Сергий Радиадонежский

Но ты веришь: где-то встретит
И тебя весенний луч,
И ты вновь увидишь солнце
Меж радиоактивных туч…
Otto Dix

1

Серж шёл по пыльной дороге вдоль серого асфальтированного шоссе. Рыжие былинки щекотали его утомлённые ноги, а хилый, больной ветер едва передвигался в подогретом воздухе. В небе разливалось рыжевато-коричневое, будто ржавчина, марево, а измождённая трава хоть и сохраняла свою зелень, но повсюду клонилась к земле. Ни один звук не нарушал мёртвенного спокойствия; здесь царила глухая, тупая, воистину нездоровая тишина – даже громкий крик через доли секунды уже тонул в плотной атмосфере.
Горизонт горел бурой чертой, выведенной карандашом, и упорно не выдавал очертания далёких построек. Встречная полоса шоссе тянулась далеко к горизонту и казалась воистину бесконечной, но навстречу Сержу не ехало ни одного автомобиля. В этот город уже давно никто не ездил. Его боялись, как огня, и объезжали за сотни километров. Все знали о том, что произошло в Радиадонеже. Этот город стал преисподней, настоящим адом на Земле.
***
Примерно два века назад на территории России произошла Чернобыльская катастрофа, а через несколько десятков лет – авария на атомной станции Фукусима в Японии. Весь мир ужасался происшедшему; эти катастрофы сломали жизни тысяч людей, выбросив их из общества и оставив наедине со своей болью, похороненных заживо остальным миром. Но учёные не прекратили исследования в области ядерной физики. Напротив, эта область стала ещё более популярна; перед физиками стало открываться всё больше и больше новых возможностей. По всему миру строили новые атомные станции, несмотря на протест мирных жителей и предупреждения экологических организаций.
В 2049 году учёные открыли новое вещество, которое назвали эспидиум. При особых условиях это вещество могло ускорять любую реакцию в сотни раз. Сначала открытие приносило огромную пользу в хозяйстве и промышленности, ведь с его помощью можно было вырабатывать любое количество энергии в кратчайшие сроки, а, будучи добавленным в ядерный реактор, эспидиум фактически открывал секрет вечного двигателя. Но вскоре выяснилось, что при малейшей утечке – даже в несколько миллиграмм – эспидиум соединялся с радиоактивным излучением и в разы увеличивал скорость его распространения, способствуя моментальному заражению почвы, воздуха и воды. К тому же, радиация в сочетании с веществом наносила намного больший урон среде, чем обычные атомные станции. Заражённый участок больше никогда не приносил урожая, а находиться на нём было опасно для жизни и спустя час, и спустя полвека после утечки.
Эспидиум был запрещён во многих странах мира, его изучение наказывалось пожизненным заключением. Но запрещённое вещество всё равно расходилось по подпольным лабораториям, тут и там появлялись новые способы его применения в ядерном реакторе. Множество утечек поражало почву и воздух промышленных городов, по всему миру учёные-энтузиасты создавали новые раковые опухоли на Земной коре. Планета подверглась заражению в огромных масштабах. Но стражи порядка не могли изменить ситуацию: если в лаборатории случался взрыв, то, как правило, наказывать было уже некого, а если опускаться в подземелье, можно было и самому облучиться, да так, что отправиться за тружеником науки сразу же на тот свет.
Новое вещество влияло не только на окружающую среду, но и на человека, причём влияло самым кардинальным образом. Его действие в каждом отдельном случае было сложным и непредсказуемым, но всегда – жестоким и убийственным. Обладая свойствами кислоты, эспидиум разъедал ткани; также он был способен изменить генотип человека за считанные минуты. Облучённый мог быстро угаснуть, вдруг перестав дышать и не почувствовав боли, а мог долго страдать от самых невыносимых и ненасытных мучений, пожирающих его изнутри и выворачивающих всё тело наизнанку. Но всё равно заражённые люди не жили дольше двух дней. Смерть безысходно и неотвратимо настигала своих жертв, различие было только в том, каким путём.
Учёные не прекращали своих экспериментов – эспидиум был огромным непочатым полем, в котором таилась масса новых возможностей. В конце концов, один из значимых государственных деятелей, выдающийся ядерный физик и приближенный правительства Ник Пэйн через 50 лет после запрета эспидиума создал огромную научную работу, в которой доказал его безопасность при строгом соблюдении изложенных мер. На свой страх и риск он опубликовал её и взялся доказать, что эспидиум снова может быть вечным двигателем без угрозы людям. И его работу приняли. После многочисленных экспериментов, благодаря собственному уму и симпатии членов партии, учёный добился своего. Запрет на эспидиум сняли – но только для него. И началась стройка самой большой атомной станции на всей планете.
В то время политическая ситуация менялась довольно часто. Новые войны, новые революции вели к тому, что границы государств стремительно передвигались. Ник Пэйн начал строить станцию на территории своего родного государства, но через несколько лет она оказалась на территории России. Однако эксперимент не был прекращён, и Ник продолжил свою работу; а чтобы задобрить русское население, он назвал станцию Радонежской – от слова «радость» и в честь знаменитого святого места в России, хотя от настоящего Радонежа станцию отделяли тысячи километров. И через двадцать лет он отстроил и запустил своё детище – огромную постройку высотой почти до небес.
Станция полностью оправдала все ожидания, которые на неё возлагали – она обеспечивала энергией тысячи городов и несколько стран; экология почти не страдала – Ник Пэйн позаботился о том, чтобы как можно больше снизить вредное влияние. В самое сердце станции ежедневно спускались тысячи людей, техников и механиков, инженеров и физиков, но ни один из них не пострадал при работе. Их жёны рожали здоровых детей, а медицинские обследования не выявляли значительных отклонений.
Благоденствие царило долгие пятнадцать лет. За эти годы границы ещё не раз перекраивали, сам Ник Пэйн отошёл в мир иной – в возрасте шестидесяти лет, что было признаком настоящего старожила. Из-за ранних экспериментов с эспидиумом в мире многое поменялось. Средняя продолжительность жизни людей упала до пятидесяти лет, ведь организм человека не успевал приспосабливаться к условиям радиационного загрязнения. Но с появлением станции ситуация стабилизировалась. Энтузиасты уже не так активно строили реакторы и подрывались в своих катакомбах, а на государственном уровне уже шли переговоры о строительстве второй похожей станции. Вскоре её план был утверждён правительством США. А на следующий день после утверждения раздался взрыв, который разделил всю историю человечества на две части – «до» и «после».
Радонежская станция рванула в шесть часов утра, когда рабочие уже собирались под сводами исполинского купола весом в пятьсот тысяч тонн. Все они умерли быстро и без мучений; некоторые находили гибель ещё до того, как их придавит огромными обломками стен – уничтожающая всё и вся радиация останавливала их сердца сразу же, только вырвавшись на волю, и несчастные бесследно растворялись в воздухе. Взрыв в прямом смысле слова пошатнул Землю, даже на другом конце планеты были ощутимы подземные толчки. Из-за радиационного облучения в тот же день погибло более двадцати миллионов человек, которые находились в радиусе сотни километров от Радонежской станции. Ядерные отходы пропитали почву и воздух по всей области города и за её пределами. Небо на заражённых территориях стало светло-рыжим, хотя воздух оставался таким же прозрачным. Почти на половине континента была объявлена экстренная ситуация, сотни миллионов людей уезжали на другие материки, не забирая с собой никаких вещей – только бы скорее спастись, только бы обезопасить себя и сохранить свою жизнь!
Радонежская катастрофа не шла ни в какое сравнение с былыми взрывами в подвалах заброшенных лабораторий, хотя и они, бывало, уничтожали целые города. Гигантская, воистину титаническая станция, взорвавшись, заразила всю планету. И если Чернобыльскую аварию можно было сравнить с лишаём на земной коре, то Радонежская станция стала огромной раковой опухолью, от которой беспрестанно шли метастазы. Они несли смерть всей Земле. Учёные по всему миру окрестили эту местность Радиадонежем – местность, где не было ничего, кроме смерти, слепой и всепоглощающей. Даже смерть – сама смерть здесь испепелилась, умерла и переродилась в новом обличье, затихая и вновь разнося свои тяжёлые стоны. Проходили года и десятилетия, прошло полвека, учёные со всей самоотверженностью отстаивали пока ещё не заражённые оплоты жизни на Земле, а над Радиадонежем никогда больше не шли дожди, и каждый человек, который приближался к мёртвенному городу и оставался в его молчаливой утробе, в течении двух дней неизбежно умирал.
