Обратная сторона мечты
Посвящается всем тем, у кого что-то получилось и ничего не получилось. Посвящается человеку, достижения которого меня всегда восхищали, Брайену Ворнеру1. Не упусти мечту! (с) Катя Паника
От автора:
Я бы назвала эту повесть «Другая анорексия». Большинство моих читателей склоняется к тому, что болезнь эта «сплошь пропитана гламурным шиком и красотой». Я не против - сколько людей столько и мнений. В случае с Джонни Новаком из «NRXA, я люблю тебя!» все действительно выглядит именно так. Но это еще не все. Есть еще одно. Точнее, одна… Другая сторона болезни «анорексия».
С уважением и искренней надеждой на понимание, ваша «NRXA, я люблю тебя!» Катя Паника.
Глава первая
«The Long hard road out of Detroit»10
(повествование идет от лица героя книги Джимми Родео)
Мне кажется, каждому в этой жизни достается то, что он желает. К сожалению, это не собака на день рождение и не новый трехколесный велосипед. Это то, самое глубокое и непознанное даже самим человеком желание, которое может исправить или разрушить судьбу человека в считанные секунды, лишь только он подумает про себя: «Я желаю…». Иногда бывает так, что ты мечтаешь о карьере учителя в школе, а однажды, посмотрев фильм про гангстеров, ты мимолетно подумал: «Хорошо бы было быть гангстером…», и через пару лет ты оказываешься в тюрьме за ограбление. У нас в Детройте было много таких «мечтателей», родители которых потом всю жизнь боялись спать по ночам. Всего лишь мимолетная мысль может привести к катастрофическим последствиям. Мысли материальны – говорят нам психологи и психиатры; бойтесь своих желаний – говорят нам маги и гадалки, но от этого не легче. И бывает так горько потом, когда вспоминаешь все хорошее, что было раньше, до этого злополучного желания «стать лучше». Но, как правило, повернуть время вспять, увы, не получается. Особенно, когда тебе 20. Особенно, когда тебе всего 20…
Что такое Детройт? Это район на печально известной «8й миле», о которой пел Маршал Мэтерс Третий, больше известный как Эминем. Это то, о чем вы даже не имеете представления, а если вы, к тому же, еще и белый, то тем более. Это рэп. Черный негритянский рэп, который играет из каждой проезжающей мимо машины, из каждого окна дома, из каждого трейлера - он повсюду, как стихийное бедствие, как болезнь, поражающая все органы одновременно. Рэп – это не просто музыка. Это и брейк-данс: уличные танцы гуттаперчевых мальчиков в широких штанах и огромных футболках не по размеру; это и граффити – странные психоделические надписи на стенах в стиле «13 район» или «Пошел ты, Детройт!» или «Я ненавижу вашу чертову Америку!», которые украшают все дома, магазины и банки с гаражами в городе. Детройт – это был гарлем, гетто, называйте, как хотите. А мы с Николь были две белые вороны среди черных воронов. Николь мечтала стать знаменитой танцовщицей, но, сами понимаете, в Детройте это было сделать почти нереально. Работать в ночном клубе полном полупьяных чернокожих денди белой девушке противопоказано, особенно, если ее парень не очень чернокожий, не очень денди и не пьет.
(Citizen Cope “Pablo Picasso”)
The woman that I love
Is forty feet tall
She's a movie star
She's all in the papers
And everywhere i go
People hand me quarters
And they pat me on the back
They treat me like im famous
I'll never leave her side
'Cause today can be dangerous
And when the night arrives
The light hit her features
And the cars drive by
Just so they could see her
And she never bats an eye
When someone takes her picture
Николь была самой прекрасной девушкой, которую я когда-либо знал. У нее были правильные черты лица, я бы никогда не поверил, что она американка, скорее уж немка или англичанка, слишком уж ее вид был гордым и непреступным. Мне всегда казалось, что ее как будто не существует. Что она просто живет в моем воспаленном от ночей без сна мозгу. Сначала ночи без сна были из-за того, что я учился в колледже на последнем курсе, и количество моего домашнего задание было прямо пропорционально моему свободному времени, а потом я к тому же начал работать в ночную смену диджеем в клубе одного знакомого ниггера. А Николь была слишком красива. Я бы вряд ли когда-нибудь смог представить ее со мной вместе, если бы это не было так. Она была самой необычной и самой неприступной девушкой нашего колледжа. Про нее говорили, что она лесбиянка и проститутка, что она занимается сексом только на кладбище в полнолуние и прочий бред в таком духе. А всего лишь это было от того, что ее ни разу не видели с кем-то из парней рядом. А может быть, еще потому, что белее кожи, чем у нее нет даже в самой белейшей из белых стран нашего мира. А еще черные волнистые волосы, губы в ярко-красной помаде, черные смоки-глаза, как будто она постоянно была окутана клубами сизого дыма, женственная фигура с ярко выраженными формами, на зависть подругам и на радость нам - парням колледжа. Она обтягивала свое тело в кожу, корсеты и прочую женскую ерунду, которая так нравится нам. Она была похожа на кошку, и когда она двигалась, создавалось впечатление, что она скользит на мягких лапах, не забывая махнуть хвостом в твою сторону. Взгляд ее синих глаз был из серии «Я все смогу!» и «Пошел ты со своим Детройтом!».
Mr.Officer if you've come to take her
Then that means one of us
Gonna end up in a stretcher
Gonna end up in the papers, going end up in the papers, yeah
Мы все знали, что самая большая мечта Николь была свалить подальше от этого «мертвого городишки», как она его называла. Уж не знаю, что заставило ее родителей переехать в Детройт лет 10 назад, но это что-то явно звалось не Николь Родригез. Она была как вызов этому городу, как нечто, что абсолютно не вписывалось в концепцию привычной городу жизни. Это была Германия, Англия или что-то еще, но только не «черная» Америка – Детройт. Не было рэпа, не было широких штанов, дредов2, граффити – были корсеты, красные губы и бурлеск3. Каждое ее движение и действие давалось как будто с трудом, потому что, как я потом узнал от нее самой, ей хотелось каждую секунду своей жизни доказывать окружающим, что она достойна лучшего, лучшей жизни, а не прозябания в качестве посудомойки в захолустном городишке, пускай и на печально известной 8й миле.
If i had a pistol
I'd brandish it and wave it
She's the only one alive that knows that I'm not crazy
She's gonna testify on my behalf
Down at the Navy
So I can get some peace
And provide for my babies
I got a stick and a bottle
I'll pretend I got a razor
Helicopters and cameras all shottin' for the station
They say that a wild man defending his lady
But for some odd reason they keep calling you a painting
Я появился в ее жизни случайно. Она возвращалась вечером домой с работы, к слову, она действительно работала посудомойкой вечерами после колледжа в столовой, к ней на улице пристали какие-то парни. Я шел по противоположному тротуару с очередного неудачного рэп прослушивания. Кстати, я, как бы банально это не звучало для моего местообитания, рэпер. Самая распространенная история в нашем городе – начинающий рэпер полный грандиозных амбиций на тему своего творчества таскается по всевозможным барам-клубам и музыкальным магазинам, впихивая свои демо-записи всем и каждому, кто так или иначе подвязан на музыке.
Что самое смешное, мои песни, ко всему прочему еще были и без мата и с философскими текстами в стиле кровь-любовь, жизнь-смерть. Люди думать не любят, ведь они по большей части слушают музыку не ради познания философской стороны жизни, а всего лишь ради развлечения. Я же пытался писать такие тексты, чтобы заставлять своего слушателя думать над мировыми проблемами и над проблемами одного человека. Естественно, почти все мои прослушивания и собеседования заканчивались провалом.
Я шел по дороге, не смотря по сторонам, только лишь под ноги, на серый от дождя асфальт, рифмуя в голове всем известную формулу про жизнь-смерть и кровь-любовь. Внезапно я услышал, как кто-то крикнул. По голосу я распознал молодую женщину. Я моментально был вырван из своих мыслей, увидев, как на другой стороне улице к девушке пристают какие-то парни. Я сам не шибко любил драться, хотя я и жил с детства в одном из самых неблагополучных районов Америки. Я высокий, худощавый, коротко-стриженый блондин с серыми глазами. Николь про них говорила, что они «цвета дождя». Не знаю, что подвигло меня мужественно перейти на ту сторону и вмешаться. Я, честно говоря, даже не знаю, что заставило меня потащиться в этот вечер на очередное собеседование, потому как за день до этого я обещал матери, что завяжу с «тупым шлянием по улицам и писанием всякого бреда на туалетной бумаге». И я завязал. И это было последнее собеседование. Мать терпеть не могла ни рэп, ни Детройт, ни Америку, в общем. Отца же посадили в тюрьму, когда мне было около пятнадцати за кражу соседского имущества. Его поймали в тот момент, когда он средь бела дня, как ни в чем не бывало, тащил на себе соседский телевизор. Он был идиотом. И больше всего на свете мне не хотелось стать таким же, как он. Поэтому из двух зол, когда мне предложили работать в «Детройт Индастрис» на свалке или в клубе диджеем, я все-таки выбрал второе. Хотя, неизвестно что из этих двух работ было лучше. На свалке хотя бы твое белое лицо никому глаза не мозолит, а в клубе… Представляете, каково белому человеку в «черном» клубе?
Я перешел на другую сторону и вмешался, но не потому что я возомнил себя внезапно суперменом или кем-то вроде того, и совсем не потому что я не знал, что в драке с разбитым носом останусь только я. Просто внезапно что-то кольнуло меня в районе сердца, и я тут же понял, что надо хоть раз в жизни сделать что-то, помочь кому-то, хоть как-то ударить палец о палец, чтобы мир стал лучше, а не как обычно пройти мимо, заткнувшись плеером «я-ничего-не-слышу-ла-ла-ла». Думаете, это была первая попытка изнасилования в моем городе? Как бы не так…
По лицу я схлопотал в тот вечер конкретно. Но благо, Николь тогда совсем недавно проколола сосок груди, так что лежащий в сумочке антисептик пришелся как нельзя кстати. Зато парни, кто бы сомневался, что они оказались черными, по-быстрому свалили, заслышав вой полицейской сирены на соседнем районе. А Николь осталась со мной, прикладывая платок с антисептиком к моему разбитому носу. Я помню тогда ее огромные от изумления синие глаза. Я думал, что ей было страшно, и когда я спросил девушку об этом, она только усмехнулась и сказала, что была просто крайне удивлена моим спонтанным геройством, ведь это был первый раз, когда кто-то за нее заступился, показав тем самым, что она ему не безразлична.
Наша жизнь в Детройте была какая-то серая. Мы не были единственными белокожими в городе, но нам нравилось так считать. Было круто думать, что мы с Николь одни против всех, против всего этого мира, который слишком враждебный и злой к двум влюбленным. Я не знаю, зачем мы это делали. Наверное, хотели показать всем вокруг, что нам не нужен этот город, этот «черный» уклад жизни, эти перестрелки на улицах и продажные полицейские, которые подбрасывают наркоту по карманам молодежи, и, кстати, сами же продают ее.
Я не знаю, зачем Николь нужен был весь этот бурлеск и гламур. Наверное, потому что она сама по себе была девушкой-шок. Я думаю, что это и было главной причиной того, что она выбрала меня из всех возможных желающих быть с ней рядом. Это тоже был ее своеобразный вызов чернокожему обществу, то, что она выбрала себе в любовники белого парня. Многие ниггеры восприняли это как оскорбление, и я еще долгое время после этого ловил на себе недобрые взгляды своих одноклассников и просто парней с района.
После моего отважного поступка, Николь пригласила меня к себе домой. Она жила на квартире у подруги. Это была комната подруги на втором этаже деревянного «а-ля деревня» дома. Полкомнаты занимала подруга, полкомнаты, отгороженные черной деревянной ширмой, обтянутой бархатом, занимала мисс Родригез, вместе со всем своим шоу-барахлом. Она никогда ничего не могла найти среди своих вещей, и постоянно злилась. Когда она злилась, на ее идеальном кукольном лбу пролегала морщина, от чего ее лицо еще больше напоминало маску. А ярко-красные губы только дополняли этот образ. Никто никогда не мог сказать, что она красивая. Я тоже не мог. Она просто была. Есть женщины, которые единое целое, то есть грудь, бедра, руки, ноги, волосы, лицо – все это и есть женщина. А есть девушки, которые – только ноги или руки или волосы или грудь. Николь была третьим вариантом. Она была и отдельно ноги, и отдельно губы, и отдельно грудь. Она не была единым целым. У нее были красивые глаза, когда ты смотрел в них, но как только ты переводил взгляд на губы, ты моментально забывал даже цвет ее глаз. Я помню отчетливо ее губы и волнистые черные волосы. Эти губы не давали мне жить потом, но так помогали мне выживать в Детройте. Возвращаясь мысленно на много лет назад к этим событиям, я понимаю, что это было самое лучшее время моей жизни. Беззаботная юность в рэперских «трущобах» черного гетто, где рядом рукой подать 8 миля с надписями в стиле «Эминем, мы тебя помним!», как будто он уже умер, и продажными полицейскими, которые подбрасывают тебе травку в карманы брюк или кокаин в карманы куртки.
Стены ее комнаты были сплошь завешены плакатами, фотографиями и вырезками из журналов с Дитой фон Тиз и Мэрлином Мэнсоном. Ее мечта была стать такой же, как Дита. Мне надо было тогда уже свалить от нее, увидев эти фотографии на стенах. Но я почему-то остался. Присел на разобранную кровать, на которой валялось в хаотичном порядке ее нижнее белье, корсеты, чулки. А она, не теряя времени, скинула с себя всю одежду и вышла ко мне из-за ширмы в одних чулках в сетку. Уселась на меня верхом и целовала в губы, старательно избегая причинять боль моему разбитому носу. Поэтому я остался. Ради этого я и остался…
А насчет Мэрлина Мэнсона, мы недавно с ним пересеклись в клубе, я спросил его про Диту. «Дура она!» - сказал мне подвыпивший шок-рокер, по дороге к мужскому туалету. Это, наверное, заразно…
Мы не хотим нести ответственность за тех, «кого приручили». Не я был тем, кто приручал. Я был приручаемым. Я бы мог свалить в первом случае и засунуть свою совесть куда подальше. Но я не мог. Я был зависим от этих губ, глаз, волос, тела, которое пахло арахисом в сахаре и синих безумных глаз, которые со временем стали пугать меня…
Бывают красивые женщины. А бывают страшно красивые. Что значит страшно? Страшно, это когда кровь стынет в жилах, когда видишь эту девушку, когда сердце стучит от страха и готово выпрыгнуть из груди, лишь допустив мысль о том, что эта женщина не будет твоей.
И как ни странно, эта женщина стала моей. Я ей ничего не предлагал, да и не смог бы тогда, наверное. Я был всего лишь белым неудачником в черном районе. Без денег, без квартиры, без машины, и с такими перспективами в принципе без права на личную жизнь. Я не католик, и в бога не верю, так уж получилось. А если бы верил, то сказал бы, что Боженька не доглядел, дав мне это счастье с Николь. Она должна была достаться кому-либо кроме меня. Возможно, потом он все-таки исправил свою ошибку. Слишком жестоко и слишком не по-христиански, на мой вкус.
Есть одна притча о том, что не стоит ничего просить у Сатаны, потому как попросишь щенка, он даст тебе мертвого. Но я-то ничего не просил ни у одного, ни у второго, а получил сполна от обоих.
А Николь была прекрасна. Она ничего не просила от меня. Ни говорить: «Люблю», хотя я говорил ей это сто раз на дню, иногда даже считал, чтобы сказать не меньше ста раз. Поскольку больше ничего у меня не было, я дарил ей себя. А иногда, воровал у пьяной матери из шкафа когда-то дорогие брэндовые шмотки, которые ей дарили многочисленные ухажеры, и отдавал Николь, ведь она хорошо шила и могла бы из этого дерьма сшить себе что-нибудь красивое.
Я не знаю, что это была за готика с ней рядом постоянно. Но мне поначалу казалось, что мы были не одни среди всех этих плакатов Мэрлина Мэнсона и Диты фон Тиз, актрис 60-х годов и портретов Мэрлин Монро, которая не мило улыбалась, а злорадно скалилась в мою сторону, когда я смотрел на нее. Николь как будто этого не замечала, а меня постоянно снедало желание снять эти чертовы штуки со стен и увидеть, какого цвета эти стены на самом деле. А так создавалось ощущение толпы. Я не любил толпу. Позже, со мной даже психолог работал, чтобы помочь мне преодолеть страх скопления людей на концертах. Хотя, психологам, психиатрам и прочим профессиям с приставкой «псих», я не очень-то доверяю… Но обратиться к профессионалу мне пришлось, потому как мое душевное состояние доходило до паранойи, я выходил на сцену и слова комком застревали в моем горле, что в пору было просить «Мама, забери меня обратно!». Хотя, нет, лучше не надо. Я никогда больше ее не увижу, и это хорошо. Наши с матерью пути разошлись еще тогда, когда мне было лет десять, когда она начала пить виски. Потом мартини, потом коньяк, потом водку. А потом к ней стали приходить незнакомые мужики, бить ее, а потом насиловать. А мне было десять, и сделать я с этим ничего не мог. «За то они платили за жилье…» - говорила она в свое оправдание. «Не, мама, прости, пошла ты к черту!» - сказал я однажды, подхватил свои скудные пожитки и сорвался вместе с Николь в Нью-Йорк искать свое счастье. Счастье мы не нашли, зато нажили кучу проблем на свои уже не единственные в городе белые задницы. Счастье для каждого свое собственное, кто-то мечтает о деньгах, кто-то о славе, кто-то о семье. Николь мечтала о работе танцовщицей, она ее получила – ценой собственной жизни. Я мечтал о славе и платиновых альбомах – я получил это все сполна, теперь меня сравнивают с самим Эминемом, а толку-то… Моей любви это никак не поможет! Пока не придумали лекарство от сумасшествия…
Тяжело быть против всех. Тебя обвиняют во всех смертных грехах только потому, что твой цвет кожи или манера одеваться не соответствует принятым в обществе нормам. Чертов нигерский куклукс-клан в Детройте совсем не далеко ушел от фашистов в Германии. Злоба порождает злобу, ненависть порождает ненависть, а все, что остается тем, кто «не в теме», это тупо смотреть, как брат идет с оружием на брата. Мы забыли как-то за всеми этими разборками «кто круче?» о человеческой человечности. Что с того, что мы с Николь не мазали лицо кремом для обуви, чтобы быть похожими на них? Может, лучше они бы, как мистер Джексон сделали себе пластику и стали бы такими же «белоснежками», как мы? Я не скажу, что мне плохо жилось в Детройте, потому что меня все ненавидели, нет. Мне, наверное, очень неплохо жилось, хотя тогда, на тот период времени, казалось, что лучше бы прозябать в Нью-Йорке уборщиком, чем здесь работать диджеем. Если бы мы могли знать наперед, куда могут завести наши желания? Мы бы тогда не мечтали! И тогда, скорее всего, остались бы без смысла жизни… Ведь не в этом ли счастье, идти к своей мечте, добиваться своей поставленной цели и добиться ее все-таки вопреки всем и вся, стать тем, кем ты хотел всю жизнь? Помните фильм «Реквием по мечте»? У каждого она своя. И, возможно, моя мечта была не такая уж и хорошая. Есть парни, которые хотят быть хорошими отцами, хорошими мужьями или что-то в этом духе, и действительно, по жизни у них все гладко. А я вот решил прыгнуть выше своей головы и из черного гетто вырваться прямиком, хотя это «прямиком» растянулось года на два, на большую сцену, прямо в руки одного из самых уважаемых ныне продюсеров. Тогда в Детройте мне казалось, что это очень круто. Сейчас мне хочется, чтобы этого вообще не было. И этих трех лет с Николь. И чтобы мы вообще никогда не встретились.
Вы спросите, а что же думает Николь? К сожалению, наверное, ничего. Думают ли сумасшедшие люди? Это вопрос не ко мне. Я музыкант, а не медик. Интересно, если я бы был врачом, я бы смог как-нибудь помочь Николь? Вылечить ее? Вывести из того ступора, в котором она пребывала? Одни вопросы, но на них нет ни одного ответа. Вопросы преследуют меня с моего рождения. «Почему это так, а то так?». Сейчас я понимаю, что «не почему». Просто так. Судьба, злой рок – называйте, как хотите. Верю ли я в Бога? Нет. Мне нечего скрывать и пытаться показать Вам себя с лучшей стороны. Я просто отвечаю «нет». Это Ваше дело, прочитав мою автобиографию, любить меня или ненавидеть. Я стараюсь быть честным с Вами, а в первую очередь, с самим собой. «Умный репер», как назвал меня в начале года Rolling Stones. Пусть будет так. По крайней мере, это заслуженно, ведь в моих текстах вы не найдете «телок, денег и тачек». И я счастлив, что мои песни не об этом. Я вырос на уличном рэпе Тупака Шакура. Рэп, который никогда не умирает. Песни Шакура будут жить вечно. У рокеров Курт Кобейн, а у нас Тупак Шакур. «Это не лечится. Это с генами передается по венам. Это любовь. Это ненависть. Это я, это ты, это время есть…»4.
Николь во всем меня поддерживала. Тот момент, когда мы переспали, стал отправной точкой наших с ней отношений. Я никогда прежде не встречался с девушками, с которыми отношения начинались с постели. Я считал их грязными, что ли. А с Николь же все было наоборот. Она была стерильно чистая, как только что вымытая хлоркой ванна, мне даже иногда чудился рядом с ней запах моющего средства, а может быть, от нее так пахло, потому, как она работала посудомойкой.
Мне особенно нравилось быть с ней, когда она только приходила с работы: волосы убраны в аккуратный пучок, минимум косметики, руки еще немного влажные после посуды. От ее чудных волос пахло мылом и какой-нибудь едой, ведь в столовой, где она мыла посуду постоянно витают какие-то запахи. Мне казалось всегда, что она намного старше меня. Как будто мне 20, а ей все тридцать. Хотя, мы были с ней ровесники. Она была вся такая уже совсем женщина, неудивительно, что ее хотели все парни колледжа. А я все еще витал в облаках, читал дурацкие комиксы про человека паука и играл в компьютерные игры. Эта страсть никуда не ушла, я во все туры выезжаю с набором приставок или с икс-боксом. Я даже выпустил ограниченную серию икс-боксов по моему собственному дизайну и с моими любимыми играми. Но это было много позже, чем те события, о которых я рассказываю.
Многие спрашивают, с чего начались мои разлады с Николь. Разлады? Нет, разладов не было. А было ли понимание вообще? Мы были на одной волне и одним целым в Детройте, а в Нью-Йорке мы стали просто Николь Родригез и Джимми Родео. Точнее, «Сладкой вишенкой» и Джимми Родео.
С чего все началось? Если бы года три назад не бросил курить, то я бы на этом моменте театрально достал из пачки сигарету, прикурил, затянулся и начал бы свой рассказ. Я не курю. А такие театральные жесты чаще всего смотрятся дешево и ни черта не круто. Покажите мне хоть одного человека, которому бы реально шла сигарета? Нет таких.
Все началось с того момента, когда в Нью-Йорке нам встретилась Криззи. Мы обедали в какой-то не очень цивильной кафешке города. Такие кафешки обычно все « на одно лицо» - столы и стулья, покрытые клеенчатой скатертью в красно-белую клетку, а на столе стоит вазочка с многоразовыми зубными палочками.
Мы обедали как всегда гамбургерами и картошкой фри с кетчупом, обсуждая наши скудные результаты в поисках квартиры, когда стеклянная дверь на входе внезапно отворилась, и вошло «нечто». Я совершенно не преувеличиваю, оно было действительно не разбери какого пола. Девочка, которая хочет быть мальчиком, который хочет быть девочкой или наоборот. Худое до невозможности, бледное в татуировках на всех открытых частях тела, как то живот, копчик, руки. Короткая стрижка пепельно-выжженных химией волос с модной челочкой набок, которая покосилась, возможно, от того, что ее обладатель давно не был дома. Криззи почти вываливалась из своих обтягивающих серых легинсов и еле передвигала своими тонкими, как спички, ногами в черных ботинках на платформе. Кожаная черная куртка, слегка потертая в некоторых местах, придавала этому существу что-то схожее с байкерами или их подружками, хотя чаще всего их подружки все-таки отличаются наличием хоть каких-то половых признаков. Груди у мальчика не было. Ниже я решил не смотреть, потому, как гетеросексуальное воспитание не позволило. На плече вошедшего болталась спортивная сумка «Calvin Klein», тоже изрядно потрепанная и местами в пыли. В кафе мы были одни, не считая древней бабульки за одиночным столиком в конце зала. Криззи оглянулась по сторонам и пошла прямиком к нам. При ближайшем рассмотрении, она оказалась довольно симпатичной, если не считать тумана синяков под глазами. Криззи протянул свою костлявую руку над нашим столом. Запястье его руки было тоньше, чем у моей Николь. Я вопросительно-негативно уставился на пришедшего. Николь же смотрела на Криззи во все глаза, в которых отражалась буря эмоций от интереса до обожания. Он протянул руку над столом. Из нее посыпались мятые доллары. «Пошей мне шляпу…» - сказала Криззи, обращаясь к Николь. Я начал было подниматься со стула, чтобы убрать этого оборванца от нашего стола, но синие глаза Николь предупреждающе вспыхнули, и я остался сидеть на месте. Она согласно кивнула, отвечая на вопрос Криззи. Откуда он узнал про шляпу, я даже думать боюсь, потому, как это существо было и остается для меня самым загадочным персонажем моей жизни. Наверное, мне стоило бы не быть тряпкой, а встать из-за стола и двинуть пару раз в наглую ухмылочку этого гомика, но я почему-то этого не сделал. Точнее, не почему-то, а по кому-то. После той судьбоносной драки, где мне разбили нос, и после которой Николь стала моей, я больше ни разу в своей жизни не дрался, тем более с человеком, чей пол я даже после совместного проживания в одной квартире определить не могу.
Он, не заботясь о моем разрешении, пинком подставил стул к нашему столику и уселся на него верхом. В мою сторону это чудо природы совершенно не смотрело, зато нагло разглядывало Николь. Она смотрела на него в ответ и улыбалась. Я потом спрашивал Николь о нем. Зачем он был ей нужен, что она в нем нашла и прочее в том же духе. Николь говорила, что Криззи ее идеал. Она бы сама хотела быть таким же тощим, бесполезным, беззаботным секс-символом следующего поколения сестренок Олсен, Линси Лоэн и Николь Ричи. Жаль, что моя Николь этого не застала…
Криззи напоминала маленького пятилетнего ребенка, который знает только слово «можно», а слово «нельзя» просто не хочет знать. Он был самой большой ошибкой для меня. И самым прекрасным ангелом для Николь. Разве могут быть два человека, по уши влюбленные друг друга, настолько расходиться во мнениях? Наверное, нет… Значит, это была не любовь…
После того, как весь колледж узнал, что мы с Николь вместе ни один человек мужского пола больше не рискнул ввязаться со мной в драку, хотя, мягко скажем, не все были довольны, что Николь выбрала меня в свои спутники жизни. Не знаю, почему так. Возможно, в их глазах я стал мужчиной или что-то типа того. Николь до меня тусовалась с какими-то приезжими рок-группами. Такие люди обычно в нашем городе не задерживались, потому, как на их выступления обычно никто не ходил. А Николь была их самым приятным впечатлением в нашем городе. Я только потом узнал, что ее невинные: «Мы просто друзья» были совсем не просто. Я закрывал на все глаза. Я считал, что все, что «до меня» там и останется. Я не знаю, встречалась ли она со своими «друзьями» во время того, как мы встречались или нет. Единственный человек, в связях с которым я мог бы заподозрить мисс Родригез, это Криззи. Слишком странные они были, когда вдвоем. Эта наркоманка могла заинтересовать собой любого человека любого пола. Что-то было, наверное, в ней, в ее кривоватых зубах и улыбке на одну сторону лица, что цепляло людей намертво. И даже я, хоть мне он был неприятен, вспоминаю о нем чаще, чем о Николь. Он мало говорил со мной, только по делу. А Николь же могла висеть с ним на телефоне стуками. Я не знаю, что они обсуждали, но, по-видимому, это было для них очень важно. Когда они были вместе – в одной комнате, мне казалось, что я теряю Николь, вот настолько они были на одной волне. Я даже думал, то между ними существует сексуальная связь, настолько «нежные» у них были отношения. Позже, когда мы с Николь уже жили вместе в Нью-Йорке, Криззи тусовалась у нас. И у меня было такое ощущение, что я живу в доме с двумя лесбиянками. Реалити шоу «Две лесбы и натурал. Кто кого?». Что самое смешное, что я совершенно не мог избавиться от этого существа. Выгнать его куда-то или что-то в этом духе. Одно время, когда он начал в наглую раскатывать дорожки кокаина прямо на столе в гостиной, я даже хотел его убить. Не смог. А надо было. Ведь знакомство Николь с Криззи и стало в итоге поворотным моментом в наших отношениях с мисс Родригез. Горячая мексиканская штучка Николь никогда не признавала чужого мнения, и чужое мнение признавало только ее. Николь могла бы стать самой успешной девушкой в мире, если бы ей это было надо. А она стала… никем. И кто виноват в этом: Криззи, я, или может быть господь бог, я не знаю…
Это было самое прекрасное время года, когда мы были вместе. Мне было далеко наплевать на всех вокруг. Я был сыт ее глазами, счастлив ее губами. Мне казалось, что мой мир сошелся в одном человеке. Когда она улыбалась, я тихо ждал второго пришествия или Армагеддона. Когда она смеялась, реки выходили из берегов, а давление ниже пояса вырывалось ртутным столбом из термометра наружу. Она любила смотреть мне в глаза так долго, что я невольно тонул в ее синих глазах, выкрикивая на последнем издыхания азбукой Морзе сигнал «sos». Я даже на занятия не мог ходить без нее. Она была всем, а я тихим нечем, которое было, как дешевое дополнение к Николь Родригез. Меня все устраивало. На тот период времени, мне было даже все равно. Слишком уж было все идеально. Можно не волноваться о своей дрянной популярности, если у твоей любимой девушки фамилия «Родригез». Говорили, что ее мать зарезала своего первого мужа, потому как он не имел привычки мыть после еды посуду, а ее отец сидел в тюрьме за изнасилование семилетней девочки на вокзале. Я не верил в эти слухи. Я вообще никому и ничему не верил, кроме нее. Когда сносит крышу бывает так хреново, а когда сносит крышу и ты кайфуешь от этого – это самый финиш, потому как ты вряд ли уже избавишься от своей зависимости. Может быть, я так и не выгнал Криззи, потому как сам был таким же наркоманом от любви. Вот уж не знаю, зачем я был нужен Николь, такой слабый, бесполезный и бестолковый. Может быть, как Гала Сальвадора Дали, она рассмотрела во мне гения? А может, ей просто хотелось найти единомышленника, который так же как она ненавидит этот занюханный городишко и мечтает отсюда поскорее смыться. Знала бы Николь, что сейчас я живу в Лас-Вегасе, и под моими окнами ежедневно проходят парады двойников Элвиса Пресли и Мэрлин Монро. Может быть, тогда она и не захотела стать такой, как сейчас? Может быть, она бы смирилась тогда со всеми своими «недостатками» и просто дождалась бы со мной вместе успеха, славы, денег? Вряд ли…. Если твоя фамилия «Родригез» вряд ли ты будешь довольствоваться чужой славой….
Мне не хватает ее сейчас. Моей самой любимой готической девочки, которая была всем для меня и в одночасье стала ничем. А я в прошлом ноябре был занесен в список самых желанных женихов Америки. Отчасти поэтому я решил написать эту книгу, чтобы сплетней вокруг моей персоны немного поубавилось, и чтобы люди, наконец, поняли мою точку зрения по поводу личной жизни. Любовь – это самое прекрасное чувство на свете, если она не идет тебе во вред.
Трудно сказать, шли ли нам с Николь наши отношения на пользу или наоборот. Я видел улыбку на своем лице, но она была какая-то больная, я видел, как ее глаза светились счастьем, но было ли это то самое «истинное» счастье? Я не знаю. Каждый человек в течение всей своей жизни одевает маски. Много-много масок, которые сменяются в зависимости от ситуации. У меня не было масок. К сожалению, нет. Я просто не умею их носить. И даже теперь, когда я уже давно заработал свой «миллион», и даже не один, все равно я остаюсь собой, тем самым парнем с задворок цивилизации, из черного гетто где-то в районе той самой 8 мили. Я точно знал только одно, что я очень нужен Николь. А поскольку я знал это, то не оставил ее даже тогда, когда с ней случилось это «несчастье». Сомневаюсь, что она что-то сделала для меня за три года, что мы были вместе физически, но то, что она привнесла в мою жизнь много нового, этого я отрицать не могу. Я благодарен мисс Родригез за то, что она не оттолкнула меня и мои неумелые детские ухаживания, а наоборот, приняла меня таким, какой я есть на самом деле. Хотя, может быть, она тоже думала, что это была своего рода маска. Мой глуповатый вид замотанного работой и учебой парня, возможно, казался ей не чем иным, как очередным привычным для нее лицемерием.
Я не был самым популярным парнем в нашем городе. Худощавый, высокий блондин всегда в кепке, куртке на пару размеров больше и широких синих джинсовых штанах. В карманах моих штанов всегда была тетрадка, в которую я писал свои песни. Мои песни – это единственное, что было в моей жизни до того, как мы познакомились с Николь. И до сих пор это остается моим единственным смыслом жизни. Я – замкнутый и необщительный человек, музыка для меня единственный способ показать свои эмоции и чувства. С девушками у меня проблем не было только потому, что я работал диджеем, а значит, был в центре внимания. Хотя, когда та или иная дама подходила ко мне познакомиться, я, как правило, терялся и начинал нести какой-то бред. Наверное, эти все девушки, которые были до мисс Родригез, оказались ничем не сравнению с ней. Николь была моя по всем параметрам. Надо ли говорить, что с тех пор, как с Николь случилось это «несчастье», у меня так и нет постоянной девушки. Секс есть, это правда, я ведь не святой. Нет душевного комфорта и любви. И я боюсь, что уже не будет. Я слишком боюсь, что это все моя вина. Что это я не смог, не доглядел, не додумался. Что это я виноват в проблемах Николь. Я был слишком занят решением своих проблем, чтобы обратить внимание на ее. В отношениях всегда не правы обе стороны. Она не делилась, я не вникал. Получилось, что получилось. Мы в ответе за тех, кого приручили… Жаль, что не всегда мы следуем этому правилу…
Я постоянно пропадал у Николь. Целыми днями с утра до вечера мы тусовались в ее комнате, слушали музыку и занимались любовью. Мать срывалась на меня по любому поводу, потому как я физически ощущал, как она ненавидит мисс Родригез. Она обращалась к ней исключительно «дура», «шлюха» и тому подобными обидными кличками, которые потом доводили до слез девушку. Я же ничего не мог с этим поделать, хотя в такие моменты мне хотелось убить свою мать. Николь не была виновата совершенно в неудавшейся жизни моей матери, так какого черта та пыталась испортить жизнь моей девушке? У женщин все по-другому! Какие-то свои непонятные счеты могут быть даже между двумя совершенно незнакомыми друг с другом девушками. Может быть, моя мать видела себя молодую в Николь? Ту себя, у которой ничего не вышло, которая стала алкоголичкой и подстилкой для всех мужиков, черных и белых, нашего района.
До этого момента, девушки не сильно задерживались в моей жизни, потому как после парочки-троечки свиданий они находили меня крайне скучным и неинтересным молодым человеком. Ну, конечно, я же не пил, не курил и не употреблял наркотики, чего уж тут веселого? Нашим местным девушкам нравилось под травкой разъезжать на крутых машинах в мини-юбках и лифчиках, чтобы их лапали за все возможные места. А мне хотелось романтики. Дурак я был, дождался романтики на свою голову, до сих пор не знаю, как это все разгребать…
Николь же была абсолютно другая. Меня купила ее неприступность. Ее искреннее презрение ко всему «отребью», которое ее окружало. Она гордилась тем, что она белая. Представляете себе, девушка в черном городе гордиться тем, что она белая? Я рядом с ней тоже чувствовал, что не так уж плохо отличаться от других. И «белая ворона» это было явно про меня. Николь всегда хотела большего. Она хотела красивой жизни. Не как большинство девушек мира, выйти замуж за богатого, а именно – самой стать кем-то, самой чего-то достичь. Она и достигла. Только какой ценой?...
Николь часто приходила ко мне на концерты в клуб «Люк», где я стоял за вертушками. Кто-то читал рэп со сцены под мои запилы, а я же молча завидовал исполнителям, которым хлопали, как самым супер-пупер звездам. Николь успокаивала меня, что и ко мне придет слава, надо только подождать. Но почему-то никто не приходил, а времени, как мне тогда казалось, оставалось все меньше. Мать угнетала меня с тем, что моя «бесполезная работа не приносит чертовых денег». Ну да, в этом она была права. Клуб был не самый шикарный, поэтому платили там соответственно. А все мои заработанные деньги уходили на Николь. Мне нравилось делать ей подарки, водить в кафешки. Мне до сумасшествия нравилось ловить глазами улыбку на ее лице. А тут еще и соседка моей девушки Люси решили срубить с нас денег: сказала, что если мы собираемся жить на квартире вдвоем, то тогда должны платить за жилье. Николь пыталась уговорить ее, но тщетно. А мать, естественно, была против, чтобы мы жили на той квартире. Она меня уверяла, что Николь наркоманка и проститутка, но я все отрицал. Я ненавижу, когда кто-либо лезет в мою личную жизнь, а уж тем более, люди, у которых у самих проблем в этом вопросе навалом. Моя мать была одной из тех людей, которые в своем глазу бревна не заметят. Обвиняя мою девушку в пристрастии к наркотикам, она сама скатывалась все дальше и дальше в яму. Она умерла год назад от героина. Мне позвонили, когда я был в туре в Сиэтле. Кто-то из нашей «семьи» позвонил, тот, кого я никогда не видел, и сказал, что мне стоит приехать на похороны. Концерт в Сиэтле прошел на «ура».
Николь уговорила меня жить с ней. Мы даже нашли деньги, чтобы платить ее «подружке» за жилье. Ходили в колледж, работали, пытались как-то существовать на остатки наших зарплат. Николь страдала бессонницей. Она говорила, что совершенно не может спать одна. Это было решающим фактором. Мне хотелось ей помочь, мне хотелось постоянно ей помогать и что-то делать для нее, ради нее и во имя нас. Я верил каждому ее слову, я доверял ей больше, чем себе, я был всем, чем она хотела меня видеть. Но это были не маски. Я просто менял себя для нее, оставаясь при этом самим собой. Был ли я куклой? Кто бы знал… К сожалению, сейчас ее уже не спросишь об этом. Последний раз, когда она могла говорить, она сказала мне спасибо за все. Наверное, это и есть ответ. Я не был куклой, и она тоже меня любила. Рокеры, наркотики и пляски в клубе были отдельно, а я и наша с ней любовь – отдельно. В каждом человеке борются два противоречия: черное и белое, и только за счет этого противоборства человек может нормально существовать. Если этого нет – то этот человек мертв! После того, как Николь попала в больницу, у меня было время многое осознать и понять. Я простил ее. Я заранее простил ей все. Все то горе, что она принесла мне и принесет еще. Это моя судьба, моя ноша, мой крест. Мне опять не повезло, он оказался перевернутым5.
С каждым днем, проведенным рядом с Николь, Детройт казался мне все более невыносимым. Ей хотелось чего-то большего, чем граффити на стенах и рэп из каждого окна. Я был с ней заодно. Мне казалось тогда, что лучше будет везде, кроме Детройта. Наша жизнь там была маленьким, персональным адом для двоих. Кто же знал, что позже начнется настоящий ад?
Мы были слишком харизматичны, чтобы жить в маленьком городке. Наш потенциал был слишком большой для Детройта. Мне снились сны о том, как я читаю рэп перед миллионной публикой. Мне снились сны о дорогих машинах, яхтах, вечеринках в бикини и собственном острове. Кстати, остров я так и не купил. Как-то теперь мне это и не надо вовсе.
Я уверен, что у нее было тоже самое. Она каждый день противопоставляла себя этому городу. С самого раннего утра и до поздней ночи, Николь Родригез доказывала этому городу, что она будет жить долго, а вот Детройт должен умереть. Странная все-таки штука-жизнь… Ты веришь, что все будет так, а она поворачивает твое представление с ног на голову. Детройт, как вы и сами знаете, до сих пор жив и прекрасно себя чувствует, а вот Николь…
Чем ближе я был к окончанию колледжа, тем хуже становились мои отношения с матерью. Мне казалось, что должно было быть наоборот, ведь в этой ситуации я должен бы был окончательно «слезть с ее шеи» и начать самостоятельную жизнь. Хотя я ее начал уже давно, еще до Николь, а теперь и подавно, мы снимали с ней вместе квартиру. Моя мать, как и всякая женщина, была полна парадоксов. Она мне постоянно твердила, что я «бесполезный кусок дерьма и толку от меня не будет», чтобы я убирался «на все четыре стороны», и, тем не менее, как только я соглашался с ее мнением на мой счет и уходил из дома, то начинался скандал. Плохо быть подростком. Ты вроде и взрослый, а вроде и нет. Ты все так же зависишь от родителей, учителей, беременных не во время подружек и прочих факторов, хотя по телевизору тебя гордо именуют «крутым» словом «тинейджер», и вешают на уши лапшу о том, что «тебе теперь можно». Что можно-то? Курить? Пить? Алкоголь с 21 года, кстати.
Иногда я завидовал Николь. Ее отношения с родителями были полной противоположностью моим. Ее семья совершенно не угнетала ее. Они наоборот, всячески поддерживали ее решение жить отдельно. Ведь если Николь сама зарабатывала деньги, значит, имела полное право распоряжаться своей жизнью, как хотела. Ее мать была высокой боевой брюнеткой с разноцветной татуировкой в виде дракона на все правую руку, она носила черные майки- борцовки и выглядела подтянутой и здоровой, в отличии от моей матери – алкоголички и наркоманки. Миссис Родригез ездила на мотоцикле, пила виски в ближайшем баре на спор и тусовалась с байкерами из соседнего города. Ума не приложу, что заставило эту женщину переехать в этот город, возможно, судимость ее второго мужа или что-то в этом духе. Благодаря отцу Николь миссис Родригез осталась без переднего зуба, что, кстати, ее совершенно не портило, потому, как на его место она вставила железную фиксу, что очень гармонировало с ее внешним видом. Миссис Родригез работала татуировщицей, поэтому в деньгах особо не нуждалась. Ее тогдашний третий муж мистер Ловейт был психологом в нашем колледже. Бесполезный низкорослый неудачник в очках на пол лица и вечной сигаретой во рту. Но, по крайней мере, он хорошо относился к своей падчерице Николь. Она даже просила помочь его как-то разобраться с ее проблемами на работе. Он помог девушке совершенно бескорыстно. Мне не нравилась миссис Родригез, хотя она была, в общем, не плохой женщиной. Не могу я выносить женщин, которые считают себя мужчинами, и, тем не менее, когда видят красивую шмотку, сразу вспоминают о своей истинной природе. Еще они вспоминают об этой природе, когда внезапно в их жизни появляется хороший парень, они быстро прячут свои «когти» и корчат из себя безобидных и безгрешных овечек. Тусовки с байкерами были забыты, когда наш психолог попался на крючок к матери Николь.
Моя же мать была совершенно другой. Она была больной, опустившейся донельзя женщиной. Именно женщиной, как это ни странно. Я всегда был уверен, что наркоманы все сплошь, как Криззи, бесполые существа с единственным желанием в жизни – достать дозу.
Теперь я понимаю, почему Николь нравился Криззи. Потому как вся его жизнь была похожа на жизнь ее матери. Как бы то ни было, отношения мисс Родригез со своей матерью были гораздо более теплые, чем мои. Возможно, Николь даже восхищалась в чем-то поведением миссис Родригез. Криззи же была такой же «прекрасной» испорченной девкой, которая давно не была никому нужна кроме самого себя, и от этого ей было только легче и веселее жить.
Я до сих пор так и не смог понять ни одну, ни вторую из них. Миссис Родригез я видел пару лет назад, она приезжала к Николь в больницу, постаревшая, но все такая же бунтарка. Она прошла в палату к дочери, совершенно не обратив внимания на меня. Я ждал ее при входе на скамейке. Через полчаса женщина покинула больничную палату. Резко затормозив около меня, она сказала что-то вроде: «Это все из-за тебя, урод!» и вышла из больницы. Это был ее первый приезд в больницу, и я думаю, последний.
Мы думали о том, чем будем заниматься после колледжа. Естественно, никто из нас не собирался продолжать учебу дальше. Подруга Николь же решила поступать на дизайнера в Бруклине, и предложила моей девушке составить ей компанию. Но то ли отношения после совместного проживания у подруг стали не очень-то дружескими, то ли Николь просто это было не надо, но она отказалась. Самой заветной и, пожалуй, единственной мечтой мисс Родригез было танцевать в клубе стриптиз. Я до последнего надеялся, что она передумает, и выберет себе другое занятие, но тщетно. Самое страшное в этом, что я совершенно не мог ее переубедить, потому как было такое ощущения, что в целом мире мисс Родригез слушает только себя.
Я же, как вы знаете, мечтал быть рэп-исполнителем. Только вот на том этапе жизни это у меня получалось плохо. Диджей, кстати, из меня тоже был некудышный, как говорили парни из клуба. Я ставил слишком «тяжелую» для них музыку. Я и теперь иногда прихожу в клубы покрутить пластинки. Только теперь под мои «запилы» весь клуб в экстазе, хотя бы просто потому, что я Джимми Родео.
А пока в моей жизни не было ничего такого, о чем можно бы было мечтать. Кроме Николь, моей девушки-мечты, которая потом превратилась в кошмар. Все, о чем я, так или иначе мечтал, почему-то в итоге обернулось для меня в не лучшем свете.
Раньше я говорил, что «я потерял Николь», хотя как можно потерять то, чего у тебя, по сути, никогда и не было? Как я потом понял, я был перевалочным пунктом для нее и ее самолюбия, хотя для меня, конечно же, все было иначе. Я был точкой «х» между пунктом «а» и пунктом «б» математической задачи, которую решала в своей жизни мисс Родригез. Можно было бы свалить всю «вину» на наркоманку Криззи из китайского квартала в Нью-Йорке, которая доставала дешевый, черт знает с чем намешанный кокаин для Николь. Но дело было даже не в Криззи… Никто, никогда и никак не сможет повлиять на человека, если тот сам этого не захочет. Это железно. Это почти так же железно, как «Скажи мне, кто твой друг…». Только вот я в это не верил. Народная мудрость чаще всего бывает по делу, да только не всем открывается ее сакральный смысл вовремя, к сожалению. Но Криззи и наркотики были гораздо позже, а пока мы все еще жили в «городе зла», каждый день посылая свои «материальные» и не очень мысли на небо в надежде, что они все-таки сбудутся.
Однажды на Николь напали вечером, когда она возвращалась с работы. Ситуация почти такая же, как и та, благодаря которой мы с мисс Родригез были вместе, но только с положительным для нападающих исходом. Ей повезло, она отделалась лишь легким испугом и отсутствием сумочки. Но грабителям повезло больше, потому как в ее сумочке была вся зарплата девушки за будущий месяц. Нам было нечем платить за квартиру. Приглушенный желтый свет лампы под балдахином в нашей комнате освещал кровать. Бардово-красное постельное белье из бархата, которое Николь сшила сама пару месяцев назад, было завалено одеждой и косметикой моей девушки, а сама Николь лежала, уткнувшись лицом в подушку в одних лишь чулках в сетку, рыдая о своей потерянной сумочке. Я не знал, что нам делать. Я не знал, как ее успокоить, и стоит ли. Мне все это казалось каким-то дурацким вымыслом. Подростки сталкиваются со взрослой жизнью в Детройте слишком рано. Ранние сигареты, алкоголь, наркотики, секс. От перемены мест слагаемых сумма не меняется… А потом их выгоняют из дома, опуская на их хрупкие плечи тем самым еще больший ворох трудностей. Я решил пойти поработать в цех по переработке мусора, чтобы найти деньги заплатить за комнату. Я мог бы пойти попросить денег у матери, как раз ее новый «бойфренд» ужасно хотел со мной познакомиться, но это было бы уже слишком. Я еще лет в десять решил, что как только появится в моей жизни возможность избавиться от матери, я это обязательно сделаю. Думаю, что после этой фразы, газетчики тут же напишут статью обо мне в стиле: «Вся правда о Джимми Родео. Он публично признался, что пытался убить свою мать…». Нет, «избавиться» в этом контексте имеет смысл не «лишить жизни», а именно «сократить любое возможное общение до минимума». Что я и сделал, переехав к Николь. Плохо было только то, что «подруга» моей девушки сходила с ума с каждым днем все больше. Когда я дома был один, ожидая возвращения Николь с работы, Люси была просто верх дружелюбия. Она приносила мне еду и выпечку от своих родителей, которые жили на первом этаже нашего дома. Дело в том, что мы с ними не пересекались, у нас был свой собственный выход с железной лестницей, ведущий на первый этаж, своя ванна и маленькая кухонька, где Николь по воскресеньям пекла блинчики. Тогда ее руки, волосы, да и все тело волшебно пахло выпечкой, напоминая мне о том счастливом детстве, которого у меня не было и о той любящей матери, которая от меня отказалась. Эти редкие моменты были для меня, как праздник, как Рождество.
Я всегда любил рождество. И пусть я совершенно не верю в бога, но, тем не менее, я считаю этот праздник волшебным. А волшебство его в том, что на рождество вся семья объединяется вместе, чтобы подарить друг другу любовь, радость и хорошее настроение. Я вообще люблю все такие семейные праздники, где собирается много гостей и родственников от мала до велика. Я до сих пор один на Рождество. И чаще всего, я праздную его с бутылкой Джека Дэниалса в самолете в перерывах между концертами. Но я люблю выступать по праздникам, потому как я провожу время с людьми, которых люблю, и которые уважают меня – моими поклонниками. Это единственное, что заставляет меня жить дальше. Иначе, я бы давно умер. Но если это случиться, то все случаи самоубийств, которые последуют за этим, припишут моему имени: «Смерть Джимми Родео стала причиной массового суицида среди подростков…». Я этого себя никогда не прощу! Хватит с меня той трагедии, которая случилась с Николь Родригез…
Страшно терять кого-то близкого. Я ненавижу отмечать один семейные праздники. А если ты действительно остаешься один, ну, не считая долбанутой на всю голову наркоманки-наркомана – подруги твоей девушки… Когда-то я на свою голову пообещал Николь, что мы навсегда будем вместе. Эти слова хранит еще ее тело, в виде татуировки, которую она сделала мне в подарок на нашу первую годовщину. Если бы я тогда промолчал, то может быть моя жизнь могла бы сложиться по-другому. А может, мне просто суждено быть всегда одному? Кто-то сказал, что тебе не могут дать все и сразу: любовь или карьеру, приходится выбирать. Но у меня не было выбора, к сожалению, его кто-то сделал до меня. Конечно, если бы все сложилось, как я хотел, то не было бы этой книги и моих платиновых альбомов, и никто бы никогда не знал, кто такой Джимми Родео из Нью-Йорка. Моя жизнь была бы такая же, как у всех: семья, дети, пенсия и прочее. Но мне всегда было этого мало, мне хотелось разнообразия и чего-то большего, чем «дерево-дом-сын». Мне хотелось драйва и эмоций. И первого и второго в моей теперешней жизни достаточно. Как поет одна рок-группа: «We all just wanna be big rock-stars…»6. Если ты не хочешь быть певцом, значит, ты уже стал артистом. Я всю жизнь пытался что-то кому-то доказать, быть выше-лучше-сильнее других. Я доказал, но теперь эти другие звонят мне и говорят: «Эй, мэн7, моя дочка тащиться от твоих песен, чувак. Да ты крутой!». А у меня нет дочки. И сына нет. И жены тоже нет. Только работа, любимая, правда.
Говорят, каждый человек имеет право на ошибку, но мне почему-то разрешили сделать их в катастрофическом объеме. И вообще, мне иногда кажется, что моя жизнь – это самая большая ошибка. Мне никто не говорил об этом, но мне так казалось, особенно в тот период моей жизни, когда Николь попала в больницу. Я был подавлен, угрюм и замкнут. Я пил прозак8 пачками и не отвечал на телефонные звонки. Тогда я твердо был уверен, что именно Криззи был виноват во всех наших бедах. Сейчас же мне кажется, что так или иначе, что-то все равно должно было случиться, не может так быть, чтобы счастье длилось вечно.
Сейчас многие говорят о 2012 и конце света. Мой персональный конец света уже случился, когда Николь попала в больницу. Тогда я окончательно и бесповоротно сошел с ума, и мой разум с тех пор так ко мне и не вернулся. Криззи обивала пороги моей звукозаписывающей компании и моего дома, из-за этого мне даже пришлось переехать на время в Калифорнию. Она дралась с моими охранниками и всячески пыталась навязаться мне, но я не хотел этого. Во-первых, потому что она изначально была подругой Николь, а мне не нравилась вовсе. Во-вторых, мне было очень тяжело смотреть, как эта наркоманка говорит о моей совести и морали по отношению к мисс Родригез. Эта ситуация иллюстрирует крылатую фразу одного священника: «У моей матери 8 детей и все от разных отцов. Чему хорошему я могу научиться у этой женщины?»9
Когда наши с Николь дела стали совсем плохи, Криззи быстренько слился, боясь, что я обвиню его публично в том, что он подсадил Николь наркотики. Как я потом узнал, Криззи уехала в Китай к родным. Говорили, что у него толи мать китаянка, а отец американец, то ли наоборот, но по-китайски это чудо природы говорило, как на родном.
Я долгое время боялся, что он начнет в суд обращаться, чтобы стрясти с меня денег, но то ли у него проснулась в итоге совесть, то ли по каким-то другим причинам, но никто так и не позвонил. Правда, недавно, мне показалось, что я видел ее на одном из моих концертов, но может быть, это был кто-то очень на нее похожий. Теперь много кто будет на нее похож и на Николь тоже. После выпуска моей книги, мои поклонницы решат, что эти два типажа внешности как нельзя больше привлекут мое внимание. Обратная сторона популярности…
Моя жизнь в колледже подходила к концу. Я уже всеми клеточками своего тела ощущал приближение лета и того момента, когда можно будет смело произнести фразу «К чертям колледж», и не бояться остаться после уроков на воспитательную беседу с психологом. Это была не ужасная, но достаточно неприятная процедура, особенно для меня, потому как я лично совершенно не считаю, что психолог это профессия. Психологами чаще всего становятся неустроенные по жизни и из-за этого глубоко несчастные люди, и как я могу доверить решение своих проблем такому человеку? Позже, я нанял психолога, чтобы он помог мне бороться с моей боязнью сцены, но тот психолог, что работал со мной, был скорее счастливым исключением из досадного правила, хотя, это объясняется достаточно легко – за те деньги, которые он получал за свою работу, хочешь - не хочешь, а помочь надо.
Николь снова пришла с работы в слезах. Ее отчитал директор колледжа за частые опоздания, то на 5, то на 10 минут. Директор нашего колледжа был огромным боровом-негром, лет 60ти. Он постоянно ходил с носовым платком в руках, чтобы время от времени промокать вспотевший лоб и шею. От него пахло вперемешку виски и потом, и этот запах оставлял неизгладимый след в жизни каждого ученика нашего колледжа, который «имел честь» быть вызванным «на ковер» к вышеупомянутому. Говорили, что он болен астмой, и что каждое утро он борется со смертью в приступе страшного кашля. Николь же говорила, что он педофил и маньяк, и что почти всех пропавших девочек в нашем районе можно было бы повесить на него. С чего она так решила, я не знаю, но это, скорее всего, снова «послание из мира женщин», куда нам - мужчинам вход не просто запрещен, но даже противопоказан. Когда девушка пришла домой, то моментально упала на кровать. Он всегда так делала, когда сильно уставала на работе. Она порылась в сумочке, достала оттуда пачку ментоловых сигарет и мундштук. Развалившись на кровати, она закурила. Ее кроваво-красные пухлые губы нежно обхватывали мундштук, и она выдыхала сигаретный дым аккуратными колечками в давным-давно некрашеный потолок нашей комнаты, губами при этом делая идеальную букву «о». Зеленое ситцевое платье, на котором были изображены причудливо сплетенные перья павлинов, задралось, обнажая белоснежную ножку Николь в чулке в сетку, порванном в некоторых местах. Она ужасно стеснялась того, что не может купить себе новые чулки, потому как почти все наши деньги уходили на съем квартиры. Дешевые чулки, которые носили местные проститутки, она, само собой, носить не хотела, а мечтала о тех чулках, с кружевными оборками, которые носили актрисы ретро-фильмов, и, конечно же, ее королева – Дита фон Тиз. Я молчал, и так же молча, откладывал деньги, чтобы рано или поздно подарить Николь такие чулки. Мне тогда казалось, что в этих кружевных чулках и есть счастье, что больше ничего и не надо вовсе. Я подарил ей их на нашу годовщину. А она сделала на бедре татуировку «Вместе навсегда». Эта фраза как будто проступала сквозь языки пламени. Мисс Родригез объясняла это тем, что, даже пройдя через огонь, мы все равно будем вместе. Кто же знал, что она окажется настолько права? Мы прошли и через огонь, и через воду и через медные трубы, и так и остались вместе. Только ее больше нет у меня, а меня у нее. Я всегда считал татуировки частью африканских магических обрядов, ведь изначально они были для этого и предназначены. Тот сакральный смысл, который ты вкладываешь в них, должен исполниться. Стоит задуматься перед тем, как рисовать на себе что-то. Тогда же, мне казалось, что лучше этого подарка ничего на свете нет. Я сидел на общей кухне, ел кукурузные хлопья, и тут вошла Николь, задрала ногу на стул, стоящий рядом со мной и показала свое новое приобретение. Бледная изящная ножка, украшенная красно-желтой «огненной» татуировкой, что может быть прекраснее для восемнадцатилетнего парня?
А потом мне внезапно стало казаться, что после выпускного, мы с Николь так и останемся жить в Детройте, и ничего у нас не получится, и мечты не сбудутся. И осознавать этот прискорбный факт было невыносимо. Я никак не должен был допустить этого. Я просыпался ночами в холодном поту, когда мне снился сон, что наши с Николь дети ходят в ту же школу, что и мы ходили в Детройте и играют в баскетбол с детьми местных бандитов. Почему-то мне всегда в такие моменты снились дети… Возможно это был своего рода символ продолжения жизни. Или что-то типа того. Я никогда особо не думал о детях, а уж тем более, о детях с Николь. Мне казалось это практически невозможным. Ведь Николь была совершенно не такая, как эти домохозяйки в бигудях, которыми нас щедро пичкает «добрая нянька - телевидение»10. А Николь, к счастью, совершенно не была похожа на этих домохозяек. Она скорее была похожа на тех бессмертных героинь пин-апа, таких как Мэрлин Монро и Бетти Пэйдж… Кухня и дети чаще всего убивают в таких женщинах «божью искру», то есть то, что было дано им с рождения – бунтарство и противопоставление себя и своей красоты безликому серому обществу. Если бы она готовила мужу обеды-ужины, убиралась бы по дому и стирала детские пеленки, наверное, она бы умерла от скуки или от полного отсутствия творческой самореализации. Иногда, раз в несколько лет рождаются и такие вот женщины. Хотя, нам – мужчинам, удобнее думать, что таких вообще не существует. Неизвестно кому из нас тяжелее, им с нами или нам с ними. Скорее всего, им с самими собой, потому как быть не такой, как все достаточно сложно. Николь хотела кем-то стать и чего добиться по жизни. Это был ее личный выбор. Я молчал и не вмешивался. До последнего. А надо было…
Если бы я прожил в Детройте лет до 20-ти, то, наверное, вряд ли когда-либо переехал бы в другое место. Этот город, как клещ, впивается в твою кожу и уходит так глубоко, что ты ни за что не сможешь его оттуда достать без посторонней помощи. Хотя, последняя тоже чаще всего бывает не эффективной. В моей ситуации посторонней помощью оказалась, как ни странно, наша соседка по комнате. Как-то так случилось внезапно, что это чудная девочка решила в меня влюбиться. Она ежедневно таскала мне еду, сидела со мной на кухне, пока я писал новые песни в ожидании Николь. Она ловила каждое мое слово, улыбалась мне своим чистым взглядом, старалась как-то обратить мое внимание на себя. Она даже разрешила мне не платить в этом месяце за свет, потому как я часто сидел с включенным светом по ночам, чтобы писать свои тексты. У нее были красивые русые прямые волосы, прямая челка, которая постоянно падала на глаза, придавая ей сходство с пони. Она была очень милая, иногда даже смешная. Но я был проклят. И мертв. И порабощен прекрасными ногами Николь. Ее запахом мыла и блинчиков, ее прекрасным снежно-белым телом, ее татуировкой «вместе навсегда». Мисс Родригез была и остается моим смыслом жизни. Так было всегда, с тех пор, как мы вместе. Я был ее спасением, она стала моей смертью. Я не умер физически, ведь тогда бы я не смог написать эту книгу, я умер морально. Мои чувства, эмоции и желания практически атрофировались после той трагедии. Иногда, мне кажется, что теперь я запросто смогу убить человека. Ту же Криззи, к примеру. Но мне кажется, этого говнюка захотел бы убить каждый. Конченный наркоман с манией величия, шизофренией и маниакальной депрессией – такую подругу выбрала себе моя девушка.
Девочку-пони, кажется, звали Люси. Я могу путать, потому, как с тех пор прошло много времени, да я и сам, честно сказать, старался стереть из памяти как можно больше фактов, связывающих так или иначе меня с Детройтом. Я попытался таким образом опровергнуть истину о том, что хорошее быстро забывается, а плохое – помнится годами. К сожалению, как вы видите, плохо у меня это вышло. Я все еще помню и знакомство с Николь, и свою отвратительную работу, и мать-шлюху.
Как-то не везет мне с женщинами. Попадаются разные, а вот влюбляюсь я стабильно в одних и тех же: красивых и любящих только себя. Наверное, судьба такая, хотя спрашивается, за что мне это?
Девочка-пони ходила за мной по пятам и стремилась добиться моего внимания. Я, сначала вежливо, потом откровенно грубо стал ее посылать. Сначала перед приходом моей девушки, Люси сливалась к себе, а позже она перестала прятаться, оставаясь рядом со мной и в присутствии Николь, откровенно пожирая меня глазами. Я не знаю, замечала ли это Николь, но однажды, когда мы с ней лежали в кровати нашей половины комнаты, она сказала мне, глядя в глаза, ее голос был очень глубоким и каким-то грубым, что я только ее. Это было признание в искренней любви, однако из уст моей девушки это прозвучало, как смертный приговор. Хотя, конечно, тогда я так не думал. Тогда мне казалось, что все, что делает Николь прекрасно. Даже то, как она складывает аккуратными стопочками свое нижнее белье – и то казалось мне прекрасным. Потом меня это стало раздражать, потому, как все остальные вещи валялись по всей комнате. Девочка-пони же была полной противоположностью Николь, хозяйственная и домашняя. Но проблема в том, что такие девушки мне никогда не нравились. Слишком уж они какие-то, стерильные, что ли. Как будто из инкубатора. Грязного слова при них не скажи, в клуб не пригласи. Хотя, мне и самому есть в чем себя упрекнуть, ведь я тоже не был «бэд боем». То, что я рэпер еще не говорит о том, что я «плохой парень». Я не курю, пью только по праздникам, редко матерюсь и только по делу, в клубы начал часто ходить только когда прославился и по большей части для того, чтобы прославиться. В виду вышеперечисленного логично было бы предположить, что домашние девочки подходят мне куда больше, чем такие, как Николь, но, тем не менее, первые меня не интересовали. Возможно, это все идет от моей матери. Говорят, что женщина инстинктивно выбирает себя мужчину, похожего на отца, а мужчина на мать, соответственно. Моя мать была не очень примерного поведения, проще говоря, она была главной шлюхой района. Скорее всего, сказывалась еще нехватка отцовского воспитания. Я удивляюсь, как я еще вырос «парнем с мечтой», а не наркоманом или бандитом, ведь наследственность у меня, мягко скажем, хромает. Отец в тюрьме, но мне кажется, что я абсолютно на него не похож. Общество слишком не любило меня, и было это у нас взаимно. Я презирал то общество, которое меня окружало. Я слишком старался не быть похожим на них. Думаю, у меня получилось. Я всегда выбирал жизнь, а не смерть, в этом-то мы с Николь и отличались друг от друга, как потом оказалось.
Девочка-пони Люси была слишком добра ко мне. Мне казалось, что с каждым днем она все больше тает, как мороженое на солнце при виде меня. Я же молчал, не подавая никаких признаков своего отношения к ней. Кажется, она был из той породы девушек, которые ну совершенно не могут представить себе, что они могут кому-то не нравиться. И действительно, я ее понимаю, потому, как у нее по меркам Детройта было все: богатые родители-адвокаты со своим домом, хорошая одежда, смазливое личико и не плохая фигурка. А еще у нее почти совсем не было мозгов. Возможно, моя воздыхательница искренне считала, что я брошу мисс Родригез и уйду к ней, ведь Николь не отличалась особым достатком и своей жилплощадью. А может, у них с Николь до меня был уговор делить мужиков поровну. Я наверняка не знал ничего, точно я знал только то, что поведение Люси с каждым днем становилось все более невыносимым. Как-то я решился поговорить с Николь о том, чтобы попробовать снять комнату в другом месте. Но мисс Родригез наотрез отказалась. Я так и не понял, почему, ведь цена, которую мы платили в этом доме за половину комнаты, была такой же, как в любом другом районе подальше от центра города за целую комнату. Она как-то странно посмотрела на меня, а потом сказала, что-то в стиле, что не хочет опускаться на самое дно. Женщины странные существа, ведь я-то самым дном считал как раз эти полкомнаты и подружку, которая пыталась меня склеить.
Как-то в один из дней, когда солнце все-таки обратило свое внимание на наш скучный городишко. Это был май, кажется. Вроде бы была весна, хотя, в Детройте все одинаково. Времена года не для этого места. Темно, прохладно, грязно – атмосфера праздника отсутствует напрочь. И даже восьмая миля не спасает. На ней, кстати, как мне потом сказали, после выхода одноименного фильма начали собираться проститутки в надежде срубить денег с туристов, которые приезжают посмотреть на «место, воспетое в песнях Эминема». Ничего особенного, надо сказать.
