой любви и пламенного, изжигающего страдания. И небо вновь дрожало, а вокруг – там и тут – на своих койках ворочались психи. Они были рядом – и одновременно так далеко, в тех мирах, которые никогда не откроются другому человеку.
…Танцуя свой извечный менуэт, проходили дни, как дамы в бархатных платьях. Елизар уже полностью осознал, что произошло. И с первой, обжигающей мыслью об утрате любимого пришла другая, внушающая надежду и манящая за собой – мысль о побеге.
Две недели Елизар тщательно изучал обстановку в психбольнице, а на прогулках внимательно присматривался к территории. Он в деталях продумал все варианты побега и вот, наконец, решился. Сегодня ночью он попытается сбежать, перебравшись через двухметровый забор. А потом будет, умирая, задыхаясь, бежать и бежать в полуночную темноту – куда угодно, только бы подальше от этой чёртовой больницы.
И вот Елизар сидел на подоконнике, вглядываясь в небо и растворяясь в нём своим взглядом. Чарующие краски только приступающего к своим полномочиям лета не будоражили юношу – он пока не мог думать о мире природы, не мог думать ни о чём, кроме предстоящей ночи. Но, как ни странно, кровь внутри не бурлила, а на душе у юноши было белым-бело: тихо и спокойно. Полные нежности и терпкого предвкушения мысли о любимом, мысли, окрашенные в цвет светлых пуант балерины, грели и убаюкивали Елизара. И казалось, что свобода уже так близко, и что вот-вот его верный Дей вновь обнимет за плечи и нежно поцелует в бледные губы своего любимого альбиноса.
***
Ночь всё опускалась и опускалась на город, скрывая за собой летнюю голубизну неба и унося нездоровый жар, будто закрашивая чёрным углём неудавшийся детский рисунок. В больнице уже наступило время сна, и все психи теперь посапывали, храпели, ворочались и разговаривали во сне. Один из них понемногу лунатил – то вставал с кровати, то опять опускался на неё. Но в остальном всё было тихо и «чисто».
Елизар на цыпочках подошёл к окну и взобрался на подоконник. Решётки не было, ведь больницей никто особенно не занимался, но раму окна намеренно закрепили слоем строительного скотча, и открыть её просто так не получилось. Юноша тихо, стараясь никого не разбудить, стал отдирать скотч, от души наклеенный по всему периметру окна.
Сначала работа шла легко, но потом пришлось всё время тянуться вверх – и постоянно удерживать равновесие. Тяжёлый труд выматывал слабого юношу, но воля к свободе была сильнее. Когда у Елизара закружилась голова, и он еле удержался, чтобы не упасть в обморок, с окна слетела последняя пластинка скотча. Путь к побегу был открыт.
Елизар немного посидел на полу, переводя дыхание и приводя в порядок вестибулярный аппарат. Как только он понял, что у него уже есть хоть какие-то силы, он тут же, не медля ни секунды, распахнул окно и побежал к заранее примеченному участку забора. Рама отворилась с ощутимым скрипом, кто-то из психов проснулся. Но Елизару не было до этого уже никакого дела. Он бежал, рьяно рассекая городской воздух.
Едва переводя дыхание, юноша добрался до другого конца территории. Вот и забор, охранники рядом не стоят. Елизар, уже ощущая стремительно лишающий сил приторный привкус во рту, по выступам в кирпичной кладке быстро взобрался наверх. Но путь вниз был пологим и крутым, здесь уже не было никакого шанса уцепиться за выступ, к тому же, в темноте глаза юноши не смогли выделить ничего выдающегося. А что, если там, внизу – колючая проволока, или просто какой-нибудь мусорный бак или каркас автомобиля? Елизар пару секунд помедлил, но подавленное сознание сумело сориентироваться. Если прыгнуть вниз, то может и повезти, а вот возвращаться – это подобно смерти. И второго шанса уже не будет.