***
И теперь Серж, вытаптывая заражённую траву и вглядываясь в бежевую даль, отправлялся именно туда, в эпицентр рокового города. Ему больше некуда было идти, а город, насквозь пропитанный ядерным излучением, казался ему намного гостеприимнее, чем его собственный дом. Он никогда особенно не любил своих родственников, у которых он жил после смерти своей жены. А когда они отказались помочь облучённым детям, это стало для него последней каплей. И он собрал походный рюкзак, взял велосипед и поехал в Радиадонеж. Зачем ему было идти куда-то ещё? Он уже выбрал свой путь.
Серж знал, что в Радиадонеже он найдёт свою смерть, но в его душе всё равно была какая-то мельчайшая крупица надежды, размером всего с один электрон. И она внушала Сержу, что произойдёт чудо. Что он приедет в город и увидит не развалины, ошпаренные кислотой, а мирный город на фоне голубого, а не коричневого, неба. И он будет спокойно ехать по дороге, а навстречу будут спешить здоровые и довольные жизнью люди, как когда-то, двести лет назад… Но ничего такого не предвиделось, а горизонт всё удалялся и удалялся, будто кто-то тянул его полосу, как резинку.
Велосипед сломался, и Серж уже несколько часов шёл на своих двоих. Дышать стало заметно тяжелее, глаза защипало от кислотного воздуха. Но вот вдалеке стал виднеться пригород. Первые здания дали о себе знать своими серыми каркасами и обглоданными стенами.
Несмотря на одышку, Серж прибавил шаг. Он бросил свой сломанный велосипед и уверенно направился к далёким постройкам. И скоро посёлок предстал перед ним во всей своей покинутой безнадёжности, с пустыми улицами, на которых когда-то кипела жизнь. Теперь же в небе не пролетало ни одной птицы, ни одна мелкая тварь не пробегала по улице. Здесь обитала только тишина, глубокая и страшная в своей неизведанности.
Серж запрокинул голову; небесная даль в вышине оказалась на удивление светлой, желтовато-бежевой, как лепесток ванили или кремовой розы. Серж мысленно улыбнулся этому небу и протянул к нему руки, попытался обнять воздух и закрыл глаза. Полуживой ветер легко дотронулся до его волос и снова нагнулся к земле. Вот и он, его первый день на заражённой земле Радиадонежа. Через два дня он умрёт, и никто не знает, какие пытки для него придумает радиация...
Серж наклонился к земле и пощупал измождённый асфальт, затем повернулся направо и нашёл небольшой участок бывшей клумбы. Рука сама наклонилась, чтобы взять горсть этой сухой земли, уже полвека жаждущей воды. А потом склонилась и голова, и всё остальное туловище. Серж лёг на землю и закрыл глаза, а уже через несколько часов лёгкий бежевый сон накрыл его своим покрывалом, как очень скоро накроет его и смерть. Но Серж уже не думал об этом, он спал крепким беззаботным сном.

2

Увидев на земле лежащего человека, посол доброй воли Эрл почувствовал, как что-то тонко кольнуло его в сердце. Он видел перед собой красивого мужчину, на лице которого не оставили след ни радиация, ни тяготы жизни. Серж спал сном ребёнка и казался абсолютно безмятежным. А что, если он уже не здесь? Что, если он уже летит всё выше и выше в свой призрачный рай – и именно оттого его лицо выглядит таким блаженным? Просветление и убаюкивание смерти, её редкая ласка – об этом только и могли мечтать обречённые люди; люди, которым оставалось лишь молиться, чтобы непредсказуемый эспидиум сразу остановил их сердце, а не разъедал их кожу и кости, не вторгался в недра сознания, переворачивая там всё кверху дном и принося такие страшные боли, после которых любой ад покажется местом отдыха.
***
В связи с событиями в Радиадонеже все основные силы науки были брошены на спасение Земли и человечества, и медицина встала на первое место среди всех наук. Природу и законы радиации следовало изучить самым тщательным образом. Именно поэтому учёные стали привозить из заражённых мест всех людей, которые ещё были живы. По всему миру были запущены проекты по лечению облучённых; на них ставили опыты, а затем разрабатывали лекарства – сильнейшие антибиотики. На протяжении полувека во многих уголках планеты люди уже принимали препараты, которые повышали устойчивость организма к радиации, города оборудовали приборами наподобие громоотводов, которые отражали ядерное излучение.
Послы доброй воли, обычно – сами уже больные люди, ездили в места повышенного излучения, такие, как Радиадонеж, и привозили оттуда выживших людей, которых ещё можно было спасти. Именно таким послом и был Эрл, молодой парень, которому врачи уже вынесли смертельный приговор. Он умирал от рака и, услышав диагноз, сразу же записался в послы – не только для того, чтобы помогать людям по зову сердца, но и чтобы не привязываться ни к кому в своём городе. Эрл не хотел боли, которой и так было достаточно в его жизни. Он не хотел нравиться девушкам и обзаводиться друзьями, ведь тогда ему пришлось бы слишком скоро их покинуть – и тем самым принести им долгие, докучливые, выпивающие силы и терзающие душу муки. Жизнь на Земле и так стала слишком сложной и тяжёлой, тяжелее и сложнее, чем когда-либо. Она вся превратилась в один сплошной груз, который нужно тянуть всю жизнь. Эрлу осталось уже недолго.
Серж не открывал глаз и, казалось, вовсе не дышал. Эрл аккуратно наклонился к нему и потрогал за плечо.
– Эй, брат, ты меня слышишь?
Сержу снились зелёные поля под голубым небом, первобытно-чистые пещеры и кристальные дожди, орошающие полевой клевер.
– Парень, ты жив? Проснись! Ты слышишь меня?..
Серж пробегал по светлой поляне, открытой всем ветрам. Шёл мелкий дождь, а ведь он уже почти забыл, что в мире бывают ветры и дожди. Вдруг откуда-то раздалось тихое, неуверенное эхо. Серж наклонился к земле и насторожился, вглядываясь в голубую даль своего сна.
Эрл присел возле Сержа и стал прощупывать пульс. Слабые, едва ощутимые толчки уведомили посла о том, что сердце Сержа ещё бьётся. Маленький мотор сокращался тихо и будто бы стеснительно, робко, боясь потревожить блаженный сон разума.
– Парень, проснись, ты же ещё жив!
Эхо было всё отчётливее; Серж шёл по затерянному полю вперёд и вперёд, он уже бежал, но всё равно не мог понять, откуда идёт звук. И вдруг из-за верхушек деревьев выскочило огромное солнце, слепящее и ядовитое. Этот будто бы колючий шар застиг Сержа врасплох, нанеся ему неожиданный удар, словно торопливый пешеход, внезапно выбежавший из-за угла. Его свет, не желая ранить, отозвался в глазах путника сильной и острой болью. Обожжённый и насквозь пронизанный белыми лучами, Серж быстро прикрыл веки.
Спящий человек едва заметно моргнул. Эрл с трепетом в груди приблизился к нему; предчувствие не обмануло – этот мужчина жив! Наклонившись и раздвинув руками русые волосы Сержа, Эрл со всей своей горечью стал бросать в него слова:
– Парень, услышь меня! Я пришёл, чтобы спасти твою жизнь. Не знаю, как ты оказался в городе, но ты можешь уйти, ты просто должен уйти! Брат, проснись, открой свои глаза, я прошу тебя, я заклинаю тебя!..
Закрыв лицо руками и прижавшись к земле, Серж уже не видел колючего солнца. Эхо по-прежнему раздавалось, оно было всё ближе и ближе. Кто зовёт его в этом прекрасном мире, кто смеет вырывать его из сна?! В голове гудело и звенело, как будто бы рой ос залетел в пустую область где-то в коре головного мозга… Серж зажал уши, пытаясь избавиться от звуков, которые приносили ему жуткие мучения.
Серж больше не моргал и не открывал глаза. Казалось, на минуту его лицо стало хмурым и будто напряжённым, но затем оно снова приняло выражение довольства и успокоения. Эрл тяжело вздохнул и уселся на землю рядом с ним, вглядываясь в бежевый туман на фоне ржавого горизонта. Он глубоко задумался и около часа просидел неподвижно; его сердце сжимала тяжёлая и горькая тоска.
Эрлу казалось, что время замерло здесь, в этом мире, где ни одна ветка не шевелится от порыва ветерка, а цвет неба не меняется день за днём. И что он, Эрл, никогда не умрёт, а навсегда останется в этом мгновении. Этот неизвестный мужчина в серой куртке так и будет спать – день, месяц, год, сотню лет, и всю вечность он проспит, а Эрл вечно будет щупать у него пульс и взывать к нему, но мужчина так и не проснётся. Наверное, ему сейчас хорошо – уж слишком у него безмятежное выражение лица. Значит, этот незнакомец проведёт свою вечность в раю, в раю светлого, блаженного сна… Ни одна пылинка не поднималась с дороги, пронизанной смертельным излучением. Вечность распростёрлась перед этими двумя и приняла их в свои объятия.