Я пошел проведать мать. Она жила в бедном районе на окраине Детройта. Конечно же, она была не одна. Из недр ее дома выполз какой-то пьяный мужик, с непромытыми сальными патлами и в одних семейных трусах. Он с подозрением и немым вопросом уставился на меня. За ним стояла моя не менее пьяная мать в белом ватном халате, с сигаретой и непрокрашенными волосами. Через его плечо, я поздоровался с ней. Она еле-еле подняла руку, чтобы помахать мне. Жестом она пригласила меня в дом. Я чуть было не сломал себе шею, когда ступенька под тяжестью моего тела треснула, и я повалился на асфальт перед домом. Мать начала орать, чтобы я был осторожнее, ведь она же платит за починку всего в этом доме. С горем пополам, я все-таки оказался в ее жилище. Тут же на меня посыпались обвинения в черной неблагодарности, в бездарности, безалаберности. В довершение всего, я оказался «плохим сыном, неудачником и жертвой аборта». Я только кивал головой в такт ее словам, пытаясь не принимать их близко к сердцу. Она снова начала жаловаться на отсутствие денег. Ее любовник все это время вместе с нами находился на кухне. Он достал из старого холодильника, у которого даже не было ручки, бутылку пива, открыл ее зубами и начал жадно пить. Пенящаяся жидкость жирными струями текла по его волосатому лицу. Меня передернуло, я сглотнул подступавшую к горлу тошноту. Я достал из кармана джинсов несколько долларовых купюр и положил их перед матерью на стол. Она протянула свои худые бледные руки с ярко выраженными синими венами к деньгам, свернула пополам купюры. Трясущимися руками поднесла их к глазам. И тут же ее сожитель вырвал деньги у нее из рук, запихнув их к себе в задний карман джинсов. Мать была похожа на ребенка, у которого забрали игрушку. Она переводила испуганный взгляд с него на меня. На ее глазах выступили слезы. Я поднялся. И вновь услышал в спину слова о неблагодарном сыне и неудачнике. Она нагнала меня в коридоре, заваленном старыми журналами и газетами, с обшарпанными обоями и треснувшей от старости мебелью. Я сказал ей, что ее жизнь унизительна и омерзительна. Она дала мне пощечину. Я не сопротивлялся. Потом она, утирая тыльной стороной ладони слезы, спросила, что я собираюсь делать «со своей гребаной жизнью» после колледжа. Я сказал, что, скорее всего, стану наркоманом и умру. Она замахнулась для второй пощечины, но я поймал в воздухе ее руку и, подождав пока она успокоится, отпустил ее. Ненависть поднималась в моей душе из глубин преисподней, я был уверен, что ударю ее, но я лишь посмотрел презрительно в ее голубые глаза, и вышел из дома, хлопнув дверью так, что она покосилась на ржавых гвоздях. С тех пор я больше у нее не был и ее саму тоже больше не видел. Я зашел в ближайший продуктовый магазин, на котором не значилась надпись «детям до 21ого», и купил бутылку водки. Я не пил, но после того омерзительного ощущения грязи, которое меня постигло в доме матери, я прямо на улице открыл ее и вылил себе на руки, пытаясь очистить их таким образом от возможных микробов. Руки я отмыл, а душа моя так и осталась заляпанная руками этого сального мужика и черной ненавистью моей матери. Я пришел домой, но Николь еще не было, а Люси сидела на кухне, закинув ноги на стол, читала журнал. Я кивнул ей. Она подскочила ко мне почти вплотную, начала щебетать о том, как прошел ее день. Я выслушал это все до конца, а потом ответил ей что-то в духе «иди ты к черту» и пошел в комнату. Там я завалился на кровать прямо в одежде. Я провалялся в полном ступоре до наступления темноты, лежа с широко открытыми глазами. Я дождался Николь. Она разделась и легла со мной рядом. Я не мог уснуть, меня знобило, холодный пот лился с меня ручьями, казалось, что я умирал. Меня бросало то в жар, то в холод. К утру начался отвратительный грудной кашель. Люси вызвала врача, потому как нам не было разрешено пользоваться телефоном в этой квартире. Врач поставил диагноз - воспаление легких. Спросил меня, курю ли я. Я лишь слабо улыбнулся в ответ. Смешная шутка, не правда ли? Доктор сказал мисс Родригез, что мне нужен покой и отдых. Он пришел к выводу, что мой организм дал сбой ввиду огромного эмоционального стресса. Я снова тихо улыбнулся, понимая, кто был этим стрессом. Наверное, нам лучше вообще друг друга не видеть, чтобы жить спокойно. Николь не пошла на работу, целый день она провела со мной, почти не вылезая из постели. Я слышал за стенкой нервные шаги Люси, которая читала вслух какие-то дурацкие стихи. А мисс Родригез ходила по нашей с ней комнате исключительно в бюстгалтере и чулках в сетку, а иногда только в чулках, что приносило мне небывалую тягу к жизни. К вечеру мне стало немного лучше, и мы даже занялись любовью. Секс с Николь был чем-то невообразимым. Наверное, такое же ощущение испытывают фанаты звезд, когда им удается все-таки оказаться в постели своего кумира. У меня было такое ощущение, что я занимаюсь любовью с девушкой со страниц Плейбоя, потому как мне даже не надо было ничего делать, я уже умирал, когда просто смотрел на ее обнаженное тело. А когда она улыбалась, по моей спине пробегал электрический разряд, который посылал кровь во все отсеки моего тела, и напрочь отключал мозг. Я был безбашено влюблен в эти ноги, в эти губы, в эту грудь. И Николь была единственным на свете человеком, который меня понимал. Двое против всех. Так было тогда, так и осталось.
Люси начала свой разговор с абсолютно дурацкой фразы на тему того, что я ошибся в Николь. Я только пришел с учебы, усталый и злой, ведь впереди меня ждало трехчасовое кручение пластинок в ночном клубе. Она стояла передо мной в дверном проеме кухни, пока я, сидя на полу, расшнуровывал ботинки. Николь подарила мне солдатские ботинки из ближайшего секонд-хэнда. Видимо, какой-то спившийся вояка решил разжиться на бутылку водки, распродавая свой «боевой» гардероб. Как-то странно было носить вещи из сэконда, даже когда я жил с матерью, я покупал вещи в магазинах, пусть и самых дешевых. Я и сейчас не частый гость в бутиках уровня Prada. Я покупаю вещи в разных репперских магазинах по всему миру. Я люблю переезды. Это отвлекает меня от проблем. Садишься в самолет или автобус, включаешь плеер, закрываешь глаза, и ты уже вне этого больного на голову мира. В каждой стране, где я останавливаюсь, я покупаю женский кружевной корсет и пару чулок в сетку. Это как подарок для мисс Родригез. Только теперь она вряд ли сможет их носить.
Люси стояла в дверном проеме кухни, солнце освещало ее точеную фигурку. Ее прямые идеально уложенные прядями каштановые волосы со смешной челкой отливали рыжим в солнечном свете. На ней была розовая майка и шорты, которые туго обтягивали ее аккуратную попку. В руках она держала чашку с изображением Пяточка из мультика про Винни Пуха. Она улыбалась. Я не мог отвести от нее взгляд. Девушка как будто светилась изнутри ярким огнем, но не таким, в котором можно сгореть заживо, а совершенно другим, тихим и спокойным, как домашний очаг и горячий суп на плите каждый день. Я ответил ей, что она плохая подруга, если так считает. Я остановился напротив нее, пытаясь протиснуться в кухню. Я был гораздо выше ее, от чего ей приходилось высоко задирать голову, разговаривая со мной. Это обстоятельство не могло не вызвать улыбку. И я улыбнулся. До этого я ни разу не смотрел ей в глаза, и, ни разу не улыбался ей. А теперь я стоял, как полный кретин, посреди кухни, уставившись стеклянными глазами в глаза не своей девушки, и улыбаясь, словно это все доставляло мне огромное удовольствие. Люси все поняла без слов. Она поднялась на цыпочках, и чмокнула меня в шею, от чего по всему моему телу пробежали мурашки. В этот момент заскрежетал ключ в замочной скважине, и вошла Николь. Люси уже и след простыл, она напевала какую-то песню про радио-любовь в своей комнате, пританцовывая на ходу, как она всегда делала, когда пела. Мисс Родригез застала меня стоящим посреди кухни со стыдливым румянцем на щеках. Она недоуменно вскинула идеально нарисованную черную бровь, вопросительно уставившись на меня. Я неопределенно покачал головой, доставая из холодильника замороженные котлеты. У Николь не было особо времени готовить для меня, только иногда по выходным она пекла мне блинчики, поэтому я чаще всего питался фаст-фудом или замороженными продуктами.
С того момента, как я имел глупость улыбнуться Люси, стало совсем худо. Девочка-пони начала терроризировать меня каждый день. Я не могу определить свои чувства в тот момент, это было что-то сродни здоровому мужскому интересу и полному пофигизму. Наверное, надо быть Фрейдом, чтобы понять, почему нам мужчинам при наличии собственных идеальных девушек нужны еще все остальные, которые могут быть по многим аспектам даже хуже. Люси постоянно смеялась, веселилась, и я сам не заметил, как начал веселиться вместе с ней. Бывают такие люди, которые заражают своей энергией и позитивом. Люси была из таких. У меня же была черная меланхолия и депрессия в душе, потому как ни один продюсер так и не заинтересовался моим демо. В свободное от работы в клубе время, мой друг ниггер договорился с хозяином, и мне разрешили там репетировать с нормальной аппаратурой. Я записал там несколько песен, которые легли в основу моего первого альбома «По ту сторону сердца»11. Свой первый альбом я считаю одним из самых прекрасных своих творений. Он был полон меланхоличной грусти. Но все же с некой «надеждой на завтра», которая в тот Детройско-Нью-Йоркский период времени была моим постоянным спутником. Стоит ли говорить, что мою «надежду на завтра» звали Николь Родригез? Сейчас же от моей надежды не осталось и следа, хотя, что удивительно, вместе с ней ушла и черная меланхолия. Теперь мои тексты о том, как не стоит поступать, чтобы преуспеть в жизни. «Гламурные чики», которые были моими соседками не долгий период времени в Калифорнии, часто повторяли в своих шоу: «Учитесь не жить, как я…». Я не гламурная чика, но почему-то эта фраза стала девизом и моей жизни. Не повторяйте мои ошибки, у вас своих предостаточно. Возможно, это и стало основной мотивацией для меня, чтобы написать автобиографию. Я хотел показать этим, что быть Джимми Родео не так-то уж круто, что я такой же парень, как и все вокруг. Просто чуть более успешный и чуть более богатый, хотя я бы с большим удовольствием поменял это все на суп на плите и двоих детишек с тройками в дневнике. Последняя моя песня «The Long hard road called life»12 как раз о том, чтобы люди учились мечтать «правильно». Не стоит растрачивать свои мечты на пустые желания.
Взгляды Люси, когда мы оставались наедине, как будто спрашивали меня, почему я выбрал именно Николь. Сейчас я понимаю, что права была эта самая Люси, что спрашивала меня «почему?». Со стороны виднее, кто кому подходит. Два совсем разных человека встретились на жизненном пути, и единственное, что объединило их это ненависть к привычному образу жизни и непреодолимое желание «убраться куда-нибудь подальше из этого места». Но мисс Родригез была моей половинкой, и это факт. Если бы я верил в бога, то сказал бы, что Николь это моя карма, мое наказание за прегрешения. Я слишком сильно ненавидел людей вокруг, что, только завидев человека хоть на миллиметр отличающегося от них, сразу понял, что это мое. У каждого своя судьба, и скорее всего мне не светил никогда суп на плите и двое детишек, если бы я остался жить в Детройте, в лучшем случае – колония строго режима, в худшем – тюрьма. Благодаря Николь, со мной этого не случилось. Но зато случилось много другого, чего тоже врагу не пожелаешь. Я видел смерть. Я вижу смерть каждый день, когда прихожу к Николь. Смерть смотрит на меня ее синими глазами. Теперь я боюсь смерти. Она отвратительная. Старуха с косой и в черном плаще из детский сказок - слишком утрированное представление о смерти. Смерть намного глобальнее, сильнее и жестче. Особенно смерть любимого человека. Смерть невозможно описать и не дано понять, пока ты жив. Говорят, что вместе со смертью к человеку приходит успокоение. Я не видел никакого спокойствия. Если моя смерть будет такой же, то я, пожалуй, совсем не хочу умирать. Хотя, когда с Николь произошло это несчастье, я пытался покончить жизнь самоубийством. Но когда я увидел эти полумертвые синие глубокие бездушные глаза моей девушки, я понял, что стоит жить, дорого стоит.
Люси раздевала меня глазами, каждый раз, когда мы пересекались с ней в квартире. Я кожей чувствовал все ее чувства и мысли. Я даже испугался немного, потому, как ее поведение стало понемногу напоминать сумасшествие. Я сам уже сходил с ума. Голова шла кругом от двух красоток в одной квартире. Николь с ее бледными длинными ногами и алыми губами, и домашняя Люси со вкусными печеньями и солнечной улыбкой. Есть два типа девушек, которые нравятся тебе и которые нравятся твоей маме. Моей маме нравился только алкоголь. А мне бы, возможно, пригодился бы ее совет. Трудно сейчас сказать, правильный ли я выбор сделал. По крайней мере, у меня есть все, о чем я мечтал. Либо хорошая работа, либо личная жизнь, вместе эти два понятия сочетаются с большим трудом. Пора было рассказать Николь об этих странных больных «отношениях» с Люси. Я не мог. У мисс Родригез были какие-то проблемы на работе, она постоянно возвращалась не в настроении, мы наспех занимались сексом, при чем, нам обоим этого особо не хотелось. Мы были целый год вместе. Страшно. Первый кризис отношений. До этого у меня ни разу не было таких длительных отношений, и я боялся их потерять. Я был зависим от Николь, как наркоман. Я не курил, не пил, но человеку же надо с чего-то сходить с ума и чем-то увлекаться. Музыку я не считал увлечением, она как-то сразу попала в разряд «работа». Я увлекся Николь. И слетел с катушек. Моя жизнь сначала напоминала Рай, а потом, я даже не знаю, в Аду, скорее всего, даже лучше. Для этого разговора банальная фраза «Николь, нам надо поговорить!» совсем не подходила, и пока я раздумывал над тем, как ей сказать об этом, Люси окончательно перешла в наступление. Я сидел в нашей с Николь комнате и читал книгу. Под конец года, я уже не ходил ни на какие занятия, кроме литературы. Это был единственный предмет, который был мне интересен из всего спектра. Я окончательно решил, что поступать в высшее учебное заведение я не буду. Я так до сих пор и не выучился в университете, и вряд ли выучусь когда-нибудь. Я музыкант. И этим все сказано.
Люси неслышно зашла в комнату и присела на кровать, по-детски подложив под себя ногу. Я, подняв глаза от книги, вопросительно посмотрел на нее. Она хлопала своими длинными ресницами. Глаза ее улыбались. Люси сказала что-то в стиле: «Хорошая погода сегодня!». Я отрицательно покачал головой, опуская глаза. Потом девушка оказалась совсем близко. Она сидела на коленках рядом со мной. Настолько близко, что я чувствовал, как она пахнет клубничной жвачкой и тонкими ментоловыми сигаретами, которые она курила украдкой по одной сигарете в день в тайне от родителей. Она протянула руку и погладила меня по щеке. Ее упругую грудь нежно обтягивала розовая майка. Она, кажется, совсем не носила нижнее белье. Вторая ее рука полезла мне под майку, проводя нежными подушечками пальцев по моей груди, спускаясь все ниже к ремню джинсов. От этих прикосновений я как будто таял. Люси была очень нежная. Она была настолько нежная, насколько Николь тошнило от нежности. Мисс Родригез предпочитала жесткий секс в разных позах и разных местах, начиная от кухонного стола и заканчивая крышей многоэтажки. Люси же была одной из тех девушек, с которыми секс может и не такой зажигательный, как с Николь, но зато очень искренний и романтичный. С Люси все было слишком просто. Она нежно коснулась своими губами краешка моих губ. Я закрыл глаза и представил, как мои руки скользят вверх и вниз по ее упругому телу, как я нежно ласкаю ее губами, как соски ее груди напрягаются под майкой, как она закрывает глаза, как я запускаю свои пальцы ей в волосы, с силой дергаю и… Вряд ли с этой девушкой прокатило бы мое «и…». Я отшатнулся от нее, как от прокаженной. Я сам не понимал, что со мной творилось, какое-то минутное помешательство. Люси, успевшая уже скинуть майку, сидела на кровати, уставившись непонимающим взглядом на меня. А я как будто увидел привидение в лице Николь. Я представил лицо мисс Родригез, если бы она все это увидела, и понял, что мне повезло, что все не зашло дальше. Я отвернулся от моей неудавшейся любовницы, пробормотал скомкано что-то среднее между «извини, я не могу» и «свали к черту», подождал пока она оденется и уйдет, сел на кровать и понял, что я форменный идиот.
Ближе к полуночи пришла Николь. В последнее время она частенько задерживалась. В наш колледж временно переехали ученики соседней школы, потому как здание ее находилось в аварийном положении уже лет 20 и вот, наконец-то, ее решили перестроить. Посуды накапливалось все больше и больше, а Николь приходила с работы уставшая и пахнущая сигаретами и лекарствами. Это был страшный запах. Я тогда еще не понимал, к чему может привести этот запах человека, теперь же я знаю, что так пахнет болезнь. У меня не было выхода, я решил сказать мисс Родригез о том, что произошло сегодня и в принципе признаться наконец-то в сложившейся ситуации. И я рассказал. За пару минут, выпалил все, как на духу прямо в лицо Николь, которая в этот момент снимала свои туфли на шпильках. Она стояла, эротично изогнувшись, расстегивая свои туфельки. Как только я закончил, она выпрямилась, изучающее посмотрела на меня и молча вышла из комнаты в кухню. Я не знал, что она воспримет это все так близко к сердцу. Я не знаю, как Люси успела закрыть дверь туалета, когда Николь набросилась на нее. Встретив неожиданную преграду в виде двери, девушка начала ломиться в нее, угрожая Люси, что убьет ее, а труп отдаст на растерзание собакам. Николь кричала и плакала, говорила, что ненавидит рыжих стерв, что оторвет ей голову, как только та выйдет наружу и что я только ее. Я был в нашей части комнаты. Я не знал, что делать – успокаивать Николь или нет. Я был виноват, что позволил Люси так далеко зайти и что не признался в ее повышенном интересе ко мне раньше. Люси в ответ орала, что мы уже занимались сексом и не раз, что она больше не позволит Николь разрушить ее жизнь снова, что она уведет меня у нее из принципа. Мое сердце стучало в груди, пытаясь вырваться наружу. Я тогда не знал еще, на что способна мисс Родригез, если ее вывести из себя, но уже представлял себе, на что это может быть похоже. Внезапно все стихло. Я вышел из своего убежища. Николь сидела на полу, поджав под себя ноги, вся ее косметика растеклась по лицу, красная помада была размазана по щекам, как кровавые шрамы. Волосы были растрепаны, туфли валялись рядом. В таком подавленном состоянии я еще ее никогда не видел. Я взял ее на руки и отнес в комнату. Она была легче пушинки. Ее тело обмякло на моих руках. Ее щеки еще не высохли от слез. Она была, как сломанная кукла, как манекен, выброшенный на помойку за ненадобностью. Я отнес ее в комнату и положил на кровать. Она не шевельнулась. Ее синие глаза пустыми глазницами смотрели в потолок. Я пошел на кухню, заварил крепкий черный чай с тремя ложками сахара, как она любила. Порылся в холодильнике, нашел кусок торта – все, что нужно для поднятия боевого духа. Проходя мимо той части комнаты, где обитала Люси, я прислушался. Из-за ширмы не доносилось ни звука. Я постучал в деревянную перегородку. Ответа не последовало. Тогда я спросил тихо в порядке ли она. И так же тихо Люси ответила из-за ширмы, чтобы я ушел. Я отнес чай и торт в комнату, где на кровати все в той же неестественной позе лежала Николь. Я позвал ее, но она даже не повернулась. Я спросил, хочет ли она чай. Реакции не последовало. Я улыбнулся. Подошел к ней, помог ей сесть. Она была вся какая-то вялая, как резиновая кукла, из которой выкачали весь воздух. Я присел рядом, отрезая краешком ложки маленький кусочек торта и поднося его ко рту Николь. Она смотрела куда-то поверх меня, совершенно не реагируя на мои манипуляции. Я попросил ее открыть рот. Ее зубы медленно разжались, рот открылся. Я отправил туда торт. Она медленно начала пережевывать, как будто забыла, как это делается. Я спросил ее все ли в порядке. Она вся задрожала, как будто я облил ее ледяной водой. Я извинился, продолжил ее кормить. Она не сопротивлялась. Потом я точно также поил ее чаем, дуя на горячую жидкость в ложке и отправляя ее в рот мисс Родригез. Мне было страшно, и хоть я и не подавал виду, мне все равно было страшно. Я не знал, что делать, если вдруг она останется такой навсегда. Я слышал раньше, что люди от больших потрясений впадают в шок, но я надеялся, что такое «овощеподобное» состояние никогда не коснется меня или моей семьи. Я смотрел на безжизненные глаза Николь и знал точно, кто был виноват в этом. Я. Я сам. Только я и никто другой. Даже вина Люси была меньше. Мне не стоило подыгрывать нападкам Люси, мне не стоило скрывать это от Николь, мне всего лишь надо было сразу послать ко всем чертям эту девочку-пони. Но я не смог. Я испугался чего-то, что «могло было бы быть». А теперь вот я остался один на один с тем что «уже есть». И я точно знал, что из этих двух зол было большим. Как бы оно сложилось, будь я чуть увереннее в себя, я не знал, но по факту я имел все незавидные шансы остаться с калекой на руках. Я выключил свет и прилег на кровать рядом с Николь. Сегодня она мне казалась такой маленькой и хрупкой, что слезы навернулись на глаза от страха, что я могу ее потерять. Николь Родригез была и остается моим счастьем. «Вместе навсегда», татуировки не могут лгать! Мы лежали в обнимку под одеялом, и между нами была натянута тонкая нить нежности. Я боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть это чувство спокойствия и защищенности. Мы оба были как будто в коконе, вдалеке от всего мира, словно на другой планете. В последнее время между нами не было той теплоты, которая была в начале. Любовь стала потихоньку затухать, из яркого пламени превратилась в тихий огонь. Николь давно уже спала, и я, под монотонное тиканье настенных часов в кухне тоже заснул.
Николь проспала весь следующий день. Я втихую позвонил в колледж и сказал, что Николь не выйдет сегодня на работу. Я решил упросить ее взять выходные. Она так много работала, что наверняка совсем вымоталась. Ей нужен был отдых, а я пошел бы на стройку и там временно поработал бы, чтобы заплатить за квартиру. К вечеру мисс Родригез оклемалась. Она потянулась в кровати, как кошка, и села. Потом поднялась и пришла на кухню, где я пытался подготовиться к выпускным экзаменам. Она слабо улыбнулась мне. Я подскочил со стула, бросившись к ней, обнимая ее и целуя, радуясь, как маленький ребенок. Мы поужинали. Я пытался заговорить с ней, но она была какая-то рассеянная, почти не отвечала на вопросы, думая о чем-то своем. Я пытался обратить ее внимание на себя, но она не реагировала, поэтому я прекратил свои нападки. Мы ели приготовленный мной омлет, запивали его горячим сладким чаем и молчали. Я снова уткнулся в свои учебники. Люси не было дома со вчерашнего дня. Может быть, она от греха подальше ушла жить на первый этаж к родителям. Я был рад, что ее нет. Николь был необходим покой, а когда по близости Люси, мисс Родригез вряд ли могла бы успокоиться. Хлопнула входная дверь. Послышался шум шагов. Я краем уха услышал шелестение бумажных пакетов и вместе с ним какую-то песенку, кто-то пел ее тонким детским голосом. Так было всегда, когда Люси приходила домой. Девочка-всегда-хорошее-настроение, девочка-пони. Николь напряглась. Она вся собралась. Как кошка перед прыжком. Я не успел остановить ее, когда та встала со стула и решительным шагом направилась на звук голоса Люси. Я метнулся за ней, но Николь оттолкнула меня, я до сих пор не могу понять, откуда в этой девушке было столько силы, что я пошатнулся и чуть не упал на скользком паркете. А девушка тем временем уже вцепилась в волосы своей «подруге» со стойким намерением их ей вырвать. Обычно при мне Николь ни с кем не ругалась, только в экстренных случаях, но сейчас я слышал отвратительные ниггерские ругательства из ее прекрасных алых губ. Она таскала Люси за волосы по полу, обливая ее с ног до головы отборным матом. Сквозь поток ругательств, проскакивали обвинения в измене, в предательстве. А Люси в ответ плакала и орала, что Николь сама виновата, что не надо было менять ее на какого-то левого парня. Я почти ничего не понимал из их воплей. Я пытался разнять их, но толку никакого. Они носились по коридору, как две разъяренные кошки, пытаясь нанести друг другу как можно больше увечий. Николь схватила Люси за руку, резко дернула к себе, та поддалась, ведь мисс Родригез была в несколько раз сильнее. Николь сразмаху ударила кулаком в лицо Люси. Кровь брызнула на пол. Я заорал на них, чтобы они прекратили. Я подошел ближе, пытаясь вмешаться. Но получил сильный тычок в скулу от своей собственной девушки. Она заверила меня, что они сами разберутся. Но я не был так уверен в этом. Николь повалила свою «подругу» на пол, села сверху, схватила ее за волосы и начала бить головой об пол. Обе при этом истошно орали ругательства и проклятья в сторону друг друга. Драка продолжалась минут двадцать. А потом внезапно я услышал за окном вой сирен. Потом быстрые шаги по лестнице. В комнату ворвались родители Люси вместе с полицией. Я вздохнул. Я так и знал, что так и будет. Люси с окровавленным лицом лежала на полу, а Николь сидела сверху, пытаясь ее задушить. Мать Люси в ужасе заорала, увидев свою дочь в таком состоянии. Отец Люси обнял мать за плечи, пытаясь увести из комнаты. Трое полицейских подбежали к дерущимся, оттаскивая Николь от внезапно обмякшей Люси. «Только бы она ее не убила…» - задним числом промелькнула в моей голове мысль. Я же ведь знал, что так получится. Я предполагал, что Николь не оставит все так просто, ей обязательно надо будет разобраться с обидчицей. Нам надо было, как только произошла первая стычка, сразу сменить квартиру. Но я до последнего надеялся, что все обойдется. Думать наперед не было моей сильной стороной, определенно. Полицейские знали свое дело, в минуту прекратив драку. Николь все еще сопротивлялась, а Люси обмякла на руках офицера, который вынес ее на улицу. Через пару минут подъехала «скорая». Люси погрузили на носилки, а на мисс Родригез одели наручники и посадили в полицейскую машину. Я вызвался сопровождать свою девушку. Офицеры переглянулись, но разрешили. Николь понуро сидела на заднем сидении легковушки рядом со мной. Меня спросил один из копов, как меня зовут. Я представился. Он сказал, что должен задать мне несколько вопросов. Это я итак понял, как и то, что вопросов будет не несколько, ведь я свидетель этой драки, в лучшем случае, в худшем – соучастник. Я надеялся, что все обойдется. Не могут они посадить Николь, она же ведь несовершеннолетняя. Пока ехали в машине, мисс Родригез не проронила ни слова, я же прокручивал в голове имена и фамилии всех своих друзей и знакомых, число которых, кстати, поубавилось, после того, как Николь прочно вошла в мою жизнь. Но среди моих знакомых, к сожалению, я так и не обнаружил адвокатов или просто добрых людей, которые могли бы одолжить мне денег, чтобы заплатить залог за мисс Родригез.
Николь сидела понурая и раздражительная. Глаза ее сверкали, а на лбу пролегла морщина неприязни. А я сидел рядом в приемной, даже не зная, как себя вести. Я видел, с какой ненавистью смотрели родители Люси в сторону Николь, откровенно своими взглядами желая ей скорейшей смерти. Я боялся. Я был в панике, потому как точно знал, что отец Люси сделает все возможное, чтобы упечь мою девушку за решетку. С квартиры мы совершенно точно обязаны будем съехать. Мне совершенно необходимо было раздобыть денег, чтобы мисс Родригез выпустили под залог. В тот момент в моей душе закралось первое еще совсем смутное подозрение, что я, скорее всего, сделал неправильный выбор и это только начало моих будущих проблем, но я как-то не придал этому значения. Дружба с девочкой-латинос с крутым нравом и матерью, которая по слухам зарезала своего первого мужа, вряд ли кого-то довела бы до добра. У меня был прекрасный шанс, когда мисс Родригез завели в кабинет для допросов, просто свалить оттуда, но нет. Я остался, связав тем самым себя по рукам и ногам обязательствами и обязанностями перед Николь. Я был обязан ей уже с того момента, как спас ей жизнь тогда в день нашего знакомства. Из-за двери кабинета доносились крики полицейского. Я представлял, как Николь в наручниках сидит за столом допросов и грузный неприятный тип в полицейской форме задает ей идиотские вопросы. Она казалось мне тогда такой беззащитной и маленькой, что хотелось кричать от боли. Мне хотелось всеми силами ей помочь, я даже готов был взять всю вину на себя. Но только меня никто не слушал. Я сидел в одиночестве на скамейке, обхватив голову руками, и думал про себя, за что нам это все. Городок у нас маленький, все всё друг про друга знают. Я представлял в своем воспаленном мозгу ужасные картины того, как моя мать, злорадно улыбаясь и потирая руки в предвкушении сенсации, ходит по соседям и, театрально закатывая глаза, говорит что-то в стиле: «Я так и знала. Он весь в отца!». От таких мыслей у меня даже в глазах помутилось. Неужели это и есть конец моей «счастливой жизни»? Неужели вот так вот все закончится прямо в Детройском полицейском участке? Не этого я хотел. Не об этом я мечтал все свои 18 лет. Но внезапно я был вырван из своих безрадостных мыслей чернокожим полицейским, который участливо склонился надо мной. Он спросил, не хочу ли я кофе. Я поднял голову и удивленно уставился на офицера. От кофе я отказался. Тогда он пригласил меня присесть к нему за стол. Я подчинился. Он начал задавать вопросы о том кто я, что я и чем занимаюсь по жизни. Я честно отвечал на его вопросы. От безобидных мы позже перешли к более настойчивым вопросам, которые напрямую касались сложившейся ситуации. Из его расспросов я с удивлением обнаружил, что меня не только не считают соучастником драки, так еще и причастным не считают. Допрос офицера в итоге сошел на вопросы о том, давно ли я знаю мисс Родригез, в каких отношениях я с ней состою, где она проживает и так далее. Я пытался собраться с мыслями, чтобы не сказать ничего лишнего, ведь от моих ответов зависела судьба моей девушки. Около часа мисс Родригез находилась в кабинете для допросов. Когда она вышла оттуда, мне показалось, что я не видел ее около года. Лицо осунулось, глаза были красными от слез, тушь потекла. Но это не мешало всем окружающим ее полицейским буквально раздевать ее глазами. Не мудрено, ведь она была одета в мини, чулки в сетку и корсет. Я уже привык видеть ее такой и почти не обращал внимания на ее прикид, а вот для остальных мужчин в полицейском участке она казалась словно сошедшей со сцены стрип-клуба. Начальник полиции Детройта широким быстрым шагом вошел в приемную полиции, но увидев мисс Родригез, которая, не замечая никого вокруг, кругами ходила по холлу, нервно стуча каблуками. Николь тоже уставилась на начальника полиции во все глаза. Немая сцена длилась где-то минуты две, потом полицейский подошел вплотную к девушке, с силой схватил ее за руку и потащил вперед по коридору. Я поднялся было, но чернокожий офицер предупредительно положил мне руку на плечо. Я вопросительно уставился на него. Он усмехнулся краешком губ и сказал, что мисс Родригез не первый раз попадает в отделение полиции. Я удивленно уставился на него, но он похоже потерял интерес к беседе. Я ждал возвращения Николь с тяжелым сердцем. Я чувствовал, что если мы в ближайшее время сможем остаться наедине, то ей придется во многом объясниться.
Я не помню, сколько прошло времени, но точно помню, что третья чашка кофе подходила к концу, когда начальник полиции точно так же с силой за руку вывел мисс Родригез из своего кабинета. Стук ее каблуков гулко раздавался по отделению полиции. Он отпустил девушку, и та устало плюхнулась на деревянную скамейку рядом со мной. Она была похожа на резиновую куклу, немного сдутую и от этого, казавшуюся старой и ненужной. Ее всегда прямая спина согнулась, помада на губах стерлась, а глаза по-прежнему были красные. Девушка взяла у меня из рук бумажный стаканчик с кофе и залпом влила в себя остатки. В этот момент в полицейском участке я заметил какое-то необычайное оживление. Все вскочили со своих мест, встречая кого-то. В отделение полиции Детройта неспешными шагами вошла мать Николь, в кожаной косухе и мотоциклетной шлеме под мышкой. Она кивнула полицейским и прошла мимо них по направлению к нам. Я поднялся поздороваться с миссис Родригез, но та даже не посмотрела в мою сторону. Она подошла к Николь. Та подняла голову на мать, и получила не слабую затрещину. Рывком миссис Родригез подняла Николь со скамейки и отвела в сторону. Как потом рассказывала мне девушка, там мать ей сказала, чтобы та убиралась из города на все четыре стороны и чем скорее, тем лучше. Миссис Родригез заплатила залог за девушку. Дело замяли, обвинив Люси в провокации ссоры. Миссис Родригез вызвала нам такси. И только в такси, на заднем сидении, когда мы ехали из одной проблемы в другую новую и от этого не менее проблему, Николь позволила себе уткнуться в мое плечо и расплакаться. Но к тому моменту, как такси затормозило около дома Люси, слезы сами собой высохли на щеках мисс Родригез. Мы поднялись по винтовой железной лестнице на второй этаж и вошли в комнату. Света не было, окна горели только на первом этаже. Мы зашли на нашу половину, молча, не сговариваясь, начали собирать вещи. Мы не знали, куда нам податься. Мы не знали, куда мы поедем, но точно знали, что поедем. Внезапно включился свет и в комнату вошел отец Люси. Он кивнул мне, стоя на пороге нашей части квартиры. Я вышел вместе с ним на кухню. Он спросил, как у меня дела. Странный вопрос для человека, чью дочь до полусмерти избила моя девушка. Он предложил мне выпить, но я отказался. Тогда он спросил, что мы с Николь собираемся делать дальше. Я ответил, что мы уезжаем утром. Он кивнул, выпив залпом двойной виски, которые он налил себе в стакан. Он покачал головой, и предложил нам остаться. Мои глаза от удивления чуть было не вылезли из орбит. Он, заметив мое удивление, только покачал головой и сказал, что Люси сама виновата, что это обычная ревность, ведь они с Николь встречались до меня. Хорошо, что я ничего не пил. Он говорил, казалось, сам с собой, предлагал остаться и в тоже время говорил, что нам лучше уехать, потому как Люси нужен покой. Потом он достал из кармана мятую пачку долларовых купюр и протянул ее мне, сказав, что этого хватит на два билета на автобус до Нью-Йорка. Так мы решили с Николь поехать в Нью-Йорк. На утро, я пошел в клуб, где работал диджеем и на радостях отлил прямо на его входную дверь. К черту Детройт! Мы едем в Нью-Йорк!
1 - настоящее имя музыканта Marilyn Manson
2 – прическа, модная среди поклонников рэп-культуры и раста-культуры
3 - разновидность развлекательного театрального шоу, близкого к жанрам мюзикл, кабаре и водевиль. Основными элементами такого шоу являются шутливые диалоги и монологи с эротическим подтекстом, а также танцевальные эротические номера.
4 – строчка из песни Джимми Родео
5 – имеется в виду крест святого Петра, который используется сатанистами в качестве противопоставления христианскому кресту.
6 – Nickelback “Rockstar”
7 – man (амер.) чувак
8 - лекарственное средство, антидепрессант.
9 – крылатая фраза Святого отца Антония из саги К. Паники «Дрянная кровь»
10 - дружеский скит в сторону Мэрлина Мэнсона и его книги «Долгая тяжкая дорога из Ада». Там Мэнсон как раз рассказывает о том, что телевизор становится «нянькой» большинству американских детей.
11 – оригинальное название “The other side of the heart”
12 – Длинная, тяжелая дорога жизнь.
Глава вторая
“Better of two evils”1
We didn’t wish – wishes are wasted…
We didn’t hope – because our future was inevitable…
And we didn’t pray – we were on our own.
So we sent our energy bullets: “This is for New York”.(c) James St. James “Party Monster”2
Все получилось не так быстро, как это может показаться. Сначала все-таки я забрал свой аттестат о досрочно законченном среднем образовании, Николь получила свою последнюю в жизни зарплату посудомойки, и мы купили билеты на автобус до Нью-Йорка. Образования Николь, кстати сказать, так и не получила, по известным причинам – оно ей просто было не нужно. Мать отдала ее в наш колледж, только чтобы та не болталась по улицам. Но у моей девушки, как выяснилось несколько лет спустя, одинаково хорошо получалось и то, и другое.
Николь со всеми своими многочисленными костюмами и я с двумя сумками отправились на автобусную остановку. Отец Люси вышел попрощаться со мной, и даже пожал мне руку. Самой же Люси не было видно, что несказанно радовало мою итак на нервах подругу. Солнце светило во всю, и я посчитал, что это хороший знак для начала Новой жизни. Моя мать так и не пришла попрощаться со мной, хотя уже весь город знал о том, что случилось. А мой друг ниггер-диджей пришел проводить меня, я помню, он тогда сказал что-то в стиле: «Катись отсюда, друг! И лучше бы тебе стать знаменитым и умереть от передоза3, чем вернуться сюда…». Пол его пожелания сбылось, вторые пол чуть было не. Автобус неспешно подъехал к остановке. Николь устало сидела на чемоданах, ее бледной лицо от солнца прикрывала черная шляпка с вуалью, на ней был красный корсет с кружевом, короткая юбка из кожзаменителя и чулки. Она скрестила ноги в аккуратных туфлях на шпильках, и смотрела в пол, думая о чем-то своем. Я спросил, почему она в траурной вуали, ведь это самый счастливый день ее жизни – она наконец-то уезжает из ненавистного ей Детройта. Она только покачала головой, скрестив руки на груди.
Почему мы выбрали Нью-Йорк? Да потому что больше нигде два таких фрика4, как мы, не смогли бы найти себе пристанище. Я видел в нас всех тех героев молодежных драма-комедий, где девочки и мальчики приезжают покорять столицу. Их сначала преследуют неудачи и падения, но потом, в конце концов, каждый из них находит свою любовь и место на пьедестале. Я верил в позитивный исход нашего мероприятия, просто потому что я по жизни тогда был позитивным дурачком, который принял от любимой девушки даже то, что она была лесбиянкой.
Позже, когда мы носились по всем возможным адресам от риэлторов в поисках съемной квартиры, мы как-то сидели в одной из многочисленных кафешек Нью-Йорка, где можно спокойно курить, пить черный отвратительный кофе литрами и читать послания от предшественников, выжженные сигаретными бычками на пожелтевшей от времени клеенчатой скатерти. Сейчас таких мест стало слишком мало, хотя, может быть просто мне они стали больше не по статусу. Люди с возрастом судят не по карману, а по статусу. А тусовая молодежь, которой были мы с Николь, судит именно по карману. Каждый молодой человек знает по названиям почти все кафешки, где чашка кофе стоит дешевле 3 долларов. Тусовыми я нас назвал не из-за того, что мы зависали по клубам или напивались по барам до тошноты. Здесь я имел в виду другое значение этого слова, оно, как ни странно – «бездомный». Мы старались убежать от своих проблем в Детройте, изменив свое место жительства, хотя попали еще в более затруднительное положение, потому как никто первое время особо не стремился предоставить квартиру двум малолетним неудачникам без явных признаков работы и штампа в паспорте об официальной регистрации брака. Николь же хотела именно квартиру, руководствуясь тем, что она будет заниматься творчеством, шить шляпки, и ей нужно место для работы. Я не возражал. Потому как понимал, что мне тоже надо где-то писать песни и музыку. В состав моих вещей, с которыми я переехал в Нью-Йорк, входила целая куча кассет с демо-записями, и даже, один cd диск, правда уже поцарапанный и плохого качества. На нем как раз был записан оригинал «Бессердечных сердец»5, в котором вместо Криззи, как в знакомом вам варианте, поет известная на весь Детройт шлюха Эштрей Поттс, которая на период записи пластинки была любовницей одного местного хип-хоп продюсера. А поскольку, она раньше встречалась с моим другом-диджеем, то он попросил ее спеть со мной. Ее же бойфренд все это дело проплатил. Но как ни странно, записавшись в студии, качество диска оказалось из рук вон плохое; продюсер быстро расстался с Эштрей, поэтому и меня он тоже оставил. Так же среди моего «багажа» были бумбокс6, микрофон, несколько кассет любимых рэп-исполнителей и совсем не много одежды. Мне срочно надо было устраиваться на работу и покупать хотя бы синтезатор, чтобы хоть как-то начать писать новые треки.
Но в Нью-Йорке нас никто не ждал. Наоборот, всем было наплевать. Автобус принял нас в свои недра вместе с совершенно не решившимися проблемами, вместе с нашими на пару страхами и неуверенностью ни в себе, ни друг в друге, вообще ни в чем. Мы, как слепые котята, жались друг к другу в поисках поддержки и понимания. Но с моей стороны в нашем «едином целом» пролегла трещина, оставленная хлесткими словами отца Люси. Я как-то по-другому посмотрел на свою любовь, пытаясь найти в ней тот изъян, который толкнул ее к экстравагантному шагу – встречаться с женщиной. Но я не находил изъянов, только лишь плюсы. Сейчас же я понимаю, что плюсы они до поры до времени плюсы, а потом, они совершенно спокойно в одночасье могут превратиться в огромные минусы. В автобусе сидели люди, которые так же, как и мы двигались по направлению к Нью-Йорку. Я смотрел на них, пытаясь отгадать, кто же похож на нас. Кто так же, как и мы едет в «новый мир» начинать жизнь с чистого листа? Я видел парня в огромных наушниках, постоянно жующего никотиновую жвачку и лениво листающего плейбой, он был старше нас на пару лет, но, тем не менее, казался младше, потому, как вел себя развязно, как делают подростки, чтобы привлечь внимание взрослых. Две девушки с сумками от Луи-Вьюттон, негритянки, щебетали о своем. У одной на руках была маленькая собачка с розовым ошейником. Николь оценивающе посматривала в их сторону. Я понял, что это столичные девушки, которые, возможно, ездили семью проведать или что-то в этом духе. Я сжал руку Николь, и ободряюще улыбнулся. Она отвернулась к окну, оставив меня наедине с пассажирами автобуса и своими смешанными чувствами.
Вот тогда-то в кафешке в Нью-Йорке, еще до знакомства с Криззи Ван, я мужественно вернулся к разговору о сексуальной ориентации моей девушки. Она сидела, как все те готы7, выросшие на The Cure и Bauhaus8, с сильно подведенными глазами, в черной атласной рубашке и пушистой юбке-пачке до колена. Ее прекрасные ноги были обуты в высокие замшевые сапоги с железом, которые уже давно перестали быть черными. Я начал замечать, что житье в дешевых хостелах9 не идет на пользу Николь. Она теряла свой лоск и шарм на глазах, становясь похожей совсем не на принцессу бурлеска, как она сама себя называла, а на банальную проститутку с района. Очень сложно девушкам удержать в себе эту грань от эротики до порно. Я спросил у нее, какого черта все-таки происходило между ней и Люси. Она глубоко вздохнула, закурила, еще раз вздохнула, возвела глаза к небу, рассеянно перебирала в руках пластмассовую трубочку для коктейлей, как будто собираясь с мыслями. Я позвал ее, чтобы обратить внимание на себя и на повисший в воздухе немой теперь уже вопрос. Николь взглянула на меня своими синими прекрасными глазами, они были полны слез, в прочем сейчас это было для нее обычное состояние. С того момента, как мы две недели назад приехали в Нью-Йорк Николь ни разу не улыбнулась. Она сказала, выдыхая эти слова, вместе с дымом сигареты, что очень устала. Я молча возвел глаза к потолку, это итак было понятно, но я все же ждал более или менее внятный ответ на свой вопрос. Она начала отстукивать сапогом одной ей только известный ритм, машинально в такт импровизированной музыке, стряхивая пепел от сигареты в пепельницу. Я заметил, что теперь она курит без мундштука, зажимая толстую «мужскую» сигарету между указательным и средним пальцем правой руки. Это открытие меня так удивило, что я на минуту забыл, что я вообще делаю в этом месте. Но внезапно голос моей девушки вывел меня из задумчивости. Николь сказала, что они с Люси до меня были два года вместе. Я представил, как кружка с черным несладким кофе в моей руке трескается от слишком сильного давления. Как в замедленной съемке коричневая жидкость из кружки выплескивается мне на белые «трубы»10, я вскрикиваю, хватаю салфетки со стола, зову официантку, вскакиваю, кричу на весь зал. Но это все происходило только лишь в моем больном воображении. В реальности же Николь сидела напротив, заинтересовано глядя на меня своими синими прекрасными глазами, а я уже с минуту сидел молча, смотря поверх нее в одну точку, представляя падающую кружку и пятна кофе на моих штанах. Я вновь вернулся к нашему разговору. Два года не маленький срок для отношений. Тогда я спросил, точнее, хотел спросить «Зачем это все?», а спросил совсем не это, всего лишь: «Я помешал вам?». Николь улыбнулась уголками губ, отрицательно качая головой. Она сказала, что для нее давно все закончилось, просто Люси никак не могла этого понять. Я вздохнул. Мне отчаянно захотелось курить, я смотрел на половину сигареты, догорающей в руке моей любимой, протянул руку, взял ее. В моих пальцах она смотрелась нелепо. Я посмотрел на свою правую руку, держащую сигарету. Поднес ее к губам. Затянулся. Подержал во рту горячий дым, давая ему возможность аккуратными клубами проникнуть мне в легкие. Выдохнул. Изо рта вышла струйка дыма. Ничего не произошло. Небо не упало на землю. Жизнь не закончилась. Но вместе с этим, облегчение тоже не наступило. Я затушил остатки сигареты в пепельнице, скривившись. Николь ошарашено смотрела на мои действия, явно прикидывая в уме степень моего сумасшествия. Вокруг меня повис ореол табачного дыма, который имел неприятный запах паленой резины, жженого дерева и прогоркшего шоколада. Я понял, что никогда не начну курить. Я горько ошибся. Николь сказала, что любит меня. Я кивнул. Она протянула руку, пробежала пальцами по моей руке. Я заметил облупившийся черный лак на ее ногтях. Руки ее были одеты в кружевные перчатки без пальцев. Я убрал руку. Николь вздохнула. Я спросил ее, зачем ей я. Ее глаза стали какими-то серыми, как асфальт, по которому проехалась поливальная машина. Он вроде бы уже очищен от пыли, но все равно остается неизменно серым. Глаза моей девушки цвета мокрого асфальта пронзали меня насквозь. Она повторила, что любит меня. Кружка в моей руке снова опасно пошатнулась, но я взял себя в руки, пытаясь внушить себе, что она не пошла трещинами, я вздохнул, прогоняя наваждение. Я спросил, а как же Люси. Николь снова улыбнулась каким-то своим мыслям, сказав, что ее она тоже любит. Плохо дело. Кружка была пущена метким движением моей руки в стену за спиной мисс Родригез. По бело-зеленой стене, такие стены в психушке Нью-Йорка, я-то знаю не понаслышке, стекало кофе, а на желтом кафельном полу валялись разбитые осколки кружки. К нам приближалась официантка, с грозным видом эта дородная женщина в дурацком белом колпаке, сверлила меня взглядом. Снова ничего не происходило, Николь сидела напротив все так же курила, а я опять впал в ступор. Она взволнованно позвала меня по имени, а я все еще ждал счета за разбитую посуду от дородной официантки Луизы в колпаке. Николь любит Люси. Я наивно думал, что две подруги живут в одной комнате просто ввиду большой дружбы. А оно, оказывается, бывает и по-другому. Мне нравилось, когда две девушки ласкают друг друга, целуются, чтобы подразнить своих парней. Но когда ты сталкиваешься с тем, что твоя собственная девушка признается, что была лесбиянкой, вряд ли это может кому-то понравится. Николь снова ожила, продолжив незаконченную фразу. Мисс Родригез сказала, что любит Люси, но совсем по-другому, как подругу. Тогда я задал, пожалуй, самый неуместный и ненужный вопрос о том, занимались ли они сексом. Ответ утвердительный. Стоя на коленях, я собирал осколки кружки, они оказались на удивление острыми, я порезал руку. Кровь закапала на белые керамические осколки кружки, на желтый кафельный пол. Мои белые штаны все были в отвратительных коричневых пятнах от кофе. Я не люблю кофе. «Американо» тем более. Оно горькое, обжигающе горячее и неприятно пахнет. Его очень любил Криззи Ван. Все анорексички его любят. Но я пил его тогда, чтобы заглушить чувство голода, потому как денег с каждый днем в наших карманах становилось все меньше, а желание остаться жить в столице все больше. Я пью его сейчас, чтобы заглушить боль в сердце, которая, скорее всего в итоге перерастет в раковую опухоль где-нибудь еще. Николь спросила, все ли у меня в порядке. Я пожал плечами. Вряд ли мое состояние можно описать, как «в порядке». Вопрос сам вырвался из моего рта, хотя я уже не хотел ничего слышать об этом: «Зачем это все тебе было надо?» - вот, что я спросил, глядя в лицо самому дорогому человеку на свете. Николь так же, как и я, минуту назад, пожала плечами. Помолчала. Закурила очередную сигарету. Красная пепельница сигаретной компании Marlboro была переполнена окурками одноименных сигарет. Пачка красных лежала на столе, как красная предупреждающая кнопка: «Джимми, прекрати! Хватит задавать неудобные вопросы! Тебе не станет лучше от Ее ответов. Никогда!». Николь все-таки решила ответить, ведь «это все» ей было нужно всего лишь потому, что Люси ее понимала. Моя голова взорвалась болью на тысячи осколков белой кофейной кружки. Как будто в чашку с кофе бросили маленькую бомбочку, которая внезапно разорвалась, уничтожив и саму кружку, а заодно еще и половину кафешки. Кажется, это был не самый лучший день для таких вот откровений. Николь продолжала взволнованно смотреть на меня, ловя глазами каждое мое движение. Я схватился за голову. Неизвестные диджеи отыгрывали свои биты в моей больной голове. Дородная официантка в колпаке стояла около нашего столика, пытаясь добиться от меня оплаты счета. До меня только тогда дошло, что это была не моя очередная иллюзия, когда Николь позвала меня по имени и начала трясти за руку. Я встряхнул головой. Увидев перед собой официантку, я закричал. На сегодня потрясений моему мозгу было достаточно. Я схватил мисс Родригез за руку, кинул на стол деньги, и выбежал из кафешки, таща за собой ничего непонимающую Николь. Мы пришли в очередной хостел, где я снял «номер» на одну ночь. «Отели» для бедных студентов очень выгодное предложение для таких людей, как мы. Там можно всю ночь не спать, громко включая телевизор или музыку, курить прямо в номере, туша бычки об пол, как это делала Николь. Тараканы и ржавая вода из душа нас не пугали. Это было дешево, все, что мы пока могли позволить. Я не мог начать искать работу, пока мы не найдем квартиру. Николь тоже старалась избегать в разговорах тему работы. Разговоры сами, кстати, тоже не очень клеились, потому, как мой мозг был занят «той самой» проблемой. Она мерзкой занозой засела мне глубоко в голову, и как я не старался ее вытащить оттуда, все было без толку. «Моя девушка лесбиянка» - вот, что было написано крупными буквами на моем лбу. Мы спали на разных сторонах кровати. О сексе не могло быть и речи.
Криззи как-то сказал, что мы в тот период времени переживали «синдром мегаполиса». Он проявляется в том, что атмосфера нового огромного города убийственно влияет на нашу провинциальную психику, подкидывая в нашу голову, как в печку дрова, депрессивные и суицидальные идеи. Этот синдром делится на два варианта: первый и самый приятный из них, когда приехав в новое место, тебе все нравится, кажется прекрасным и замечательным, когда ты любишь каждого прохожего и готов расцеловать любого полицейского только за то, что он живет в этом городе. Второй же, менее приятный, к сожалению, постиг нас с Николь. Ты ненавидишь все и вся, и себя и других. Ты скучаешь по родному городу, и считаешь, что там было лучше. Проблемы, которые у тебя были, ты видишь через призму увеличительного в стократ стекла, а новые появляются со скоростью света в геометрической прогрессии. Позже, я полюбил Нью-Йорк всей душой, даже сама Калифорния не сумела найти ключ к моему сердцу, а Нью-Йорк сумел. Нам с Николь было хорошо вместе там. И в Детройте было хорошо. Нам вообще было хорошо вместе. Пока не появилась Криззи. Хотя, может быть, ее вина в том, что случилось с нами не больше, чем моя.
В Нью-Йорке мы перестали быть «единственными белыми в городе». Таких, как мы, тут было большинство. Это было странно. Даже язык был какой-то другой, мы привыкли к spoiled American11, а в столице язык был более богатый и правильный. Мы первое время даже не всегда понимали, что нам говорят. Это было проблемой, потому как мы все еще искали съемную квартиру. Пожалуй, наша боязнь перед Нью-Йорком и провинциальная неуверенность в себя прошла, только когда мы начали общаться с Криззи. Нью-Йорк был для нее как дом родной. Она знала всех, а если она кого-то не знала, то значит, этот человек был просто не достоин внимания. Я был крайне удивлен, когда узнал, что Криззи не из Нью-Йорка, что до этого он путешествовал автостопом по городам и штатам Америки, ища себе подходящее пристанище. Еще больше я удивился, когда узнал, что она наполовину китаянка. Я спросил Криззи, чем Америка интересна для Китая. «Мы вас ненавидим, считаем тупыми неудачниками. Но у вас можно быстро заработать денег!» - был мне ответ. После знакомства с Криззи я стал как-то опасливо относиться к китайцам, я даже не ем теперь приготовленную ими еду. Вот как один-единственный представитель может наложить громадное темное пятно на всю нацию. Я не спорю, что китайцы хорошие люди, но я просто больше не хочу входить с ними в контакт.
Криззи больше других знал о «синдроме мегаполиса», ведь сам был в схожей ситуации. Он помог нам побороть «болезнь», регулярно выводя нас «в свет», то есть на вечеринки. Криззи был знатным и знаменитым тусовщиком. Я слышал, что если Криззи на вечеринке, то она будет самая крутая. Поговаривали, что многие клубы приплачивали ему, чтобы он приходил туда. Не знаю, правда это или нет, но в баре ему точно делали скидку. Я помню, как собственноручно вынес 5 бутылок Джека Дэниалса из бара одного из Нью-Йоркских клубов абсолютно бесплатно. Криззи был королем «private party»12. Каждая «домашняя вечеринка», на которой присутствовал Криззи или которую он сам устраивал, была фееричным представлением с переодеванием в стиле как минимум Мэрлина Мэнсона или «Клубной мании»13. Хотя я до сих пор не знаю, где она жила. Я ни разу не был у нее. Зато она была у нас с Николь каждый день. Потом, она совсем к нам переехала, и весь ее образ жизни вместе с ней. Наша квартира стала центром Нью-Йоркских тусовок. А когда мы переехали в двухэтажную квартиру в центре города, то и их сердцем и началом.
Пока же мы остановились в одном из самых дешевых студенческих хостелов без дальнейших планов на будущее, но с надеждой на то, что это будущее будет лучше. А я все еще был погружен в мысли о том, что у моего ангела Николь в крыльях прослеживаются темные пятна.
Катастрофическая необходимость в жилье сказывалась на нас все больше и больше. Мы были, как дети-сироты без крова, которые постоянно таскают с собой все свои вещи. Задним числом, я думал, что хорошо было жить в Детройте с матерью, хотя бы, потому что дома была гладильная доска и утюг. Я ходил в мятых не глаженых брюках, которые я стирал в хостеле разбавленными водой остатками жидкого мыла. Меня всегда поражала эта черта студенческих общежитий и хостелов: в ванной никогда не было кускового мыла, зато жидкое было всегда. Скорее всего, мне просто не везло, и я попадал на разбавленное водой жидкое мыло, где уже мыла-то как такого не было, одна вода. Я умудрился подхватить насморк, когда мы в очередной раз «гуляя» по городу, попали под дождь. Я пришел в ближайшую больницу, но там мне в приеме отказали, сославшись на то, что у меня нет направления на лечение с места работы. Насморк как-то сам собой прошел позже, зато в мою голову прочно вошла еще одна проблема. Николь молчала. Она только иногда ободряюще брала меня за руку и шептала, что все будет хорошо. Она практически ничего не говорила. Только шепотом, когда молчание становилось совсем невыносимым. Чем дальше оставался от нас Детройт, тем более расплывчатыми становились наши воспоминания о прошлой жизни. Я решил простить Николь. Она была рядом все это гадкое время моей жизни, разве это не есть доказательство истинной любви? Мы лежали ночью на кровати, лунный свет отражался от белых дешевых занавесок, рисуя на стенах странные фигуры. Я лежал в полусне, в моей голове роились тысячи мыслей. Внезапно, поймав одну из них за хвост, я открыл глаза и сказал, что прощаю Николь. Она повернулась ко мне – глаза широко открыты, голое тело слегка прикрыто простыней, она подложила правую руку под голову, собрав волосы. Я улыбнулся. Впервые за это время. Около месяца прошло, как мы не могли найти жилье. Деньги кончались. Нервы были ни к черту. Я боялся потерять Николь, я боялся, что останусь один на это Рождество. Если бы Николь тогда ушла, я бы умер от одиночества. Она тоже улыбнулась, но так слабо, как будто пробовала улыбку на вкус. Я обнял ее, притянул к себе. Ее кожа была холодна, как лед. Я обнял ее очень крепко, пытаясь передать часть своего тепла ей. Она уткнулась лицом мне в плечо, я почувствовала, как мокрые горячие слезы катятся у нее из глаз. Она просила меня извинить ее. Я простил ее. Я всегда прощал. Всех и вся. «Ты тряпка!» - как-то со смехом сказала мне Криззи. Я бы не обратил на это внимание, конечно, зная, что он всегда под чем-то, но в этот день он постоянно был у меня на виду и все это время не употреблял ничего кроме ледяной минералки. Это было страшно, но я оправдывал себя тем, что до того, как я ушел из дома стараниями моей матери, я сам не принимал никаких решений. Я только начинал жить самостоятельно, и тогда я еще не знал, что есть хорошие люди, а есть не очень.
Теперь мы снова были вместе. Это было прекрасно. Как будто мы не виделись целый год и вдруг встретились. Снова чувствовать нежность губ Николь, ее кожу с ароматом арахиса в сахаре, ее волосы, нежные как щелк. Ее синие глаза снова улыбались мне, а улыбался в ответ. Я чувствовал единение с ней каждой клеточкой своего тела. Мне хотелось кричать от радости, каждый раз, когда мисс Родригез ко мне прикасалась. Мы с ней были наркоманы от любви. Друг без друга у нас была ломка. Теперь все позади. Я целыми днями держал ее за руку. Мы ходили по новому для нас городу с широко открытыми глазами в поисках жилья. По крайней мере, теперь нас было двое, на самом деле двое, двое с одной душой на двоих, а не два бездушных тела, какими мы были по приезду в Нью-Йорк. Но город молчал. Пока молчал. Он заговорил с нами своими Нью-Йоркскими речитативами, только тогда, когда Криззи пришла в нашу жизнь. Я представлял голос Нью-Йорка в пустой звукозаписывающей студии несколько лет спустя. Все разошлись по домам. Я в одиночестве слонялся по комнате. И тогда я услышал его – голос Нью-Йорка. Он был глубоким, с еле уловимой хрипотцой, женский, но в чем-то мужской. Я узнал этот голос. Это был голос Криззи. Я стоял перед стеклом кабинки звукозаписи. Я знал, что кроме меня там никого не было, но я отчетливо видел перед собой за стеклом в огромных наушниках и с короткой стрижкой светлых волос Криззи, которая, закрыв глаза, начитывала рэп под ритмы музыки из наушников. Я дотронулся рукой до стекла. Оно было настоящее. Я постучал. Но парень за стеклом, казалось, был весь поглощен процессом звукозаписи, что совершенно не слышал ничего вокруг себя. Он стоял с закрытыми глазами, немного покачиваясь в такт музыке, он держал руками наушники. В белой майке-борцовке, голубых джинсах на бедрах, и такого же цвета жилетке, он стоял за стеклом и мне казалось, что я видел ангела. Его глубокий голос с хрипотцой разносился по всей студии. Я заворожено смотрел на него. Но внезапно, Криззи сняла наушники и уставилась на меня. Все закончилось. Я очнулся, как ото сна. Студия была пуста. Я пошел к кофейному автомату и налил себе чашку «американо», чтобы взбодриться.
Прошел ровно месяц с того момента, как мы переехали в Нью-Йорк. Денег больше не было. Николь подумывала бросить курить. Я подумывал бросить жить. Я не сторонник суицида, но на тот момент я видел это единственным выходом из ситуации. Мы оба понимали, что вернуться в Детройт в этой ситуации будет значить то, что мы проиграли Нью-Йорку 1:0. Возможно, в Детройте мы и выросли, но вряд ли хоть кто-то там будет рад нас видеть после всего того, что произошло. Николь привыкла к Нью-Йорку, начала ориентироваться в городе. У меня же было хуже, я все никак не мог освоиться. Но уж лучше так, чем в Детройт. Мы сожгли за собой все мосты, нам некуда было возвращаться. Надо было думать, как нам жить дальше здесь в Нью-Йорке.
Мы сидели в одной из дрянных кафешек Нью-Йорка, где платишь за одну чашку кофе, а наливаешь его сколько хочешь. Где гамбургеры не очень свежие, а картошка фри мокрая и склизская. На большее тогда не хватало денег. Мы обсуждали «результаты» наших походов по риэлторам. Мы нашли комнату, и уже были готовы туда переехать. Нам обоим совершенно не хотелось отмечать Рождество на улице или в хостеле с полупьяными студентами. Была еще одна причина, почему я категорически был против житья в хостеле. Этой причиной была Николь. Моя девушка вызывала слишком много интереса у противоположного пола. А поскольку она курила, то часто выходила на общий балкон, где обязательно встречала кого-нибудь из местных, которые угощали ее выпивкой и сигаретами, звали гулять, в клуб и так далее. Однажды Николь осталась в номере, а я ушел по квартирным делам. Когда я вернулся, то увидел в нашей комнате какого-то парня-студента вместе с Николь. Они смотрели какое-то тупое шоу по телевизору, пили виски и курили. Николь весело смеялась, но только до того момента, как я вошел в номер. Парень был выпровожен за дверь, а с мисс Родригез я не разговаривал до утра. На утро, я первый раз в жизни закатил ей скандал. Меня взбесила эта ситуация, мне было плевать, что у них ничего не было, но сам факт, что она отдыхает с кем-то другим, кроме меня, да еще и тайком, выводил меня из себя.
Николь не хотела переезжать в комнату, но я уговорил ее под предлогом, что это временно. Мисс Родригез, нехотя, согласилась. Я прекрасно понимал ее чувства, но эти «парни из хостела» были выше моих сил, хотя самой Николь я первопричиной называл, естественно, Рождество.
Внезапно дверь полупустой закусочной отворилась, и вошла Криззи. Оглянувшись по сторонам, он прямиком направился к нашему столику, покачивая отсутствием бедер. Он остановился прямо перед нами, протянул Николь свою тощую руку, совершенно игнорируя при этом меня, дал ей денег, чтобы та пошила ему шляпу. Потом он присел за наш столик, пинком подогнав себе стул и усевшись на него верхом по-мужски. Его голос был глубокий, с хрипотцой, такой голос бывает либо у рок-звезд, либо у людей с беспорядочным образом жизни. Трудно сказать, к какой категории относилась сама Криззи, она вроде и на гитаре играла и даже была знакома с Кортни Лав. Сумка «Келвин Кляйн» примостилась под столом. Криззи заказала себе чашку «капучино» без сахара и минералку со льдом, хотя на улице было не так-то жарко. Возможно, я произнес это вслух, но она повернулась ко мне и, криво усмехнувшись, сказала: «Гланды пробиты к чертям, Джимми, не болят давно!». Наверное, мне показалось. Он совершенно точно не мог назвать меня по имени. Николь опасливо взяла в руки мятые долларовые купюры, аккуратно сложив их, начала считать. Целых триста долларов. Глаза Николь округлились. Она тронула Криззи за плечо, когда он как раз делал заказ. Он вопросительно посмотрел на мою девушку. Николь сказала, что триста много. Криззи усмехнулся: «Я пашу как лошадь ради этих дерьмовых бумажек… Могу я себе хоть шляпу нормальную купить?». Николь смотрела на этого оборванца во все глаза. Он поправил свою челку. Официантка в замызганном розовом переднике принесла Криззи заказ. Тот подождал пока все это окажется на столе и снова повернулся к Николь: «Я Криззи, модель» - сказала она, протянув руку моей девушке. Николь пожала ей руку. Ответив, что она Николь Родригез, танцовщица. Криззи согласно кивнула, оглядывая Николь. Мисс Родригез указала рукой на меня, сказав, что я Джимми Родео, будущий знаменитый рэпер. То, что мне тогда сказала Криззи, я не забуду никогда. Хотя понял смысл ее слов я совсем недавно. Криззи с интересом повернулась ко мне: «А тебе оно надо?» - спросил он: «Слава, деньги, два ствола?» - усмехнулся он: «Один в рот, другой к виску…» - уже тише добавила она, в упор глядя мне в глаза своими карими, почти черными глазами. Через секунду, как не в чем ни бывало, он уже потянулся за своей чашкой кофе, продолжая смотреть на Николь. Я понимал, что мисс Родригез чувствует себя смущенной в компании нового знакомого. «Что, блин, за помои?» - скривился внезапно Криззи, отпив из чашки кофе. Он выплюнул свой глоток обратно в чашку: «Официантка!» - недовольно позвал он. Женщина средних лет в розовом дурацком переднике подошла к нашему столику. Криззи встала со стола, оказавшись лицом к лицу с официанткой: «Спасибо за кофе!» - зло сказала Криззи. Она кинула ей в лицо несколько долларовых бумажек и повернулась к нам: «Ребята, в какую помойку вас занесло, ужас просто! Пошли!» - она взяла нас двоих под руки и потянула вон из кафешки: «Я знаю здесь миллион приличных мест! Пошли!» - говорила она, не отпуская нас, и на ходу ловя такси. Я попытался возразить ему, что у нас нет денег, но тот не хотел ничего слушать. Он успокоился, только усевшись в машину. Николь улыбалась смущенно, наверное, тоже чувствовала, что если мы сейчас пойдем с Криззи в кофейню, то останемся без денег совсем. Я хотел вернуть деньги Криззи за то, что она заплатила за нас в кафешке, но я до сих пор так и не отдал ей эти деньги. Как-то слишком быстро все произошло. В мгновение ока все изменилось в нашей жизни с отметки bad14 на отместку good15, а в некоторых моментах и nearly excellent16.
