Шёпот

                Предисловие
    Повесть-сатира, повесть-аллегория, пропитанная абстракционизмом и собственным видением недалёкого будущего некой республики Пекадо. Не пытайтесь искать совпадений, не пытайтесь прочувствовать всю полноту ситуации. Красивая картинка, в которой хочется немного пожить – это не про «Шепот». Ввиду того, что работа не предполагалось, как нечто большое, многие моменты оставляют налёт незавершённости и недосказанности. Это нормально. Относитесь к этому так же лирично, как к недостроенному дому: его начатая красота достойна совершенного завершения, но уродливая незаконченность заслуживает только демонтажа. Присутствует ненормативная лексика, которую считаю нецелесообразным убирать. Из песни, как говорится, слов не выкинешь. Неприятного Вам чтения.
«Никогда не презирайте слабого детёныша. Он может оказаться детёнышем тигра.»
                Монгольская пословица
Вы оборачиваетесь, когда закрываете за собой дверь? Тяните ли вы её на себя, чтобы она закрылась быстрее? Боитесь ли вы, что кто-нибудь, кого вы особенно не хотите видеть, войдёт за вами следом? Он будет смотреть Вам в глаза. Волна страха накроет всё ваше тело, но дрожащие слабые пальцы сожмутся в кулаки так, что покраснеют фаланги. Вы будете смотреть ему в лицо. Ненависть будет обуревать вами. Выпяченная челюсть, наглая ухмылка, которую вы сотню раз видели в ночных кошмарах. Эта физиономия теперь красуется в вашем поле зрения. Возможно, вы ходили к психоаналитику. Возможно, вы пытались забыть всё, что связанно с этим человеком. Пили антидепрессанты, старались реже выходить из дома, забывались с помощью алкоголя. Но что бы вы ни делали, этот момент может настать всякий раз, когда вы закрываете дверь. Каждый раз, как вы достаёте ключи и копошитесь возле панели домофона. И всё-таки, вы оборачиваетесь? Вам есть что скрывать? Вам есть от кого скрываться?
Он лежит в ванне уже второй час подряд. На стиральной машинке стоит прозрачный стеклянный стакан с двумя кубиками льда, наполненный дешёвым Брэнди, а на полу ещё три пустых бутылки того же пойла. Его подташнивает, но рвотные рефлексы с лёгкостью заглушаются сигаретным дымом. Короткие русые волосы, брови, тупой подбородок – всё покрыто белой пеной. С каждым его движением вода плещется на пол, проникая в щели между керамическими плитками. Из зала громко доносятся слова песни.
«Sweet dreams are made of these
Who am I to disagree?
Travel the world and the seven seas
Everybody's looking for something»
Тёмно-синие глаза пялятся на смеситель, из которого тонкой струйкой всё ещё бежит тёплая вода. Пепел падает прямо на мокрые колени. В его горле стоит ком. Так сильно хочется что-то сказать, но нет ни желания, ни сил выдавить из себя хоть слово. Глаза закрываются, веки тяжелеют. Голова опускается на край ванной. Он сползает всё ниже и ниже и, вскоре, оказывается совсем под водой. Кислород выходит из лёгких в виде пузырьков на пенной водной глади. Как красиво. Проходит десять секунд, двадцать. Вдруг что-то тянет его на поверхность. Жадный глубокий вдох вновь наполняет грудь. Глаза щиплет от пены: они стали красными. Темноволосая девушка держит его за подмышки. Она что-то кричит, что-то насчёт того, что нельзя разбрасываться жизнью. Что это божий дар, и что за последнюю неделю это уже пятый раз, как он пытался покончить с собой. Её чёрная вискозовая юбка намокла. Намокла вместе с белоснежной блузкой из искусственного шёлка. Намокла вместе с её большими серыми глазами, из которых ручьём текут слёзы. Она рыдает навзрыд, крепко сжимая его голову в своих объятьях.
-Я не хочу больше жить. – Бормочет Безымянный.- Я не хочу больше жить.
Она говорит без умолку о том, что они справятся, пройдут через все тяготы и невзгоды. Твердит о том, что сейчас никому нелегко, особенно ей, зная, что он может повеситься, или броситься под поезд. Ропщет, как страшно оставлять его одного даже в туалете, или в ванной, особенно после того раза, как он вскрыл вены бритвой, сидя на толчке. Её слёзы капают прямо на его мокрые волосы, сердце выпрыгивает из грудной клетки, а тело содрогается с каждым новым всхлипом. Внезапно за окном раздаётся вой полицейской сирены.
Бросить оружие. Я приказываю бросить оружие. - Голос по рации.
В ответ говорят стволы, выплёвывая острые пули в сторону блюстителей закона. Чьё-то тело с криком грохается об землю. Раздаётся женский вопль, а за ним вновь череда из малокалиберных ружей. Вой сирен усиливается, а вместе с ним и «кольцо правосудия». Неожиданно раздаётся автоматная очередь, раздробляя всё живое и неживое на своём пути.
Девушка прижимает Безымянного ещё крепче, прикрывая ладонями его уши.
-Что же это делается такое, Господи. – Вымаливает она, утирая слёзы.
Вскоре всё заканчивается. Непрерывная канонада сходит на нет, а рёв полицейской сирены сменяется шипением раций. Всё стихает. Девушка смотрит на розовые часы на правой руке.
-Вставай, Солнышко. Вставай.
Парень нехотя поднимается и садится на край ванной. Брюнетка достаёт полотенце с сушки и вытирает его мокрое пенное тело. Затем она оборачивает его и усаживает на диван.
-Сиди, зайчик, я сейчас принесу тебе чай.
Чёрный горячий чай по мановению волшебной палочки оказывается у него в руках. Всё тело трясёт – его явно знобит от происшедшего и от немалого количества алкоголя в крови.
Она переодевается. Теперь на ней чёрные капроновые чулки, сиреневая хлопковая блуза и синие джинсы. Девушка смотрит на него, Безымянный упирается глазами в пол.
-Знаешь, я понимаю, что ты чувствуешь, но…
Он давит на красную кнопку на пульте управления. Кричит телевизор.
-Вы знаете, - начинает седовласый толстячок в синем строгом костюме, - стремление к саморазрушению – это естественный процесс. Как говорил великий Зигмунд Фрейд: всем живым организмам свойственны противоположно направленные стремления к саморазрушению и самосохранению. Это заложено в нашей природе.
Старик прокашливается, а мужчина сорока лет напротив, закинувший ногу на ногу, удивлённо спрашивает: - Вы хотите сказать, что наркомания, алкоголизм, суицид – всё это нормально?
-Ну, посудите сами. Если двадцать лет назад на наших улицах были так называемые «бандитские разборки», десять лет назад пошёл гигантский рост подростковой преступности, то теперь при мысли о человеке с оружием в руках мы думаем о СРНП, или полицейских. Почему? Да всё потому, что у каждого поколения есть своё желание приложиться к смерти ближнего, вкусить запретный плод братоубийства. Нам нужно убивать точно так же, как есть, спать, опорожнять кишечник и мочевой пузырь, заниматься любовью и так далее. Стремление к агрессии и разрушению определяется инстинктами смерти, так называемыми танатос. Как только закончится волна квазиреволюции в столице и регионах, то наступит другая волна с ещё большими людскими потерями и жертвами.
-Послушай, ты не хочешь со мной поговорить?
Её глаза широко раскрыты. На лице отчаяние и безысходность.
-Может быть, я не права была, я не знаю, но нельзя же всё время так. Понимаешь? Нельзя.
Он прибавляет звук.
Лощеный мужчина средних лет улыбается отполированными зубами, периодически поглядывая в объектив камеры.
-Лев Мстиславович, скажите, а каков Ваш прогноз? Кто, по-вашему, победит в этих уличных столкновениях? Будет ли это очередная оранжевая революция на постсоветском пространстве, или же это отечественный эквивалент бунтарству греческой молодёжи?
-Ооо, - оживлённо протягивает старик, - я бы на Вашем месте, молодой человек, так не думал. Когда родные дворики превращаются в поле битвы, у меня в голове появляется только одна ассоциация – бразильские фавелы.
 Девушка встаёт с бежевого дивана, сделанного из кожзаменителя.
-Я поехала на работу. Надеюсь, ты сможешь прийти в себя.
Мужчина азартно оскаливается.
-Вы хотите сказать, что наша страна идёт по бразильскому пути развития? Что нарковойны, как на улицах Рио, будут повсюду?
-Ваши слова да богу в уши, как говорится. Всё осложняется тем, что с оружием теперь ходят не торчки, а вполне целеустремлённые молодые ребята, уставшие от коррупции и произвола на местах. Я молюсь, чтобы у нас не затянулось как в Анголе.
-Ты знаешь, - шепчет она, стоя в дверях. – Я тебя всё равно люблю. Сильно-сильно люблю.
-Я хочу напомнить, что у нас в гостях был Лев Мстиславович Бродский, ведущий специалист в отечественной психологии и политологии.
Дверь захлопывается.
Глава 2.
Звонок.
-Господин министр, - звучит приятный тоненький женский голосок, - на первой линии господин Тефтелев.
Тучный мужчина возраста около 50 лет расположился на каштановом кожаном диване. Его костюм тройка от известного итальянского кутюрье, ухоженное обрюзгшее лицо и швейцарские часы с бриллиантовым циферблатом говорят о высоком положении на социальной лестнице. Но всё меркнет по сравнению с табличкой на двери в офис: « Министерство земельных и имущественных отношений республики Пекадо».
-Сонечка, кто такой Тефтелев, твою мать?
Секретарша смущается.
-Господин Тефтелев заявил о своём намерении инвестировать в земельный фонд нашей республики.
Понимая, что пахнет крупным налом, министр с ловкостью циркача из горизонтального положения принимает вертикальное, что с его весом сделать сразу довольно затруднительно.
-Ладно, - буркает чиновник, - соединяй.
-Одну минуту.
Секундная заминка. Функционер встаёт, смотрит на вид из окна. На улице по-прежнему вдоль и поперёк колесят усиленные полицейские патрули, а само здание министерства обнесено кордоном.
-Господин министр? – щебечет незнакомец.
-А Вы, я так понимаю, Тефтелев. Верно?
-Именно, господин министр. Впрочем, нам с вами, деловым людям, ни к чему формальности.
Должностному лицу нравится такой решительный тон.
-Я хочу инвестировать в фонд республики и Ваш лично с целью взаимовыгоды.
Службист стушёвывается.
-Что Вы, господин Тефтелев, такие вопросы по телефону не обсуждают. Поднимайтесь ко мне, Сонечка Вас примет.
Короткие гудки.
Господин Тефтелев подъезжает на чёрном лимузине Кадиллак Эскалада, который министр никак не может не заметить со своего пятнадцатого этажа. Охрана внизу получила должные указания, поэтому кроме обыска на наличие оружия ничего более не требуется. Инвестор в длинном бежевом плаще, в больших чёрных солнцезащитных очках, что удачно скрывают лицо.
«Рост выше среднего, на руках отметины в виде крестов. Похоже, это татуировки. Чист. Оружия нет.» - записывает на диктофон один из охранников.
-Проходите, господин Тефтелев. Вас уже ждут.
Мужчина лёгкой походкой заходит в лифт и нажимает кнопку 15.
На вид ему лет 27. Есть ссадина в правом уголке рта, от чего кажется, что он всегда ухмыляется. Кожа смуглая.
-Господин Тефтелев? – спрашивает светленькая секретарша с пухлыми губками и большими голубыми глазами. – Проходите. Алексей Алексеевич уже ждёт Вас.
Дверь открывается. Невзрачный брюхатик с дорогими побрякушками встречает гостя в расплывающейся улыбке.
-Господин Тефтелев, прошу Вас, садитесь. – говорит он, указывая простёртой рукой на чёрное кожаное кресло.
Загадочный инвестор садится. Его голова по-прежнему скрыта под изящной бежевой шляпой.
-Что-нибудь будете?
-Нет. – холодно отвечает незнакомец.
Тефтелев не желает прекращать весь этот маскарад с маскировкой. Это бесит министра, хотя он всеми силами старается этого не показывать.
-Со всей ответственностью заявляю,- заводит народный слуга, натягивая дешёвую улыбку,- что в стенах этого здания Вы находитесь в полной безопасности. Так что, может быть, Вы снимете верхнюю одежду и очки, и мы приступим к делу?
-Я желаю остаться инкогнито. Давайте меньше болтать и приступим к делу прямо сейчас.
Алексей Алексеевич наливает двойную порцию шотландского виски и делает два жадных глотка. Затем смотрит на гостя и усаживается в любимое кресло.
-Ваша фамилия Шпик? – словно ножом по стеклу прорезается голос. – Алексей Алексеевич Шпик, министр земельных и имущественных отношений республики. Всё верно?
-Да, это написано на входе в кабинет. Вы, собственно, по какому вопросу?
-Я по поводу ста шестидесяти квадратных километров, которые были переданы враждебно-настроенному соседнему государству без какого-либо референдума на данной территории.
Шпик молчит. Два жадных глотка. Повторить.
-Смею Вам напомнить, господин министр, что на той территории проживало двадцать тысяч человек, которые являются гражданами республики Пекадо.
Кроткая усмешка.
-Вы что, пришли мне мораль читать, как эти полоумные активисты с плакатами?
Министр начинает обильно потеть от волнения. С ним это случается всякий раз, когда тот на ответственных встречах, или закипает от ярости.
-По нашим данным, - неумолимо продолжает Тефтелев, - эта сделка проходила как продажа частной собственности. Доход составил около полумиллиарда долларов.
Министр промокает до нитки.
-Это по чьим это данным, вашу мать? – кричит он, тряся толстыми щеками и разбрасываясь слюнями на каждом слоге. - Какое агентство вы представляете? На кого работаете, чтобы делать такие громкие заявления?!
Гость сидит невозмутимо, его глаз не видно из-за чёрной зеркальной поверхности очков.
-Скажите, господин министр. Вы и впрямь считаете республику Вашей частной собственностью?
-Я больше не хочу с Вами разговаривать.
Министр встаёт, упирается руками об стол.
-Убирайтесь вон! Вон я сказал!
Незнакомец резко встаёт, снимает шляпу и выхватывает карманный пистолет Browning Baby, который всё это время находился на дне головного убора, прикреплён скотчем.
-Именем СРНП я приговариваю Вас к смерти за преступления против нации.
Бюрократ распахивает свои глазища, поднимает руки к верху и смотрит так жалобно, будто пытается изобразить взгляд срущей собаки.
-Остановись, мы договоримся!
-Ты продал территорию в 160 квадратных километров. Ты продал целый Лихтенштейн узкоглазым гукам.
Раздаются четыре выстрела. Две пули калибра 6,35 миллиметров пробивают лоб в том месте, где индуски носят бинди, красную точку между надбровными дугами, означающую точку света. Индийцы считают бинди напоминанием о том, что мудрость человека в его интеллекте. Министр не исповедовал индуизм, но пули проходят насквозь, окропляя всё его мудрое рыло красными жирными пятнами. Третий «посланник» пробивает грудную клетку и добирается до сердца. Ещё одна пуля попадает в живот. Здоровенный кабан пятится назад, и под его тяжестью хрупкое оконное стекло в стиле эпохи ренессанс проламывается в два счёта. Тефтелев слышит, как в следующую секунду Сонечка прекращает болтовню по телефону. Ещё через мгновение мёртвая туша падает под ноги начальнику службы безопасности. Его квадратная морда, напоминающая молодого губернатора Калифорнии, кривится в недовольстве. Орёт сирена, а вместе с ней красные лампы у потолка мерцают, подобно маякам.
 «Код 3 5 6, повторяю, код 3 5 6.» - звучит из каждого закоулка здания.
Тефтелев не снимая своего костюма, лязгает затвором. В обойме остаётся всего один патрон.
«Чёрт. У этого ублюдка должен быть ствол.»
Но как сильно он ни старается найти, ничего подобного нет: лишь парочка порно журналов и прозрачный футляр с белым порошком, похожим на кокаин.
Парень открывает дверь: в приёмной уже пусто. Телефонная трубка одиноко болтается в воздухе, лениво покачиваясь из стороны в сторону.
-Ало, - доносится чей-то голос. – Ало? Соня, ты меня слышишь?