Наконец, Эрл достал фляжку с водой и увлажнил своё горло. Задумчивость неторопливо спадала, как спадает шаль с плеча юной девушки: сначала совсем незаметно, медленно, а потом какая-то мельчайшая складочка неведомым образом принимает на себя вес остальной ткани – и шаль уже летит с плеч и неумолимо падает на землю. Эрл всё ещё был в пелене своей задумчивости, но печальное очарование вечности уже ушло. Серж всё так же спал у его ног; Эрл последний раз попытался его разбудить, растолкать, переворачивая туловище и хлопая по щекам, – но попытка вновь оказалась неудачной. Тащить тело незнакомца с собой Эрл не мог – он сам был слабым и худым. Грустно вздохнув, Эрл закинул рюкзак за плечи и пошёл дальше, в глубь Радиадонежа.
…Эрл прошёл уже не менее двух километров, когда Серж проснулся, так и не увидев своего возможного спасителя. Только в голове звучало тонкое эхо, отражая едва уловимый голос, пронизанный любовью и состраданием.
Серж лениво привстал и посмотрел на небо, но не увидел пылающего солнца из своего сна. Упругая пыль едва спружинила вверх, когда Серж вытянул ногу, и снова улеглась, погружаясь в свою собственную вечность. И вдруг сон и реальность сложились воедино, закружились так же, как эта пыль – чтобы потом улечься, но прежде… Серж понял, что эхо звучало не во сне, это был голос из реального мира, пробравшийся в его райский мир видений.
Будто ошпаренный током, Серж вскочил и начал лихорадочно рассекать заброшенные улицы Радиадонежа, задыхаясь и не чувствуя боли в груди, вглядываясь в далёкие горизонты и ища глазами человека, который его звал. Путник не помнил его образа, даже не мог уловить, что именно говорил человек – но он отчётливо понимал, что кто-то искал и звал его, именно его! Для Сержа всё смешалось в одну большую сущность – любовь и отчаянное, страстное желание жить, обречённость и досада клокотали, пенились, взрывались изнутри... И теперь эта сущность твердила ему: только бежать, вперёд и вперёд!
Серж не плакал и не кричал, не рвал на себе волосы – его эмоции не выходили наружу, они все ушли в этот бег, в этот роковой поиск своего спасителя. Его сердце чувствовало, что это был далеко не случайный человек. И что он любит и ждёт, и очень грустит о его участи… Ноги уже подкашивались, но пыль всё равно взрывалась на безлюдных улицах и аллеях, где уже почти не осталось деревьев. Наконец, Серж не выдержал и в измождении упал у стены старого бетонного здания, обливаясь потом и остервенело вбирая в себя сухой воздух. Искра надежды ещё тлела в его сердце и горела мерным огнём, но Серж понимал, что не смог найти этого человека, который почему-то пришёл именно за ним. Сержа никто больше не любил и не ждал, но тот человек попытался вызволить несчастного, а Серж не смог пойти за ним. Он не нашёл своего спасителя.
Бежево-ржавое небо безучастно колыхалось вокруг, тишина окутывала пространство и забирала с собой все звуки. Серж положил голову на колени и закрыл глаза, предаваясь своей беспредельной грусти, потопляющей его душу под тоннами солёной воды.
…Наступала ночь, и небо стало чуть краснее, чем днём. Дороги и стены зданий стали будто темнее, на них легла едва заметная тень. Серж снова шёл по городу, но на этот раз он никуда не торопился. Вокруг стояли до основания разрушенные дома, лежали обломки стен и крыш – вещи из менее прочного материала при взрыве были буквально растворены в воздухе. В одном из зданий Серж обнаружил зеркальную поверхность; неуверенно и боязливо он подошёл к ней и стал вглядываться в своё отражение. Смерть действительно была к нему милостива – все ткани оставались здоровыми, а лицо сохранило былую стать и красоту. Но вдруг брови наспех подвинулись, уступая место недовольной морщинке. Серж обнаружил первые черты облучения. На его веках больше не было ресниц. Они выпали – все до единой.
Только теперь Серж окончательно понял, на что он решился, и тут же в его сердце грозно и шумно заклокотал страх перед неизвестной участью. Радиация тихо следует по пятам, она преследует, пытает, уничтожает! Эта болезнь уже проникла внутрь, она неотступна и неизбежна. И она уже обрекла своего незваного гостя…
Сиплый звук вырвался из груди Сержа и отозвался новой болью. Путник не хотел умирать, он любил весь мир вокруг – но не мог умолить смерть пощадить его. Но облучённые всегда умирают за два дня, это доказано. А между тем, уже кончался первый день Сержа в Радиадонеже.

3

Ночь прошла для Сержа и тяжело, и вместе с тем очень безмятежно. Сон больше не посещал его, зато появлялись странные боли то в суставах, то где-то внутри, под сердцем; но Серж всё равно бродил по городу, вдыхая его отравленный, но казавшийся свежим воздух. Слабый, хилый, иссякающий ветер немного приободрился и вышел на прогулку, а может быть – на свидание со своей возлюбленной. Так или иначе, чуть уловимые, но всегда резкие и приятно прохладные потоки воздуха будто бы выметали из мыслей всю старую, никому не нужную пыль.
Серж рассматривал постройки и уцелевшие растения, собирал камни и опускался в овраги. Ему нравилась прогулка по ночному городу, но в то же время страх, стройный и чёткий, не покидал души Сержа, заставляя всё время оглядываться и прятаться, не выходя на открытые дороги и пустоши. В Радиадонеже не было жителей, и даже мародёры сюда не совались, но кто знает, сколько таких же, как он, забрели в этот город? Неведомые, покалеченные и свободные, эти люди есть – или даже их нет в Радиадонеже? Пугающая неизвестность вкупе с инстинктом самосохранения подтачивала чувства и вызывала трепетное, уязвимое и колкое напряжение, от которого стыла кровь.
Прогулка то абсолютно не утомляла, то выжимала последние силы. Тревога внезапно настигала и так же внезапно уходила. Начались перебои в психике и осязании, но очень скоро всё опять приходило в норму. Серж успевал замечать новые боли – и сразу забывал о них, а потом опять вспоминал. И вдруг организм почувствовал просто невыносимую усталость. Ноги сами собой обмякли и грузно опустили тело в случайном месте.
Через несколько минут Серж снова заснул – таким же светлым любовным сном, как и до этого. Боль никак не проявлялась в его видениях, в его прекрасном идеальном мире, где жизнь не могла покинуть без прощания. Всю ночь Серж путешествовал по загадочным измерениям, и везде он находил счастливый покой. Видения ласкали и целовали его – прикосновением луча или ветра, внезапным озарением, которое возможно только во сне. И ни один знак из реальности не вырвал Сержа из прекрасного мира, в котором возможно всё, кроме боли.
***
Упругая пыль, будто отражавшая в себе небо, его больные, чахоточные цвета, нехотя поднималась вверх и снова опускалась, как поднимаются с постели тяжело больные люди, иссякающие среди белых простыней. Эрл шёл прочь из города, со светлой грустью оглядывая городские развалины и вглядываясь в горизонт. В его душе царила настоящая сумятица из чувств, мыслей, инстинктов – Эрл испытывал и лёгкий страх, и сожаление от осознания своей беспомощности и бесполезности, и захватывающее восхищение, которое не могло не возникнуть при виде завораживающей панорамы ядерного Радиадонежа. Но сильнее всего душу посла колыхало сильнейшее отчаяние, смешавшееся с обречённой надеждой. Эти чувства были вызваны встречей с Сержем, красивым мужчиной в серой куртке.
Эрл обязан был вернуться в лабораторию уже через несколько часов – и только поэтому посол сейчас шагал по дороге, ведущей из города, а не искал, обезумев, с пеной у рта того незнакомца, спотыкаясь о камни и порождая своим бегом порывы ветра. А как он хотел вновь увидеть его, как хотел наконец-то заметить бодрость в его теле, заглянуть в его открытые глаза!
Сердце Эрла волновалось, словно внутри завелись маленькие, но безрассудно смелые штормовые волны, готовые вот-вот выпрыгнуть на берег и разбиться, принося себя в жертву стихии. И, наверное, посол не терзал бы себя так жестоко, если бы на обратном пути он не прошёл вновь мимо той клумбы, на которой в первый – и единственный – раз увидел своего незнакомца. Дойдя до маленького участка с иссохшейся землёй, Эрл явно увидел, что Серж пропал. На том месте, где спал незнакомец, теперь были только едва различимые следы. Но сам путник исчез, не оставив ничего, что могло бы выдать его местонахождение.