Криззи назвал адрес места назначения. Я сидел рядом с водителем, а наш новый знакомый вместе с Николь на заднем сидении. Все это время, пока мы ехали до места, он держал мою девушку за руку. Сначала он положил свою руку поверх ее. Она не сопротивлялась, а потом просто взял ее за руку. Он смотрел на мисс Родригез во все глаза, казалось, что если бы не было рядом с ней меня, то он бы ее… Нет, вряд ли это был бы секс. Скорее всего, он бы просто ее съел – слишком уж плотоядный у него был взгляд. Сейчас я могу провести параллель с книгой Оскара Уальда «Портрет Дориана Грея», вспоминая с каким «плотоядным» интересом смотрел лорд Генри на Дориана Грея в самом начале, милого и неиспорченного порочным обществом мальчика. Вот так же смотрела на мою Николь эта «зараза общества», этот «клубный монстр всея Нью-Йорка», как на очередное свое «детище», из которого можно вырастить такое же бесполезное, избалованное и глупое создание. Позже я понял, что «дурак дурака видит издалека», и что «от осинки не родятся апельсинки», и что «в тихом омуте черти водятся»… Но это все было гораздо позже. А пока в такси я боролся со своими противоречивыми чувствами, то краснея, то бледнея, то почти теряя сознание от ненависти. С одной стороны, мое шестое чувство внезапно включилось в работу, подсказывая мне, что не зря мы встретили на своем жизненном пути этого оборванца и что, возможно, он нам поможет в поисках квартиры. С другой же стороны, я еле подавил в себе нестерпимое желание перелезть на заднее сидение, разбить Криззи лицо в кровь, чтобы окрасить ярко-красным белые кожаные сиденья такси, потом медленно, но верно душить его, выдавливая из его тощей шеи предсмертные хрипы, а из его отвратительного детского тельца проклятую черную душонку. Я отчетливо представлял, как мои сильные пальцы сжимаются на его горле, я явно слышал хруст костей и вопли моей Николь, и как водитель яростно жмет на тормоз, и громкий удивленный скрип самих тормозов. Все было так ярко и красочно, и мертвое тело Криззи на асфальте в луже его собственной крови лицом вниз, что я не совсем понял, что происходит, когда внезапно машина остановилась, и совершенно живой Криззи хлопнул меня по плечу: «Welcome to fab17 life, guys!» - со смехом сказала Криззи. Я в ужасе уставился на него, я был не в силах даже представить, что после всего того, что я сделал с ним, он все еще жив. Николь и Криззи уже вылезли из машины и выжидающе поглядывали на меня. На Криззи уже красовались солнечные черные очки, такие, как носят полицейские. Я вылез из машины. Криззи ухмыльнулся, помахал мне рукой и повторил: «Welcome tо my fab life!». Мне надо было все-таки убить его тогда! Пожалуй, это был бы самый лучший исход нашего путешествия. Мы бы помучились, пострадали бы, но потом благополучно вернулись бы в Детройт, не солоно хлебавши, зато живыми и невредимыми. Ведь эта фраза Криззи стала отправной точкой нашего фола18 в бездну Нью-Йоркской night-lust.19 Мы действительно были приглашены и вовлечены впоследствии в ее роскошную и прекрасную, для нее одной, разумеется, жизнь. Мы отыграли в этой самой жизни отведенные нам роли и были выброшены «за борт» за ненадобностью. А сама Криззи целая и невредимая продолжила свое одиночное «плаванье» по морям денег и гламура уже без нас. Я вообще сомневаюсь, что ему хоть кто-то был на самом деле нужен. Такие люди, как она, чаще всего абсолютно самодостаточны. Она могла бы хорошо устроиться в жизни где угодно, она могла достать все, что ей надо, начиная от квартиры, заканчивая деньгами. Я даже не исключаю такой возможности, что ее китайские родственники очень состоятельные люди и помогают ей финансово.
Мы втроем стояли у какого-то бизнес-центра. Небоскреб уходил своей крышей далеко ввысь. Мы с Николь подняли головы, в восхищении уставившись на этого монументального гиганта – гордость американских архитекторов. Но Криззи не дала насладиться прекрасным зрелищем, потянув нас внутрь. На первом этаже располагался роскошный ресторан. За золочеными дверями, которые перед нами открыл швейцар, был огромный зал, убранный красным щелком, бархатом и позолоченным деревом. Он спросил Криззи что-то по-французски. Криззи улыбнулась и ответила ему. Мы втроем вошли в зал «кофейни». Я понял, что нам в этом ресторане денег не хватит даже на стакан воды из-под крана. Но Криззи в своих пыльных платформах и потертой куртке чувствовала себя «в своей тарелке». Она уверенной походкой повела нас за собой к столику в углу зала, скрытому от людских глаз. Хотя, не от кого было скрываться – зал ресторана пустовал. Мы уселись за столик. К нам моментально подбежал официант и принес меню. Но Криззи его даже не открыл, сделав заказ на французском. Кофе был готов через пять минут. Криззи развалилась в кресле, как у себя дома, с блаженной улыбкой попивая кофе. Мы сидели, как на иголках. Я то и дело смотрел на Николь, которая ерзала на стуле в возбуждении. В ее глазах я видел дикое желание остаться в этом ресторане навсегда. Оно окончательно укрепилось, когда официант, приносивший кофе, внезапно отодвинул неприметную красную бархатную шторку рядом с Николь и зажег камин. Но так же я видел в ее глазах и страх, что нам как-то придется расплачиваться. «Ну, и за каким чертом вам Нью-Йорк, мои дорогие?» - внезапно вывел нас из размышлений голос Криззи, который все это время молча пил свое кофе. Кофе, кстати, был действительно прекрасен. Я больше никогда не пил такой вкусный кофе, как в том ресторане. Хотя, я теперь просто не вижу разницы, потому как я всегда пью только самый лучший кофе. Времена дешевых кафешек прошли, но я не смогу точно сказать сейчас, рад я этому или нет.
И снова мою больную голову наводнили тысячи и тысячи видений, где я, то топлю его в гостиничной ванной, то душу его голыми руками на кровати, то… Я снова задумался, очнувшись лишь тогда, когда нежные пальчики мисс Родригез пробежали по моей руке. Они с Криззи внимательно смотрели на меня. Я хотел ответить что-то в стиле: «А тебе какая разница?», но Николь предупреждающе взглянула мне в глаза. «Я хочу стать знаменитым рэпером…» - ответил я Криззи. «А ты в курсе вообще, что таких, как ты тут миллион… И 99% никем не стали…» - злорадно улыбнулась уголком губ Криззи. Это вообще был ее фирменный жест – злорадная ухмылка уголком губ, которая явно давала понять ее собеседникам, что им вряд ли под силу за ней «угнаться» по всем параметрам, начиная от денег и заканчивая ее поразительной способность при их наличии все равно выглядеть, как дешевая шлюха. «Я лучший…» - ответил я, раздражаясь на ее этот оценивающий взгляд. «Неужели?» - вскинула одну бровь она. У меня сложилось впечатление кастинга American idol20, где сидит толстый отвратительный продюсер, а напротив него молодая девушка, которая пытается доказать ему, что она действительно умеет петь, не смотря на то, что ее внешний вид ниже среднего. Конечно же, он возьмет не ее в свою программу, а ту, у которой грудь будет больше. Это закон жизни. Я теперь тоже так делаю, если речь идет о выборе девушек на подтанцовку в клипы или шоу. Я рывком подскочил с кресла и навис над этим мерзким существом: «Если ты не заткнешься, я тебя ударю!» - громко сказал я. Николь тоже подскочила, в ужасе глядя на нас. Но, не смотря на мои угрозы, Криззи даже не шелохнулась, только ухмылка с ее лица куда-то пропала. Она, не сводя с меня взгляда, медленно сняла один рукав кожаной куртки и показала мне свою левую руку. Тонкая, как тростинка, бледная рука Криззи была исполосована синими венами, а так же глубокими малиновыми шрамами, такие бывают у суицидников, и я могу поклясться, что уколы от героиновых игл тоже были где-то там, среди этих отвратительных шрамов. Я понял, что фотошоп творит чудеса, и что не все модели в жизни такие же идеальные, как на фотографиях. «Валяй, бей! Думаешь, это что-то изменит?» - покачала головой наша новая знакомая. Официанты косились в нашу сторону с неодобрением, один даже пошел было к нам, но Криззи махнула рукой, и тот вернулся к своим обязанностям. А моя любимая девушка дала мне пощечину. Ее нежная рука с красными ноготками с размаху приземлилась на мою щеку. Николь закричала, чтобы я прекратил. Как ни странно, это отрезвило меня, и я сел на свое место. Криззи тем временем уже напялила обратно свою куртку и, улыбаясь, смотрела на нас. «Какие же вы настоящие… Но это не надолго!» - сказал Криззи. Мне показалось, что первую фразу он произнес с каким-то сожалением. Николь смотрела только на Криззи. Я вздохнул, поняв, что я сам во всем виноват, но извиняться перед этим оборванцем я не собирался. «А ты, Джимми, не крутой ни разу… Крутые рэперы знаешь как проблемы решают? Они читают… Кто круче срифмует, тот и победил!» - карие глаза нашей знакомой хитро улыбались: «Поверь мне, уж я-то знаю…» - вздохнул он.
«Life in a city is like hell
Fuck off and die that’s all can I tell
Try to remember in silence spell
Return to your town and to hommies retell 21»- сминая в тонких пальцах салфетку, проговорила в полголоса Криззи. Что же это за город такой, где каждая оборванка читает?
«I’ll gonna die for life in the city
Too hard to try, but I’ll do it, my sweaty!
Fuck off and die, If you don’t agree
I’m a cool guy, they all will love me!»22 - я снова навис над ней, размахивая руками перед ее лицом в такт играющему в моем мозгу биту. Когда я закончил, мы оба уставились друг на друга с неподдельным удивлением. Наши глаза встретились. Ее лицо снова исказила гримаса усмешки. Она кивнула и через секунду подняла вверх руку, подзывая официанта. Кинув на стол несколько смятых долларовых бумажек, Криззи вышла вон из зала ресторана. Мы поплелись за ней. Я предложил Николь поехать в хостел, но та посмотрела на меня таким убийственным взглядом, что я по сценарию должен был бы свалиться замертво. Внезапно посреди коридора Криззи развернулась. Мы чуть не налетели на нее. Она осмотрела нас с ног до головы: «И жить вам тоже негде, я полагаю?» - обращаясь к Николь, спросила Криззи. Николь удрученно покачала головой. Я кожей чувствовал, насколько ей опостылело жить в таких условиях, и насколько ей мечталось жить так, как жила Криззи. Мисс Родригез сбивчиво начала рассказывать ей о том, что мы уехали из Детройта и уже месяц мотаемся по хостелам. Криззи, перебив ее, оглушительно расхохоталась: «Вас-то мне и не хватало…» - сказала она, тряхнув своей обесцвеченной челкой: «Потолкайтесь тут в коридоре… У меня работка одна наметилась… Часика через пол вернусь…» - сказал он, разворачиваясь и устремляясь в сторону лифтов. Но войдя в лифт, он развернулся и сказал, обращаясь преимущественно к Николь: «Не парься, квартира считай, у тебя уже есть…» - ухмыльнулся он. Двери лифта закрылись. Криззи оставил нас в огромном холле, похожем на те, которые обычно бывают в дорогих отелях. Золоченые стулья и столы, диваны, обитые красно-бежевой цветастой дорогой тканью. В отдалении у лифтов длинная стойка, как в гостинице на респешене. Девушки в синей форме: пиджак, юбка и белая рубашка, сновали по всему этажу, изредка переговариваясь по рациям. Около входных дверей с непроницаемыми лицами стояли охранники в смокингах. Из посетителей мы были тут одни. Я смотрел, как Николь сидела на роскошном дорогом диване, сгорбившись и вжавшись в его спинку, и монотонно сгрызала черный лак со своих ногтей. Я положил ей руку на плечо, но она нетерпеливо дернула им, как будто ей было неприятно. Я пожал плечами, выдавив из себя скудные извинения. Это не подействовало. Тогда я стал раздражаться. Я резко повернул девушку на себя. В ее глазах я заметил неподдельный испуг. Я спросил ее, что происходит, почему мы должны верить на слово этой бестолковой девчонке насчет квартиры, почему мы таскаемся за ней по городу, как чертовы собачки и почему мы должны ждать ее. Николь вздохнула, покачала головой и показала мне жест рукой, которые на всех языках мира обозначает одно и тоже - «деньги». Я не мог смириться с тем, что мисс Родригез была чертовски права. Все дело было в деньгах. У нас их не было, а у Криззи были. Поэтому мы просидели и прождали ее полтора часа на одном месте, не разговаривая и даже не переглядываясь, потому как чувствовали мы оба себя не многим лучше, чем молодая проститутка, первый раз вышедшая на работу. Я смотрел на огромные золоченые часы в фойе, которые каждый час отбивали нужное количество ударов. Смотрел, и видел, как медленно двигаются стрелки. Мне казалось, что часы были сделаны из отвратительного магазинного желе-студня, и что если до них дотронуться, то они лопнут с неприятным щелкающим звуком и вся эта масса разлетится по всему холлу бизнес-центра. Когда прошли обещанные полчаса, я внезапно засмеялся, представив себе, какими идиотами мы будем выглядеть, если Криззи не прейдет, если она вот так вот прямо тут нас кинет. По моей спине пробежали мурашки – ощущение не из приятных. А потом мои кулаки снова сжались, когда я представил, как Криззи специально сидит где-нибудь на столе, скрестив ноги по-турецки, курит сигарету, зажав ее между большим и указательным пальцем левой руки, и тянет время, чтобы мы помучались, чтобы показать свою значимость и указать нам наше место. Позже, когда Криззи уже стал неотъемлемой частью моей жизни, я окончательно решил, что так оно и было. Слишком уж он напоминал мне «дитя зла» во всех своих худших проявлениях.
Но внезапно двери лифта открылись, и показалась светловолосая Криззи, помахивая своей сумкой Calvin Klein, она подошла к нам и жестами показала, чтобы мы следовали за ней. Она поймала такси, назвав адрес, примостилась на переднем сидении рядом с водителем. Криззи открыла окно в машине и достал пачку сигарет и спички. Закурив, он поправил водительское зеркало, направив его на Николь. Мисс Родригез подняла глаза и слабо улыбнулась. Криззи тоже улыбнулась, поправляя свою давно уже развалившуюся прическу.
Это была отправная точка нашего монументально фола в ад. Криззи с этого дня прочно вошла в нашу жизнь, как человек, которому мы были обязаны всем. Николь была счастлива, а я каждое утро, стоя в ванной с бритвой в руках хотел перерезать себе горло, только чтобы избавиться от этого мучительного ощущения зависимости. В этот день мы продали душу Сатане в лице Криззи Ван, а она радостно ее приняла и тут же употребила на свои отвратительные сатанинские нужды. С этого дня мы уже сами себе не принадлежали. Мы всего лишь исполняли роли, которые заготовила для нас Криззи в ее безумном сюрреалистическом спектакле под названием «Калифорнизация».
1 – Название песни Marilyn Manson. (англ.) «Из двух зол…»
2 – Из книги Джеймса Сейнт Джеймса «Клубная мания». (амер.)
Мы ни о чем не мечтали – все мечты пропали. Мы ни на что не надеялись – будущее неизбежно. Мы не молились, потому как надеялись только на себя. И мы посылали свои энергетические импульсы туда, где сказка могла бы стать былью: «В Нью-Йорк!». (вольный перевод К. Паники)
3 – «передоз» от амер. overdose – передозировка
4 – «фрик» - от англ. freak – чудак
5 – оригинальное название песни «Heartless hearts»
6 – магнитофон (кассетный или cd), который был популярен в то время. Он работал на батарейках. Многие рэперы выносили его на улицу и танцевали брейк-данс.
7 – «готы» - от амер. – goths. Представители готической суб-культуры. Носят черное, гуляют на кладбище, любимый писатель Лавкрафт, любимая группа «The Cure»
8 – музыкальные группы, популярные среди готической молодежи.
9 – «хостел» от амер. hostel – общежитие или очень дешевый отель с общей ванной и туалетом
10 – «трубы» - штаны с глубокими карманами и спущенной ширинкой. Эта форма одежды популярна среди рэп-молодежи.
11 – карикатура на выражение «spoiled English» - неправильный английский.
12 – (англ.) частная вечеринка
13 – книга Джеймса Сейнт Джеймса, еще известная, как «Ванна, полная диско-крови» или «Party Monster». Фильм по мотивам этой книги называется «Клубная мания».
14 - (англ.) – плохо
15 – (англ.) – хорошо
16 – (амер.) – почти прекрасно
17 – от амер. fabulous life. синоним glamour life. «роскошная жизнь»
18 – от англ. fall – падать, падение
19 – (амер.) ночная похоть. Автор интерпретирует общепринятое обозначение ночной жизни night life.
20 – передача «Ищу таланты!» в Америке. (американский идол).
21 – (амер.) (цензура) «В городе жизнь похожа на ад! Лучше свали отсюда назад! Запомни это, как «отче наш»! Браткам своим так передашь…»
22 – (амерю) (цензура) «Я лучше подохну, но тут останусь! Это сложно, малышка, но я справлюсь! Рот закрой, если ты не в теме! Я ведь крутой, мне открыты все двери!»
Глава 3
“Californication”1
“New York city is very pretty in the night time”1 © The Libertines “The boy looked at Johny”
Psychic spies from China
Try to steal your mind's elation
Little girls from Sweden
Dream of silver screen quotations
And if you want these kind of dreams
It's Californication
It's the edge of the world
And all of western civilization
The sun may rise in the East
At least it settles in the final location
It's understood that Hollywood
sells Californication
Pay your surgeon very well
To break the spell of aging
Celebrity skin is this your chin
Or is that war your waging
Chorus:
First born unicorn
Hard core soft porn
Dream of Californication
Dream of Californication
Marry me girl be my fairy to the world
Be my very own constellation
A teenage bride with a baby inside
Getting high on information
And buy me a star on the boulevard
It's Californication
Space may be the final frontier
But it's made in a Hollywood basement
Cobain can you hear the spheres
Singing songs off station to station
And Alderon's not far away
It's Californication
Born and raised by those who praise
Control of population
everybody's been there and
I don't mean on vacation
Chorus
Destruction leads to a very rough road
But it also breeds creation
And earthquakes are to a girl's guitar
They're just another good vibration
And tidal waves couldn't save the world
From Californication
Pay your surgeon very well
To break the spell of aging
Sicker than the rest
There is no test
But this is what you're craving
Нью-Йорк был просто создан для ночной жизни. Те самые night private party, гуру в которых была, несомненно, наша новая знакомая. Этим же вечером мы отправились в ночной клуб. Но это было немного позже, потому как между тем моментом, как мы finally2 дождались Криззи и тем моментом, как ночью мы втроем выдвинулись в клуб, был и еще один эпизод. Самый главный эпизод нашей жизни в Нью-Йорке в этот момент. И этот эпизод был огромным, почти два метра ростом негром Раулем. Сев в такси, Криззи повезла нас именно к нему. Такси отвезло нас в восточную часть Нью-Йорка, где в то время располагалось огромное количество рабочих китайских кварталов. Из шикарного и модного центра города, где мы тщетно пытались найти квартиру, нас увезли в бедный район, который чем-то напоминал нам родной Детройт. Только вот этот район был не такой «черный», скорее «желтый» за счет своих жителей. Из открытого окна машины тут же повеяло какими-то неприятными запахами. Я поморщился. Выглянув в окно, я увидел, как китайцы жарят еду прямо на улице. Вот откуда доносился этот омерзительный запах. Я попросил Криззи закрыть окно. «А что не так?» - недоуменно спросила она. Я пожаловался на запах. Криззи хрипло засмеялась: «За то еда очень вкусная, чувак. Много потерял, если не пробовал…» - пожал плечами Криззи, все-таки закрывая окно. Улица, по которой мы проезжали, была заполнена людьми, торговыми палатками и палатками с едой. Все вокруг было каким-то серым и грязным. Я на минуту даже подумал, что мы каким-то «волшебным» образом нарушили пространственно временной континуум, и попали в Китай. Хоть я никогда там и не был, но почему-то считал, что там именно так. Каждый народ в место своего обитания, даже на чужбине, привносит часть своей культуры и манеру поведения. При въезде в китайский квартал такси сбавило скорость. Мы медленно «проплывали» мимо столов уличных закусочных, мимо людей в не очень чистой одежде, куда-то вечно спешащих, мимо серых низеньких кирпичных домов, мимо грязных и одетых не по погоде детей, сидящих на тротуаре, мимо дымящихся труб мини-фабрик. «Останови!» - сказала вдруг Криззи. Машина в ту же секунду застыла посреди темного маленького переулка. Криззи открыла дверь и вышла. Она закурила, отвернувшись от нас. Мы тоже вышли, недоуменно смотрели друг на друга. Таксист не уезжал. Криззи стояла в отдалении, курила, запрокинув голову, и выдыхая дым вверх. На улице к вечеру похолодало. Я отчетливо видел клубы дыма, вырывающиеся из ее рта вместе с теплым воздухом. Она провела рукой по лицу, обхватила двумя руками голову. Со стороны это смотрелось так, словно у нее болела голова. Внезапно она развернулась к нам, подошла к водителю и расплатилась с ним через открытое окно. Мы подождали пока машина отъедет. Криззи щелчком отправила бычок сигареты в ту же сторону, где скрылась машина. Мое раздражение к ней потихоньку начало отступать еще в машине, а в этот момент совсем пропало. Она стояла, смотря в след отъезжающему такси, ссутулившись, как маленький ребенок, первый раз столкнувшийся с недетскими проблемами. Но через минуту, она уже открывала пинком входную дверь подъезда. Мы молча следовали за ней в темноту. Поднявшись по лестнице пару пролетов, мы очутились перед огромной железной дверью, обитой черной кожей. Криззи облокотилась о нее спиной. На нем снова красовались солнечные очки, куртка была расстегнута, выставляя напоказ ее впалый живот и татуировки на нем, и грудь, которой практически не было. Она начала долбить ногой в тяжелом сапоге на платформе в дверь. Ударе на пятом, дверь открылась, толкнув неожидавшую этого Криззи вперед. На пороге появились два китайца. Похожие друг на друга, как братья близнецы. В руках у обоих были автоматы. Мы инстинктивно отошли подальше и переглянулись. Взгляд Николь как будто спрашивал меня, во что мы ввязались. Я мысленно пытался ее успокоить. Криззи улыбнулась им, сказав что-то на их языке. Они тоже улыбнулись, и вошли в квартиру, пропуская нас вперед. Квартира была огромная, как весь второй этаж дома Люси, не меньше. Внешнее нищее убранство дома характерно отличалось от внутреннего интерьера этой квартиры. Мы прошли через длинный холл, глазея по сторонам. А посмотреть было на что – картины в позолоченных рамах, изображавшие, как ни странно не оголенных прекрасных дев и не исторические битвы, как любят вешать в своих домах богатые чудаки, а известных мне черных реперов, некоторых уже давно почивших с миром, а других ныне живущих. Странно сочетание рэпперского прикида на картине в золотой раме придавало, пожалуй, какую-то специфическую оригинальность всему интерьеру. В огромных вазах стояли цветы. На полу был постелен красный ковер, явно брат красной ковровой дорожке в Голливуде. Мы дошли до двустворчатой двери, тоже позолоченной. Китайцы открыли ее для нас, пропуская внутрь. Комната была разделена на две части. Справа была так называемая «релакс-зона» с бильярдным столом красивого красного дерева, огромным кожаным диваном и барной стойкой, слева же располагался «кабинет» хозяина квартиры. С огромным столом из красного дерева. Как раз в тот момент, как мы вошли в комнату, хозяин квартиры, склонившись над столешницей, раскатывал себе «дорожку» кокаина. Он был так поглощен своим занятием, что не сразу обратил на нас внимание. Он свернул валявшуюся рядом долларовую купюру трубочкой, поднес ее к ноздре и сильным, шумным вдохом втянул в себя белоснежную «дорожку». Он вздохнул, и только тогда заметил, что в комнате он не один. Лоб его нахмурился при виде незнакомцев, но рассмотрев среди нас Криззи, он улыбнулся, сказав ей: «Здравствуй, малышка!». «Привет, Рауль!» - подбежала к нему Криззи, целуя его в лысую макушку. Рауль был огромным накаченным негром около двух метров ростом. Все его тело от щиколоток ног до шеи было покрыто татуировками и шрамами от пуль. Криззи как-то рассказывала, что он раньше работал в полиции и попал под обстрел мафиозной группировки. Его еле удалось спасти, только за счет богатырского телосложения и завидной физической формы парень сумел выкарабкаться после 13 пулевых ранений. После этого он бросил работу. Уже лет пять как, Рауль был драгдиллером всея Нью-Йорка номер один. Все знали Рауля, а те, кто его не знал, просто не жили в Нью-Йорке. Рауль поднялся из-за своего стола. Даже я, хоть всегда и гордился своим выше среднего ростом, по сравнению с этим гигантом был просто пятиклассником. Рауль оглядел нас с Николь с ног до головы и недоуменно уставился на Криззи. Криззи закурила, сделав затяжку, она медленно выдохнула дым и сказала: «Это мои друзья. У них большие проблемы по жизни. Только ты сможешь нам помочь!» - убежденно сказал он. Рауль удивленно посмотрел на нее, переспросив, чем он может помочь двум внешне здоровым и внешне наркотически не зависимым людям. Криззи улыбнулась: «Это – Николь…» - кивнула она в сторону моей девушки, присаживаясь на стол: «Будущая знаменитая танцовщица…». Рауль оценивающе оглянул мисс Родригез. Та даже повернулась со всех сторон, чтобы он ее лучше рассмотрел. Ее глаза загорелись огнем. Я боюсь представить, какие мысли роились в ее голове тогда, но то, как она повела себя перед Раулем, мне совершено не понравилось. У меня сложилось впечатление, что не комфортно в этой пафосной квартире перед двухметровым негром, от которого зависит моя дальнейшая судьба, себя чувствую только я. «А это Джимми Родео – будущий крутой репер…» - кивнул на меня Криззи, с легкой, но заметной усмешкой. Черт. Вот только этого еще не хватало, сейчас этот мерзкий тип попросит меня что-то прочитать, тем хуже для него, потому как у меня в голове глядя на его непрятную рожу рождались рифмы исключительно связанные с «жирной задницей». Я как в воду глядел. Рауль попросил меня прочитать «фристайл»3. Он снова уселся за стол, аккуратно положив свою руку на ногу Криззи. Я представил, что творилось в голове у этого парня: «И что ты притащила ко мне этих двух wannabe4 из Детройта. Приходи, когда они уже станут кем-то…». «Да крутой он, крутой! Я проверяла…» - засмеялся Криззи. Рауль кивнул, но недоверие в его глазах от этого не убавилось. «Ребятам негде жить… Они приехали из…» - она повернулась к нам. «Детройта…» - хором ответили мы. Услышав слово «Детройт» Рауль подскочил со своего кожаного кресла, обогнул стол и приблизился к нам. Он протянул мне руку. Я удивленно посмотрел на него, но руку пожал. Он притянул меня к себе со словами: «Мир тебе, брат!». Через пару секунд он выпустил меня из своих объятий. А потом он попросил меня подождать снаружи. Николь и Криззи остались с Раулем. Я попробовал возразить, но Криззи быстро вывел меня из комнаты, жестами предлагая мне заткнуться и показывая, что я с ума сошел. Двери перед моим носом закрылись. Криззи и Николь остались в комнате. Китайцы принесли мне стул и усадили меня перед дверью. Я ждал минут пятнадцать-двадцать. Но казалось, прошла целая вечность, прежде чем двери открылись и девушки вышли из комнаты. В моей душе за время ожидания произошла целая буря эмоций от ненависти и гнева до любви и беспокойства. И причиной моих душевных терзаний была моя любимая девушка. Я знал благодаря теле-сериалам и фильмам, что большие города развращают людей, но не так же быстро. Я видел ее горящие энтузиазмом и повышенным интересом глаза, когда она была в дорогом ресторане с Криззи или здесь в этой роскошной квартире, и это мне совсем не нравилось. Я тихонько начал ненавидеть Рауля, но это все было до того момента, как девушки вышли из комнаты и Николь бросилась мне на шею, заливаясь слезами. Криззи стояла в отдалении, смотря на наши объятия не то с завистью, не то с сарказмом.
Николь сквозь слезы, шептала мне на ухо, что Рауль нашел нам маленькую квартирку не далеко от центра города, что платить нам нужно будет только за электричество и воду по счетчикам. Она целовала мое лицо своими прекрасными уже не накрашенными губами, прикасаясь ко мне мокрой от слез щекой. Краем глаза я наблюдал за Криззи, она курила в отдалении, пытаясь играть в равнодушие. Но я чувствовал, что ее раздражают наши нежности. Николь внезапно опомнилась. Криззи повернулась к нам: «С новосельем, мои дорогие!» - ухмыльнулся-улыбнулся Криззи, по очереди обнимая нас. Николь он держал в своих объятиях долго и нежно, как обычно мужчина обнимает любимую женщину, как должен был я обнимать Николь, но почему-то я этого не делал. Я постоянно искал в мисс Родригез какие-то безумные несуществующие изъяны, возможно, partly5, ее ниже среднего душевное состояние тогда было и моей виной тоже. Люди почему-то никогда не ценят то, что имеют. Нам всегда кажется, что «могло бы быть и лучше», что мы можем лучше. А если ничего не получается, то виним, как правило, всех вокруг, кроме себя. В том, что наши отношения с Николь по приезду в Нью-Йорк были натянутыми, я винил ее связь с Люси. Моя эгоистичная натура никак не могла простить ей «измену». «Что было «до» - не считается…» - возможно, но только не для меня. Дурак. Я потерял столько времени, столько чувств и столько нежности, что мне, наверное, хватило бы на всю оставшуюся жизнь. А теперь, когда каждое рождество со мной бутылка виски в самолете, я вспоминаю эти моменты жизни и жалею о том, что «мальчики не плачут»6. Я был самым счастливым мужчиной на свете, когда у меня была Николь со своей татуировкой «вместе навсегда». Теперь же я просто бледная тень того Джимми Родео, который был раньше. Мой смех больше не раздается по углам ночных клубов Нью-Йорка, я больше не танцую на стойке бара стриптиз вместе с Николь Родригез. Я даже стерпел бы присутствие Криззи в непростительной близости к нашим с Николь отношениям, если бы только можно было все вернуть. Я бы хотел навсегда остаться в 2000 году, в этом «миллениуме», когда 20 век еще не послал нас к чертям, а 21 не наступил нам на голову своими проблемами. Мы были «подвешены» в невесомости между одним и вторым, и это было прекрасно. Я бы окрестил тот год «Диско 2000», вспоминая Джеймса Сейнт Джеймса и «Клубную манию». Клубная жизнь захлестнула нас разом, не дав даже сделать глубокий вдох перед нырянием в эту утопическую бездну «всегда хорошего настроения». К хорошему быстро привыкаешь, и мы привыкли. Проблемы решались сами собой, а новые как-то не создавались. Все было «тип-топ», что иногда по утрам после очередных выходных весьма настораживало меня. Николь только смеялась, утверждая, что я параноик. И тогда я успокаивался, продолжая радоваться жизни, и забывая о своих внутренних противоречиях. На самом же деле, все было до смерти просто: проблемы не уходили, а накапливались на пыльных задворках нашей с Николь совместной жизни, чтобы однажды обрушиться на нас градом обломков «вместе навсегда» счастья. А новые проблемы не то, что не появлялись, они просто не были так заметны, так как просто мутировали из старых, точно так же пылясь на задворках сознания, ожидая своего «часа Х».
Этим же вечером мы переехали в нашу первую совместную квартиру. Одна комната с плюшевым болотно-зеленым диваном, бледно-желтыми стенами психбольницы, и телевизором какого-то «пасторамного»7 вида с двойной антенной, которая придавала ему вид какого-то инопланетного существа. Вместо стола в комнате мы использовали два стула с отломанными спинками. Эти стулья выглядели, как инвалиды The World War 28 с поломанными ногами и руками, разбитыми в кровь лицами и головами. Сидеть на них было бы болезненно из-за торчащих гвоздей, поэтому мы предпочли использовать их в качестве стола. Я связал их черной лентой, которую мы купили с Николь в ближайшем ателье по пошиву одежды. Получилось не супер, они постоянно разъезжались, что непомерно меня раздражало. Николь же только смеялась, эти два стула-инвалида казались ей забавными. Она даже потом порывалась их забрать с собой, когда из этой квартирки мы переезжали в дюплекс. Мы спросили Криззи, об этих стульях, но она равнодушно ответила: «Наркоманы тут до вас жили…» - чем и пресекла наш интерес к этим юродивым представителям мебельного «искусства». В комнате было одно большое окно. Поскольку жили мы на первом этаже, то вид из него был вполне предсказуем – абсолютно одинаковые невысокие домишки до отказа напичканные вывесками «прачечная», «Химчистка», «Продукты 24 часа», все то, что жизненно необходимо представителю ниже-среднего класса города Нью-Йорк.
Криззи приехал осматривать квартиру вместе с нами. Николь всю дорогу из китайского квартала счастливо улыбалась и вертела на пальце связку ключей от нашей квартиры. Она делала это с таким видом, как будто мы уже тогда ехали в какой-нибудь пентхаус. К хорошему быстро привыкаешь. Она привыкла. А я? Я все ждал какого-то подвоха, вместо того, чтобы просто наслаждаться друг другом. «Если долго смотреть в бездну, бездна начинает смотреть на тебя…» - мне стоило бы тогда задуматься об этом. Криззи украдкой поглядывал на Николь и улыбался. Николь всю дорогу держала его за руку. В ее прекрасных голубых глазах читалась искренняя и ни с чем не сравнимая благодарность. Криззи это видела и снисходительно улыбалась, как будто все происходящее было просто-напросто «парой пустяков». Это и правда для него было именно так. Для Криззи все было парой пустяков и делом пары минут. Любая проблема рядом с ней теряла все шансы на существование. Но это только на первый взгляд. Мне суждено было увидеть «истинное лицо» Криззи Ван, а вот Николь… Николь так и осталась в неведении, что за змею мы пригрели на своей груди! Проблемы не уходили, и даже не решались. Они только увеличивались в размерах, и ты становился настолько маленьким для этих проблем, что уже просто не мог их увидеть за счет ограниченного кругозора твоего «лилипутского» зрения.
Наша маленькая квартирка казалась нам раем на земле. Деревянная дверь с выцарапанными на ней надписями ‘f*uck off, druggies!”9 стала нам почти что родным человеком. Наша ванна, желтая и с отколотой местами краской была самым прекрасным произведением искусства, после стульев-неудачников, разумеется. Даже наличие в ванне тараканов нас совершенно не пугало. Мы мужественно боролись с ними собственными усилиями, покупая в супермаркете средства борьбы с насекомыми.
Самым же замечательным местом в нашей скромной квартирке была кухня. Кухня – это душа квартиры, поэтому к ней мы относились с особым уважением. Вместо прокуренных и пожелтевших со временем занавесок мы купили в супермаркете яркие и красивые молочно белого цвета с большими красными маками на них. Как только мы их повесили, то кухня сразу обрела жилой вид. Даже Криззи на фоне этих домашних занавесок смотрелась добрее и гораздо проще. На кухне под влиянием небольшого холодильника, который каждое утро включался со звуком заводимого двигателя мотоцикла, под влиянием небольшого круглого деревянного стола с клеенчатой скатертью в ромашки Криззи казался каким-то «по-свойски» родным. Стоя, облокотившись спиной к холодильнику, босиком и в своих ультра-модных и ультра-коротких майках с неизменной кружкой черного «американо» или «каппучино» в руке он становился каким-то домашним и совсем не пафосным. Я, можно сказать, любил его в такие моменты. Она представлялась мне почти сестрой, которой у меня никогда не было. Но стоило этой наркоманке выйти за дверь, то сразу возвращалась вся ее отвратительная, прогнившая до основания сущность бездельницы и прожигателя жизни. Николь спросила у Криззи, почему съехали прошлые жильцы. «Они не съехали – они умерли. Все когда-то умирают… Рано или поздно, так или иначе…» - пожала плечами Криззи, туша на половину недокуренную сигарету в чашке с кофе. Я готов был убить ее за эту идиотскую привычку. Я каждый раз напоминал ей в достаточно грубой форме, что для нее в этой квартиры дом-работницы нет. Она только пожимала плечами в ответ, ища поддержки у мисс Родригез. Удар по больному – Николь я отказать не мог ни в чем и никогда. Как бы я не старался, все равно моя девушка во всем оказывалась права. Наверное, потому что я не вникал ни во что. Сказать: «Да, дорогая!», мне было гораздо проще, чем пытаться поспорить или что-то доказать этим двум сестрам-«близнецам». От такого спокойного тона в таких экстраординарных вещах у меня были мурашки по коже. Скорее всего, Криззи была из тех детей, которые отрывали крылья мухам, препарировали лягушек в надежде узнать «как у них все там устроено», и били палками бездомных кошек и собак. «Король умер, да здравствует Король!» - примерно с такой интонацией он говорил о жизни, смерти, о неудачах и провалах. Он был ни хорошим, ни плохим. Он был абсолютно нейтральным человеком. И даже то, что я так и не понял, какого она была пола, только подтверждало ее «нейтральность».
«Сегодня в «Madness» крутая вечеринка… Надо отметить ваше новоселье…» - заключила Криззи, когда наши с Николь восторги по поводу новой квартиры прекратились. Он стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди. Мы переглянулись. Время подбиралось к 8 вечера, а нам надо было еще забрать вещи из хостела. «Скучные, неинтересные людишки…» - презрительно скривился наш новый знакомый: «Я вас с Раулем познакомила, а вы что? Даже «спасибо» не сказали…» - в голосе Криззи слышалось неподдельное расстройство. Николь подбежала к ней, обняла за плечи и крепко прижала к себе. От этих объятий мне стало как-то не по себе. Как будто до кожи дотронулись горящей сигаретой. Мини-ожог, который не опасен для жизни, но неимоверно раздражает. Так иногда бывает, когда ты танцуешь в клубе, полный вечернего восторга и любящий все и каждого на танцполе, внезапно кто-то, кому совершенно наплевать на твою безопасность пройдет мимо тебя с зажженной в руке сигаретой и коснется ею твоего оголенного плеча или запястья. Мини-шок, такой, что сердце сбивается с ритма на долю секунды. Криззи улыбнулась, обнимая Николь в ответ. Мисс Родригез снова поблагодарила нашего нового знакомого, и согласилась пойти на вечеринку. Как вы уже поняли, мы с Николь не очень-то клубные люди. В Детройте белым лучше не ходить по таким местам. Я хоть и работал диджеем, но о клубной жизни, как, оказалось, знал мало. Когда Криззи убедилась, что ее идея с новосельем неохотно, но была все-таки принята нами, то она сразу же предложила нам поехать в хостел за вещами. Я запротестовал, потому как мне надоели эти разъезды на такси. «Я плачу, потому что у меня есть такая возможность. Когда у тебя она появится, поверь, ты тоже будешь платить!» - с усмешкой сказала Криззи, пресекая на корню все мои попытки «поиграть в джентльмена».
Но это, конечно же, была не единственная причина, почему я не хотел ехать с ней за вещами. Не трудно догадаться, что за весь этот день я от его общества устал. Тогда моя ненависть Криззи еще не сформировалась в это определенно негативное чувство. Меня раздражали до смерти некоторые ее поступки, но только некоторые. Со временем, я умирал морально даже от присутствия с ней в одном помещение, будь это ночной клуб или здание Нью-Йоркского аэропорта.
Мне невозможно хотелось побыть наконец-то с Николь наедине, лечь в теперь уже только нашу кровать, обнять свою девушку по крепче, целовать ее нежные сладкие губы, смотреть в бездонные и бесконечно добрые глаза. Впечатлений за сегодняшний день мне было уже достаточно. За эти несколько часов с нами произошло такое количество событий, которое не случалось со мной за всю мою жизнь. Мы круто поменяли свою жизнь, когда переехали в Нью-Йорк. Жизнь круто поменяла нас, подкинув нам Криззи.
Николь смотрела Криззи в рот, совершенно не обращая на меня внимания. Мы снова сидели в такси, направляясь по дороге к хостелу. На ресепшене сидела все та же непонятной национальности брюнетка, скорее всего латиноамериканка или кто-то в этом духе. Полусонная и не очень красивая, с каким-то зеленоватым оттенком на опухшем лице. Увидев нас из окна, выходящими из такси, она слегка удивилась, а когда Криззи расплачивался за наш номер золотой кредитной карточкой, глаза девушки округлились. Прошло еще пять минут, и она спросила Криззи, не снималась ли та в рекламе нижнего белья «Calvin Klein», Криззи только усмехнулась. Как обычно. Я вынес из номера наши вещи и погрузил их в багажник такси. Мы отвезли вещи в квартиру. Криззи вывалила все содержимое наших сумок на диван, рассматривая наш багаж. «Да, не густо…» - выдавила из себя наша новая знакомая, скривившись, когда разбирала мои вещи. «Оденься поприличней, Джимми Родео… Ты же у нас теперь крутой рэпер…» - толи с издевкой, то ли на полном серьезе сказала Криззи. Мое больное воображение вновь услужливо подкинуло мне тысячи миллионов идей извращенных способов убийства этого отвратительного человека. Я сдержался, как всегда. За мою сдержанность я бы мог попасть в книгу рекордов Гиннеса. Одежда же Николь вызвала бурю восторга у этого представителя непонятно какого пола. Он рассматривал каждую вещь. Аккуратно брал в руки, как произведение искусства. Его глаза светились радостью и восторгом. Николь улыбалась, она сказала Криззи, что обязательно сошьет ей шляпу и еще что-нибудь, да все, что тот захочет. Я стоял, как дурак, надеясь, что устроившись на работу, я все-таки смогу купить себе приличный рэпперский балахон на распродаже. Я осознал, что Криззи был прав, ведь публичный человек должен выглядеть «публично». «Тусовка требует прикида…» - как бы сказал Джейм Сейнт Джеймс, автор единственного романа «Кровавая диско-баня». Эту фразу очень любил повторять Криззи. Он говорил, что прикидом можно решить все проблемы. Я был с ним согласен, позже мне часто говорили, что у меня прекрасное чувство стиля и что со мной приятно иметь дело. Наверное, прикид «дешевой шлюхи» тоже работал Криззи на руку. Все вещи, что она носила были сплошь брэндовые, но на ней они совершенно не смотрелись, большинство одежды было ей не по размеру. Но за то, она ни разу за все то время, что я ее знал, не пришла дважды в одной одежде. Ее багаж превышал в десятки раз багаж моего «шопоголика» Николь. Я это заметил, когда Криззи со всеми своими вещами переехала к нам в квартиру.
Тусовка потребовала прикида, и мы поехали в торговый центр. Я попытался отговорить Николь от покупок, потому как у меня в заначке лежали последние 200 долларов, но Криззи снова влезла в наши «семейные разборки» со своей золотой кредиткой. Шикарный рэпперский балахон пришел в мою жизнь даже раньше, чем я устроился на работу, и даже не с распродажи. Тогда уже я понял, что не быть мне как Эминем, потому как тот добился славы в старом балахоне и потертых «трубах», а мне же покупает одежду полузнакомый парень с золотой кредиткой. Это попахивает голубизной. Но у меня не было выбора, потому как мы были катастрофически должны этому парню, и моя собственная девушка, казалось, не чаяла в нем души. Я смирился. Я идиот.
«Madness», как оказалось, находился в паре кварталов от нашего дома. Мы и правда жили в относительной близости к центру – 10 минут на такси. Такси по правилам клубной жизни заказывается заранее, чтобы при параде под руку с двумя прелестными девушками красиво в него погрузиться. Смешно это все звучит теперь, потому как «Madness» уже лет 5 как закрылся, а после того как мы переехали в двухэтажную квартиру с собственным парадным входом, за нами приезжал лимузин.
Пока же было такси, оплаченное Криззи и одежда, выбранная тоже им: белый в черные черепа балахом, красная кепка на бок от неизвестного мне рэпперского дизайнера, трубы, в карманы которых можно было посадить кота или собаку средних размеров и белые, наибелейшие кроссовки. «С этих пор ты будешь выглядеть только так!» - провозгласила довольная результатом Криззи: «У тебя просто нет другого выхода… В противном случае проваливай…» - добавила она с усмешкой. Николь тоже прикупила себе парочку чулков, мини-юбку из черного бархата с кружевными вставками и кружевной топ-корсет на тонких бретельках. Она выглядела шикарно, вышла из примерочной, как будто сошла с плакатов vogue. Она бросилась на шею, к сожалению, не ко мне, а к Криззи, расплакалась, расцеловала свою новоявленную подругу. «У тебя будет все, Николь, вопрос только в том, сможешь ли ты с этим справиться…» - пожала плечами Криззи. Тогда я не понимал, что в ее словах было столько правды, что если бы мы были умнее, то не стали бы с ней связываться. Сейчас я понимаю весь сарказм ее слов, и знаю, что ее усмешка обозначала не надменное равнодушие, а лишь глубокое знание наперед. Она знала, как это все будет и чем это все закончится. Мы у нее были не первые и не последние «подопытные гламурные кролики». Слава, деньги, два ствола – все всегда заканчивается одинаково, может быть это влияние Шекспира с его «Ромео и Джульеттой», который тоже знал «как все это будет». А может быть это просто «Калифорникация», которая, даже в Нью-Йорке достанет тебя своей рукой костлявой старческой с французским маникюром на нарощенных ногтях и в кольцах с бриллиантами рукой и столкнет тебя с пути истинного на путь гламура. В любом случае, Криззи все знала, но в глубине душе, возможно, надеялась, что мы окажемся умнее. Без комментариев. «Без комментариев…» - отвечал я на вопрос прессы: «Правда, что ваша девушка попала в больницу из-за передозировки?». «Без комментариев…» - говорил я в ответ на вопрос прессы: «А правда, что ваша девушка умирает от анорексии?». А что я еще мог сказать? «Да, правда!»
Мы выехали в клуб разодетые в пух и прах. Даже Криззи сменил свои пыльные и потертые шмотки, на прекрасное леопардовое короткое платье. Он даже причесался, и стал более или менее похож на девушку. Если бы не неизменные платформы на ногах. Платье, кстати, тоже было бы действительно «замечательным», если бы его одела, к примеру, Николь. На тощей груди Криззи оно смотрелось асексуально, как будто маленький мальчик без спроса оделся в мамины вещи. Я вообще удивился, как платье без бретелек умудряется держаться на отсутствии ее груди. «Это Cavalli…» - сказала Криззи кому-то в толпе. Я сразу же придумал слоган: «Just Cavalli10 – в нем даже ваши кости будут выглядеть восхитительно…». Вылезая из такси, я думал, откуда у Криззи столько денег. Кем, она сказала, работает? Моделью? Но она же не Синди Кроуфурд и не Клаудия Шиффер… Николь же, казалось, вообще ничего не волнует, кроме ее собственной внешности, которую через каждые 15 секунд не уставала нахваливать наша новая знакомая. Только я один страдал «горем от ума», пытаясь найти хоть какое-то мало-мальски логическое объяснения тому, что произошло с нами за сегодняшний день. В такси Криззи и моя девушка трещали всю дорогу о шмотках и парнях. И почему все девушки жалуются, что мы - парни, не воспринимаем их всерьез? Вот поэтому и не воспринимаем, что разговоры не идут дальше шмоток и парней. Всю дорогу Николь даже не взглянула в мою сторону, увлеченная своей новой подругой. Я был почти счастлив, когда такси затормозило перед парадным входом клуба «Madness». Криззи вылезла первой, ступая своими огромные черными ботинками на платформах на жалкое подобие голливудской ковровой дорожки, которая была постелена перед входом в клуб. Следом, вылезла Николь. Криззи тут же взяла ее за руку. Потом уже выполз я, стараясь не запачкать свои «обновки». «Калифорникация» продолжается! Night lust, встречай свежее мясо!
Суровые «секьюрити» в костюмах и с микрофонами безмолвными тенями разошлись в стороны, увидев Криззи, пропуская нас внутрь. К этому ощущению привыкаешь. Я тогда еще не знал великого правила каждого тусовщика: «Знаешь охрану – тусуешь под чем-то…». Криззи знала. Криззи все знала. Нью-Йорк был ее домом, и если и не родным, то точно «самым любимым».
Громкие басы, стильные ритмы, полуголые красивые тела девушек и парней, извивающихся в танце под битами диджея-наркомана Ugly-Ugly. Барная стойка, за которой молодой гей-блондин выделывал невообразимые фокусы с шейкером, а его напарник жгучий брюнет жонглировал бокалами для шампанского. Николь остановилась, как завороженная, глядя на все это цветастое великолепия. А посмотреть было на что, ведь каждый среди присутствующих в клубе был уникален и неповторим. Единственное, что у всех было схожим - количество алкоголя и наркотиков, принятых «на грудь» гостями вечеринки. Мужчины в ковбойских шляпах и ковбойских штанах отплясывали канкан на сцене рядом с диджейским пультом. Две молоденькие девушки-блондинки, в одинаковых плюшевых розовых платьях страстно целовались посреди танцпола. Неподалеку, на подсвеченном голубыми и розовыми оттенками прозрачном полу отрывались два b-boy’а11, изгибаясь в поразительно неестественных позах брейк-данса. Среди толпы отдыхающих то и дело сновали официантки в красных мини и абсолютно голыми грудями, разнося гостям напитки. Я смотрел на все это великолепие и понимал, что мы с Николь попали в совершенно другую жизнь. В совершенно не свою жизнь. Наша жизнь была в Детройте, дома у Люси, где были мы и наша кровать, где мы полностью принадлежали друг другу. А здесь же каждый на танцополе и за столиками, каждый на диване и в туалете с «кокосом»12, каждый принадлежит клубу, каждый является неотъемлемой частью этой пресловутой night life of New York. Но неотъемлема эта часть только на одну ночь. Ведь завтра на их место придут другие, такие, как мы. Свежее мясо, новые лица, чистые, не забитые наркотиками носы и не затуманенные «дурью» взгляды, не обесцвеченные брендами тела и не поломанные еще пока друг другом жизни. Криззи улыбалась, смотря на наши восторженные лица. Улыбка плавно и незаметно для нас перетекла в ухмылку. Она-то точно знает, что это все только «пока». «Пока смерть не разлучит нас…». Кто-то окликнул ее, мы все повернулись на голос. К нам приближался непонятный изрядно поддатый субъект с черной пиратской повязкой на глазу и в пиратской же шляпе. Передвигался он, шатаясь и подпрыгивая, в лучших традициях Джека Воробья из фильма «Пираты Карибского моря». Он обнял нашу знакомую за плечи, повисая на ней и целуя ее в щеку: «Ну, хай, дорогой! Давно не виделись!» - только и вымолвила Криззи, целуя парня в ответ. «Пират» полез было здороваться с моей Николь, но тут же был остановлен не очень-то радостным мной, он поднял руки вверх, как бы извиняясь, и взял Криззи за руку, отводя к их столу. Я потом спросил у Николь, кто был это пират, мисс Родригез хитро улыбнулась и сказала, что это был «хозяин клуба Питер Дорети». Этот Дорети славился тем, что периодически отправлял кого-нибудь из «перетусовавшихся» в его клубе людей на принудительное лечение от наркотической зависимости в rehab13, говорят, что в клубе их после этого никто не видел. Мы подошли к столу. С трех сторон его окружили мягкие кожаные диваны темно-синего цвета. На столе были навалены сигареты, выпивка, а сам Дорети, плюхнувшись за стол первым начал раскатывать дорожки кокаина прямо на его стеклянной поверхности. За столом, кроме «пирата» Дорети сидели еще пять человек: две девушки, длина ног которых совершенно не передавалась логическому описанию, блондинка с ровной до миллиметра постриженной челкой, в солнечных очках абсолютно кукольной внешности. Даже в той позе, в какой она нога на ногу сидела за столиком, чувствовалась какая-то «пластиковая» неестественность. Вторая - жгучая брюнетка с такой же, как у блондинки один в один прической, с ярко-красными губами и бледным лицом была немного более похожа на человека, но не на девушку, скорее на мужчину, переодетого в женщину. Девушки сидели вдвоем на левом диване, между ними как раз и примостился «пират» Питер. Справа на диване сидели три парня, один крашеный в блондина негр привстал, протягивая мне руку и галантно целуя руки Криззи и Николь. Я поморщился, столичные понятия меня смущали. В моем родном городе девушек чмокали в щеку, а с парнями «братались», то есть ладонь в ладонь и плечо к плечу. Негр был с голым торсом, на плечах его красовались ангельские белые крылья, которые вместе с огромными красными ботинками на платформах и золотыми латексными штанами смотрелись так, как будто парень был падшим с небес ангелом или купидоном на День Святого Валентина. А с небес его прогнали за то, что вместо того, чтобы влюблять людей друг в друга, он влюблял их в самого себя. Вторым парнем за столом был высокий худощавый брюнет с волосами до плеч, косой челкой и очень бледной кожей. Он был полностью одет в черное: черные классические брюки, черная рубашка. На шее его болтался католический деревянный крест на цепочке из четок. Он вальяжно развалился на мягком диване, красиво держа в руке двумя пальцами бокал красного вина. Третьим, то есть, третьей, как потом оказалось, был не высокий парень в черной шляпе с короткими полями с короткой стрижкой темных волос, с огромным серебряным крестом в левом ухе, в белой рубашке, поверх которой была одета классического покроя черная жилетка и черных брюках. Но хоть с первого взгляда было понятно, что «парень» одет не дешево, я не смог сдержать улыбку – вместе весь его прикид напоминал канал discovery сюжет про пингвинов. Эти двое не встали, но кивнули нам. Криззи мимолетом закатила глаза и вздохнула, протискиваясь мимо них, то ли специально, то ли случайно стараясь наступить каждому из этих двоих на ноги: «Аймэ вери сори, рыли!»14 - бескомпромиссно и обезоруживающе улыбаясь, выдавала Криззи с каким-то непонятным и совершенно катастрофическим акцентом. Позже, когда он стал близким другом моей девушки, я достаточно часто слышал, как она намеренно произносит некоторые фразы с акцентом. «Зачем это?» - спросил ее как-то я. «Для понтов… Людям нравится, когда их ни во что не ставят… Это называется «фанатеть». Помнишь, на рок-концертах звезда выливает на голову фанатов воду, кидает свои шмотки в зал? Думаешь, это потому, что он так их любят? Ни черта! Поверь, в глубине души он напевает песенку: «Все вы свиньи! Все сожрете!». Помнишь, у slipknot: «People equal shit15…»?» -я кивнул, соглашаясь, но почему то спросил: «Ты slipknot слушаешь разве?» - я был уверен, что музыкальные предпочтения этого «человека» дальше Мадонны вряд ли заходят. Во избежание критики в мой адрес со стороны преданных фанатов миссис Ричи хочу заметить, что мне Мадонна тоже нравится – Тупак Шакур поп-сцены. «Не-а…» - усмехнулась Криззи: «Я с ними тусила раньше…» - пожала плечами она, снимая майку и показывая татуировку на груди в виде штрих-кода: «Подарочек от группы…» - сказала она. Мы с Николь протиснулись вслед за нашей провожатой. Криззи, усевшись за столик, моментально налила себе стакан виски и залпом его осушила. Потом налила нам обоим: «Welcome to the New York, f*cking city!16» - мы взяли по стакану, наполненному коричневой жидкостью. Я почему-то сразу подумал, что будет, если кинуть в виски зажженную спичку? Я с детства ненавидел виски, потому как моя мать непрерывно его пила – по квартире валялись пустые и полупустые бутылки, а Jack Daniels, Johny Walker, Jim Beam стали мне за все годы, проведенные под одной крышей с матерью, почти что родными людьми и возможно в некотором роде заменили мне отца. Я попытался отказаться от выпивки, но Николь посмотрела на меня таким убийственным взглядом, что я внезапно почувствовал себя неблагодарной скотиной: «Криззи нашла нам квартиру, заплатила за нас везде, где только можно, а я даже выпить с ней не могу!» - одна из первых «левых» отмазок алкоголиков, кстати. Тогда мне казалось, что если я буду вести себя так, как ведет себя «тусовка», то, скорее всего, стану популярным. По крайней мере, эту жизненную позицию, как мне казалось, пропагандировала Криззи. Позже оказалось, что Криззи, как раз, из всей тусовки единственная действительно делала то, что ей нравилось, а все же остальные плясали под ее дудку. А я, что с меня взять – молодой и глупый был тогда, хотя отсутствие жизненного опыта и мозгов вряд ли может оправдать все мои идиотские поступки и не поступки. Это теперь я могу с гордостью заявить, что « тусовка» косит под меня, зная точно, что половина моих фанатов мечтает быть похожими на меня. Я же король! Белый король черного рэпа… Прости Маршал Брюс Мэтерс Третий, я не хотел тебя обидеть!
« А король-то голый…» - хочется самому себе заткнуть рот. Смотря, что считать «крутым» в этой ситуации. Говорят же, что все в одни руки не дается: семья-дети и слава-деньги. Вот и мне досталось только второе. Только. Мне трудно сейчас лежа в собственном бассейне с эффектом джакузи, попивая натуральный свежевыжатый грейпфрутовый сок и с огромным перстнем с моим именем усыпанном бриллиантами на среднем пальце правой руки говорить о том, что «вот лучше бы все сложилось не так…». Меня чертовски устраивает моя жизнь. Мне нравится, когда за мной бегают толпы фанатов, а охрана пытается с ними справиться, мне нравится, что каждая девушка на моем концерте мечтает оказаться в моей постели, мне нравится, что моя мать перед смертью ой как пожалела, что не была мне по-настоящему «матерью»… Но это все днем!
А ночью, я как малолетка, которого первый раз бросила любимая девушка реву в подушку, умоляя всех богов на свете повернуть время вспять. Это шутка такая неудачная. В подушку я не реву, а вот от «времени вспять» я бы, скорее всего, не отказался.
Криззи сидит за столиком между нами. Я спрашиваю ее о гостях клуба, которые после короткого приветствия, кажется, потеряли к нам интерес. Питер Дорети обнимал двух девушек-манекенов, что-то пьяно втирая блондинке и параллельно целуя в щеку брюнетку. А троица на соседнем диване придавалась «белому ритуалу» - так называли в клубе прием кокаина.
«Ну, смотри…» - шепчет Криззи мне на ухо, кивая на диван Питера и длинноногих барби-переростков. Николь заворожено смотрит на «идеальные» фигуры этих бестий, я вижу в ее голубых глазах искорки неподдельной зависти. Стоит ли говорить, что в этот день, я навсегда потерял свою любовь? «Питера ты уже знаешь… Sugar daddy17 этого клуба... Моя подружка rest her in peace18 – загнулась в прошлом году от героина, встречалась с ним в свои лучшие годы… Мужик что надо, только не спи с ним, кажется у него СПИД или еще что-то такое…» - на полном серьезе и совершенно indifferent19 тоном заявляет наш новый знакомый. По моей спине пробегает нехороший холодок, он усиливается и попадает прямо в сердце, когда я замечаю, как этот самый Питер с неподдельным интересом пялиться на мою девушку. «Блонда с ним, это его нынешняя подружка… Лолита Беренштайн – из Германии…Она никогда ничего не говорит – идеальная чика, правда?» - смеется Криззи: «Зови ее Лолли, и тогда, она сделает для тебя все, что угодно в ближайшем туалете… Но только, чтобы Питер не запалил, иначе поедешь ты на «скорой» с мигалками на добровольно-принудительный «отдых» в rehab...» - продолжает она. Я удивленно смотрю на Криззи, не понимая, правду говорит она или шутит. Но в ее черных глазах, немного миндалевидной формы прочесть ничего нельзя, в них прыгают только хулиганские искорки наркотического опьянения и серебряные блики висящего на потолке над нами диско-бола. Такие глаза бывают у людей от смешанных браков китаец-американка или наоборот. Я бы мог назвать его даже красивым, если бы не болезненная худоба и не патологическая его ненависть ко всему живому, а особенно к людям. Злые люди в принципе не красивые. «Брюнетка с ним… Это Энти Смит, парень на самом деле… Одна из нынешних подружек Пита…» - я, видимо, уставился на нее настолько шокированными глазами, что она звонко засмеялась: «Ах да, самое главное… Хм, я думала, это итак понятно… Он бисексуал…». Моя голова шла кругом. Мои моральные ценности были втоптаны огромными платформами Криззи в грязь Нью-Йоркской ночной жизни. Они так там и остались, к сожалению. Опуститься легко, подняться трудно. В Детройте все было проще: гей – получай! Там не только сказать, подумать об этом было страшно… А тут, так спокойно на право и на лево говорят об этом, а по внешнему виду окружающих людей трудно порой понять не только ориентацию, но еще и пол, как с этим Энти. Энтони Смит, кстати, оказался прекрасным человеком, которым мне первое время очень хорошо помогал в продвижении моей собственной линии одежды. Она называлась «Ride a rodeo!20» и символикой брэнда стала ковбойская шляпа и лассо – наша с Энти совместная идея. Тогда же, когда я в первый раз увидел Энти, неприязнь всколыхнула в моей душе бурю эмоций от банального «встать и уйти» до «разбить пидору лицо». А потом я увидел восторженные глаза Николь, которая оживленно переговаривалась с негром-купидоном, и заткнулся. Напрасно, скажете? Я тоже так думаю.
«Это Мартин «Лексус» Меркури… К Фредди не имеет никакого отношения…» - кивнула на брюнета в черном Криззи, отпивая глоток из стакана с виски. «Почему Лексус?» - переспросил я. «В постели катит, как «Лексус»…» - засмеялась Криззи: «Богатый неудачник… Папуля инвестор этого клуба, поэтому Мартин тут на v.i.p position21, рыли ю нау22…» - хохотал наш новый знакомый, пользуясь тем, что закинувшийся «коксом» Мартин Меркури не слышит ее.
«А негр?» - спросил я, посчитав его самым нормальным в этой компании. «Это Люк… Он прекрасен!» - улыбнулась Криззи, маша рукой в сторону Люка: «Он очень добрый, всегда поможет, но… О твоей проблеме на следующий же день узнает весь клуб… Язык за прекрасными белыми зубами его совсем не держится…» - говоря это Криззи, продолжала мило улыбаться в сторону негра. «И Биби… Мальчик-девочка… Неудачница без денег… Но поскольку она любимая жилетка для жалоб у Мартина Лексуса, то тот ее постоянно таскает за собой. Недавно даже к себе в дом подселил… Лесбиянка…». Я застонал, обхватив голову руками. Криззи усмехнулась: «Да, серпентарий еще тот…» - согласилась она, похлопав меня по плечу: «Но мы тут все, как одна семья… Большая и шведская…» - хохотнул он: «А если ты правда хочешь быть Джимми Родео, то привыкай… Без «тусовки» ты никто!». Николь привыкла быстрее. Я не привык до сих пор, и, честно говоря, несказанно рад этому. По крайней мере, я еще жив…
Выпив виски, Криззи потащила нас на танцпол. Питера подхватили под руки его «спутницы», хотя тот явно был не в состоянии танцевать. Троица Люк, Мартин и Биби пожелали остаться за столиком. «Сумки возьмите!» - шепнула нам Криззи: «Биби клептоманка! Тырит все, что не так лежит…». Николь тут же схватила свою сумочку. На танцополе яблоку было негде упасть. Тела клубных людей извивались в причудливых ритмах танца, пестрели яркими нарядами и блестящими украшениями. То, что в обычной жизни считалось пошлостью и безвкусицей, на клубной вечеринке считалось «комильфо». «Ничего лишнего…» - говорил Криззи о клубной моде. Я позже перефразировал эту фразу в: «Все в тему!». Яркие наряды из перьев, со стразами и высокими ботинками на платформах самых кислотных цветов – такой была «униформа» Нью-Йоркских тусовщиков в «Madness». Мы с Николь, держась за руки, стояли посреди этого великолепия образов, не решаясь слиться с толпой отдыхающий. Криззи подталкивала нас вперед, загадочно улыбаясь. «А что же у вас на Хэллоуин тогда?» - спросил я его, ведь любой карнавал по сравнению с клубом «Madness» смотрелся бы дешевым спектаклем детского сада. Криззи только засмеялась: «Черная месса…».
Позже, когда Питера Дорети посадили в тюрьму за распространение ннаркотиков, где он скончался от передоза, на месте клуба «Madness» его жена открыла другой клуб «Gold fever», насмотревшись фильмов про освоение Аляски и «золотых приисков», Лолита решила ввести новую моду. Идея была не плохая, но завсегдатаи «Madness» восприняли ее враждебно, предпочитая зависать в «The one», а новых фанатов «Золотая лихорадка» миссис Дорети так и не обрела. Отчасти, так сложилось еще и потому, что дура-Лола умудрилась поссориться с королем тусовок Криззи. Она не учла одного – там, где нет Криззи, достойной вечеринки не будет. Миссис Дорети погорела на своем бизнесе, а потом, когда Питер скончался, я видел ее на похоронах – она устроила из смерти мужа шоу «себя любимой». После такого неуважения к покойному от нее многие, если не все, старые знакомые отвернулись. Скорее всего, она закончила жизнь, как дешевая шлюха из неблагополучного района Детройта.