«Код 3 5 6, повторяю, код 3 5 6»
Тефтелев рыскает в ящиках в столе секретарши.
-Есть! – вскрикивает он, держа в руках серебряных револьвер «Магнум».
Электричество отключено. Слышно, как маленькая персональная армия молниеносно поднимается с первого на пятнадцатый. Анальное отверстие Тефтелева сжимается до микроскопической точки. Сердце быстро бьётся в барабан тревоги. Адреналин ударяет в голову так сильно, что появляется чувство, будто он под дексом, наркотиком, ускоряющим восприятие окружающего мира.
«Код 3 5 6, повторяю, код 3 5 6»
Парень бежит вверх по лестнице. Пара пролётов, и он уже у последней двери, что, должно быть, ведёт на крышу. На ней висит огромная цепь с замком, но когда у тебя в руках сын фирмы Смит и Вессон, ничто не может стать преградой. Внизу раздаётся пулемётная очередь: по меньшей мере, пятьдесят молодцев простреливают каждый миллиметр в офисе. Тефтелев уже имел с ними дело. Здоровяки в тёмно-синих бронежилетах, в чёрных касках и с автоматами АК-47, действуют по методу выжженной земли. Они никогда не остановятся произнести долгую тираду, как в американских фильмах, прежде, чем нажать на курок. Это псы войны.
Один точный выстрел, и тяжёлый замок падает на землю. Бультерьеры чуят запах крови. Десятки ботинок уже отбивают ступени по направлению вверх в бешеном ритме чечётки.
«Код 3 5 6, повторяю, код 3 5 6»
Тефтелев вышибает дверь и в мгновение ока оказывается на крыше высотного здания. Противный осенний ветер дует ему в лицо. Даже здесь, ближе к небесам, слышно, как на земле несколько полицейских машин особого назначения окружили министерство. На горизонте виднеется вертолёт с автоматчиком на борту. Нужно что-то делать.
Топот усиливается с каждой секундой. Ещё минута, и мясники пустят убийцу на фарш.
Внезапно из-за угла здания напротив кто-то стреляет из ручного гранатомёта. Министерство сотрясается. Несколько человек обстреливают полицейское оцепление, на что легавые отвечают им тем же. Завязывается перестрелка. Тефтелев укрывается за будкой, сжимая обеими руками пистолет. Он прав: примерно пятьдесят молодцев один за другим выбегают на крышу.
-Сучонок не мог сбежать. Обыскать!
Десяток гуманоидов уже в паре метров от него. Парень подходит к самому краю.
-Смерть плебеям бюрократов! –  надрывает он горло, простреливая одной суке башку.
Пулемётный дождь льёт в его сторону, но тот сигает вниз, зажмурив глаза.
«Код 3 5 6, повторяю, код 3 5 6»
Глава 3.
Трудно определить какое сегодня число, когда завтра похоже на вчера, а вчера на сегодня. Кажется, тебя уже нечем удивить, не так ли? Ты теряешь вкус к жизни так же, как в своё время потерял вкус к материнскому грудному молоку, потом к детским кашкам, к сладостям, вину, женщинам. Мир такой же пресный, как вода в бассейне. И так же, как в бассейне, тебе приходится нахлебаться вдоволь. Напиться жидкости, в которую кто-то до тебя нагадил без малейшего зазрения совести. Тебе приходится смотреть на лучи утреннего солнца и убеждать себя в том, что сегодняшний день самый лучший, самый удачный в твоей жизни. Но всё иллюзии заканчиваются в тот момент, когда ты ставишь ногу на холодный пол. Противная утренняя свежесть высасывает всё нежное тепло из твоего дряблого тела. И теперь, свесив нижние конечности и прикрывшись одеялом только наполовину, ты понимаешь, что стал жертвой самообмана. Замёрзший и раздетый, ты напоминаешь шлюху, которой заплатили по тарифу со скидкой. Тебя просто трахнули, как дешёвку. Ещё одна иллюзия, ещё одна победа псевдо позитивного мышления. Ты теряешь вкус к жизни, но продолжаешь бултыхаться в чужой моче, с натянутым радостным оскалом и дешёвыми водными пируэтами. Боже, как это мило.
Он просыпается, но, кажется, так и не сомкнул глаз за всю ночь. Его болезненный вид, хроническая усталость, что тянется вот уже несколько месяцев, перекрыла каналы жизненной энергии Ци. Брюнетка просыпается в половине восьмого. Выключив будильник, она быстро переодевается, принимает душ, ест и вот уже собирается на работу. Безымянный делает вид, что всё ещё спит.
Она подходит к нему, наклоняется, нежно целует в щёку.
-Я тебя очень сильно люблю. Прости меня. – шепчет ему на ушко.
Вскоре, дверь закрывается. Какое-то время он всё ещё лежит с открытыми глазами о чём-то тяжело думая. Вставать категорически не хочется, но переполненный мочевой пузырь упрямо зовёт в уборную. Опускает ноги на холодный линолеум. Садится. По привычке проводит руками по коротким волосам, тяжело вздыхает. Солнечный свет слепит сквозь приоткрытые жалюзи. За окном гудят машины и куда-то спешат люди. Встаёт. Походкой мертвеца проходит в зал, включает телевизор, а оттуда прямиком к «белому другу». Из гостиной доносится напряжённый телерепортаж.
-Вопиющее преступление: несколько дней назад был убит член правительства Алексей Алексеевич Шпик, который являлся министром земельных и имущественных отношений республики Пекадо. Как сообщают источники, это дело рук экстремистской группировки национальных патриотов. – безостановочно тараторит женский голос.
Безымянный набирает горсть воды и умывает лицо.
-Я тебя ненавижу. – шепчет самому себе, глядя в зеркало.
Нажимает на слив и идёт на кухню.
-Мужчина около 30 лет представился, как господин Тефтелев, крупный инвестор на рынке недвижимости. Поднявшись на пятнадцатый этаж, он прострелил голову министру из малокалиберного пистолета.
В большую кружку наливает кипяток ровно до половины, бросает чайный пакетик. Затем откупоривает армянский коньяк и заполняет сосуд до краёв. Делает пару больших глотков.
-Что удивительно, - продолжает ведущая, - убийце удалось скрыться. Некоторые очевидцы утверждают, что он попросту испарился в воздухе, но другие свидетели трагедии во весь голос заявляют о том, что к торцу здания подъехала машина со спасательным батутом, на который подозреваемый благополучно приземлился.
-Более того, - дополняет картину коллега, - по последним данным установлено, что Тефтелев убил одного из сотрудников внутренней службы безопасности.
Безымянный достаёт сигарету, поджигает, делает затяжку. Он сидит на кухне в махровом халате, перекинув ногу на ногу и слушая блок новостей, доносящийся из зала.
-Это далеко не первое покушение на высокопоставленных лиц. По данным следствия, за последнее время пять чиновников были хладнокровно убиты на своих рабочих местах. Ещё двое в данную минуту лежат в реанимации в критическом состоянии.
Продолжает мужской голос.
-Везде фигурируют так называемые говорящие фамилии: Тефтелев, Макаронин, Свининов, Яичница.
-Следствие считает, что это почерк одного и того же убийцы, а перечень «съедобных» фамилий несут определённое послание, но какое именно, представители правоохранительных органов отказываются комментировать.
-Сейчас мы прервёмся на короткую рекламу. Оставайтесь с нами.
Играет весёленькая мелодия. Безымянный приканчивает чай в несколько глотков. По телу пробегает приятное тепло, а вместе с ним сердце бьётся быстрее и увереннее.
Докурив первую сигарету, он тут же принимается за следующую. Поднимается, берёт кухонный тесак, и озираясь по сторонам, зашторивает все окна и закрывает квартиру на два замка. Ощутив себя в безопасности, Безымянный открывает воду, регулирует её, делая тёплой, раздевается и ложится в холодную акриловую ванну со «злодейкой с фильтром» в зубах. Его тело поёживается, но вскоре добрая порция виски дарует заветный комфорт.
Раздаётся звонок. Он не шевелится, так как не собирается отвечать.
-Оставьте ваше сообщение после сигнала.
-Послушай, - говорит Агата, утренняя брюнетка - сегодня у нас здесь учебная тревога.
Немного мнётся.
-Полиция всё оцепила, никого по одному не выпускают. Говорят, что только родственники и близкие могут забрать.
Слышно её тяжёлое дыхание.
-Я никогда бы не попросила об этом, ты и сам понимаешь. Но ты можешь сегодня за мной заехать?
Безымянный лежит в тёплой воде, распивая первую бутылку. Ванна уже почти полная.
-Послушай…У нас сейчас не всё так гладко, я знаю. Но я по-прежнему люблю тебя. Приезжай за мной, пожалуйста… Ты мне очень нужен.
Короткие гудки.
Раздавив дебютный пузырь, парень вытаскивает пробку. Вода стекает, а он наслаждался мерзким чувством перехода от тепла к холоду.
Через пять минут он уже одет. На нём старое трико с лямками, сланцы, тельняшка с длинным рукавом и шапка. За пазухой здоровенный тесак, который периодически легонько покалывает его в грудь. Закрывает все окна, берёт ключи от машины и, пошатываясь, выходит. Он покидает пределы квартиры впервые за несколько месяцев. По обыкновению, весь подъезд исписан перманентными маркерами всех цветов радуги.
«Машка из шестой ****ина.»
«Вермолов, отдай долг, сука.»
Но больше всего намертво приклеенных листовок РСНП, которые, по всей видимости, тщетно пытались отскоблить представители правопорядка. Фон белый. На нём изображена Родина-Мать в красном одеянии в точности, как у Тоидзе в 41ом: левую руку она вздымает вверх, правой держит воинскую присягу, но вместо неё знаменитый документ «41», свод правил «настоящего» пекадского революционера. За спиной десяток штыков. Красными буквами написано «Родина-Мать зовёт!», а ниже приписка: «Вступай в Революционный Союз Национальных Патриотов».
Такими прокламациями обклеен весь подъезд. Они лежат во всех почтовых ящиках. Томятся на перилах в ожидании новобранцев. Но Безымянного волнует не это: он по-прежнему напугано смотрит по сторонам, сжимая правой рукой нож.
Открывает входную дверь. Безлюдный двор, усеянный целлофановыми пакетиками, пивными бутылками, бумажками и чьим-то дерьмом навевает мысли о пустыни на диком западе. Такой же унылый и безжизненный пейзаж.
Безымянный озирается по сторонам. Никого. Нож доставать слишком рисково: полицейские, как коршуны, кружат по всей округе.
Пара бедолаг всё-таки появляется на горизонте, но ни один, ни другой особой опасности не представляют. У обоих текут слюни, а ноги непослушно волокутся по земле. Одно слово – ширанутые.
Тем не менее, Безымянный быстрой спортивной ходьбой добирается до старенькой Тойоты Королла вишнёвого цвета. Стряхивает охапку листьев с капота, вставляет ключ в замок зажигания, поворачивает, но безуспешно. С третей попытки колымага всё-таки заводится.
За несколько месяцев, что он отсутствовал, в прямом смысле этого слова, город резко поменялся. Всё погружено в хаос и отчаяние. Вместо светофора теперь стоят регулировщики движения, каждая вторая машина – это копы, на каждом перекрёстке стоит по четыре солдата. На выезде из районов блок посты, где необходимо предъявлять паспорт и водительское удостоверение. Если твой район зелёный по степени криминогенности, то всё тип-топ. Жёлтый – твою личность устанавливают, проверяют на наличие судимостей, семейное положение. И, если в конечном итоге ты оказываешься пай-мальчиком, то тебя пускают во все районы, кроме A, района богатеньких ребятишек. И, наконец, если твой район красный, то тебя никуда не выпускают с формулировкой «На время военного положения выезд из Вашего места проживания воспрещён». Новое гетто на карте мира. Добро пожаловать в Пекадо.
На любую акцию есть реакция. Ввод войск на улицы городов был ответной реакцией на массовые беспорядки и убийства руководящих лиц. Район Безымянного жёлтый, обозначается буквой C. B – это центр города, нейтральная территория. Бывший рассадник бутиков превратился в богадельню и в десяток дешёвых увеселительных мест для офицерского состава. Район D, красный, день и ночь полыхает от стычек и артобстрелов.
Дохленький паренёк лет двадцати подходит к Тойоте. На нём ляпистая зелёная военная форма. В правой руке пистолет Макарова. Маленькая голова, узкие скулы и незаметный нос с высоко посаженными глазами напоминают Безымянному мышь из диснеевских мультфильмов. Мышонок задаёт пару дежурных вопросов, косо посматривает на тельняшку и шапку, проверяет документы и отпускает на все четыре стороны. Шлагбаум поднимается, парень едет дальше и совсем скоро оказывается перед высоким многоэтажным зданием из зеркальной поверхности с кучей неоновых реклам. Перед входом импровизированный КПП: две машины по бокам, а между ними пятеро легавых. Один сидит за столом и ведёт учётную запись в толстой жухлой тетради желтоватого оттенка. Двое держат арку металлодетектора. Обрюзгший коп с розовым пончиком в руках наворачивает круги вдоль машин, а злобная стерва в форме с маленькой грудью стоит в самом здании и противно верещит:
-За кем не приедут родственники, тот останется здесь. Звоните родным, близким, соседям и знакомым. За вами просто обязаны приехать.
Безымянный подходит ближе к арке и видит обеспокоенное лицо Агаты в толпе. Она замечает его и улыбается. Он не отвечает на её улыбку. Толстый кот с пампушкой в руке усмиряет его косым взглядом.
-Ты к кому? – спрашивает он, дожёвывая.
Парень указывает пальцем на девушку, и вскоре Агата проходит через все преграды на пути к свободе и стремительно направлялась к нему.
-Ты приехал… - произносит чувственно и так трогательно.
Он молчит, одаривая её холодным взором. Пару секунд они смотрят друг на друга, потом он кивает головой в сторону машины. Поехали.
-Представляешь, - начинает она издалека, - сегодня прихожу на работу, а там полицейские. Много-много полицейских.
Девушка широко раздвигает руки, пытаясь придать рассказу живость. Она посматривает на Безымянного, который молча уставился вперёд, держась за баранку.
-Нас всех завели в одну комнату и сказали : Учебная тревога. Предъявите удостоверения личности. Мне так жутко стало. Ну, знаешь, сейчас все эти теракты…
Вновь мельком глядит в его сторону. Всё по-прежнему. Агата осекается и замалчивает, лишь немного погодя добавив:
-Что с нами стало?... Как мы дошли до такого?
Тишина. За окном тот же скучный вид из окна.
-Я тебе этого не прощу. – шепчет он так, что она услышала. – Никогда.
Глава 4.
Белая, абсолютно белая комната. Недавно белоснежно побеленный потолок, белые стены с такого же цвета ребристыми узорчатыми обоями, белый паркет из дуба. Лишь письменный стол остаётся цвета дерева и кресло, какое обычно у них бывает, умиротворяющего бежевого оттенка. За столом сидит доктор, седовласый старичок с ленинской бородкой. Его лицо уже успело осунуться под тяжестью прожитых лет. Телосложение щуплое, рост около ста семидесяти сантиметров.
-А, это Вы, господин…
-Безымянный. Просто Безымянный. – прерывает его молодой человек.
-Интересно. – с азартом произносит врач, сложив руки в замок. – Очень интересно. А, впрочем, присаживайтесь.
Безымянный садится в кресло и принимает полулежащую позу, направляя взор к просторам белизны над головой.
Он невольно вспоминает, как зашёл сюда впервые. Как ослепительный белый свет заставлял его щуриться и закрывать глаза с непривычки.
Старичок тем временем достаёт из выдвижного ящика тонкую папку из переплётного картона.
-Значит, Вы теперь отказываетесь слышать своё имя?
-В моём имени нет необходимости.
-Интересно, интересно.
Наконец, после пролистывания нескольких страниц, он натыкается на нужную и важно поднимает указательный палец вверх.
-Очень интересно!
Безымянный молчит, продолжая сверлить взглядом одну и ту же точку.
Доктор почёсывает бородку и внимательно смотрит на молодого человека. С первого взгляда можно сказать, что еда – далеко не самое важное для него. Его тело выглядит исхудалым. Словом, пару-тройку килограмм набрать не помешает. Волосы коротко стриженные.