И вот теперь, отправляясь в другой мир, прочь из Радиадонежа, Эрл не переставал четвертовать свою душу. Его довольно скудная, но одухотворённая фантазия разыгрывалась и снова и снова жестоко помогала послу казнить самого себя, а он не мог от неё защититься. Самые разные мысли – мысли-оправдания, мысли-желания и мысли-рассуждения – витали в его мозгу роем назойливых мух и не собирались отпускать свою жертву.
«Я обязан был ему помочь, и я чувствую, что этот человек далеко не случаен в моей жизни… Я многое повидал, но этого незнакомца я никогда не забуду!» – думал Эрл, попутно подсчитывая шаги.
Впереди уже виднелся небольшой лагерь, состоящий из трёх человек, не включая Эрла. Эти люди сопровождали посла и отправляли в штаб всю полученную информацию, а также сообщали о гибели других членов экспедиции, если такое вдруг случалось. Ведь если бы посол отправлялся в путь один и если бы в пути с ним происходило что-то непредвиденное, вся информация была бы утеряна. К тому же, в лагере находились носилки и современная аппаратура – на случай, если экспедиция обнаружит ещё живую жертву облучения и сумеет спасти ей жизнь.
– Эрл! – окликнули посла из лагеря. Крик, для пущей уверенности усиленный рупором, показался тихим и слишком быстрым. Да, в воздухе Радиадонежа такое сплошь и рядом…
– Вернулся! – коротко доложил посол, сотрясая воздух утопающим в атмосфере криком. 
Эрл приземлился рядом со своими сослуживцами и невольно отметил, как они похудели и побледнели всего за один день, проведённый в отравленном городе. «Наверное, и я сейчас хорош», – подумал посол и начал вынимать из рюкзака оборудование.
– Ну, день добрый! – стараясь придавать своему голосу оптимистичный, уверенный тон, обратился посол к товарищам.
– Добрый! – раздалось в ответ с трёх сторон сразу.
– Эрл, ты здоров? – деловито осведомился начальник экспедиции, включая диктофон и начиная запись.
– Относительно, – отчеканил посол и продолжил возню с обмундированием.
Ещё несколько минут все члены экспедиции управлялись с техникой, торопливо проводили первичное обследование посла, фиксировали необходимые данные в своих книгах. Когда основная информация была загружена в компьютеры и отослана в штаб, начальник устало-удовлетворённо вздохнул и бегло обратился к Эрлу.
– Поехали? – спросил он, одновременно сверяясь с разнообразными датчиками.
– Да, трогаемся, – подтвердил Эрл голосом, который едва не дрогнул, стушевавшись и сойдя до хрипотцы.  Но голос всё-таки не сбился, не погубил себя. Этот голос напоминал бегущего мальчишку, который споткнулся, но успел-таки выставить вторую ногу и сумел продолжить свой бег.
Машина тронулась и, набирая скорость, поехала среди ржавого неба к своему спасительному оплоту, к бастионам, которые всё ещё сдерживали осаду ядерного заражения. Трое сопровождающих связывались со штабом, суетились, выполняли привычные поручения. Они уже были готовы забыть об этой экспедиции – для них она была абсолютно такой же, как и все остальные. Только Эрлу не было ни спокойно, ни скучно – перед его глазами всё время всплывал образ незнакомца, спящего на земле.
Настраивая рацию и поспешно кодируя необходимую информацию, Эрл то и дело оглядывался назад, на волнующую панораму Радиадонежа, и в его душе всё никак не утихомиривались маленькие смелые волны.
***
Серж проснулся в прекрасном расположении духа. Реальность сразу же стала вытеснять из его сердца чувство полёта и наслаждения, но Сержу не становилось грустнее. На цыпочках подходил страх, трусцой кралась тревога, а благодать всё не оставляла Сержа. Человек с просветлённым лицом лежал на Земле и смотрел в небо, и тысячи мыслей проносились в его голове. Тело не давало о себе знать болями или помутнением рассудка, и Серж даже не вспоминал о радиации.
Сонный, но счастливый, Серж решил встать и снова пройтись по улицам Радиадонежа. Возможно, даже дойти до самого завода, на месте которого излучение всё так же могло пронизывать насквозь и уничтожать тело, не оставляя ни крупинки, ни кусочка кожи или маленького волоска от того, что когда-то было человеком. Что ему теперь терять? Неужели – один день жизни?
Уже собравшись опереться и подняться на ноги, Серж заметил странное ощущение. Он не чувствовал своей левой руки.
Подумав, что это опять помехи в осязании, Серж повторил попытку, но и она не удалась. Левой руки будто не было вовсе. Серж повернул голову. Его рука, как и у всех нормальных людей, была на месте и не выглядела каким-то образом повреждённой. Но подвигать ей всё равно не удалось.
Серж встал, опираясь на другую руку. Его начала охватывать лёгкая паника. Неизвестность повисла в воздухе и мучила его, а он никак не мог внести ясность в свой немой вопрос. Серж ещё раз осмотрел руку – всё было в полном порядке. По крайней мере, так казалось внешне. При помощи правой руки путник начал растирать пальцы, но чувствительность не возвращалась. И вдруг, ощупывая руку, Серж наткнулся на что-то твёрдое. Подозрительно твёрдое, совсем не похожее на кожный покров.
Подойдя к недавно обнаруженному зеркалу, Серж посмотрел на свою руку с тыльной стороны – и ужаснулся. Чуть ниже локтя и почти до запястья там тянулась дыра, не покрытая кожей и мышцами. Это была чистая кость, и даже крови на ней не было. До её белой поверхности можно было дотронуться пальцами – без всякой боли, без судорог и  нервных реакций. Вся тыльная сторона руки выглядела как котлован, вырытый на светлом песке. И никакой крови, только неровные края кожаных рытвин.
Шокированный, Серж отказывался верить собственным глазам. Он снова и снова дотрагивался до кости, но иллюзия никуда не исчезала. Медленно, но неумолимо в мозг Сержа входила мысль: это не иллюзия, это реальность. Он в Радиадонеже, городе, в котором сам воздух разъедает, уничтожает и потрошит, причём мгновенно и непредсказуемо. Сейчас он ещё ошалело рассматривает свою рану, а через одну минуту, вполне возможно, его сердце остановится навсегда; или отнимутся руки и ноги, и Серж будет вынужден мучительно иссыхать без питья и воды, не в силах дотянуться до своего рюкзака, оставленного всего в нескольких шагах; а может быть, радиация повернёт что-то в его сознании, и он доберётся до дома и подожжёт своё жилище… Или ещё, ещё…
Серж истошно завопил, сопротивляясь всему миру. Он кричал и кричал, зажмурив глаза и отказываясь верить. Отчаяние и страх, жажда жизни и дикая, кипящая ярость лились из него бурлящим водопадом, а он всё кричал, рассекая криком рыжее небо. Тишина поглощала звуки, но вопль Сержа всё равно уносился в мутноватую даль. Рука – уже только одна – тряслась в бешеном тике, кипучие слёзы лились из глаз бурливым ручьём…
Снова пришла уже знакомая усталость в ногах, но Серж переборол себя и не посмел сесть на асфальт. Ему казалось, что если он приземлится хотя бы на минуту, он сразу же лишится и ног тоже. Слёзы всё так же лились; Серж пытался утирать их, но не чувствовал руки – и солёное море снова выливалось, штормя и затопляя берега, безудержно накатывая опять и опять. Слишком невероятно. Слишком страшно. И слишком тяжело, чтобы смириться.
Нервная судорога согнула туловище пополам, и Серж упал спиной к стене, издав тихий стон. Он не мог больше ни кричать, ни плакать, он просто беспомощно замолк. А тишина всё так же беспристрастно наблюдала за маленькой согнутой фигуркой, которой почему-то было очень больно.
***
Ржавый вечер незаметным и непрошенным гостем вновь опустился на Радиадонеж. Подросшая тень уверенно шагала за Сержем, направлявшимся в глубь города. До завода оставалось пройти уже менее пяти километров. Звук шагов тонул в песке и пыли, никоим образом не выдавая незваного путешественника.
Смерч внутри Сержа уже улёгся, но самые противоречивые чувства всё равно играли в его душе неумолкаемой бурей. Аффекта больше не было – теперь Серж думал и размышлял, пытаясь смириться. Иногда он вспоминал о неведомом голосе спасителя и снова пытался его найти, но поиски не приносили ничего путного. Он не знал, что Эрл уже уехал из города – в Радиадонеже нельзя было долго находиться, а послу была всё-таки ещё дорога его жизнь. Уехал, так и не найдя людей для лечения. Ухал, ни на минуту не забыв о красивом мужчине, спящем на песке.