Елизар прыгнул с двухметровой высоты. Внизу не оказалось никакой проволоки и другого мусора, но от столкновения с твёрдой почвой потемнело в глазах, а ночь наполнилась только одному ему, Елизару, видимыми пятнами и искрами. Ноги будто отнялись и стали невыносимой тяжестью, всё тело исказила гримаса. Юноша едва удержался, чтобы не закричать. Однако воля снова превозмогла, и Елизар не только встал, но и успел оглянуться по сторонам.
За несколько десятков метров виднелись очертания, похожие на силуэт человека. Сторож? Или это опять больное зрение даёт о себе знать? Но теперь это не так важно, важно то, что нельзя упускать ни секунды… И Елизар набрал воздуха в лёгкие и со всех ног побежал, нет, полетел прочь от больницы. Пока юноша бежал, чувства на рефлекторном уровне подсказывали ему, что за спиной уже выросли крылья, а от ног струится большой огненный хвост, как струится за своей обладательницей покорный хвост кометы.
Альбинос пробежал несколько сотен метров и, едва его сознание начало фиксировать хоть что-то, кроме этого яростного бега, тут же повалился на землю. Ноги отказывали, и Елизару казалось, что он вот-вот умрёт, не в силах насытить своё тело кислородом. Обрывки мыслей молниеносно проносились в голове, танцуя азартный фокстрот. Но жизнь, казалось, ещё крепче вцепилась в руку Елизара, будто дразня – и вместе с этим внушая снова и снова: иди! Иди!
И, отдышавшись и разогнав тучи суетных мыслей, Елизар снова поднялся и побежал. Уже медленнее, уже не так задыхаясь. Обожжённые бегом ноги и обожжённые воздухом лёгкие всё ещё держали и питали юношу, и он был уверен, что самое трудное уже позади.
***
Дей, высокий и красивый молодой человек с немного резкими, но изящными чертами лица, нервно ворочался в постели и никак не мог заснуть, всё время теребя свои густые тёмные волосы. По правде говоря, он не мог нормально спать уже две недели, каждый день и каждую ночь он принимал горы снотворного и пил валерьянку, но и это не помогало. Мысли бешено суетились вокруг одного, до боли острого вопроса: куда делся Елизар, куда пропало его самое любимое существо?
Прошло уже около двух недель с того момента, как Дей потерял своего возлюбленного. Елизар всегда являлся на встречи, и они почти никогда не ссорились. Этот странный, но такой обаятельный юноша трепетно, так по-детски и так чувственно любил Дея… Нет, Елизар его не бросил, здесь было что-то очень серьёзное.
Дей начал волноваться сразу же, когда альбинос две недели назад не пришёл на назначенную встречу. Он опоздал на час, на два. Дей начал звонить. Мобильный телефон не отвечал, и Дей быстро заподозрил неладное. Он знал о том, что произошло между Елизаром и его тёткой, и понял, что всё не так просто.
Мобильный телефон Елизара так и не отвечал, хотя Дей постоянно звонил своему возлюбленному. Представляя себе самое плохое, Дей стал обзванивать все больницы и морги, но никто не проливал свет на таинственное исчезновение Елизара. Ни в одном учреждении ему так и не помогли. «Нет, такой к нам не поступал», – методично выдавали одинаковую фразу самые разные голоса. И так день за днём, неделя за неделей.
Измученный неизвестностью, Дей за эти недели превратился из открытого, слегка циничного и самоуверенного человека в сплошной комок нервов. Глаза иссохлись, выплакав все возможные слёзы. Дей обил все пороги, заявлял в милицию – безуспешно. Лишь пустота и тишина отвечали ему на немой вопрос.
Наступил день рождения Елизара, который они хотели отпраздновать вдвоём, без лишних глаз. Как много они планировали на этот день! Но Дей отмечал его один, доводя себя до стойкого невроза постоянными мыслями о любимом. И казалось – вот-вот Елизар снова постучит в дверь, снова посмотрит на Дея своими удивительными глазами… Но проходил час за часом, юноша так и не появлялся на пороге, а Дей безуспешно боролся с панической бессонницей.