-Скажите, а Вы случайно не исповедуете буддизм?
Парень поднимается и удивлённо таращится на доктора. Проходит несколько секунд, и тот принимает прежнее положение.
-Просто Ваш отказ от имени очень похож на одну буддистскую практику под названием «Саньясин».
Безымянный продолжает молчать, но скрыть своё любопытство не получается : зелёные глаза по-прежнему смотрят на доктора.
-Саньясин, - поясняет Ленин в миниатюре, - это период жизни вне общества, когда человек отказывается от своего имени, порывает связи с семьёй и родственниками, посвящая остаток жизни поиску истины.
«Истина мне нужна, док. Истина мне нужна.»
-В общем, сейчас не до религии. – замечает врач и одним махом оказывается возле кресла пациента.
Он садится рядом.
-Вы по-прежнему принимаете препараты, которые я Вам выписал?
«Афобазол» от депрессии.
«Аминалон» для восстановления блокированной памяти.
«Валиум» для расслабления и успокоения.
Жаль, что нет таблеток для восстановления желания жить.
-Да.
-Замечательно, замечательно.
Он достаёт маленький фонарик.
-Закройте левый глаз рукой. Теперь правый.
Выключает, убирает в большой халатный карман. Опять чешет белую, как всё вокруг, бородку.
-Безымянный, я хочу с Вами поговорить откровенно. Я знаю, что моя персона для вас, как бельмо в глазу, но я, правда, всем сердцем хочу Вам помочь. Вы готовы?
Парень кивает головой.
Доктор хлопает пациента по плечу, встаёт, заводит руки за спину и идёт к окну.
-Вы молодой человек, у Вас прекрасная девушка, отличная квартира в жёлтом районе. Вы ходите уже ко мне пятый месяц, а мы всё никак не можем сдвинуться с места.
Смотрит на Безымянного через плечо.
-Почему Вы не хотите поговорить о том, что случилось? Почему Вы не хотите это обсуждать?
Он молчит, продолжая смотреть вверх. Слова уже давным-давно не могут задеть его. Он лишь думает о том, как все таблетки, все до единой каждое утро смывает в унитаз.
Старый продолжает:
-У нас остался только один выход.
Подходит к своему столу, выдвигает ящик за ящиком. Наконец, что-то находит. Это какой-то документ, написанный очень мелким шрифтом.
-Наша последняя надежда – директивный гипноз. Только так мы сможем добраться до всех Ваших воспоминаний и понять, с чем мы имеем дело и как с этим бороться.
Врач берёт планшет, ручку и кипу бумаг.
-Вам только и нужно, что подписать здесь, - указывает на нижнюю графу «подпись», - и здесь.
Безымянный без единого слова подписывает четыре листа, затем возвращается в прежнее положение.
Доктор садится рядом.
-Хорошо. Вы готовы?
-Да.
-Постарайтесь вспомнить то, что Вас не отпускает, что Вы сознательно блокируете и о чём не хотите думать.
-Хорошо.
Врач глубоко вдыхает, достаёт серебряный металлический шарик на нитке, и говорит:
-Закройте глаза.
Глава 5.
«Ты никогда не сможешь забыть то, что хочешь забыть больше всего.»
                Чак Паланик
-Я знаю, что с ним что-то не то. Правда.
Агата грустно улыбается, пряча глаза. Рядом с ней доктор с ленинской бородкой. Они стоят возле двери, за которой в этот момент всё ещё спит её парень. Человек, считающий себя безымянным.
Старик жестом приглашает её присесть на скамейку в коридоре. На ней короткая куртка-пиджак из лёгкой и натуральной мягкой кожи, серые джинсы и замшевые сапожки на высоком каблуке, декорированные стильной бахромой в тон изделия.
-Это началось очень давно, буквально с первого дня, как мы стали встречаться. Са…
-Пожалуйста, - перебивает её доктор. – Давайте пока будем называть его так, как он хочет слышать.
Она делает тяжёлый вдох и утвердительно кивает головой.
-Безымянный периодически озирался по сторонам. Сколько бы мы не начинали тему про его родственников, он всё время уходил от прямого ответа. Говорил, что всё детство прожил вместе с тётей, а потом переехал. Устроился на работу, стал снимать квартиру. Вы знаете, как это бывает.
Доктор понимающе кивает головой и ни на минуту не отводит взгляда с глаз девушки.
-Потом… Потом что-то произошло. Что-то очень нехорошее.
-Что именно?
-Я не знаю, доктор. – говорит она, убирая взгляд.
Внезапно она касается правой мочки уха.
«Лжёт. Точно лжёт.»
Небольшая заминка. Врач так и не отводит глаз, что заставляет смущаться юную особу.
-Скажите, - начинает он издалека, - а Вы помните этот переход? Помните, когда у вашего молодого человека обострилось чувство страха и отчуждённости?
Подносит указательный палец к губам. Ногти красиво наманикюренны.
-Вы знаете, - начинает она, долго вытягивая «а» во втором слове, - наверное, после его первого раза, после первой попытки покончить с собой.  До этого он был таким отрешённым, стал мало говорить, а потом и вовсе замолчал. И, как логическое продолжение, в один прекрасный день просто затянул галстук в тугой узел, привязал к домашнему турнику и…
Слёзы скатываются с её розовых щёк. Он кладёт ей маленькую ручонку на спину.
-Ничего, ничего. Успокойтесь. Сегодня мы пошли с ним на нечто большее, чем заурядный терапевтический сеанс.
Она быстро оживляется, вытирает размазанную тушь.
-На что, доктор?
Мужчина достаёт из большого кармана чёрный диктофон с наушниками, подносит к её лицу, тычет пальцем на кнопку “Play” и говорит:
-Вставьте наушники, нажмите вот сюда и сами всё услышите. Я пока пойду, посмотрю на вашего драгоценного. – сообщает с долей издёвки.
«Всё-таки она что-то явно недоговаривает.»
Он удаляется, а она остаётся совсем одна. Вдалеке мельтешат медсёстры, пациенты с понурыми глазами бредут из кабинета в кабинет, но в том крыле, где она, ни одной живой души. Наушники, “Play”, поехали.
Запись.
-Всё Ваше тело тяжелеет, и вы погружаетесь в глубокий сон. Вы спите. Сейчас вы возвращаетесь в декабрь, ровно пять месяцев назад. Что Вы видите, Безымянный? Где Вы находитесь?
-Я в квартире. Вижу падающие хлопья снега за окном, на улице уже темно. По телевизору идёт комедийное шоу.
-Что Вы там делаете?
-Я сижу на кухне. Смеюсь над шуткой. На столе стоит тарелка со спагетти, красная фарфоровая кружка с горячим чёрным чаем. Я ем, но ем немного, будто хватаю на ходу.
-Вы чего-то ждёте?
-Да. Я жду Агату с работы. Она сказала, что забирать не нужно. Уже довольно поздно и я начинаю нервничать.
-Что Вы испытываете?
-Я испытываю злость. В мою голову лезут мысли об измене. Я представляю её с другим парнем. Он дарит ей букет её любимых сиреневых фиалок и целует в щёку. Она улыбается в ответ.
-Она изменяла Вам?
-Нет. Полагаю, что нет. Но я почему-то думаю сейчас об измене.
-Почему Вы так думаете?
-Время подходит к десяти. Она задерживается на два часа.
-Что Вы делаете?
-Я встаю, включаю свет. По телевизору по-прежнему идёт смешная передача.
-Но Вам уже не смешно?
-Нет. Я хожу по всей квартире из стороны в сторону. Пишу ей SMS сообщения, но она не отвечает. Несколько раз позвонил, но телефон отключен.
-Что Вы испытываете?
-Я испытываю ярость. Я думаю о том, что когда она придёт, мне будет трудно сдержаться, чтобы её не ударить.
-Вы когда-нибудь её били?
-Нет.
-Но хотели бы это сделать?
-Сейчас да. Хочу. Но вдруг всё проходит.
-Что происходит, Безымянный?
-В замочную скважину кто-то вставляет ключ и делает три оборота. Дверь открывается. Это она.
-Опишите её.
-На ней лица нет. Я хотел нагрубить, но не смог. Что-то случилось.
-Что случилось? Вы спросили у неё что случилось?
-Она молчит. Молчит и еле ходит.
-О чём Вы думаете?
-Я начинаю думать, что её изнасиловали.
-Что происходит дальше?
-Дальше она садиться на диван и смотрит в пол. Я встаю напротив неё. «Я сделала это» - говорит она. «Я это сделала».
-Что сделала, Безымянный? Что?!
-Я смотрю в её глаза, и… И…
-Что случилось, Безымянный? Что случилось, сынок?
-Папа? Папа, это ты?!
Появляются помехи на записи.
-Что случилось?!
-Папа, папа, берегись, они сзади, папа! Папа!
Слышно, как тело падает, и долбится об пол. Слышны конвульсии.
-Папа, пожалуйста, папа! Закрой окна, папа! Они сзади!
-Безымянный, что случилось?!
-Нет!! Папа, нет!! Сзади, папа, сзади!
-На счёт «3» Вы просыпаетесь.
-Раз.
-Суки!!! Суки!!! Я вас ненавижу!!!
Слышно, как кто-то плачет.
-Два.
-Папа, папа! ПАПА!!
-Три.
Слышно тяжёлое дыхание.
Запись заканчивается.
Глава 6.
Нас заебали фильмы с хорошим концом. Нам неинтересно, если главный герой – это молодой простачок в клетчатой рубашке навыпуск. Нам плевать на его большую любовь, плевать на семейку с их традиционной курицей на воскресный обед. Плевать на те проповеди морали, которым он пытается нас научить. Плевать на позитивное мышление, и срать с высокой колокольни на то, что мы сами делаем свой мир. Дайте нам циничного ублюдка, неисправимого гадёныша, который в конце истории так и не усвоит хорошие манеры. Дайте нам победу зла самой ужасной ценой, которую только можно заплатить. Проведите нас через канализационный коллектор, через газовые камеры Бухенвальда и виселицы римской инквизиции. Проведите нас по дерьму, поту и крови, возведите на пьедестал цинизм и предательство, и вы получите самое благоразумное общество. Воспитайте в нас отторжение через прививание, любовь к жизни через любовь к смерти, добро через зло и мы уткнёмся в свои подушки заплаканными лицами, укроемся шерстяными пледами лишь бы никогда, никогда более не проходить по тонкой грани между адом и раем. Мы будем хорошими. Мы будем хорошими.
На улице проливной дождь. Солдаты, одетые в серые брезентовые плащи, с трудом справляются с заторами на дорогах. Возле блок поста километровая пробка. Сотни аварий. Но страшнее этого лишь то, что толпы людей разбегаются в поисках крыши над головой. Раздаются предупредительные выстрелы в воздух.
-Не нарушать общественный порядок! Передвигаться только пешком. Не делать резких движений. – кричит солдафон с рупором в руках.
На нём тоже брезент, только он смотрится более фундаментально, почти как киногерой со своим громкоговорителем. Множество капель, подобно маленькому ручейку, стекают от самой макушки до пяток. Человек-амфибия.
Это его забавляет, парня, промокшего до нитки, что идёт не спеша в строгом чёрном костюме. На руках отметины в виде крестов, но их почти невидно из-за длинных рукавов рубашки. Короткие чёрные волосы подобны газону, на котором проступила обильная утренняя роса.
Парень идёт и смотрит по сторонам, смотрит на всю эту шушеру, что бежит под козырьки подъездов, под крыши автобусных остановок, поднимает книги и газеты над головой в надежде на спасение.
В его голове всплывает притча про мудреца и его собеседника.
Однажды шли японский мудрец и его собеседник, рассуждая о проблемах бытия, говоря о спокойствии и благоразумии. Но вдруг начался ливень, что заставил обоих промокнуть до нитки. Собеседник, не желая с этим мириться, побежал под крышу.
-Глупец, - рассмеялся мудрец, - невозможно промокнуть дважды. Зачем суетиться, если ты уже промок?
Взгляд «мудреца» наталкивается на свирепые глазища одного из солдат. Оба не отпускают друг друга, пока вовсе не выпадают из поля зрения.
«Мудило» - думает тот, что в штатском и заворачивает за угол.
Пройдя ещё несколько кварталов, он сворачивает налево. Смотрит по сторонам: никого. Открывает канализационный люк, спускается по лестнице вниз. Петляя ещё пару минут, парень поднимает глаза: перед ним лестница, а над ней ещё один люк. Поднимается, «заметает следы» и идёт прямо. Затем сворачивает в какие-то подворотни и стучит в грубо приваренную железную дверь.
Стучит семь раз: два быстро, потом два медленно и последние три снова быстро.
-Свои. – говорит шёпотом.
Слышно, как кто-то отпирает здоровенный засов.
Перед парнем появился молодой человек роста примерно сто восемьдесят сантиметров, в лёгкой кожаной куртке, в штанах из плотной ткани и в берцах. Отличительные черты: в нос вставлено кольцо, есть пирсинг на правом ухе.
-Герман? – удивлённо спрашивает парень в сапогах. – Ты жив?
Он отталкивает зеваку и перешагивает через порог.
-Как видишь.
Могучий засов возвращается на своё место. По всей видимости, это бывший цех: такое же большое подвальное помещение с вентиляционным отверстием у потолка. По середине стоит большой стол. На нём карта города, на которой помечены все блокпосты и места дислокации военных. Разными цветами обозначены разные районы. Чёрные кнопки воткнуты в различные министерства и места партизанских вылазок, а синие в  базы национальных патриотов.
-Давно же тебя не было, Герман. Или как тебя называть? Тефтелев, Макаронин?
На лице парня по-прежнему сияет заискивающая улыбка.
-А, нет, подожди. Особенно мне нравится вот эта фамилия: Яичница.
Герман осекает шутника серьёзным взглядом.
-Что насчёт министра по налогам и сборам? – спрашивает он.
Шутник сжимает руку в кулачок и изображает, как утирает им невидимые слёзки.
-Скончался. Два дня назад. Какая жалость. Или, как говорят, царство ему небесно.
-А министр финансов?
Интонация меняется.
-Этот чёрт в коме. Видимо не прошибло его двумя пулями в живот.
-Грязно сработано. – появлется голос за спиной.
Герман оборачивается. Перед ним предстаёт его старый знакомый, Борис Шво. Обмундирование ничем не отличается от вещей шутника, кроме наградных планок на левой груди. Сразу видно, человек не первый день со стволом в руках.
Они обнимаются и хлопают друг друга по спине.
-Почему ты так долго? Мы тебя везде искали…
-Мне нужно было скрыться. – отвечает «лицо со шрамом».- Слишком много описаний моей внешности.
Шутник, он же Петька, тупой до безобразия. Поначалу, кажется, что все его кольца в разных частях тела смотрятся внушительно, но стоит с ним только войти в контакт, как понимаешь, насколько он безнадёжен.
-Действительно. – не к месту и всё с той же идиотской гримасой вставляет свои пять центов Петька.
Слышно цоканье высоких каблуков.
-Герман Грек – человек-легенда, человек-загадка. – произносит высокая статная дама.
Это Анжела Игоревна, центральный координатор города. Её губы всегда выкрашены в ярко-красный, что смотрится особенно готично на её аристократического цвета кожи.
-Почему нас так мало? – удивляется Грек. – Где все? Где боевые отряды? И почему вы не в штатском? Сегодня вылазка?
-Мы отстаём от регионов на десять дней, Герри. – лопочет девушка на американский манер. – И всё знаешь из-за кого?
Шво взмахом руки приказывает всем заткнуться.
-Самое главное, что ты здесь, Герман, а остальное уже неважно.
Он подходит вплотную.
-Ты возьмёшь на себя руководство?
Парень бродит по почти забытому помещению, проводит рукой по пыльным стульям, всё больше и больше ударяясь в воспоминания.
-Как в старые времена?
-Как в старые времена. – добавляет Анжела.
-А что по союзу? Мне нужна сводка. Мне нужно знать, кто сейчас в каком крыле главный и не будут ли старейшины против моей кандидатуры.
-А почему они должны быть против? – удивляется Борис.
-Своими действиями я навлёк военное положение. Работа выполнялась по обстоятельствам. Один министр до сих пор жив.
-Ты избавил мир от самых жирных раковых клеток.