Серж всё шёл и шёл. На город опускалась ночь. До завода оставалось три километра.
Опустив рюкзак, Серж нагнулся, чтобы выпить воды. С трудом откупорил бутылку своей единственной рукой, поднёс к иссохшимся губам. Грустно, когда напитком завтрашнего дня становится пропитанная радиацией вода. Тем более, что этот завтрашний день может и не наступить.
И тут Сержа осенило.
Завтрашний день. Он вот-вот наступит, когда незримая луна перекатится на бочок и заново подоткнёт себе подушку. Но он, путник, облучённый с ног до головы, ещё не умер, хотя прошло два дня. Два дня, отмеренные учёными для всех без исключения жителей и гостей Радиадонежа. И вот он преодолел эти два дня, причём остался целым и здоровым, если не считать не такую уж катастрофическую плешь на руке.
Жгучая, пронизывающая до костей мысль заставила Сержа остановиться. Эспидиум, который мог люто и жадно мучить людей каждый миг до их смерти, помиловал его. И не просто помиловал, освободив от мучений – он подарил ему жизнь, самое ценное, что у него осталось. Так неужели это чудо? Неужели это светлый знак, знак того, что Земля возрождается, а ядерные бури больше не подкашивают людей?..
Искра надежды в сердце Сержа мгновенно разгорелась огромным костром, кровь стремительно побежала по венам, а в голову слабо ударил разряд тока. Серж поднял глаза к небу и оглядел бурый туман, раскинул руки и блаженно закрыл глаза. Светлая и безмятежная вера укутала его и закружила в своём вальсе, быстром и громком, необузданном, радостном; она смеялась и смотрела на него своими по-детски наивными глазами, улыбалась и протягивала руку! А Серж, счастливый и влюблённый, ловил её взгляд и щурился, как от яркого солнца, когда она взмахивала своими длинными бархатными ресницами. Уши ловили шелест её платья, а глаза не могли налюбоваться ликующим светом, исходящим от всего её существа…
Да, это чудо, думал Серж, танцуя. Это чудо! Земля больше не будет стоять на грани, балансируя между жизнью и смертью. И пусть ещё многое предстоит преодолеть, радиация утихнет, все раны заживут и будут забываться, как забывается всё на этой планете. А далёкие потомки будут опять видеть голубое, а не ржавое, небо…
Луна аккуратно перевернулась, посапывая, и утянула за собой одеяло. Настала полночь, загадочная и таинственная. Серж понял, что преодолел свои два дня. Не умер, как умирали остальные. Снова и снова лаская эту мысль в сознании, Серж смеялся и плакал от счастья, плакал и снова смеялся.
Его ещё долго не навещал сон, но, в конце концов, Серж уснул. Как всегда, во сне он был счастлив. За несколько секунд до того, как заснуть, он поймал себя на мысли, что никогда и нигде он не видел таких прекрасных снов. Только в Радиадонеже.

4

Элен мягко и неслышно шагала по гладкой, будто отутюженной траве. Серж всегда знал, что его жена не умерла, а ушла в какой-то другой мир. И вот теперь это подтвердилось. Очаровательная девушка, ещё такая молодая, сжимала в руках огромный букет роз и улыбалась. Серж подбежал к ней и жадно, бешено заключил её в свои объятия.
На огромной поляне, которая покрыла всю Землю, не было никого, кроме них – высокого мужчины с русыми волосами и девушки, которой было всего двадцать два года.
– Элен…
Их губы слились в упоительном поцелуе, руки переплелись, лаская друг друга. Серж тяжело вздохнул и взглянул в её нежно-голубые глаза, в которых отражалось безоблачное небо. Его охватила новая волна нежности, и он поднял Элен на руки и закружил, упиваясь своим безбрежным счастьем.
– Как ты, дорогой? – спросила Элен своим неизменно ласковым голосом, когда любимый вновь опустил её на землю.
– Элен, Земля спасётся, и я тоже спасусь вместе с ней! – сказал Серж и рассмеялся. – Представляешь? Элен… Больше не будет ничего. Никаких бедствий и катастроф! И мы снова увидим голубое небо! – Из глаз Сержа лились сладостные слёзы, а Элен тоже смеялась и сжимала его абсолютно здоровые руки.
– Серж, это чудесно! – Элен жмурилась, как жмурятся дети от яркого солнца. Звонкий и жизнерадостный, беззаботный смех лился по всей планете, освещая это мгновение, как само солнце освещает мир. Кружась по вселенной, два любящих сердца наслаждались своим счастьем во всей его безбрежности и невинности.
Но вдруг земля дрогнула. Серж, как вкопанный, остановился и отпустил руки Элен. Он стал напряжённо вслушиваться в ему самому ещё неведомые дали. Наконец, он припал к земле и почувствовал странную вибрацию. Что-то чужое, тяжёлое, чуждое жизни придвигалось к ним своими неподъёмными грозными шагами.
Элен не задавала ни одного вопроса. Внимательно и напряжённо она наблюдала за всеми действиями Сержа, боясь хоть чем-то нарушить их смятенный покой. Тревога нарастала, на лбу Сержа проступили задумчивые морщины. Нервы, как струны гитары, всё натягивались и натягивались, вот-вот собираясь лопнуть.
Наконец, Серж оторвался от земли и встал. За эти секунды он будто постарел на несколько лет. Живительная влага покинула глаза, кожа стала серой и прозрачной. При виде любимого на губах Элен застыл немой крик, а в глазах отразился тупой, бесформенный страх.
– Элен, уходи…
Человек на пыльной дороге едва приоткрыл глаза. Дымка сна всё ещё затягивала его сознание, но что-то острое, налитое свинцом, словно пуля, неизбежно прерывало его сон.
– Элен! – закричал Серж, сжимая веки и закрывая пылающие глаза, с титаническими усилиями сдерживая необъяснимый огонь, загоревшийся внутри и расплавляющий кости, опаляющий сердце и бешено электризующий нервы…
Глаза человека открылись, и в воздухе завис диковинный вопль. В диком исступлении Серж кричал, повинуясь страшным судорогам, охватившим всё его тело. Пульс участился в несколько раз, перед глазами плыли зелёные и красные круги. Сосуды нещадно лопались, пытаясь утихомирить приступ. Потерявший всё человеческое, Серж исступленно давил рукой в песок и бессознательно и страшно вопил. Сила, в сто раз мощнее его, прогибала и сжимала беззащитного человека, который только и мог кричать, ни за что уже не сражаясь и не выдерживая адского мучения.
Изогнувшийся в судорогах рот едва глотал сухой воздух, глаза вылезали из орбит. Мысли о смерти даже не успевали подойти к мозгу, как тут же подкашивались новым наплывом жестоких спазмов. И тут боль утихла. Серж, опустошённый, но спокойный, вновь смог сесть на Землю. Сознание вернулось, и Серж стал вспоминать, где он и почему он видел такой сон, что происходит – и откуда пришла эта варварская, всевластная боль.
Радиация, подумал Серж. Она всё-таки его не пощадила. Хотя он всё ещё жив, даже на третий день после облучения…
Так что же это? Чудо? Да, это всё-таки чудо, решил Серж. И судороги – это не так уж и важно. Они были – и прошли уже через несколько минут. Хотя такой боли он никогда в жизни не испытывал, но всё когда-то бывает в первый раз. Только слишком уж кружится голова, и слишком тошно где-то внутри, в области сердца.
Элен…
Серж встал и оглядел своё тело. Он обнаружил несколько новых проплешин на ногах, но не таких глубоких – ходить он ещё мог. Ногти стали почему-то толще и мягче. Волосы ослабли, и при любом движении головы русая шевелюра стряхивала изрядную порцию гибкой соломы на заброшенный асфальт. Но общее состояние было не таким уж и плохим. Серж внутренне улыбнулся и пошёл дальше.
До завода оставалось два километра, и там и решится судьба его обречённой жизни. Или же случится новое чудо.
Укоротившаяся тень аккуратно тронулась с места и отправилась вслед за Сержем к Радиадонежскому заводу.
***
А в это же самое время Эрл, посол доброй воли, сидел на кресле в одной из больниц, расположенной за тысячи километров от Радиадонежа. Вообще-то, он прибыл в исследовательский центр ещё рано утром, и для него уже давно отгремели шумные поздравления и объятия коллег по цеху. Но каждый прибывший посол должен был пройти медосмотр, зафиксировать своё состояние, занести данные в специальную книгу – и только потом получить разрешение на следующую поездку в местность повышенной опасности.