Пока же «Madness» был не просто «не мертв!», как писали о нем в журналах позже, я скорее даже «живее всех живых!». К слову сказать, закрытие клуба совершенно не повлияло на клубное движение города, и хоть все «тусовщики» разбрелись по другим клубам, «клубная лихорадка» продолжала качать Нью-Йорк, ведь каждый, кто был когда-то в «Madness», подхватывает такой стиль жизни и приносит его с собой везде, где бы он не появился. Даже сейчас, когда я выступаю на закрытых вечеринках в клубах разных городов мира, иногда, вижу кого-нибудь в ярко-розовой ковбойской шляпе и боа из перьев на шее с чистейшим бокалом дорого шампанского. Я улыбаюсь, вспоминая «как давно и не правда» это все было. Возможно, тусовка сломала нам жизнь. Возможно, она убила в нас все человеческое, превратив некоторых из нас в безмозглых «овощей» благодаря частым посещениям rehab или фатальной наркотической зависимости. «Nevermind!23» - сказала бы на это Криззи, наливая очередной бокал шампанского: «Sh*t happens…24» - вздохнула бы, но не особо разочарованно, она, отпивая глоток из бокала, стараясь не смазать ярко-красную помаду с губ. Криззи – идеальный «клаббер»25. «Люди приходят и уходят, а мне все равно, понимаешь…» - сказал как-то он. Позже оказалось, что даже клубы приходят и уходят, а Криззи все также нет ни до чего дела. И даже Питер Дорети, который первый помог Криззи по приезду в Нью-Йорк и который первый привел ее в Нью-Йоркские клубы, как оказалось, ничего для нее не значил. Она даже не пришла на его похороны. «Sorry, guys! I’m too busy…26» - все, что я услышал по телефону от человека, которого Дорети называл «моя самая дорогая звезда». Боюсь, что «дорогая» было в прямом смысле этого слова. Вы, наверное, уже догадались, что в «Madness» Криззи никогда и ни за что не платила. Впрочем, как и везде. Ну, и мы вместе с ней, за компанию.
Николь первая влилась в разномастную толпу «фриков» из «Madness», Дорети, обнаружив, что мы стоим не далеко от танцопола, выскочил из толпы танцующих, подхватил мисс Родригез под руку и увел ее у меня из-под носа. Я поплелся за ними. Я был полон впечатлений. Я устал. Я мечтал о еще одном прекрасном впечатлении – о сне, здоровом, хорошем сне в собственной наконец-то квартире. Николь же, казалось, не чувствовала усталости. Еще бы, полбутылки виски, которую они уговорили с Криззи на пару, давала о себе знать. Она лихо отплясывала на своих высоких шпильках вместе с хозяином клуба. Криззи подхватила меня под руку, протискиваясь через толпу поближе к Питеру. Я смотрел на Николь. Я никогда в жизни не виде ее такой счастливой. Она прекрасно смотрелась среди клубного народа. Она выглядела шикарно, как богиня, сошедшая с небес. В это момент она была той самой «королевой бурлеска», которой она так мечтала стать. Еще не появились под глазами морщины от недосыпа и синяки от кокаина, еще не появились на руках отвратительные кровавые шрамы от неудачного суицида, еще не…
Я был самым счастливым парнем на земле. Мне почему-то было плевать, что Николь танцует не со мной, а с каким-то левым мужиком. Он так и не признался ей в любви, хотя это было видно. Мне признался, а ей нет. Жаль его, а Криззи снова прошлась по головам поверженных врагов и друзей, выйдя сухой из воды. Но обо всем по порядку…
Я смотрел на Николь и медленно сходил с ума от ее тела. По мере того, как мы с Криззи продвигались в центр толпы, я чувствовал Николь каждой частичкой своего тела, я чувствовал ту сексуальность, которую она источала и гордился ей. Я гордился Николь до последнего, даже когда она устроилась на работу в этот чертов клуб. Я бы дал совет всему мужскому населению мира: «Если Ваша девушка заявила, что хочет стать танцовщицей, то либо найдите себе другую, либо застрелитесь… Третьего, увы, не дано…».
Клубные «дети», все, как Золушки из одноименной сказки. Когда часы пробьют 6 утра, все эти «Richi B*tch, Ugly-Ugly, Cherry Pie, Lecsus» и прочие превращаются из «звезд танцпола» в обычных обывателей города Нью-Йорк. Вы можете встретить их на улице, и не узнать, в спортивном костюме из ближайшего супермаркета и в солнечных очках, купленных там же, чтобы скрыть свой «тусовый» образ жизни, который рано или поздно, так или иначе все равно скажется на вас. Принцессы превращаются в лягушек, Принцы превращаются в разносчиков пиццы, и одна только Криззи, которая больше всех старалась быть искусственной, в итоге, оказалась настоящей. Она была Криззи всегда и везде, никогда не меняя своего амплуа «человек-полное-дерьмо», и не переигрывая ни на цент дальше своей «роли». И это была даже не роль, это было настолько естественно, что я в итоге понял, что это и была истинная сущность этого человека. Я честно пытался найти в ней хоть что-то хорошее, но она даже не пыталась мне это «что-то» показать. Она вела себя с нами естественно, и от этого мне еще больше хотелось ее убить. Даже я потерял в этой night lust свое истинное «я», а она смогла «удержаться на плаву», не провалиться в яму клубного безумия и не продаться за априори недостижимую и заранее сомнительную мечту. Хотя, он-то как раз и был достоин всех тех мучений, которые пережили мы с Николь. Бог не справедлив, вы не знали? А Криззи Ван был не меньше, чем его сыном. Катастрофическое везение, синдром «в каждой-бочке-затычка» плюс гениальное обаяние вкупе с плохим характером – залог успеха Криззи на поприще «клубной жизни».
Мы все-таки попали в нашу новую квартиру в этот день, точнее уже утром следующего, когда на лимузине Питера Дорети нашу компанию развезли по домам. Николь уснула на моем плече, только лишь мы сели в машину, не забыв при этом восхититься «королевским отдыхом». Мы ехали в машине, я смотрел в окно. Тонированные стекла позволяли мне видеть всех, но никто не видел меня. Я был звездой этого вечера. Любимая девушка спала на моем плече, я чувствовал себя спокойно и удовлетворенно. Рядом Питер и Криззи курили марихуану. Лолита и Энти сидели напротив, все в тех же неестественных позах сломанных кукол-барби. Ангел-Люк отплясывал лихие танцы на танцполе вместе с нами. Я танцевал верхний брейк так, что мне аплодировали, хотя танцы, пожалуй, не мой конек. Но я верю, что в танце главное не движения, а желание. Николь в тот момент смотрела на меня влюбленными глазами, и это подогревало мой энтузиазм. Я как-то сразу простил ей сегодняшнее поведение и индифферентность ко мне, списав это на неимоверное количество впечатлений, накативших на нее за день. Мы ехали в лимузине по направлению к нашему дому. Когда мы подъехали, я разбудил Николь, и она повисла на мне, сонно улыбаясь. Я поцеловал ее в губы. Она была прекрасна. Она была как куколка. Я понял, что я счастлив! Питер помахал мне на прощание. Криззи даже не повернулась в нашу сторону, занятая кокаином. Я подумаю об этом завтра – решил я. Мы пришли домой, и я стал еще более счастливым, потому как присутствие Криззи прекратилось. Я вздохнул спокойно. Я положил Николь на нашу новую «кровать» - плюшевый дурацкий зеленый диван. Я сходил в душ. Струи горячей воды приятно текли по моему телу, освобождая голову от дурных мыслей. Душ шумел, а я улыбался, потому, как потихоньку начало доходить до меня осознание того, что никто не постучится в дверь: «Эй ты, козел, выходи! Всем душ нужен!» - как было в хостеле. У нас наконец-то есть квартира! Это не может не радовать…
Я вышел из душа, продолжая улыбаться, завернутый в полотенце. Мне было все равно, откуда оно взялось в ванне и чье оно. За годы жизни с матерью и «почти на улице», я привык радоваться тому, что есть, не думая о том, что мне за это будет. Правда, в рамках закона, разумеется. В квартире было прохладно. Батареи топили еле-еле, но это была такая мелочь по сравнению с нашими мытарствами по хостелам. Мне казалось, что меня греет уже само осознание, что мы хозяева этой квартиры, и что мы можем делать все, что хотим.
Николь сидела на кровати и рыдала. Ее прическа растрепалась, губы были размазаны, чулки болтались на щиколотках ног, юбка задралась, выставляя напоказ ее красные трусики. Она прикрывала лицо руками. Я сел рядом с ней на диван, обнял ее. Ее тело было холодным как лед. От этого прикосновения холодной кожи мисс Родригез к моей горячей, по спине пробежали мурашки. Я начал успокаивать Николь, шептать на ухо нежные слова, пытаясь согреть ее тело своим теплом. Она обняла меня за шею, продолжая плакать. Я чувствовал ее горячие слезы на моем плече. Она шептала, что любит меня. Она шептала, что я один ее понимаю. Она шептала, как сильно я ей нужен. Она шептала, что все вокруг такие странные, что они все как будто искусственные, как куклы в магазинах игрушек «I’m a Barbie girl in a Barbie world…27». Она шептала, что ей совсем это не нравится, что ей не нужно это и что она не хочет быть такой же, как «клубные люди». Она говорила, что они все не живые, словно часовые механизмы, которые запрограммированы только на одно действие. Она сказала, что всеми ими, как кукловод, управляет Питер Дорети, который сам по себе ни что иное, как такой же механизм, только с другими целями. Она плакала и билась в истерике, выкрикивая, как она ненавидит «это все». Я молчал. Успокоительных слов не осталось. Что это было в клубе? Лицемерие, жульничество, обман? Я видел неподдельное восхищение в глазах Николь Родригез, когда она танцевала с хозяином «Madness», когда она болтала с Ангелом-Люком, когда она вообще все… Или же обман то, что я вижу сейчас перед собой? Я подхватил ее на руки и отнес в ванну. Я включил душ, раздел ее и поставил под теплые струи воды. Она уже не дергалась, молча стояла под душем, ссутулившись и с закрытыми глазами. Она была, как ребенок, как маленький ребенок, который очень хочет домой к маме. «Я отвезу тебя домой…» - сказал я ей позже, когда мы лежали, обнявшись в постели. Я разобрал диван, он оказался довольно большим – мы вдвоем поместились очень удобно. Постельного белья не было, так что я накрыл Николь своей курткой. Я обнял ее, чтобы согреть девушку. Она всхлипнула, пробормотав, что не хочет обратно в Детройт. Она сказала, что не хочет закончить свою жизнь посудомойкой в нашем бывшем колледже. Я пообещал ей, что если мы вернемся в Детройт, то она закончит колледж и пойдет получать профессию в университет. Она тихо и грустно засмеялась, сказав, что университет – это последнее место, где ей будут рады. Я покачал головой. Я не знал, что сказать. Я и сам понимал, что если мы вернемся в Детройт, то никого университета, конечно же, не будет. Николь была права – я буду работать диджеем в ночном клубе, а она будет мыть посуду и вспоминать свой месяц в Нью-Йорке, как «лучшее, что было со мной». И я тоже буду рассказывать своему другу-негру из клуба, как «круто меня поломал Нью-Йорк». Но это было еще полбеды, потому как на эти обстоятельства нам, скорее всего, будет все равно. Но вот тот инцидент, что произошел между Николь и Люси, нам, скорее всего, будут припоминать до смерти. В таком маленьком городе, как Детройт такие вещи никто не забывает. Скорее всего, по приезду мы расстанемся, и наши пути разойдутся навсегда. Так страшно, когда «у вас вместе не получилось», это, как правило, убивает на корню все то, что «вы смогли». И все же, я решил утром собрать вещи и уехать… Жизнь в стиле «sex,drugs,rock-n-roll» совсем не для меня. Я уснул под эти безрадостные мысли, когда солнце уже вовсю светило в окно, оповещая нас о том, что рассвет мы давно уже встретили.
Я проснулся от того, что кто-то звонил в дверь. По этому звону было сразу ясно, что человеку жизненно необходимо с нами пообщаться. Так обычно звонят хозяева съемных квартир, чтобы напомнить о своевременном не внесении платы за жилье или же соседи снизу, евроремонт которых ты успешно затопил. Я завязал на поясе полотенце и открыл дверь. На пороге стояла Криззи, вальяжно облокотившись о дверной косяк: «Morning…»28 – кивнула она, в своей любимой манере растягивая слова. Черные солнечные очки «police-style» поползли на лоб, Криззи вглядывалась в коридор, ища глазами Николь. Сегодня Криззи был удивительно ухожен – аккуратная прическа, челка залачена на бок в соответствии со стилем прически. Латексные обтягивающие штаны блестели новизной, как будто от них пять минут назад отрезали магазинную бирку. Укороченная новомодным дизайнером, имя которого я вряд ли знал тогда, белая майка с микки-маусом открывала пирсинг пупка в форме черепа с черными камнями в проемах глазниц и татуировку в виде бутона красной розы c зеленым стеблем и окровавленными шипами. Ужасные мужские ботинки на платформе куда-то волшебным образом испарились с ног нашего знакомого, теперь на их месте красовались аккуратные туфли-лодочки леопардовой расцветки, одетые на голые ноги. Поверх майки был одет длинный шерстяной серый кардиган крупной вязки. Мотоциклетная куртка тоже куда-то пропала. Я опешил, уставясь на нее. Честно сказать, я не ожидал ее увидеть в понедельник в 11 часов дня на пороге нашей новой квартиры бодрой, свежей и с прической, особенно ввиду того, что мы с Николь чувствовали себя гораздо хуже, хотя уехали раньше. Криззи, не дожидаясь моего приглашения, вошла в квартиру и прямиком не разуваясь, прошла на кухню. Я собрался закрыть дверь, но внезапно на пороге появился Питер Дорети с гигантским чемоданом от Луи Вьюттон в руках. Он был в огромных черных очках на пол лица и с очень бледным лицом, он поставил чемодан в прихожей и закурил. Руки у парня тряслись, когда он подносил зажигалку к сигарете. Я в полном шоке смотрел на коричневый в бежевые буковки кожаный чемодан необъятных размеров в своей прихожей. Криззи, уже с чашкой кофе в руках, вышла из кухни: «Спасибо, Пит…» - кивнула она хозяину клуба «Madness». Пит развернулся было уходить, но внезапно, когда Криззи отвернулась, схватил меня за руку и прошептал: «Удачи!». Готов поклясться, что в этой фразе не было ни радости, ни каких-либо других позитивных чувств. Я закрыл дверь за Питером, и пошел на кухню. Криззи сидела на табуретке, подложив под себя одну ногу, и курила. Тогда я первый раз столкнулся с ее этой дебильной привычкой скидывать пепел в недопитую чашку с кофе и тушить там же сигаретные бычки. Пачка красных Marlboro Николь валялась на кухонном столе. «Криззи, что это за чемодан?» - спросил я нашу утреннюю гостью. «А где Николь?» - улыбаясь, спросила Криззи. Внезапно чьи-то нежные руки обвили мой оголенный пресс, и ни с чем несравнимый запах арахиса в сахаре появился в комнате. Нежные губы Николь впились жарким поцелуем в мою щеку. Я закрыл глаза, представляя, как ее голое и бархатистое тело прикасается к моему. Я с силой открыл глаза, пытаясь загнать подальше мысли о сексе, потому как в данный момент у меня были дела по важнее: «Так что за чемодан?» - переспросил я Криззи, когда Николь прошла в кухню и поздоровалась с нашим гостем. «Джимми, ну ты же не будешь против, если мои вещи постоят у вас денек-другой?» - пожала плечами Криззи: «К Питеру переехала Лола, я решила оставить их одних…». Николь ответила за меня, что я «конечно же, не буду против». «Денек-другой, Криззи…» - нарочито подчеркнул я. Блондинка кивнула. Николь заварила себе кофе, и уселась на коленки к Криззи, как была, без одежды. Я уставился на пачку красных мальборо. В голове моей порхала какая-то мысль, которую я все пытался поймать, но она все ускользала. «Джимми, иди, одевайся, иначе мы из-за тебя опоздаем!» - поторопила меня Криззи. «А мы разве куда-то идем?» - переспросил я, пытаясь выказать свое недовольство ранним пробуждением. Получилось, как-то неубедительно и даже глупо. Николь и Криззи переглянулись: «А разве ты думаешь, что твоя карьера свалится тебе на голову?». Я вздохнул и вышел из кухни. Через пару минут ко мне присоединилась Николь, которая начала судорожно рыться в своих вещах, подыскивая что-то подходящее случаю.
Когда я благополучно облачился в новокупленные вчера джинсовые «трубы», черный худи и белые носки, наши сборы снова прервал звонок в дверь. Я выскочил в коридор. Криззи тоже с интересом высунулась из кухни. «Только переехали, и уже кому-то понадобились…» - недовольно подумал я, в душе лелея желание мечту о тихой и спокойной жизни. На пороге стояла полная женщина в цветастом шелковом халате и розовыми бигудями на голове. Еще из-за двери я услышал ее мерзкий и пронзительный, как полицейская сирена, голос, вещавший что-то в стиле: «Уроды-наркоманы, чтобы вас всех бог прибрал, прекратите шуметь…», но увидев на пороге меня, последнее слово застряло у женщины в горле. Она удивленно воззрилась на меня, интересуясь, кто я. Я представился. Она удивилась еще больше, спрашивая меня, куда делись «наркоманы». Но в этот момент из-за моей спины вышла Криззи, оттискивая меня от двери: «Добрый день, мисс Бодлер… Те наркоманы съехали…» - обворожительно улыбнулась наша гостья. Лицо «мисс Бодлер» скривилось, как будто она увидела какое-то мерзкое насекомое. Она переспросила у Криззи о том, кто я, что я делаю в этой квартире и не наркоман ли я случаем. «Пока нет…» - усмехнулась Криззи. Женщина в бигудях, которая позже оказалась нашей соседкой снизу, удовлетворено кивнула, продолжая меж тем, разглядывать меня через плечо Криззи. Та вышла вместе с женщиной в коридор, закрывая за собой дверь. Через пару минут, Криззи вернулся, сказав, что с соседями все вопросы улажены и посоветовал мне поторопиться, потому, как за нами приедет такси.
Мисс Родригез блистала. Даже на фоне безумно дорогой одежды Криззи, Николь блистала. Ее красота и элегантность затмевали все вокруг. Она каждое утро всходила, как солнце, на пьедестал красоты, а вечером ее красота вовсе не угасала, просто становилась более спокойной и какой-то домашней. Я искренне верю в то, что женщина прекрасна даже в домашних смешных тапках с кроликами и плюшевом халате. Красивая женщина красива везде и всегда. Моя Николь была не просто красива, она была самой красивой. Рядом с ней я понимал, как жалко смотрелись на стене моей комнаты в доме матери полуголые фотки Памелы Андерсон и Анджелины Джоли. Рядом с Николь в принципе существование этих фоток в моей жизни теряло смысл. Как бы странно это не звучало, но иногда мне казалось, что рядом с мисс Родригез даже я терял свой смысл. Это ощущение не покидало меня ни на минуту, и только теперь оно окончательно было осознано. Я был не нужен ей. Это так просто оказалось. Точнее не так - я был ей нужен не больше, чем байкеры на мотоциклах, с которыми связывало Николь ее бунтарское детство вместе с оторвой-матерью. Я был ей нужен не больше, чем друзья рок-музыканты, которые, как оказалось в итоге, были ей совсем не «просто друзьями», не больше, чем негр Рауль, который нашел нам квартиру. Мне плюнули в душу? Нет, что вы. Мне сломали жизнь? Нет, отнюдь, я не плохо устроился, вообще-то. Просто я по собственной глупости однажды продал свою душу одной чертовке, которая обещала «любить меня вечно». Кто же знал, что такие обещания не стояли ни цента? Кто же знал, что этими самыми обещаниями вкупе с моей душой и искренней любовью Николь Родригез вытрет кровь с очередной татуировки «вместе навсегда», только уже с кем-то другим…
Такси подъехало к дому и просигналило, оповещая о своем прибытии. Николь поинтересовалась у Криззи, почему тот при наличии денег не ездит на своей машине. Для нас, выходцев из неблагополучного района города Детройт, показатель крутости измерялся «тачками-телками». Криззи воззрилась на Николь, как на сумасшедшую: «Детка, мы же в Нью-Йорке… Здесь на своих тачках ездят только разносчики пиццы и менеджеры низкого звена… У меня есть возможность позволить себе ездить каждый день на такси…». Хороший город Нью-Йорк, где даже дешевые проститутки имеют возможность разъезжать на такси…
Мы сели в машину и поехали по адресу. Она сидела на переднем сидении и курила в окно. По началу, я считал, сколько сигарет она скуривает в день, а потом бросил. Николь прижималась ко мне, обнимая нежно. Ее глаза светились ярким огоньком радости и предвкушения праздника. Она прошептала мне на ухо, что скоро Рождество. Я вспомнил о том, что скоро появятся на улицах наряженные яркими разноцветными гирляндами и шарами елки. В магазинах будут рождественские скидки, и люди будут покупать кучу красивого, но бесполезного хлама, радуясь при этом, как дети. А мы с Николь будем делать тоже самое! Потому что мы в Нью-Йорке, в городе нашей мечты… Как-то внезапно мечта стала реальностью. «Мы никуда не уедем…» - внезапно пришла мне в голову мысль. Я взглянул на нас как будто со стороны и понял, что мы никуда отсюда не денемся. Я начал замечать необратимые изменения «калифорнизации» в себе и Николь, и не знал, как на это реагировать. Утром мне хотелось бросить все и вернуться домой. Только вот я немного забыл, что дома-то у меня больше нет. В Детройте меня никто не ждет, точно так же, как и Николь. Мы были отбросами того общества, что нас вырастило. Мы не были рождены для того, чтобы быть диджеем и посудомойкой. Мы были рождены для гораздо большего, чем эти «достижения». Я понял это этим утром в понедельник, когда мы ехали в такси по дороге в модельное агентство Криззи. Я не знал, зачем это нам нужно. Криззи просто не оборачиваясь кинула через плечо эту фразу. Николь спросила Криззи, можно ли остановиться где-то поесть. Криззи улыбнулась: «Тебе все можно… Но лучше я закажу что-нибудь в агентстве...». Мы приехали все к тому же зданию, где были вчера. Мы снова, как дети задирали головы, радуясь и веселясь, показывая пальцем на небоскреб. Раньше мы видели их только по телевизору. На улице заметно похолодало. В куртке нараспашку мне было прохладно. Николь же, в черном кожаном пиджаке, казалось, не чувствовала холода, улыбалась и постоянно хватала меня за руку. Криззи очень сдержанно реагировал на наши восторги, снисходительно улыбаясь. Так обычно улыбаются уроженцы города, завидев приезжих провинциалов. Я тогда думал, что она родилась здесь, но позже, когда я узнал, что она из Китая, я просто понял, что она просто очень хорошо умеет адаптироваться ко всему. У нее было все просто, для нее было все просто.
Мы вошли в здание модельного агентства. К нам сразу подбежала охрана, чтобы осмотреть содержимое наших сумок и карманов. В понедельник в час дня здание, в котором работала Криззи, было полным-полно народа. Охранники, папарацци, журналисты, мужчины в костюмах от «Armani» и женщины с сумками «Gucci». Николь заметила, что вчера было гораздо меньше людей. Отовсюду слышались шум, смех, голоса разных людей. Моя социофобия внезапно снова открылась. Вчера в клубе ее почему-то не было. Я сжал руку Николь, но она, казалось, совсем не обратила внимания на мое состояние, заворожено слушая рассказы Криззи о том, кто есть кто среди этой разномастной толпы. «Проходной двор какой-то…» - покачал головой наш провожатый, подводя нас под руки к лифтам. Внезапно кто-то окликнул Криззи, она обернулась. К нам подходил высокий полноватый мужчина в очках черной оправы и бокалом шампанского в руках. Он, не глядя в нашу сторону, сразу заговорил с Криззи, кажется, на французском языке. Криззи улыбнулась ему, ответив парой фраз, она дотронулась до его плеча рукой, как бы извиняясь, и втолкнула нас в лифт. Двери закрылись, и мы поехали на 20 этаж. «На каких языках ты еще говоришь?» - спросил я Криззи. «На всех понемногу… Я с трех лет в модельном бизнесе – эти знания мне необходимы, как воздух…» - пожала плечами Криззи. Я всегда завидовал таким людям, которым все в жизни достается настолько легко и беззаботно, что аж тошнит. Хотелось бы, чтобы и мне перепало немного этой легкости и беззаботности, но судьба моя «через тернии к звездам», к сожалению. Николь же фыркнула, сказав мне, чтобы я завидовал молча.
20 этаж представлял собой длинный светлый коридор с молочно-белыми стенами и множеством деревянных дверей светло-коричневого цвета, с золотыми цифрами, наклеенными на них. Криззи постучалась в комнату номер 3003. Дверь тут же открылась, и на пороге возник худощавый долговязый человек с растрепанными во все стороны черными короткими волосами, болезненно-желтым лицом и синяками под глазами, в белом свитере явно не по размеру. Он с порога завопил, что дожидается нас уже с 8 утра. «Вчера у Пита Дорети закрытая вечеринка была, Том, ну прости… Кстати, Энти сказал, что приедет только к 3, так что расслабься…» - без эмоционально сказала Криззи, проходя в комнату. Мужчина схватился за голову, ругая, на чем свет стоит Энти, Криззи и нас с Николь заодно. «Это фотограф Том не помню фамилии, да это и не важно… Я тут вообще сегодня только ради Энти – малыш показ делает, надо поддержать мальчика… Кстати, Николь милая, Питер тоже будет, не упускай свой шанс… Ты, кажется, в его вкусе…» - кинула через плечо Криззи. О, как я жалел, что нет у меня под рукой какого-нибудь тяжелого предмета. Как бы я хотел в этот момент со всей силой опустить этот самый предмет на безмозглую голову нашего «хорошего» знакомого. Я кожей чувствовал, что это было сказано только для того, чтобы позлить меня. Внезапно я провалился в какое-то бессознательное, снова увидев на бело-молочном полу труп Криззи, лежащий на животе, с раскинутыми в стороны руками. Кровь аккуратной струйкой сочилась из окровавленной безобразной раны в ее голове. Я наклонился над трупом, с интересом рассматривая эту безумную рану в его голове. Кровь была слишком красная, нестерпимо красная на фоне белого пола. Я вдруг понял, что это всего лишь кетчуп. В след за этим открытием, я осознал, что Криззи вовсе не мертва. И тут я услышал ее смех. Так смеются черти, которые жарят в аду на своих гигантских красных сковородках грешников; так смеется сам Сатана, подписывая очередной смертный приговор далекому от святости человеку. «Труп» внезапно пошевелился, отряхнулся и поднялся. Я увидел прямо перед собой ее черно-карие глаза, немного раскосые, от чего казалось, что она постоянно щуриться. Ну, либо, что ты ей неприятен. Она снова засмеялась, глядя мне в глаза. Мне стало страшно, сердце забилось в учащенном ритме. И я очнулся…
Комната оказалась обычной гримерной, только очень большой. Том куда-то пропал. Мы уселись на диван в углу. «Раз, два, три…» - считала вслух Криззи, усевшись на стол перед зеркалом, смотря на часы: «Сейчас влетят птички…» - засмеялась она. На счет 10 открылась дверь, и 7 девушек модельной внешности, вбежали в гримерку. За ними следовали визажисты, гримеры, парикмахеры. Я в шоке сидел, не зная, куда себя деть. «Не парься!» - прочитала мои мысли Криззи: «Их тут каждый уборщик уже поимел, смотри, сколько душе угодно…». «Мне никто…» - но Криззи перебила меня, обратившись к Николь: «Что тебе заказать?». Николь попросила пиццу с анчоусами, я был с ней солидарен. Криззи нахмурила брови, но промолчала. «Девчонки, кто-нибудь знает номер телефона пиццерии?» - перекрикивая гвалт голосов, спросила Криззи. Модели хором засмеялись, качая головой. А кто-то из визажистов, порывшись в карманах, извлек оттуда помятый флаер какой-то пиццерии. Пиццу заказали. Мы с жадностью набросились на еду. Николь с удовольствием жевала обжигающе горячий кусок пиццы, радуясь, что та не заставила себя долго ждать. Криззи сидела рядом, пила холодную минералку и грызла раздобытое у моделей огромное зеленое яблоко. Не заметно для нас, в гримерке появился Том. Он, видимо, совсем не умел говорить, как нормальный человек, только на повышенных тонах. Меня это пугало, он производил впечатление какого-то психа. А Криззи, по ходу дела, было вообще все равно на его крики и вопли. Он спросил, почему мы еще не на съемочной площадке. «Ребята завтракают…» - пожала плечами Криззи. Он перевел взгляд на Николь, уплетающую 4 кусок пиццы. Том нахмурился, в упор глядя на мисс Родригез. Та перестала жевать, взглядом спрашивая, что ему надо. А после прозвучала фраза, за которую я чуть было не оставил Криззи и Энти без фотографа: «А Вам, девушка, я бы посоветовал не жрать так, а то зад в мини не поместится…». Я подорвался со своего места, надеясь, что смогу убить этого гада с одного удара. Но Криззи встряла между нами, скрестив руки, на подобии жеста «тайм-аут». Она подтолкнула фотографа к двери, а меня, все еще красного и злого, усадила на диван: «Сначала свою работу найди, а потом чужую уничтожай…» - усмехнулся Криззи. Николь в спину Тому показала средний палец. Криззи присела рядом, обнимая девушку: «Он здесь только потому, что так захотел Энти… Милая, он бездарщина, так что советую забить…» - засмеялась Криззи, кладя Николь голову на плечо. «Зачем мы здесь?» - спросил я: «Для моральной поддержки?» - меня вся эта ситуация раздражала. «Отнюдь, милый, для твоей поддержки… Будем делать обложку твоего первого альбома…» - усмехнулась Криззи. «Пошел ты!» - злобно сказал я. «Кроме шуток…» - пожала плечами Криззи: «Николь говорит, что у тебя не плохие демо… Их можно переложить на нормальный звук, потом останется только пихнуть в печать, но об этом не парься. Тебе самому надо будет только принести диск Питеру и договориться о выступлениях в его клубе. Убьешь двух зайцев – будут и выступления и диджейские ремиксы. Ремиксы даже важнее, потому как только на реально крутые песни делают ремиксы…». «А тебе-то что?» - я был полон злости и негодования: «Тебе-то что с того?». Николь недобро взглянула на меня. В этом взгляде я прочитал, что не стоит плевать в колодец, из которого пьешь. «Люблю помогать людям…» - пожала плечами Криззи, по ее выражению лица понять было совершенно не возможно, шутит она или нет. «Грехи замаливаешь?» - зло спросил я. Мы стояли друг напротив друга в пустой гримерке – все люди куда-то пропали. Николь тоже встала, взяв меня за руку, но я с силой вырвал руку, оттолкнув девушку на диван. «Можно и так сказать…» - усмехнулся он: «А на твоем месте я бы не стала со мной спорить, хотя бы ради твоей девушки. Если ты останешься у разбитого корыта, то, скорее всего, она уйдет к другому…» - это уже Криззи говорила тихо-тихо, чтобы слышал это только я, слова ее истекали ядовитой слюной, и прожигали в моем сердце черные нестерпимо болезненные дыры. Я занес руку для удара, но он ловко увернулся. Мерзкая ухмылка не сходила с его лица: «Ты еще спасибо мне скажешь, Джимми Родео… Вот увидишь…». Я развернулся и вышел вон из комнаты, оглушительно хлопнув дверью. Николь выбежала вслед за мной. Она тут же начала кричать и плакать, что я неблагодарный и что мне плевать на ее чувства, что Криззи наш близкий друг и все в том же духе. За один день это чудо природы неизвестно какого пола стало вдруг «нашим близким другом». Николь спросила меня, смотря в глаза холодным и жестким взглядом, что мы будем делать без Криззи. Я никогда не видел у своей любимой девушки такого взгляда. «Ничего...» - ответил я. Это было правдой. В данный момент я был бесполезным, безработным и без будущего. Амбициозный wannabe с претензиями на талант. Неприятно осознавать, что ты ничтожество. Особенно это неприятно, когда твоя любимая девушка в лицо говорит тебе об этом. А тем более, когда в более выигрышном положении оказывается мальчик-девочка с отвратительным характером, но зато при деньгах, и который пялится на твою девушка, как на свою собственную…
Я вернулся в гримерную и извинился перед Криззи. К черту все: самолюбие, самоуважение, амбиции… Я просто закинул их подальше в глубины своей все еще негодующей души, успокоился и извинился. Криззи снисходительно принял мои потуги искренне сказать «прости», но не стал устраивать сцен, просто кивнув «принято». Легче не стало – на это я и не надеялся, но мне было достаточно того, что из глаз Николь пропал этот леденящий душу холод и сверлящая на живую мозг жесткость.
К 3 часам дня подъехал Энтони Энти Смит, молодой дизайнер. Он пригласил Криззи стать лицом его зимней коллекции джинсов. «Брюнетка» с прямой, волосок к волоску, челкой, в коротком черном платье, кожаной «косухе» с железными шипами на плечах и с мужской черной кожаной сумкой от dolce&gabbana буквально вплыла в комнату на своих высоченных каблуках лаковых коротеньких сапожек. Энти сухо поздоровался с фотографом, к нам же он подошел как к родным. Он поцеловал в обе щеки каждого из нас. Меня тоже, хотя я честно пытался сопротивляться. Дизайнер поинтересовался о местонахождении Питера Дорети, Криззи закатила глаза, легонько проведя указательным пальцем правой руки под носом. Энти вздохнул. С появлением «героя дня» наше настроение поднялось. Негатив Криззи куда-то улетучился, Николь восхищенно смотрела на худощавого модельной внешности Энтони Смита, а он расхаживал по гримерке, вещая на всю комнату о том «зачем мы тут все собрались». Концепция фотосесии была такая: Криззи топлесс на фоне стены из белого кирпича на огромных шпильках и в джинсах из его коллекции, а внизу подпись «Wear skinny, be skinny!»29. Мы же с мисс Родригез шли « на сладкое» - последними кадрами Энти готов был отснять нас в своих джинсах. Меня для обложки моего диска, а Николь для портфолио. «Если будут проф фото – я смогу устроить тебя моделью, детка!» - пообещала Криззи. Когда моя девушка услышала слово «портфолио», она буквально повисла на шее у дизайнера, чуть не уронив его при всем параде на пол. Криззи оттащил Николь от парня, ответив на его немой вопрос: «Что происходит?» лишь пожав плечами. «Они из Детройта…» - одними губами прошептала Криззи так, чтобы Николь не слышала. О моих внутренних чувствах она, по-видимому, не беспокоилась. Энти закатил глаза и скривился. Вот тебе и «Америка – страна свобод»…
Честно сказать, я вообще не понимал, что происходит вокруг меня. Я чувствовал себя ведомой марионеткой в руках кукловода, который сам не знает, чего хочет. Я не верил, что Криззи хоть как-то поможет мне найти работу, а тем более, поможет мне пробиться в шоу-бизнес. Конечно, у нее были связи с важными людьми, но ведь никто не будет вкладывать деньги в незнакомого человека, даже если он чей-то там друг. А без денег, к сожалению, ничего в этой жизни не происходит. Я остался только потому, что я был не один. Я отвечал головой за мисс Родригез, потому как переезд в столицу был полностью моей затеей. Я настоял на том, чтобы бросить все в родном городе и ехать «на поиски приключений на пятую точку». Теперь же я был «в ответе за тех, кого приручил», банально, но совесть не позволяла послать к черту этого гея Энтони и сучку Криззи. Я любил Николь всем сердцем и старался во всем ей угодить, она была для меня всем, я не хотел разрушить ее мечты. Как оказалось потом, она умудрилась разрушить их вдребезги и без моей помощи.
В гримерке мы готовились к съемке. Энти пригласил парикмахеров и визажистов, которые помогали нам троим выглядеть максимально фотогенично. Я смотрел на себя в зеркало – худой, бледнокожий в синих строгих джинсах, с голым торсом и торчащими краями белых боксеров. Короткая стрижка светлых волос дополняла этот гламурный образ. Я увидел довольное выражение лица Энти, попытался возразить, что я не попсу все-таки пою, но он только отмахнулся, переводя свой взгляд на Криззи. Она, не стесняясь ничего, моментально осталась только в одних черных трусиках calvin klein и, улыбаясь, смотрела на молодого дизайнера. Я потом спросил у нее, сколько на ее теле татуировок. «Около сотни…» - пошутила она. Возможно, сейчас их действительно столько. Бледная, почти прозрачная кожа Криззи совершенно не скрывала ее вены, они, как реки на географической карте, причудливо пересекали все ее тело, иногда скрещиваясь с черными и цветными татуировками. Она была как картина Сальвадора Дали, такая же показно сюрреалистичная. Татуировки же яркими пятнами выделялись на фоне цвета всего тела. Тазобедренные кости нарочито выпирали из трусиков. Тонкие длинные ноги, абсолютно идеальной формы стояли близко-близко друг к другу. Если бы подул ветер, то ее, наверное, унесло бы холодным ветром поздней осени в открытое окно, перемешав на дороге вместе с желтыми пыльными осенними жухлыми листьями. Энти отвернулся. «Он мой бывший…» - как-то сказал Криззи, сидя на кухне нашей квартиры с занавешенными одеялами, чтобы не дуло, окнами и чашками горячего кофе черного без сахара и молока, чтобы не так быстро выпивать эту горечь и смешно морщиться, делая маленькие глотки. Энти сам застегнул на Криззи черные скинни-джинсы, которые только еще больше подчеркнули болезненную идеальность ее ног. Она одела туфли и вошла «в кадр». Осветители установили свет. Том водрузил фотоаппарат на массивный штатив. Мы с Николь, взявшись за руки, застыли в предвкушении какого-то чуда. Криззи была свободна, расслаблена и как всегда самоуверенна. Мы же с Николь были немного зажаты, Николь постоянно одергивала на себе майку. Она не решилась фотографироваться без верха. Я помолился все богам, которые только были есть и будут на земле, что это не я ее упросил фоткаться в одежде. С таким характером, как у мисс Родригез, я бы в таком случае был бы ее кровным врагом на всю жизнь. Она заметно стеснялась, я же делал все, чтобы как-то ее приободрить. Энти, который наблюдал со стороны за съемочным процессом, хмурился и был явно не доволен девушкой. Криззи были идеальна, они, казалось, с Энтони были совершенно на одной волне, он даже не давал ей советов по поводу фото-поз. Пришел мой черед, я вступил в «зону съемки». Меня моментом ослепил свет прожекторов, но я мужественно стерпел эти неудобства. Моя агрессия и всепоглощающая ненависть к Криззи куда-то улетучилась, что не могло не радовать. Я окончательно расслабился и отдал себя объективу фотоаппарата. «Это мой диск… Моя обложка! Я буду лучшим!» - дал я себе твердую установку. Энти улыбался, показывая мне большие пальцы. Внезапно в кадр легкими шагами босых ног с длинными аккуратными пальцами и красным лаком на ногтях вошла Криззи. Она встала позади меня, обняв за талию. Он был такой холодный, что по моей спине поползли мурашки. «Не бойся, Джимми, я не кусаюсь…» - тихо-тихо прошептала мне на ухо Криззи. Дыхание ее было обжигающим, мои щеки моментально залила краска. Она не заметно потерлась носом о мою спину: «Расслабься, все будет так, как ты захочешь…». Фотоаппарат начал отщелкивать кадры меня и Криззи… Внутри меня зародилось какое-то странное и непонятное чувство, как если бы я встретил давным-давно потерянную сестру или брата близнеца. Кажется, это называется «единение душ», или что-то в этом роде… После, эту фотосессию назвали самой удачной за всю историю творчества Энтони Смита. И конечно же, эти фото попали на обложку моего первого диска…
После съемок, Том подошел к нам и сказал, что мы сможем увидеть результаты не далее, чем через неделю, а пока мы имеет полное и неоспоримое право покинуть территорию модельного агентства и не мешать ему работать. Криззи пригласила нас в ресторан отметить первые шаги на поприще модельного бизнеса. Мы решили отпраздновать наш дебют в ресторане при модельном агентстве, где мы вчера днем пили самый вкусный кофе, и снова окунулись в атмосферу позолоченных канделябров и красных атласных кресел и портьер. Старый гламур. Лицо «нового гламура» было априори в клубе «Madness» под чутким руководством мистера Дорети. Того самого Дорети, который искренне предупреждал в дверях моей квартиры о том, что вещи Криззи в доме просто так не появляются. Точнее, что появляются-то они как раз просто, только вот потом заставить их покинуть твою квартиру оказывается совсем не просто. После ужина с креветками, салатом «Цезарь» и бутылкой дорого шампанского, Николь под предлогом того, что ей нужно снять мерки с головы Криззи для изготовления шляпы, пригласила «нашего близкого друга» остаться у нас на ночь. Криззи не возражал. Он выдал свою фирменную полуулыбку, взял Николь за руку и отправился с ней вместе в «дамскую комнату попудрить носик». Не знаю уж, чем там пудрила носик моя вторая половина, но Криззи, тот точно кокаином, потому как, вернувшись, глаза моего будущего соседа по квартире выглядели более чем стеклянно. С тех пор, как я познакомился с ним, я искренне ненавижу кокаиновых наркоманов. Если растаманы хотя бы веселые и добрые, героинщики сплошь обиженные жизнью таланты, то кокаинщики как правило «уставшие от всего» модели или гламурные геи, у которых чертовски богатые родители и им просто не чем заняться. А то, что можно, к примеру, для разнообразия устроиться на работу как-то не приходит в их глупые головы. Кстати, все тот же кокаин загубил жизнь мистера Питера Дорети, ведь благодаря «волшебному порошку» тот и отправился в rehab, а потом и на тот свет. Когда мы познакомились с ним, в его жизни уже наступала критическая стадия, когда он висел на волоске от «перебора». Криззи же, как будто не замечала никаких перемен в своем «благодетеле», ей как будто было все равно. Еще бы, она нашла себе новую жертву – мою любимую девушку, жизнь которой ценилась гораздо дороже, чем жизнь ее друга Питера. Пока. Когда же мисс Родригез понадобилась помощь Криззи, когда ее жизнь была в опасности, Криззи так же не подала никаких признаков заинтересованности в этом вопросе… «Люди умирают, такое случается…». Я бы убил ее, честное слово. Его поведение так напоминало мне мою мать, что я бы убил его только ради того, чтобы никто и никогда больше не попал в сети этого чудовища. Не судьба. Мне не удалось. Я был настолько влюблен в Николь, что каждое ее слово тогда было для меня неоспоримым догматом.
Криззи остался у нас ночевать. Николь предлагала уступить ему кровать, но в этом вопросе я был непреклонен. Я настоял на том, что мы постелем Криззи на кухне. Мы нашли на антресолях какие-то не очень чистые одеяла, которые постелили на полу в кухне, отдали ему одну подушку и погасили свет до утра. Мы с Николь улеглись на наш психоделический плюшевый диван. Интересно, кем надо быть, чтобы выбрать в магазине вот такой диван? Ответ только один – наркоманом. Когда все перед глазами плывет или представляется раскрашенным в цвета из диснеевской версии мультика «Алиса в стране чудес», то не мудрено, что плюшевый зеленый диван обратил на себя внимание. Не знаю, где сейчас это чудо мебельного искусства, скорее всего все в той же наркоманской квартире. И скорее всего, оно служит постелью для очередной партии наркоманов – так называемых «друзей Криззи», которые периодически сменяясь, живут, а точнее, медленно умирают в этой квартире. Рауль ведь не Санта Клаус, а драгдиллер, вы не забыли? Или вы все еще считаете Криззи альтруистом, меценатом и благодетелем? К черту, я не верю в детские сказки, и вам не советую!
Уснули мы не сразу. Сердце Николь возбужденно билось. Она в полголоса начала описывать свои ощущения по поводу сегодняшнего дня. Она больше не хотела вернуться в Детройт, наоборот, призналась, что Нью-Йорк медленно, но верно занимает определенную нишу в ее сердце. К сожалению, сердце не резиновое, и, как правило, новое приходит на место старого. Жизнь в Нью-Йорке с Криззи Ван стало тем новым в сердце моей любимой девушки, что напрочь вытеснило Детройт и нашу с ней любовь. Это полностью моя вина, я так был занят своими проблемами, амбициями и карьерой, что попусту не заметил того момента, когда я потерял Николь. Я бы был больше «рад», если бы она ушла к Питеру Дорети, хотя бы я тогда бы знал причину, и хотя бы она осталась бы жива в хорошем смысле этого слова… А она просто ушла… Ушла так, как уходят не любимые девушки от не любимых парней, ушла так, как будто и не было этих двух лет в Детройте, которые мы жили у Люси душа в душу, как будто и не было этого переезда в Нью-Йорк и первого месяца «чемоданной жизни». Она выбрала Криззи и night lust и, к сожалению, прогадала… Когда, миссис Родригез приезжала навещать Николь в больнице, я услышал от нее, что «то, что у тебя парочка платиновых альбомов, совершенно не означает, что я буду тебя любить, как родного сына, Джимми… Я вообще была против, чтобы Николь связала свою жизнь с таким неудачником, как ты…». Может быть, она была права. Миссис Родригез доверила мне самое настоящее сокровище, а я все потерял.
Я слушал всю эту пустую болтовню и понимал, что если мы уедем, то останемся ни с чем. Я все еще не верил Криззи и ее туманным обещаниям «золотых гор», но, тем не менее, я прекрасно осознавал, что в столице добиться признания гораздо проще, чем в таком городке, как наш. Николь говорила, что если мы будем вместе, то у нас все получится. Я обнимал ее. Мне не хватало ее тепла, мне не хватало ее внимания. Это был дефицит общения. Дефицит Николь. Ее главным интересом внезапно стал Криззи, а я был, как бы бесплатным дополнением, молчаливым и бесчувственным. Я попытался аккуратно намекнуть, что мне неприятно видеть улыбку в ее глазах, только когда эти глаза смотрят на Криззи. Николь сказала, что у меня паранойя, и что если бы я поменьше закатывал истерики Криззи, то сэкономил бы больше времени для общения с ней. После таких разговоров я, как правило, чувствовал себя полным дерьмом и единственный вопрос, который я себе задавал: «Почему я не курю?» - ведь стало бы лучше. По крайней мере, я верил в то, что стало бы. А Николь, казалось, вообще не трогало мое негодование. Она на своей волне была поглощена безумной идеей шитья головного убора для нашего «друга». А мне не давал покоя и мешал уснуть огромный коричневый монстр от Louis Vuitton, чье прямоугольное жирное тело стояло на пороге нашей квартиры. Я не знал, надолго ли с нами он и его владелец, и покинут ли они когда-нибудь нашу жилплощадь. Вид этого кожаного уродца сквозь проход в коридор убивал во мне всякие хорошие чувства и вселял нечеловеческий страх. Я с тех пор ненавижу этот бренд. Вот как из-за одного человека и его вкусовых предпочтений может сложиться негативное мнение о некоторых вещах, которые, в общем-то, вряд ли заслуживают столь громадной неприязни. Недавно представитель рок-группы «Slipknot» позвонил моему продюсеру и предложил записать вместе сингл. Я отказался. Не потому, что мне не нравится эта группы или ее представитель, а всего лишь потому, что я стараюсь по возможности изгнать из своей жизни все возможные воспоминания и «напоминалки» о Криззи, Николь и прочих атрибутах «той другой жизни», которая была с нами до анорексии.
Проснувшись утром, я пулей ринулся на кухню, чтобы посмотреть, что делает мой «враг номер один», но Криззи дома не оказалось. Чемодан, в прочем, так и стоял в коридоре, разве что может быть в другом положении. Мы так крепко спали, что даже не услышали, как закрывалась дверь. Я решил обследовать содержимое шкафчиков на кухне. Банка растворимого кофе, сахар с какими-то черными вкраплениями, подозрительно напоминающими черный чай, какие-то странного вида полпачки пресного печенья, трупик таракана лапками вверх, который я тут же спустил в унитаз, пока не увидела Николь. Это все, чем мы были богаты на сегодняшний день. Я порылся в кармане куртки, нашел 50 долларов и решил сходить в магазин. «Продукты 24 часа» находились напротив нашего дома в минуте или около того ходьбы. Я купил хлеб для сэндвичей, шоколадную пасту, пачку сыра, два пакета молока и пачку сигарет для Николь. Себе же я купил газету «Вакансии». Мне надо было устраиваться на работу. Халява закончилась! Если я хочу, чтобы коричневый кожаный монстр в коридоре нашел свое пристанище вне нашей квартиры, то мне стоит начать самому зарабатывать нам на жизнь. Вернувшись из магазина, в подъезде я наткнулся на нашу соседку, которая прошествовала с гордым видом мимо меня со злобной гавкающей коричневой таксой на руках. Голову мисс Бодлер больше не украшали чудовищные бигуди, теперь на ней красовалась еще более чудовищная шляпа, ярко красного цвета. Ее внешний вид напоминал бесформенную медузу. Я поежился. Когда я открыл дверь, Николь уже проснулась и пила кофе. Она улыбнулась мне полусонной доброй, такой родной и домашней улыбкой, что приступ внезапной и безумно бесконечной любви нахлынул на меня. Я бросил пакет с покупками в коридоре и, подхватив ее на руки, понес в спальню, на ходу покрывая ее шею горячими поцелуями. Пока наш сожитель соизволил свалить, надо было пользоваться моментом. Очень вовремя, потому как через пару часов действительно вернулся Криззи. Довольные и разгоряченные мы, толкаясь и смеясь, подшучивая друг над другом и попеременно целуясь, готовили себе сэндвичи с шоколадной пастой. Я всегда делал такие в детстве, когда мать уходила к своим ухажерам, я намазывал два кусочка хлеба шоколадной пастой, клал их на тарелку и ставил на минутку в микроволновку. Начинка немного подогревалась, и мне казалось, что я в дорогом ресторане и повар приготовил свое фирменное пирожное только для меня. Раздался звонок в дверь, прерывая наши шуточные перепалки. Николь пошла открывать. На пороге был Криззи, как всегда улыбаясь-ухмыляясь. Вчерашний внезапный приступ шика-блеска канул в лету, а на место его вновь вернулись массивные черные ботинки на платформах и мотоциклетная кожаная куртка на пару размеров больше, чем сам Криззи. Сегодня его татуировки прикрывала футболка в стиле милитари с характерной надписью «You are in army now…» и светлые джинсовые узкие джинсы, скорее всего из коллекции самого Энтони Смита. Позже, я сам стал откликаться на предложения модных и не очень дизайнеров, чтобы на каком-нибудь публичном мероприятии появиться в их «творениях». Я не платил за шмотки, но они у меня были, а дизайнерам пиар лишним никогда не будет. Вместе с Криззи был еще один человек, тот, кого мы тогда совершенно не ожидали увидеть в своей квартире – Энти Смит, собственной персоной. Он, не разуваясь, прошел на кухню, мимоходом чмокнув Николь в щеку. Энтони поблагодарил нас с Николь за вчерашнюю фотосессию и протянул мне два белоснежных конверта, сказав, что это наш гонорар за рекламу его линии одежды. Потом он достал из сумки папку с договорами и попросил нас подписать их. В договоре было сказано, что мы получили деньги за фотосессию и что мы не будем иметь никаких претензий по поводу того, что наши фотографии будут использоваться в рекламных целях мистером Энтони Смитом. Потом он извинился за внезапный визит и покинул нашу квартиру, стуча своими высоченными каблуками, и как всегда в черном строгом средней длины платье «больше девочка, чем мальчик». Это был наш с Криззи «семейный» прикол, что Энти очень хочет носить джинсы, поэтому весь его дизайнерский талант направлен исключительно на них, но не может, потому, как в таком случае все узнают, что он все-таки мальчик. Не знаю, почему Криззи шутила над этой темой, ведь ее пол для меня до сих пор остается загадкой. Криззи купила нам постельное белье, два банных халата, чистые полотенца, зубные щетки, пасту и полный пакет еды. Мы решили опробовать холодильник, но когда открыли дверцу, поняли, что он не подключен. Мои отношения с техникой всегда были на «вы», поэтому мы решили вызвать ремонтника, чтобы тот помог нам подключить холодильник. Криззи вздохнула: «Мужик, называется…» - закатила глаза она, уходя из квартиры. Через минут 5 она вернулась: «Вечером заедет мальчик от Рауля – все сделает…» - сказал он. Она остановилась в прихожей, задумчиво рассматривая свой чемодан. Я подошел к ней и посмотрел ей в глаза: «И когда это кожаное недоразумение покинет пределы нашей квартиры?» - тихо, чтобы Николь не слышала, спросил ее я. «Ну, и что ты на меня смотришь? Не льсти себе, Джимми, я не хочу тебя злить, ты вообще последний человек, о котором я в данный момент думаю…» - усмехнулась Криззи. Я схватил ее за плечи и сильно тряхнул. Она была легкая, как пушинка, ее голова безвольно болталась из стороны в сторону, я видел выпирающие косточки на ее шее, и знал, что если сильно на них нажать, то она никогда больше не сможет двигать своей бестолковой головой. Вместо этого я толкнул ее. Со всей силы, что была в моем теле, я толкнул ее на стену. Она, кажется, стукнулась головой. На стене, где ее голова соприкоснулась с преградой, показалось неестественно красное пятно. Криззи стекла по стене, сложив ноги в синих джинсах на бок. Ее веки были опущены, из носа текла тоненькая струйка крови. Она текла красным ручейком по губам, подбородку и густыми капельками капала на милитари футболку девушки, моментально впитываясь в ткань, оставляя причудливые разводы. Я упал перед ней на колени, приложил два пальца правой руки к вене на шее, чтобы поверить пульс. Я осознал, что я мог убить ее. Мне не было ее жалко, напротив, я был рад. Но вот что делать с трупом, я ума приложить не мог…
Но она была жива, и более того, стояла все так же напротив меня и смотрела на меня своими умными внимательными глазами, ожидая, видимо, какой-то реакции на свои слова. «Знаешь, Джимми…» - наконец не выдержала она: «Если бы ты родился в Нью-Йорке, то был бы курьером или менеджером низшего звена в лучшем случае… Бог был не прав, когда дал тебе музыкальный талант… Радуйся, малыш, ты баловень судьбы!» - сказала она, проведя своей тонкой холодной рукой мне по щеке: «Только не захлебнись, смотри, в своей радости…». Она ушла в кухню к Николь. Я пошел в ванну, закрыл дверь, включил в раковине холодную воду и подставил голову под «ледяной душ». Со мной что-то происходило, и это что-то никак нельзя было назвать хорошим. Все, что происходило в моей голове, казалось таким реальным, что сама реальность блекла в сравнении с этим. Я испугался. Мне стало страшно от того, что когда-нибудь я проснусь и не смогу уже отличить правду от вымысла. Я слышал от матери и от знакомых про психиатрические лечебницы. Говорят, что это одно из самых неприятных мест на земле, и что если у тебя есть хоть мало-мальски шанс не попадать туда никогда, надо всеми руками и ногами держаться за него. Такие лечебницы не чета пресловутому rehab, где лечатся в основном детки богатеньких родителей, рок-музыканты, актеры и продюсеры. В rehab и кабельное есть, и еда нормальная, и друзей с родственниками приглашают на свидания. А в дурдоме, там страшно. Я был там. Мой шанс обойти стороной это угнетающее место утек сквозь пальцы, как вода. Анорексия – не шутка, а психическое заболевание. Болезнью 20ого века был СПИД, а болезнью 21ого стала Анорексия. Когда ты видишь по телевизору рекламу про очередные диетические продукты, когда ты видишь передачи про анорексию, где показывают этих тощих эмбрионоподобных девочек-лягушат с выпирающими ребрами и впалыми мерзкими животами, ты переключаешь ТВ-канал и облегченно вздыхаешь. К большому сожалению, жизнь нельзя переключить на другой канал, или начать все сначала. Анорексия – это шутка только, когда ее показывают на голубом экране. Когда же это касается тебя, то перестает казаться таким уж смешным. Я бы отдал все свои ценности, только, чтобы это не коснулось меня, потому что, когда это касается твоего самого близкого человека, и вместо марша Мендельсона в твоей голове играет похоронный марш, анорексия становится болезнью и «чумой 21ого века».
Я снова промолчал, и чемодан Криззи переместился в нашу с Николь комнату. Криззи его периодически открывала, выуживая оттуда все новые и новые вещи. Я видел блеск в глазах Николь. Мне казалось, что эта тощая мужеподобная неудачница была для моей девушки почти что Богом. Мы сами создаем себе кумиров, часто незаслуженно. Я благодарен за свои успехи всем, кому угодно, кроме него. Все, чего касался этот человек – превращалось в прах и умирало. Он коснулся нас, а Николь он был больше, чем просто друг. Моя жизнь всего лишь потеряла свой смысл, жизнь же Николь… Но об этом позже. Я боялся нарушить это состояние феерии, потому что душевное состоянии мое любимой всегда было для меня на первом месте. Свежы были еще воспоминания, о том, как выглядела мисс Родригез по приезду в этот «город греха».
В конвертах, которые дал нам Энти были 600 долларов, по 300 на двоих. Николь сразу же спустила все свои деньги на одежду и материалы для шляпы. Криззи купила Николь современную ручную швейную машинку, и мисс Родригез с головой ушла в творческий процесс. Она как будто не шляпу шила, а создавала какое-то произведение искусство. Девушка забывала есть и пить, так ее захватил творческий процесс. Николь шила на кухне, кухня в нашей квартире вообще была каким-то сакральным местом – все важные события происходили на кухне. Весь обеденный стол был завален обрезками ткани, клубками с нитками. Где-то на задворках нашего дома Криззи нашел одноного манекена и принес его домой. Мне, как единственному мужчине в полном смысле этого слова, поручили отпилить ему голову, чтобы Николь смогла использовать ее вместо подставки. Одолжив у соседей электропилу, я спрятался в ванне и принялся за дело. Для соседа по лестничной клетке мое появление утром пятницы на его пороге в одних семейных трусах и шлепках с необычным вопросом про пилу, скорее всего, стало незабываемым событием его жизни. Хотя, до нас и после нас в этой квартире жили и живут исключительно наркоманы, возможно, все соседи уже привыкли к их эксцентричным выходкам. Облокотив одноногое тело манекена головой о ванну, я включил пилу и поднес вращающееся лезвие к шее куклы. Ванная комната была очень маленькой, мы с манекеном еле поместились там. Я чувствовала себя Джеффри Дамером. Мне казалось, что манекен вот-вот закричит от боли, когда лезвие пилы коснется его нежной шеи. Я вздохнул. Применение насилия в любых его проявлением вызывало во мне стойкую неприязнь, сродни животному ужасу. Я считал, что насилие можно применять только по отношению к одному единственному существу на земле. Не стоит произносить его имя так часто. Я все еще боюсь, что его блондинистая челка и черные ботинки на платформах появятся когда-нибудь на пороге моего дома. А вечная улыбка-ухмылка снова испортит мне жизнь. И снова, мое услужливое на гадости и богатое воображением сознание подкинуло мне слишком уж реалистичное видение, о том, что на месте многострадального манекена с помойки заднего двора нашего дома лежит Криззи Ван, и лезвие бритвы нежно касается его тонкой бледной шеи. Кровь брызжет ярко-красным фонтаном в недры желтоватого цвета ванны. «Ванна полная диско-крови»30 - ах вот, как это было на самом деле! Голова Криззи отделилась от тела и с мерзким хлюпаньем шлепнулась лицом в лужу собственной крови. В моих руках осталось только безвольное, но еще не остывшее тело Криззи. Кровь из раны на шее полилась на пол. Я увидел в зеркале свой безумный взгляд. Мои голубые глаза внезапно стали стального цвета, такого цвета обычно бывают ничего не выражающее глаза психопатов или маньяков из криминальных теле-шоу. Накаченные успокоительными препаратами и наркотиками, эти люди пытаются совладать со своим речевым аппаратом и хоть что-то сказать в свое оправдание, но не могут, потому, как все слова давно уже забыты благодаря ежедневным дозам психотропных веществ. Я закричал. Не столько из-за того, что кровь моей «жертвы», казалось, залила уже больше половины ванны, а по большей части из-за того, что цвет моих безумных глаз показался мне не очень нормальным. Манекен из моих рук с грохотом упал на пол, я плюхнулся на колени рядом с ним, выронив все еще работающую пилу из рук, я вглядывался невидящими глазами в недры ванны, пытаясь понять, чья же все-таки голова лежит на ее дне. Я попытался поднять пилу, мне это почти удалось, но внезапно она выскользнула из моей руки, полоснув лезвием по пальцу. Мне повезло, палец остался на месте, но кровь закапала в ванну. Я истошно завопил. Слезы брызнули из глаз. Николь и Криззи нашли меня, забившимся в противоположный от ванны угол в обнимку с изуродованным телом манекена. Мисс Родригез присела рядом со мной, обняла меня, уткнув мою голову к себе в плечо. Криззи только покачала головой и вышла из ванны. Окровавленную пилу я, немного прейдя в себя после потрясения, отнес соседу. Он как-то странно посмотрел на меня, потом на пилу, но воздержался от комментариев. Я больше у него ничего не просил с тех пор. Как-то неудобно получилось.