-Тут не только моя заслуга. Ребята из красного района не знают отдыха ни днём, ни ночью. Каждый житель под прицелом. Каждый боец в опасности.
Герман смотрит на команду оценивающим взглядом.
-Месяц назад нас было, по меньшей мере, двести человек. Где остальные?
Петька начинает, заикаясь от волнения:
-Многие погибли в уличных перестрелках.
-Многие?! Многие это, по–твоему, сто девяносто семь человек?
 -Герман, приятель, - подхватывает здоровяк Шво, - не хочу тебя расстраивать, но расстановка сил поменялась. В союзе больше нет паритета. Мы больше не центр.
Парень продолжает расхаживать взад-вперёд, ударяясь в старые, почти забытые дни.
-После твоего исчезновения и введения военного положения…Ну, ты сам знаешь, как это бывает…
-Неужели наши люди пошли к Курганову?
-Именно так. Вы с ним постоянно боролись, я знаю, но сейчас у него все карты в руках.
Анжела Игоревна, облачённая в юбку-миди и лёгкую ветровку, нежно проводит по плечу Грека.
-Кроме одной. У него нет тебя. Ты – не его человек.
-Мне нужны гонцы. Нужно собрать совет в ближайшее время, иначе наша затея превратится в войну тысячи некрологов.
Глава 7.
«Я пока ещё тёплый. Я почему-то живее всех мёртвых и мне обидно, что я самый тёплый. Убей меня! Убей меня, убей меня! Убей во мне слабость, убей во мне жалость, убей во мне совесть. Я выгляжу слишком довольным.»
                Василий Переверзев.
После последнего визита к  психоаналитику, кажется, что они не говорили уже целую вечность. Всё идёт своим чередом: Агата с утра на работу, Безымянный с утра в сопли. Каждый вечер двое встречаются на диване перед телевизором и молча таращатся на голубой экран. Никто не решается проронить и слова, но в глубине души каждый надеется, что другой начнёт первым.  Поздно ночью, когда он уже спит, девушка достаёт кассету врача, вставляет в плеер и прослушивает снова и снова, плача у окна. Она в чём-то винит себя, проклинает терапевта с бородкой, и всем сердцем хочет вымолить прощение у Безымянного. Время летит быстро, и вот уже стало раньше темнеть, ветер сурово задувает прохожих, наконец, и проливные дожди сменяются неуверенным, ещё совсем мокрым снегом.
Вечер. На улице уже темно. За окном мелькают фары патрульных машин, горят фонарные столбы, те, что ещё целы после очередной перестрелки. По телевизору идёт какая-то передача. Оба безучастно пялятся в чёрный ящик, пытаясь скоротать мучительно долгое время. Агата искоса поглядывает на него, но не получает подобных жестов в ответ. Безымянный, как и обычно, сидит в любимом махровом халате, периодически перекидывая одну ногу на другую.
-Меня зовут Тамара Васильева, город Тольятти. – плачет откормленная женщина бальзаковского возраста в камеру. – Я ищу свою подругу, Григоренко Ольгу Сергеевну, тысяча девятьсот шестидесятого года рождения.
Туповатый ведущий держит микрофон у самого рта, кивая после каждого её слова.
Агата поворачивается к Безымянному. Тот замечает, но продолжает отстранённо смотреть телевизор.
-Скажите, а как давно Вы её видели последний раз?
Пампушка  вытирает слёзы промокшим насквозь платком.
-Последний раз я видела Оленьку два года назад. Мы отмечали мой день рождения, немного выпили, - на этом моменте коровка отводит глаза, - можно сказать, перебрали, а потом она ушла. Ушла, и так и не вернулась.
Вновь начинается дикий рёв. Ведущий уже кивает и ему. Каждому всхлипу. Кивает, приговаривая «да, да, да». Бестолочь.
-Нам нужно серьёзно поговорить.
Тон у неё уже, как говорится, не баран начхал. Большие серые глаза уставились прямо на него.
-О чём?
Бочку оставляют в покое. Получив своё, желторотый юнец переходит к следующей жертве. На фоне играет громкое хлюпанье, симфония жалости к себе.
-О том, что произошло тогда, во время гипноза.
Новая девочка преклонных лет похожа на узницу Освенцима, либо на бывшую модель, что ушла из бизнеса из-за ужасающей анорексии.
-Меня зовут, - неожиданно забасила костлявая, - Сухвалова Ирина Олеговна, я родилась…
-А что произошло во время гипноза? – перебивает её Безымянный.
-Я ищу своего молодого человека, Жеренко Святослава Трофимовича. Он исчез прямо во время свадьбы.
На лице у Безымянного появляется нахальная ухмылка.
«Как я его понимаю.»
Агата берёт пульт дистанционного управления, вырубает ящик, затем встаёт напротив парня и интересуется:
-Что ты ему рассказал?
В ответ он бросает взгляд исподлобья, поднимается, направляется на балкон…
-Что ты рассказал?!
Достаёт сигарету, по привычке мнёт фильтр, кладёт её в рот…
-Ты что? Ты что меня не слышишь?
Закуривает, делает глубокий вдох, немного ёжится от первой затяжки…
-Я не могу так. Сколько можно? Ну, сколько можно?!
Выдыхает, сбивает пепел в пепельницу, смотрит в окно…
-Я…Да я всё делаю для тебя…Ты слышишь? Всё…
Чешет фурункул на правой ягодице, наблюдает за патрульной машиной, которая сворачивает за угол…
Агата резко толкает его в плечо.
-Сукин сын!!!
Он поворачивается и видит: она вся в слезах. Её тушь опять растеклась, губы, как у грустного клоуна. В глазах безысходность и тоска. Тоска, от который ему становится ещё более тошно, чем прежде.
-Я перестала общаться с друзьями, я перестала ходить в компании, я  ушла от родителей со скандалом…
Он смотрит на неё и понимает, каково ей. Каково это чувствовать, что твоя жизнь, по крайней мере то, что ты считаешь жизнью, является ничем другим, как тонущим островком надежды, Титаником зыблемой веры. Домом, где разбиваются сердца.
-…Я похудела. Чёрт возьми, мой ежедневный рацион это долбанный творожный пудинг! Сраный творожный пудинг! Ты слышишь это?
Он делает глубокую затяжку, а затем стряхивает горку пепла. Он может делать всё, что угодно, но не обнимать её. Не целовать её. Не ласкать её.
-Ты превратил меня в секс-игрушку. Я иду с тобой на такие вещи, на которые в ЖИЗНИ. Ты слышишь?! В ЖИЗНИ БЫ НЕ ПОШЛА! Я готовлю тебе жрать, зарабатываю деньги, пока ты тут играешь умирающую лебедь…
Докуривая одну, он начинает вторую. Привычка – вторая натура.
-Я тебя спасаю каждый раз, когда ты, чёртов улбюдок, решаешь оставить это засранный мир! Я спасаю тебе жизнь! Неужели ты не можешь мне простить тот поступок? Неужели ты не можешь забыть этого, идти дальше? Тебе нужна трагедия, чтобы заполнить свою пустую жизнь! Хорошо! Прекрасно! Только не втягивай меня в это, ладно? Я не хочу идти на дно вместе с тобой.
Безымянный тушит сигарету, идёт на кухню, достаёт прозрачный стакан, бутылку водки, лёд…
-Ооо, прекрасно!
Появляется она, утирая слёзы.
-Ты ведь всегда знаешь, как найти утешение! Тебе же ведь всегда плохо, правда?
Оптимисты говорят, что стакан наполовину полон. Пессимисты – наполовину пуст. Реалисты наливают стакан «горючего» и не ебут мозги философскими воззрениями.
-Должно быть, ты пошёл в папочку! Так же прикладываешься к бутылке в поисках священного грааля, твою мать!
Он поворачивается и ядовито пялится на неё.
-Не говори о моём отце плохо. – шипит, как анаконда. – Не говори о моём отце плохо.
Она спотыкается на полуслове.
-Не говори о моём отце плохо. – повторяет безымянный, медленно идя на неё со стеклянной бутылкой в руке.
Агата достаёт из сумочки диктофон, а из него кассету.
-Хочешь знать что-то о нём? Держи, мудак.
И кидает ему в лицо.
Вдруг он успокаивается, опускает руку и поднимает брошенный предмет. После возвращается на кухню, выпивает налитое и идёт в спальню.
Агата ударяется в горькие слёзы, оставшись в закрытой ванне наедине. Ей горько и обидно. Обидно и страшно. Страшно терять любимого человека. Страшно.
Вскоре всё стихает. Безымянный засыпает в спальне, как младенец, сжимая заветную кассету обеими руками. Он обещает себе завтра послушать содержимое, послушать и не один раз, к тому же. Девушка, немного успокоившись, постилает на диване и тоже забывается сном.
Он ворочается, крепко зажмурив глаза. Тревожные мысли всё никак не покидают его.
«Что там? Что на этой чёртовой плёнке? Что там?»
Внезапно появляется свет такой белый, будто в настройках телевизора выкрутили яркость на полную. В свете проявляются образы, едва уловимые силуэты. Безымянный пытается разобрать их, но они тут же испаряются, не успев появиться. Он видит дом. Да, точно! Это же его дом. Старый одноэтажный дом с белой оградой и небольшим палисадником.
-Пойдём гулять, сынок!
Он оборачивается и видит перед собой отца. Его лоб так же полон морщин, зубы, как у голливудского актёра. Большие руки тянутся к мальчику.
-Пойдём, пойдём! – радостно щебечет Безымянный, вновь ощущая себя ребёнком.
Они идут вдоль таких же домов, как и их собственный: точь-в-точь такой же серый шифер на крышах, белые ограды, палисадники. Странная картина: во всех домах он видит себя, но ребёнком. Он видит, как встаёт напротив дома, вдруг оборачивается и шокируется при виде отца. В каждом доме он видит себя. Себя и отца. Они идут далеко, и, кажется, что идут уже очень долго, но так никуда и не приходят. Вдруг появляются какие-то подростки от пятнадцати до восемнадцати лет. У того, что стоит посередине, наглая ухмылка. Безымянный приглядывается: что-то есть на губе, что-то похожее на шрам. Потом чувствует боль в правом уголке рта. Касается рукой и ощущает разрезанную мягкую ткань. Прощупывает порез. Подносит ладонь к лицу. Кровь. На ней жирные капли крови. Поднимает глаза и видит перед собой Агату.
-Я сделала это, я сделала.
На ней длинное чёрное платье.
-Я сделала. – повторяет она.
Мальчик озирается по сторонам: теперь возле каждого дома стоит он и Агата. Он и Агата. Он и Агата.
-Пойдём гулять, сынок! – раздаётся отцовский голос.
Безымянный с каждым мгновением ощущает всё больше крови у себя во рту. Всё больше и больше. Шрам кровоточит без остановки. В ужасе прикладывает руку вновь, но поднимает глаза, и видит отца, торчащего из живота Агаты.
-Я сделала это. Я сделала.
-Нет! Нет!!! – кричит мальчик и видит, как она заносит нож над головой отца.
-Пойдём гулять, сынок?
На лице Агаты нечеловеческий, звериный оскал. Она смеётся и всаживает нож раз за разом, разрезая папочкино лицо. Отец издаёт истошный предсмертный вопль. Вдруг она поднимает глаза и смотрит на Безымянного. Он начинает захлёбываться в крови. Кровь на его руках, во рту. Трудно дышать.
-Я сделала это.
-Суки!!! – пытается крикнуть Безымянный, но падает на землю.
Его тело в конвульсиях. Голова больно бьётся об асфальт. Свет. Яркий свет, как в начале.
-Я сделала это.
Безымянный резко просыпается с ужасным криком. На лбу холодный пот.
-Что случилось? – прибегает полусонная испуганная Агата в одной ночнушке.
 Он чувствует привкус железа. Проводит языком по внутренней стороне щеки. Затем замирает, в ужасе выпячивает глаза на девушку.
-Боже правый, скажи, что случилось?
Он засовывает палец в ротовую полость, вытаскивает, протягивает ей руку.
-Кровь. Это кровь.
Глава 8.
На нём слегка приталенная джинсовая куртка с двумя боковыми втачными карманами, модные джинсы свободного покроя с тёртым эффектом, белая футболка навыпуск с чёрной надписью «Х.!.Й» и красные кроссовки. На лице улыбка умалишенного, взгляд в одну точку, руки в сложены в замок и большие пальцы быстро вертятся вокруг друг друга.
На ней стильное хлопковое платье-бандо приталенного покроя, из под него видны белые чулки под пояс с широким ажурным кружевом. На ногах такого же цвета зимние сапожки из натурального меха.  На лице пустота и отчаяние, взглядом держится за глаза доктора, как за спасательный круг. Руками держится на кресло. Видимо, из-за нервного напряжения.
На нём всё тот же белый халат, из под которого виднеются классические брюки прямого кроя. На теле, скорее всего, накрахмаленная рубашка. На лице беспокойство вперемешку с радостью. Он и рад, что они снова здесь, но видя их состояние, не волноваться он не может.
-Как продвигаются успехи? – интересуется он.
-Доктор, мы можем с Вами выйти в коридор? Мне нужно кое-что сказать Вам наедине.
Безымянный будто и не слышал о просьбе. Глаза в пол, улыбка, большие пальцы, как на быстром вертеле.
Только за порог, как она начинает:
-Доктор, я боюсь. Мне страшно. С ним что-то происходит. Что-то ужасное, доктор.
-Подождите, подождите, - подхватывает волну, усиливая просьбу плавным движением руки вниз. – Вы сейчас главное не волнуйтесь. Присядьте, пожалуйста, и расскажите что Вас пугает.
-Мы повздорили с ним на днях. Точнее, как повздорили, - грустно ухмыляется она, - я вышла из себя, начала собирать всё до кучи, а он… Было чувство, будто он меня и не слышит. Реакции ноль. Но как только я задела его отца…
-Ага, - прерывает в ответственный момент, - значит, Вы говорили об его папе?
-Да… Просто…
Неловкое молчание.
-Просто у Безымянного небольшие проблемы с алкоголем и я предположила, что…
-Что его отец-алкоголик?
-Да, но не…
Маленькая ручонка добродушно косается женского плеча.
-Агата Александровна, послушайте меня, пожалуйста. Сейчас дорогой Вам человек проходит сложный жизненный этап. По каким-то непонятным для меня причинам, некоторые пласты его памяти заблокированы.
-Да, но ведь я…
-Я прекрасно понимаю, что Вы не хотели сделать ему больно. Но, на будущее, помните – сеансы гипноза в нашем деле, это ничуть не проще, чем сложнейшая хирургическая операция.
-У него ночью был кошмар. – перебивает на полуслове. –Да такой силы, что я даже проснулась от его крика. Он был весь в поту, глаза напуганные.
-Хм… - задумчиво протягивает врач. –Вы знаете, я думаю, что сейчас заблокированная информация поступает в виде образов. Как известно, сон — это естественный физиологический процесс пребывания в состоянии с минимальным уровнем мозговой деятельности и пониженной реакцией на окружающий мир. А значит и, с Вашего позволения, достижение «мозгового выхлопа» самое простое именно во сне.
Она лишь смотрит на него с маломальским пониманием.
-Будьте добры, посидите пока здесь, а мы с Безымянным побеседуем.
-Хорошо.
-Ну, Безымянный, как Вы сегодня? – спрашивает миниатюрный Ленин, усаживаясь рядом с пациентом.
-Мне страшно, док. Мне чёртвоски блять страшно.
-Молодой человек, - его голос принимает назидательный тон, - Вы, может быть, и мой пациент, но прошу Вас, не выражайтесь нецензурной речью в этом храме белоснежной гармонии.
Он утвердительно кивает.
Доктор проводит ту же процедуру, что и всегда: смотрит зрачки с помощью маленького фонарика, осведомляется насчёт приёма выписанных таблеток. Затем, по своему обыкновению, подходит к окну.
-Ваша жена…
-Она мне не жена, док. – резко перебивает Безымянный.
-Ваша девушка сказала, что у Вас был ночной кошмар.
Врач посматривает через плечо на пациента. Тот вновь кивает.