Именно из-за формальностей и поджимающих сроков Эрл и покинул Радиадонеж, так и не найдя странного мужчину, которого не сумел разбудить. А ему так хотелось вернуть бедолагу к жизни… При виде Сержа в душе Эрла сразу появилась какая-то странная любовь, смешанная с жалостью и всепрощением. Наверное, это были все те чувства, которые всегда ютились в молодой груди, но Эрл каждый раз останавливал их, боясь направить на окружающих. И вот теперь они вылились, выплеснулись, взломали тесную грудную клетку – и напористым потоком вырвались на волю, сметая всё на своём пути! Но и это чувство не нашло своего мимолётного отклика, поэтому Эрл пытался забыть и заглушить в себе слабую боль, загасить разбушевавшийся огонь.
И вот теперь Эрл уже полчаса скучал в коридоре, невольно вслушиваясь в назойливый писк приборов и непривычно долгий гул какого-то нового аппарата, появившегося в больнице совсем недавно. Как же долго нужно ждать эти бумажки с отчётами! А ведь потом ещё надо разносить их в другие лаборатории, занимающиеся исследованиями ядерных реакций… Сплошная скука, но никуда не деться. К тому же, Эрл сам понимал, что всё это очень важно.
Пальцы начали отбивать незамысловатую мелодию, голова склонилась вниз. Хотелось сейчас же уснуть, уйти в мир своих эфемерных грёз и не просыпаться несколько суток кряду. Раньше такого состояния Эрл у себя не наблюдал, но чего же он хочет? Радиация уже давно без спроса оккупировала его тело.
Когда посол доброй воли уже был готов уснуть прямо в кресле, из-за двери, наконец, вышел врач. В его руках находилась большая стопка самых разнообразных бумаг с изображением витиеватых диаграмм, сложных графиков и ломаных линий. Среди всех этих изображений обнаруживались и комментарии профессора: кое-где – напечатанные, кое-где – написанные от руки.
– Эрл! – громко, почти крича, произнёс врач, хотя юноша сидел в нескольких шагах от кабинета.
Посол разу же стряхнул с себя покрывало дрёмы и быстро поднял вверх уставшие глаза.
– Да? – Эрл уже немного волновался, как и всегда перед раздачей результатов.
– Вот твои результаты, – сказал врач, протягивая стопку Эрлу. По его голосу было непонятно, чего стоит ожидать – хорошего или, напротив, самого худшего.
– Спасибо, – сухо ответил Эрл, хотя его пульс уже начинал набирать обороты.
Врач передал послу стопку бумаг и пошёл дальше по коридору, а Эрл с лёгким волнением посмотрел на первый лист. Там была только карта – имя, фамилия, место проживания. Диагноз следует искать дальше, на следующих страницах.
Пульс зачастил, зубы сжались в нервном неровном оскале. Взгляд, насильно прикованный к белому листку, словно сопротивлялся тому, что мог бы обнаружить дальше. Но будущее не остановить и не предупредить… Подождав пару секунд и безуспешно попытавшись угомонить сердце, Эрл всё-таки открыл страницу с диагнозом.
***
Громадное здание завода тяжело громоздилось на земле перед Сержем, как измученный тяжёлый ношей атлант. Среди кремово-рыжей пустоши повсюду виднелись обломки стен и ампутированные балки здания, которые больше ничего не держали, а только томились в вечном заржавелом унынии. Ступеньки, ведущие в никуда, неожиданно обрывались, сотни наполовину сожжённых или прогрызенных кислотой проводов безжизненно возлежали на полу. Кое-где оставались ещё оконные решётки, которые слепо вглядывались в пустоту, но сами окна уже давно ушли в небытие. На земле безмолвно умирали миллиарды мелких крупинок, обломков и кусочков того, что когда-то было прочнейшим железобетоном.
Серж оглядел ошеломляющие своей масштабностью руины, которые протянулись чуть ли не на километр вперёд. Радиадонежская станция сама была целым городом, далеко простирающимся и изуродованным людьми, как и все города. Где-то среди булыжников виднелось подобие тропинки. Серж пошёл по ней, озираясь по сторонам и разглядывая отходы деятельности человека.
Приблизившись к стене, Серж едва успел увернуться от камня, полетевшего ему под ноги – стены реагировали на малейшую вибрацию изнутри. Новая волна страха разлилась по полноводным венам. Надо быть осторожнее, сказал себе Серж. Он не умер от радиации, которая ещё никого не миловала. И было бы очень глупо теперь погибнуть из-за булыжника, которому вдруг вздумалось спикировать на голову своему незваному гостю.
Стараясь держаться подальше от стен, Серж направлялся всё дальше и дальше. Под ногами почувствовалось слабое шевеление. Крысы. Почти единственные существа, которых не убивает радиация. Но в Радиадонеже и их слишком мало. Глухонемой, слепой, мёртвый, наглухо закрытый сам в себе город не любит встречать странников с распростёртыми объятиями.
Слабые шаги распугивали грызунов, никогда не видевших человека. Тень медленно покрывала их и вновь ускользала, оплодотворяя крысиные мозги миллионами зародышей немых вопросов. Серж подходил к разрушенному реактору.
Ещё всего несколько шагов. Десять, девять.
Он ещё жив.
Восемь, семь.
Смерть не торопится забирать ещё одну душу.
Шесть.
Тишина.
Пять.
Только крыса жалобно пискнула – и снова скрылась в подземелье. Никаких признаков того, что вновь придёт утренняя боль.
Четыре.
Реактор уже совсем близко.
Три.
Смерть, где ты?
Два.
Реактор уже на расстоянии вытянутой руки.
Один.
Серж усмирил шквальный пульс, изводящий его изнутри, и сделал последний шаг к тому месту, откуда всё началось. Он был готов встретить смерть лицом к лицу – но она сама опаздывала на свидание, как все девушки опаздывают на верные встречи со своими половинками. Странная улыбка едва заметно тронула сердце. Серж прикоснулся к реактору. Ничего. Только руки странно зудят, как после укуса комара. Мелочи…
– Эспидиум… – прошептал про себя Серж и вновь притронулся к реактору.
Один раз – ничего не значит, думал Серж. Сейчас его обязательно обдаст кислотой, и он будет мучиться, заживо разлагаясь на полу станции. Или сердце вдруг остановится, не успев почувствовать боли. Но смерть уже наверняка возьмёт его за руку и поведёт за собой, обдав, как ледяной водой, своим мёртвенным поцелуем. Но ничего этого не произошло. Ровным счётом ничего.
Зато через пару секунд опять пришла мысль о чуде. Она вновь разыскала своего путника в этом Богом забытом городе и посетила, нежно укутав своими тёплыми руками. Серж улыбнулся ей и прикрыл глаза, не смея поверить своему счастью.
Он уже не сомневался в том, что Земля воскресла. Радиация больше не убивает людей. Мир спасён, но пока непонятно, почему и кем.

5

– Вот чёрт… – прошептал Серж, наблюдая, в каком состоянии находилась его провизия.
Вода в рюкзаке, припасённая с расчётом на два дня, почти закончилась. Серж снова чертыхнулся, тяжело вздохнул и отправился искать что-нибудь, чем можно было утолить жажду. Да уж, горько усмехнулся он про себя, в том, что смерть его пощадила, есть свои минусы. Вот – вода заканчивается…
Аккуратно перешагивая через распластавшиеся на земле глыбы и стараясь не наступить на юрких серовато-бурых крыс, Серж пошёл на поиски хоть какого-нибудь водоёма. Он не надеялся найти в безжизненном городе воду, но, судя по всему, какие-то подземные источники здесь существовали. Иначе как объяснить то, на дорогах всё ещё встречалась зелёная трава?
Среди серых развалин и пыльных деталей разлагающихся механизмов, обрывков проволоки и проломов в асфальте, уходящих в вечную подземную даль, Серж нашёл старый водопроводный кран. Он не думал, что водопровод ещё работает, но попытка – не пытка. Единственной рукой путник взял бутылку, подставил к крану и попытался включить воду. Кран противно скрипнул и опять замолчал, не выдавливая из себя ни одной капли живительной влаги. Текла минута за минутой, а кран так и не принимался снабжать Сержа питьём.
Путник уже хотел отвернуться и уйти, безрадостно обдумывая, что ему делать дальше. Но тут из беспросветной дали водопроводных труб в бутылку упала одинокая капля.
Моментальное озарение на полном ходу врезалось в Сержа и обдало его радостью. Губы самопроизвольно открылись, издавая радостный вопль. Веки поползли наверх, всё лицо застыло в отчаянно-счастливой физиономии. Да! Здесь есть вода! Чудо никогда не закончится – да, теперь это чудо, настоящее чудо!..