Когда ночью мы все-таки остались одни в квартире, а Криззи уехала ночевать к Питеру, я решил поговорить с Николь насчет того, что творится в последнее время в моей голове. Мы сидели на кухне, я пил черный кофе без сахара, а Николь курила в открытое окно. Она внимательно слушала меня. Я говорил о том, что мне тяжело, что где-то в глубине души я скучаю по жизни в Детройте, что я совсем не могу привыкнуть к жизни в совершенно новом для нас городе. Мисс Родригез понимающе кивала, но мне казалось, ее мысли витали где-то далеко. Я перевел взгляд на стол, отрезанная мной днем голова манекена стояла в углу стола, аккуратно прислоненная к подоконнику, наряженная в почти уже готовую шляпу. Мисс Родригез поймала мой взгляд, и спросила, нравится ли мне шляпа. Ее улыбка осветила нашу вечернюю кухню. Мне всегда нравилось все, что она делает. Она сказала, что Криззи хочет одеть эту шляпку завтра в клуб. Я кивнул. Николь затушила сигарету в пепельнице, поднялась, обняла меня, положив руки мне на плечи. Она потерлась своей щекой о мою. Я почувствовал прилив нежности. Она сказала: все будет хорошо. А я захотел снова увидеть ее татуировку «Вместе навсегда», чтобы действительно поверить в то, что она сказала…
Еще не рассвело, мы спали в обнимку с самой дорогой для меня женщиной на свете. Мое сердце размеренно билось в груди. Это было состояние полного счастья и умиротворения. Меня перестали мучить кошмары и видения. Николь тихо лежала рядом, ее черные прекрасные волосы разметались по подушке. В тот момент, дурацкий зеленый плюшевый диван был для нас «седьмым небом» счастья. Но внезапно раздался настойчивый звонок в дверь. Сквозь пелену сна, мне показалось, что это звонит телефон, но в нашей квартире его не было. Я открыл глаза и прислушался. Неприятный дребезжащий звук исходил все-таки от двери. Я накинул на плечи купленный Криззи бежевый банный халат и вышел в коридор. По дороге я споткнулся о «кожаного монстра» Криззи и тихо выругался. Открыв дверь, я увидел на пороге нашей с Николь квартиры Питера Дорети и Криззи. Они ругались. Я открыл дверь в самый оживленный момент спора, ни один из них даже не обернулся. «Какого черта ты «Скорую» вызывал? Первый раз что ли? Все же нормально было…» - оживленно жестикулируя, кричала на хозяина «Madness» Криззи. Питер тоже был на взводе, он заорал на нее в ответ, о том, что в его квартире больше психов не будет. «Ну и прекрасно! Давай, и меня в rehab отправь! Я тогда всем расскажу, что у тебя полный дом наркоты!» - орала благим матом наша «сожительница». Я в шоке смотрел на разыгрывающуюся у меня на глазах драму. Питер подошел к Криззи близко-близко и сурово сказал ей, что та не посмеет. «Попробуй запрети, гребаный наркоман!» - Криззи дала ему пощечину. Питер схватил ее за руку. Оба молчали, пытаясь отдышаться после бурного диалога. Внезапно, они заметили меня. Питер тут же отпустил Криззи, и, обращаясь ко мне, сказал, что если она переехала от него, то пусть забирает все свои проблемы с собой и что он больше не обязан ее откачивать по туалетам. «Son of a bitch!31» - зло сказала Криззи, скривившись и вдруг облокотившись о стену, держась за живот: «Я тебя ненавижу! Когда ты будешь подыхать, твоя совесть подарит тебе последний выстрел в лоб за то, что ты сделал с Анной…» - Криззи согнулась пополам, ее ноги на высоких каблуках синих ботильонов подкосились, и она ничком упала на грязный кафельный пол подъезда. Питер среагировал быстрее, чем я, пулей метнувшись к парню, поднимая его на ноги. Он понес Криззи в туалет. Наклоняя его голову над унитазом, Питер ждал, пока содержимое желудка Криззи низвергнется в недра унитаза. Криззи в руках хозяина клуба была, как безвольная кукла, как тот манекен, которому я сегодня днем стал невольным палачом. Ее рвало мимо унитаза чем-то красным. Я скривился. Мои мысли были заняты тем, что мне придется это все убирать. Когда приступ тошноты закончился, Питер помог Криззи дойти до ванны и умыться. Тушь растеклась по лицу нашей «подруги», но ей явно было лучше. Питер помог ей добраться до кухни, усадил ее на нашу табуретку-инвалида и заварил ей черный кофе с 5 ложками сахара. Мы разбудили Николь. Мисс Родригез вышла в кухню, завернувшись в одеяло. Питер поднял на нее глаза, да так и не спускал с нее взгляда до своего ухода. Николь и правда была божественна, немного сонная, по-дестки милая. Волосы лежали крупными черными волнами, разметавшись по плечам. Она была немного раскрасневшаяся после сна, такими красивыми девушки бывают после яркого и зажигательного секса с любимыми мужчинами. Она излучала какую-то непонятную энергию нежности и любви. Мы втроем уставились на нее во все глаза. Она спросила, что у нас происходит. Увидев, Криззи, девушка наклонилась и поцеловала ее в уголок губ. Криззи в ответ благодарно провела рукой по волосам мисс Родригез. Питер посоветовал Николь уложить Криззи спать. Николь начала стелить Криззи в кухне. Мы же с Питером вышли в коридор. Я спросил хозяина «Madness», что только что происходило. Он сказал, что Криззи серьезно болен. У него анорексия32. Я тогда первый раз столкнулся с этим термином. Позже, он стал, пожалуй, самым часто употребимым в моем лексиконе, черт бы его побрал. Дорети вкратце рассказал мне, что это за болезнь. Я ужаснулся. Теперь понятно, почему мне изначально была не приятна эта костлявая особа. Когда человек от природы имеет одно строение тела, но стремится к противоположному – это всегда смотрится искусственно и вызывает тошноту. Потом, Питер попрощался со мной и вышел за порог, но, как и прошлый раз, внезапно обернулся. «Кстати, теперь это твоя проблема, Джимми…» - были его последние слова в тот день. Знал бы он, земля ему пухом, насколько он оказался прав…
День выдался на редкость поганый. С утра зарядил мелкий противный дождь. Туман застилал обзор из окна. Я стоял с кружкой черного кофе перед окном и смотрел вдаль. Криззи сидел за столом, на котором были навалены швейные принадлежности моей девушки. Николь еще спала. Было около 10ти утра. Криззи тоже пила кофе и курила крепкие красные Marlboro, одна из тех марок сигарет, после которых хочется вымыть руки с мылом. В общем-то, как и после Криззи. Ее желтые зубы, грязные ботинки и пыльные куртки производили исключительно отталкивающее впечатление. «Пигмалеон» наших дней. Из проститутки, как не старайся, не сделаешь светскую леди, даже если ты Джон Гальяно или Жан Поль Готье. С мистером Гальяно, я, кстати, тоже успел пересечься, когда меня пригласили на пока новой коллекции Christian Dior пару лет назад. Достаточно эксцентричный мужчина, но это обстоятельство совершенно не умаляет его талантов. Мы молчали. Криззи делал вид, что он на кухне один. Я делал вид, что делал вид, что не замечал его. Нам было нечего сказать друг другу. Я бы указал ему на дверь, но Николь в ту же секунду пропала бы из моей жизни вместе с этим убожеством. Анализируя задним числом мои отношения с мисс Родригез, я понимаю, что когда мы переехали в Нью-Йорке в отдельную квартиру, единственным, что нас связывало и держало вместе еще два года, была Криззи. Как ни прискорбно, но это так. Криззи хоть как-то сглаживал острые углы в наших отношениях. Он внезапно встал между нами, но скорее не как помеха, а как еще одно связующее звено в цепи. Мы стали общаться с помощью нее, через нее. Я не знаю, как такое могло случиться, что в любовь двух людей вклинился третий, да так и остался. Потом, правда, третий ушел, оставив наедине двух других. Но, к сожалению, этим третьим оказался я. Как известно, если бросить монетку, то кроме орла и решки третьего не дано. Так и со мной, либо работа, либо личная жизнь. Обратная сторона мечты…
«Суббота…» - тихо проговорила Криззи. С утра у нее всегда был немного хрипловатый голос, как будто она только-только проснулась. Я вопросительно посмотрел на нее. Она сидела за столом, обхватив белую кружку с красным сердцем, словно грея руки. Она купила нам две одинаковые кружки с красными сердцами, как будто напоминая, что мы с мисс Родригез все еще счастливая влюбленная пара. Я не пил из этой кружки. Никогда. Я пил из кружки, оставшейся нам в наследство от прошлых наркоманов, кружки с отбитым краем, желтыми внутренностями и без ручки. Криззи очень любил тушить в ней окурки. Он сидел передо мной в черной майке с белой надписью «I love New York», слово «love» было, по традиции, заменено красным сердцем, и в леопардовых серых леггинсах. Это был спальный вариант ее одежды. Она жаловалась, что на полу спать холодно. Я вынужден был позволить надувной кровати появиться в нашем доме, иначе Николь бы положила ее с нами в одну кровать. «В клуб…» - продолжила так же тихо Криззи. Я возвел глаза к потолку: «Ты вчера чуть свои внутренности на дне унитаза не оставила, какой клуб тебе?» - запротестовал я. «Если ты хочешь, чтобы меня не было в твоей жизни – только скажи, но без меня у тебя вряд ли что-то получиться, Джимми, подумай об этом…»- вдруг сказала она. Меня передернуло. Разговаривая с ней, часто было такое ощущение, что она читает твои мысли, как открытую книгу, что она видит твое будущее, как тебя сейчас. А еще по ее тону было ясно, что ей на это все настолько наплевать, она просто сообщает тебе, как бы невзначай, по факту, что ты в пролете. «Ну, сегодня же мне лучше…» - не дождавшись моих комментариев, добавила она, недобро ухмыльнувшись. «Клабберы умирают молодыми…» - усмехнулся я: «Подумай об этом, Криззи…».
Николь не любила рано вставать. Самым любим делом для нее было проспать до полудня. В Детройте у нее не было такой возможности, но как только она перестала работать, то смогла себе это позволить. Я всегда был ранней пташкой, поэтому чаще всего сидел на кухне и ждал, пока моя любовь проснется. А Криззи, похоже, вообще мало спал. Он допил свой кофе, ушел в комнату и через пару минут вернулся со своей потрепанной сумкой Calvin Klein. Он сел за стол, достал из недр сумки какую-то книжку, положил ее перед собой на стол. Я посмотрел на обложку Ф.М Достоевский «Преступление и наказание». Я с удивлением посмотрел на Криззи. Мне казалось, что это я читающий и образованный так или иначе человек, но Достоевский в сумке Криззи меня шокировал: «Ты это читаешь?» - удивленно спросил я. Она подняла на меня свои карие, немного раскосые глаза: «А ты нет?» - вопросом на вопрос ответила она. «Не довелось, к сожалению…» - сказал я. «Много потерял…» - ухмыльнулся Криззи, доставая вслед за книгой из сумки пакетик с чем-то белым порошкообразным внутри. Он аккуратно насыпал белый порошок двумя полосками на фасаде книги. Криззи порылся в сумке еще немного и достал пластиковую кредитную карточку. В этот момент до меня дошло, что белый порошок это не что иное, как кокаин, и Криззи собирается употребить его на кухне нашей с Николь квартиры. Я выхватил у него книжку и с отвращением высыпал порошок в раковину, аккуратно смыв все до крупицы в недра водопровода. Я протянул чистую книгу Криззи. Она улыбалась уголками рта: «Извини, но можно в следующий раз не так радикально, окей? Хочешь, чтобы я не употребляла в этой квартире, так и скажи: «Криззи, дорогая, прошу тебя забивать свой нос всяким хламом вне моей жилплощади!». Это ж все-таки деньги, рыли ю нау!33». Я задохнулся от возмущения. Эта чертова наркоманка будет еще мне указывать, что и как мне делать? «Не злись, милый, мы с тобой деловые партнеры, а это почти, что родственники в некотором роде…» - спокойно усмехнулась Криззи. «Чтоб тебя!» - ругнулся я и ушел в ванну.
Вечером мы поехали в клуб. Криззи вызвал такси для нас троих. Я не хотел никуда ехать, но Криззи сказал, что Энтони Смит может предложить нам с Николь еще фотосесии, а так как у нас не было пока другой возможности заработать, нам пришлось ехать. Точнее, мне пришлось, потому, как Николь была в восторге. У нее было так много прекрасных образов, которые она придумала из одежды, что дней в году не хватит, чтобы все их показать клубному миру. Криззи же вальяжно расхаживал по квартире в ожидании такси в ново-пошитой шляпе и не переставал нахваливать золотые руки моей девушки. Помимо шляпы, наш «клубный принц» был одет в черные скинни джинсы, скорее всего от Энти Смита, серую тунику с коротким рукавом, фотографией английской королевы на груди и надписью «Sex Pistols: God save the Queen»34. Туника была какая-то мятая и полинявшая, на тонких плечах Криззи она висела мешком, но по-моему Криззи вообще было все равно. Он чувствовал себя на все 100% в hand-made шляпе и на высоких черных шпильках неизвестного дизайнера. Шляпа была черной, с короткими полями, лучше всего она смотрелась, если ее надвинуть немного на бок. В образе тогда сразу появлялся какой-то интерес и элемент игривости.
Пока ехали в такси, я все думал о своей работе. Мне не нравились заработки какими-то единичными фотосессиями, мне хотелось постоянную работу с месячным заработком, как я работал в Детройте в клубе. Я даже подумывал о том, чтобы переговорить с Питером Дорети о вакансии диджея в «Madness». Когда я поделился с Криззи своими соображениями, она засмеялась: «Уборщик тоже профессия не плохая, Джимми, дерзай!».
Я предполагал всего чего угодно: скандала прямо с порога между Питером и Криззи, который вчера, по моему мнению, ясно дал понять Криззи, что дорога ей в «Madness» заказана; я предполагал, что ее не пустят в здание клуба вообще; я предполагал, что Питер отправит тут же ее в rehab, если она появится в клубе, но того, что произошло, я, признаюсь, не ожидал.
Мы втроем спокойно зашли в клуб. Нас даже не стали проверять, увидев впереди нас завсегдатая клуба. Криззи пробежала глазами по залу, увидев вип-столик, где сидел хозяин заведения, Криззи беспромедлительно пошла к нему. Мы последовали за ней. Питер сидел на диване и о чем-то шептался с Энти. Лолы нигде не было. За их же столиком, но немного в отдалении, сидел неизвестный нам негр, очень неприятной внешности. Я не расист, да и как я могу быть расистом, если я жил в Детройте, но у каждого человека, не важно, какой расы может быть неприятная внешность. Он, завидев нас, кажется, скривился, и отодвинулся. Питер поднял голову на Криззи, как ни в чем не бывало, улыбнулся ей, привстал, обнял, чмокнул в щеку, при этом смотря через его плечо на мою девушку. Потом он поцеловал Николь и пожал руку мне. Энти по очереди всех перецеловал, но восторга в его жестах я особо не заметил. Мы присели на свободные места. Я оказался сидящим рядом с Криззи и Питером. Никто не вспомнил про вчерашний инцидент. Криззи и Питер болтали, словно черная кошка, прошлой ночью пробежавшая между ними благополучно отправилась на тот свет. Я что, один такой замороченный в этом мире? Мне стоит проще относиться к жизни, определенно. Я вынужден был подслушивать сидящих рядом, хотя и пытался этого не делать. «Что тут забыл этот sucker35 за нашим столиком?» - спросила Криззи у хозяина клуба, кивая на негра, который с интересом и неприязнью одновременно оглядывал окружающих людей. Питер ответил, что Рауль помогает ему решать вопросы, связанные с клубом, а поскольку этот парень – человек Рауля, значит, его надо принимать, как дорогого гостя. «Ты за каждую халявную «дорогу»36 готов всю крезанутую семейку этого ниггера за наш стол усадить…» - ухмыльнулась Криззи. Питер улыбнулся, но как-то нервно и не весело. Негр тем временем, стал как-то недобро коситься в мою сторону. Я увидел, что белки его глаз были покрыты нездоровой красной сеточкой лопнувших сосудов. Внезапно он наклонился ко мне и спросил, какого черта мне надо. Криззи подоспела вовремя, подхватив меня под руку и вытащив на танцпол. «Кто это?» - спросил я. «Один говнюк из банды Рауля. Рэппер, кстати. И наркоман заодно…» - пояснила Криззи: «Прослышал где-то, что ты у нас тоже не лыком шит… Завидует, наверное…» - пожала плечами она, танцуя около меня, эротично изгибаясь. Он так спокойно об этом говорил, как будто рассказывал о том, что он ел сегодня за завтраком. «А что же ты тогда меня увела на танц-пол?» - ехидно переспросил я, зачем-то одной рукой преобнимая ее за талию. «Мутный он какой-то… Не нравится мне!» - раздраженно пояснила Криззи, внимательно глядя мне в глаза. Минут через 20 зажигательных танцев, Криззи наклонилась ко мне: «Рауль пришел...» - сказала она мне на ухо: «Можем возвращаться…». Мы вернулись за столик. Николь оживленно о чем-то болтала с Энти Смитом, Питер недвусмысленно обнимал какую-то тощую блондинку, а за столиком появились уже знакомые мне Лексус и его верное «домашнее животное» Биби, как ее называла в шутку Криззи. Вместе эти двое действительно смотрелись, как собачка и ее хозяин. Биби грустными огромными карими глазами заглядывала «в рот» готичному Лексусу, а тот к концу вечера под кайфом пытался найти душевное утешение в ее объятиях. Блондинка Питера, едва завидев Криззи, подскочила, как ужаленная и бестолково оглядываясь то на Питера, то на Криззи, начала мелкими шажками отходить от столика. Она извинилась зачем-то перед Криззи и быстро ретировалась. Криззи уселась за столик прямо в распростертые объятия ловеласа Дорети. Через секунду они засмеялись, как сумасшедшие. «Что такого смешного?» - поинтересовался я у Криззи, когда, отсмеявшись, она обернулась в мою сторону. Питер сказал на это, что клуб - это извечный «сломанный телефон», в одном углу скажешь, что ты собираешься жениться, в другом тебя спросят, как твои жена и дети. Слухи, сплетни разлетаются среди тусовщиков в мгновение ока. «Мы просто иногда прикалываемся, что мы были женаты раньше…» - усмехнулась Криззи, нежно целуя Питера в губы. Питер в ответ аккуратно повернул голову Криззи в противоположную сторону, и ее взгляд устремился прямо перед собой. То, что он увидел, ей совсем не понравилось. Я понял это по морщине, появившейся на лбу парня. «У нас сегодня ниггерская свадьба что ли?» - недовольно переспросила Криззи Питера. Тот пожал плечами. Я проследил за взглядом Криззи и увидел столик в углу зала, за которым восседал габаритный Рауль, 5 человек негров, а за спиной драгдиллера стояли двое давешний китайцев, правда, без автоматов через плечо на этот раз. «Я хочу поблагодарить Рауля за квартиру…» - сказал я девушке на ухо. «Уже отблагодарили за тебя, не парься…» - туманно ответила Криззи, внимательно следя за столиком Рауля. «Пойду, пообщаюсь с черными братьями…» - вздохнул парень, поднимаясь с дивана и направляясь к столику Рауля. Я пересел на соседний диван и обнял Николь, целуя девушку в щеку. Я соскучился по ней. В глубине души у меня было какое-то поганое предчувствие, которое меня пугало. Я спокоен, когда я рядом с Николь. Но внезапно отвлеченные друг от друга Энти и Николь так посмотрели на меня, что я решил отойти в туалет. Удивительно, как это нелюдимая и домашняя Николь умудряется так быстро находить общий язык с окружающими? Проходя мимо, я видел, как Рауль усадил Криззи к себе за столик, они пили виски. Криззи то и дело указывала рукой в сторону нашего столика, а Рауль смеялся и кивал. Туалет «Madness» по всем параметрам не уступал убранству самого клуба. Огромная стеклянная люстра висела над круглым красным бархатным диваном в центре уборной. Эта люстра не исполняла своей главной функции – осветительной, так как основной свет помещения давали круглые лампы, встроенные в стену. От них исходил синеватый свет, который приятно сочетался с темно-синими стенами туалета. По обеим стенам до средины овального помещения шли раковины с барными круглыми стульями на толстой ножке, у каждой раковины стояло по большой квадратной стеклянной пепельнице. Далее следовали писсуары, наполненные до краев кусочками льда, и две кабинки, достаточно просторные, чтобы уединиться там с любимой девушкой, например. В этом клубе кокаин не снюхивали с бачка унитаза, исключительно со столиков или раковин. Я прошел к писсуару, расстегнули ширинку. Но внезапно услышал позади себя шаги и обернулся. В проходе стоял тот самый негр, который так напрягал меня и Криззи. Он, немного пошатываясь, в плотную подошел ко мне. Я обернулся и внимательно посмотрел ему в глаза. Он положил мне руку на плечо, и, вперив в меня свой обкуренный взгляд, он сказал, что белым рэперам-неудачникам не место в этом клубе, и что лучше бы я остался в своем занюханном Детройте и умер там с голоду, потому как ни один мой текст не стоит ни цента. Я резко убрал его руку с моего плеча: «Как будто твои песни чего-то стоят… Тупак Шакур в гробу бы перевернулся!» - парировал я. Негр внезапно выпрямился и со всей дури въехал мне кулаком поддых. Я задохнулся от боли и ненависти. Я осел на пол, держась рукой за край писсуара. Торчок сказал мне, что-то типа «Встретимся на танцполе через 10 минут!». Он покинул уборную. Я обхватил голову руками. На глаза навернулись предательские злые слезы. Через пять минут моего униженного бездействия в туалет влетел Криззи. Он поднял меня на ноги и обнял за шею: «Милый, это твой звездный час!» - веско сказал блондин, глядя мне прямо в глаза: «Сделай этого козла!» - «Что сделать?» - я еще не отошел от шока после удара. «Настоящие рэперы решают все проблемы фристайлом, помнишь?» - усмехнулся Криззи: «Пошли за стол, тебе срочно надо выпить!» - говорила Криззи, таща меня за руку к столику хозяина клуба. Она налила мне полный стакан чистого виски, перекинувшись парочкой слов с Питером, она поднесла стакан к моему рту. От запаха коричневой жидкости мне уже стало не по себе, но она залила полный стакан виски мне в рот. Сначала обожгло губы, потом язык, потом горло, потом все остальные внутренности, и я понял, что жизнь не так уж плоха, как может показаться на первый взгляд. «Ты будешь драться?» - поинтересовалась у меня Криззи, подготавливая второй стакан, от которого я мужественно отказался: «У меня есть выбор?» - задал я риторический вопрос, неодобрительно косясь в сторону столика Рауля, где рядом с драгдиллером важно восседал мой «враг». «Не сегодня, милый…» - усмехнулась Криззи в ответ. В этот момент к столику подошла Николь за руку с Энти Смитом, увидев меня с полным стаканом виски в руке, она удивленно вскинула одну бровь и спросила у Криззи, что происходит. Выслушав объяснение, Николь подбежала ко мне, обняла за плечи и сказала, что я самый лучший, и что у меня все-все получится. «У него просто нет другого выбора…» - подытожил Криззи, обнимая нас двоих за талию и нежно целуя Николь в щеку. Мы услышали голос диджея из динамиков, который объявлял о том, чтобы люди освободили танцпол, потому как намечается непредвиденный, но от этого не менее занимательный «баттл» двух рэперов. Я спустился по лестнице вниз, за мной шел торчок Рауля. Простой детской считалочкой про картошку диджей выбрал первого исполнителя – моего оппонента. Тусовщики расступились, освобождая место для нас двоих, заключая нас в кольцо. Я старался не смотреть на людей вокруг, я знал, что если я подниму глаза от пола, то умру от страха. Они все были близко, они все жадно смотрели своими ненасытными до зрелищ глазами на нас, в ожидании «мяса и крови».
I saw in the club this big white ass
Where am I? In gay-club? I guess
I want to protect
I want to protest
I want this stupid white guy to arrest
Look at his hair, look at his tits
He looks like a modal with silicone lips
I want to protect
I want to protest
I want this son of a bitch to arrest
His awful style, his unpleasant appearance,
Hello, ma friend, does anyone hear me?
And his fat girlfriend who sits in vip
Will after the show suck ma dick deep…37
Смысл сказанного доходил до меня не сразу. Он читал фристайлом еще около пары минут. Сердце в груди колотилось, как сумасшедшее, правая рука непроизвольно сжималась в кулак, я представлял, как смачно и со вкусом буду вдалбливать эту наглую обкуренную рожу в пол танцпола, но нет, музыка замолкла, и диджей передал микрофон мне. Толпа вокруг улюлюкала, хлопала, свистела и пожимала руку моему «врагу». Внезапно я увидел в толпе Нииколь. Она смотрела на меня своими огромными голубыми глазами, и ждала от меня ответа. Ждала от меня хоть раз в жизни настоящего мужского поступка. Я знал, что она все слышала, с первого до последнего слова, все, что наговорил тут этот шут гороховый. Мне надо было ответить. Я был обязан постоять за себя и за любимую девушку. И я ответил.
Shut up and die, you are fuckin’ gorilla.
Put ur hands off ma girl, if you don’t want me to kill ya!
I’m from Detroit and I’m proud of it.
But New York is stinking, ‘cuz of you, piece of shit!
It’s not your club, they are not your friends!
The all are watching you, ‘cuz there’s no one else.
But now here I am, look at me, listen to
All of these words, which are really true.
He is not our priest, he is not our king!
He is only good for scary Halloween!
But we are young and we are free,
Listen to me, put ur hands up and say: one, two, three…
Руки поднялись вверх. Диджей продолжал играть нехитрый бит, не останавливаясь ни на секунду… Люди вопили, свистели и выкрикивали мое имя. Я искал в нахлынувшей толпе глазами Николь, но не увидел ее. Моего оппонента толпа оттаскивала к выходу из клуба. Я видел его взгляд полный ненависти, обращенный на меня. Толпа затянула и меня, я потерялся среди лиц, ярких одежд и улыбок. Кто-то периодически хлопал меня по плечу, улыбался и поднимал большие пальцы вверх. Диджей громогласно объявил на весь клуб, что «Джимми Родео звезда хип-хопа». «Николь!» - заорал я в толпу, увидев мелькнувшие было черные волосы девушки. Я пробирался сквозь толпу. Я посмотрел в ту сторону, где за столиком сидели Рауль с компанией. Столик был пуст. Обдолбаного негра вытолкнули из клуба на улицу. Толпа ликовала. Вновь заиграла обычная для «Madness» танцевальная музыка, в которой было больше музыки, чем слов, и в которой весь ее смысл как раз был заложен именно в ритме, а совсем не в тексте. Внезапно кто-то в толпе с силой схватил меня за запястье. Я оглянулся – это был Криззи, он жестами показал, что надо уходить и повел меня за собой. Мы пошли мимо туалетов. Музыка невыносимо давила на уши, я не мог не о чем думать. Я думал, что я оглох, потому как, выйдя из клуба и услышав голос Криззи, он показался мне нестерпимо громким и каким-то инопланетным. Я даже не сразу разобрал те слова, которые она говорила. «Джимми, надо ехать!» - сказала она, внимательно смотря мне в глаза своими карими, как корица, глазами. «Где Николь?» - мой собственный голос тоже показался мне слишком громким. Нет, я просто кричал, то ли по клубной привычке, то ли потому, что в душе бурлила буря эмоций. Голова шла кругом от впечатлений. «Она в клубе, с ней все нормально!» - сказал он. Я повернулся к двери клуба, хватаясь за ручку: «Я пойду, найду ее!» - сказал я. «Пошли, некогда!» - потянула меня за руку от клуба Криззи. «Где Рауль?» - «Какая разница? Уехали они!» - отмахнулась Криззи, ловя такси: «Торчок теперь не оставит тебя в покое, имей в виду! Хватило ж тебе мозгов оказаться талантливее его…» - уже сидя в машине, сказал Кризи и внезапно засмеялся, громко и заразительно. Я тоже засмеялся. Все нервы постепенно уходили вместе со смехом. Криззи перестала смеяться так же резко, как и начала. Она сидела рядом со мной, взяв меня под руку и положив голову мне на плечо. Ее острый локоть упирался мне в ребро, на поворотах больно давил, но я терпел. Она была какая-то грустная, с налетом пьяной клубной веселости. Это был кокаин. Только он мог дать этот потрясающий коктейль из совершенно противоположных и даже противоречивых чувств, доступных человеку. Криззи был идеальным спутником для кокаина, потому как сам он состоял из полутонов, а посредством кокаина, эти полутона становились еще более неясными, непредсказуемыми, между ними грань была уже совсем не видна, и от этого получался совершенно невообразимый микс человеческого существа. «Почему мы уезжаем в такой спешке? Где Николь?» - внезапно снова напрягся я. Криззи подняла на меня свои грустные глаза: «Рауль может все в этом городе. И пусть даже он хлопал, когда ты победил, но это не значит, что он будет кидать своего hommie38 ради какого-то белого ублюдка…» - пожала плечами Криззи: «А раз этот белый оскорбил его, значит война… Ты же из Детройта, должен знать законы улиц…». «Раулю понравилось, как я заткнул этого ниггера?» - не поверил я своим ушам. «Ну да, он улыбался и хлопал…» - пожала плечами Криззи: «А потом, как только диджей объявил, что ты победил, то они всей бандой ушли через черный…» - сказал парень. «Прекрасно…» - протянул я: «Теперь еще и гангстеры за мной охотятся…» - «Я этого не говорил…» - скрестил руки на груди Криззи: «А Николь с Питером и Энти, все хорошо… Мы едем домой, ее привезут позже… Пит в курсе…» - «Спасибо!» - искренне сказал я. Она только ухмыльнулась. Такси привезло нас к дому. Мы поднялись по лестнице и вошли в квартиру. «Поздравляю тебя!» - сказал Криззи, когда мы сидели на кухне и пили горячий кофе без сахара. Он подошел ко мне вплотную, обнял меня за шею, проведя рукой по волосам: «Теперь ты звезда…». Она коснулась моих губ своими губами. Я закрыл глаза. «Если ты именно этого хотел, конечно же…» - уже шепотом добавил он мне на ухо. Я вздрогнул и открыл глаза, а Криззи уже, как ни в чем не бывало, сидел на стуле, грея руки о чашку с красным сердечком. Через пару часов Питер Дорети привез Николь. Она сразу бросилась мне на шею, целуя и обнимая меня. В ее голубых ангельских глазах застыли слезы счастья. Она шептала мне на ухо, что я лучше всех, что я самый талантливый, что я был великолепен. Криззи, как кошка на мягких лапках, выскочила из комнаты, оставив нас наедине, и уводя Питера за собой. Николь целовала меня в губы, смотря на меня глазами полными счастья. Я чувствовал запах тяжелого мужского одеколона, сигарет и чего-то еще, совсем необычного и от этого немного пугающего. «Где ты была?» - спросил ее я. Она замолчала. Убрала руки от моего лица. Уставилась на меня вопросительным и в тоже время непонимающим взглядом. Она отвернулась, взяла со стола пачку сигарет и закурила. «Ответь мне!» - на тон повысил голос я. Она закатила глаза, следя за поднимающимся вверх над нашими головами сизым сигаретным дымом. Она молчала. Я вздохнул, неужели так сложно ответить, сказать правду или хотя бы солгать, я тогда был бы рад и этому. «Джимми, тут Питер хочет с тобой поговорить…» - сказала Криззи, внезапно возникший в дверном проеме кухни. Я вышел из кухни. Питер открыл входную дверь и пригласил меня выйти с ним в подъезд. Он тут же, как только дверь за нами закрылась, повернулся ко мне и сказал, что с Николь все хорошо, что она была с ним и Энти Смитом и что никаких других мужчин рядом с ней не было. Пит попросил меня не волноваться. «Она употребляет что-нибудь из того дерьма, которым вы балуетесь?» - в лоб спросил я хозяина «Madness».Питер закатил глаза к потолку, ответив, что я слишком плохого о них мнения. «Ты вообще спишь с мужиком, кого я могу быть о тебе мнения?» - взбесился я. Он усмехнулся, совсем, как Криззи, когда она считала, что права в споре она, и ответил, что он «би», а это две большие разницы. «Иди к черту, Пит!» - сказал я и вернулся в квартиру. Питер же, по-видимому, уехал к себе домой. «Ты не хочешь поехать с ним, дорогая?» - с нажимом спросил я нашего сожителя, который стоял в прихожей и пил свой остывший кофе. «Мне и здесь не плохо, дорогой…» - в тон мне ответил Криззи, ухмыльнувшись. Я окончательно понял, что схожу с ума. А еще я понял, что мне пора устраиваться на работу, потому как это был единственный реальный способ выкурить из квартиры Криззи. Николь сидела на стуле в кухне и курила, уставившись в потолок и все так же провожая взглядом сигаретный дым, который медленно устремлялся ввысь. Я пошел в ванну и встал под струи холодного душа. Они хлестали по моему телу, словно кожаные плетки в садо-мазо порно, с одним лишь отличием – я не получал от этого удовольствия. Я всего лишь хотел, чтобы мои мозги встали на место и подсказали мне, что делать дальше. После десятиминутной экзекуции под холодным душем, я окончательно понял, что завтрашний день я посвящу поиску работы.
Проснувшись утром, я пошел в кухню, чтобы заварить себе чашку кофе. Утро для меня наступило через три часа после того, как я лег спать. Сна не было ни в одном глазу. Я решил, что чем раньше я начну свои поиски, тем больше мест смогу посетить за один день. Мне казалось, что поиски работы станут для меня такой же чудовищной проблемой, какой были поиски квартиры. Я переступил через спящую на пороге Криззи, заварил себе чашку кофе и сел за стол, аккуратно выдвинув табуретку, чтобы не разбудить «гостя». Я смотрел, как она спит, и думал, что внешняя невинность бывает обманчива. Она была, как ребенок, счастливый ребенок из полной любящей семьи. Иногда во сне ее лицо омрачалось, легкая морщинка пробегала по ее лбу. В такие моменты детям снятся плохие сны, но проснувшись, они снова становились «самыми счастливыми и любимыми на свете». Я перевел взгляд со спящего на стол, на котором лежали сигареты. Пачка бело-красных Marlboro. Цвет смерти – белый с красным. Мне кажется, что эти сигареты курят те люди, которым уже нечего терять, которым уже сказали их печальный диагноз и чья жизнь уже даже не висит на волоске, а уже совсем вплотную подошла к концу. Я облизнул сухие губы, понимая, что хочу курить, но я взял себя в руки. Мне необходимо было поговорить с Николь наедине, но утром она быстро уснула, даже не дав мне себя обнять. Я вылил остатки остывшего кофе в раковину, и, перешагнув через Криззи, стараясь не разбудить ее, отправился на поиски работы. В первом же магазине, где я давеча покупал продукты, я увидел на двери написанное от руки объявление о том, что магазину требуется охранник. Я зашел внутрь. Меня приняли сразу и без разговоров, предложив не плохую по меркам Детройта зарплату. График с 8 до 8. Я был почти, что на седьмом небе от счастья. Через час после оформления документов, я вернулся домой. Хозяин магазин, тучный беззубый мексиканец, не спрашивал, откуда я и почему пришел в этот магазин на работу. Спросил лишь, был ли я судим за кражу, я ответил, что не был, но и тут он всего лишь поверил мне на слово. В квартиру я вернулся уже официально работающим субъектом. Николь все еще спала, а Криззи сидела, по-турецки скрестив ноги, на стуле и пила кофе. «Какая чашка по счету?» - в шутку спросил я, заметив, что она постоянно пьет черный кофе без сахара или минеральную воду. Постоянно одно и то же. «Вторая…» - ухмыльнулась уголками губ Криззи: «Пока…». «Тебе очень повезло, Джимми…» - сказал внезапно Криззи, когда я спиной к нему шарил в холодильнике в поисках еды: «Ты вообще что-нибудь ешь?» - спросил я ее, обернувшись, сетуя на то, что все и без того скудные запасы нашей квартиры были поглощены Николь. Криззи пожала плечами в ответ на мой вопрос. Потом до меня дошел смысл ее слов: «Почему?» - «У тебя есть Никки…» - ответил он. «Никки?» - удивился я, никогда не слышал я такой интерпретации имени своей девушки. «Ее так Энти назвал… Никки и Криззи, мило, правда?» - спросил наш сожитель. «Не то слово…» - отмахнулся я. «Никки, Криззи, Энти, Питти…» - это была уменьшительно-ласкательно слащавая тенденция коверкать имена среди тусовых людей Нью-Йока тех годов. Меня тошнило от каждого такого сокращения, а поскольку мое имя итак было уменьшительно-ласкательным, то мне досталось более «милое» обращение: «Джимми-дорогой!». Угадайте, кто был зачинщиком этой идиотской «модной» тенденции? Конечно же, наш «везде и всегда первый» Криззи. Он разговаривал с каждым, кого он считал достойным своего внимания так, как будто бросал к его ногам весь мир, а потом, получая от этого несчастного все, что ему было надо, выбрасывал его на произвол судьбы из своей жизни без права возвращения.
«Я знаю, что мне повезло…» - ответил я, спустя пару минут. «Я все для нее сделаю! Я вот на работу устроился охранником…» - поведал я Криззи. Она засмеялась: «Вчера, кажется, ты хотел быть диджеем? Ставка снизилась?» - едко пошутила она. «Нам надо на что-то жить…» - парировал я. «А от своей меты стать рэпером ты, я так понимаю, отказался?» - внимательно смотря мне в глаза, спросила Криззи: «Или вчерашний так называемый успех – это все о чем ты мечтал в этой жизни?» - вкрадчиво спросил он: «Или может быть ты испугался того укуренного ниггера, который обещал отстрелить тебе яйца при следующей встрече?» - «Пошла ты!» - не выдержав, заорал я. Кружка-инвалид полетела со стола на пол и разлетелась на мелкие неровные осколки по всему полу кухни, когда я с силой ударил кулаком по столу, заставляя этого изверга замолчать. Криззи не шелохнулась, продолжая все так де внимательно смотреть на меня. Я вздохнул, понимая, что она, в общем-то, права, и что истерить и бить посуду я должен только злясь на себя, а совсем не на него. «А знаешь, Джимми…» - вдруг подала голос она: «Иногда мечта может быть дороже собственных яиц…». Криззи встал из-за стола, отряхивая осколки покойной кружки со своих голых ног, и прошел в комнату. Я своим криком разбудил Николь, она сонная и в халате прошла на кухню: «Осторожно, тут осколки!» - предостерег ее я, падая на колени и собирая их. Она спросила, что происходит. «У меня, к примеру, все хорошо, я на работу собираюсь…» - спокойно ответила Криззи, обнимая Николь и целуя ее в щеку: «Это твой дорогой «звезда хип-хопа» с утра буянит… С тестостероном шутки плохи…» - усмехнулась она, подмигивая мне. И уже в дверях добавила: «Кстати, он у нас сменил амплуа – теперь он охранник супермаркета…». Дверь со стуком закрылась за ним. Николь удивленно уставилась на меня, все еще ползающего по полу и собирающего осколки покойной кружки, и спросила правда ли это. «У нас нет денег…» - пожал плечами я, про себя желая «всех благ» Кризии и ее «злому языку». Николь насупилась. Когда она так делала, она походила на ребенка, которому вместо клубничного мороженого купили шоколадное – вроде по факту сладость все равно куплена, а не та, какую хотелось… «Ты и дальше хочешь сидеть на шее у Криззи?» - поднялся с пола я и посмотрел ей в глаза. Она покачала головой. «Вот и отлично… Я в 5 сегодня иду на работу на 3 часа, как испытательный срок, а с завтрашнего дня выхожу на смену…» - сказал я Николь. Она запротестовала, сказала, что сегодня Энти позвал их в клуб на ночь. «Ты вчера не нагулялась?» - удивленно спросил я. Она всплеснула руками, сказав, что Энти ее друг. Я удивленно посмотрел на нее, не зная, как реагировать. «Надо в магазин сходить…» - констатировал факт я. Она сказала, что очень меня любит. Я подошел к ней вплотную и обнял ее. Мне не хватало ее тепла, ее нежности, ее красных губ и черных шелковых волос. Мы начали целоваться. От нее пахло клубникой и мартини. Когда в стакан мартини кладут на дно вместо оливки свежую ягодку клубники, напиток приобретает клубничный аромат. «Вместе и навсегда!» - прошептал я ей на ухо, задирая на ней подол халата. Она повторила за мной наш с ней девиз. «Пока мы будем помнить об этом, наша любовь никогда не умрет…» - думал я про себя, лежа под одеялом и наблюдая за тем, как мисс Родригез пускает в потолок колечки сигаретного дыма. «Ты позволяешь им называть тебя «Никки»?» - спросил я ее внезапно. Она повернула ко мне голову с растрепанной копной волос. Она ответила что-то вроде: «Почему бы и нет?». Это был не ответ моей любимой девушки. Не той Николь, которая всю жизнь ставила себя в оппозицию к всеобщим правилам, распевая панковские песни с текстами о том, как она ненавидит Детройт и хочет убить всех, кто меряет жизнь «тачками-деньгами-телками». Я высказал это все ей в лицо. Она удивленно уставилась на меня, ответив, что они все ее друзья. «Ты, кажется, раньше ненавидела таких людей…» - вспомнил я. Она ухмыльнулась, точь-в-точь, как Криззи, сказав, что времена меняются. Николь затушила сигарету в пепельнице. Я встал с постели, молча оделся и вышел в магазин. У меня остались еще деньги, чтобы купить продукты. Криззи, конечно же, не догадается, да я уже и сам понял, что еда не главное в ее жизни, но это не означало, что я тоже должен жить, как она. Я купил мороженую картошку фри, хлеб для тостов с шоколадной пастой, замороженные чикен-нагеттсы и кетчуп, бутылку колы и банку черного кофе, масло для фритюра. Николь все так же лежала на диване, когда я вернулся. Она вышла встречать меня, завернутая в простыню, и сразу полезла в пакет, рассматривать купленные мной продукты. Она тут же открыла банку с шоколадной пастой и пальцем начала выковыривать оттуда сладкую массу. Она облизывала палец и сладко жмурилась, как будто эта шоколадная паста была самым вкусным деликатесом на свете. Она намазывала ложкой ее на хлеб и жадно откусывала большие куски от бутерброда, даже не запивая ничем, просто проглатывая. Я заварил себе кофе, достал сковородку, налил в нее масло, поставил на огонь и накидал в нее картошки фри, предварительно посыпав ее основательно солью. Как только ломтики покрылись золотистой масленой корочкой, я выключил газ, потряс сковородку, что масло на дне основательно пропитало картошку, и вывалил ее на тарелку. Николь сразу оживилась. Я достал из продуктового пакета кетчуп и полил сверху картошки. Я обмакивал ломтик в растекшемся по краям тарелки кетчупе. Замороженная картошка оказалась на удивление вкусной, Николь уплетала ее за двоих, макая картошку не только в кетчуп, но еще и в шоколадную пасту. Я бы не смог даже в рот положить это странное вкусовое несоответствие, но она уплетала картошку с такими «соусами» за обе щеки.
Часа в 4 Криззи вернулась с работы. В синем кардигане, серых леггинсах и черных полусапожках на каблуках и платформе, с черным кожаным пальто в руках она вошла в нашу квартиру: «Ну что, кто по клубам сегодня?» - радостно завопила она. Николь подскочила со стула, простыня осталась валяться на полу. Она абсолютно голая обняла Криззи и поцеловала ту в щеку. Криззи обнял девушку левой рукой за талию, правой проводя по щеке: «Собирайся! Мы в 8 в баре встретимся, Энти хочет с вами обсудить фотосессию…». Я покачал головой: «Я на работу в 5…» - сказал я. «Ну, конечно же, родной, продуктовый магазин без твоего бдительного ока будет разграблен подчистую…» - усмехнулся парень. Я показал ему комбинацию из трех пальцев, один из которых был по определению средний. Криззи сделал ответный жест, широко улыбаясь: «Николь, а ты как? Будешь сидеть дома и ждать своего охранника или пойдешь тусить с более достойными тебя по рангу людьми?» - со смехом спросила Криззи. Николь вопросительно посмотрела на меня. «С каких пор проститутка считается достойной профессией?» - парировал я, выходя из кухни. На ходу я обернулся и добавил в сторону Николь: «Иди отдохни, родная! Расскажешь мне потом насчет Энти…». Я оделся в черную футболку, старые выцветшие трубы и куртку и пошел на работу. Там мне выделили шкафчик и форму. Я стоял на входе, следил за порядком на территории магазина и проверял на выходе сумки тех, кто «запищал» на выходе из турникетов. Работа не сложная, но по большому счету скучная и бестолковая. В первый мой рабочий день грабители обошли стороной наш магазин, поэтому я спокойно вернулся домой в 8 вечера и лег спать. Все-таки 3 часа сна за день не было моей нормой. Под утро я слышал сквозь сон, как вернулись домой Криззи и Никки. Они смеялись в прихожей, толкались и падали на пол, продолжая смеяться. Я накрыл голову подушкой, и снова провалился в сон. Утром снова на работу к 8ми. «Здравствуйте, трудовые будни!» - недовольно подумал я: «Прощай, Криззи!» - тут же напомнил я себя, и заснул с улыбкой на лице.
1 – «По ночам город Нью-Йорк прекрасен» (англ.)
2 – в конце концов (англ.)
3 – «фристайл» (freestyle- амер.) - один из вариантов начитывания текста в рэпе. Чаще всего используется на «баттлах». Текст начитывается экспромтом из головы.
4 – wannabe(амер.) – Want to be (англ.) – мечтающий стать кем-то
5 – частично (англ.)
6 – название одной из песен группы “The Cure”
7 – отсыл к мультфильму “Futurama” (от англ. слова future – будущее), “pastorama” от “past” – прошлое
8 – Вторая Мировая война (1941-1945)
9 – (здесь) «Свалите, наркоши!» (амер.)
10 – только Cavalli
11 – b – boy – человек, танцующий брейк-данс. (break-dance)
12 – «кокос» или «кокс» - кокаин
13 – rehab (rehabilitation center) – центр помощи больным наркоманией
14 – I’m very sorry, really! (амер.) – (здесь) Я очень извиняюсь, правда!
15 – «Люди=дерьмо»
16 – «Добро пожаловать в Нью-Йорк, чертов город!» (амер.)
17 – «сладкий папочка» (амер.)
18 – «покойся с миром» (r.i.p)
19 – равнодушный (англ.)
20 – прокатись на Радео – (англ.)
21 – на правах очень важной персоны.
22 – Really, you know (амер.) – Серьезно, ты знаешь
23 – дерьмо случается (груб.)
24 – (амер.) (здесь) Забей!
25 – «клаббер» - (амер.) clubber – тусовщик
26 – Извините, ребятки, у меня столько дел… (англ.)
27 – (англ.) «Я девочка-барби в барби-мире»
28 – (англ.) «Утро…» ( сокр. от «Good morning”)
29 – (англ.) «Носи скинни-джинсы, будь худым!» (игра слов)
30 – (англ.) «Disco bloodbath» ( роман Джеймса Сейнт Джеймса, больше известный, как «Клубная мания»)
31 – (амер.) (здесь) «Козел!»
32 – анорексия – не вынужденное голодание.
33 – (амер.) от «really, you know». герой романа Криззи Ван часто коверкает английские слова.
34 – (англ.) «Секс Пистолс: Боже, храни Королеву!»
35 – (амер.) (здесь) «неудачник»
36 – «дорога» на наркоманском слэнге «дорожка кокаина»
37 – при переводе на русский язык этого отрывка смысл и экспрессия текста будут утеряны, поэтому приводится оригинал.
38 – (амер.) (здесь) «дружок»
Глава 4 The dark side of the bright side1
“California, rest in peace…”© RHCHP “Dani California”2
Прошло две недели моей «напряженной» с 8 утра до 8 вечера работы в продуктовом магазине каждый будний день, а на выходных мы ходили в клуб. Николь и Криззи стали в клубе именем нарицательным: «Никки и Криззи». А я был все тем же Джимми Родео, который выиграл баттл у никому не известного негра-торчка, но об этом быстро забыли, потому как, чтобы быть героем дня в клубе надо выигрывать каждый день. Или быть Криззи Ван. Третьего не дано, увы. К моему сожалению, больше никто не хотел устраивать битву со мной, поэтому я сидел обычно за столиком Питера Дорети, развлекал его рассказами о «моем тяжелом детстве» в Детройте и попивал кока-колу. Криззи надменно говорил, что мое «тяжелое детство» никому не интересно, и что лучше бы мне вообще молчать о своем Детройтском происхождении. Николь же выпивала виски на брудершафт с половиной тусовщиков клуба без разбору. Громко смеясь и танцуя на столе, она плотно вошла в тусовку клуба «Madness». Сказать, что я был в восторге от этого – ничего не сказать, но она была счастлива, а это на тот момент было для меня главным. Мне было страшно потерять ее, хотя я уже тогда все потерял, но мне казалось, что если я не буду на нее давить, то все вернется на круги своя, ей надоест Криззи и ночная жизнь, и мы заживем вместе, как прежде в Нью-Йорке только вдвоем. «Двое против всех…».
Вот и подошло Рождество. Мы окончательно надели теплые куртки и пальто, Николь надела самодельную фетровую шляпу с большими полями, в которой она напоминала мне Одри Хёпберн, а Криззи ходил в огромной красной шапке с помпоном, как у Макалея Калкина в фильме «Один дома». Они с Макалеем даже внешне чем-то были похожи. Каждое утро передо мной представала увеличенная кареглазая копия маленького Макалея Калкина. Они с Николь очень сблизились. Со стороны казалось, что они сестры. Мне же казалось, что это было два таких злых гения, ну или доктор Франкенштейн и его кошмарное творение. За доктора была Криззи, а Никки… Никки была его творением. Никки постоянно что-то шила. Криззи сидел рядом и шепотом с ней переговаривался, а когда я входил на кухню они обе делали вид, что очень рады меня видеть. Если бы они в итоге совершили какое-нибудь преступление века, я бы не удивился, потому как их загадочный и суперсекретный вид выглядел пугающе. К Рождеству они тоже готовились основательно: ходили по магазинам, весело переговариваясь о своих планах, Николь мастерила из цветной бумаги украшения для елки – смешных оленей из упряжки Санта-Клауса, Санта-Клаусов с огромными мешками подарков, рождественские носочки и леденцы. Этими гирляндами она хотела украсить рождественское дерево, которое мы собирались поставить на кухне. Работа спасала меня от того, чтобы повсюду ходить за ними, как собачка. Я видел полные счастья и предвкушения праздника глаза мисс Родригез и тихо радовался, что хоть кто-то из нас двоих счастлив. Пробы в модельное агентство провалились. Энти Смит сделал фотосессию с Николь, но фото никому не приглянулись. Мне же Энти сказал, что как только я запищу альбом – фото на обложку уже есть. Дело за «малым»… Николь не подавала вида, что расстроилась, но я нутром чувствовал, что это показная бравада, поэтому я отчасти был рад, что они с Криззи заняты подготовкой к Рождеству. Они, как ни странно, прислушались к моему мнению по поводу проведения праздника и решили отмечать его дома. У нас в новой квартире вместе с Питером, Энти, Лолой и Эриком. Я, естественно, хотел не этого, я хотел отмечать это Рождество вдвоем с Николь, но какая Николь без Криззи, поэтому я согласился и на Криззи, но вся честная компания из «Madness», это уже перебор. Хотя меня обрадовало, что Криззи не пригласила Лексуса и его собачку Биби, вот кого я совершенно не желал видеть на территории своей жилплощади, да и где бы то ни было тоже.
Криззи снова оплачивала все наши расходы, но теперь я не переживал, потому как она жила с нами, значит, в любом случае половина расходов на ней. Николь не работала, и даже, вроде и не собиралась. По будням она либо лежала на диване с банкой мороженного или тарелкой картошки фри, либо что-то усиленно шила на кухне вместе с Криззи. Я не понимал, зачем Криззи эти безумные шляпы с псевдо-страусиными перьями, платья с поддельными бриллиантами и корсеты из самого дешевого латекса, ведь она чаще всего одевалась в джинсы и майки-топики, но он так был увлечен процессом и так мало попадался на глаза, что я был почти что счастлив.
На Рождество меня послали купить на ближайший развал небольшую елку. С покупкой рождественского дерева мы немного припозднились, поэтому осталась только «не кондиция». Я взгромоздил зеленое тощее нечто на свои плечи и понес к нам в квартиру. Как назло, мне встретился мой бедный сосед, жертвой пилы которого по моей воле стал манекен. Он покосился на меня с тощей некрасивой елью на плечах и, не здороваясь, прошел мимо. «Когда у меня начинается насморк, люди думают, что я нюхаю кокаин – вот что значит репутация…». Криззи с Николь были дома и готовили обед. Как оказалось, Криззи потрясающе готовит, в ее кулинарное меню входили итальянская и китайская кухни. «Я просто не ем, зачем мне готовить?» - удивленно ответила она, когда я спросил, почему она не готовила нам. На праздничный стол у нас планировалось подать курицу в кисло-сладком соусе с поджаренным в соевом соусе рисом, пасту, самодельный пирог-пиццу, в котором вся начинка была внутри и салат «Цезарь». «Научи Николь готовить?» - попросил я Криззи, когда мы остались одни на кухне, и он, с измазанным в муке лицом, в кухонном переднике месил тесто в кастрюле. «А зачем? Она такая красивая, ей можно не готовить…» - пожала плечами Криззи. «А ты?» - спросил я. «Что я?» - не понял он. Поднимая на меня свои вишнево-карие глаза. «Ты считаешь Николь красивой, а сам ты что?» - я внимательно смотрел ему в глаза. «Тебе очень повезло, Джимми, что она есть у тебя…» - ушел от ответа наш сожитель, отворачиваясь от меня и продолжая месить тесто. К 8 вечера все было готово, кроме пиццы, но ей оставалось всего полчаса до полной готовности. В 9 должны были прийти гости. Николь была одета, как принцесса. Так же она украсила и нашу квартиру. На внешней стороны входной двери висел венок из елочных и сосновых веточек и маленькими гирляндами в форме леденцов. «Надо было в форме экстази вырезать – больше в тему было бы…» - вздохнула Криззи, посмотрев на венок, но так, чтобы Николь не слышала. В комнате висели от окна до окна гирлянды в форме Санта-Клаусов и оленей Рудольфов. На кухне в углу около окна стояла моя елка-неудачница, но кроме нее на елочном базаре больше ничего не было. Николь тут же наорала на меня, что елка отражает мою внутреннюю сущность неудачника. Они просили сходить на развал меня два дня назад, но из-за работы я их подвел. «Да какая разница, праздник не в елке…» - закатила глаза Криззи.
В 9 пришли гости. Сначала пришел Энти. В своих высоченных замшевых черных ботфортах на танкетке и коротком шерстяном темно-синем платье. С прямым волосок к волоску аккуратным каре, со своими массивными золотыми дутыми сережками «chanel» и таким же кулоном он был, как всегда, блистателен. Он по очереди поцеловал нас всех в обе щеки, вручил Николь красную розу, Криззи бутылку виски Jim Beam, а мне джинсы из своей новой зимней коллекции с фразой в стиле: «Держи, звезда хип-хопа. Когда-нибудь я буду гордиться тем, что знал тебя…». Я говорил уже, что позже мы с ним прекрасно сработались как дизайнеры одежды.
Следом пришел Эрик, его пригласила Николь. Они за время тусовок очень сдружились. Он пришел одетый достаточно скромно, черные джинсы неизвестной марки, синяя рубашка, аккуратно заправленная в них, и классические черные кожаные ботинки. Он принес мне в подарок коллекцию дисков Тупака Шакура. Я был на седьмом небе от счастья. Николь он подарил огромную иллюстрированную книгу по дизайну одежды. А Криззи Эрик вручил черную кожаную жилетку с железными клепками. Последним пришел Пит под руку с Лолой. Они принесли японские суши к столу и саке. Пока Лола снимала ярко-розовые сапоги на шпильках со своих длинных ног, Пит повел меня в подъезд. Он вплотную подошел ко мне и тихо сказал что-то в стиле: «Я знаю, что у тебя с деньгами напряг…» - и протянул мне конверт. В нем лежала тысяча долларов. Я не поверил своим глазам. Конечно же, я не стал пересчитывать деньги при Питере, но позже, когда гости ушли я в полном шоке и в полном одиночестве сидел на кровати и смотрел на тысячу долларов лежащую в конверте. Мои мысли были так далеко, там, в Детройте. Я думал о том, что с этими деньгами я смогу смело туда вернуться и наплевать на все, оставить все это дерьмо здесь, и жить там дома, как раньше, как обычно, как все обычные люди…Николь получила черную сумку Prada, а Криззи пакетик белого порошка. Внушительный такой пакетик.
В 9.30 мы уселись за стол. Криззи, наш бог кулинарии, расставила на кухонном столе еду, разлила по бокалам шампанское, разложила вилки, ножи и ложки. Все приборы были аккуратно разложены на разноцветных салфетках. Она подняла бокал, чтобы сказать тост. Все внимательно уставились на него в ожидании. Я ждал банальных слов, в стиле: «Счастливого Рождества!», но то, что я услышал, поразило меня. «Я хочу выпить за Джимми Родео, восходящую звезду рэпа. Я желаю ему в Новом году достучаться до небес и добиться своей мечты, чего бы это ни стоило…» - она посмотрела на меня своими внимательными глазами, уголки ее губ были приподняты в улыбке, в глазах плясали искорки, хотя, скорее всего это были отблески свечей, по-праздничному горящих на столе. Все повернули головы на меня и начали чокаться бокалами с Криззи, одобряя ее тост. Мы чокнулись с Николь и поцеловали друг друга в губы. Она пахла клубникой и мартини. Что-то изменилось. Ее глаза были такими невозможно голубыми, меня засасывало в ледяной водоворот ее глаз, когда я смотрел на нее. Я отвел взгляд, отпивая глоток шампанского из своего бокала. В 10 часов я услышал звонок в дверь. Я выразительно посмотрел на Криззи, чтобы та открыла дверь, но она показала пальцем на пирог, который собиралась резать. Я пожал плечами и пошел к входной двери. Тот человек, которого я увидел перед собой, когда открыл дверь, совершенно не вписывался в мою концепцию мира в этот вечер. Он никак не мог появиться на пороге нашей квартиры в Рождественский вечер.
Двухметровый негр Рауль стоял перед нашей дверью и улыбался во все свои 32 белых-пребелых зуба. Он одной рукой схватил меня за грудки и вытащил в подъезд, второй закрывая за нами дверь. Он был один, без охраны, но от этого менее страшно мне не стало. Рядом с этим человеком я чувствовал себя нашкодившим школьником. Я моментально вспомнил, что две недели назад в клубе я размазал по танцполу на баттле его человека. «Такое не прощают…» - сказала бы Криззи, и была бы права. Он усмехнулся, заметив мой испуганный вид. Все, что он сказал тогда, я помню почти дословно: «С Рождеством тебя, Джимми Родео. С первым Рождеством в Нью-Йорке. Вот приезжают такие как ты и опускают ниже плинтуса местных рэп-звезд. И что мне с тобой прикажешь делать?» - в этом месте Рауль засмеялся. У меня сердце ушло в пятки. Я не питал никаких иллюзий на счет того, что он не достанет сейчас из кармана пистолет с глушителем и не выстрелит мне контрольным в голову. Но все оказалось по-другому… «У меня есть два варианта: либо убить тебя, чем я нанесу непоправимую потерю Нью-Йорской хип-хоп сцене… Либо дать тебе работу… Будешь читать свой гэнгста-рэп на радость мне и будущим фэнам». «Я не читаю гэнгста, я читаю лирику…» – машинально поправил его я. Лицо Рауля моментально изменилось, он сказал, что слышал от меня в клубе гэнгста. Я ответил, что это не совсем мой стиль. Рауль помрачнел и зло сказал, что если уж я влез в черную музыку, то должен подчиняться определенным правилам. Тут уже разозлился я, сказав, что в творчестве правил быть не может. Негр сказал, что правила есть во всем, и что если я хочу стать звездой, я должен делать то, что мне говорят, а не гнуть свою линию. В конце он добавил, что я не Тупак Шакур, чтобы выпендриваться и отвергать такие предложения. Я послал его. Он не прощаясь, швырнул мне в лицо свою визитку, бегом спустился по лестнице. Я стоял в подъезде и думал, что я, возможно, совершил самую большую ошибку своей жизни. Я услышал, как хлопнула дверь за Раулем. Из-за моего длинного не по делу языка, я только что послал шикарный шанс стать звездой. Но как я ненавидел этот дешевый «гэнгста-рэп», телки-тачки-сиськи… Рауль ожидал от меня этого? Не будет такого! – решил я для себя. Я себя уважаю, а еще больше я уважаю свое творчество.
Я вернулся в квартиру. Все уже поужинали и предлагали поехать оторваться в клуб. Я решил остаться дома. Я сказал всем, что это сосед приходил поздравить с праздником. Я ушел в комнату. Минут через пять на пороге возник Криззи: «В этом доме жильцам этой квартиры желают скорейшей смерти, а не счастливого рождества…» - усмехнулась Криззи: «Так что левая у тебя отмазка, Джимми… Что случилось?» - она присела на диван рядом со мной, заметив мой печальный вид. Мы сидели в темноте, комната была освещена лишь неоновыми вывесками магазинов напротив нашего окна. Она облокотилась мне на плечо: «Кто приходил?» - тихо спросил он. «Рауль…» - выдохнул я. «Вот уж кто-то…» - присвистнула Криззи. «Он предложил помочь мне стать звездой…» - ответил я. «И что?» - удивленно спросила Криззи. «Я послал его…» - убито ответил я. «Идиот! Почему?» - Криззи убрал свой локоть с моего плеча. Он сидел в синем коротком прямом обтягивающем платье, в туфлях на шпильках и в колготках в сетку, он по-детски скрестил ноги, поэтому казалось, что он одел вещи своей мамы или старшей сестры, таким маленьким он казался в этот момент. «Я не читаю гэнгста…» - веско сказал я. «Если ты не прогнешься, прогнется кто-то другой, возможно, гораздо менее талантливый, но зато дальновидный…» - покачала головой Криззи. «Я не хочу прогибаться…» - ответил я. «Тогда сиди тут в одиночестве в своей раковине и наблюдай за тем, как кто-то другой становится звездой…» - зло сказала Криззи, потом поднялась с дивана и вышла из комнаты, постукивая тонкими каблуками. Я опустил голову на руки. Я не знал, что мне делать.
Они начали собираться в клуб. Я не хотел никуда идти, моя голова была занята более насущными проблемами, чем выбор прикида для вечеринки. Мне было над чем подумать. Один на один с тысячей долларов думается не плохо. Представляю, как думается рядом с миллионом долларов. Хотя, теперь я это знаю точно – так же, как и рядом с тысячей, только вместо «игрушечного «бентли» ты думаешь о настоящем». Тогда же мне было достаточно и «штуки»3, чтобы почувствовать себя хозяином ситуации. Это было приятное чувство, чувство защищенности и спокойствия. Я лежал в темной, освещенной лишь неоновым мерцанием вывесок магазинов на соседней улице комнате, растянувшись на диване и подложив руки под голову. Я думал о доме, о Детройте. Не так уж плохо мы жили, если задуматься, пусть и не в самом благополучном районе Детройта, но все-таки. Здесь же в Нью-Йорке я чувствовал себя рабом обстоятельств, а вся моя жизнь мне представлялась трагикомедией положений. И тощий режиссер в черных очках полицейского стиля, поправляя на голове неровную челку, диктовал мне и таким, как я свои правила. Так или иначе, как бы я не противился этому, мои мысли все-таки пришли к теме Рауля. Потом в голове всплыли слова Криззи: «Если ты не прогнешься, то прогнется кто-то другой…». Она была права, как всегда. Но я не хотел становиться одним из «тех многих», кто поет о том «что видит». Мне хотелось петь о чувствах, об эмоциях, о тленности человеческой жизни и страхе смерти, о любви, которая боль, и о боли, которая иногда так похожа на любовь. Мои безрадостные мысли прервал Питер Дорети, вошедший в комнату. Он постучал три раза по дверному косяку, и вошел в мой уголок спокойствия. Он спросил, все ли у меня в порядке. Я кивнул. Мы помолчали. Он снова нарушил звенящую тишину новым вопросом насчет похода в клуб. «Я не хочу…» - ответил я. Пит кивнул. Потом добавил, что мне всегда будут рады в «Madness». Я поблагодарил его. Пит вышел из комнаты. Через пару минут шум в прихожей прекратился, я услышал, как хлопнула дверь. Больше никто не зашел попрощаться. Я остался один в пустой квартире. Первый раз за месяц, что мы жили в этой квартире. Странное ощущение одиночества охватило меня, как будто разом из воздуха пропал весь кислород, и ты дышишь горячим и рвущим легкие углекислым газом в предчувствии смерти. Я включил свет. Рябило глаза. Мне было страшно. Я включил свет еще и на кухне. На столе осталась неубранная посуда, недопитые бокалы с шампанским. Один из них, с ореолом ярко-красной помады на кромке, был явно бокалом Николь. Мне отчаянно захотелось поцеловать ее эти ярко-красные губы, размазывая всю помаду по своим и ее щекам. Вместо этого, я нашел в кухонном шкафчике таблетки снотворного, которые иногда пила Криззи, когда наркотики гоняя потоки крови по организму, не давали ей уснуть. После приема этих таблеток она засыпала сном младенца. Я почему-то всегда боялся, что она не проснется. Не то чтобы мне было не все равно на ее смерть, просто я не знал, что нам делать потом с ее телом…
Я достал из упаковки 2 таблетки и запил их шампанским. По вкусу они были как аспирин, только чуть более горькие. Я выключил свет и лег на диван, надеясь на то, что утро все расставит по местам. Еще до рассвета я проснулся от звука шагов в коридоре. Я только открыл глаза, а надо мной уже нависло внимательное лицо Криззи: «Не спишь?» - тихо спросил он. «Какое там…» - соврал я. Она не включая свет, присела рядом со мной на кровать. Я подвинулся, чтобы освободить ему место рядом. Он прилег со мной рядом, положив голову мне на плечо. Мы молча смотрели в потолок. От Криззи пахло клубничной жвачкой и сигаретами. «Если долго смотреть в потолок, можно увидеть там звезды…» - сказал Криззи. «Сегодня на одну было бы больше…» - вздохнул я. «Ты всегда будешь гореть, как самая яркая звезда, Джимми…» - ободряюще улыбнулась Криззи, устраиваясь поудобнее на моем плече и закрывая глаза: «Спокойной ночи…». «Спокойной…» - я закрыл глаза и провалился в сон.