-Как известно, причинами кошмаров считаются неосмысленные, непереработанные текущие события, травмирующие переживания, стресс или психические или телесные нагрузки. Проблем с телесными нагрузками у Вас, слава богу, я не наблюдаю, но вот с остальным всё в полном комплекте. Вы помните, что Вам снилось?
Парень прячет глаза. По выражению его лица понятно, что он не просто помнит, а до сих пор и не выходит из этого кошмара. Он был реальнее, чем явь.
-Смутно.
Доктор подходит вплотную.
-Скажите, Безымянный, между нами, мальчиками. Ваша благоверная ничего от Вас не утаивает? Она ничего не пытается скрыть от меня?
-Нет. – сказал, как отрезал.
-Просто, понимаете, я убеждён в том, что если передо мной предстанет вся полнота картины, то я смогу вылечить Вас в два счёта. Ничего?
-Нет.
-Хм… -протягивает терапевт.
-Может быть Вы боитесь, что она узнает о Вашей откровенности? Боитесь взболтнуть что-то лишнее?
-Нет.
-А может?...
-Хватит загадывать загадки, док. Просто дай мне эти чёртовы пилюли, и я пойду.
-Но ведь в Вашем случае одним амбулаторным лечением не обойтись. Это полумеры, Вы ведь понимаете, Безымянный.
Он встаёт и направляется к двери.
-У вас серьёзные проблемы, Безымянный. – бросает доктор вдогонку. –Я могу Вам помочь! Не уходите, прошу Вас.
Парень выходит и громко захлопывает дверь за собой. Доктор выбегает из кабинета и смотрит им вслед, быстро идущему вперёд юноше и отстающей за ним его спутнице.
-Прошу Вас… - безмолвно произносит он.
Глава 9.
                «Голос истины противен слуху.»
                Лао-Цзы
В каждом городе республики Пекадо на время военного положения введено территориальное районирование. Всё просто. Зелёный, элитный район для состоятельных людей, – A, Белый, он же нейтральный, он же центр города – B, Жёлтый, все тихие спальные районы, - C, красный, городские окраины и места активного сопротивления, - D.  В каждом городе всего четыре района. Полный доступ ко всем четырём имеет привилегированное сословие из района A. Центр города считается нежилым: во время разделения территорий всех жителей эвакуировали в жёлтый район. Жителям C доступны все места, кроме района A. И, наконец, в красном районе, в D, доступ на выезд категорически запрещён.
Власти контролируют всё. Воздушное пространство патрулируется современной авиационной техникой, а так же просматривается с помощью локаторов. Водные каналы перекрыты – въехать, или выехать можно только на специальном самолёте, что вылетает раз в неделю. На суши круглые сутки дислоцируется армия: границы с районами обнесены блокпостами, на каждой улице есть своё, так называемое, отделение дислокации, и на всех перекрёстках стоят по четыре солдата с ручными пулемётами. Но наплевательское отношение на коллекторы сыграло хорошую службу партизанам. Они передвигаются по всем районам абсолютно безнаказанно, совершая дерзкие вылазки и уходя с минимальными потерями.
РСНП – Революционный Союз Национальных Патриотов. Идеология: социал-демократия с нечеловеческим лицом, или победа любой ценой. Иерархия: старейшины – центральный комиссар – районный комиссар - комиссар – лидер – штурмовик – пехотинец. Старейшины – это пять человек, которые являются основателями партизанского движения в Пекадо. Они имеют связь с внешним миром, с учётом того, что глобальная сеть и международное телевещание прервано с начала боевых действий. Играют роль советников и координаторов действий центрального комиссара. Центральный комиссар возглавляет ячейку сопротивления всего города. Чем-то напоминает верховного главнокомандующего, только в незначительном масштабе. Ему подчинены районные комиссары, руководящие лица отдельных районов. Лидер, штурмовик и пехотинец – это пушечное мясо. Если вы видели уличную перестрелку, то, наверняка, сумели заметить, что несколько человек уходит, а остальные остаются. Те, кто остаются, зачастую и погибают. Пехотинцы – живые мертвецы. Поднявшись на ранг выше можно командовать несколькими ходячими трупами, но оставаться до конца приходится всё равно. Лидер – это тот, кто отдаёт приказы на поле боя. Он имеет право уходить. Дезертиров, предателей и шпионов не расстреливают. Их заточают в карцере, а затем отправляют в «последний поход», в миссию, из которой никто никогда в живых не возвращается.
В каждом районе один районный комиссар, который курирует четыре подчиненных ему простых комиссариата. В каждом комиссариате по пять лидеров. Количество штурмовиков не должно превышать трёх на одного лидера. Пехотинцев – сколько душе угодно.
Для того, чтобы начать наступление, необходимо одобрение старейшин и приказ центрального комиссара. Для того, чтобы выбрать, или перевыбрать центрального комиссара, необходимо собрать совет. Совет – это пять старейшин, четыре претендента из районных комиссаров и по четыре простых комиссара с каждой территории, их ещё называют понятыми. Итого: 25 человек.
Совет проходит в центральной ветви канализационного коллектора. Для собрания совета необходимо либо волеизлеяния четырёх районных комиссаров переизбрать центрального, либо весомая причина, по которой должны пройти новые выборы.
Двадцать пять человек уже толпятся в главной трубе большого диаметра. Каждый претендент со своей кликой, группой лиц, что собираются за него голосовать. Клики образуют альянсы вокруг двух главных претендентов.
Напротив клики Германа стоит Курганов, высокий блондин с острым подбородком. Отличительных черт нет. Кроме того, что это та ещё сука.
Женский флиртующий смех.
-И этот недоделок думает, что сможет обставить нашего героя? – задаёт риторический вопрос Анжела Игоревна.
Она, как всегда, выглядит грациозно, насколько это позволяет женская униформа.
При виде Грека глаза Курганова заметно округляются. Он и знать не знал, что после семи покушений на высокопоставленных лиц в этом городе можно оставаться живым. Но, несмотря на явное удивление, ни он, ни Герман не протягивают друг другу рук и не заговаривают.
Через какое-то время в центре появляется «знаменитая пятёрка». При виде живчика они заметно оживляются и сами, одаривая Германа радушными улыбками.
Все советники носят длинные чёрные капюшоны, за которыми совсем невидно лиц. Их имён тоже никто не знает. Таковы правила. Попался полиции – как не загоняй тебе нож под ногти, ничего им не скажешь.
-Братья и сёстры, - начинает один из старейшин. Все замолкают. Всё внимание на него. – Мы рады всех видеть вас вновь, живых и невредимых в это тяжёлое для нашей страны время. Спросите меня: какой самый страшный грех? И я отвечу: воровство. Когда ты убиваешь человека, ты воруешь его жизнь. Когда ты думаешь о себе в превосходной степени, ты воруешь своё превосходство. Товарищи, - продолжает низкий сладковатый бас, - не продвигайте свои амбиции. Не воруйте у нас победу.
Он замолкает, и напряжение возрастает в геометрической прогрессии.
-Все ваши имена – ничто. Все ваши достижения – ничто. Вы лишь хлыст, что изгоняет врага с родной земли. Вы противоядие. Враг внутри. Враг внутри Вас.
Продолжает женский голос.
-Мы рады видеть в наших рядах Германа Грека, человека, который отважился переиграть врага на его поле. Человека, который дал сильный антибиотик умирающему организму нашей страны. Поприветствуйте его. Он этого заслуживает.
Раздаются бурные аплодисменты. Лицо Курагина перекашивается от недовольства.
-Герман Грек занимал главенствующее положение в нашем осаждённом городе. И, как Вы все знаете, за время его долгого отсутствия мы избрали нового центрального комиссара.
Мысль подхватывает другой женский голос. Диапазон голоса высокий, ближе к сопрано, но из-за едва заметной хрипоты и дрожания можно предположить, что это пожилой человек. Бывшая пенсионерка, нынешний революционер.
-По правилу сорока одного, - начинает старушка в капюшоне, - комиссара можно сменить переизбранием, либо только смертью. Переизбрания не было – Курганов был назначен заместителем.
-А потому, -продолжает голос, что заговорил в самом начале, - мы объявляем Германа Грека вновь действующим центральным комиссаром.
В этот момент Курганов достаёт нож, бросает злобный взгляд в сторону новоизбранного, и перерезает себе глотку. Затем падает на колени, лицом в пол, роняет нож. Лужа крови вокруг мёртвого тела.
Один из старейшин жестом приказывает унести тело. Двое понятых безропотно подчиняются.
-Гонцы ко мне! – голосит мужчина.
К нему подходят двое высоких молодых людей. Оба одеты в длинные бежевые плащи. Мужчина достаёт из-за пазухи конверт.
-Объявляю совет закрытым.  Свобода, или смерть! – вскрикивает напоследок инкогнито.
-Свобода, или смерть! Свобода, или смерть! Свобода, или смерть! – вторят все присутствующие хором, трижды топая левой ногой после каждого раза.
Все стали расходиться. Члены клики одобрительно хлопают Германа по плечу.
-Я знал, что этого выродка кишка тонка. – замечает Шво и начинает заливаться во весь голос.
Тело уже унесли и «замели» следы крови. Подходит гонец в длинном плаще, молча передаёт Греку письмо в запечатанном конверте и удаляется.
Все стали быстро расходиться, лишь счастливчик задерживается ненадолго. Он распечатывает белый бумажный конверт, достаёт письмо, читает…
-Что там? – прерывает его мысли Анжела.
-Ничего. – вторит Герри, достаёт зажигалку из нагрудного кармана и сжигает послание дотла. Его лицо светится от радости. – Уже ничего.
Глава 10.
«Люби меня, люби меня, люби меня, люби меня, люби меня, люби меня, люби меня, я буду тем, кем ты захочешь. Пользуйся мной. Переделывай меня. Я могу стать тоненькой с большими сиськами и густыми волосами. Разорви меня на части. Преврати во что угодно. Только люби.»
                Чак Паланик
Пятница, конец недели. В ресторане «Справедливость» сегодня неспокойно. Десятки офицеров, отслужив недельную службу, приходят напиваться вдрызг, снимать девочек, горланить песни в караоке и рассказывать ещё совсем юным соплякам-стажёрам про свои подвиги. Не было бы счастье, так несчастье помогло. Это заведение – побочный эффект военного положения. Бывший торгово-развлекательный центр, что находился в самом сердце города, был разрушен из-за артобстрела, а та часть, которой удалось уцелеть, превратилось в  «Справедливость». Самый дорогой напиток – чилийское красное полусладкое вино La Tirana две тысячи восьмого года по сто пятьдесят рублей за бутылку. В наличии есть портвейн, разливное пиво с загадочным названием «Фирменное» и водка. Цена любого напитка не превышает порог в двести рублей – это приказ начальства. Самый популярный напиток всё-таки «Фирменное». Никто не знает сколько в нём градусов и из чего варят, но пару кружек сбивает с ног любого.
-Вы что-нибудь будете заказывать? – подходит официант к молодой паре за столиком.
В левой руке записная книжка, в правой ручка. Одежда мятая, либо просто плохо поглаженная, но в этом тощем лице с усиками виднеется старый забытый богом шик.
-Нам, пожалуйста, бутылочку La Tirana, «столичный» салатик, телятинку с рукколой и картофельным гарниром, - вкрадчиво произносит она, тыча указательным пальцем на блюдо в меню, - и мусс «Фромаш блан» с дикой земляникой и глиссажем.
Метрдотель сделал пометки. Смотрит на него:
-А Вы, молодой человек?
Парень смотрит в одну точку на столе. Это приводит в замешательство лакея, от чего ему самому делается дурно.
-Вам плохо? – спрашивает с озабоченным видом.
Девушка в чёрном вечернем платье с глубоким декольте встаёт и начинает махать руками.
-Нет, нет, нет, - лопочет она, - с ним всё хорошо. Ему то же, что и мне.
Официант косится, затем улыбается и удаляется. Она присаживается на своё место.
На нём строгий костюм, но одет так небрежно, что с первого взгляда становится понятно, что он одевался не сам. На сцене уже вовсю поют солдафоны.
« Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом.
 За Россию и свободу до конца.
 Офицеры, россияне, пусть свобода воссияет,
 Заставляя в унисон звучать сердца.»
-Ты опять сидишь, как убитый. – говорит Агата и бросает на Безымянного укоризненный взгляд. – Ты уже, должно быть, и забыл какое сегодня число?
-Мне плевать. – шипит собеседник.
Она смеётся, закатывает глаза.
-Тебе плевать…Тебе плевать, мне плевать, всем плевать. Понимаешь?
Он молчит. Вскоре появляется официант с подносом, на котором вино и два бокала. Агата наливает себе полный бокал и осушает за пару глотков.
-Я не могу так больше, Безымянный. Правда не могу. Я устала. Устала от того, что тебя вечно что-то не устраивает.
Наливает ещё один бокал.
-Тебе же всегда нравится заставлять чувствовать меня дерьмом, да?
Он – самое спокойствие и умиротворённость.
-Сукин сын. Я ненавижу тебя. Ты слышишь?
Возле стола уже два лакея. Они ставят на стол заказанные блюда, фальшиво улыбаются и исчезают. На столе раздаются аппетитные ароматы, но ни он, ни она ни к чему не притрагиваются. Она наливает третий полный бокал.
-Официант! – кричит Агата. – Официант!
Мистер Мятая Рубашка в мгновение ока оказывается возле их столика.
-Я Вас слушаю.
-Ещё одну, - цедит сквозь зубы, затем смотрит на первую пустую бутылку, - нет, две бутылки того же вина!
-Сию минуту.
Пьяные офицеры периодически поглядывают на красивую девушку в вечернем платье и её безмолвного собеседника.
Вскоре две бутылки оказываются на столе. Ещё бокал. Повторить.
-Знаешь, - продолжает она, уже подпирая подбородок рукой и покачивая бокалом, - раньше всё было лучше. Правда. Намного-намного лучше.
Он так и не притронулся к еде.
-Ты ненавидишь меня, я знаю. Ты презираешь меня, я знаю.
Её вид уже довольно потрёпанный. Вторая третья бутылка идёт в оборот.
-Но, прошу тебя, люби меня. Всё наладится, правда. Всё будет хорошо.
Она едва не теряет равновесие, сидя на стуле.
-Всё будет хорошо, правда. Я обещаю. Мы справимся. Мы сильные, слышишь? Мы чёрт возьми команда!
Он наклоняется к ней, грубо хватает за прядь волос сзади и притягивает к себе. Она выпучивает глаза и тяжело нервно дышит.
-Прощай.
Безымянный встаёт и идёт к выходу. Она с трудом поворачивается в его сторону и кричит вслед:
-Ты всегда убегал от проблем! Всегда! Слышишь меня? Я от тебя не отстану! У тебя вечно какая-то параша в голове!
Дверь захлопывается. Несколько пьяный мужиков в форме идут к оставленной спутнице.
-Но мы же команда! Мы же справимся, котик! Мы блять справимся!
Холодный вечерний ветер противно дует в лицо. На улице опять патрули, но теперь он их видит не из окна, а воочию, стоя, что называется, лицом к лицу. Маленький ножик лежит в кармане. Парень не отпускает его. Постоянно озирается по сторонам. Ему страшно. Сердце сильно колотится в отчаянии, даже жилка на виске начинает трепыхаться, как птичка. Нужно куда-то зайти, нужно где-то спрятаться. Укрыться в безопасном местечке. Напротив «Справедливости» мерцает неоновая вывеска: Бар «Правосудие». Без сомнений парень быстрой спортивной ходьбой добирается до места, заказывает пару кружек «Фирменного», закуривает сигарету и думает о своей дальнейшей судьбе.
Открывается дверь, заходят двое в штатском. Оба в лёгких кожаных куртках, но один плечистый и мордастый, а другой вытянутый с голубыми глазами и шрамом правом уголке рта. Безымянный замечает их, а они замечают его. Незнакомцы что-то говорят бармену, затем берут по кружке пива и идут в сторону одиночки.
-Не возражаешь? – спрашивает тот, что с шрамом, у Безымянного. Парень утвердительно кивает головой.
Они садятся. Все трое потягивают дешёвое пойло. Безымянный не сводит глаз с лица незнакомца.
«Шрам. Шрам. Шрам.» - повторяет про себя.
Лицо со шрамом встаёт, протягивает руку.
-Я Герман. Герман Грек.
Парень оторопевает.