Но тут же разбушевавшуюся надежду утихомирила строгая и беспристрастная логическая мысль. Будет ли ещё вода? Одна капля ничего не значит… Серж уже не ликовал, он настороженно ждал. Вода больше не лилась, но одна-единственная капля уже говорила о многом. Брови нахмурились и спустились ниже, глаза уцепились за неуклюжее железное устройство. В мозгу буйной оравой нашкодивших ребят суетились шумные мысли, но Серж отгонял их, как назойливых мух. Внимание напряглось до предела, в нервах будто засвистел слабый ветерок.
И тут вторая капля упала в бутылку, всколыхнув мутноватое дно.
Теперь всё, пронеслось в мозгу у Сержа. Жизнь любит его, она не собирается покидать своего любимого человека. Сердце билось отчаянными скачками, будто внутри этой маленькой темницы из плоти и крови сидел в неволе одинокий голубь. Птица остервенело билась о стенки, пытаясь прорвать ткань, только бы выбраться, и как можно скорее! Голубь бился о сердце крыльями и клювом, царапал ткани когтями и врезался в них зобом… Яростная волна тепла хлынула в голову, кровь будто поднялась до неведомого порога, преодоление которого сулило бесконечную небесную радость – и счастье.
Капнула третья капля. Серж плакал, вглядываясь в бутылку, внутри которой, как ему казалось, уже расходились миниатюрные водяные круги. Дивная птица билась в сердце всё сильнее и сильнее, нарушая все законы, возможные внутри человеческого организма. Чудо играло и танцевало, переливаясь всеми цветами радуги. Серж всхлипывал, как ребёнок. Его жизнь была спасена. Да, с ним случилось самое настоящее чудо.
На исходе третьего дня живой и тёплый человек с горящей верой в груди собирал свою воду по каплям и протягивал к небу единственную руку.
***
Эрл едва удерживался на месте, всё время перемещаясь по комнате и торопливо складывая в рюкзак самые необходимые вещи. Как же долго он ждал этого момента! Прежде чем ему выдали разрешение на поездку в место повышенного облучения, пришлось обить множество порогов, принять участие в нескольких новых исследованиях, сдать чуть ли не литр крови… Но теперь всё позади, и Эрл снова поедет в Радиадонеж.
Однако эта мысль не приносила Эрлу радости, напротив, она угнетала и окутывала атмосферой тяжёлого уныния и мрака. И на это были более чем серьёзные причины. Самой главной причиной были воспоминания о Серже, которого Эрл так и нашёл. Посол уже видел перед глазами, как его незнакомец мучительно умирал, лишённый спасения, находившегося столь близко! И при каждой такой картине, вдруг являвшейся у него перед глазами, в душе Эрла разносились горькая боль и раскаяние. Теперь, по прошествии суток, ознаменовавшихся для посла сильнейшим моральным терзанием, Эрл был уверен, что он мог сделать хоть что-нибудь, что он просто недостаточно старался, просто вовремя не угадал нужного действия или слова. Такие мысли пытали его ежечасно и ежесекундно, и Эрлу почти не удавалось избавиться от них. Даже во сне посол увидел незнакомца, лежащего на клумбе, и тогда в его душе пробудилось множество противоречивых чувств – от детского умиления до самых тяжёлых угрызений совести.
– Две бутылки воды, консервы… Фотоаппарат, – бормотал Эрл, повторяя названия вещей, как волшебную мантру, и с этими словами всё новые и новые предметы погружались в тканевое нутро рюкзака.
А может быть, Серж ещё жив? Может быть, вопреки всем законам, Эрл всё-таки успеет его спасти и дать ему шанс? Сейчас так хотелось верить в это, так хотелось надеяться и ждать!
– Рация, планшетный компьютер…
Конечно, ведь не может быть, чтобы жизнь Сержа так оборвалась! Хотя бы потому, что в Радиадонеже вообще не было людей… Может, это был и не человек? Тогда кто, ангел? И если он ушёл не в пустоту, то, может быть, в рай?
– Блокнот, карандаш…
Нет, все эти надежды и мечты нереальны, они только бередят душу! Как же мучительно делать свой выбор, когда знаешь, что шансов почти нет. И когда знаешь, что придётся играть, балансируя между жизнью и смертью!
– Куртка, ключи от машины…
Эрл, едва отвлекаясь на свои светлые мечтания, снова почувствовал, как к нему подступает пугающая, давящая туча, наполненная тоской и угрызениями совести. Море разыгралось настоящим штормом, и корабль разлетался в щепки. Посол заживо хоронил себя под неподъёмным грузом мучительных терзаний, душевной боли и хищной мигрени.
Тем временем, рюкзак был заполнен всеми необходимыми вещами. До выхода оставалось всего несколько минут, и мысль об отъезде немного оживила Эрла. Посол посмотрел на часы и, надев рюкзак, спустился вниз.
Проходя по ступенькам лестницы и заходя в машину, Эрл уловил дуновение слабого ветерка, как будто способного оживить прошлое, повернуть время вспять и изменить ход истории. Не истории мира – нет, это слишком сложно, да и зачем? Всего лишь истории одного человека, который, как случайная щепка, теперь плыл по волнам Радиадонежа, не давая себя потопить.
Эрл поймал себя на новой, свежей мысли, так и пышущей своей игривой молодостью,  и впервые за целые сутки его губ коснулась улыбка. На душе стало легко и светло, будто солнце вышло из-за туч и пригрело море, успокоив шторм. И даже другая, не менее значимая причина, из-за которой Эрлу было нелегко на душе, больше не так терзала, нещадно напирая изнутри.
***
К началу своего четвёртого дня Серж набрал целый стакан воды, который жадно, с неиссякаемым удовольствием осушил за несколько секунд. На душе было легко и спокойно, радиация словно навеки ушла из мира, а в бутылку капали всё новые и новые капли. Иногда по телу осторожно и невесомо, будто на цыпочках, проходили странные, прямо-таки чудаковатые колики, но Серж не обращал на них никакого внимания.
Еды в рюкзаке было ещё немало – консервами он запасся от души. Источник воды только что был обнаружен. И крыша над головой есть, к тому же, не надо бояться холодов, ведь в Радиадонеже почти никогда не бывает заморозков. Серж блаженно улыбнулся и решил, что теперь заброшенный завод станет его новым домом. И пусть пока этот дом предстаёт молчаливым и диким, как маленький зверёк, успевший пожить на воле и отвыкнуть от людей, Серж приручит это мрачное место и откроет его истинную душу, доверчивую и скромную, умеющую любить и верить.
На ум Сержу пришла старинная легенда о Сергии Радонежском, святом из России, который жил на Земле почти девять веков назад. Этот мужчина был ещё юношей, когда поселился совершенно один в маленькой, сиротливо пригибающейся к земле хижине посреди широкого, могучего леса. Но юноша выжил, и даже более того – узнав о его выдающейся, просто-таки невероятной подвижнической жизни, в лесу стали селиться другие люди.
Так выросло знаменитое село Радонеж, которое до сих пор чтут местные верующие. Их, впрочем, осталось немного – в XXIII веке большая часть населения выбирала для себя атеистические взгляды. Но были ещё на Земле и христиане, которые ревностно оберегали свои лучезарные святыни и совершали паломничества в благодатные места.
Серж улыбнулся небу – в его голову пришла лучезарная, вдохновенная мысль, которая вновь наполнила его благословенным теплом. В эпоху ядерных катастроф стали короче не только жизни; стали короче и имена. Люди привыкли торопиться мыслить, торопиться жить – и торопиться звать друг друга. Они разучились ласкать именами, нежно размягчая, как кусочек тающего мороженого, под языком слетающее с губ слово. А ведь Серж – это тот же Сергий. Только теперь не Радонежский, а Радиадонежский.
Пройдёт минута, и следующая минута, а затем и час, желанный и долговечный час, до которого, вопреки прогнозам, Серж всё-таки дожил. А он всё не умрёт, ведь смерть оставила его. Заблудший путник научится добывать себе другую, более быструю и верную, воду – например, найдёт подземные источники. Еды на первое время хватит, а потом и с ней он что-нибудь придумает. Дни будут течь за днями, и чудо упорно будет продолжаться, освящая закупоренные вены времени. А потом о жизни Сержа прознают в мире людей, и первые учёные потянутся в Радиадонеж. Там они зафиксируют падение уровня радиации, и Земля вновь начнёт оживать – не только в реальности, а главное – в умах и воззрениях людей, которые уже похоронили свою родную планету, выеденную их же собственными руками… А потом, потом…
Серж с пьяными, всепоглощающими слезами упал на колени. Бездны глаз затягивали в себя бежеватое небо, которое наверняка уже прощалось со своим радиоактивным маревом. Это был настоящий океан, который вмещал в себя всё – от мельчайшей крупинки человеческой кожи до утонувшей навеки цивилизации, выращенной и вскормленной тысячелетиями. И этот океан всё выходил и выходил из берегов, снося всё на своём пути в ожидании всемирного потопа… Весь мир вокруг лихорадочно звенел в приступе глобальной паранойи.