Проснулся я поздно, было далеко за полдень. Мне не надо было идти на работу в праздничные дни, так что я со спокойным сердцем и душой проснулся к обеду и пошел на кухню. В кухне сидели Криззи, Николь и Энти и обсуждали прошедшую вечеринку. Как только я вошел, все взгляды сразу устремились на меня. Николь подскочила ко мне, чмокнув меня в губы. Я взял ее за руку и повел в комнату: «Где ты была?» - спросил я. Она смотрела на меня своими яркими голубыми глазами, в которых плясали искорки прошедшего веселья. Она ответила, что в клубе. Я спросил, почему она не ночевала дома. Мисс Родригез закатила глаза, ответив мне, что я спал и не слышал ее прихода. Я сказал, что Криззи пришла утром, а Николь с ней не было. В этот момент упомянутый в суе вошел в комнату: «Джимми, ты орешь так, что всему дому слышно…» - покачала головой Криззи. «Лучше не лезь, ты, ветеран клубной тирании…» - зло ответил я. «Я-то может быть и дерьмо, но ты на себя посмотри – такой шанс прославиться упустил…» - парировала Криззи. Николь посмотрела на меня в недоумении, не понимая, о чем шла речь. «Ах, он тебе не сказал…» - всплеснула руками Криззи, и, обращаясь к Николь, сказала: «Понимаешь, милая, твой бойфренд вчера послал к черту Рауля, который предложил ему помочь с продвижением демо…» - сказал этот чудовищный блондин, победно скалясь в мою сторону. Николь вскинуло одну бровь. «Не буду вам мешать…» - усмехнулся Криззи и вернулся на кухню к Энти. Я вздохнул. Мисс Родригез выжидающе смотрела на меня. Я рассказал ей все, как было. Она внимательно меня слушала, при этом перебирая в руках полу своего до колен черного бархатного платья с золотой вышивкой, которое она сама себе сшила еще в Детройте. Вчера она была похожа в нем на принцессу, а сегодня всего лишь на девушку из тусовки, немного помятую, которая полчаса назад вернулась домой. Она спросила меня что-то в стиле: «Ты же не будешь петь гэнгста?». Я отрицательно покачал головой. Она обняла меня за шею. В нос мне резко ударил запах каких-то незнакомых духов, тяжелый и не приятный. Но я обнял ее в ответ. Она сказала, что гордиться мной. Я был рад этому, потому как совсем уже отчаялся. Всем было все равно, никто в этом городе не собирался оказывать мне поддержку, я был один. А мне хотелось быть с ней вдвоем, так же как раньше. Целый мир для двоих и счастье поровну. Было воскресенье, и сегодня вечером Питер снова устраивал вечеринку, так называемую afterparty 4 после Рождества. Николь посетовала, что я не пошел вчера, что было очень весело, что Питер напился и танцевал на столе в леопардовых трусах-стрингах. «Не удивительно, что он не доехал до нас…» - сквозь зубы прошептал я. Потом внезапно я повернулся к ней, смотря прямо в глаза, и спросил: «Ты любишь меня?». Она взяла меня за руку, и, так же глядя в глаза, ответила «да». Я сказал, что у меня есть тысяча долларов, и что мы теперь можем жить вдвоем. Глаза моей девушки округлились от удивления, но она быстро справилась с собой и сказала, что нам надо эти деньги отдать Криззи. Я задохнулся от возмущения: «Зачем?» - спросил я. Николь закатила глаза к потолку, потом все-таки соизволила дать ответ, что Криззи за нас платит, мы должны ей возместить «ущерб». Я сказал, что отдам ей эти деньги только при условии, что та уберется из квартиры. Николь хлопнула меня ладонью по щеке. Я опешил. Она разревелась, сказала, что я неблагодарная сволочь, неудачник и что мне плевать на нее. Я попытался ее успокоить, но она вырвалась из моих объятий, закрывая лицо руками, выбежала на кухню, хлопнув дверью. Через минут пять я услышал звук каблуков и то, как захлопывается входная дверь. В комнату тихонько вошла Криззи, на ней сегодня красовалось черное шерстяное платье с эполетами, черные же колготки и ее любимые вечно какие-то пыльные черные сапоги на платформе. Я уставился на ее обувь: «Почему ты постоянно в них ходишь? Они же убогие!» - зло сказал я. «Знаешь Кортини Лав?» - усмехнулась Криззи. Я кивнул. «Это ее ботинки… Я жила около года в ее концертном автобусе, когда мне было некуда пойти, а потом на одном из концертов я потерялась. Эти ботинки – все, что осталось у меня с тех времен…» - тот тон, с которым он это говорил, совершенно не был похож на его обычный тон. То было нечто иное, что если не доказывало, то хотя бы намекало на то, что у Криззи тоже есть чувства, просто они слишком глубоко запрятаны. Он присел рядом на диван: «Зачем ты Никки до слез довел?» - усмешка снова вернулась к своему законному обладателю. «Вот только не начинай…» - предостерег я. «Джимми, тебе надо купить намордник, а то кусаться скоро начнешь…» - засмеялась Криззи: «Люди сначала знаменитыми становятся, а потом нервными срывами страдают, а ты наоборот…». «А какого черта она…» - запротестовал я, но Криззи прервала меня, приложив мне указательный палец к губам: «Просто люби ее… Она такая, какая есть! Если ты хочешь, чтобы люди принимали тебя и твою музыку такими, какие вы есть, то научись сам мириться с чужими недостатками…» - серьезно сказал он. Я кивнул, потом вдруг добавил: «А пошли пообедаем где-нибудь?» - предложил я. Криззи улыбнулась. Она накинула на плечи черное по колено пальто с огромным стоячим воротником и была готова. Я быстро оделся в первое, что попалось под руку, схватил куртку и повел Криззи в ближайшую закусочную. «Мы могли бы пойти в ресторан…» - сказал Криззи. «А какая разница… Ты думаешь в ресторане не плюют в салаты не понравившимся клиентам?» - засмеялся я. «Гадость какая!» - скривился Криззи. Мы сидели в средней паршивости кафешке, где столы были деревянные, явно перекупленные у какого-то пив-бара. Столешницы этих столов хранили еще воспоминания о бывшем месте обитания благодаря выцарапанным на них надписям. Нам принесли тарелку картошки фри, много кетчупа, два сэндвича с беконом и две большие колы. Криззи отпила через трубочку глоток колы: «Попробуй эту колу, вот тебе и разница с рестораном…» - засмеялась Криззи. И правда, кола была разбавлена водой. Я с жадностью набросился на гамбургер, но постепенно аппетит меня покинул, потому, как я увидел, то, как ест его Криззи. Она подложила под сэндвич салфетку и сняла первый слой хлеба. Наколов на вилку кусочек бекона, она отправила его в рот, тщательно пережевывая этот кусочек. Следом шел лист салата, который был полит майонезом. Криззи начала промокать этот лист салата салфеткой, убирая с него соус. Я смотрел на нее во все глаза. Лист салата был так же отправлен в рот. Криззи проделывал эти чудовищные вещи с абсолютно невозмутимым лицом. Из этого я сделал вывод, что это его обычная манера питаться. «Что?!» - недовольно переспросил он, увидев мой ошарашенный взгляд. Я быстро пришел в себя, опуская глаза к себе в тарелку: «Может… Тебе салат заказать?» - еле подбирая нужные слова, спросил я. «Нет, спасибо, все окей…» - пожала плечами моя спутница. Следом пошла картошка фри. Криззи обмакивал каждый ломтик салфеткой, чтобы убрать излишки масла и жира, потом окунал его в кетчуп и отправлял в рот. Его глаза при этом выражали почти, что божественное наслаждение. Он съел штук 10 ломтиков картофеля фри от силы и, извинившись, пулей метнулся в туалет. Его не было минут 20, я начал волноваться. Я поднялся со своего места и прямиком направился в мужской туалет. Криззи был там, он наклонился над единственным унитазом в кабинке, не удосужившись даже закрыть за собой дверь. Он стоял на коленях перед туалетом . Его тошнило только что съеденным обедом. Я бросился к нему: «Что с тобой?» - взволнованно спросил я. «Дай салфетку…» - попросил он. Я протянул ему оторванную туалетную бумагу. Он вытер губы, достал из сумочки сигареты и закурил, не вставая с пола, посмотрел на меня. «И давно это с тобой?» - ошарашено смотрел я на него. «Столько не живут…» - пошутил Криззи. Ухмылка гуляла по его довольному лицу: «А знаешь, что самое приятное, то, что я и картошку попробовал, и вес не набрал…» - улыбнулся он. Я скривился и, тщательно вымыв руки, вышел из туалета. Вернувшись за столик, я понял, что есть мне уже не хочется. Я расплатился по счету. Через пару минут Криззи вернулся и, не глядя на меня, вышел из кафешки. Я поплелся за ним. День был испорчен. Мы молча вернулись в квартиру и начали собираться в клуб. У меня было дикое желание напиться. Криззи грыз ярко-зеленое яблоко, сидел на стуле, поджав под себя ноги. К 11 вечера мы собрались в клуб. Настроение мое было на нуле. Меня убивала мысль о том, что я поругался с Николь. Я готов был уже первый извиниться перед ней. Возможно, я был не прав. Возможно, мне не стоило так реагировать на ее слова. Мое эго, как всегда сыграло со мной злую шутку, как мне тогда казалось. В 12 такси остановилось перед дверями «Madness», и мы с Криззи тут же попали в ни на секунду не останавливающуюся night lust Нью-Йорка. В клубе всегда царила атмосфера праздника, атмосфера поп-Рождества – все друг друга любят, все друг другу почти что братья. Но на утро, чаще всего ты уже не вспомнишь, как звали по имени того человека, с которым ты весь вечер провел бок о бок. Я сразу увидел Николь за столиком в v.i.p рядом с хозяином клуба и дизайнером Энти Смитом. Лола, Эрик, Лексус и Биби тоже были там, но сидели поодаль маленьким кружком единомышленников. Биби раскатывала дорожки кокаина на стеклянной поверхности стола. Трое ее товарищей держали долларовые купюры, свернутые трубочкой наготове. Лола, в черных солнечных очках на пол лица нервно облизывала и покусывала губы. Она всегда выбеливала тональником и пудрой лицо так, что я то и дело думал, что вот-вот проглянут на нем трупные пятна – признак того, что Лола Беренштейн окончательно потеряна для клубного общества. «Трупы не тусуют, это факт…» - сказала задумчиво Криззи, когда я поделился с ней своими мыслями: «А мертвые могут, и еще как! Взять, к примеру, Элвиса…». Отношение Криззи к смерти было двойственное: с одной стороны, все ее шутки так или иначе сводились к извечной теме «clubbers die younger5», с другой стороны, когда дело реально дошло до «смерти» близкого ей человека, то он просто испугался и сбежал в неизвестном направлении. Нам смешно, пока нас не касается – истина, проверенная веками.
Николь сидела нога на ногу, открывая на обозрение всем и каждому кружевную оборку своих черных чулок. Она пила шампанское, смеялась, иногда поправляя свои роскошные черные волнистые волосы до плеч. Питер смотрел на нее такими глазами, как будто перед ним был самый огромный в мире бриллиант. Мне стало обидно. Я почему-то не мог так на нее смотреть. Быт убивает чувства – так говорят. Криззи ободряюще взяла меня под руку, подталкивая к столику. Питер поднялся, пожал мне руку и предложил шампанского. Николь обернулась, увидев меня, в ее глазах мелькнул нехороший огонек. Я хотел было отвести ее в сторону и поговорить, но диджей заиграл очередной зажигательный сэт, и Питер увлек мою красавицу танцевать. Я сел на диван. Криззи присел рядом, облокотился на мое на плечо: «Либо такая, либо один…» - шепнула мне на ухо Криззи. Я вздохнул, залпом допив шампанское из бокала Николь. Мои губы окрасились красным. Криззи улыбнулась и вытерла их внутренней стороной ладони. Потом она пересела к «кокаиновым». Я остался один. Я сидел в своих мыслях, внезапно я услышал, как кто-то окликнул меня. Три девушки, ни чем особо не отличающиеся друг от друга, подошли ко мне. Я вопросительно уставился на них. Одна, самая смелая, присела рядом со мной и спросила, не я ли Джимми Родео, тот, кто выиграл баттл в этом клубе. Я удивленно кивнул. Она протянула мне записную книжку и попросила в ней расписаться, потом она сказала, что слышала в клубе, что я записываю свой первый альбом в Лондоне, и что обложку моего диска будет делать Энти Смит. Я только собирался ответить, но тут же перед девушками возник Криззи: «Он не дает интервью до выхода альбома, пошли вон, а то охрану позову…» - девушки извинились и ретировались. А я удивленно уставился на свою сожительницу. «Привыкай, так будет всегда…» - пожала плечами Криззи: «Они все еще успеют тебе надоесть, довести тебя до глубокой депрессии и наркотической зависимости, убить тебя, потом снова воскресить обновленным и уверовавшим в бога, и ты еще скажешь им свое искреннее «спасибо», но это будет гораздо позже…». Как чертовски он был прав, когда сказал это. Можно было бы просто написать одну эту фразу под названием моей книги и этим ограничиться, ведь она включает в себя все вехи моей жизни, моей карьеры, моего творчества, и можно было бы не марать столько страниц моими умозаключениями на тему моих злоключений. Криззи бы так и сделала, но я, к счастью, не Криззи…
Я в очередной раз бросил взгляд на танцпол и не увидел там Николь. Мне стало не по себе, что-то кольнуло меня в грудь, где-то в районе сердца. Мне на секунду стало тяжело дышать. Я встал с дивана и пошел в туалет. Я открыл дверь и застыл на пороге, Николь лежала на боку на полу посреди туалетной комнаты и блевала на пол, частично попадая на свою шею, волосы, платье. Я подбежал к ней, пытаясь поднять ее. Из кабинки вышел Питер, вытирая правой рукой под носом. Он увидел Николь и меня рядом с ней на коленях. Я видел его стеклянный взгляд человека «под кайфом» и понял, что он мне не помощник. Я попросил его позвать Криззи, но вспомнив, что толку от него тоже будет не много, просто попросил позвать охрану. Через пару минут в туалет вбежали двое охранников, подхватили девушку на руки, словно она вообще ничего не весила, и понесли на выход из клуба. Я был немного пьян. Все давалось мне с трудом, в моей голове крутилась лишь одна мысль – поскорее довести девушку до дома. В такси, которое вызвал Пит, Николь уснула у меня на плече. Ее самосшитое платье было безнадежно испорчено, а сама она была словно резиновая кукла для постельных утех, обездвиженная, бесчувственная и холодная. Она не была моей Николь, той Николь, которую я привез в Нью-Йорк два месяца назад.
Я заплатил таксисту, и он помог донести девушку до квартиры. Любопытный соседский кондоминиум почти в полном составе повылезал из своих квартир, чтобы узнать, кто же на этот раз попадет в топ 10ку самых обсуждаемых жителей дома. Да тут и гадать-то было нечего, конечно же, девушка, проживающая в «нехорошей наркоманской квартирке», кто же еще?
Мы с таксистом уложили Николь на диван. Таксист, перекрестившись, ушел, оставив меня на кухне одного. Я заварил себе черный кофе без сахара. Время было около трех утра. Вчерашний день уже закончился, а сегодняшний так и не стал лучше. Сигареты валялись на столе, как красная кнопка решения всех проблем, призывая меня закурить. Я закурил. Я вдохнул этот едкий вкус псевдо-спокойствия и псевдо-избавления, и этот вкус был как нельзя кстати в этот момент. Горьковатый дымный вкус Marlboro красных заполнил мой рот, мои легкие. Сизый кудрявый дым моей на половину докуренной сигареты заполнил безвоздушное помещение нашей маленькой кухни. У меня немного кружилась голова от выпитого шампанского, либо от сигаретного дыма, нашедшего этим утром свое пристанище в моих легких.
Когда холодный зимний рассвет рвался во все окна нашей квартирки своими сизыми тяжелыми снежными облаками и туманом, мисс Родригез проснулась и вышла на кухню. В своем испачканном платье, порванных в нескольких местах чулках, растекшейся тушью под глазами, колтуном свалявшихся волос на голове, она мне напоминала карикатуру на гламурных девушек стиля «бурлеск». Еще бы ей с десяток килограмм прибавить визуально, сунуть в руку бургер, и было бы самое то…
Полпачки тяжелых сигарет за это утро оказалось в моих легких, и мисс Родригез была тому причиной. Это был первый раз, когда я видел ее в таком состоянии, я искренне верил, что последний, но к моему великому горю, этот раз стал далеко не последним. Ее утренний вид поверг меня в еще большее уныние. Сигарета затряслась в моей руке и упала на пол, покрытый безликим бежевым линолеумом, отошедшим от самого пола в некоторых местах и вздыбившегося отвратительными пузырями. Сигарета прожгла черную некрасивую дыру в линолеуме, но мне было плевать. Я поднял ее и затушил в пепельнице. Мне так нравилась утренняя сказочно-прекрасная, такая от головы до ног домашняя Николь. Этим утром она разрушила мою сказку, представ передо мной в образе рок-н-ролльной золушки-потаскушки, которая сбежала со своего выпускного бала с байкером и была грубо вычеркнута из его жизни на утро. Она смотрела на меня с сигаретой в руке с каким-то презрением. Николь охрипшим спросони голосом спросила, о том, давно ли я начал курить. «Этим утром…» - ответил я, стараясь не смотреть на нее. Она сказала, что я дурак. Я согласно кивнул, отвернувшись к окну. Я спросил, сидя к ней в пол оборота, как она себя чувствует. Николь ответила, что-то в стиле: «Твоими молитвами…». Я усмехнулся, узнавая в этой фразе ничем не прикрытое пагубное влияния общения с Криззи. Николь сообщила мне, что собирается принять душ. Я не спал всю ночь. Сигареты и кофе мало способствуют здоровому сну. Я открыл холодильник, в котором, естественно, ничего не было. Я оделся и вышел из дома купить продуктов. В 8 утра я заступал на смену в магазине, куда я и пошел за продуктами. Стандартный набор американского холостяка: бутылка колы, хлеб для тостов, ореховая паста, пачка сникерсов, упаковка мороженой картошки, упаковка мороженой лазаньи и блок сигарет. Я не был холостяком, а нас теперь курящих в квартире было трое. Еще я взял килограмм огромных зеленых кислых яблок для Криззи и две бутылки минеральной воды. Он любил ее пить обжигающе ледяной, он замораживал бутылки в холодильнике, клал в итак ледяную воду кубики льда и дольку лимона и смотрел, как пузырьки газа смешно обволакивают ее.
Я вернулся домой. Николь сидела на кухне в халате и с полотенцем на голове. Увидев меня, она посетовала, что я выкурил все ее сигареты. Я кинул ей из коридора в кухню блок. Она поинтересовалась, откуда у меня деньги, а потом сама же добавила: «Ах, да, тысяча долларов от Питера на Рождество…». Я разделся и принес покупки в кухню, разогрел в сковородке лазанью и с удовольствием начал есть ее прямо из сковородки. Николь скривилась, сказав, что это неэстетично. «Неэстетично блевать в клубе, лежа на полу в туалете, родная…» - зло сказал я, унося свою лазанью в комнату и усаживаясь на диван. Она прошла за мной в комнату и начала кричать, чтобы я не лез в ее дела. Я развел руками, мол, конечно же, не буду, куда мне до ее дел. От этого она почему-то взбесилась еще больше, сказав, что мне нет до нее дела. У меня заболела голова. Со зла я швырнул сковородку с остатками остывшей уже лазаньи в голову Николь. Сковородка смешно отскочила от головы девушки, размазывая макароны с кетчупом по стене, а Николь упала замертво на пол. Я подскочил с дивана с криками ужаса и паники. Мисс Родригез, как ни в чем не бывало, стояла в дверном проеме, удивленно взирая на мои судорожные манипуляции. Я понял, что это было всего лишь дурное видение, к счастью. Я сказал, что мне пора на работу, и, одевшись, поскорее сбежал из дома. Час до работы я сидел на низеньком заборчике перед домом и курил, монотонно начитывая в мозгу рифмы о том, что моя жизнь напоминает дырку от бублика – бублик может и существует, а вот дырки-то нет.
После работы, в полдевятого вечера я вернулся домой. Из-за двери я слышал громкий смех, звон бокалов, шаги людей… Я позвонил в дверь, открыл ее мне Питер. Он пожал мне руку и сказал, что Николь пригласила всех к ним на вечеринку сегодня. На Питере были солнечные очки, черная фуражка, и розовое жабо из искусственных дурацких перьев, как носят трансвеститы на травести-шоу. Я вошел в квартиру, разделся и прошел на кухню. За столом сидели Николь, Энти, Лола и Криззи. Перед ними лежало большое прямоугольное зеркало без рамы, на нем были раскатаны дорожки кокаина. Николь со скрученной в трубочку банкнотой наклонилась к зеркалу. У меня потемнело в глазах, если бы сзади Пит не подержал меня, я бы, наверное, завалился в обморок. «Что здесь происходит?» - хотел спросить я, но слова застряли комом в горле. Я посмотрел на Криззи, который сидел ко мне спиной, его рука лежала на ноге моей девушки, и он смотрел на Николь так, будто, он, а не я ее бойфренд. Я подлетел к нему, поднял его за шиворот из-за стола и сильно встряхнул. Я так хотел дать ему по лицу и стереть с него эту вечную омерзительную ухмылку «мистера Всезнайки». Пит попытался меня успокоить. Я отпустил Криззи и, развернувшись на каблуках, вбежал в комнату. Мне надо было куда-то уехать, желательно подальше из города. Моя жизнь рушилась на глазах. Вид Николь с кокаином убил во мне желание жить окончательно. Все сидели, как ни в чем не бывало, когда моя вселенная разлетелась на мелкие кусочки. Всем было все равно на то, что моя жизнь потеряла смысл. Я порылся в вещах в поисках конверта с деньгами от Пита. Я рылся в наших сумках в поисках пресловутого конверта. Я перевернул все верх дном и понял, что конверта нет. Он исчез вместе с деньгами. Я вернулся на кухню: «Николь, где деньги?» - спросил я ее в лицо. Николь захлопала глазами, как безмозглая кукла. «Где те деньги, что Питер подарил нам на Рождество?» - с нажимом спросил я. В глазах Николь появилось не знакомое мне доселе выражение превосходства надо мной. Она сказала, что отдала их Криззи, как мы и договаривались. Я задохнулся от возмущения. Мисс Родригез уже успела накраситься и привести себя в порядок. «Мы ни о чем не договаривались!» - почти кричал я. Все уставились на меня, как на сумасшедшего. «Да пошли вы к черту!» - заорал я в отчаяние. Я выбежал из квартиры, схватив на ходу куртку. Я не знал, куда мне идти, но в этой квартире я оставаться точно не хотел. В полусне, задумчивом и бездумном одновременно, я добрел до ближайшей станции метро, и решил поездить по станциям. Я чувствовал, что мы вернулись на пару месяцев назад, когда мы с Николь были почти что бомжами в этом городе. Вот и сейчас я, как человек без определенного места жительства, позорно уснул в метро. Мне было холодно. Мне было страшно. Меня ломало, словно на кокаине сидела не Николь, а я. Это все кофе и сигареты – думал я, засыпая. Чтобы хоть как-то согреться, я сунул руки под куртку в карманы джинсов. Внезапно я нащупал там какую-то карточку. Я извлек ее на свет. Это была визитка Рауля. Я выбежал на следующей станции метро, вытащив из кармана горстку мелочи, я пошел в телефонную будку и набрал указанный на карточке номер. Я услышал сначала что-то по-китайски, потом какие-то шумы, и вдруг знакомый голос двухметрового негра. «Рауль, это Джимми Родео. Друг Криззи, помните? Мне очень нужна Ваша помощь…» - почти что срывающимся на слезы голосом, проговорил я. Рауль оказался нормальным парнем, не стал припоминать мне мои «прегрешения» и бестолковое хамство, а просто назвал мне адрес, куда подъезжать. Внезапно копившееся проблемы комом свалились мне на голову, так что стало вдруг трудно дышать. Я стал одной большой проблемой, которую взял под свою опеку Рауль. Я был почти что при смерти от холода и отчаяния, когда добрался до дома в китайском квартале. Я шел по зимней улице. С неба сыпал снег. В старой синей куртке, в балахоне с капюшоном на голове, путаясь в широких штанах, я упорно шел вперед, не зная, что меня ждет там. Рауль сам открыл мне дверь, как только я нажал на кнопку звонка. Переступив через порог, я пошатнулся, и чуть было не упал на пол, если бы Рауль не поддержал меня под руки. Его телохранители донесли меня до кабинета. Я видел в глазах Рауля понимание и даже, наверное, сострадание. Меня усадили в мягкое красное бархатное кресло с позолоченной спинкой и подлокотниками. Рауль присел на край стола, сложив руки на груди. Он был одет в черную футболку «Харлей Девидсон», черную кожаную куртку и черные джинсы. На шее негра висела толстая золотая цепочка. Он внимательно смотрел на меня, бледного и замерзшего. Он улыбался. Вместе с телом в этот холодный зимний вечер замерзла и моя душа. Бодлер или Гёте написали бы, что я «продал душу Сатане». Возможно, но у меня не было другого выхода. Я продал душу одной «Сатане», но ей она оказалась не нужна. Теперь приходилось искать компромиссы…
Рауль налил мне стакан виски, и сказал: «Я знал, что ты придешь, Джимми Родео. У тебя нет другого выхода. Из всех твоих дерьмовых дружков пока я один только предложил тебе что-то стоящее, помимо наркотиков, разумеется…» - засмеялся он. Я в бессилии и ненависти стукнул кулаком по подлокотнику кресла. Охранники, пристально следившие за нашим с ним разговором, напряглись. Рауль махнул им рукой, и они вышли из кабинета, закрыв за собой дверь. Рауль сказал, что у меня есть талант, а у него есть деньги, разве это не прекрасное сочетание? Я согласно кивнул. Он улыбнулся, обнажая жемчужно белые зубы. Он сказал, что я просто не имею права отказаться от его предложения, потому как оставлять такой талант, как у меня без внимания просто грех. Я слабо улыбнулся. Стакан виски залпом, и тепло растеклось по моему продрогшему от холода телу. Я поплотнее закутался в куртку. Рауль понимающе усмехнулся и налил мне еще один стакан. Я снова влил его в себя залпом. Третий стакан развязал мне язык. Я рассказал почти постороннему человеку все, что было на душе. Он понимающе кивал и качал головой. Я замолчал. Он выпил виски. Потом он сказал, что к такому творческому человеку, как я у окружающих должен быть определенный подход. Он сказал, что мне стоит хотя бы на время очистить свой мозг от насущных проблем и окунуться с головой в работу. Негр пообещал, что завтра найдет мне студию звукозаписи и устроит на выходных концерт в “Madness”. Я попробовал протестовать, ведь в этом клубе тусуются Николь и компания, но Рауль пресек мои возражения, сказав, что в клубе Питера я уже зарекомендовал себя, как «талантливый рэпер». Я согласился. Я был уже в таком состоянии, что соглашался со всем, что говорил этот прозорливый человек. Единственное условия, при котором я получаю «все», было то, что я немедленно переезжаю из наркоманской квартиры. Потом он открыл сейф, зашторенный красным гобеленом, и достал пачку 100 долларовых купюр и кинул ее мне, сказав, что это на мои расходы, чтобы быстро и без проблем собрать вещи и съехать оттуда. «А как же Николь?» - дрожащим голосом спросил я. Рауль выразительно посмотрел на меня. Я кивнул. Позже Криззи сказала мне: «У супергероя не должно быть девушки…», и как всегда Криззи оказался прав. Водитель Рауля довез меня до дома. С каждой секундой приближаясь к дому, я чувствовал, что мне становится хуже. Паника, отступившая было в кабинете Рауля посредством виски, снова вернулась, когда машина остановилась около нашего дома. Я долго не хотел выходить, пока водитель не показал мне жестом на часы на руке. Я понял, что пора. К счастью, в квартире никого не было. Я открыл дверь ключом, вошел внутрь, собрал свои вещи и вышел в подъезд. Потом вернулся в квартиру, взял со стола в кухне пачку сигарет, а вместо нее оставил деньги, которые дал Рауль. Николь они нужнее. Теперь…
Когда мы вернулись, уже рассвело. Рауль сидел в кресле перед столом, пил горячий ароматный кофе и говорил по телефону. Он жестом указал мне на кресло напротив. Я сел. Он по-свойски пододвинул мне свою уже начатую чашку кофе. Я с удовольствием отпил глоток животворящей утренней жидкости, и понял, что сделал все правильно: чтобы нормально работать, мне надо временно перестать видеться со своей девушкой; дать немного свободы и себе и ей. Я понял, что моя карьера принесет нам деньги, и тогда Криззи Николь станет не нужна. Оставленные на столе деньги станут для мисс Родригез приятным сюрпризом и дадут ей понять, что я ушел не навсегда. Рауль положил трубку и строго уставился на меня. У меня внутри все похолодело. Я подумал про себя: «А вдруг ничего не выйдет? Вдруг Рауль не смог договориться?». Но внезапная белозубая улыбка моего «шефа» дала мне понять, что все отлично. Завтрак нам принесли прямо в кабинет. Нормальный человеческий горячий вкусный завтрак с яичницей с беконом, с апельсиновым соком и кофе. Что правда, то правда – путь к сердцу мужчины лежит через желудок. К сожалению, в наркоманской квартире меня некому было кормить хорошим завтраком. Через пару часов полного отсутствия сна у меня, да и у самого драгдиллера, за нами приехал тонированный черный джип, который отвез нас в студию звукозаписи. На самом деле, эта студия скорее напоминала Детройт, нежели Нью-Йорк. Мне казалось, что все студии звукозаписи Нью-Йорка были сплошь исполнены в гламурном стиле. Рауль заметил мое замешательство перед обшарпанной и исписанной граффити дверью. Он усмехнулся и сказал, что все с этого начинают. Он легонько подтолкнул меня в спину. Я вошел внутрь студии. Ничего выдающегося, как внешне, так и внутренне. Вокруг нас сновали какие-то люди с картонными коробками в руках. Все были заняты делом. Рауль остановил какого-то негра, по виду похожего на курьера, и попросил позвать Тоби. Через пару минут к нам вышел и сам Тоби. Высокий, худощавый негр с примесями какой-то азиатской крови, с раскосыми большими карими глазами, волосы его были заплетены в мелкие дреды до плеч. Голову его украшала красная бандана. Рауль представил нас друг другу. Тоби оказался хозяином этого «рекорд-лейбла». Среди сотрудников бытовал толи исторический факт, то ли не менее исторический вымысел о том, что в эту студию звукозаписи приехал записываться мистер Боб Марли, впервые оказавшись в Нью-Йорке. У Тоби имелась фотография в рамке, подписанная гуру растафарианства, но она была под стеклом, так что убедиться в подлинности автографа не было никакой возможности. Это была, пожалуй, единственная гордость Тоби и всего «рекорд-лейбла». Я не стал строить из себя звезду, и согласился со всем тем, что предлагали мне эти двое. Тоби был не из тех людей, которые откладывают важные дела в долгий ящик, поэтому он быстро отправил меня «за стекло» репетировать и записывать первые пробные треки. Звуковиком мне назначили глухого на одно ухо мистера Дженкенса, внешне непростительно напоминавшего крысу, носившего прямоугольные очки без оправы на переносице и совершенно невообразимую прическу афро-кудрей, вьющихся мелким бесом и стоящих огромной шапкой вокруг головы звуковика. Говорил он, естественно, громким гнусавым, визгливым голосом представителей семейства грызунов. «Прорвемся!» - подумал я, вспоминая, что все мои былые альтернативы благодаря совершенно наплевательскому ко мне и к себе отношению мисс Родригез пошли псу под хвост. Гнусавый голосок моего звуковика твердил в моих наушниках: «Раз, два, три… Поехали!», и я снова и снова начитывал фристайл на подготовленные мистером Дженкинсом биты. С того момента, как эти биты заиграли в моих наушниках, для меня перестал существовать окружающий мир. Все мои проблемы и переживания из глубины души поднялись и сложились в мозгу аккуратными строчками текста песни. Я ненавидел весь мир и каждого человека в отдельности, от чего тексты получались не на шутку жесткими, что совершенно было не характерно для моего обычно более романтичного творчества. На первом же треке я сорвался на мат, хотя честно пытался заменять нецензурную брань более приличными словами, от чего, естественно, смысл высказывания терялся. Мистер Дженкинс посоветовал мне оставить все в изначальном нецензурном варианте и обещал замиксовать самые хлесткие выражения. Я согласился, ведь первым правилом моего творчества было «никаких тачек-денег-сисек», а вторым «никакого мата». Мое настроение и мироощущения равнялось нулю. Я вышел из кабинки записи весь потный от напряга и нервов, с красным лицом и трясущимися руками, взяв получасовой перекур. По дороге в комнату отдыха, где работники пили пиво, играли в карты и смотрели кабельное, я встретил Рауля, который показал мне два поднятых вверх больших пальца и сказал, что договорился с Питером насчет выступления в «Madness». Я поблагодарил своего благодетеля. Рауль сказал, что не стоит, потому, как я еще не стал тем, кем так хочу быть. Я усмехнулся. Через час или около того приехал и сам Дорети. Как ни странно, он был один. Я думал, что где-то за кадками с пальмами прячется вездесущий Криззи, но Пит действительно был один. Он отвел меня в курилку на лестницу. Ей обычно никто не пользовался, все курили прямо в студии, но как место, где не было лишних «ушей» лестница подходила как нельзя лучше. Без предисловий он в лоб спросил меня, что-то в стиле: «Так ты все-таки согласился?». Я кивнул, не глядя ему в глаза: «У меня не было другого выбора…» - пожал плечами я, сплевывая на пол. Пит неодобрительно покачал головой. Потом он спросил, не связана ли внезапная перемена моего решения с тем, что произошло на кухне наркоманской квартиры. Я выразительно посмотрел на хозяина «Madness». Он вздохнул, ответив, что он пытался вразумить мою девушку, но это оказалось даже ему не под силу. Я покачал головой: «Пит, мне все равно сейчас, понятно!» - резко сказал я, пытаясь загнать подальше нахлынувшие воспоминания. Он кивнул. Мы помолчали. Он курил, руки были красные, как будто он шел по холодной улице без перчаток. Они не тряслись больше, зато он сам покачивался из стороны в сторону на своих высоких черных сапогах на платформах. Глаза его скрывали черные солнечные очки «police-style». Голову его украшала фуражка от Giorgio Armani, которую он носил немного на бок, от чего весь его вид представлялся немного шуточным и развязным. Он спросил, есть ли у меня с собой мои новые песни. Я достал из кармана «труб» сложенный в 4 раза листок А4 из принтера, на котором моим кривым почерком были написаны тексты. Мистер Дженкинс сжалился надо мной и разрешил мне все-таки записать кое-что. Питер мельком глянул текст. Он спросил, что это за дерьмо. Я удивленно уставился на него. Он снял очки, обнажая свои красные слезящиеся глаза. Его лицо выглядело совсем детским, словно у заплаканного маленького ребенка. «Это мои треки, вообще-то…» - пожал плечами я. Пит покачал головой, сказав, что это не мои песни, а песни Рауля. Дорети добавил, что Николь давала ему слушать мои демо, на которых была абсолютно другая музыка. Парень сказал, что если я с этим буду выступать, то непременно это будет последнее выступление в моей жизни, потому как я стану одним из многих. А вот с теми текстами, что были на демо, я мог бы стать единственным. Я пожал плечами: «Прости, Пит… Это бизнес…» - просто ответил я. Он одел свои очки, затушил носком ботинка сигарету и спросил, собираюсь ли я возвращаться домой. «Нет!» - ответил я. Пит кивнул, и, уходя, добавил что-то в стиле: «Я никому не скажу где ты, если хочешь…». Я кивнул. Дорети ушел, а я остался на лестнице один. Мне предстояло 5 дней великих работ в студии, а потом, в субботу должен был состояться мой дебют в качестве уже профессионального рэп-исполнителя в клубе «Madness».
Полетели дни в полной рабочей готовности, без сна с чашками крепчайшего кофе и сигаретами. Я смотрел на себя каждое утро, и понимал, что скоро я стану размером с тощего Криззи. Мистер Дженкинс оказался, в общем-то, не плохим малым и отличным звуковиком. Но меня по-прежнему ужасно раздражал его гнусавый голос. Так что большой дружбы с этим субъектом у меня не получилось. Питер больше не приезжал, да мне особо и не хотелось его видеть. Я с головой ушел в работу. Я внезапно понял, как мне не хватало моего творчества все это время. Я осознал, что если в один «прекрасный» день перестану вдруг писать тексты, то, скорее всего, умру, ведь это моя жизнь. Мы записали предварительный вариант диска. Я держал в руках эту болванку с записями, и внезапно меня посетили мысли о том, что может быть Криззи не такой уж и балабол, может быть, у меня все-таки получится стать музыкантом. Но я гнал эти мысли от себя, «чтобы не сглазить». Мистер Дженкинс пригласил Рауля послушать наше совместное творение. С первого до последнего трека улыбка не сходила с лица Рауля. На последнем аккорде он не выдержал и зааплодировал, сказав что-то в стиле: «Ведь можешь, когда хочешь!». Не то, чтобы я очень хотел петь этот «гневный рэп», у меня просто не было другого выхода… Все, что накипело в моей душе за время проживания в Нью-Йорке вылилось на бумагу – вот и получилось то, что получилось. Мое личное отношения к текстам в этом случае, как видно, не учитывалось, а главным было то, что «заказчик» остался доволен. Я загнал свою гордость подальше в анналы своей покореженной под колесами жизни души, и просто перестал об этом думать.
Все это время я жил в студии. Мистер Дженкинс и Рауль не выпускали меня даже пообедать вне стен «рекорд-лейбла». Всю еду мне приносили «на вынос» из ближайших ресторанчиков, преимущественно китайских. Я не люблю китайскую кухню, поэтому в полуголодном состоянии, ночуя на диване в коридоре, когда все другие работники отправлялись по домам на законный отдых, я спал, ел и работал, не отходя «от кассы». Моей жизнью на эту неделю стала студия Тоби. Сам же хозяин только раз или два зашел нас проверить. По их теплому рукопожатию с мистером Дженкинсом, я понял, что Тоби ему полностью доверяет. Я был в тайне этому рад, потому как Тоби мне не очень нравился. А его пронзительный взгляд черных раскосых глаз, казалось, просто выдирал твое сердце из груди на живую. Я не мог бы работать в такой обстановке, уж лучше вечно гнусавый мистер Дженкинс, тот хотя бы обладает хоть каким-то чувством юмора.
В пятницу я спал на синем прокуренном диване в коридоре, сложившись калачиком под каким-то сомнительной чистоты пледом. Внезапно я был разбужен громкими криками. Я проснулся и увидел Питера, который кричал и размахивал руками, явно пытаясь пробраться в студию. Его за плечи держал дюжий негр-охранник. Я всегда удивлялся, почему в такой бестолковой студии такие матерые охранники. Как выяснилось потом, «рекорд-лейблом» это место было постольку поскольку, истинное же ее предназначение было в качестве полулегальной базы для хранения крупных партий наркотиков. Криззи все шутила, что осталась бы там жить навсегда. Я бы ей пожелал того же самого. Я бы собственноручно сунул ее бестолковую голову в мешок, полный кокаина и потуже затянул шнурок.
Я потянулся, с интересом наблюдая над потугами мистера Дорети прорваться на «охраняемую территорию». Я подошел к спорящим. Дорети, увидев меня, закричал, что случилась катастрофа. Я, все еще сонный, попытался пошутить, сказав, что катастрофа случится, если я не выпью свою утреннюю чашку кофе. Питер снял свои солнечные очки и внимательно посмотрел на меня, сказав что-то в стиле: «Николь в больнице, Джимми, а ты тут шутки шутишь…». У меня потемнело в глазах. Краски вокруг померкли. Кажется, у меня закружилась голова. Кажется, охранник студии звукозаписи вовремя подхватил меня под руки, чтобы я не упал: «Что случилось?» - еле шевеля губами, спросил я, внимательно смотря в лицо Дорети. Я смотрел на его губы, понимая, что внезапно мой слух пропал, и я уже ничего не смогу услышать, кроме гулких ударов своего сердца, сошедшего на бег со своего обычного ритма. «Передоз…» - пронеслась мимолетная мысль у меня в голове, но губы Питера произнесли совсем другое слово: «Суицид…».
Меня погрузили в машину хозяина «Madness», и мы помчались в больницу. По дороге Пит рассказал мне, что произошло. Он говорил, что они всей компанией в ночь поехали к нему домой. Там все разбрелись по квартире, никому не было дела друг до друга. Питер был в комнате с Лолой и Энти Смитом, а Криззи пила «мартини» на кухне с Николь. Что послужило причиной такого поступка, он не мог сказать, но сказал лишь, что Криззи в истерике вбежал в комнату и заорал, что Николь закрылась в ванне и никого туда не пускает. Пит вызвал охрану, один из них выбил дверь и увидел мою девушку, лежащей в ванне, полной воды. Кровь сочилась на пол из свежего вертикального пореза на правой руке. Девушка была без сознания. Николь вытащили из ванны и вызвали «скорую». Это было этим утром.
Мне первый раз в жизни было страшно. Страшно настолько, что дыхание перехватило в груди, и я хватал ртом воздух, как золотая рыбка в аквариуме. Больница оказалась не так далеко от моей студии звукозаписи. Я был рад этому. Мне хотелось скорее услышать, что все хорошо, что Николь приходит в себя и все в таком роде. Мы бегом поднялись на третий этаж и притормозили только перед палатой. В этот момент как раз открылась заветная дверь – выходил главврач отделения. Мы хором спросили, как себя чувствует Николь. Врач сказал, что ей только что вкололи успокоительное, и она уснула. Следом за врачом из палаты вышла медсестра, приложив палец к губам, она показала нам, чтобы мы не шумели. Работники больницы удалились, оставляя нас в пустом коридоре. Мы присели на железные стулья, стоявшие около стен коридора. Минут пять мы сидели в молчании друг напротив друга. Питер жестами пригласил меня покурить. Я кивнул. Мы вышли на лестницу, где для курящих работников больницы заботливо были поставлены специальные урны для окурков. На Дорети не было лица. Он был бледен, очки прикрывали его глаза, но я готов был поспорить, что они были красные от недосыпа и слез. Руки у него тряслись. Сделав пару затяжек, он сорвался. Как-то по-детски всхлипнув, он с силой ударил кулаком в стену, потом развернулся и пошел к палате. Я был в растерянности. Естественно, во всем была только моя вина, потому как я поставил свое эго выше «семейных ценностей». «Я чертов истерик!» - заключил я. Вместо того, чтобы поговорить с Николь и попытаться решить все проблемы, я умудрился нажить себе еще. Докурив, я вернулся к палате. Около часа мы просидели в полном молчании друг напротив друга в одной позе и смотря в одну точку. В больнице приходит гнетущее чувство обреченности и безысходности. Запах лекарств и шарканье ног персонала в мягких тапочках нагоняют мысли о самоубийстве. Мне не стоило оставлять Николь одну среди этих испорченных людей. Даже Питер, не смотря на мое более или менее сносное к нему отношение, был конченым наркоманом. Я посмотрел на него. Он сидел, направив свой взгляд из-под солнечных черных очков в пол, нервно крутя между пальцами левой руки зажигалку. Он отстукивал ногой в кожаном ботинке на платформе какой-то безумный ритм. На его бледном лице проступили скулы. Ему тоже было страшно, ведь он так же, как и я любил мисс Родригез. Через час мы услышали громкие шаги в начале коридора. По мере их приближения, я понял, кто явился нарушить нашу «идиллию». Естественно, Криззи. Естественно, с огромным букетом красных роз. Только вот неестественно поздно. Он был в черном пальто нараспашку, в серой короткой майке и черных скинни-джинсах, ноги обуты в «ботинки Кортни». «Ну, что там? Какого черта вы тут сидите?» - увидев нас, завопил вновь прибывший, нарушая тишину нашего печального пространства. Питер приложил палец к губам, пытаясь заставить Криззи замолчать, но это не помогло. Только пуля в лоб могла заставить его замолчать. Он с усмешкой ставился на меня: «Как твое творчество, милый? Успел записать что-то стоящее?» - «Пошла ты!» - зло ответил я, услышав в его словах явный сарказм. Криззи закатил глаза к потолку. «И вообще, где ты была? Это же твоя вина!» - взвинтился я, вставая со стула и подходя к ней. «На работе…» - спокойно ответил наш сожитель. Я задохнулся от возмущения: «Николь считает тебя лучшим другом, а ты поехал на работу вместо того, чтобы быть с ней рядом!» - взъелся на него я. «Это очень хорошая платная клиника, Джимми. А я деньги, увы, не рисую…» - глядя мне в глаза, парировала Криззи. Питер выразительно вздохнул. Мы с Криззи, не глядя друг на друга, разошлись по разным углам. Я сел обратно на стул, а Криззи ушел. Через 5 минут он вернулся с главврачом, который открыл нам дверь в палату моей девушки. Проходя мимо меня, Криззи вскользь заметил: «Вот, что делают деньги, Джимми, которые я зарабатываю…» - делая акцент на слове «я». Я готов был удушить его голыми руками.
Николь лежала на кровати в светло-голубой больничной пижаме. Из вены на ее руке торчала капельница. Она мирно спала. Ее руки были перебинтованы. Кровь просачивалась сквозь стерильно белые бинты, окрашивая их кошмарными багровыми разводами. Врач позвал мою девушку по имени. Мы затаили дыхание, не в силах пошевелиться. Лицо Николь было бледное и изможденное. Она открыла глаза, оглядывая комнату и останавливая свой еще сонный взгляд на нас, столпившихся у двери. «Джимми, ты пришел…» - с трудом проговорила моя девушка, слабо улыбнувшись. Я подошел к кровати. Николь протянула мне руку. Я взял ее холодную искалеченную ручку в свою. На глаза навернулись слезы. «Прости…» - неслышно, одними губами вымолвил я. В горле запершило, я вытер глаза рукавом куртки. Главврач вышел из палаты. Я повернулся к Питеру и Криззи: «Ребят, пошли вон!» - просто сказал я. Криззи уставилась на меня с удивлением, а Пит кивнул и под руку вывел сопротивляющегося парня из палаты. Криззи еще кричал что-то за дверью, но меня это мало интересовало. Я смотрел на свою девушку. Даже в таком состоянии она была прекрасна. «Я приехал, как только смог…» - сказал я. Она кивнула. Я сел на стул у кровати, продолжая держать ее за руку. «Как ты?» - задал я, наверное, идиотский вопрос. Она улыбнулась уголками губ и поблагодарила меня за то, что я пришел. Девушка сказала, что не надеялась еще увидеть меня. Горячие соленые слезы текли по моим щекам. Николь сказала, что когда не увидела моих вещей в квартире, то потеряла всякую надежду. Я целовал ее руку, и мои слезы капали на ее кровать. Я вытирал их рукавом куртки. Она спросила меня, о том, что с нами происходит, почему все не может быть как прежде. Николь говорила, что в Детройте все было так просто и легко, что жизнь казалась такой счастливой, а теперь, в городе «мечт и желаний» ей постоянно хочется умереть. «Ты поэтому порезала вены?» - внутренне содрогаясь от формулировки вопроса, обратился к ней я. Она покачала головой. Я увидел на ее щеках слезы. Я наклонился к ней, целуя девушку в щеку. Она улыбнулась, а потом ответила на мой вопрос. Она сказала, что пыталась покончить жизнь самоубийством из-за меня. Она думала, что больше никогда не увидит меня. Она думала, что я уехал в Детройт без нее. Я протянул руку к ее голове, погладил мягкие и шелковистые волосы. «Я согласился на предложение Рауля, прости…» - просто сказал я. Николь внимательно посмотрела на меня и сказала, что это мой личный выбор, и что я должен поступать так, как велит мне сердце, но либо у меня его не было, либо оно дало обед молчания ввиду своих религиозных убеждений. Я сказал, что буду выступать на выходных в «Madness». Николь сказала, что к выходным уже будет в форме. Я запротестовал, что ей нужно отдохнуть. Но она была непреклонна в своем решении поддержать меня на предстоящем концерте. В тайне, я был счастлив, что она придет, ведь когда я вижу ее, моя социофобия немного отступает, давая мне возможность расслабиться перед публикой. Главврач не разрешил мне ночевать в больнице и отправил меня вместе с Криззи и Питером домой. Я решил не ехать на студию, а вернуться в наркоманскую квартиру. Питер поехал к себе в пентхаус, обещав забрать нас завтра утром и отвезти в больницу. В квартире без мисс Родригез было как-то пусто. Мы с Криззи были похожи только в одном: Николь была светом в окошке для нас обоих, поэтому ее временное отсутствие в нашей жизни ненадолго сблизило нас. Мы сидели на кухне и пили черный кофе. Мне остро необходимо было с кем-то поговорить. Криззи был единственной подходящей кандидатурой. «Я принял предложение Рауля…» - сказал я, нарушая тишину кухни. Криззи, до этого безразлично разглядывающий свои ногти на руках, посмотрел мне в глаза: «И?» - переспросил он. «Я пишу альбом, а на выходных у меня будет концерт…» - «Я знал, что ты не подведешь…» - усмехнулся Криззи. «Как ты считаешь, …» - начал я, но он меня перебил: «Ты все правильно сделал! Рауль хороший человек, даром, что драгдиллер. Он реально может тебе помочь…» - пожал плечами Криззи: «Но вот на счет Николь ты поступил подло!» - высказалась Криззи. «Почему?» - поинтересовался я. «Потому что ты витаешь в облаках и не видишь реальных проблем перед своим эгоистичным носом, милый… Но это придет с возрастом… Или с жизненным опытом…» - покачала головой она: «Тебе не стоило сбегать из дома, как 14летний подросток… Проблемы требуют решений…» - сказал он. Я вздохнул, прикуривая очередную сигарету. Он ухмыльнулся: «И хвататься за пачку сигарет в трудные минуты жизни, есть признак слабости и неспособности самостоятельно принимать решения…». Нет, ближе мы все-таки не стали. Я затушил сигарету в пепельнице и вышел из кухни. Не раздеваясь, я лег на диван и уснул. Засыпая, я подумал о том, что Рауль, скорее всего, меня когда-нибудь убьет…
В нашу жизнь пришла долгожданная суббота, которая принесла с собой надежду на то, что все наладится. Концерт обещал быть незабываемым. Рауль, как тренер своих спортсменов, готовил меня к предстоящему выступлению. Нет, он так и не убил меня, а всего лишь улыбнулся своей белоснежной улыбкой и сказал, что-то в стиле: «Женщины…». Я был несказанно благодарен своему благодетелю за понимание. Я совершенно не представлял, куда бы я пошел, и чтобы делал бы без Рауля. Этот двухметровый негр прочно занял какую-то нишу в моем сердце, и, не смотря на наши с ним периодические разногласия, так и остался в ней навсегда. За день перед концертом Николь выписали из больницы. Она была еще слаба, но хотя бы здоровый румянец озарил ее прекрасное лицо. Мы старались не вспоминать то, что произошло, переводя разговоры с неприятной темы на другие. Криззи, как ни странно, тоже не вспоминал это происшествие, продолжая себя вести, как ни в чем не бывало. По словам Николь, он постоянно пропадал на съемках и показах своего модельного агентства, не часто появляясь в больнице. Я усиленно репетировал концертную программу, но после того, как мы с Николь помирились, мне было достаточно сложно читать «жесткий гэнгста-рэп», как называл мое спонтанное и депрессивное творчество Рауль. Мистер Дженкинс подбадривал меня, а я старался показать себя с лучшей стороны, как бы неприятно это для меня не было. «Сначала стань звездой, а потом понты кидай…» - всегда говорила Криззи и была права. И, не смотря на мою колоссальную подготовку, суббота все равно свалилась, как снег на голову, совершенно не оставляя мне выбора. Как всегда бодрый Криззи на кухне с чашкой крепкого черного кофе без сахара и сонная, в домашнем халате Николь, встретили меня пасмурным субботним туманным утром. Возможно, меня разбудила их громкая болтовня, но скорее всего это все-таки был запах жареных блинчиков. «Кто-то умер?» - спросил я, возникая на пороге кухни в одних трусах. Никки и Криззи удивленно уставились на меня. «В этой квартире запах еды что-то новенькое…» - покачал головой я. «Не ерничай, Джимми, а то останешься без завтрака…» - усмехнулся Криззи: « «Спасибо» я от тебя и не жду, ну хоть «пожалуйста» скажи… Между прочим для тебя стараюсь! Нашему герою дня необходим плотный завтрак…» - сказала блондинка, накрывая на стол. Я уже говорил про мужчину и желудок… Как видно, я начал свое утро с «той ноги», поэтому и весь день обещал оправдать мои самые смелые ожидания. После завтрака Криззи утащила нас с Николь по магазинам. Она счастливо улыбалась каждой купленной шмотке. Николь была все еще слаба, поэтому через час нашего похода, мы поймали ей такси и отправили домой, отсыпаться и набираться сил перед важным вечером. Я хотел показаться перед своими будущими поклонниками в лучшем свете. «Самый лучший свет, это свет прожекторов, мой дорогой…» - усмехнулась Криззи, напевая себе под нос песенку: «They only want you when you’re 17, when you’re 21 you aren’t fun5». Моя безумная идея состояла в том, чтобы хотя бы внешне не походить на этих современных хип-хоп клоунов, раз уж мне пришлось прогнуться в плане музыки. Я знал, что Рауль ждет от меня широких штанов, «голды» на шее до пупка и кепки козырьком назад. Но если он заставил меня наступить на горло своим принципам в плане творчества, то ему не заставить меня носить то, что мне не хочется. Я не хотел на этом концерте выглядеть «рэпером», я хотел, чтобы на меня не смотрели, но слушали. Я хотел быть не певцом, а поэтом. В витрине одного из магазинов Криззи внезапно что-то занятное увидела и, взяв меня за руку, потянула внутрь. Его рука в моей руке была такая маленькая и холодная. Я с удивлением оглядел магазин. Манекены мужчин были одеты в костюмы. «Но я в жизни не носил костюмы…» - запротестовал я, ловя на себе хитрый взгляд карих глаз моего спутника. «Ну, ты же хочешь «не быть, как все», по-моему, это отличный повод для костюма…» - ухмыльнулась она. К нам подбежала худенькая рыжеволосая продавщица, начала снимать с меня мерки, что-то щебетать с Криззи на одном девчачьем языке про размеры, замеры и объемы. Меня отвели в примерочную и через пять минут принесли 4 варианта костюмов: черный, белый, синий и бежевый. Я в ужасе смотрел на эти «произведения искусства», но Криззи подтолкнула меня в кабинку, зашторивая ее за собой. Она подошла ко мне близко-близко, ее глаза цвета мокрой корицы своим пронзительным взглядом впились в меня. Она провела рукой по моей щеке вниз, по шее. От прикосновений ее холодной руки по всему моему телу прошла дрожь. Она провела рукой по моей груди. На секунду в мысли в моей голове спутались. Я шумно выдохнул. Она улыбнулась. Потом быстро прижала меня к стене примерочной кабинки, обхватив меня за талию двумя руками, и стащила с меня мой черный старенький пуловер. Руки ее оказались на удивление сильными, я практически не мог ей сопротивляться. «Complements to hood…»7 - усмехнулся наш сожитель: «До модельного бизнеса, я зарабатывал АРМ-реслингом… Приходишь в клуб, находишь какого-нибудь парня и предлагаешь ему побороться. Он, естественно, соглашается. По всему клубу проходит слух о вашем споре, и вот, люди уже делают ставки… И твой соперник уже поставил на себя крупную сумму, которая в итоге окажется в конце вечера в моем кармане…» - говорила Криззи, обряжая меня в предоставленные персоналом магазина костюмы. Белый был широк в плечах. «А про карьеру «девушки по вызову» ты когда задумалась?» - переспросил я ее. Она фыркнула: «Неотесанный мужлан, ты, Джимми Родео…» - усмехнулась она: «А я буду причислена к лику святых за мои мучения с тобой…». «Не обольщайся! Тебя туда даже на порог не пустят…» - парировал я. «Не очень-то и хотелось…» - пожал плечами блондин. Брюки от черного костюма прекрасно сидели на мне, но вот пиджак в рукавах был слегка коротковат. «Куда обедать пойдем?» - спросил меня Криззи: «Снова пригласишь меня жрать бургеры?» - усмехнулся наш сожитель. «А тебе-то что, они все равно в твоем желудке надолго не задерживаются…» - парировал я ее колкости. «Знаешь, если мужчина приглашает на свидание жрать бургеры, то стоит задуматься о его психическом здоровье…» - засмеялась Криззи. «Кто-то говорил о свидании?» - шутливо вскинул я брови. Она обняла меня за шею: «Милый, давай не будем расстраивать эту милую продавщицу, ведь она решила, что мы прекрасная пара молодоженов…» - потерся щекой о мою щеку парень. Внезапно я понял, что я хочу. Это был вовсе не костюм. Я как будто воочию увидел себя на сцене и понял, что мне надо. «Криззи, принеси черную рубашку…» - попросил ее я. Она удивленно вскинула бровь, но послушно принесла мне то, что я просил. Я зашторил кабинку, не пуская туда посторонних. Черная рубашка села на меня, как влитая. Я заправил ее в черные брюки от костюма. Криззи отогнула шторку, протягивая мне черный аккуратный фирменный ремень. Я взглянул на себя и понял, что так должен выглядеть человек, который пишет такие стихи, как я. Я вышел из кабинки. Криззи восхищенно посмотрел на меня: «Вот это да!» - присвистнула она. Я переоделся в старые вещи, мы оплатили покупку, и направились на поиски обуви. Купив черные классические ботинки, мы отправились обедать в итальянский ресторан. Криззи пил черный кофе и ел салат из свежих овощей, а я уплетал итальянскую пасту за обе щеки. Никогда не думал, что обычные макароны могут быть такими вкусными… Хотя, скорее всего это потому, что я питаюсь либо фаст-фудом, либо замороженными продуктами…
Мы вернулись домой часов в 5 вечера. Дверь в комнату была закрыта, оттуда доносилась музыка, смех и голоса. Я приоткрыл ее и заглянул в комнату. На нашем диване лежала Николь с пачкой чипсов и бутылкой колы в руках, напротив нее на полу сидел Лексус и раскатывал дорожки кокаина на журнале мод. Николь помахала мне рукой. Лексус даже не посмотрел в мою сторону, занятый своим делом. Я удивленно воззрился на неожиданного гостя. Криззи уже разделась и сидела на кухне с чашкой кофе. Я сел с ней рядом: «Какого, блин, черта этот юродивый забыл в нашей квартире?» - спросил я ее. Она пожала плечами. Через минуту на кухне появилась мисс Родригез, с вопросом о том, что мы в одиночестве на кухне сидим. «Потому что я не хочу иметь никаких дел с этим вот…» - зло ответил я. Лексус был одним из немногочисленных людей клуба, который меня раздражал. Его вечная брутальная загадочность давала мне повод думать о том, что ему просто нечего сказать этому миру. «И вообще, какого черта он тут делает?» - внезапно поддержала меня Криззи. Николь пожала плечами, сетуя на то, что мы с Криззи оставили ее одну, и она решила найти себе компанию. «Кокаинового наркомана…» - поддакнул я, выходя из себя: «Прежде чем гостей приглашать, дорогая, вспомни о том, что ты тут не одна живешь!». Криззи внимательно посмотрела на меня. Николь завопила, что я вообще тут не появляюсь, что я постоянно зависаю на студии и совсем не посвящаю ей времени, и что она же не спрашивает с кем я там, и чем я занимаюсь. «С мистером Дженкинсом…» - внезапно встряла в нашу перепалку Криззи: «И поверь, милая, он чудовищно несимпатичный человек…» - сказала она, обнимая Николь за плечи и целуя ее в щеку. Моя девушка улыбнулась своему другу и вышла из кухни. «Ты мой должник!» - кивнул Криззи мне. «Заметано!» - ответил я: «И, кстати, откуда ты знаешь мистера Дженкинса?» - удивленно спросил я. «А ты думаешь, ты один «звезда рэпа»?» - засмеялся наш сожитель. «Ты тоже писался на студии Тоби?» - уставился я на него, не веря своим ушам. «Это было давно и не правда… И вообще, я хочу кокаина…» - отмахнулся Криззи, вставая из-за стола и выходя из кухни. В 8 за мной заехал Рауль и отвез на генеральную репетицию в студию. Он как-то странно покосился в сторону пакетов с моим «костюмом», но ничего не сказал. Двухметровый негр пожелал мне удачи и запер меня в студии с мистером Дженкинсом, который дал мне парочку очевидных и от этого бесполезных советов, и мы преступили к репетиции. К 10 вечера я был, как выжитый лимон, и даже черный «американо» был мне не помощник. Мистер Дженкинс сжалился надо мной и довез до своего дома, чтобы я принял душ и поужинал. У него оказалась очень приятная жена и двое маленьких детишек. Я был удивлен, как такой неприятный внешне человек, притянул к себе столь милых людей. Видимо, по принципу противоположностей. Женщина накормила меня куриными крылышками в медовом соусе и жареными бобами в томатном. К 12 я уже почти не мог стоять на ногах от плотного ужина. Но сходив в душ, я моментально почувствовал себя лучше. Не без помощи хозяина квартиры и его жены, я облачился в свой новый образ. Мистер Дженкенс предупредил меня, что Рауль, скорее всего, оторвет мне голову, но, по крайней мере, без участия его самого, потому как он обещает молчать. Я понял, что доброе и вечное все-таки не чуждо этому черствому с виду человеку. Я практически полюбил его в тот вечер. К часу мы были уже в клубе. Я, чтобы не попадаться на глаза моему благодетелю, сразу ретировался за сцену готовиться к выступлению. В 1.30 в гримерке нарисовалась Криззи, пожелав мне удачи, она поцеловала меня в губы, оставляя на них яркий след своей алой помады. «Я когда-нибудь точно тебя убью…» - пообещал я ей на ухо, обнимая за талию: «Непременно…» - засмеялся он и вышел вон. В 2, после того, как сумасшедший диджей клуба «Madness» объявил о том, что «прямиком из Детройта к нам явился чудо-рэппер, гроза Нью-Йоркских гэнгста - Джимми Родео…» - я вышел на сцену. Толпа аплодировала и свистела. Я снова столкнулся лицом к лицу с моей фатальной социофобией. Руки и подмышки моментально вспотели. Боже, храни черные рубашки! Но я знал, что где-то в зале стоит Николь и ждет от меня геройства. И я буду для нее супер-героем, потому как у меня нет другого выбора. Родился мужиком, соответствуй – было моей жизненной позицией. Я взял себя в руки, хотя это было ужасно сложно. Микрофон в моей руке перестал ходить ходуном. Заиграл бит, и я на память начал читать тексты, которые мы репетировали с мистером Дженкинсом в течение этой недели. Я старался вести себя на сцене, как король, но почему-то получалось не очень убедительно. Я был загнан в угол. Мне хотелось повалиться сквозь землю, потому как тысячи глаз следили за каждым моим движением. А самое страшное было в том, что я совсем не чувствовал, то, что читал. Я знал, что публика не потерпит подлога, почувствует абсолютную нереальность моей лирики и уйдет не простившись. То ли я действительно талантливый рэпер, то ли к тому времени, как я начал свое выступление публика моя уже умудрилась так надраться, что и не видела разницы вовсе, но помидорами меня никто так и не закидал, наоборот, аплодировали очень даже живо и искренне. И даже мой своеобразный костюм никого не поверг в шок. Выступление длилось полчаса. Потом был десятиминутный перерыв. Я вышел за кулисы выпить стакан воды. Ничего крепче мой организм, пораженный боязнью людей, не воспринимал. Там и поймал меня Рауль, отчитав за прикид. Но внезапно откуда-то появился мистер Дженкинс и увел его. «Держишься?» - спросила меня Криззи, подходя ко мне вплотную и обнимая меня за шею. «Если так называется состояние между инфарктом и самоубийством, то да, держусь…» - невесело пошутил я. Криззи тыльной стороной ладони вытерла пот с моего лба: «Ты – молодец, Джимми! И ты это знаешь…» - она вернулась на танцпол. Я вышел в туалет. Около его дверей я встретил Николь. Она удивленно уставилась на меня, как будто видела впервые, поинтересовавшись, что со мной случилось. Я пожал плечами, ответив, что решил показать себя публике с другой стороны. Николь ответила, что она имеет в виду музыку, а не шмотки. «Что-то не так?» - с нажимом спросил я девушку. Она нервно засмеялась, но мне почему-то было совсем не весело. Она спросила, как давно я продался. Я недоуменно смотрел на свою девушку и совершенно не понимал, к чему она клонит. «Я же ведь сказал тебе в больнице, что я работаю на Рауля, и ты была рада, кажется…» - пожал плечами я. Она покачала головой, ответив, что была уверена в том, что мне удалось уговорить Рауля спонсировать мое творчество, а не эту попсу. «Но это же все равно мое творчество…» - попытался оправдаться я. Николь закатила глаза, спросив, не болею ли я часом, и где я в этом бреде творчество увидел. Я вздохнул, понимая, что она права. Но это понимание совершенно не умаляло моих потуг быть хоть каким-никаким музыкантом и хотя бы приносить какую-то пользу нашей семье. Николь разозлилась, как всегда, истолковав мои слова не так. Она сказала, что ее достало то, что я постоянно во всем обвиняю ее. Она сказала, что семьи никакой и нет, и что если я буду вести себя, как хип-хоп клоуны из телика, то рискую вообще остаться один. С этими словами она ушла. Я с ужасом пытался переварить ее слова, осознать их и докопаться до сакрального смысла. Рауль нашел меня в совершенно непрезентабельном состоянии у бара с бутылкой виски. Он сказал, что если я провалю это выступление, то вся моя карьера пойдет псу под хвост. Я согласно кивнул. И он добавил, что если я не выйду сейчас на сцену, то мне придется отрабатывать те деньги, которые он вложил в аренду студии, стоя на холодной и грязной улице и продавая наркотики. «Творчество не может быть ограничено рамками…» - усмехнулся я: «Не может…» - похлопал я его по плечу, и начал пробиваться на сцену, через толпу на танцполе. Я запрыгнул на подиум, взял из рук диджея микрофон и начал читать то, что хотел сам. То, что я действительно чувствую, то, чего ждала от меня мисс Родригез все это время. Я пел про поломанные жизненные принципы; про любовь, которая загоняет тебя в рамки; про социум, который чаще всего просто не достоин твоего существования в нем; про друзей, которые не убивают, но делают тебя сильнее. Я видел, как глаза моей публики наполняются смыслом, так, как в баре бокалы наполняются вином. Я видел, что людям не все равно на мою музыку, и что им нравится то, что я делаю. Никто не танцевал, все слушали. Они видели перед собой высокого блондина в черном, словам которого можно было верить, потому, как они шли от сердца и были искренни. Я понял, что мне даже не нужно репетировать, чтобы читать то, что я действительно чувствую. Музыка закончилась, потому, как Рауль выскочил на сцену, но я успел и без музыки допеть последнюю песню. Рауль пригласил меня выйти с ним за кулисы. На танцполе снова заиграла клубная музыка, аплодисменты и крики «браво» и «бис» прекратились. Рауль повернулся ко мне лицом и сказал, что я уволен. Я засмеялся. Мне было все равно. Я физически больше не мог прогибаться под всех. Я устал. Мне нужно было самовыражение. Я пошел на выход из клуба, но внезапно кто-то в толпе схватил меня за рукав. Я обернулся и увидел Питера Дорети, мы вместе вышли на улицу. Он сказал, что я молодец. Он сказал, что это было здорово, что он наконец-то увидел на сцене меня настоящего, такого же, какой я в жизни. «А толку-то… Меня уволили…» - пожал плечами я. Питер усмехнулся, сказав, что меня слушали с таким ажиотажем, что, пожалуй, он на свой страх и риск, разрешит мне провести еще парочку концертов в его клубе. Я не поверил своим ушам: «Ты серьезно?». Он ответил, что, почему бы и нет, раз публике нравиться. Тем более, давно пора было разнообразить ночную жизнь «Madness». Ссора с Раулем как-то сразу отошла на второй план. Я не мог больше находиться в клубе, поэтому Пит быстро вызвал мне такси, и оно отвезло меня, с все еще трясущимися от нервов после выступления руками, в наркоманскую квартиру. Добравшись до дивана, я упал на него ничком и уснул сном младенца. За ночь я успокоился, и все мои переживания куда-то улетучились.