Большим пальцем Герман указывает на спутника.
-А это Борис Шво.
Наконец, Безымянный встаёт и пожимает руку сначала Герману, потом Шво.
«Шрам. Шрам. Шрам. Парень со шрамом. Шрам на подбородке. Шрам.»
Надо бы уже сесть, но Грек по-прежнему смотрит на Безымянного в ожидании чего-то. Смотрит и улыбается. Парень чувствует себя неловко, будто что-то забыл сделать.
-А тебя как зовут? У тебя есть имя?
Услышав вопрос, он облегчённо садится.
-Меня зовут Безымянный.
Шво смеётся..
-Как-как? Безымянный?
Заливистый густой хохот, напоминающий смех Санта Клауса, заполняет всю забегаловку. Герман не удерживается и улыбается вслед.
-А почему Безымянный?
Парень делает пару больших глотков и закусывает сыром «косичка».
-В моём имени нет необходимости. Все меня зовут Безымянный.
Шво продолжает хохотать. Один из офицеров брезгливо косится на здоровяка.
-Слушай, а ты случайно не буддист?
«Где-то я это уже слышал.»
-Тебе плохо что ли? –раздаётся незнакомый грубый бас.
Все трое оборачиваются и видят перед собой офицера, что с минуту косился на их столик. Борис смеётся без остановки.
-Я тебя спрашиваю тебе плохо? – повышает тон вояка.
Шво успокаивается, вытирает слёзы и жестом подзывает офицера к себе. Солдат наклоняется и, вдруг кабан берёт его за шею и шипит на ухо:
-Ещё раз, сука, подойдёшь – я тебя выебу.
Левая рука сильно сжимает ягодицу ублюдка.
-Поняла, девочка?
Лицо штабиста красное, как помидор. Ещё раз схватил за упругую попку.
-Я тебя спрашиваю, поняла?
-Да. – едва слышно говорит он.
Шво отпускает офицерика, тот поправляет форму и уходит прочь с потерянным достоинством и самолюбием.
На момент прихода незнакомцев Безымянный уже был изрядно пьян, не говоря уже о том, что полностью разбит.
-Здорово ты даванул эту крысу. – делает замечание парень и осушает третий стакан.
Услышав эти слова, глаза Германа заблестели.
«Вот оно.» - думает он про себя.
Они смотрят друг на друга, как старые приятели, которые очень давно не виделись и теперь при встрече даже не могут вспомнить имён.
«Шрам. Лицо со шрамом. Шрам.»
-Так значит, - перебил мысли Безымянного Грек, - ты тоже не любишь всю эту правительственную бутафорию?
-Если честно, мне плевать. Просто когда какие-нибудь выродки вешают на себя золотые ордена и думают, что им всё можно, определённо кто-то должен усмирять их пыл палкой по зубам.
Шво растягивает большую улыбку на лице и переглядывается с Греком.
-А ты никогда не думал взять оружие и вступить в ряды повстанцев? – интересуется Борис.
Безымянный выпивает ещё пинту пива, жестом просит бармена налить ещё, смотрит на двух парней пьяными глазами, и смеётся.
-Вы, наверное, вербовщики, а? Я видел ваши листовки у себя в подъезде. Идея классная.
-Что тебе мешает взять в руки ствол и отстреливать этих ублюдков?
Герман и Безымянный не сводят друг с друга глаз.
-Я не думаю, что можно победить многомиллионную армию несколькими тысячами.
-Революция на Кубе, друг мой, - говорит Шво, прикуривая сигарету, - произошла благодаря восьмидесяти двум бравым солдатам, которые не побоялись противостоять ни Фульхенсио Батисте, ни Джону Кеннеди.
«Шрам, шрам, шрам, шрам.»
-Да, но война – это смерть. Это смерть за идеалы.
-Как говорил Эрнесто Че Гевара, - подхватывает Герман, - особенность партизанской войны в том и заключается, что каждый её участник готов умереть, но умереть не во имя защиты какого-то идеала, а за то, чтобы своей смертью претворить этот идеал в действительность.
Война во имя мира. Мир во имя войны.
Безымянный шарит по карманам, достаёт мелочь и скрупулезно принимается за счёт.
 -Эй, приятель, не парься. Мы угощаем.
Глава 11.
«О боже! Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности. Если бы только не мои дурные сны!»
                Уильям Шекспир
Ослепительно яркий белый свет. Безымянный всматривается в него, щуря глаза, и вот уже через мгновение видит свой дом. Дом, в котором он вырос. Старый одноэтажный дом с белой оградой и небольшим палисадником.
-Пойдём гулять, сынок!
Он оборачивается и видит перед собой отца, торчащего из живота Агаты. У неё в руках нож, глаза закатились за веки так, что вместо зрачка только пугающая белизна. На лице звериный оскал.
-Нет!! Нет!! – кричит мальчик.
Она смеётся.
-Тебе же всегда нравится заставлять чувствовать меня дерьмом, да?
Заносит нож и быстрыми нервными движениями пронзает лицо отца.
-Пойдём гулять, сынок!
Внезапно появляется доктор с ленинской бородкой.
-Истина мне нужна, док. Истина мне нужна.
-Саньясин, - кричит Ленин в миниатюре, - это период жизни вне общества, когда человек отказывается от своего имени, порывает связи с семьёй и родственниками, посвящая остаток жизни поиску истины.
На лице у Агаты появляется шрам.
-Пойдём гулять, сынок!
Всё чёрное платье окропляется жирными кровавыми пятнами.
-Суки!! Суки!!!
Внезапно всё исчезает. Мальчик оказывается возле буддистского храма. Оглядывается. Вокруг горы, и ничего больше. Заходит в храм. Смотрит на свои руки: на них кровь. Трогает лицо: на нём шрам. В конце храма сидит медитирующий буддист. Безымянный падает. Кровь заливает его глотку, ему трудно дышать. Над ним наклоняется лысый монах в обличии Германа. Он улыбается, наблюдая за тем, как Безымянный захлёбывается в собственной крови, затем наклоняется и шепчет одно слово:
-Убей.
-Безымянный…
Он резко встаёт, отталкивая Петьку с такой силой, что тот падает на пол.
-Ты чего, эй?
Парень весь в холодном поту. Ужасно болит голова.
-Где я? – спрашивает он.
Петька встаёт, поправляет форму, уходит в конец комнаты. Затем шутливо марширует к кровати, останавливается и отдаёт честь.
-Товарищ Безымянный, Вы зачислены в ряды Революционного Союза Национальных Патриотов. Ваше звание – пехотинец. Ваша цель – победа. Свобода, или смерть!
Жмёт руку оторопевшему бедняге. Он уже хочет встать, собрать вещи и уйти, но фрагмент сна неожиданно всплывает.
-Убей, - говорит Герман в монашеской рясе. – Убей.
«Истина мне нужна, док. Как мать её никогда.»
-Который час?
-Сейчас уже ближе к вечеру.
Безымянный встаёт, держась за затылок. Петька ехидно подсмеивается.
-Что? Голова болит после вчерашнего?
Тот лишь кивает головой. Тогда шутник достаёт из кармана небольшой флакон и протягивает парню.
-На, выпей ровно один глоток. Но не больше. Больше – не значит лучше, уж поверь.
Передаёт обратно.
-Спасибо. А что это?
Петька смеётся и хлопает по плечу.
-Это опиумный раствор. Один глоток – и всё хорошо. Ты же сделал маленький глоток, верно?
Парень пытается вспомнить величину глотка, потом понимает насколько это бредовое занятие.
-Где моя одежда?
Петька кивает головой на униформу на стуле.
-У пехотинцев штатского ничего нет.
Привкус железа. Касается кончиком языка.
«Кровь. Снова кровь.»
Засовывает палец и достаёт его с красным пятном.
-Зуб болит? Ничего. Этот раствор тебе сегодня поможет. – произносит с особой расстановкой и игриво подмигивает.
Безымянный переодевается в новое одеяние и внезапно ощущает, что раствор действительно помог снять головную боль.
-Поторопись! У тебя сегодня первая операция.
-Первая операция?
Но в ответ Петька лишь ухмыляется и открывает дверь.
-Иди за мной.
Они проходят по длинному коридору, вдоль которого сотни дверей. Из многих выходят мужчины в точно таких же вещах, как у Безымянного, затем следуют за Петькой и идут вперёд, к главному выходу.
Когда они достигают цели, прежде, чем открыть, шутник усмиряет всех суровым взглядом.
-Тссс… - произносит, подставив указательный палец к губам. – Во время планирования нужно молчать.
Входят.
Большое помещение. Видимо, бывший цех, или что-то в этом роде. Возле карты стоят пять человек во главе с Греком. Безымянный и Герман встречаются глазами.
Бывший монах одет в униформу.
-Мы закончили, товарищи. Выдвигаемся.
После этих слов все помещение ожило, люди засуетились и начали куда-то идти. Безымянный стоит, смотрит на весь этот муравейник и ничего не понимает.
-Безымянный, Сорокин, Гутько, Шлаидзе, Говорханов. – кричит мужской голос на другом конце.
Названная пятёрка с трудом пробирается к мордастому мужику с листком бумаги в руках.
-Товарищи, - начинает он, - я штурмовик Еремеев, ваш непосредственный начальник. Вы будете подчиняться моим и только моим приказам, когда я, в свою очередь, подчиняюсь приказам полевого лидера.
Суета достигает своего апогея. Сотни бритоголовых мужчин формируются в небольшие группки по пять-десять человек.
Помимо того, что Еремеев отличается внушительной физиономией, он ещё плечист и высокого роста.
Штурмовик проводит взглядом по каждому из его отряда.
-Ребята, - продолжает он, - честно говоря, ситуация не самая лучшая. Нам сегодня откровенный ****ец.
-Товарищ штурмивок, - заговаривает пухлый юноша с грузинским акцентом, почему нам сегодня откровенный ****ец?
-Да потому товарищ…эээ…
-Товарищ Шлаидзе.
-Да. Потому товарищ Шлаидзе, что нас поставили в один ряд со смертниками из карцера. Хотя, - продолжает он, почёсывая голову, - у нас будет возможность показать геройскую смелость.
Последние слова не сильно повлияли на слушающий.
-Свобода, или смерть! Свобода, или смерть! Свобода, или смерть! – горланят все присутствующие, трижды притопывая.
-Пора.
Каждый небольшой отряд выходит через собственную дверь. К удивлению Безымянного, выходов оказывается так много, что через пару секунд около двухсот человек просто пропадает из цеха. Двери ведут в небольшие комнаты, которые абсолютно пусты. Без окно, без чего-либо ещё. Толстые бетонные стены отгораживают от внешнего мира.
-Следуйте по одному. – говорит Еремеев, поднимая крышку канализационного люка, что находится прямо на полу.
Один за одним солдаты по лестнице спускаются вниз. В этот момент Безымянный почему-то думает об Агате. О том, что она делает сейчас, скучает ли.
-За мной! – отрезвляет громкая команда.
Все бегут в строгом порядке. Безымянный следует за грузином, который то и дело переглядывается с ним и подмигивает.
-Первый день? – спрашивает Шлаидзе, немного задыхаясь от бега.
Парень кивает в ответ.
-Не переживай, братишка. Всё будет хорошо.
-Отставить разговор!
Отряд петляет по гигантского размера трубам. Прямо у вас под ногами. Прямо сейчас, когда вы спите, или вышли на улицу купить хот-дог.
Штурмовик останавливается и смотрит вверх. Там, над головой виднеется люк и лестница, чтобы тута забраться. Люк помечен красным крестом.
-Поднимаемся. Головы прячем. Не высовываемся.
Впервые за много месяцев ему особенно страшно. Страшно подняться на поверхность и получить пулю в лоб.
Еремеев , добравшись до самого верха, откидывает тяжёлую железную крышку, чуть поднимает голову и озирается по сторонам.
-За мной! Быстро, быстро, быстро!
Все выскакивают наружу и гусиной походкой идут по направлению к другим отрядам. Их встречает парень лет двадцати пяти в кожаной куртке, но в отличие от униформы других, она жёлтого цвета.
-Товарищ Лидер, задача по доставке персонала выполнена. Жду дальнейших инструкций.
Лидер осматривает всех ребят, пока ребята осматривают местность, на которую их занесла нелёгкая. Определённо, это солдатские бараки. На вышке по три часовых с мощными прожекторами, территорию патрулируют десятки военнослужащих. Безымянный присматривается и видит тяжёлую технику вдалеке.
Все ждут. Всем страшно. На лбу Еремеева холодная испарина. Вдруг шипит рация.
-Операция «Поцелуй кобры» началась. Приём. Операция «Поцелуй кобры» началась.
Внезапно раздаются выстрелы. На военной базе уже слышен вой тревоги. Прожекторы разбиваются. Они лишают патрулирующих «глаз».
Выстрели. Опять выстрелы.
-За мной. – громко шепчет штурмовик. Вместе с ним бежит и парень в жёлтой куртке.
Безымянный постоянно пригибается и слишком часто слышит яростный свист пуль. Внезапно запинается обо что-то твёрдое и падает. Пытается встать, опирается об предмет и вдруг ощущает вязкую жидкость на руках. Присматривается – это кровь. Руки в крови.
 «Убей»
 Всматривается в темноту и видит того грузина, что ещё десять минут назад хлопал его по плечу.
-Не отставать! За мной! – Кричит товарищ Еремеев.
Парень сжимает АК-47, как только может. Они пролазят сквозь дырку в заборе из колючей проволоки. Что-то рвётся. Он смотрит на свою ногу: кусок мяса вырван вместе с правой штаниной. Больно идти, но не идти страшно.
-Огонь! Огонь! Убивайте сук! – рвёт глотку любитель жёлтого.
Справа появляется силуэт. Безымянный не раздумывая жмёт на курок. Раздаётся автоматная очередь. С непривычки дуло идёт вверх, отдача слишком сильная. Но, заметив следующую жертву, парень уже держит оружие крепче, вдавив деревянный приклад в плечо.
-За мной, за мной, за мной! – кричит штурмовик.
Они забегают в казармы и расстреливают копошащихся солдат. Простреливают каждую койку, каждый сантиметр.
Они никогда не остановятся произнести долгую тираду, как в американских фильмах, прежде, чем нажать на курок. Это псы войны.
Забегают в следующую, потом ещё, ещё.
-За мной, мать вашу! – вопит Еремеев и вдруг падает на землю
-Товарищ штурмовик, что с Вами? Товарищ штурмовик? – плачет какой-то обсос из отряда.
Взрывы. Уши заложены. Прикладывает руку к лицу. Кровь.
«Истина мне нужна, док.»
Пулемётный шквал. Нытик замечает Безымянного и прыгает на него всем весом. Парень хочет оттолкнуть, но оба падают на пол. Все плывёт перед глазами. Всё плывёт.
Глава 12.
Звонок.
Длинные гудки.
-Ало? – раздаётся женский голос.
Тишина.
-Ало? Вас неслышно. Ало?
-Ага, - зашипел бас, - Ага, ты меня слышишь?
Тишина.
-Безым…
-Да, Ага, это я.
-Зачем звонишь? Попрощаться?
Тишина.
-Между нами всё кончено, Са…
-Ага, я нашёл его.
-Кого?
-Я нашёл его, Агата. Нашёл.
-Знаешь, по-моему ты просто бредишь.
-Нет, я действительно нашёл его.
Слышно, как кто-то торжественно идёт по коридору.
-Кого? Кого ты нашёл?
-Я не могу говорить.
Безымянный кладёт трубку и прячет сотовый в проделанную им дырку в матраце.
Дверь открывается и входит тот парень в жёлтой куртке вместе с Германом. Оба без формы, в штатском.
Он оборачивается вокруг и видит перед собой вездесущий белый цвет: белоснежно побеленный потолок, белые стены, пол.
Где-то он уже это видел. Дежавю. А может?...
-О, вот и наш герой проснулся. – улыбается Грек и протягивает руку.
-Где я?
-Ты, как видишь, в нашем лазарете.
Вспомнив всё, Безымянный посмотрел на правую икроножную мышцу. Она разорвана, но уже кем-то аккуратно зашита.
-Вы знаете, - заискивающе лебезит товарищ лидер, - он проявил недюжую храбрость. Для него это был настоящий подвиг, ведь он впервые на поле битвы.