Серж никогда не верил в Бога, он и сейчас не верил. По крайней мере, он рыдал не из безудержной любви к какому-то бородатому дяденьке, который сидит на туче и управляет миром. Сержа сотрясала ослепительная вера, которую он и сам понять не мог, вера в нечто – или в ничто; это было не поддающееся никаким старинным законам, до боли глубинное и тонкое чувство, сама сущность, которая позволяла человеку оставаться человеком. Заложенная с рождения в каждом представителе человеческой расы, эта сущность греет душу даже в самые трудные и невыносимые часы жизни, а потом – в самый непредсказуемый момент – вдруг вырывается, неудержимая и неколебимая, стройная, огненная и неимоверно жаркая, как целая вселенная! И она вырывается из сердца высочайшим огненным столпом, поднимающим до седьмого неба каждого, кто только не боится к ней прикоснуться, кто только готов принять её неведомую светлую силу, кто умеет любить – и умеет верить даже через боль…
Это была величайшая любовь ко всему миру, великое счастье за каждого человека – и счастье от сознания бесконечного светлого будущего. Серж всё рыдал и рыдал, упиваясь и мучаясь этим невыносимым счастьем. Птица в сердце, казалось, уже пробила свою темницу, как скорлупу, чтобы вылупиться на свет невинным и девственным птенцом.
– Боже! – закричал Серж, сотрясая и навсегда прогоняя прочь занудную тишину. Он не звал какое-то всевышнее существо – в этом крике для него вылились воедино вся его слепая благодарность и несказанная радость, вечное ощущение жизни и чувство безоблачного полёта в далёкой голубой вышине, которая, казалось, вот-вот откроется его глазам.
Крысы стремительно и дико сбежались на крик странного и страшного существа, слишком высокого и мощного – для них. Но теперь это существо выглядело размягчённым, как вата, намоченная в воде. Крохотные мозги зверьков отчаянно перерабатывали поступающую информацию, заставляя кончики ушей ходить туда-сюда в полубезумной нервной привычке.
– Боже! – исступленно вопил Серж, не поднимаясь с колен. – Я живу! Это… Это… – задыхаясь и едва подбирая слова, мужчина закрывал глаза и вновь открывал, тяжело дышал, поднимая на своей груди неимоверный груз своего чуда. – Весь мир… Я не верю, я не верю!!!
Хрип переходил на стон. Серж не чувствовал глаз и губ, не чувствовал языка, не чувствовал ни одной, даже самой мельчайшей, клеточки в своём теле. Сознание, перешедшее многие грани, вскипало на медленном огне. Слова начали складываться в предложения и вылились в жаркую молитву, обращённую ко всему миру.
– Боже! Спасибо за то, что я живу! Спасибо за то, что даровал спасение всей планете! – кричал Серж, который не верил в Бога, да и о религиях почти ничего не знал. Молитва была для него выражением чувства, которое не облекается в слова – и одновременно может быть облечено в любые формы. – Я знаю, что на Земле снова воцарится покой! Я верю, и спасибо тебе, Боже, за эту веру! Господи, как же я счастлив, мне кажется, что я сейчас умру от счастья! Меня просто разрывает моё чувство, и я знаю, что это продлится навек! Что этот город – и весь мир – будет спасён! Время меня пожалело, и теперь я знаю, что моя жизнь продолжается! И я знаю, что я снова встречу вечер, а за ним – рассвет, и что сегодня будет сегодня, а завтра – будет за…
Вдруг неожиданный спазм перехватил горло Сержа, впившись в гортань острыми железными когтями. Мужчина, который ещё минуту назад возвысился до небес и был неуязвим для всего мира, теперь беззащитно корчился на полу. Серж так и не успел ничего понять, задохнувшись от неожиданного удара в спину. Руки обмякли, а колени, поддерживающие тело, грузно опустили его вниз. Лишь слабые нервные реакции только успели направить свои запоздалые сигналы мышцам, не получив ответа, – и всё.
Эспидиум.
Он оказался намного коварнее, чем кто-либо мог подумать.

ЭПИЛОГ

Эрл уверенно и печально шагал по дороге, по которой, казалось, не ходили уже тысячи лет. Но молодой посол доброй воли был уверен, что за несколько дней до него эту дорогу уже прошла, по крайней мере, одна пара стойких ног. Эта мысль впервые ошпарила его своим раскалённым порывом, когда он увидел в придорожной пыли чёткий след. Этот след, очевидно, был оставлен совсем недавно. Вслед за одним следом Эрл нашёл множество других, которые мертвенно простирались узкой тропинкой незамеченных знаков. Дорога вела к Радиадонежскому заводу – самому радиоактивному месту на Земле, где, говорят, обитала и развлекала себя случайными жертвами сама Смерть.
Послам запрещалось ходить в центр города, но это место всегда манило и притягивало к себе, как запретный плод. И Эрл не нарушил бы запрет, если бы не последнее обследование. Результаты показали, что молодому человеку осталось жить не больше недели.
Когда Эрл впервые услышал приговор, в нём зашевелились самые противоречивые чувства. С одной стороны, было очень больно и душно от мысли, что вот-вот придётся оставить этот мир и уйти туда, откуда никто ещё не возвращался. Но, с другой стороны, только тогда и начинаешь ценить жизнь, когда теряешь её последние крупицы, когда она вот-вот выскользнет у тебя из рук – а ты так её больше и не поднимешь своими холодными пальцами. И тогда Эрл решил, наконец, осуществить свою давнюю мечту и добраться до реактора. А заодно и найти того самого мужчину, хотя уже не надеялся увидеть его живым.
Эрл сосредоточенно всматривался в следы, и множество тяжёлых и грузных, как десятикилограммовый рюкзак за плечами, мыслей всё не покидали его сознание. Эрл догадывался, чьи это отпечатки в заброшенной небом пыли. Дыхание от этих догадок становилось словно придавленным, невольным, скованным. Каждую секунду Эрл ждал. Ждал того, что меньше всего желал увидеть.
Тропинка следов не обрывалась и вела прямиком к реактору. У Эрла пересохло в горле, начался нездоровый озноб, но посол думал о питье в последнюю очередь. Он шёл и шёл вперёд. Вот и показался реактор. Вот до него уже осталось десять шагов.
Но Эрл так и не сделал этих шагов. Он остановился, как вкопанный, и застыл каменным атлантом, на которого обрушилась вся тяжесть извечной Вселенной. В дальнем углу лежал тот самый мужчина в серой куртке.
– Брат!!!
Гулкий крик утонул в тишине. Его скомканные обрывки уже перерабатывали в своих воспалённых мозгах ядерные крысы.
– Брат! – Эрл одним ловким движением перевернул Сержа на спину. Кожа на конечностях путника была обглодана радиацией и зубами крыс, тут и там виднелись незаживающие шрамы. Глаза были плотно закрыты иссиня-белыми, но всё ещё не внушающими отвращения веками. Без ресниц.
Эрл встал на колени и стал прощупывать пульс. Сжатые пальцы дотронулись до запястья и начали монотонно считывать информацию. Умелые ладони медика сразу же поняли, что держат мёртвые руки отошедшего в мир иной, хотя мозг ещё долго отказывался принимать информацию.
Отупело сидя на Земле и глядя в закрытые глаза Сержа, Эрл нудно отгонял мысли, которые лезли ему в голову. Но одна из них всё-таки пробралась внутрь, воровато юркнув под кору головного мозга. Странно, думал Эрл. Он абсолютно не знает этого человека, который сейчас уже видит райские сны. Он ни разу не говорил с ним, ни разу не дотронулся до него своим словом или окриком. И теперь он, Эрл, посол доброй воли, безмерно скорбит по этому незнакомцу, который так строго и возвышенно глядит на него с высоты своего вечного сна.
От одной этой мысли душу моментально пронзило тонким и печальным остриём боли. Из глаз брызнули безотчётные, рьяные слёзы, и Эрл бессильно зажмурил свои остекленевшие глаза.
Но открыть веки он больше не сумел. Эспидиум тихо подошёл к нему сзади и вонзил свой меч аккурат между лопаток. В тот же миг сердце Эрла разъело кислотой. Он так ничего и не почувствовал, безжизненно и блаженно упав на песок рядом с незнакомым, но таким красивым мужчиной в серой куртке.