Но на утро они свалились на меня лавиной страха перед неизвестностью. Мне предстояло ехать на студию и забрать у них свои демо записи, которые мы с мистером Дженкинсом успели свести за это время. Мне не хотелось видеть Рауля. Перспектива закончить свое существование на улице драг-диллером мне совершенно не нравилась. Я вышел на кухню, там, на надувной кровати спал Криззи. Я заварил себе кофе. Унюхав запах «божественного напитка», мой сожитель проснулся, и, зевая, присел за стол. Он отпил из моей дымящейся кружки глоток «американо» и закурил: «Ну, и зачем я тебе понадобился?» - сонно ухмыльнулся он. «Я не знаю, что мне делать…» - честно признался я. Она кивнула: «Понимаю… Я тоже каждое утро мучаюсь этим – то ли выпить, то ли «дорогу»8 раскатать…» - пошутила она. «Вот не смешно ни разу…» - серьезно покачал головой я. Она тоже внезапно стала серьезной: «Ну и что вчера такого произошло, что заставило всемогущего Джимми Родео усомниться в своей гениальности и уникальности? По-моему, все прошло отлично! Концерт оказался предсказуемо успешным…» - продолжила она. Я скептически посмотрел на него: «Рауль меня уволил…» - сказал я. «Не велика потеря, милый… Держаться за своего первого драгдиллера, все равно, что держаться за свою первую девушку – глупо и бессмысленно… Тем более, что ты его не по прямому назначению использовал…» - пожал плечами наш сожитель. Я скривился. «Тем более, Питер ведь исправил плачевную ситуацию…» - добавила она. «Чужую беду…» - поддакнул я. «Я серьезно, милый… Не тебе надо об этом все запариваться…» - скривилась Криззи: «А Рауль парень отходчивый, я его хорошо знаю… Или ты правда веришь в байку о том, что он тебя по миру с боксом9 травы пустит?» - засмеялась блондинка. Я удивленно вскинул одну бровь: «А ты откуда знаешь?». «Знаешь, сколько раз он мне обещал такую участь…» - улыбнулся он. «А тебе-то за что?» - просто для поддержания беседы спросил я. «Я искренне верю в то, что если ты не платишь за наркотики, которые употребляешь, то ты не наркоман…» - засмеялась она. «Мне надо забрать мои демо из студии Тоби…» - сказал я. «Ну, и чего мы тогда сидим? Поехали!» - поднялась со стула Криззи, подгоняя меня к решительным действиям. «Ты со мной поедешь?» - удивился я. «Как я могу бросить тебя в трудную минуту, милый…» - усмехнулся парень, отправляясь в комнату к своему чудовищному коричневому чемодану на поиски одежды. Она облачилась в черные джинсы, серый вязаный свитер с широкими рукавами и черное пальто. Я оделся в старые джинсы и серый балахон, и, накинув сверху куртку, вышел вслед за ней из квартиры. Мы на такси доехали до студии звукозаписи. Охранники на входе преградили нам путь, но узнав меня, пропустили внутрь. Криззи прямиком направилась в кабинет Тоби. Тоби сидел на крутящемся офисном стуле, положив ноги на стол, и разговаривал по телефону. Мы зашли в кабинет, он моментально убрал ноги со стола и положил трубку. «Криззи Ван?» - удивленно спросил он, увидев мою спутницу: «Чем обязан такой чести?» - это было добавлено с легкой долей неприязни в голосе. «Ты не мне, Смайл, обязан, а этому вот парню…» - указал он рукой на меня: «Если он прославится, то и вся твоя контора вместе с ним…» - веско сказала Криззи. «А тебе-то что? Твой парень что ли?» - усмехнулся Тоби. «Муж…» - ответила Криззи. Тоби уставился на меня, как будто в первый раз видел: «Поздравляю…» - сдавленно проговорил он. «Спасибо, Смайл… А в качестве свадебного подарка не хочешь ли ты презентовать нам демо Джимми, которое он записал с Робертом?» - с нажимом спросил блондин. Тоби уставился на нее во все глаза: «У тебя все дома, Белоснежка?» - «У меня-то все, а вот ты можешь кого-то и не досчитаться…» - пожала плечами девушка. Тоби запротестовал: «Все, что пишется на студии, в случае расторжения контракта, становится имуществом студии…» - «Я не против, но разве контракт был расторгнут? И был ли вообще этот контракт?» - усмехнулся мой сожитель. Тоби вздохнул и покачал головой: «Твоя взяла, Белоснежка, но Раулю это совсем не понравится…» - сдался негр. «А ты больше не заключай сделки «по-братски», тогда все по закону будет…» - пожала плечами Криззи: «Ближе к телу, дорогой… Нам нужно демо и шмотки Джимми…». Тоби провел нас в кабинет мистера Дженкинса. У него как раз была запись. За стеклом парень-мулат начитывал речетатив в микрофон. Тоби похлопал звуковика по плечу, тот обернулся, и, увидев Криззи, радостно улыбнулся: «Белоснежка! Сколько лет, сколько зим…» - клянусь своими платиновыми альбомами, но его голос в тот момент перестал быть таким уж противным. И стал «почти» нормальным. Я с удивлением смотрел, как Роберт Дженкинс по-отечески обнимает Криззи, и тот, так же искренне обнимает мистера Дженкинса. Беру свои слова обратно про хороших людей. Противоположности притягиваются только в физике. Через некоторое время, после бурных восторгов по поводу внезапной встречи, демо были отданы мне в вечное пользование. Мы покинули студию звукозаписи, и даже не нарвались на Рауля. Сев в такси, я облегченно вздохнул. Криззи улыбнулся: «Связи – наше все…» - усмехнулся он. «Ну, и откуда ты знаешь, как зовут мистера Дженкинса?» - с шутливой угрозой в голосе спросил я. «Ревнуешь? Перестань, он не в моем вкусе…» - развеселился мой спутник. «О, отнюдь… Благодаря тебе, у меня в тусовке будет репутация педика…» - поддержал его я. «Черный «пиар»10- тоже «пиар», милый…» - засмеялась Криззи: «А если серьезно, мы в свое время тусовались в одном клане…» - ответила Криззи. «С кем?» - засмеялся я: « С мистером Дженкинсом?» - я никак не мог представить этого неприятного субъекта «в клане». «И с ним и с Тоби-Смайлом…» - серьезно ответила Криззи: «Я ж не первый год в Нью-Йорке…» - усмешка пробежала по лицу блондина. «Не начинай…» - предупредил ее я. Она примирительно развела руками. Мы вернулись в квартиру. Николь там не было. Зато в подъезде нас ждал Питер Дорети. Присев на лестницу, он курил сигарету, пуская колечками дым в потолок. На нем была черная кепка с прямоугольным козырьком и черные солнечные очки. Он вообще чаще всего одевался в черное. Мы втроем прошли в квартиру. Питер сказал, что он приглашает меня сегодня вечером выступать в клубе. Я скромно заметил, что это тяжело - два дня подряд давать концерты. Питер засмеялся и положил передо мной на стол конверт. Я открыл его, внутри лежала тысяча долларов. Пит спросил, может ли это помочь мне изменить решение. «Уже изменило…» - улыбнулся я. Я вручил свои демо Питу, который пообещал сделать из некоторых треков ремиксы. Этим вечером я буду открывать вечеринку. Выступление в 12. Я вышел проводить хозяина «Madness». Я спросил его, не видел ли он мою девушку. Пит покачал головой: «Скорее всего, она с Энти…» - недовольно буркнул он и ушел. Мое настроение заметно испортилось. «С ней все будет хорошо…» - сказала Криззи: «По крайней мере, сейчас точно…».
Я ходил кругами по квартире, начитывая от руки записанные в тетради тексты. Криззи сидел на стуле в кухне, по-детски поджав под себя ноги, и курил сигарету, сбрасывая пепел в чашку. «Пит сказал, что положит меня в больницу…» - внезапно сказал он. Я удивленно уставился на блондина: «Ты серьезно?» - «Он говорит, что я вешу меньше, чем положено, и что если я не начну есть, то умру…» - ответила она. Но не было в ее голосе ни страха, ни какой бы то ни было заинтересованности в том, чтобы как-то исправить сложившуюся ситуацию. «По крайней мере, ты будешь красивым и худым трупом…» - пожал плечами я. Она засмеялась: «Это точно…». Конечно, она не умерла. Такие люди, как Криззи, только обещают сделать такой подарок этому миру. Такие люди, как Криззи еще всех нас переживут, тех, у кого нет ни анорексии, ни наркотической зависимости. Она внезапно стала серьезной: «А если я, правда, умру?» - спросила она: «Что меня ждет там?» - «Там…» - я показал пальцем вверх: «Тебя точно никто не ждет… А там…» - я перевел взгляд на пол: «Ты встретишь всех своих друзей… И меня…» - вздохнул я: «Продажные рэперы тоже попадают в Ад…». Криззи улыбнулась: «Слушай, а была бы такая религия, чтобы все-все грехи отпускались, и после смерти все попадали бы в Рай… Мне бы пошла белая туника и золотые сандалии… Я бы играла на арфе, и все было бы так легко…» - «Героиновый рай с кокаиновыми облаками…» - в тон ей, продолжил я. Она засмеялась: «Ты – богохульник, Джимми Родео, и сатанист…». «Мне есть, у кого поучиться…» - покачал головой я. Она снова замкнулась в себе, как будто засев в свою личную раковину. Я понял, что разговор окончен. Я вернулся к уничтожению своего времени до выступления путем сочинения новых песен. Я пытался заглушить мысли в своей голове, которые мало касались Криззи и ее анорексии, они касались Николь и ее отсутствия в квартире. Я волновался, потому, как ее темперамент мог сыграть злую шутку с нами обоими. Я сходил в магазин и купил еды. Криззи нажарила картошки и куриных крылышек. Я умял все за милую душу, в мыслях желая Криззи всех благ. В 10 я начал собираться в клуб. Криззи до последнего сидела на кухне и пила кофе. В 11 в дверь нашей квартиры позвонили. На пороге стоял неизвестный мужчина в кепке и солнечных очках. Он представился Джейком. Мужчина оказался водителем лимузина, который заказал сегодня для нас Питер. Я мечтал раньше в Детройте, как мы с Николь под руку выйдем из лимузина на мое публичное выступление, какая она будет прекрасная в ярко-красном платье, а я буду в костюме-тройке, и мы пойдем по алой ковровой дорожке вперед навстречу нашему успеху и счастью. Я, правда, прошел по красной ковровой дорожке, но в рэперских трубах и дутой куртке, под руку с Криззи, и я совершенно не имел понятия о том, где находилась Николь в тот момент. Пит встречал нас перед входом, радушно распахнув руки для дружеских объятий. На афише клуба красовалась моя грустная физиономия и с подписью: «Джимми Родео. Сегодня. Сейчас!». Я спросил его, к чему все эти церемонии, он лишь отмахнулся, ответив, что я теперь почетный звездный гость. Мне это польстило, но не слишком. Криззи подталкивала меня вперед. Рядом с ней я чувствовал себя немного лучше, по крайней мере, я опозорился бы не один. Но наш «выход в свет» прошел на ура. Криззи сопроводила меня до гримерки, и, пожелав удачи, скрылась в танцующей толпе. Толпа все так же сводила меня с ума, но я поборол свой страх, выйдя на сцену «как ни в чем не бывало». Диджей объявил меня, как «гениального рэпера современности». Я был польщен. Толпа аплодировала и свистела, приветствуя меня. Я улыбнулся, принял микрофон из рук диджея, и концерт начался. Я пытался среди гостей клуба разглядеть Николь, но их было так много, что мне не удалось. Я был немного рассеян, потому как мои мысли витали далеко от того, что я начитывал на публику. Я внезапно понял, что не помню, когда у меня в последний раз был секс и когда я последний раз целовал в губы свою девушку. От этих безумных мыслей у меня холодело в груди. Я понял, что чаще вижу Криззи, чем Николь, хотя первого я видеть хочу гораздо меньше.
Первое отделение моего выступления закончилось. Я ушел за сцену. Там меня поймал Питер, он одел свои черные очки на макушку и уставился на меня в упор. Я спросил, что ему нужно. Он ответил, что если я буду продолжать в таком духе, то он не разрешит мне больше выступать в «Madness». Я сразу понял, о чем он. Я честно ответил ему, что у меня в личной жизни не все в порядке, это и влияет на качество моего выступления. Пит усмехнулся, сказав, что Николь в клубе и очень сожалеет, что поругалась со мной вчера. Я скептически уставился на хозяина клуба, переспросив, не шутит ли он. Он не шутил. Я вздохнул, и пообещал Питеру исправиться в следующем отделении, поблагодарив его за внимание к моей музыке. Про себя же я подумал, что чертовски много развелось людей, которым есть дело до моих душевных переживаний. Уходя, Пит сказал, что сегодня в «Madness» заглянул его друг, который в Лондоне имеет собственный рекорд-лейбл. Я улыбнулся – Питер очень любил оставлять все самое важное на десерт. Я понял, что этот концерт был организован не просто так, а все ради того, чтобы друг Питера посмотрел на меня. От этих мыслей я впал почти что в депрессию. Потому как Пит был абсолютно прав насчет провальности первого отделения моего сегодняшнего концерта. Мне надо было исправиться на втором. Я решил выступить в начале по программе, которую мы с Криззи заготовили дома, а в конце фристайлом. Осознание того, что среди всей этой разномастной толпы людей сидит один человек, который может дать мне либо все, либо ничего, чертовски подстегнуло меня к творческой деятельности. Слова складывались в идеальные рифмы легко и быстро, мой язык не успевал за мыслями в голове. Я был на подъеме. Я танцевал, махал руками. Зал был в экстазе. Пот тек с меня градом, но я счастливо улыбался, стараясь заслужить это «все». Мой фристайл завершил концерт на позитивной ноте. Публика вопила, требуя продолжения, но я, кажется, сорвал голос, и ушел, поклонившись. В гримерке я пил минеральную воду прямо из горлышка бутылки. Открылась дверь, и вошел Пит вместе с каким-то высоким блондином. Блондин пожал мне руку и представился Джозефом МакГрегором. Он сказал, что стиль моего исполнения очень оригинален, и он с радостью готов предложить мне свои услуги в студии звукозаписи. Я удивленно переводил взгляд с него на Питера. Я переспросил, шутка ли это. Джозеф уверил меня, что времени на шутки у него нет. Он дал мне время подумать до завтрашнего вечера. Во вторник утром он улетал обратно в Лондон. Пит сказал мне, что такие предложения не делаются дважды, и что, если я хочу изгнать из своей жизни «дьявола», то самое время начать самому зарабатывать на жизнь. Я согласился с ним. Но мне необходимо было с кем-то посоветоваться, ведь мне придется все бросить в Нью-Йорке и переехать на время записи альбома в Англию. Мне нужен был кто-то, кто все понимает, кто может дать совет, кто… Этим кем-то оказался Криззи, который нашел меня в гримерке в подавленном состоянии, смотрящим в одну точку. «Милый, на тебе лица нет, что у тебя опять случилось?» - подбежал он ко мне, встревожено глядя мне в глаза. Я вздохнул: «Мне предложили записывать альбом в Лондоне…». Криззи удивленно уставилась на меня: «Да ты что? Это же здорово!» - радостно воскликнула она: «Но, я почему-то не вижу радости на твоем лице…». «Потому что я не знаю, что мне делать…» - честно признался я. Я сидел на столе, поставив одну ногу в кроссовке на стул, и отрешенно держал в руке полупустую бутылку минералки. Криззи присела рядом со мной, отбирая у меня бутылку. «Тебе стоит согласиться…» - убежденно сказал он. «У меня нет другого выхода, кажется…» - пожал плечами я. Криззи закатила глаза: «Можешь вернуться на работу охранником в магазин…» - ядовито сказала она. Я грустно улыбнулся: «Спасибо, утешил…». «Если серьезно, Джимми, у тебя действительно нет другого выхода… Ты, конечно, может сейчас проспать свою мечту стать звездой, но кто знает, подвернется ли еще один такой шанс…» - сказал блондин. Я понимал, что он прав: «Но как же Николь?» - спросил я. Криззи усмехнулась: «Куда она от тебя денется? «Вместе навсегда», как корабль назовешь, так он и поплывет или как там было? Может, она с тобой поедет… А если нет, в любом случае, расстояние укрепит ваши отношения…» - пожала плечами наша сожительница. «Спасибо, блин, успокоила…» - саркастически усмехнулся я. «Всегда пожалуйста, мистер готическая депрессия…» - улыбнулась она, обнимая меня за плечо. Она провела рукой по моей щеке и поцеловала меня в губы. Ее губы были очень холодные, но очень нежные. В этот момент дверь в гримерку открылась, и на пороге появилась Николь. Она была какая-то мрачная и грустная. Таким девушкам, как Николь не идет серьезное выражение лица. От этого у них появляются ранние морщины, которые делают их исключительную красоту уродливой. «Уродливая красота» - это когда Джаконде на картине пририсовывают ярко-красный прыщ на носу. Криззи быстренько ретировался, за спиной Николь помахав мне рукой. Она поздоровалась. Я тоже. Она сказала «прости». Я кивнул. Она поздравила меня с успешным выступлением. Я сказал, что Рауль меня уволил за вчерашнее. Она сказала, чтобы я не расстраивался, и что талантливый человек везде пробьется. Я улыбнулся. Она подошла ближе, дотронулась рукой до моей щеки и тихо прошептала, что любит меня. Я взял ее за руку и сказал, что мне предложили записываться в Лондоне. Она улыбнулась и сказала, что Пит ей уже все рассказал. Я посетовал, что мне не удалось сделать сюрприз. Она поцеловала меня в губы. Губы мисс Родригез были мягкие и теплые. Я чувствовал это давно забытый запах арахиса в сахаре. Мне захотелось прижать ее к стене и заняться с ней жаркой любовью, наплевав на все и на всех вокруг. Я сдержался. Мы решили вернуться домой и исполнить мое страстное желание в нормальной обстановке. Это было счастье. Любимая девушка в моей куртке, немного продрогшая, но счастливая, и я рядом, готовый на все ради нее. Мы ловили такси около клуба. Мы ушли, по-английски, не простившись. У всего клуба было полно других занятий, чем обращать внимание на внезапный уход одного модного рэпера и его подружки. Дома нас ждал горячий сладкий черный чай и теплый диван, который был только в нашем распоряжении. Криззи не пришел этой ночью. Я был благодарен ему за это, он умел иногда чудом не появляться там, где он не нужен был в данный момент. Он пришел только утром, точнее, приполз, потому, как приступ анорексии снова накрыл его с головой. Его натужно тошнило в туалете, но после бурного примирения с мисс Родригез у меня просто не было сил встать и помочь ему. Николь шептала мне, что я самый лучший, что я для нее герой. Внезапно я стал для нее «мистером совершенство», не смотря на то, что я не подписал контракт. Николь говорила, что я очень талантлив, что у меня большое будущее и что она будет со мной до конца. До какого конца, я не стал уточнять.
Когда я проснулся, Криззи уже спал. Но как-то странно так, ворочаясь во сне, как будто его что-то беспокоило. Я растолкал его: «Что с тобой?» - «Мне как-то не хорошо…» - честно признался наш сожитель. «Что болит?» - я присел рядом с ней на пол и обнял ее за худенькие плечи. «Желудок… Горит… Знаешь, как будто там какая-то желчь или что-то такое…» - через силу проговорила она. «Я отвезу тебя в больницу…» - сказал я ей. Она замахала руками: «Ты что, какая к черту больница… Они как кровь на анализ возьмут, так сразу в rehab меня упрячут…» - запротестовала она. «Мне плевать!» - веско сказал я, поднимая ее на ноги: «Если ты умрешь тут, будет еще хуже…» - сказал я. Я разбудил Николь, она посидела с резко побледневшим Криззи, пока я не сходил к соседям и не позвонил от них в «скорую». Новая сплетня для нашего кондоминиума – «Наркоманы снова вызывают «скорую»». Какие же все-таки мелочные и недалекие бывают люди…
В больнице Криззи сделали промывание желудка. Врач осмотрел ее и сказал, что это был всего лишь острый приступ гастрита, ничего катастрофического, но если он будет продолжать в том же духе, то рискует заработать куда больше неприятностей по здоровью. Я сидел в кабинете врача вместе с Криззи, к которому вновь вернулся ее обычный цвет лица. Она сидела на кушетке, обняв свои согнутые в коленях тощие ноги, и смотрела в потолок. Казалось, что врач говорит о ком-то постороннем, а совершенно не о нем. Я почувствовал внезапно себя ее отцом или старшим братом. Я почему-то беспокоился о человеке, который был мне более чем не приятен. Я почему-то чувствовал ответственность за нее. А самое ужасное было в том, что мне не было стыдно за это. Я принимал все происходящее, как должное, как будто этот странный блондин был частью моей жизни, причем, неотъемлемой. Я стал замечать с недавних пор, что я чувствую с ним какую-то пугающую душевную близость. Николь ждала нас в коридоре. Мы же с Криззи выслушивали наставления женщины в белом халате о том, что если Криззи не начнет нормально питаться, то рискует застрять в больнице надолго. Криззи, казалось, отсутствовала при этом разговоре, она как будто витала в облаках. Ее взгляд блуждал по белому в трещинках потолку больницы. «Криззи, ты можешь хоть выслушать то, что доктор говорит…» - прикрикнул на него я. Он вышел из ступора, удивленно посмотрев на меня. «А тебе-то что? Ты же меня ненавидишь!» - веско сказала она. Я задохнулся от возмущения и досады. Да, он был прав, и мне стоило бы с таким отношением бросить его дома на произвол судьбы, но я по какой-то не понятной мне самому причине проявил акт заботы и привез его в больницу. «Делай, что хочешь!» - сказал я и вышел из кабинета. Николь в коридоре не оказалось. Я присел на диван, гневно скрестив руки на груди. Я никак не мог понять, на кого я злился больше, на того, кто делал все для того, чтобы моя жизнь превратилась в ад на земле или на самого себя. Ведь я, во-первых, не мог ему противостоять, а во-вторых, мне было почему-то далеко не наплевать на того, кто так старательно превращал мою жизнь в катастрофу. Через некоторое время Криззи вышел из кабинета врача, в пижаме, подавленный и бледный. Он сел ко мне на колени, обняв руками за шею. Она уткнулась мне носом в щеку. Я чувствовал ее слабое дыхание на моей щеке. Я высвободил руку и погладил ее по голове: «Прости, я не знаю, почему все вот так…» - сказал я. «Ты меня прости, это все гребаный гастрит…» - грустно сказал Криззи. «Зачем тебе все это?» - спросил я: «Ведь ты итак красивая…». Она удивленно посмотрела мне в глаза. Ее взгляд в такие моменты был похож на тот, каким смотрят маленькие дети, проверяя взрослых на «правда» или «ложь». «Правда?» - спросила она. «Ну, конечно…» - уголками губ улыбнулся я. «Я так не думаю…» - тихо прошептала она мне на ухо. В коридоре больницы было пусто. Наверное, утром этого дня никто не болел. Пахло лекарствами, резиновыми одноразовыми перчатками, спиртом и еще много чем. Я не любил больницы. Криззи тоже. Он как-то съежился у меня на руках, и только тогда я понял, что врач был не так далек от истины, говоря про анорексию, как я думал. Мне казалось, что она весит гораздо больше. Но на моих руках она казалась совсем невесомой. «Ешь, пожалуйста…» - попросил ее я, нежно заправляя прядь ее волос за ухо. «Буду…» - пообещала она, улыбнувшись уголками губ. Внезапно дверь кабинета отворилась и вышла лечащий врач Криззи, сказав, что пару дней Криззи придется полежать в больнице во избежание новых приступов. Криззи грустно вздохнула: «А как же моя работа?» - спросила она. «Теперь моя очередь…» - ответил я. Она слезла с моих колен и пошла по коридору вслед за врачом. Я поплелся за ними следом в палату, куда определили нашего сожителя. Николь по-прежнему нигде не было. Я надеялся на ее поддержку, потому как шкала моего волнения за этого бестолкового блондина превысила все возможные лимиты. Я украдкой ущипнул себя за руку, проверяя, не снится ли мне весь этот театр абсурда. Но нет, это была реальность. « Я останусь с тобой…» - сказал я Криззи. Она лежала на кровати в больничной белой пижаме, подсоединенная к капельнице. «Еще чего…» - отмахнулась она: «Твое присутствие напоминает мне о моей досадной беспомощности…» - усмехнулась она. «Зато мы хотя бы можем нормально разговаривать…» - улыбнулся я. «Точно, ты даже не желаешь мне смерти…» - закатила глаза она: «Хотя у тебя была великолепная возможность обнаружить мой хладный труп…». «Нет уж, уволь… Не доставлю соседям такой радости лицезреть меня, с твоим хладным трупом в черном мешке для мусора через плечо… Они бы точно упекли меня за решетку…» - засмеялся я. «Согласна… Они итак слишком много знают…» - поддержала меня Криззи: «Блин, больно смеяться, черт…» - внезапно прервала нашу беседу она. «Отдыхай, я помолчу…» - вздохнул я, кладя голову на ее кровать. Она протянула руку и погладила меня по голове: «Спасибо, Джимми… Я твой должник…». Он закрыл глаза, его дыхание стало ровным, и он уснул. В палату тихо зашла медсестра и предложила мне пойти в кафе перекусить. Но мне не лез кусок в горло, потому как мне скорее хотелось накормить Криззи. Но я пошел пить кофе из автомата. Я не хотел уходить далеко, вдруг Криззи могло что-то понадобиться. Николь так и не появилась в этот день в больнице. Я остался ночевать в палате Криззи на свободной кушетке. Всю ночь я слушал ее прерывистое дыхание, ее стоны и всхлипы. Мне было стыдно за это, потому что казалось, что я вторгаюсь в ее личное пространство. Хотя, наверное, это ей должно было быть стыдно, что она без зазрения совести вторглась в мое. Я не смог нормально поспать в эту ночь. Больница это не то место, где ты можешь отдохнуть и расслабиться. Под утро меня растолкала медсестра, сказав, что меня ищет какая-то брюнетка в домашнем халате. Я вскочил с кровати и ринулся в коридор. На первом этаже больницы, около регистратуры стояла Николь в домашних плюшевых тапках и в домашнем халате, с красными, полными слез глазами, вся всклокоченная и на нервах. Я спросил у нее, что случилось. Она, пытаясь подавить в себе рыдания, сказала, что полчаса назад кто-то обстрелял окна нашей квартиры. Я в ужасе уставился на нее, не веря своим ушам. Страх парализовал все мое тело от кончиков пальцев ног до самой макушки. Слова застряли комком в моем горле. Николь повисла у меня на шее и разрыдалась. Я обнял ее, вдыхая аромат ее чудесных волос. Но даже он не способен был в этот момент успокоить меня. Но я понимал, что Николь еще хуже, ведь она-то при всем этом присутствовала. Я представлял, что пережила бедная девушка, поэтому взял себя в руки. Я помог мисс Родригез присесть на диван, принес ей чашку горячего кофе, попросил у дежурной медсестры плед, укрыл ее. Когда она немного успокоилась, то рассказала, как все было. Они с Лексусом сидели в квартире, смотрели модный показ по телевизору. Телевизор работал на полной громкости, поэтому они не услышали, как подъехала злополучная машина, зато они услышали зловещий рев двигателя после. Окна на первом этаже, где располагалась «наша наркоманская квартирка» представляли собой теперь пустые деревянные рамы. Лексус вовремя сориентировался, толкнув Николь на пол, поэтому никто не пострадал. Николь сказала, что Лексус остался в квартире до приезда полиции, а она, поймав такси, сразу поехала ко мне. У меня не было сил выяснять, зачем она вообще уехала из больницы, да еще и не предупредив меня. Тем более, сейчас это не имело вообще никакого смысла, в виду этого чудовищного происшествия. Я спросил девушку, кто это мог быть. Она уставилась на меня, как будто впервые увидела, ответив, что уж точно не ее друзья. Ее тон мне не понравился. Я поспорил, что мои «друзья» вряд ли тоже в этом замешаны, скорее уж враги, но если учесть тот малый срок, который мы живем в Нью-Йорке, их я нажить на свою голову пока не успел, к счастью. Николь пожала плечами, в кой веки раз за последнее время, соглашаясь со мной. Мы поднялись на лифте на третий этаж больницы, где располагались больничные палаты, и вошли в палату Криззи. Она уже не спала, смотрела в потолок и что-то тихо напевала, пока медсестра меняла ему капельницу. Николь подбежала к другу, целуя его в щеку и извиняясь за то, что вчера так спешно уехала, ссылаясь на срочные дела. Криззи улыбнулась, гладя девушку по щеке рукой: «Я тебя люблю… Все хорошо…» - сказал он. Мы рассказали нашему сожителю, что произошло. Он, не смотря на свое недомогание, воспринял эту новость спокойнее, чем мы все: «Вот я так и знал, что так будет. Гребаный торчок все-таки решил отомстить… Чертово ниггерское братство…» - вздохнула Криззи. Мы с Николь переглянулись: «Ты думаешь, это тот рэпер сделал?» - переспросил я, имея в виду того козла, которого я опустил на «баттле» в «Madness». «Ты уверена?» - спросил я. «Милый, такое ощущение, что не ты, а я из Детройта…» - закатила глаза она. Я согласно кивнул, понимая, что больше некому. «Принесите мне телефон и свалите на полчаса…» - распорядилась Криззи, присаживаясь на кровати. «Как твое самочувствие?» - запоздало поинтересовался я. «Лучше умереть от гастрита, чем под пулями…» - засмеялась Криззи, жестом показывая мне выйти. Я обнял Николь за плечо и повел ее вон из палаты. Медсестра принесла парню телефон, и тот позвонил Раулю. Рауль приехал за нами через 2 часа, довез нас до квартиры, там нас ожидала полиция. Рауль быстро перекинулся с ними парой фраз, и они уехали. Лексус тоже уехал. Мы остались втроем в «нехорошей» квартирке. Рауль внезапно засмеялся, сказав, что вот до чего доводит талант. Он, оказалось, уже знает о том, что меня пригласили записывать в Лондон. Он сказал, что желает мне всех благ и что был очень рад со мной сотрудничать. Рауль поведал, что всегда мечтал прикоснуться к рэп-искусству, но не хватало таланта, поэтому если он хоть как-то может помочь продвижению этой культуры, то делает все для этого. Мне было приятно услышать, что «Джимми Родео привнес белой романтики в черную музыку». Николь ушла на кухню заварить нам кофе, а Рауль сказал мне наедине, что мне не стоит прогибаться под кого бы то ни было, а стоит упорно гнуть свою линию до победного конца. Я улыбнулся и поблагодарил хозяина квартиры за совет. От соседей он позвонил стекольщикам, которые должны были подъехать и вставить новые окна. Мы собрали свои вещи, благо не так-то много по большому счету мы их нажили. И снова, судьба меня свела с чудовищным чемоданом Криззи. Я уговаривал себя не злиться, таща этот кошмар к машине, ведь о больных «либо хорошо, либо никак». Мы погрузили все чемоданы в джип Рауля, и негр отвез нас в гостиницу. Я попросил его съездить к Криззи, он пообещал, что все возьмет на себя. В номере гостиницы, я вздохнул спокойно. Все позади. Николь тоже немного пришла в себя, и теперь виновато поглядывала в мою сторону, сидя на кровати. Я сидел в кресле и смотрел на нее: «Ты ничего не хочешь объяснить?» - наконец нарушил я тишину. Она сказала, что ездила на просмотр к одному знакомому фотографу Энти Смита, чтобы устроиться к нему в журнал моделью, но не прошла пробы, поэтому в отвратительном состоянии позвонила Лексусу, который любезно согласился побыть с ней этим вечером. Я закатил глаза: «А с каких пор Лексус твой парень?» - спросил я. Она всплеснула руками, сказав, что, к сожалению, я не мог разорваться и быть одновременно в двух местах. Я кивнул, понимая, что Криззи снова рушит мою личную жизнь, сам того не зная. Николь внезапно перевела тему назревающего скандала на более насущный вопрос – где мы собираемся жить, если не в наркоманской квартире. Рауль сказал, что нам некоторое время надо будет пожить в гостинице, пока он не разберется с бунтарем. Полицию негр вовлекать не стал, ведь торчок был в его банде, и собирался решить это дело полюбовно. Ведь к счастью никто не пострадал. Николь твердо сказала, что жить в этой квартире она больше не будет. Я поддержал ее, сказав, что жить в страхе, мало кому понравится. Мы решили дождаться завтрашней выписки нашего сожителя из больницы, и тогда уже втроем решить это вопрос.
Криззи выписали, а я дал положительный ответ Джозефу МакГрегору. Неделю мы жили в гостинице, которую любезно снял для нас Рауль, не заплатив ни цента, но делая то, что нашей душе угодно. Ребята Рауля перевезли к нам в номер оставшиеся вещи из квартиры. Номер был огромный и до ужаса вычурный. Мы жили там втроем. Криззи снова зависал с Николь, а я был предоставлен сам себе, что ничуть меня не расстраивало, надо признать. Я часами лежал на диване и представлял себе мою будущую жизнь в Лондоне. Подумать только, я буду записывать свой альбом на родине «The Beatles» и «Sex Pistols», о такой фортуне можно только мечтать. Я вспоминал все то, что со мной произошло за это время, и понимал, что Криззи в чем-то был прав, назвав меня «баловнем судьбы». Никки и наш сожитель были заняты поиском квартиры. Николь настаивала на двухкомнатной, чтобы в одну комнату поселить Криззи, а в другую нас, а из кухни сделать кабинет для ее швейных дел. Для нее кухня нашей квартиры была рудиментарным органом, не очень-то необходимым целостному «организму» нашей квартиры. Конечно же, она ведь не использует ее по назначению… А вот мы с Криззи любили кухню, любили сидеть за столом, смотреть, как за окном падал и тут же таял снег, едва соприкоснувшись с землей, и пить горячий кофе. «Для тебя я сделаю все, что угодно, куколка…» - нежно целуя мою девушку в губы, говорила Криззи. И сделала! В конце недели мы переехали в двухэтажную квартиру в центре Лондона. Далековато от любимого «Madness», но разве это хоть как-то умаляет достоинства такого роскошного жилища. «Наконец-то звезда рэпа Джимми Родео и его дама сердца живут в подобающих условиях…» - смеялась над нами Криззи. Что и говорить, квартира была прекрасна: два этажа с новомодной обстановкой в стиле hi-tech, джакузи и душевая кабина в огромной ванной комнате, столовая и кухня разделены, спальни наверху, кабинеты внизу. «А мне-то что… Я вообще в Лондон уезжаю…» - сквозь зубы недовольно проговорил я, в тайне скучая по тесной, но уютной и родной «наркоманской квартирке». Этот шик блеск на том этапе жизни пугал меня. Да и сейчас, когда статус позволяет мне творить все, что угодно, я держусь отстраненно от всего этого ненужного пафоса. Пока я ждал приглашения от Джозефа и оформления своей визы, как-то незаметно пришла весна. Птички за окном насвистывали чарующие трели, прекрасные девушки облачились в короткие юбки и легкие платья, а дух рождества окончательно покинул мое сердце. Мы сидели с Криззи на кухне и пили свой утренний кофе, вдыхая через открытое окно Нью-Йоркскую весну. Я жаловался «мистеру всезнайке» на то, что с приближением даты моего отлета в Лондон, я все больше нервничаю. Криззи отрешенно кивал головой, смотря в окно, где под окнами дети играли в классики. «Я не смогу там один…» - я грустно вздохнул. Николь отказалась ехать со мной, она все еще не теряла надежды начать карьеру фотомодели, хотя мы с Криззи понимали, что эти надежды пусты. В последнее время, мисс Родригез немного набрала в весе, но мне казалось, что ее это не волнует, и даже кокаин не спасал девушку от переедания. Я заходил на кухню, и находил ее около холодильника с банкой мороженого или же пачкой чипсов. С этим переездом, обустройством и прочими бытовыми хлопотами мы почти не виделись, хотя жили в одной квартире. Просто она была такой огромный, что немудрено было даже заблудиться. Тем более, я немного обиделся на свою девушку из-за того, что она отказалась ехать со мной в Лондон. Я прибегнул к массе хитростей, как то «Разве ты не хочешь посмотреть на старушку Англию?» или «Перемена мест пойдет тебе на пользу!», но они не возымели должного успеха. «Знаешь, что, Джимми Родео…» - внезапно Криззи обратил-таки свое царственное внимание на меня: «Я поеду с тобой…». Я чуть было кофе не пролил на себя от «радости». Хотя нет, в тот момент я действительно был рад тому, что блондинка протянула мне свою костлявую руку помощи в нужный момент: «Что ты так смотришь? Разве не ты сейчас ныл, что не сможешь один…» - усмехнулась она. «Да, но…» - попытался тактично свести разговор на «нет» я. «Перестань, милый, за полгода совместного проживания разве ты не понял еще, что я не кусаюсь?» - продолжала смеяться Криззи. «Нет, ты не кусаешься, дорогая… Ты дышишь огнем и плюешься ядом…» - парировал я. «Ну, в аду будем гореть вдвоем в таком случае…» - засмеялся парень. «Это точно…» - поддержал его я. Таким образом, как-то само решилось, что в Лондон я поехал с мистером Криззи Ваном, а вовсе не с моей девушкой.
Весна в Лондоне это синоним английского выражения bad weather11. Хотя, если признаться честно, то пресловутая «плохая погода» это в принципе синоним Англии. Мы приземлились в аэропорту Лондона, где нас встречал Джозеф МакГрегор собственной персоной. Он проводил нас в черный лимузин, ожидавший при входе. Я опешил, осознав внезапно, что отношение ко мне в этом городе, как к звезде. Я затормозил было, не решаясь сесть в машину, которая явно была приготовлена ради моей скромной персоны. Но Криззи, лучезарно улыбаясь сопровождавшему нас англичанину, подтолкнула меня в салон автомобиля. Я уселся внутрь и почувствовал себя королем. Джозеф МакГрегор разлил ожидавшее в салоне шампанское по хрустальным бокалам, и сказал что-то в стиле: «Спасибо вам, ребята, что приехали…». Я удивленно посмотрел на англичанина, соображая, в чем подвох. О чопорности граждан Альбиона12 мы наслышаны не мало, в моей же ситуации, к их природным качествам приплюсовывался еще и пафос, с которым нас встретили. Но как-то уж очень по-свойски прозвучала эта фраза. Я улыбнулся, показывая, что я тоже расположен к общению. Джозеф спрашивал, как мы долетели, как нас обслуживали в самолете и аэропорту и так далее, в основном с ним разговаривала Криззи, я только изредка кивал головой и улыбался, стараясь быть как можно более вежливым. Внезапно Джозеф хлопнул меня по плечу, как раз в тот момент, когда я окончательно потеряв нить их разговора, потерял и интерес к оному. Он спросил, почему я такой молчаливый сегодня, ведь, по словам Питера, я крайне общительный человек. Я пожал плечами, сославшись на легкое недомогание после перелета. МакГрегор кивнул и сказал водителю, что планы меняются, и он отправляет нас в гостиницу отдыхать. Он сказал, что мы с моей девушкой здесь целый месяц, еще успеем наработаться. Мы с Криззи удивленно уставились на него. Я попробовал запротестовать, что Криззи не моя девушка, но тот легонько прикрыл мне рот рукой, ответив, что он мой продюсер. Джозеф засмеялся, кивнул, но казалось, что верит он нам с трудом. Нас поселили в Хилтоне. Не в самом крутом номере, конечно, но раньше даже туалет Хилтона был для меня объектом всех моих мечтаний. А мой сожитель, казалось, вообще не обратил внимания на то, что мы находились в пафосном Хилтоне. Он забросил на плечо свою извечную сумку «calvin klein», нацепил солнечные очки на нос и прошествовал к лифтам. Наши вещи несли носильщики. Джозеф МакГрегор проводил нас до дверей нашего номера и пожелал отличного отдыха. А потом он подмигнул. Криззи обняла его на прощание, и он сел в лифт. «Вы знакомы?» - спросил я, удивленный поведением Криззи. «Нет, конечно… С чего ты так решил?» - удивленно переспросила Криззи. Я вздохнул. Скорее всего, эти жесты «доброты и искренности» были просто проявлением уважения и служили маскировкой безразличия «моей девушки». Мы зашли в номер. Убранство комнаты было все сплошь бело-золотое, стены были молочного цвета, а шторы были ужасной «цветочной» окраски. Но тогда мне показалось, что это было образцом стиля и вкуса. Кровать была одна, правда, двуспальная. «Я завтра попрошу отдельный номер…» - вздохнула Криззи, осматривая комнату. «А разве ты теперь не моя девушка?» - усмехнулся я, обнимая ее одной рукой за плечи. «Как тебе будет угодно, милый…» - притворно ласково сказала Криззи, дотрагиваясь своими губами до уголка моих губ. Я засмеялся. В нем была такая легкость, как в воздушном шарике, который постоянно стремится ввысь. Криззи стремился к облакам. Понимайте, как хотите. Я тоже не до конца понял. «Но мы ведь даже на свидании не были…» - пожал плечами я. «Пригласи…» - стоя ко мне спиной сказал парень. «Я? Тебя?» - спрашивал я, ловя ее отражение в зеркале комода. «И я соглашусь…» - она подняла свои карие глаза на меня и улыбнулась: «В Лондоне есть один барчик…» - начала она. Я притворно застонал: «Ну, нет… Ты и Лондон знаешь, как свои пять пальцев?» - «Брось!» - засмеялась она, но было видно, что он польщен: «Была пару раз с модельным агентством, только и всего…». «Я не хочу приглашать тебя в «барчик»… Пойдем в ресторан? Прямо тут в Хилтоне?» - предложил я. Она улыбнулась: «Твоя взяла…». Мы переоделись в более подобающую свиданию одежду: я в единственный свой костюм, который прихватил из Нью-Йорка на случай вечерних мероприятий, а Криззи в ярко-красное атласное прямое платье до колен и черные шпильки. Он выглядел в этом платье немного более женственным что ли, хотя все равно слишком худым. «Можно я покормлю тебя?» - осторожно спросил я. «Лучше не стоит, я после больницы итак…» - но я не дал ему договорить, обняв его за плечи и коснувшись своим лбом ее лба: «Прекрасна…». Она посмотрела мне в глаза, недоверчиво и с опаской. Я прижал ее к себе, ощущая ее запах - клубничной жвачки и сигарет: «Пошли…» - я взял ее за руку и повел к двери. «Спасибо…» - прошептал он мне на ухо в лифте. Я улыбнулся. Все оборачивались на нас, пока мы шли до ресторана. Там к нам подбежала официантка, но, только услышав мое имя, сказала, что для меня и для «моей девушки» столик у окна забронирован до конца нашего пребывания в Лондоне. Это было приятно. Маленький червячок тщеславия поселился в моем сердце. Ужин был прекрасен, вид из окна тем более, а Криззи… Такого милого человека я не встречал за всю свою жизнь. Она шутила, улыбалась, а в глазах плясали до невозможности прекрасные озорные огоньки. Мы заказали бутылку красного вина. Допив ее, мы решили, что вторая нам тоже не повредит. А после я помню все достаточно смутно. Кажется, мы ловили такси и пьяные уговаривали водителя отвезти нас в Westminster Abbey13, и что у нас там похоронены родственники, которых в 11 вечера нам срочно приспичило проведать. Кажется, таксист послал нас куда подальше. Кажется, он вызвал полицию, или это уже случилось после того, как мы все-таки чудом оказались у злосчастного аббатства… Или после того, как Криззи приспичило в туалет прямо перед вышеупомянутой достопримечательностью… В полицейском участке я пытался доказать, что я «великий рэпер всея Нью-Йорка Джимми Родео», и что меня и мою девушку, которую я, кажется, целовал в губы, чтобы доказать всю серьезность моих намерений, скорее выпустили. Копы позвонили кому надо, «кто надо», а точнее Джозеф МакГрегор, приехал в три ночи нас забирать из полиции с таким лицом, что я даже на пьяную голову сразу понял, что на этом мои похождения в городе Лондоне закончились. Нас отвезли в отель. Дальше моя память работает еще хуже, потому как я помню только Криззи, которая высовывалась по пояс курить из окна и хохотала, как безумная. И я в одних брюках и с бокалом чего-то там, декламирую ей свои стихи. Утро же было на редкость поганое.
Кто бы мог подумать, что мой первый визит в Лондон на утро покарается такой дикой головной болью. Но, головная боль не была единственной моей проблемой, ведь открыв глаза, я увидел полуголого Криззи, обнимающего меня в порыве сна. Сам я тоже был не лучше, подрабатывая в роли подушки для вышеупомянутого всю ночь, абсолютно голый я, лежал в одной кровати с моим заклятым врагом. Я высвободил правую руку из-под головы Криззи и сел. Моя дурная голова тут же услужливо подложила мне головную боль. Я подумал о том, что благодаря Криззи я нарушил еще одну свою заповедь, про алкоголь. Не удивлюсь, если этот блондин был на службе у сатаны. Но это было еще полбеды. Вместе с состоянием утренней похмельной «бодрости» ко мне начала обрывками возвращаться память. События той ночи так и не сложились в ясную и четкую картину по сей день, а вот то, что я, скорее всего, стал безработным, это-то мне вспомнилось сразу. «Криззи…» - возопил я, тряся своего сожителя за плечо: «Криззи, черт тебя, вставай! Помоги мне!». Криззи сонно потянулся, нехотя открывая глаза: «Милый, ты хоть знаешь который час?» - скривился он, но, увидев панику на моем лице, моментально проснулся: «Да, блин, время нам с тобой уже не поможет…» - покачал он головой. «Вот и я об этом…» - зло сказал я: «Я даже не хочу знать, чья это была идея…». «Наша, милый, наша… Так что отвечать за нее будем вдвоем…» - усмехнулась блондинка. «Надо, наверное, что-то делать…» - неуверенно предположил я. За окном шел дождь. Он барабанил по крышам домов, навевая тоску и скуку. «Предлагаю найти этого МакГрегора и все ему объяснить…» - пожала плечами девушка. «Ты в своем уме? Что ты ему объяснишь в таком виде?» - всплеснул руками я. Криззи ухмыльнулась, оглядывая полуодетую себя: «В таком виде я-то как раз очень много чего мог бы ему объяснить…» - кокетливо ответила она. «Иди к черту!» - засмеялся я: «Я не об этом… Я о чудовищном похмелье…» - пояснил я: «Я сейчас умру…» - честно признался я. «Я чем могу помочь?» - нахмурила свои черные крашеные брови Криззи. «Ну, не знаю, сделай что-нибудь… У тебя в алкоголе гораздо больше опыта…» - отмахнулся я. Я уселся на кровать, обхватив голову руками. Криззи подползла ко мне на коленях, обнимая за шею и указательным пальцем правой руки поднимая мою голову. Она, не хорошо ухмыльнувшись, спросила: «Плохо тебе, милый?» - «Очень!» - покачал головой я. «Я могу тебе помочь…» - задумчиво ответила она: «Только обещай не задавать вопросов и делать то, что я скажу…» - попросила она. Я кивнул. «Принеси мою сумку!» - велел парень. Я послушно принес его потрепанный «calvin klein». Он порылся в недрах сумки, доставая оттуда маленькую жестяную коробочку мятных конфет. Но эта коробочка была настолько выцветшая и потертая, что внутри нее вряд ли находились конфеты. На мой немой вопрос, тут же последовал ответ – в след за жестянкой из сумки «моя подруга» достала книгу «Лолита» Набокова и поцарапанную кредитную карточку. «Не-не-не…» - запротестовал я, вскакивая с дивана, понимая, к чему он клонит. Криззи плотоядно ухмыльнулся: «Голова болеть перестанет…» - пожал он плечами. «Я не наркоман!» - твердо сказал я. «И я нет…» - засмеялась Криззи: «Один раз не гей, сам знаешь… Давай!» - она похлопала рукой по пустому месту рядом с собой. Я осторожно присел на диван. «Да не бойся ты так…» - засмеялась Криззи, раскатывая аккуратные снежно-белые дорожки порошка на гладкой поверхности книги. «Это кокаин?» - спросил я. «Не совсем… Это одна очень хорошая штучка, которая поможет тебе быть в форме… Очень в форме!» - она сделала акцент на слове очень и засмеялась. Через свернутую в трубочку купюру, парень вдохнул в себя одну из четырех дорожек на фасаде «Лолиты». Потом он вдохнул вторую, и передал мне купюру. «Я не могу…» - покачал головой я, пытаясь вернуть ей купюру. «Не дури! Воспринимай, как лекарство…» - вздохнула Криззи: «Я всегда этим себя успокаиваю…». Я усмехнулся, наклоняясь над книгой. Белый порошок попал в мои девственно чистые ноздри и не оставил мне пути назад. Еще одна жизненная установка полетела к чертям собачьим. В носу жгло, глаза слезились, но головная боль прошла. Я потер нос, но Криззи схватила меня за руку: «Не пались! Не чеши нос и не сморкайся ближайший час…». Я кивнул. Мы молча оделись и вышли из номера за руку. Я чувствовал необъяснимое единение с Криззи. «Speak in tongues14» - теперь эта фраза открыла для меня свой скрытый смысл. Вы говорите на одном языке, на языке наркотиков, и, к моему стыду, я не мог сказать, что этот язык был так уж плох. Радость жизни вернулась в наши сердца. Мы улыбались. Мы были открыты для этого мира и для окружающих. Мы спустились к администратору Хилтона и попросили его связать нас с Джозефом МакГрегором. Администратор позвонил хозяину студии звукозаписи, и через полчаса мы уже садились во вчерашний черный лимузин. Джозеф без предисловий высказал нам с Криззи, что наше вчерашнее поведение абсолютно непростительно. Мы попытались сделать лица людей, которым очень-очень стыдно, но улыбки до ушей никак не хотели освободить место для грустных мин. МакГрегор сказал, что если мы хотим на него работать, то обязаны подчиняться установленным им правилам, тем более мы в Лондоне гости. Еще он сказал, что нас спасло только то, что он слушал мои демо, которые, по его мнению, бесценны. Я, было, возгордился, но он прервал мои счастливые мысли, добавив, что если еще раз это повторится, то я вместе с моими демо отправлюсь в мусорное ведро. Я поблагодарил его за понимание и доверие. Сегодня он был менее приятен, чем вчера, но в этом была только наша вина. Мы приехали в студию. Если Боб Марли где-то и записывался, то скорее это была Londinium Records, нежели студия Тоби. Такого размаха я и представить себе не мог. Кажется, я был везунчиком, раз мне предложили сразу ТАКУЮ студию. Новомодный дизайн мебели, супер-новое оборудование, персонал одет по моде из бутиков. Я, в своих застиранных «трубах», чувствовал себя не в своей тарелке. На респешене сидела ангелоподобная блондинка, которая нежно улыбнулась мне, когда мы проходили мимо. Кожаные диваны, не чета тому единственному, на котором я спал в студии Тоби; пальмы в кадках; отсутствие вечно гундящего себе под нос мистера Дженкинса – все это настраивало меня на творческий лад. Меня представили моему звукорежиссеру, милый белый парень по имени Кори, он сам был большим поклонником рэпа, поэтому с удовольствием готов был начать работу над моим проектом. Джозеф МакГрегор сказал, что дает мне месяц на творчество, и чтобы в конце месяца я предоставил ему шедевр, претендующий на платину в чартах. «Сделаем!» - сказал Криззи, по-армейски, «отдавая честь». «Сделаем…» - улыбнулся я.
Творческий процесс продвигался медленно. Кори недовольно хмурился, я слышал, как он за моей спиной жаловался Криззи на то, что я «не дотягиваю» и «трачу казенное бабло». Криззи только пожимал плечами, оставаясь при этом на моей стороне, по крайней мере, внешне это выглядело именно так. А Лондон был прекрасным городом, мне казалось, что я попал в сказку наподобие «Гарри Поттера» или чего-то в этом духе. Я чувствовал волшебство этого города каждой клеточкой своего тела, но, к большому сожалению, это совершенно не помогало мне поймать творческую волну. Мы иногда уходили из студии выпить по чашечке кофе в кафе напротив и пропадали на целый день, бродили по городу и по магазинам. Мне было страшно в студии, потолки и стены как будто объявили мне войну. Мы купили много милых, но абсолютно ненужных вещей. Мне казалось, что я заболел. Я впал в творческий кризис, и единственное, что мне хотелось делать, так это гулять с Криззи по городу под зонтом в клетку и пить горячий кофе в многочисленных кафешках города. Мы ходили исключительно за руку. Я так привык, что он рядом, что без него моя жизнь моментально теряла смысл, и я замыкался в себе, как ребенок, который остается наедине со своими страхами, провожая мать на работу. Конечно же, никакой отдельный номер мы не стали оплачивать, прекрасно существуя в пространстве одной комнаты и одной на двоих кровати.
«Написать за месяц что-то стоящее, не думаю, что это реально для меня…» - как-то сказал я. Криззи ничего не ответил, только покачал головой. Этой ночью на второй неделе нашего пребывания на родине Шекспира и «The Beatles» я впервые не смог заснуть. Криззи, который выпил в ресторане отеля полбутылки виски в одиночку, спал, как убитый. Полная луна светила своим потусторонним светом в окно, от чего на душе становилось неуютно и жутко. Я встал, оделся, попросил портье вызвать мне такси и поехал в студию. Она пустовала, но я позвонил, и мне открыли. Я шел по полутемному коридору студии звукозаписи и пытался понять, какого черта я делаю тут в такое время, но мои ноги упрямо несли меня к кабинету Кори. Дверь была приоткрыта, на мое счастье. Я вошел «за стекло», одел наушники и стал вслушиваться в ритм. Ритм биения моего сердца, ритм пульсирующей крови в моих висках, ритм несуществующих часов, отсчитывающих время, которое мне осталось до «часа Х», когда Джозеф потребует «плодотворные результаты моего труда». Внезапно, я поймал нужный мне ритм. Он был таким, какой, мне казалось, играет в сердце каждого «черного» рэпера. Это был жесткий, но мелодичный ритм африканских тамтамов, который отбивают чьи-то невидимые руки, и, возможно, эти руки есть руки самой судьбы, которая и дала этим рэперам талант. Мне показалось на секунду, что я утопаю в этом ритме, и что я совсем не я, и что я внезапно стал кем угодно: Ноториусом Бигом, Тупаком Шакуром, Доктором Дре, Мисси Элиот и Лили Ким, да кем угодно, но только не простым белым парнем из Детройта, жизнь которого в последнее время только и делает, что катится под откос. Я внезапно увидел себя со стороны, увидел себя и Криззи, и понял, что я погряз в дерьме по уши. Алкоголь и наркотики может и дают осознание легкости бытия, но не надолго, а до того момента, пока ты внезапно не потеряешь в дозе кокаина или стакане двойного виски свое собственное «я». Твое «я» есть твое творчество. Твое «я» есть ты без прикрас, без брендовых шмоток, без умных разговоров ни о чем и без понтов. Я оплыл жиром. Мой мозг заплыл жиром, потому как он больше не смог выносить моего беспутства. Я его понимал, вряд ли кто-то захочет общаться с таким моральным уродом, как я. От осознания этой простой истины мне стало так больно и страшно, что слезы брызнули из глаз. Я схватил микрофон и в порыве неудержимой и безумной ярости начал выкрикивать в темноту пустой комнаты самоуничижительные тексты. Внезапно, мне показалось, что в комнате кто-то есть. Я вглядывался в темноту до боли в глазах. Я снял наушники и прислушался. Из темноты на свет вышла Криззи: «Не спится?» - спросила она, подходя ближе обнимая меня за шею. «Мне страшно…» - честно признался я. «Первый раз всегда страшно…» - улыбнулся блондин: «Ты привыкнешь… Все привыкают…». «Я не смогу…» - вздохнул я. «Я помогу тебе…» - отрицательно покачала головой Криззи. Я удивленно уставился на своего сожителя. «Мы вместе запишем песню, которая станет хитом!» - убежденно заявила Криззи.
И тут она запела. У меня как будто мир ушел из-под ног, как будто мою реальность порвали на тысячи кусочков разноцветной бумаги, а потом вновь склеили в каком-то неизвестном для меня порядке. Ее глубокий и бархатистый голос отразился от стен комнаты и полился мне в уши. Она запела песню с моего демо, ту самую, где женскую партию исполняла девушка местного авторитета из Детройта. Как только она умолкла, я, повинуясь какому-то безумного порыву, начал начитывать текст этой песни, смотря на моего спасителя и понимая, что вместе у нас все получится. Охрана, по нашей просьбе, вызвала в студию Кори. Он, заспанный и злой, изъясняясь исключительно жестами среднего пальца в наш адрес, все-таки помог нам со звукозаписью трека. Надо сказать, что усталость и сонливость с нашего звуковика как рукой сняло, как только он услышал эту песню. Яркость голоса Криззи и его чувственность прекрасно оттеняли мою жесткую, но проникновенную читку. Когда мы завершили запись, Кори позвонил Джозефу и пригласил его оценить наши совместные труды. Джозеф приехал к обеду, особо не надеясь на хит. Видимо, Кори все-таки жаловался на мой творческий застой не только Криззи. Но послушав наше творение, он даже аплодировал в конце. Он пожал руку мне и благодарно обнял Криззи, сказав, что продлевает нам аренду студии еще на месяц только, чтобы альбом был полон таких вот хитов. Мы решили сделать «финт» и выпустить нашу с Криззи песню синглом, как своего рода «пиар» альбома. Кори поддержал нас во всех отношениях. Криззи созвонилась с Питером, чтобы тот переговорил с Энти насчет моих фотографий для обложки сингла. Я наконец-то поговорил с Николь. Она жила у Питера пока мы с Криззи работали в Лондоне. Мне повезло – у мисс Родригез было хорошее настроение, поэтому я был удостоен хвалебных слов по поводу моей плодотворной работы в студии, а так же я услышал, что она скучает и хочет скорее меня увидеть. Потом моя девушка начала говорить о том, как она старается найти работу, и как сложно у нее все с этим. Ей постоянно приходится платить за такси, а такси не так уж и дешево в Нью-Йорке. Я сразу понял, к чему она клонит, конечно, ей нужны были деньги. Как я мог наивно надеяться, что штуки баксов, которую я ей оставил, когда уезжал, будет достаточно. К моему ужасу, мой больной мозг моментально выдал мне истинную причину ее трат, но я так не хотел в это верить, что постарался загнать эти безрадостные мысли в самые анналы мозга. «Я вышлю тебе денег, как только смогу…» - сказал я в трубку. На душе кошки скребли. Мы с Криззи были в пустом кабинете Джозефа МакГрегора, который любезно разрешил нам решить все наши вопросы, воспользовавшись его телефоном. Блондин прислушивался к нашему разговору, хотя и пытался делать вид, что ему все равно. Положив трубку, я в подавленном состоянии, уселся на диван и в отчаянье обхватил голову руками. Криззи сел рядом, обняв меня за плечи. «И что ты об этом думаешь?» - спросил ее я. «Наркотики?» - спросила она. Внезапно, я понял, что Криззи не тот человек, с которым стоит обсуждать этот вопрос, потому как отчасти в пристрастиях Николь повинен именно он. «Это, блин, все из-за тебя!» - закричал я на него, подскочив, как ужаленный с дивана. Криззи закатила глаза: «Я причем?» - спросил он, явно ничего не понимая. «Ты! Это все ты!» - кричал я, в порыве бешенства сбрасывая все вещи с письменного стола Джозефа. Документы, ручки, блокноты, тетради и даже горящая настольная лампа – все это оказалось в хаотичном беспорядке на полу кабинета. «Ты больной!» - убежденно сказала Криззи, показывая на меня указательным пальцем правой руки. «Это ты больная!» - ответил я ей: «Ты чертов больной наркоман, Криззи! Дьявол во плоти! У тебя святого ничего нет!» - «Кто бы говорил… Ты хоть раз о Николь вспомнил, с тех пор, как мы сюда переехали?» - скрестив руки на груди, веско сказал мой мучитель. Крыть мне было нечем. Победа в этом словесном поединке безоговорочно досталась Криззи. Я тут же успокоился, потому, как он был прав. К сожалению, он был чертовски прав. В кабинет, заслышав наши вопли из коридора, вбежал Джозеф с парой охранников за спиной. Он спросил, что у нас тут происходит. Мы переглянулись: «Драка…» - одновременно сказали мы абсолютно спокойно. Джозеф вскинул бровь, переводя взгляд с меня на Криззи и обратно, потом он спросил, глядя в упор на меня, не употребляю ли я наркотики. Я ответил, что нет. Я не соврал, потому как после моего «первого раза» я больше не употреблял, да и желания не было. Он ответил, что это странно, потому как такие поступки, какими я успел его «порадовать» за время своего пребывания в городе, обычно совершают конченые торчки. Криззи прыснул со смеху, но мистер МакГрегор строго посмотрел в ее сторону, и он смолк. Энти обещал приехать на выходных с предварительным эскизом обложки диска. Питер обещал приехать за компанию, потому как очень по нам соскучился. Николь приехать не обещалась. Вечером, когда мы вернулись в гостиницу, я пожаловался Криззи, что Николь нужны деньги, а у меня их нет. Криззи засмеялась. Она хохотала так, что мне показалось, могут треснуть стекла в окнах: «Ты почти миллионер, любовь моя!» - с этими словами, она порылась в сумочке и вытащила оттуда новенькую кредитку Лондонского банка и какие-то подписанные от руки чеки: «Это твой гонорар… МакГрегор расщедрился… Времени не было сказать…» - как ни в чем не бывало, пожал плечами блондин. «Идиот! И ты молчал?» - в полном шоке уставился я на суммы, прописанные в чеках. «А будет еще больше… Ну, разумеется, после выхода сингла…» - веско сказал Криззи. «А если не будет?» - снова впал в меланхолию я. «В твоем случае, мистер Родео слова «если» вообще быть не может…» - усмехнулся своей фирменной усмешкой полубога Криззи. «Очень смешно…» - скривился я. Она развалилась на кровати, вытянув свои длинные прекрасные ноги. В бежевом банном халате, Криззи был таким домашним, что хотелось его обнять, прижать к груди и целовать, целовать до потери сердцебиения… Моя очередь была идти в душ, а когда я закончил подготовку ко сну, Криззи уже спал, свернувшись калачиком, как домашний котенок. И почему людям с такой исключительной внешностью обычно дают такой отвратный характер?
До конца недели мы жили только музыкой. Я страшно похудел. Все вещи смотрелись на мне мешком. От Криззи же, казалось, вообще осталась только половина. Она помогала с записью альбома мне и заодно сама подрабатывала моделью, по настоянию Джозефа, который познакомил ее с местным модельным бизнесом. Криззи каждый день репетировала свой колоссальный вокал дома в ванной, я репетировал на студии. Криззи боялся остаться без голоса, я боялся, что мои мозги взорвутся, наполненные до отказа всяческими удачными и не очень рифмами. А еще я боялся, что совсем забуду английский язык, и смогу изъяснятся только стихами.
А потом приехал Питер Дорети и радостно сообщил нам с Криззи, что он помолвлен и ждет нас на свою свадьбу. Невестой хозяина клуба «Madness», как не трудно догадаться, оказалась Лолита Беренштайн. Оба любовника Пита: Энти и Лола находились в равных позициях, но все же Энтони был Питеру больше другом, нежели любимым человеком. А вот Лола была близким и дорогим человеком, она никогда не лезла, куда ее не просят, не давала советов, не приставала на пустякам, в общем, не интересовалась делами Питера вне ее общества, что вполне устраивало вышеупомянутого. «Кто-то говорил, что браки заключаются на небесах… В таком случае, у бога прекрасное чувство юмора, черное такое и с элементами гротескного сарказма…» - скептически сказала Криззи, когда узнала о предстоящем торжестве. Я же искренне поздравил Питера, в тайне радуясь тому, что парень наконец-то бросил эти все гейские штучки и остепенился.
Вместе с Питером приехал Энти Смит, как обычно, в черном строгом коротком платье и черных солнечных очках на пол-лица. Он привез готовые эскизы обложки моего альбома. Наша встреча с Питером и Энти проходила в студии звукозаписи, которая за этот месяц стала нам с Криззи гораздо больше, чем домом родным. Я уже окончательно привык к внешнему пафосу студии и даже уже не обращал на это внимание. Мы с Криззи были в кабинете Джозефа МакГрегора вместе с Питом и Энти. Мистер МакГрегор предложил прослушать уже готовый материал, который мы успели записать. Первой прослушанной композицией была та, что мы спели с Криззи. Энти был настолько под впечатлением от этой песни, что все его дизайнерские заморочки, которые он предлагал по поводу обложки диска, моментально пропали. Он решил, что «все гениальное просто». Мы взяли одну из фотографий нашей с Криззи фотосессии, перегнали ее в черно-белый вариант, сделав цветовой акцент только на красных губах и ногтях Криззи и на моей кепке козырьком назад. Я с голым торсом в обтягивающих черных джинсах и Криззи позади меня, одна рука которой лежит у меня на груди, а вторая игриво держится за край моих джинсов а животе. Эта простая концепция удовлетворила все стороны. Но это было еще полбеды, ведь Энти Смит не просто дизайнер, а скандально известный дизайнер, ни один показ которого не проходил без голых тел, поэтому на задний «кавер» решили пустить вариант «ню». Криззи стоит впереди меня с голым торсом, в черных скинни-джинсах из коллекции Энти Смита, я правой рукой прижимаю ее к себе за шею, а левой рукой держу ее за талию. Грудь открыта. Джозефа Смита, кажется, чуть сердечный приступ не хватил, как только он услышал про «голые фото» на обложке диска. Если бы не Питер, который, пользуясь своим вип-положением друга нашего «хозяина», убедил его, что вторичные половые признаки у Криззи отсутствуют, поэтому как такового «порно» никто тут и не углядит. Обложка получилась черно-белой, проникновенной, грустной, но одновременно очень нежной… Пит сказал, что между нами «тепло». Я тогда так и не понял, что это значит. Понял я это только тогда, когда понял, что между мной и мисс Родригез давным-давно стало холодно.
Так как-то получилось, что на обложке моего первого диска я полуголый обнимал не свою любимую девушку, а Криззи – человека, без которого моя жизнь была бы гораздо лучше. Альбом двинулся в тираж уже без моей помощи. Наш с Криззи сингл «Heartless hearts» был великолепен. Ее глубокий, сильный голос с хрипотцой так кстати подошел к этой песне, ни чуть не испортив ее, а наоборот, придав какую-то восточную пикантность. Как будто в давно известное тебе блюдо добавили новый ингредиент, от чего весь вкус кардинально поменялся. Нам оставалось еще две недели работы над альбомом, но я решил, что мне надо съездить в Нью-Йорк. И я с ужасом внезапно понял, что эта «срочность» гораздо меньше связана с Николь, чем с внезапной свадьбой Пита. «Что мы ему подарим?» - спросил Криззи, сидя по-турецки на нашей кровати в номере Хилтона. Он красил ногти на ногах в ярко-красный цвет. «Кокаин…» - не сговариваясь, хором ответили мы, удивленно уставившись друг на друга, засмеялись. Я представил себе огромный чемодан, полный кокаина, перевязанный красной подарочной лентой, с большим бантом на боку. «Счастье в смерти…» - слоган к анти-рекламе наркотиков. Я месяц не видел Пита, а когда он приехал к нам в Лондон, я понял, что что-то не так. Это «не так» совсем не относилось к его внезапной женитьбе. Яркость глаз куда-то пропала, было такое ощущение, что на тебя смотрит аквариумная рыбка, без мозгов, без чувств и эмоций. Глаза были стеклянные, поддернутые сеточкой кровеносных сосудов. Лицо парня было болезненно серым. Руки дрожали больше, чем обычно. Взгляд был затравленный и погруженный в себя. Я поделился своими мыслями с моим сожителем, но Криззи только отмахнулся: «А как, блин, должен выглядеть человек, который жениться на Лолите Беренштайн?».