Так было и сейчас. Дей нервно ворочался в кровати, то и дело вставая и подходя к окну. Там лежали две пачки снотворного, но Дей останавливал себя. Так и до отравления недалеко… И скомканная, увы, не от безудержной страсти простыня вновь принимала к себе своего ночного страдальца.
Наступал третий час ночи, завтра Дей должен был идти в университет, а сон всё не приходил. И тут в крохотной комнатке зазвонил телефон.
Дей опрометью бросился к трубке. За доли секунды предчувствия наполнили его до отказа, и вот…
– Дей!!! – послышался в трубке такой знакомый, такой родной голос.
– Елизар!!!
Шок сбывшегося предчувствия разрывал душу Дея на мелкие клочки. Сознание отказывалось работать, не веря своему счастью. Ещё несколько секунд оба человека по разные стороны телефонной линии молчали, поражённые этой ошеломляющей – и такой неправильной, нелогичной – встречей.
– Елизар! – закричал Дей. – Где ты, что с тобой?
– Я на вокзале, – шептал Елизар срывающимся голосом. – На нашей станции, где, помнишь… Дей! Приезжай сюда скорее!
– Я приеду! – бешено орал Дей. – Я приеду сейчас же, сию минуту!
В телефонной трубке затанцевали мерные гудки. Дей, наскоро набросив на себя повседневную одежду, опрометью вылетел на улицу и кометой понёсся в сторону станции.
***
Ночь едва приподнимала свой полог, медленно и целомудренно, как светская дама, делая реверанс, едва приподнимает подол своего платья. Елизар сидел на вокзале, прислонившись виском к железной скамейке. Странно, но именно сейчас этому снежному юноше с глазами, в которых утонуло по крупинке моря, очень хотелось спать. Долго, крепко и беспробудно. Но одновременно с этой полудрёмой в груди кипел настоящий жар – чувства танцевали мазурку. Будто разорванный пополам, Елизар неотрывно вглядывался в тусклую даль вокзала, ожидая, что вот-вот там станет виднеться знакомый силуэт.
И предчувствие не обмануло. В один – неуловимый и непостижимый – момент одна крупинка перевесила другую на небесных весах судеб, и Елизар понял, что Дей уже пришёл за ним, что это – он.
Юноша мгновенно вскочил на ноги и во весь опор понёсся в том направлении, откуда виднелся до боли знакомый и любимый силуэт.
– Дей!!! – закричал альбинос.
– Елизар!
На пустынном вокзале две крохотные фигурки, задыхаясь в своём воздухе и в своей любви, бежали друг к другу, больше всего на свете жаждая столкновения.
– Елизар!!!
Высокий и сильный, Дей легко поднял в воздух своё любимое существо, этого странного человека, в котором и душа-то еле держится – но эта душа способна любить так, как не каждый сумеет.
– Дей…
По лицу Елизара текли одурманенные счастьем слёзы, а Дей нежно утирал их, осыпая своего любимого жадными пьянящими поцелуями. И Елизар, самозабвенно закрыв глаза, уже не ощущал ни времени, ни пространства. Он вновь и вновь ловил руками волосы Дея, проводил ладонью по его лицу, ощущал прикосновение нежных, как шёлк, ресниц.
На перрон вот-вот должна была подойти первая электричка. Пока Дей ещё не пришёл, Елизар внимательно изучил расписание. На любой из таких электричек двое влюблённых могли скрыться в любом направлении, уехать туда, где их никто не найдёт. Но что будет ждать их дальше?..
У Елизара не было ни документов, ни даже новой одежды. А Дей уже не мог вернуться в свою маленькую комнатку, расставшись с любимым. Они уедут на утренней электричке в беспросветную даль, а потом? Что будет потом?
Все эти мысли неотступно кружили в голове Елизара, пока он ждал Дея на вокзале. Но теперь они не имели для него никакого значения. Что будет потом? А какая разница?..
…На пустынном перроне в четыре часа утра два любящих сердца, воссоединившись, радостно танцевали с жизнью.