Герман и Безымянный смотрят друг другу в глаза, будто пытаясь что-то вспомнить.
-Мы полагаем, что товарищ пехотинец застрелил не меньше двадцати человек. Он настоящий бравый солдат.
Грек кивает головой.
-Я думаю, что он заслуживает столь высокой миссии, которую Вы ему уготовили, товарищ центральный комиссар.
-Какой миссии? – осведомляется больной.
Комиссар широко улыбается и медленно хлопает в ладоши.
-Браво, товарищ Безымянный. Ты проявил себя молодцом.
Тот молчит.
-Собирайся, - произносит предводитель и швыряет штатскую одежду на стул, - ты заслужил отдых.
Вновь длинные коридоры, похожие на катакомбы, сотни дверей по бокам. Впереди уже только Герман в серый джинсах прямого покроя и в стильном полупальто. Видна только его спина.
-Где я? Куда мы идём?
Герри оборачивается, смотрит через плечо и улыбается, не сбавляя шаг.
-Мы идём отдыхать, мой друг. Отдыхать. – выдержав паузу, продолжает. –Или ты думал, что мы тут только воюем? На хер! Я бы ни за что не стрелял бы вхолостую.
Безымянного всего трясёт.
-А чем всё закончилось?
-Закончилось тем, что базу мы уничтожили, но эти свиньи пригнали подкрепление. Нужно было отступать.
-Я не понимаю, - никак не останавливался он, - как я остался в живых? И почему тот парень прикрыл меня своей спиной? Кто меня потом нашёл и вытащил из самого пекла?
Грек молчит.
-И тем более мне непонятно за что меня хотят повысить, или как это у вас там…
-Доверить особую миссию.
-Именно.
Они подошли к двери, за которой раздаются громкие басы.
-Слишком много вопросов для второго дня службы. Отдыхай. Скоро ты всё узнаешь.
Внутри небольшой клуб, что называется, для своих, хотя людей битком. Девочки, как и в старые времена, танцуют Go-Gо на специальных возвышенных платформах. За пультом стоит диджей в больших чёрных солнцезащитных очках и с бейсболкой с козырьком в обратную сторону. Вдоль всего заведения протянута стойка, за которой около четырёх барменов разливают алкогольные напитки. Ближе к сцене идёт ещё коридор, который таит в себе несколько комнат для уединения.
-Это тебе не солдафонские забегаловки в центре, да, друг мой? – пытается переорать музыку Герман и легонько хлопает парня по щеке.
Дрожь проходит, но хочется того раствора, который ему дали накануне. Язык особенно сухой, а жилка на виске вновь трепыхается.
-Грек, где здесь можно… - начинает он, но вдруг оглядывается и понимает, что тот уже испарился в толпе.
Хочется напиться. Садится на высокий барный стул.
-Мне, пожалуйста, виски пятнадцатилетней выдержки. – говорит он наобум.
Девушка, так мило улыбающаяся ему несколько секунд, уходит, затем возвращается вместе с бутылкой Johnnie Walker. Наливает в гранённый прозрачный стакан и протягивает Безымянному.
-Сколько с меня?
Она лишь пожимает плечами и удаляется.
-Эй, приятель, - подталкивает локтём незнакомец, - здесь всё бесплатно. Представляешь?
Его лицо кажется знакомым. Вроде бы это один из отряда Еремеева.
-Ты из Еремеевского? – спрашивает Безымянный.
Тот кивает.
-Говорханов. Вчера с тобой вместе говно хлебали, да причём большими ложками.
Говорханов – это один из тех мудаков, который вечно ищет компанию. Люди такого типа стареют и превращаются в надоедливых пенсионеров, которые то и дело отбрасывают тупые шутки из серии «юмор прошлого века».
-Слушай, приятель, у тебя есть опиум?
Говорханов подумал, прощупал карманы.
-Да, держи, - отдаёт тот же флакончик, каким вчера угощал Петька, - только его нужно капать в нос, как капли. Тогда эффект будет дольше и ломок меньше.
Парень крепко сжимает бутылёк в правой руке, маневрирует между отдыхающими и оказывается в туалете.
«Капать, как капли» - повторяет про себя.
Одна капля в одну ноздрю. Другая капля в другую.
Глаза слезятся. Зажимает нос и опрокидывает голову, быстро вдыхая и выдыхая ртом. Отпускает, дышит через ноздри. Вроде поправило.
Слышит разговор двух парней в кабинках.
-Вот послушай, брат. Я тебе так скажу: пока ты молодой, не обременяйся. Не думай о чём-то серьёзном, брат. Всё херня.
-А как же отношения, брат? – буркает второй «заседатель». – Вот подумай только. У тебя серьёзные отношения. Всё стабильно, всё гладко, ровно.
-Но ты будешь тратить всё своё время на одного и того же человека. Сечёшь фишечку?
Оба противно хихикают.
-А так, брат, смотри. Вот приходишь куда-нибудь, снимаешь лисичку, закручиваешь болт – и доволен. Ни она тебе не должна ничего, ни ты ей. Ни всех этих SMS «с добрым утром» и «спокойной ночи». Потрахались, разбежались, потрахались. Бьюсь об заклад, брат, древние римляне взяли бы  эту фразу за аксиому.
-Ну, ты скажешь тоже. Этих лисичек нужно постоянно снимать, напрягаться. Вообще, брат, я несуетливый человек, мне много движений ни к чему. Есть одна – и с ней порядок.
-Вот тут я с тобой не согласен. Вот есть у тебя одна, брат, да? Вроде всё у вас классно. А ты приходишь такой в магазин хлебца купить, смотришь, а там раз, и киска. Да не обычная, а вообще нормальная киска. И что ты со своей будешь делать?
-Хах, ну ты даёшь, конечно. Не каждая киска умеет так, как твоя королева. Одноразовый перепихон может быть вообще ужасным. Если ты наткнёшься на заросли, или она будет лежать, как полено? Красивая мордашка – это ещё половина дела.
-А где гарантии, что твоя королева будет ещё и умелицей на все руки и другие интересные части тела?
-Да, знаешь, может она и не будет, но её можно всему научить, всё с ней попробовать, брат…
-Ты хочешь свою королеву превратить в про*****?
-Да, но ты хочешь сотню про****ей превратить в королев. Твоя девочка, если и будет шлюшкой, брат, то только твоей… Сечёшь?
Оба спускают воду. Безымянному как-то не по себе. Он набирает горсть холодной воды, умывается. Ждёт, когда они выйдут. Но ничего не происходит. Парень наклоняется, смотрит на пол в кабинках – никого. Кабинки пусты.
«Неужели меня так вшторило?»
Ярка иллюминация. Всё словно заволокло туманом, пеленой света, порока и громкой музыки. Длинноногая мулатка вертится возле шеста в эротичных обтягивающих леггинсах, азиатка в одних трусиках танго наклоняется прямо до самого пола, раздвигает ягодицы и кто-то просовывает ей бумажную купюру. Девочки целуются с девочками. Мальчики с мальчиками.
-Ну, как тебе? – кричит Герман. Выглядит потрёпано, на щеке следы от размазанной розовой губной помады. Засосы на шее.
Безымянный пытается что-то сказать, но язык заплетается.
-Пойдём со мной.
Помятый Грек тащит его через весь клуб прямо в длинный коридор с интимным освещением. В его глазах страсть. В глазах Безымянного ужас и непонимание. Вместо дверей – решётки. За решётками полуголые девушки самых разных возрастов и национальностей. При виде парней они улыбаются, жестами приглашают к себе.
Грек останавливается возле ещё совсем молоденькой японки. Она невысокого роста с небольшой грудью. Красивые каштановые волосы покрывают плечи. Он заходит к ней, но она продолжает сидеть, всё так же пряча глаза.
-Смотри! Смотри, как я сейчас её поимею!
Ввалившись в камеру, парень грубо наступает на циновку из тростника. Девушка в школьной форме: в белой блузе с красным бантиком на шее, в чёрной короткой юбке. На ногах длинные чёрные гольфы и аккуратные туфельки.
Он плюхается рядом. Она вся дрожит. Грубо хватает её за миниатюрные плечи, убирает волосы, целует в шею.
-Пожалустя, не нядя. – Умоляет с заметным акцентом.
Запускает руки под белоснежный сарафан, хватается за правую грудь.
-Не нядя. Пожалустя.
По щекам побежали маленькие слёзки. Герман проводит кончиком языка по аппетитной мягкой шейке. Нежно покусывает её плечики. Блузка падает на пол. Маленькая твёрдая грудь всё ещё прячется за чашечками бюстгальтера.
-Тебе же нравится, сучка. Тебе нравится.
-Не нядя.
Верх открыт. Красные выпуклые соски уже встали. Правой рукой он ласкает грудь, с силой сжимая и оттягивая сосочки, а левую запускает под юбку. Она сжимает ноги.
-Расслабься, малышка. Расслабься.
Гладит по бёдрам. Садится напротив и приступает к вылизыванию груди.
-Раздвинь ножки, моя девочка.
-Пожалустя.
Пытается поцеловать в губы и руками достичь желаемого. Вдруг резко отталкивается, презрительно смотрит на неё.
-Сука!
Влепляет пощёчину. Та плачет.
-Раздвинь ноги, я сказал! Раздвигай!
Его нижняя губа кровит. Она укусила.
Её голова повёрнута в бок. Прядь волос падает на мокрое от слёз лицо. Герман предпринимает ещё одну попытку просунуть руку. Получается.
Маленькая японка, такая невинна, такая нежная, заслуживающая любви, самой чистой на свете любви, сидит здесь, раздвинув ноги и распахнув грудь.
Рука нащупала половые губки, прячущиеся за кружевными белыми трусиками. Он чувствует, что она уже мокренькая, что её сок выбегает за края.
-Вот, - протяжно произносит, - а ты говорила не надо.
Опускает её на циновку, аккуратно придерживая голову. Осыпает всё тело поцелуями. Целует грудь, шею, пупок. Спускается всё ниже и ниже. Задирает юбку , снимает трусики. Аккуратно целует в гладко выбритую область бикини. Поднимает глаза и смотрит то на неё, то на Безымянного.
-Моё сокровище.
Язычок быстро ходит вверх-вниз по маленькой красной жемчужинке, расположенной между губами. Он слюнявит два пальца и засовывает ей вовнутрь. Быстро вводит и выводит их, лаская подушечками ребристую поверхность влагалища.
-Моя сладенькая.
Наконец, устав от лишних ласк, он снимает джинсы, трусы, достаёт свой набухший член, притягивает её голову и грубо заталкивает ей в рот, от чего она почти теряет сознание.
-Да, у папочки он большой. Но тебе придётся немного поработать.
Он вынимает его, водит по её пухлым красным губам, проводит по глазам и жестом приказывает ей встать по-собачьи. Слёз уже нет и она, кажется, уже по собственной воли принимает указанную позу. Герман вставляет ей. Вставляет так глубоко, что она издаёт истошный вопль. Приходится ждать пару секунд, прежде, чем бомбить, как следует. Ощутив пространство внутри, он хватает её за волосы одной рукой, другой держит за талию и начинает трахать со скоростью Формулы 1. Она кричит от удовольствия. Кричит и плачет. Плачет и кричит. Через пару минут Грек вытаскивает елду, садит девушку на колени и обильно кончает. Та улыбается и закрывает глаза от удовольствия. Её школьная форма, лицо, волосы – всё в его семени. Она так благодарна ему, что начинает вылизывать его яйца, аккуратно придерживая ствол, затем слизывает всю жидкость с головки.
-Притормози лошадей, - кричит Герман, - я сегодня не в ударе.
Он отталкивает девушку, стирает остатки спермы с её губ, страстно целует, одевается и выходит. Безымянный стоит в каком-то исступлении, шоке.
-Вот так с ними  нужно. Все они такие. Все. – осекает его центральный комиссар.
Его шрам в правом уголке рта вновь засиял.
«Шрам. Шрам. Шрам. Шрам. Думай о шраме.»
Глава 13.
В эту ночь он не может заснуть. Толи постельное бельё слишком липкое, толи он слишком вспотел. Кажется, что кто-то, или что-то мешает ему спать, будто лишает сна, как во время пыток. Он пытается лечь на правый бок – безрезультатно. На левом то же самое. Также и на спине, на животе. Также, если переложить подушку с головой в ноги, а ноги на то место, где лежала голова. Всё одинаково. Бессонница. Возможно, это из-за того, что он вот уже как несколько дней не пьёт. Гулять разрешено строго один день и только после операции. Безымянный вспоминает слова о какой-то важной миссии, размышляет о повышении.
«Может быть, они что-то уже готовят? Нельзя же столько дней на голяках, даже пиво не попить.»
Вдруг перед его глазами всплывает та японка, с которой так ловко расправился Герман. Она такая невинная, такая чистая. Он взял её силой, несомненно, так же, как и то, что она получила от этого удовольствие.
«Мы все ходим у Герри под колпаком. Он думает, что раскусил меня. Он думает, что узнал меня. Но всё изменилось. Всё слишком изменилось. Теперь он будет закрывать окна.»
А что, если нам нравится, когда идут против нашей воли? Что если нам нравится, когда нас берут силой? Может быть это то, что нам нужно, то, чего нам так не хватало. Животная агрессия. Превосходство одного самца над другим. Чем больше он думает о том сорванном похотливом цветке сакуры, тем больше он представляет себя самого. Он точно такой же, как и она. Такой же закрытый, отрешённый. Но Грек взял силой, побратал кровью со своей сворой волкодавов, подсадил на ощущение власти и вседозволенности, и теперь Безымянный готов отлизать ему яйца, придерживая ствол.
«Нет, он не возьмёт меня так просто. Не возьмёт.»
Глава 14.
-Пойдём гулять, сынок!
Его лоб всё так же покрыт морщинами. Улыбка всё та же, как у голливудского актёра.
Мальчик берёт его за руку, и они идут по просёлочной дороге, насвистывая весёлую песенку в унисон. Папа поглядывает на сынишку, подмигивает, треплет русые волосы. По дороге они заходят в магазин и покупают газированную воду в маленькой стеклянной бутылке. Паренёк держит её обеими руками, словно выиграл какой-то ценный приз.
Навстречу попадаются пять подростков. На вид они выглядят намного старше своих лет. Дикие глаза уставляются на счастливое семейство. Все в спортивных костюмах. Двое сидят на корточках, потягивая крепкое пиво.
-Эй, старпёр, -кричит темноволосый парень с шрамом в правом уголке рта, - отваливай валюту.
Отец невысокого роста, коренастый, плечистый – словом, настоящий мужик. Мальчик прячется за его спиной: так он чувствует себя в абсолютной безопасности.
-Никогда ничего не бойся, сынок. Никогда.
Подросток достал нож.
-Ты что, папаня, глухой что ли? Ты не просекаешь?
Они медленно, как хищники, направляются в их сторону. Сынок хочет отступить, но отец не делает и шага.
-Иди домой, шкед. Иди домой.
Вдруг мальчик понимает, что бежит, но никак не может понять, где именно.
«Что произошло? Папа, папа!!»
За ним гонится «лицо со шрамом». Сынишка перелетает через ограду, забегает в дом и закрывает его на засов. Тот пытается выломать дверь.
-Я тебя достану, маленький педрило!
Сердце бешено бьётся.
«Папа, папа.»
Мальчонка подбегает к окнам и быстрыми нервными движениями закрывает ставни. Одно окно, второе. Только добирается до третьего, как кирпич проламывает стекло.
-Мы тебя найдём, ублюдок!
Он смотрит на свои руки. Они в крови.
«Папа, ты где? Папа!»
Безымянный вскакивает с кровати. Он один, всё в той же комнате, где, как ему сказали, находится лазарет.
Слышны чьи-то шаги за дверью.
-Тебе пора, - командирским голосом сообщает Шво, - нам всем пора.
                Операция «Новогодняя ночь»
-Что такое тридцать первое декабря для жителей нашей северной республики Пекадо? – с расстановкой толкует Герман. – Тридцать первое декабря – это, прежде всего, подарки, маленькие сувениры под наряженной разноцветной мишурой и яркой гирляндой ёлкой. Люди улыбаются друг другу, разрывают подарочные упаковки, читают приятные, тёплые поздравления. По телевизору идут старые добрые советские фильмы, которые давно полюбились и взрослым, и детям. Всё пахнет праздником. Запах мандаринов на кухне, шампанское в морозильной камере, выпечка, свечи, бенгальские огни. Весь день все суетятся ,приводят дела в порядок. Кто-то совершает ритуальные обряды, дабы привлечь счастье, или богатство в свой дом. Кто-то весь день готовит, чья-то семья вечером идёт покататься на ледяных горках. В целом, все счастливы. Но у нас, у национальных патриотов, счастье – это когда умирает очередной представитель коррумпированной иерархии власти. Смерть легавого – это приятное известие. Сердечный приступ президента – уже большой подарок. Возможно, в старые времена вы всегда слышали о том, как доблестные блюстители правопорядка заявляют о своём намерении усилить патрулирование города в праздничную ночь. Но, скорее всего, поскольку вы здесь, вы хорошо знаете, что какой пекадец не любит хорошо надраться, особенно в ночь, когда исполняются все заветные мечты.
Грек заводит руки за спину, противно щёлкает пальцами и осматривает всех собравшихся, повернувшись вполоборота.
-Я хочу, чтобы в этом году ваши мечты сбылись. Хочу, чтобы большинство из вас вернулось домой ещё до рождества. Хочу, чтобы вы обняли ваших родных и близких, расплакались, как последние девчонки, и прокричали, счастливо завопили, мать вашу, что война уже кончилась. Хочу, чтобы ваши дети гордились вами. Чтобы вы знали, что весь мир в ваших руках, а не в руках тех толстосумов, которые думают, что обладание деньгами превращает их в богов. Нет. Вы – истинные боги. Все те, кто отважился встать на тропу войны с несправедливостью, уже смел, как бог. В ваших руках сила Геракла, а в сердцах – храбрость Ахиллеса. Вы не смотрите безучастно на то, как какие-то недоделки крадут из вашего кармана. Вам не плевать, когда кого-то грабят прямо среди белого дня, когда убивают людей на глазах у толпы, а все то и делают, что качают головами. Вы – другие. Вы те, кто собрали воли в кулак и пришли за винтовкой. Поэтому, мальчики и девочки, я хочу подарить вам самый лучший подарок, который вы только могли бы желать за последние два года войны. Я хочу подарить вам операцию, возможно, последнюю операцию в вашей жизни. Её кодовое название – Новогодняя ночь. Мы ударим по врагам, когда он ударится в празднества, в набивание брюха и заливание глотки дешёвым пойлом. Мы ударим тогда, когда они будут спать, потеряв бдительность. Ударим хлыстом, заставим их блеять, как паршивых овечек.
-Свобода, или смерть! Свобода, или смерть! Свобода, или смерть!
Глава 15.
-Оставьте ваше сообщение после сигнала.
-Привет.
Тишина. Он прокашлялся.
-Привет, Агата. Это я… Ну, ты поняла кто.
Тишина.
-Ты же поняла, верно? Ты ведь всё ещё помнишь, как я выгляжу?
Смешок.
-Знаешь, сегодня такой день, а я не дома. Мне так непривычно.
Нервно дышит в трубку.
-Господи… Сегодня же канун нового года. А я здесь, в том месте, о котором тебе лучше не знать. Никогда не знать, Агаточка. Правда.
Тишина.
-Я так хочу быть сейчас рядом с тобой. Хочу чистить мандарины, а потом играть в перестрелку шкурками. Помнишь тот новый год? Забавно, да? Я хочу сейчас обнимать тебя. Хочу, чтобы ты положила свою голову мне на плечо, а я пробирал пальцами твои красивые густые волосы.
Вздыхает.
-Ага, прости меня, малышка. Я подвёл тебя. Подвёл тебя, подвёл папочку, подвёл Кристиночку. Кристиночке сейчас уже шестой месяц будет. Такая большая… Ты ей рассказываешь обо мне? Рассказываешь сказки по ночам?
-Боже, я готов отдать всё на свете, лишь бы слышать её плач по ночам. Помнишь, как она появилась? Помнишь, какими глазами ты посмотрела на меня тогда, в тот вечер? В твоих руках был мокрый от мочи тест, тест на беременность.
Делает паузу.
-Две полосы… Папочка всегда говорил, что два – к покойнику. Он любил это говорить за столом, когда… Когда мамы не стало…
Смеётся.
-Хах… Два к покойнику… Это ****ое «два» преследует меня, понимаешь? И Кристиночка понимает… Боже, такая маленькая, а такая смышленая. Вся в тебя, Ага, вся в тебя. Такие же большие глазки… Прости меня за то, что я сказал тогда. В тот вечер.
Молчит.
-Я был разозлён, даже уже и не помню чем. По-моему, меня нагнали с работы. Помнишь, когда всё только начиналось? Все эти восстания, перестрелки. Сокращение штатов… Я был расстроен, подавлен. Нет, больше, я был раздавлен и растоптан, и тут на сцену выходишь ты со своим «два».
-Знаешь, папочка, он ведь хороший. Хороший человек. Просто его подкосило тогда… Это всё из-за мамы… Господь забирает к себе самых лучших, ты ведь знаешь об этом? Мы хоронили её второго числа.  Странно так… У неё день рождения первого, а мы хоронили её второго… Прямо, как день рождения Гитлера и Ленина, там тоже разница в одно число… Кругом политика, Ага, с ней нужно поосторожнее, она может тебя подкосить.
-А ты рассказываешь Кристиночке о том, как мы начали встречаться? Рассказываешь? О, господи… Как же это было давно… Сейчас даже кажется, что будто не с нами это всё было… Правда. Столько времени прошло.
-Вот и папа так думает. Он хороший человек, просто… Просто он стал выпивать. Ну, знаешь, не так, как обычно выпивают, а по-другому… Когда на столе только стакан и только бутылка… Странно, тоже два. Это чёртово число… Ему стало казаться, что это из-за меня… Из-за меня ушла мама. Понимаешь?
-Ну, от Кристиночки мы никуда с тобой не денемся. Будем растить её, нянчить… Ты же не нанимала няньку на то время, что я тут… не с тобой? Она должна расти вместе с нами… Я хочу, чтобы она любила тебя больше, Ага, хочу. Всем сердцем. Я тогда сказал тебе ужасные слова… Ты помнишь эти слова? А помнишь кружку, что полетела в тебя, но попала в стену и разбилась? Большая керамическая кружка с надписью «любимый папа»…
-У папы была такая. Я тебе никогда не рассказывал? Странно. Он так возился с ней. Однажды я попил из неё случайно… Ну, глупость детская – перепутал кружки. Что тут такого? А он…. Он…
-Мы с тобой так долго молчали потом, после тех слов… После той кружки. Знаешь, я думаю, это она во всём виновата. Но и я виноват, Ага… Только, пожалуйста, не настраивай Кристиночку против меня. Хорошо? Если ты захочешь разбежаться… Нет, вас обеих не отпущу. Не отпущу…
-Вот и с папой мы не разговаривали сколько… Ой, очень долго… Он повёл меня в травмпункт. Доктор, молодой парнишка, смотрит на меня, спрашивает что случилось. Папа сказал, что я случайно ударился. Папа…
Смеётся.
-Ну, тот ещё шутник мой старик… Этот шрам, шрам на лице… Ну, помнишь я…?
-А потом мы стали говорить. Я вот даже как-то, не знаю, успокоился что-ли… Ну, знаешь, так спокойно, так хорошо. Помнишь, как мы стали говорить? Ты спрашивала как у меня дела, а я как у тебя. Было здорово. У нас стали появляться тайны. Такие загадочные стали, как в первые дни, когда только начинали гулять…
-А однажды к папочке пришёл друг… Знаешь, такой большой мужик с длинными волосами. Они пили, ставили два стакана на стол. Мне дали фартук мамин и просили, чтобы я им приносил выпивку…. Ох уж эта «двойка».
-Ты стала приходить с работы поздно. Ага, солнышко, ты же знаешь, что я волнуюсь, когда ты поздно возвращаешься с работы… Особенно сейчас, когда у нас ребёнок. Скоро папа приедет в гости, он обещал. Обещал, что приедет.
-Тот друг… он был нехороший. Ну, не такой, как мой папа. Он попросил, чтобы я проводил его до сарая. Мы были вдвоём, у меня в руках лампа… Опять вдвоём…
-Ты стала приходить поздно, очень поздно. Не отвечала на мои сообщения, не перезванивала. Ты же знаешь, Ага, ты же знаешь, как я волнуюсь. Почему ты так поступала со мной? Ведь у тебя ребёнок на руках, девочка моя. Кристиночка.
-Тот папин товарищ… Он попросил зайти в сарай, чем-то помочь… Потом я случайно ударил ногу. Он положил мне руку на колено, поцеловал… Такой добрый, понимаешь? Но нехороший, нехороший… Очень нехороший. Папа стоял и смотрел, попивая пиво… Стоял и смотрел, как этот…
Тишина.
-Ты стала приходить домой совсем поздно. Мы перестали разговаривать. Я начал думать, что ты мне изменяешь. Почему ты так поступаешь со мной?! Почему ты приходишь домой в три ночи? Почему я не знаю где ты?! Ты думаешь что это блять нормально? А?! У тебя ребёнок на руках, а ты шляешься хер знает где!
-Папочка смотрел, как этот старый недоделок пихает здоровенный ***  мне в жопу. Понимаешь, к чему я веду? Ты понимаешь?
-С Кристиночкой такого не будет, нет… Она хорошая, она другая. Она не такая, как мы… Она лучше…
-Мы пошли погулять с папой… Я знал, куда он меня ведёт. Я знал, что мы идём к тому ублюдку… Но я знал пару мальчишек… Знал пару мальчишек, понимаешь?...
-Когда я заговаривал о Кристиночке, ты кричала на меня… Ты не хотела ничего обсуждать. Почему? Какого блять чёрта, а? Ага? Как ты можешь быть такой безответственной, когда у тебя маленькое сокровище в колыбельке?
-Среди них был один сидевший… На лице шрам… Тогда вышел фильм «Лицо со шрамом», так вот у него кличка была Тони Монтано… Забавный такой… Я знал, куда меня ведёт папочка, а ещё я знал где лежат деньги и как найти Тони.
-Ты каждую ночь рыдала, а мне не говорила ни слова… Мы перестали говорить, понимаешь? Совсем говорить? Может у тебя кто-то есть? Если есть, то я заберу Кристиночку… Ей нужен отец. Как и мне. Нам всем нужен папа.
-У Тони было пару дружков… Знаешь, не просто таких дружков, чтобы погулять, а несколько рецидивистов… Так, по мелочи: разбой, грабёж, мошенничество… Папа не любит таких. Я тоже не люблю таких… И не из-за отца – у меня есть своё мнение!
-Ты пришла в тот вечер… Помнишь? Я прождал ужасно… Ты пришла тогда… Ты рассказывала об этом Кристиночке? Говорила с ней о таких вещах? Я думаю, ещё слишком рано… Правда…
-Мы встретились с ними тогда, когда шли к папиному приятелю… Знаешь, как бы случайно… А потом… Потом подошёл Тони, воткнул ножик папе в бок… Знаешь, как это бывает. Будто разделывает мясо…
-Ты точно знаешь, как это бывает… Да, Агата? Ты ведь, на ***, знаешь как это бывает?!
-Я хотел уйти… Мне стало страшно… Папа упал… Тони сказал, чтобы я гнал бабки, а я ответил, что работа ещё не выполнена… Сказал, что мне противно его лицо… Папино лицо…
-На тебе тогда тоже не было лица… Ты пришла… Нет, ты еле дошла на раскорячку, села на диван… Помнишь, что ты сказала? «Я сделала это». Я сделала. Почему ты принимаешь какие-то важные решения в одиночку? Мы блять семья, а это что-то да значит!!! Почему ты не советуешься со мной?!
-Тони… Странно, у Тони такой же шрам, как у меня. Мы с ним братья по шрамам. Даже смешно как-то… Тони воткнул нож папе в лицо, и начал резать. Как куриную грудку на воскресный обед… Я захотел убежать, но другой… Другой держал меня. «Смотри» - говорил мне он.
-Помнишь, что я спросил тебя тогда? Помнишь, как кивнула головой? Помнишь, как потекли твои слёзы? А то, как я разломал все вещи в квартире?
-Он отрезал ему щёку и положил мне в руку… Тяжёлую, толстую, ещё тёплую кровавую щёку… Я обделался, по моим штанам потёк ручеёк… Знаешь, что я имею ввиду?
-Я бежал, что было сил. И тогда я бежал от тебя, и тогда я бежал от папочки. Я постоянно бегу от проблем… Кристиночка не должна об этом знать… Ей нужен сильный отец, а не хлюпик. Нам всем нужен сильный отец…
Молчит.
-Потом я узнал, что человек может переродиться… Представляешь? Взять и получить второй шанс… Так странно… Опять эта чёртова цифра «два»…
-Сначала я убил папочку, потом ты убила папочку. Папочку, который поселился у тебя в животе. Папочку, которому я дал новое имя. Кристина. Ты убила её… Ты убила его… Сразу после меня, будто встала в очередь…
Молчит. Слышно хлюпанье.
-Знаешь, я нашёл того парня по кличке Тони… Я знаю, что отец хотел бы, чтобы я отомстил… Он тут большая шишка, этот парень. Всем руководит. Мы смотрим друг на друга, смотрим и вспоминаем тот день, который оба пытались забыть…
-Он хороший, этот парень по кличке Тони. Лицо со шрамом. Я знаю его имя. Я зову его по имени. Но для меня он Тони, а я для него парень с лужой в штанах. Люди не меняются, Ага… Так и папочка мой говорит. Он тоже хороший…
-Мы остались один на один с этим парнем, ехали в лифте… Он говорил что-то про идеалы, про политику… Ты же знаешь, что я не силён в политике… Ох уж эти черви демократии..
-Мы остались одни, и он спросил: « А помнишь, как мы укокошили твоего отца?» Я сказал, что мой папа собирается за праздничным новогодним столом. Но он никак не останавливался, этот Тони.
-Только не рассказывай Кристиночке об этом… Я не хочу, чтобы она думала обо мне плохо. Обещай, что никогда не расскажешь. Прошу тебя Агаточка моя…
-Я достал нож… Ох уж этот Тони, ох уж этот Герман… Я всадил нож ему в щёку, но он не хотел останавливаться, он хотел продолжения. Всем этим уголовникам только и подавай насилия – никак не могут успокоиться тогда, когда это действительно нужно… Я запрокинул его голову, сдавив правой рукой челюсть, и укусил… Всего-то немного укусил. Будто играл…
-Но с Кристиночкой мы так играть не будем. И, если ты всё-таки наняла няньку, то скажи, чтобы та тоже так не играла.
-Я укусил его в кадык, а потом… Потом вырвал его… Не знаю, как так получилось… Ох уж этот Тони… Он упал на колени и забрызгал весь лифт кровью, извиваясь, как рыба на суше. Кровь забрызгала мои чистые вещи, а ведь я их стирал.… Понимаешь, к чему я веду?
-Я сделал с ним то же, что он сделал с папочкой. Я вырезал часть лица. Мои руки в крови, а в штанах опять лужа. Агата… - шепчет пронзительно, - я хочу бежать, но не знаю куда… Всё так запутанно, Агат…
-Я испугался… Испугался, и нажал на какие-то кнопки в лифте. Что-то понажимал… Теперь он не едет. Но те, что там, они поняли, что что-то случилось… Их много и они пытаются попасть ко мне… Они там что-то делают. Мне страшно, моя маленькая. Мне страшно, но немного.
-Наверное, сейчас ты слышишь речь президента, бой курантов… Но я приеду… Я обещаю, что приеду. И мы все вместе, ты, я, папочка и Кристина будем проводить рождество. Вряд ли успею сегодня к столу, ты уж прости меня… Я тебя опять подвёл, Агаточка… Опять подвёл…
Молчит, слышны чьи-то голоса на фоне и как что-то металлическое со скрежетом открывается.
-Я тебя очень люблю. Прости меня…
-Алло, алло?! Ты здесь? Безымянный, ты здесь? Алло?!
Короткие гудки.
-Я тебя тоже очень люблю… Вернись… Пожалуйста…
Короткие гудки.