Я решил заказать билеты до Нью-Йорка. В нашем номере было невозможно что-то найти в куче пакетов из местных бутиков, в куче одежды, уже не помещающейся в эти пакеты, среди газет, журналов, в которых значилось мое имя – Криззи скупала их пачками и подбрасывала мне, чтобы я собой гордился. Возможно, это в ее репертуаре означало что-то в стиле аутотренинга, но меня это раздражало. Я еще не супер-звезда, пока нет… Но тем не менее, пиар и реклама были проплачены, а мое лицо вместе с моим дебютным диском мелькало в СМИ. Джозеф сказал, что Джимми Родео и Криззи Ван – это бренд. Возможно, только вот чего именно? Мы не пара, это очевидно… Моя пара живет в Нью-Йорке и на все мои приглашения в Лондон отвечает отказом, а я ведь присылал ей не только деньги, а уже оплаченные билеты. Никки только говорила, что боится летать. Я пытался выспросить об этом у Питера, но получил в ответ только гримасу неизвестности.
Я лечу в самолете вип-классом. Обычный парень из Детройта только мечтать об этом может. Криззи спит у меня на плече. Он ровно дышит. У него хронический насморк, потому что он постоянно что-то употребляет. Салфетки валяются на столике перед нами. Я пью кофе. Мне нечего сказать. Это просто мечта. Вы знаете, что такое «мечта без мечты»? Моей мечтой было бы все тоже самое, только вместе с мисс Родригез. А я с Криззи. С вечно сопливым, пьяным, непромытым и растрепанным Криззи, который внешне напоминает дешевую шлюху-беспризорника. Мне страшно. Я соскучился по Николь. Я не видел ее полтора месяца. Я думал, что если мы расстанемся так надолго, то я умру. Я не умер, но сердце, кажется, билось медленнее, с каждым ударом будто замерзая и покрываясь ледяной коркой. Я вез ей в подарок свой первый сингл, как знак того, что я все-таки добился своего. Она теперь сможет мной гордиться. Я улыбался. Я был в предвкушении нашей встречи. Самолет приземлился в аэропорту Нью-Йорка. Пит прислал за нами лимузин, который отвез нас в квартиру. Нас никто не ждал. В доме было полно неизвестного народу, все сновали туда-сюда, пили. На людях были одеты невообразимые костюмы из перьев, латекса и черт его знает чего еще. Это была первая «private party», на которой я был. Я на силу отыскал Питера в толпе, потеряв из виду при этом Криззи: «Где Никки?» - заорал я, перекрикивая музыку и людской гвалт. Пит показал указательным пальцем на небо. Я удивленно уставился на него, не понимая, как мне может помочь бог в поисках моей девушки. Нет, он всего лишь говорил про второй этаж – бывает же такое, в доме второй этаж. В моем доме два этажа и все это мое! Я что-то пропустил? «Вы помните то утро, когда проснулись знаменитым?» - «Кажется, я до сих пор сплю» - ответил бы я. Я нашел ее на втором этаже в ванне. Она сидела в одиночестве на краю ванны, с обмотанным вокруг шеи ярко-красным боа из перьев, в рваных чулках, с размазанной под глазами тушью и сигаретой во рту. Она покачивалась вперед-назад, думая о чем-то своем, а может, и не думая вовсе. Я открыл дверь и застыл на пороге. Она не услышала ничего. Я не винил ее, количество наркотиков и алкоголя зашкаливало в ее организме, это было видно на глаз. Ей, видимо, внезапно стало холодно и она, недовольно сморщившись, помахала концом боа в мою сторону, прохрипев что-то невразумительное в стиле: «Эй, там, дует мне!». Николь с трудом подняла голову,и, внезапно, она узнала меня. Медленно, опираясь на ванну, она поднялась и нетвердой походкой подошла ко мне. Она назвала меня по имени – я молчал. Она потянула ко мне руки. От нее пахло перегаром и невыносимо тяжелыми духами. «Видимо, ты нашла работу по себе…» - скривился я. Она удивленно уставилась на меня, казалось, она даже немного протрезвела. Николь попыталась что-то произнести, но я швырнул ей в лицо свой диск и вышел вон. Я спустился на первый этаж, где обнаружил Криззи, который выпивал на кухне в одиночестве мартини. Я присоединился к нему. Ночевать мы поехали в гостиницу. «Я ненавижу вечеринки без себя…» - недовольно говорил Криззи. «Я ненавижу вечеринки…» - соглашался с ним я. Я напился, постыдно заблевал весь пол в номере, и наутро, как неизбежная божья кара, ко мне пришло похмелье, заставляя мои мысли быть для меня удавкой, а мочевой пузырь – красной кнопкой атомной бомбы.
Я проснулся и понял, что жизнь моя катится к черту. Я увидел в кровати рядом с собой Криззи, и окончательно в этом убедился. Голая худая нога Криззи с красным педикюром торчала из-под одеяла. Кожа его тела было молочно белой, из-за этого все татуировки выглядели синими, как проступающие вены наркомана. Мне было жалко ее руки, такие тоненькие, но такие изуродованные страшными шрамами. В такие редкие моменты спокойствия, мне хотелось ее обнять. Мне хотелось дать ей что-то такое, что поможет ей быть счастливой. Мне хотелось стать для него Данко, который вырывает из груди сердце, ради счастья других. Я знал, что я не получу ничего взамен, я знал, что он даже не знает, как это «взамен». Я знал, что мои жертвы будут напрасными, но я не мог унять это чувство искренней боли в груди за него, как за почти что родного человека. Я сходил в душ, оделся и устроился перед телевизором. Криззи тихо спал, высвободив свои прекрасные ноги из пут гостиничного одеяла. Я с грустью подумал о том, сколько же отелей было в его жизни, и сколько еще будет в моей. С экрана телевизора вещала какая-то молодая ведущая неформального внешнего вида, таких ведущих очень любят приглашать на mtv и прочие музыкальные каналы. От них требуется лишь яркий прикид и полное отсутствие ума, ведь объявить «героя дня» музыкального мира не так уж сложно. И кто же герой этого дня? Я чуть не упал с кровати, ведь это был я. Наш сингл был на вершине чартов всех радиостанций. Я разбудил Криззи. «Будем снимать клип…» - пожала плечами девушка, потягиваясь и улыбаясь мне: «Ты супер-звезда, милый…» - сказал он. «Я супер-идиот…» - вздохнул я, внезапно впадая в меланхолию. Я рассказал Криззи, что вчера произошло между мной и Никки. «У супер-героев не должно быть любимых девушек…» - сказал мой сожитель: «Супер-герой должен быть общедоступным, знаешь ли…» - ухмыльнулась она. «А если я не хочу?» - запротестовал я. «Тогда мы найдем другого супер-героя…» - засмеялась она.
Мы решили вернуться в мою квартиру. Меня посетило ужасное чувство, что в моем собственном доме я чужой. Эти люди в ярких одеждах, которым нет никакого дела до тебя. Твоя собственная девушка, которой, как оказалось, тоже. Она врала мне, что ей нужны деньги на жизнь, а оказалось, что на «смерть». На белую отвратительную смерть в порошке. «Только не говори, что ты ни о чем не подозревал…» - закатил глаза мой сожитель. Ну, конечно! Криззи, как всегда, все обо всем знал, но не счел нужным предупредить меня. «Наркоманы – страшные люди, Джимми, не верь им…» - с усмешкой сказала блондинка. Мне хотелось дать ей по лицу, но я сдержался. За время общения с Криззи, моя сила воли достигла небывалых высот, и все этим пользовались. Половина гостей разъехалась по домам, вторая половина медленно пробуждалась во всевозможных местах нашего жилища, стекаясь на кухню в поисках кофе и сигарет. Криззи куда-то пропала. Зато я встретил на кухне Питера, как всегда, в любимых солнечных очках и черной кожаной фуражке на голове. Выглядел он неважно: волосы спутались и висели непромытыми патлами, лицо было серого нездорового оттенка, а когда он прикуривал, то парню приходилось придерживать левой рукой правую с зажигалкой. Пит сказал, что слышал про наш с Криззи успех. Он по-дружески обнял меня, и сказал, что ничего удивительного нет, ведь талантливые люди всегда добиваются, чего хотят. Я спросил его насчет свадьбы, хозяин «Madness» как-то замялся и поспешил ретироваться. Я вздохнул. В кухне было так накурено, но ни один из присутствующих так и не додумался открыть окно. Я не чувствовал себя «как дома». В нашей старой квартирке это чувство было, а тут нет. Наверное, это все моя социофобия или что-то в этом духе, ведь у нас постоянно были гости. «Площадь позволяет…» - пожимала плечами Криззи, становясь на сторону Никки в вопросах тусовок. Я решил побродить по дому. Меня не было в Нью-Йорке полтора месяца. У меня не было Николь целых полтора месяца! Так странно, что я в этом случае еще жив, ведь без любви человек умирает, не так ли? Не так… Он просто перестает жить. Он дышит, думает, ест, курит, но без особого смысла, просто так.
Я поднялся на второй этаж, бездумно заходя во все встречавшиеся мне на пути помещения, я случайно зашел в нашу с Николь спальню. Я не был в этой комнате полтора месяца. Ничего не изменилось. Задернутые шторы, на кресле в углу валяется одежда, какие-то пакеты на полу, затхлый запах курева… Постель не убрана и смята. На ней, обнявшись, лежали Криззи и Никки. Они обнимали друг друга так, словно это было единственное желание их жизни, как будто все, что они могли делать, это продолжать держать друг друга в объятиях, пока смерть не разлучит их. Они спали. Болезненно худой мальчик и растолстевшая, но все еще красивая моя девушка. Внезапно закружилась голова, и меня стошнило прямо на пол моей собственной спальни. Я выбежал оттуда, как ужаленный. Мне было не по себе. У меня было такое ощущение, что у меня отрезали на живую руку или ногу. Я хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Мысли путались, руки тряслись, и хотелось влить в себя литр водки без запивки, и чтобы сердце навсегда остановилось, прекращая тем самым поток дикой боли, рвущийся со всей сторон к этому нежному органу. И почему я не убил Криззи в первый день нашего знакомства? Я пытался найти Питера, но его нигде не было. Мне было страшно и одиноко. Я поехал к Раулю, потому как это был единственный человек в Нью-Йорке, чей адрес я знал наизусть. Двухметровый негр, как ни странно, почему-то не был удивлен моим визитом. Он сказал, что слышал про то, что я снова в Америке, он так же слышал и о моих успехах и очень гордиться мной. Мне было приятно. Он налил мне виски, я выпил залпом двойной, и позволил согревающему теплу алкоголя разливаться по всем частям моего тела, вытесняя оттуда боль и ужас. Он поинтересовался, что могло расстроить «молодую и успешную супер-стар». Я покачал головой. Рауль пожал плечами, нахмурившись. Он спросил про личную жизнь. Я уже и не был рад, что я к нему приехал. «Есть вещи, которые ты не можешь никому рассказать…» - подумал я про себя. Рауль спросил, зачем я приехал. Я пожал плечами, ведь я и сам не знал. Может что-то из серии «мужик мужика всегда поймет»… Рауль налил мне еще виски и позвонил Питеру Дорети, попросив его забрать меня. Негр извинился передо мной, сославшись на непомерное количество дел. Я все понял без слов – ему все равно. Мне было обидно, но, черт возьми, разве не я в этом виноват? Я променял его помощь, на студию звукозаписи в Лондоне. Я не прогадал, конечно же, но ему от этого не легче. Хотя, не смотря на это, Рауль все же искренне порадовался моим успехам и принял меня в своем доме. Я поблагодарил его за гостеприимство. Он проводил меня до двери, пожелал мне удачи. Мне она бы не помешала… Пит стоял на улице перед домом негра. Я рассказал ему про Криззи и Никки. Он же пожал плечами в ответ и сказал, что женится на Лоле только потому, что безумно влюблен в мою Николь. Земля во второй раз в этот кошмарный день ушла у меня из-под ног. Они все сговорились влюбиться в одну и ту же девушку? Как назло, этой самой девушкой оказалась МОЯ Николь. Пит положил мне руку на плечо и спокойно сказал, что за него я могу не переживать, он не будет мешать нашим отношениям. «Боюсь, что мешать уже нечему…» - грустно вздохнул я. На душе скребли кошке, в голове было это поганое состояние спутанных мыслей алкогольного опьянения. Я ночевал у Питера в пентхаусе. Лолита Беренштайн, будущая Лолита Дорети-Беренштайн, вышагивала по квартире на высоких каблуках в одном лишь коротком черном шелковом халатике, ослепляя все вокруг своей кукольной красотой. Но только вот мне было не до этого. Я ее не хотел. Я вообще ничего не хотел. Почему я не хотел чужую ослепительную блондинку, а мою девушку хотели все вокруг? Я поделился своими мыслями с хозяином «Madness», но он только пожал плечами. Не смотря на все великолепие шелковых длинных светлых волос, не смотря на утонченность фигуры и плавность движений идеальной до кончиков французского маникюра на ноготках Лолиты, она была какая-то неестественная, как кукла Барби, которая создана для того, чтобы радовать глаз и привлекать внимание своей напускной яркостью. В Николь же было что-то такое, такое настоящее, что притягивало даже больше, чем идеальная фигура и дорогая одежда невесты Пита. Она не была куклой, она была живой женщиной, которая худела, толстела, любила и ненавидела. Я вспомнил глаза Криззи, которые неотрывно следили за Николь, когда он первый раз ее увидел. Его плотоядный взгляд ловил каждое движение моей девушки. А мне как будто было наплевать, как будто я не догадывался, чем это может закончиться. Я предложил Питеру выпить, он в ответ предложил мне кокаин. Я отказался, но в этот раз это было не так-то просто. В глубине моей души поселился маленький червячок сомнения, сомнения в том, что моя жизнь лучше без наркотиков. Моя жизнь – полное дерьмо, особенно личная, и наркотики могли бы быть наименьшим злом из всего того, что в ней произошло за последние два года. Я уснул в гостиной на диване пьяный и злой.
Утро вечера мудренее не стало. Суббота. Пит растолкал меня около полудня, напоминая, что я все-таки в гостях. Он стоял уже одетый во все черное, в прочем, как и всегда, с кружкой ароматного дорого кофе в руке. Его пентхаус весь был сплошным кофейником. Стены были приятного бежевого оттенка, а ковры на полу кофейно-шоколадного. Мне казалось, что я упал в огромную чашку «капучино айс» и барахтаюсь там на волнах мороженого крем-брюле. Лолита стояла рядом со своим женихом в прекрасном черно-белом платье от Chanel. «Никки бы умерла от зависти…» - невольно подумал я: «И ей оно было бы больше к лицу…». Лола недовольно глядела на мое помятое лицо и не менее помятую одежду. В глазах ее читалось презрение и насмешка. Я подумал, что они с Питером такие разные. Не смотря на то, что Пит всегда был на своей кокаиновой волне, он, тем не менее, как будто был проще. Лола же жила в каком-то своем ужасном силиконовом кукольном мире розовой жвачки, в который посторонним вход был воспрещен. Я был жалок. Я был помят, зол и, кажется, простужен. Мне казалось, что Лолита видела меня эдаким отвратительным насекомым, которое по недосмотру санэпидемстанции очутилось на ее гламурном и безумно дорогом бежевом кожаном диване в гостиной. Дорети явно почувствовал настроение Лолиты и поспешил увести ее на кухню, знаками показывая мне, что «пора бы и честь знать». Пришло время брать ноги в руки и возвращаться туда, где меня никто не ждет – в родной дом. В дверях Пит сказал мне, что ждет меня сегодня в клубе. Он сказал, что договорился с Криззи о выступлении, раз уж новые супер-звезды проездом в Нью-Йорке, то почему бы не пригласить их выступить в «Madness». То, что я был удивлен, это не то слово, я был просто шокирован. Пит так просто мне заявляет, что я снова окажусь в опасной близости со своим заклятым врагом, при чем, который по совместительству еще и мой продюсер. А потом Пит сказал, что заплатил 10 тысяч долларов за полтора часа выступления. Мне нечего было возразить. Я вернулся в пентхаус. На удивление он был пуст. На удивление было тихо. И совершенно не удивительно, что первое, что я увидел, был Криззи, как ни в чем не бывало распивающий свой черный кофе на кухне. Он был совсем домашний, в белых пушистых тапках в виде кроликов, которые перестали быть белыми лет 5 назад, шерсть «кроликов» свалялась, они были похожи на саму Криззи, такие же бесполезные, непромытые и бестолковые. Он был в зеленой пижаме и со вчерашней, а то и недельной давности, косметикой на глазах и под ними. «Доброе утро, Джимми…» - помахала она мне левой рукой с тлеющей толстой сигаретой. «Какая же ты сука…» - я не смог найти больше слов, чтобы выразить свои чувства к этому лживому и эгоистичному существу. Она вздохнула: «Ты постоянно оскорбляешь меня, хотя явной причины это делать у тебя нет, ведь так? Подумай, может быть, все дело в тебе или твоем отношении к жизни?» - философски заметила Криззи. «Пошла ты к черту, тварь! Как же я тебя ненавижу!» - заорал я, бросившись через всю кухню к ней. Кофе пролилось на пижамную рубашку блондина, когда я схватил его за грудки и сильно тряхнул: «Я убью тебя, скотина!» - орал я на весь дом, не заботясь о том, одни мы в нем или нет. Я занес кулак для удара. Криззи весь съежился, я готов поклясться, что на его глазах выступили слезы: «Ты, оборванец чертов! Я видел, что ты спишь с моей девушкой! Я ненавижу тебя!» - брызжа слюной, проговорил сквозь зубы я. В ее карих раскосых глазах появился какой странный блеск, который позже оказался блеском победы, ведь позади меня стояла Никки. Она окликнула меня по имени, и я обернулся, услышав родной до боли голос моей любимой. Криззи воспользовался моим замешательством и, ловко вывернувшись, освободился из моих рук и подошел к мисс Родригез. Николь ошеломленно уставилась на меня. Тихим, почти гробовым голосом она сказал, что я слизняк. Прекрасно, я еще и слизняк. Она сказала, что я сошел с ума и мне надо лечиться. Я смотрел на нее, пытаясь понять когда, где и что в наших отношениях пошло не так. Он была в гневе. Лицо девушки было бело, как мел, руки тряслись мелкой дрожью, а обычно сексуально пухлые губы были сжаты в тонкую нитку. Мисс Родригез заявила, что у меня звездная болезнь, и что с тех пор, как ко мне пришла известность, меня словно с катушек сорвало. Криззи в кухне больше не было. Этот заморыш всегда трусливо сбегал, как только мы с Николь начинали выяснять отношения. Я мечтал, что он когда-нибудь уйдет навсегда, не оставив в нашей жизни и следа. Но, к сожалению, как я уже говорил, мечты исполняются не все и не всегда, а чаще всего они исполняются в таком виде, что уж лучше вообще ни о чем не мечтать. Криззи-то в итоге пропал из моей жизни, но только не он один… А Никки тем временем продолжала поливать меня и мою работу грязью. «Но ты же сама мечтала, чтобы я стал знаменитым?» - попытался поспорить я. Но моя девушка все снова перевернула с ног на голову, заявив, что ей не нужна моя слава такими жертвами. Я поинтересовался, на какие же жертвы она пошла ради моей славы. Она сказала, что забросила свою карьеру. Я рассмеялся - было бы что забрасывать. Чашка с остатками кофе, которую Криззи оставил на столе, полетела мне в голову. Следом в меня полетела фраза: «Чтоб ты сдох!». От чашки я увернулся. Она упала на кафельный пол и раскололась на две ровные половинки. Как и наша любовь, в прочем. Николь вышла из кухни. Я не смог больше стоять, ноги подкосились, и я грузно осел на пол, рядом с разбитой чашкой и разлитым по полу черным кофе. “This is the day the world ends”15 была написана в этот вечер. Я нашел в тумбочке на кухне бутылку вермута и выпил залпом полбутылки, потом завалился на диван к гостиной и уснул. Это было самое бестолковое, но, тем не менее, самое адекватное решение из всего, что мне когда-либо приходило в голову.
Я проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Это был Криззи: «Катастрофа!» - заорал он мне прямо в лицо, нависая надо мной. «Что случилось?» - спросони с больной головой я соображал не важно. « «Madness» закрыли на нарко-инспекцию! А у нас концерт!» - в панике кричала Криззи. «И что?» - не разделял я ее настроения. «Это потрясающий пиар!» - выдала Криззи. «Слушай, отвали, а? У тебя теперь есть моя девушка, ты еще мою работу хочешь себе прикарманить?» - недовольно проворчал я, накрывая свою больную голову подушкой. «Ты тряпка, Джимми! Что бы ты без меня делал?!» - возвела глаза к небу девушка и вышла из гостиной. Кажется, я снова провалился в сон. Где-то через полчаса, меня разбудили еще более зверским способом – ведро ледяной воды было опрокинуто над моей ничего не подозревающей головой. «Криззи, черт тебя побери, почему твоя мать не сделала аборт?» - заорал я, в бессильной злобе. И, правда, почему? Столько проблем решилось бы разом не успев сформироваться. «Вставай, свинья неблагодарная! Я нашла нам клуб! Они дают 20 тысяч долларов, только чтобы заполучить тебя!» - прокричала над моим ухом Криззи. Я резко сел на диване, абсолютно трезвый и без малейших признаков похмелья. Причиной этому, как вы сами уже догадались, служила явно не ледяная вода: «Сколько, блин?» - не веря своим ушам, переспросил все еще шокированный я. «20 тысяч долларов, мистер ленивая задница, 20 тысяч чертовых зеленых за час выступления!» - радостно прокричала моя сожительница. «Черт!» - ругнулся я, о таких деньгах только мечтать. Тогда я еще в глаза не видел своей пластиковой карточки, своего счета и безумных сумм на нем, ведь все вопросы моего быта решал Криззи, на правах моего продюсера. «А что там с нарко-испекцией?» - запоздало забеспокоился я, понимая, что у Питера наверняка какие-то проблемы. «Да забей! Как-нибудь выкрутится…» - безразлично пожала плечами Криззи. Я был удивлен ее реакцией, ведь Пит был ее лучшим другом. Видимо, я совсем не знал эту девушку. «А что за клуб?» - поинтересовался я. « «Garage!» - место не для всех, фейс-контроль, дресс-код и все такое… Специально ради твоей Heartless hearts они изменили тематику сегодняшней вечеринки на «пати в стиле хип-хоп»!» - сказала Криззи. «Какая честь…» - скептически сказал я. «Напрасно ты, они платят хорошо…» - пожал плечами блондин. Мы начали собираться на концерт. В нашей с Никки спальне был погром, мои вещи валялись по всей комнате. Многие из них были чем-то залиты, порезаны или просто очень мятые. Криззи, быстро оценив ситуацию, предложила выбросить «эти лохмотья» и обратиться к проверенным брэндовым шмоткам, которые мы привезли с ней из Лондона. Я надеялся, что «Burberry» и «Calvin Klein» обойдут меня стороной, но нет, ведь моим продюсером был Криззи Ван. Меня приодели. Узрев себя в зеркале, я не смог скрыть улыбки, я был похож скорее на киношного футбольного фаната, чем на рэпера. «Ты – звезда Лондонской рэп-сцены, забыл?» - напомнила мне Криззи. «Ты о чем?» - удивленно переспросил я, но ответ на свой вопрос я получил уже в клубе, выходя на сцену. Меня объявили как «проездом из дождливого Альбиона, звезда Лондонской рэп-сцены сэр Джимми Родео и его девушка-модель Криззи Ван». Ну вот, внезапно я стал англичанином, да еще и сэром. «Боже, храни королеву!» - радостно выдал я, под руку со злейшим врагом выходя на сцену. Зал ждал этого. Публика взорвалась аплодисментами.
В перерыве я сказал Криззи, что мы молодцы, что нашими общими усилиями мы теперь знамениты. «Ты!» - ответила Криззи, пресекая разговор на корню: «Твоими стараниями, Джимми Родео, заруби себе это на носу на всю жизнь!» - зло сказал он. Я удивленно уставился на своего сожителя, но остался без комментариев. Он пил ледяную минералку с лимоном, я курил и смотрел, как кадык на его шее ходит ходуном вверх вниз, когда он глотает. «А что с Николь?» - решился я задать ему интересующий меня вопрос. «Она ненавидит тебя…» - просто ответил парень. «Но почему?» - спросил ее я. «Потому что ты эгоистичный собственник…» - пожала плечами Криззи с таким видом, словно говорила о всем известном факте. «Я?» - удивленно переспросил я, не понимая о чем вообще речь. «Ты, ты… Ты не даешь ей развиваться! Ты заставляешь ее стоять на месте и плясать под свою дудку!» - раздраженно заговорила Криззи, прикурив сигарету. «Это как это интересно?» - я тоже был раздражен. По-моему не я ей мешал развиваться, а та хрень, которой она нос забивает по туалетам. «Ты хочешь подмять ее под себя, забить ее своим талантом, не дать ей возможности хоть как-то проявить себя…» - пояснил блондин: «Ты хоть помнишь, что она мечтала стать танцовщицей?». Я помнил, еще как помнил. Я помнил, как в Детройте это ее желание не давало мне спать по ночам, я ревновал ее уже заочно. «Так пусть идет, я при чем…» - с деланным безразличием сказал я. «Она боится, что ты будешь против…» - сказал он. «Ну так передай Никки, что мне вообще фиолетово, чем она там собирается заниматься… Как на работу устроиться, значит, она меня боится, а как кокс нюхать по туалетам с Питером она не боится… Кстати, ты в курсе, милая, что у нас появился конкурент? Питер тоже хочет поиметь нашу девочку…» - зло сказал я. Ухмылка «мистера всезнайки» моментально слетела с губ Криззи Ван. С каким-то садистским злорадным удовлетворением я понял, что попал в точку. Только теперь это было ее проблемой. Я вышел из гримерки и пошел к бару – мне надо было выпить! Виски, естественно, было бесплатным. Бармэн радостно похлопал меня по плечу, подливая мне в стакан добавку. Виски жег горло и щипал на губах, но мне было все равно. Мне казалось, что я по-тихоньку схожу с ума. Я был бы так счастлив, если бы это все мне просто снилось. Я мечтал проснуться ото сна и начать все сначала, вдвоем с Николь, без помощи этого урода Криззи. Теперь же, он поставил себя так, что я и в плане работы полностью завишу от него. Я не знал, смеяться мне или плакать. Хотя нет, знал, конечно, я пил. Пил у бара, пока не свалился с кожаной табуретки около барной стойки клуба «Garage!». Второго отделения не было. На утро Криззи швырнула мне в лицо свежую новостную газету только что из типографии, в которой нам с Криззи был посвящен целый разворот. Я возгордился было. Но приглядевшись, понял, что о Криззи там не сказано вовсе, а про меня написали, что «английский рэпер Джимми Родео имеет серьезные проблемы с алкоголем и наркотиками». Приехали...
Я проснулся в своей кровати. Карие глаза Криззи метали молнии: «Ты в курсе, что ты всех подставляешь?» - злобно спросил он, тряхнув своей выжженной перекисью челкой. Он сидел на краешке комода в нашей с Николь спальне, скрестив руки на груди и тихо ненавидя меня. На нем была белая короткая рубашка, подвязанная под отсутствием груди узлом и голубые джинсы на бедрах, которые открывали моему взору всевозможные татуировки моего сожителя. «Пошла к черту!» - злобно шикнул на нее я, пытаясь совладать с головной болью. «Ты, кстати, Питера подставил круто… Ты в курсе?» - ухмыльнулась Криззи, давя на больное. Я удивленно уставился на девушку: «Госнаркоконтроль очень заинтересовался клубом Пита, и тут ты со своими припадками алкоголизма…» - усмехнулась Криззи. «О, черт! Его посадят?» - предчувствуя худшее, спросил я. «Нет… Вчера «Madness» был чист, на удивленее…» - пожал плечами этот невозможный человек. «Ты сегодня снова выступаешь в «Garage!» в 10 вечера, и в 12 в «Madness». Будь готов и будь в трезвости…» - сказала Криззи и вышла из комнаты. Ну вот, моя жизнь пошла по накатанной. Где-то на подкорке головного мозга шевельнулась мысль о том, где сейчас Николь. Но головная боль вскоре убила ее на корню. Я попросил Криззи съездить со мной по магазинам. Мне надо было в чем-то выступать. В черных очках и белом спортивном костюме я выглядел как пижон. Люди оборачивались на меня и провожали меня взглядами. В магазине хип-хоп одежды меня даже узнала парочка школьников, попросив расписаться им на майках. Криззи только улыбалась. Проходя мимо ювелирного магазина, я решил купить что-нибудь в подарок Николь. Я купил ей кулон в виде сердца, усыпанного бриллиантами. Теперь я мог себе это позволить. Теперь я мог все. Подъехав к дому, мы удивленно переглянулись, увидев около подъезда незнакомую черную «bmw». Мы вышли из такси, нагруженные обновками. Из машины нам навстречу вышел мужчина в темно-синем костюме и белой рубашке. Он окликнул нас. Я обернулся. Мужчина представился Беном Риддиком, представителем Нью-Йоркского рекорд-лейбла. Того самого, который записывал большинство современных рэп-икон. Я судорожно сглотнул. Мужчина, заметив мое замешательство, пояснил, что хозяин этого рекорд-лейбла, услышав мой сингл «Heartless hearts» просто с ума сошел от радости и велел дать мне столько денег, сколько я захочу, чтобы только я записывался в Америке, а не в Лондоне. Я промямлил что-то о подписанном контракте, готовой фотосессии. Бен развел руками, сказав, что все будет сделано на моих условиях. Я замялся. «Мы готовы с вами сотрудничать с завтрашнего дня. Присылайте в 10 утра к нашему подъезду лимузин с охраной, мы подъедем к вам студию и обговорим детали… Так же на ваши плечи ложиться обязанность уладить все дела с Лондонской студией звукозаписи, чтобы она не имела никаких претензий на творчество Джимми…» - тихо сказала стоящая рядом Криззи. Бен внимательно оглядел моего сожителя и согласно кивнул. «Мы готовы подписать бумаги об отказе в сотрудничестве с Лондоном, но это все, что от нас требуется… Вы берете на себя все организационные моменты!» - указала пальцем с ободранным черным лаком на ногте на Бена Криззи. Тот согласно кивнул. «Так то. Джимми Родео не может творить в такой нервной обстановке…» - веско сказала она. Бен Риддик стоял, опустив руки по швам, голова его невольно вжалась в плечи. Он был пешкой. Но Криззи поставил на место его и всех вышестоящих представителей этого рекорд-лейбла. «До завтра!» - как ни в чем не бывало помахала она ему рукой, подхватив меня под руку, повела меня в дом. Как только мы вошли в дом, мы тут же услышали женский плачь. Мы с Криззи удивленно переглянулись. Вопли доносились из кухни, мы, не разуваясь, прошли в столовую. Там, перед открытой дверью холодильника сидела Николь Родригез. Ее лицо было красное от слез. Тушь растеклась по ее глазам черными дорожками, одежда была обсыпана крошками и потеками от еды. Пол был завален пакетами чипсов, вскрытых, но не доеденных, печениями надкусанными, но не доеденными. Пакет молока валялся на боку, постепенно вытекая и окрашивая красную плитку на полу в белый цвет. Николь сидела на коленях перед холодильником в куче разбросанных недоеденных продуктов и плакала навзрыд. Криззи тут же бросилась к ней, пытаясь обнять девушку, но та ловко вырвалась и, схватив полупустой пакет молока, ловко плеснула им в ее сторону. Белая рубашка Криззи покрылась жирными пятнами. Парень отступил от моей девушки. «Никки, что случилось?» - тихо спросил я. До этого она даже не посмотрела в мою сторону, но внезапно повернувшись, она ответила, что ее не взяли на работу в ночной клуб. Я спросил почему. Но она снова залилась слезами. Я понял, что сейчас мы ничего от нее не добьемся, поэтому я подошел к ней, поднял на руки и отнес в спальню. Я сидел с ней рядом и гладил по голове, держал за руку, пока она не успокоилась и не уснула. Криззи зашел в спальню, приглашая меня жестами выйти покурить. Мы пришли с ним на кухню. Мы молчали. Я понял, что стряслось что-то ужасное.
Спецэффектов в духе «Фауста» Гёте, конечно, не было. Дьявол не пришел к нам на кухню из преисподней, разражаясь душераздирающим смехом. Просто в тот момент я понял, что моя жизнь уже никогда не будет, как прежде. Беззаботное детство кончилось, а теперь мне настала пора столкнуться со взрослыми проблемами. И первой проблемой на пути к взрослению и «просветлению», если брать за основу философию буддизма, состояла в том, что Никки не взяли на работу. Мы с моим заклятым врагом Криззи сидели на кухне и курили одну сигарету на двоих, как будто полупустая пачка красных мальборо не лежала перед нами на столе. Эта сигарета была символом единения, она как бы соединила нас в трудным момент. Я видел в обычно пустых и бездушных, но чертовски умных карих глазах девушки тревогу. Я хорошо знал причину этой тревоги. Как не крути, но, возможно, Криззи все-таки любил Николь какой-то своей непонятной нормальному человеку любовью. Я видел на его лице растерянность. Что случалось с этим обычно самоуверенным и переоценивающим свои силы человеком крайне редко, почти никогда. Я попробовал позвонить Питеру, но никто не брал трубку. Не кстати, я вспомнил про вечерний концерт, лицо Криззи моментально стало жестким и даже злым. Он сегодня был еще бледнее, чем обычно. Пухлые губы превратились в тонкую ниточку: «Уж не думаешь ли ты отменить концерт?» - глаза девушки сузились, но даже через эти тонкие щелочки я видел полный ненависти взгляд карих глаз. «Но, Никки…» - попробовал было отстоять свою точку зрения я. «Мы ей ничем сейчас не поможем!» - веско сказала Криззи. Я понимал, что он прав. «Ты больше ей поможешь, если перестанешь пить на концертах и обратишь-таки на нее свое звездное внимание…» - веско заметила Криззи. Она уже переоделась в черную тунику с открытой спиной. Туника была слишком велика, при каждом движении моего сожителя мне казалось, что он вот-вот выпрыгнет из своей одежки. Но сегодня его детская трогательная худоба почему-то не вызывала у меня никаких нежных чувств. Я думал о Криззи, как о надоедливой и бесполезной в общем смысле этого слова мухе, но без которой твоя жизнь почему-то теряла всякий смысл. Я еще раз зашел в нашу с Никки спальню. Девушка развалилась на кровати, как была, в заляпанной едой одежде и с растрепанными волосами. Она крепко спала, тяжело дыша во сне. Мне всегда казалось, что так дышат люди с излишним весом. Те самые, которые страдают одышкой и пяти минут не могут пройти, не присев отдохнуть. Особенно женщины, которые объясняют свое нежелание садится на диету в такой критической ситуации тем, что «они вполне довольны собой». Криззи всегда смеялся над этим и говорил, что «Женщина, которая жрет все подряд, не женщина, а помойка…». Я смотрел на опустившуюся на самое дно в моих глазах Николь Родригез и понимал, по какой причине ее не взяли танцевать в клуб. За это год, который мы прожили в Нью-Йорке, она изрядно набрала в весе. Я был удивлен, ведь она всегда была достаточно стройной. Видимо, клубный образ жизни не пошел ей на пользу. У нее появились пухленькие щечки, легкий намек на второй подбородок. Ноги приобрели женскую округлость. Из всего ее облика ушла та подростковая немного вульгарная сексуальность, которая купила меня когда-то. Теперь она стала похожа на просто женщину. Красивую, женственную просто женщину. Моя сексуальная кошечка пропала. Позади меня возник Криззи. Он тихо прошел в комнату и остановился рядом. Он был выше Николь и доходил мне по росту до плеча. Всем своим видом этот блондин напоминал мне угловатого, несуразного подростка, эдакого лягушенка. Он тоже смотрел на Николь. Его глаза горели огнем. Какая-то необъяснимая жадность читалась в них. Его губы что-то беззвучно шептали, расплываясь в улыбке: «Какая же она красивая…» - прошептал он. Я удивленно уставился на своего сожителя: «Сейчас?» - переспросил я. «Всегда…» - выдохнул он: «А ты, неблагодарная скотина, этого не понимаешь…» - осуждающе добавила она, больно толкнув меня кулачком в плечо, и вышла из комнаты. Я согласно кивнул. Николь и правда была красива, не смотря ни на что. Я подошел к кровати и поцеловал ее. От ее тела исходил какой-то странный запах кетчупа, колбасы и плавленого сыра.
Мы с Криззи отправились на концерт. Клуб «Garage!», видимо, стремился зазвать как можно больше людей, тратя такие деньги на «покупку» популярных звезд. Я познакомился с хозяином клуба, он был гораздо старше Питера, от этого, гораздо опытнее, поэтому дела его клуба шли намного лучше, хотя «Madness» был намного популярнее. А самое главное, что мистер Холидей не употреблял наркотики. Это было видно по его не затуманенному взгляду и ровным спокойным жестам и телодвижениям. Наркоманы все сплошь дерганые. Заламывают длинные тонкие пальцы, дышат через силу, как будто это причиняет боль. Руки трясутся. Глаза не задерживаются на одном предмете дольше пары секунд. Дизориентация в пространстве – это все я потом прочитал в истории болезни Пита Дорети после его смерти. История болезни – это все, что мне оставили на память о близком друге Питере Дорети. Лолита Беренштайн-Дорети забрала себе все: клуб, деньги, квартиру. Все. И даже похороны проходили в таком ключе, в котором хотела эта ненасытная глупая сучка.
Мистер Холидей подошел ко мне, схватил за грудки и сказал, что-то в стиле: «Чтоб сегодня был трезвым, как стекло, иначе ты больше нигде и никогда не сможешь больше выступать!» - зло сказал он: «Станешь Майклом Джексоном – будешь выделываться, сопляк!». Такие слова обычно очень хорошо ставят на место. Но не в том случае, если твоим продюсером является Криззи Ван. Клуб закрыли через пару недель после этого моего выступления. Госнаркоконтроль нашел пакет кокаина в сливном бачке одного из туалетов клуба. Я спросил у Криззи, его ли это рук дело, он только загадочно улыбнулся. Я знал, что человек, который тусовался с неграми-бандитами вряд ли бросает на ветер слова. Меня мало, что волновало в тот вечер, кроме душевного состояния моей девушки. Но как только я вышел на сцену и увидел публику, настроение моментально пришло в норму, а мысли переключились с отметки «дом» на отметку «работа». Руки по-прежнему тряслись. А голос был хриплым, язык не слушался, но я титаническим усилием воли поборол в себе желание «бросить все», ведь это «все» было главной мечтой моей жизни. Я до сих пор до конца не смог побороть свою социофобию, скорее всего она развилась у меня из-за того, что я достаточно замкнутый человек, и все мои контакты с окружающими происходили посредством других людей, например, Криззи или Никки. Я получил свои деньги. Я был рад. Криззи отказался от своей доли. Я так и не понял, почему, ведь он вряд ли был похож на альтруиста. Я не стал настаивать, в конце концов, это все его личное дело. Мы с Криззи вернулись домой под утро. Николь уже не спала. Она сидела на кухне и пила черный кофе. Я был до ужаса голодный и полез в холодильник. Холодильник был пуст. В отличии от нашей прошлой наркоманской квартиры, в этом доме еда в холодильнике была всегда. Ее покупал либо я, либо Пит приносил, либо все другие многочисленные гости Криззи и Никки. Моих гостей в этой квартире не было. И с друзьями мне тоже не очень повезло. Все мои друзья либо остались черным пятном жизни в городе моего детства Детройте, либо умерли от наркотиков.
Ранним утром понедельника холодильник оказался неожиданно пустым. Никки спокойно пила кофе, не обращая на мои манипуляции никакого внимания. «Дорогая, а куда делась вся еда?» - я точно помнил, что когда я уходил на концерт он был полон. Николь невозмутимо ответила мне, что теперь так будет всегда. Я наивно поинтересовался, в чем же причина. Напрасно. Она отпустила голову на руки и зарыдала. Я подошел к ней, обняв за плечи, и спросил, что случилось. Она ответила, что с этого дня на диете. Мой сожитель стоял в дверном проходе, молча наблюдая за нами. Но как только он услышал знакомое слово, его лицо озарилось светом. Но это был совсем не тот свет, который исходит от добрых и сердечных людей, это был темно-зеленый, мрачный свет, который обволакивает душу и сердце, сбивая с пути истинного. Это был цвет анорексии, которая сидела внутри Криззи, которая управляла им и всеми его действиями. Я верю в то, что сама девушка не была таким уж чудовищем, но вот сидящая в ней гниль делала ее такой. И я с ужасом видел, как эта гнилостная зеленая масса тянет свои руки-отростки к телу моей любимой девушки. Я закричал. Криззи и Никки удивленно уставились на меня. Злобный взгляд ехидных прищуренных глаз Криззи исчез, на его место пришел серьезный и обеспокоенный. Никки отставила свою чашку кофе. Она спросила, все ли со мной в порядке. И эта простая фраза почему-то внезапно привела меня в чувства. Мне хотелось расцеловать мисс Родригез за это внезапное участие в моей жизни. Я так давно не слышал от нее ничего хорошего. Так давно не слышал от нее чего бы то ни было. Я был счастлив. За спиной как будто выросли крылья, и я воспарил над этой кухней дома, который таки не стал моим. «Мы с концерта…» - подала голос Криззи. Николь удивленно посмотрела на меня. Я кивнул: «Я привез тебе мой сингл из Лондона. Его теперь в любом музыкальном магазине можно купить…» - сказал я не без гордости. Николь слабо улыбнулась, но улыбка почему-то вышла совсем не веселая. Она ответила, что знает, и что видела интервью со мной и Криззи в Лондонской студии, читала обо мне в газетах и журналах. Я так хотел тогда, чтобы вместо Криззи на обложке моего диска красовалась мисс Родригез. Я так мечтал в Детройте, что Николь разделит со мной мой успех. Но девушка внезапно снова помрачнела, сказав, что ее не взяли на работу в ночной клуб потому, что она толстая. Мы с Криззи переглянулись. Да, Николь набрала вес, но я бы вряд ли назвал ее толстой. Девушка сказала, что ее теперяшняя фигура не соответствует стандартом этого ночного клуба. Никки говорила это и крупные горячие слезы текли по ее щекам. Она была ненакрашена, с простым растрепанным хвостиком на голове в старом синем халате. Она плакала, а мое сердце сжималось от ужаса. Криззи подбежала к ней и обняла ее. «Ты так хочешь там работать?» - удивленно спросил я. Я и не думал, что эта работа так для нее важна. Возможно, Криззи был прав, и я действительно бесчувственная скотина. Николь беззвучно кивнула. Криззи тихо сказала, что поможет девушке. Но мисс Родригез внезапно отстранилась от нее и, с трудом поднявшись со стула, как будто ноги совсем ее не слушались, подошла ко мне и со всей силы дала мне пощечину. Щеку моментально обожгло резкой болью. «За что?» - удивленно спросил ее я. Она покачала головой, и сказала, что это все моя вина. С этими словами, она, немного сгорбившись, ушла в спальню. Я дернулся было пойти за ней, но Криззи знаками показала, что этого делать не надо. «Я сам с ней поговорю…» - вызвался он, догоняя девушку на лестнице. Даже в личной жизни мои проблемы теперь решает мой продюсер…
Сейчас, конечно, мне кажется, что моя вина действительно была во всех ее проблемах, ведь со мной-то все хорошо. Но тогда это заявление повергло меня в уныние. Я не торговал кокаином, я не заставлял ее есть чипсы с колой килограммами, в чем же тогда моя вина?
Мы давно не спали вместе. Я вообще практически не спал. Я пил черный кофе литрами и курил тяжелые красные мальборо, наивно надеясь, что это все как-то мне поможет. Но ничего не помогало… И даже любимая музыка Тупака Шакура не могла меня вытащить из состояния депрессии. Криззи вернулся от Николь, он вошел на кухню, закурив, остановился у окна так и не дойдя до стола, за которым сидел я. Я смотрел, как ее бледное лицо окутывает дымка. «Как она?» - спросил я, мой голос показался мне абсолютно серым и глухим. «Ей надо сбросить 10 килограммов…» - вздохнула Криззи: «Хотя я не считаю, что это так уж необходимо…» - честно признался мой сожитель. «Ты знаешь, как ей помочь?» - в лоб спросил я. Лицо Криззи омрачила улыбка, такая же едкая, как и всегда, когда он понимал, что в данном вопросе лучше него никто не разбирается: «У тебя есть сомнения?» - саркастически переспросил он. «Ну, так помоги ей!» - нетерпеливо вздохнул я: «Если она этого так хочет…». «А ты хочешь?» - внезапно ее тон изменился, она присела за стол напротив меня. Она была серьезна, как никогда. Его глаза горели каким-то странным огнем: «Ты хочешь, чтобы она похудела и пошла работать в клуб?» - каждое слово, которое она мне говорила словно молотком гвозди забивалось в мой уставший мозг. Я отрицательно покачал головой. Это было честно. Я всегда удивлялся, почему с Криззи я был всегда максимально честен, даже более честен, чем наедине с самим собой. Мужской эгоизм играл во мне буйством красок, когда я представлял, что на мою полуголую девушку будут пялиться пьяные грязные дальнобойщики. Криззи засмеялся: «Я буду виноват, в прочем, как и всегда…» - пожал плечами он: «Но она не ломала твою мечту, мистер Джимми, подумай об этом… Ты восходящая звезда сейчас, дальше будет только больше! Если ты хочешь привязать Николь к себе, то тебе стоит сделать это прямо сейчас… Бросай все и уезжай!» - говорил Криззи. Моя правая бровь непроизвольно поползла вверх: «Ты о чем?» - «О тебе, дурак…» - засмеялась она: «Никки будет одна… Ты в разъездах, концертах, записях, интервью… А она?» - «Она поедет со мной!» - веско сказал я. «Уверен? Я вот нет… Отпусти ее на время, дай ей возможность самой чего-то добиться, и тогда ваши отношения наладятся…» - пожала плечами Криззи. Самое страшное было то, что Криззи был прав. Чертовски прав. Какое право я имею учить Николь жизни? Какое право я имею ломать ее мечту? Какое право я имею… на нее? Я схватился за голову. «Вы такие дети, черт возьми… Вы считаете, что все будет хорошо… Не будет, милый, не будет… За руби себе это на носу! Ты, баловень судьбы, мальчик с чертовой кучей талантов...» - как-то уж слишком зло выругалась Криззи: «А Николь тебя любит… Пусть даже и не говорит тебе ежедневно об этом…» - «Ну, с твоим-то жизненным опытом…» - саркастически ухмыльнулся я: «Сколько тебе лет? 20?» - спросил я. На мой взгляд, ему было лет 16-18. «Столько не живут…» - отрезал Криззи: «Все в твоих руках, милый…». С этими словами она вышла из комнаты.
В понедельник утром Криззи бесцеремонно растолкал меня, уснувшего только под утро, заставил обрядиться в ненавистные брэндовые шмотки и отправиться на встречу с Нью-Йоркской звукозаписывающей компанией. Их представитель нас не обманул, около дверей моего дома черной змеей сверкал на солнце лимузин. Я почувствовал себя настоящей звездой. Под руку с Криззи мы прошли к машине. Я оглянулся на дом. Я ждал, что Николь выйдет пожелать мне удачи. Она не вышла. Я вздохнул. Друзья не всегда оказываются рядом, они не всегда думают о тебе и не всегда хотят тебя видеть. Враги же всегда надеются на то, что тебя уже нет в живых. Хоть какое-то постоянство…
Приехав в студию, как какие-то рок-звезды, мы увиделись с ее хозяином мистером Ларри Финтом. Приятный в общении пожилой человек, с добрыми голубыми глазами, он излучал уверенность в себе, в нас и в светлом будущем. Я люблю таких людей, с ними приятно иметь дело, и даже депрессия как-то отступает на второй план в их обществе. Мы договорились о записи альбома в их студии. Но нам надо было съездить в Лондон, чтобы расторгнуть контракт с их студией. Мистер Финт готов был оплатить неустойку. Он дал мне неделю отдыха, чтобы я решил все свои проблемы, и вплотную смог заняться музыкой. Внезапно мое настроение само по себе начало улучшаться, не без участия нашего нового знакомого. Криззи улыбалась. У него красивая улыбка, а его немного кривые зубы придавали ей какой-то шарм. У него был немного скошен передний зуб. Я как-то спросил из-за чего это. Криззи, как всегда, отшутился чем-то в стиле «боевая травма». Весь он был как лозунг для шоу Бэма Марджеры16 «Не пытайтесь повторить это дома». Я так мало знал о ней, хотя в тот период времени наших разногласий с Николь, Криззи был мне, пожалуй, самым близким человеком. Она была для меня «человеком со шрамом»17, как на теле, так и на сердце. Не смотря на свою полудетскую внешность, Криззи попадал за свою жизнь во много переделок, о которых он сам старался не вспоминать. Я знал это. Это читалось в его карих, почти черных, вечно ехидных глазах. Мне ничего не оставалось, кроме того, чтобы только догадываться о его «прошлой» жизни.
Из студии мы поехали домой. Концертов на неделе не намечалось, тем более мистер Мартин посоветовал мне не устраивать концерты до выхода альбома, чтобы сохранить некоторые песни в тайне. Он сказал, что это успешный пиар-ход. Криззи был с ним согласен. Мне было все равно. Я думал о своей девушке. Тоска щемила душу, я хотел, как оборотень из фильма, выть на луну. В Нью-Йорке, вы знаете, луна не такая красивая, как в Детройте. Я помню, как мы с Николь сидели около одного из клубов города. Она пила пиво, а я обнимал ее крепко-крепко. На ней была моя куртка. Когда ты даешь девушке свою куртку, это как высшее проявление нежности. Я любил ее и до сих пор люблю. Мы сидели на ступеньках клуба и смотрели на луну. Она была такая большая и такая белая. Мы гадали, существуют ли инопланетяне или нет, и если да, то смотрят ли они сейчас на нас… В существование бога мы оба не верили. Интересно, а когда Николь впала в кому, она видела божий свет в конце тоннеля?
Я пришел домой и не нашел там Николь. Криззи тоже быстренько сбежал на работу. Двухэтажная квартира для меня одного. Я с грустью вспомнил нашу старую наркоманскую квартиру. Там я не чувствовал себя одиноким. Здесь я не чувствовал себя вообще. Криззи не было в квартире до конца недели. Николь тоже не было. Я чувствовал приближение своего отъезда в Англию. В среду приехал Питер и радостно сообщил мне, что день свадьбы назначен на субботу. Мне показалось, что эта веселость была лишь иллюзией моего больного воображения, либо его кокаинового поведения. Он предложил съездить вместе с ним за свадебным костюмом. Он хотел белый или бежевый. Я отказался, и, кажется, Пит расстроился. Я был против этого брака. Мне не нравилась Лолита. Хотя, я должен был быть рад, что мой потенциальный конкурент на руку и сердце мисс Родригез теперь будет окольцован. Мне же было противно от таких мыслей. Я чувствовал себя эгоистичным собственником. Это ужасно, когда ты любишь человека, но не можешь быть с ним. Как ни странно, мы с Питом в этой ситуации были в одинаковом положении. Я тоже не был с Николь. Я даже толком не знал, где она.
С чего вдруг этих двоих понесло жениться, я не знаю, но в среду Питер приехал ко мне домой, случайно застав нас с Никки вместе и сообщил дату свадьбы. Суббота. Я никогда не был суеверным человеком, но в этот раз какое-то неприятное предчувствие кольнуло меня куда-то в область сердца. Суббота прекрасный день для тусовки, но отнюдь не для свадьбы. Суббота это день похоти и разврата, но никак не воссоединения сердец «пока смерть не разлучит нас». Смерть разлучила их вопреки всем клятвам. После этого, я перестал верить чему бы то ни было…
Криззи пришел на свадьбу в прекрасном ярко-красном платье. Николь была в бежевом приталенном платье, расшитом черными кружевами. Я и не знал, что они с Лолитой были дружны, Николь вышла с ней под руку. Она, кажется, немного похудела. В глазах Никки читалась какая-то непонятная ненависть ко всему миру. Это были зачатки анорексии. Но я тогда не предал этому никакого значения, свалив все на трудный день. Свадьба моего лучшего друга Пита и его избранницы была в католической церкви. Иногда я задаюсь вопросом, как бог мог допустить такой брак в своем «храме»? Скорее всего, люди просто неправильно трактуют фразу «браки заключаются на небесах»…Я сидел на скамье из черного дерева, наблюдая за тем, как солнечный свет осеннего утра пробивается сквозь витражные церковные окна. Все вокруг было таким нереальным. Священник говорил слова о вечном благословении, о любви, верности и непорочности. Я видел, как Пит в туалете нюхал кокаин на пару с моей девушкой и Криззи, который положил пакетик порошка в декольте. «Хочешь?» - Криззи подмигнул мне, сжав мою руку во время церемонии. Я отрицательно покачал головой. Хватит с меня того, что я не могу уснуть без стакана виски. Лолита была одета в яркое розовое платье с фатой. Фата – это символ невинности. Но это не про Лолиту Беренштайн, конечно же. А Питер Дорети был прекрасен в своем бежевом костюме и с красной розой приколотой к лацкану пиджака. Он был самым красивым женихом, которого я когда-либо видел. Их свадьба была как с картинки модного глянцевого журнала или из какого-нибудь фильма. Мне так захотелось тоже оказаться когда-нибудь в роли жениха. Гостей было много. Некоторые были из клубной тусовки, других же я видел первый раз. Родителей молодожены не пригласили. У Пита их давно не было в живых, а родители Лолиты не посчитали нужным приезжать из Германии на свадьбу единственной дочери.
После церкви мы поехали в ресторан, который Пит снял на весь день. Меня попросили спеть. Мы с Криззи спели нашу песню. Люди аплодировали, улыбались, но я не видел искренности в этих взглядах и улыбках. Я видел только деньги, те самые, которые Пит заплатил за всю церемонию. Мне стало обидно, до глубины души обидно за своего друга. Я называю Пита другом, потому что он действительно за это время стал другом. Тем самым другом, который, безмерно влюбленный в мою девушку, никак не показывал этого, тихо страдая по Николь. Так поступают только настоящие друзья. Друг – это слово, которое не имеет пола. Друг – это человек, которому ты нужен, не смотря на все твои проблемы и который нужен тебе вопреки всему. Я сильно напился в тот вечер. Я видел эти все дорогущие букеты цветов, жадную до денег улыбку Лолиты и потерянный взгляд Питера. Мне было страшно. Интересно, а Лолита знала о том, что Пит любил Николь? Скорее всего, нет, но если бы знала, не думаю, что это остановило бы ее, ведь от Питера ей нужны были только его деньги.
В воскресенье мы с Криззи с диким похмельем погрузились в самолет до Лондона. «Давай покончим с этим всем!» - сказал мой сожитель. Я не видел его глаз за черными полицейскими очками. Я знал, что они были красными и несчастными. Он устал, так же, как и я. Я учился у Криззи быть сильным, я учился у него всему, чему он мог меня научить. С ужасом сейчас понимаю, что помимо твердости характера, я научился у него так же безразличию к проблемам других людей. Я стал жестче, и я не сказал бы, что это хорошо. Раньше меня беспокоило хоть что-то, теперь мне стало все равно. Мне даже все равно, как отреагируют мои поклонники на мою очередную выходку или попадет ли мое очередное творение на первое место в хит-параде. Мы расторгли контракт с Лондонской студией звукозаписи. Кажется, меня возненавидел ее хозяин, но что это по сравнению с тем, что тебя ненавидит собственная девушка.
Когда мы вернулись в Нью-Йорк, мы узнали, что диджей из «Madness» покончил жизнь самоубийством. «Это все кокаин…» пожала плечами Криззи. Ей предложили контракт с Calvin Klein, она была счастлива, и никакие проблемы, особенно чужие не смогли бы вывести ее из этого состояния эйфории. Это была ее самая любимая марка одежды. Я с тех пор не люблю ее, ведь «calvin» – это еще одно название кокаина. Его так называла Криззи. А когда я вижу рекламу этого брэнда, мне кажется, что я вижу анорексию во плоти «благодаря» этим мерзким лягушко-подобным тощезадым моделям в стиле Кейт Мосс.
Я зависал в студии. Мистер Финт оказался очень дотошным малым и очень требовательным. Но в тот период времени мне это было необходимо. Мне надо было быть максимально вовлеченным в творческий процесс, иначе, я бы свихнулся от своих безрадостных мыслей в голове. Я сгорал на работе, но это было гораздо лучше, чем сидеть в пустом доме в одиночестве приканчивая очередную бутылку виски. Я бросил курить на время, чтобы не сажать голос. Хотя, разве для репера голос так уж важен? Оказалось, что да. Я понял, что я так мало знаю о шоу-бизнесе. Ко мне на работу заезжал Энти Смит. Хозяин звукозаписывающей компании договорился с Энти о новой фотосесии в его одежде для обложки моего первого альбома. После того, как Пит женился, мы с Энтони стали очень близки. Он приезжал меня проведать, мы говорили обо всем, кроме Никки, хотя она была его лучшей подругой. Он избегал этой темы. Было такое ощущение, что мы с ней давно расстались, но я чувствовал, что это не так.
После дней-ночей в студии я как-то приехал домой. Снова попал на вечеринку. Дверь мне открыл Криззи. Этот девочка-мальчик был пьян и счастлив. Я пошел на кухню, чтобы перекусить. Там была Николь, на барной стойке девушка раскатывала дорожки кокаина. На ней было бархатное черное платье от chanel с открытой спиной. Я с удивлением поймал себя на мысли, что любуюсь ее худобой. Она похудела и снова стала выглядеть, как тогда, когда мы только познакомились. На кухне она была одна. Услышав звук моих шагов, она обернулась, да так и застыла с бокалом шампанского в руках. Я понял, что это мой шанс. Не отдавая себе отчета, я подхватил свою красавицу на руки и отнес в спальню. Мы долго и со вкусом занимались сексом, и это было самое прекрасное из всего того, что со мной произошло за последнее время. Мы снова как будто вернулись в Детройт на пару лет назад. Я признавался всю ночь ей в любви, а она звонко смеялась и говорила, что все взаимно. Она спрашивала, как мои дела, и что произошло за это время в моей жизни. Я хохотал, как безумный и верил в любовь. Та ледяная стена, что была последние полгода между нами, построенная из кокаина, моей популярности и Криззи, была наконец-то сломлена. Я чувствовал единение, я чувствовал, что все еще любим той самой женщиной, что сделала татуировку «together forever» на ноге в честь нашей с ней годовщины. На утро, Николь сказала мне, что я самый лучший мужчина в ее жизни. Я забил на работу, и мы поехали по магазинам. Я попросил карточку у Криззи. Тот ехидно ухмыльнулся, и протянул мне золотую. Я решил делать подарки Николь. Я ей подарил тот кулон с бриллиантами, что припас для нее, да не было случая подарить. Мы накупили ей миллион корсетов и чулков. Меня спрашивали, я ли Джимми Родео, тот парень, чей клип крутят по всем теле-каналам. Это и клипом-то толком назвать нельзя, всего лишь нарезка из рекламного ролика компании в поддержку коллекции одежды Энтони Смита, наложенный на нашу музыку. Но как-то эти модельные кокаиновые девушки очень подошли под текст нашей песни, что мы с Криззи начали именовать это «клипом». Да, я Джимми Родео, а это Николь Родригез, моя девушка, самая лучшая девушка на свете. Мы были счастливы. Я готов был достать ей звезду с неба. Она отвечала мне взаимностью. Я гладил ее по волосам. Снова ощущал тот забытый запах арахиса в сахаре, исходящий тонким ароматом от ее идеального тела. У нее начали проступать тазобедренные косточки, они были такие тоненькие. Что я почти плакал от умиления. Они были не такие мужские, как у меня или у Криззи, а такие по-женски хрупкие. Все наладилось? Пожалуй, это же мой мир и моя мечта…
Николь сказала, что устроилась работать в клуб. Это была ее мечта. Я обещал прийти посмотреть на ее выступление. Николь сказала, что ее сценический псевдоним Sweet Cherry18 .Это название вполне ей подходит. Мне было все равно. Мне было настолько хорошо рядом с ней, что я готов был простить ей все. Мы снова были единым целым, как раньше. Я с удивлением смотрел на суммы денег, которые я тратил, и что мне было все равно на это. Вот что значит быть звездой, а я, черт возьми, был ей.
На выходных мы пошли на похороны диджея. Он был хорошим другом Николь. Она была в черном платье и в шляпке с вуалью на голове. Шляпку эту она сшила сама, когда мы еще жили на наркоманской квартире. Сейчас она ничего не шила, ведь все ее время забирала работа. Я спрашивал девушку, зачем ей это нужно, но она только загадочно улыбалась и молчала. Я знал, что это не мое дело, и всегда в такие моменты вспоминал многочисленные советы Криззи. Он редко появлялся дома – был занят на съемках для рекламы нижнего белья. Я был в тайне этому рад, ведь мы все чаще оставались с Николь наедине. А меж тем близился мой день рождения. Я ненавидел этот праздник с детства. Другие дети в окружении всех своих родственников задували свечки по количеству прожитых лет на торте, я же сидел в одиночестве в комнате без подарков и по щекам моим катились злые слезы. Криззи занялась организацией моего праздника. Это была домашняя вечеринка в ковбойском стиле. «Ты же Родео, детка, ну так докажи!» - орала пьяная Криззи, усаживая меня на аттракцион в виде постоянно движущегося быка. Николь показала класс. В кожаных штанах, ковбойской красной шляпе и красном корсете, из которого мне открывался шикарный вид на ее потрясающую грудь. Я знал, что моя девочка оседлает любого быка. Моя сладкая вишенка. Криззи смеялся, как больной, и отплясывал с Питером, сбросив свои каблуки на танцполе «Madness». Покойного диджея заменили другим. Внезапно для меня они все стали на одно лицо. Пит с Лолитой пришли семейной парой. На лице миссис Дорети было написано что-то в стиле «век бы вас-уродов не видела», а Пит, как бы извиняясь, сунул мне в руку подарочный розовый конверт. Я засмеялся, возвращая деньги: «Я теперь звезда, мне это не к чему! Спасибо, что пришел…». Это было так пафосно, но так чертовски приятно сказано. У меня наконец-то была возможность позволить себе все, что я хочу. Я даже начал подумывать о машине. Мы все это время ездили либо на лимузине, который нам заказывала звукозаписывающая компания, либо на такси. Криззи говорил что-то о мелких клерках, но вряд ли они ездят на ламборждини? Я готовился к выпуску своего первого альбома. Криззи, как продюсер был просто идеалом. Он решал все мои проблемы. На моем двадцать первом дне рождении был даже Рауль. Он пожелал мне всего самого лучшего и подарил мне мотоцикл. Я приближался к своей мечте детства. Я не пел о телках, тачках и сиськах, но в тайне мечтал об этом. Я получал это, и это было прекрасно. Джимми Родео стал внезапно брендовым музыкантом. Заказы на концерты сыпались на меня, словно дождь с неба туманного Альбиона. Николь была рядом. Она ничего не ела, зато виски из клуба мы уносили бесплатно. Каждый бармен во всех клубах Нью-Йорка считал своим долгом подарить нам по бутылке самого лучшего алкоголя за свой счет. Николь называла меня «ричи» 19 , и это было, пожалуй, самым лучшим комплиментом для меня.
День Х наступил. Это было ожидаемо, но все равно очень приятно. Мы с Криззи до последнего держали скрещенные пальцы, чтобы ничего не помешало моему успеху. Николь целыми днями была рядом. Она приезжала ко мне в студию и радовала меня сумасшедшим сексом прямо на столе в комнате звукозаписи. На аристократической белизне лица моей девушки вновь пролегли скулы. Особенно это было заметно, когда она улыбалась. У Никки с Криззи появилась еще одна общая тема диет. Я высказал Николь, что я не против этого только пока она худеет в пределах разумного, потому как внешний вид Криззи был уже явным перебором. Мисс Родригез только смеялась и говорила, что до этого не дойдет. Мне хотелось в это верить. Теперь дома у нас есть было нечего. Эти двое питались продуктами на «к» - кола+кофе+кокаин. Криззи назвал эту диету «Диета Calvin». Мои вопли, скандалы и истерики по поводу наркотиков не увенчались успехом. Я даже не мог поговорить с Николь о том, что же за отношения были между ней и Криззи.
«Я ее люблю!» - просто сказал Криззи. «Ты всех любишь… Только тебя никто не любит…» - зло парировал я. Криззи удивленно уставился на меня: «Детка, что за тон? Мы разве не одно целое?» . С ним было просто бесполезно спорить, такое ощущение, что разговариваешь с самим собой, только темной своей стороной.
Субботний вечер обещал быть самым прекрасным для меня. Сбывалась моя мечта – я был знаменит. Премьера моего дебютного альбома проходила в Нью-Йоркском отеле Хилтон. Журналы и газеты столицы США пестрели сообщениями о том, что «английский рэп-музыкант будет презентовать свой первый диск в Хилтоне». Про Криззи не было сказано ни слова. Это было странно, ведь она так же принимала участие в записи альбома не только, как бэквокалист, но и как мой продюсер. Позже этот вопрос перестал занимать меня, ведь на моих глазах мечта становилась реальностью, я никак не мог это пропустить. Предварительная фотосессия для избранных глянцевых журналов, только самых модных и самых крутых. Я наконец-то исполнил свою давнюю мечту – сфотографироваться вместе с Николь. Она быда божественно-прекрасна в своем черном платье с открытой спиной от «chanel». Я завидовал сам себе. Криззи же нигде не было. Мне стало немного обидно, ведь это был не только мой праздник, но еще и его.
Пит поздравлял меня, обнимал и говорил, что я лучший, и что мой успех был очевиден. Гордый, он расхаживал по всему ресторану отеля, который сняла на вечер мой студия звукозаписи, и говорил, что первым разглядел во мне талант, что я впервые публично выступал именно в его клубе. Ресторан был полон, но близких мне людей было перечесть по пальцам. Первый час хозяин рекорд-лейбла знакомил меня с «важными шишками шоу-бизнеса», заставлял со всеми фотографироваться и улыбаться всем звездной улыбкой в 32 зуба. Моя социофобия разыгралась не на шутку, мне казалось, что все люди в зале смотрят только на меня, а когда я смотрю в ответ, то они в панике отворачиваются. Я уверен, что так и было на самом деле, ведь в тот вечер я был героем дня. Некоторые люди подходили просить автограф. Такое странное ощущение – расписываться на собственном серьезном, немного усталом лице, изображенном на обложке моего первого дебютного альбома. Но через пару часов окружающие как будто забыли о моем существовании, как будто забыли о цели своего визита на мероприятие. Хотя, цель на таких мероприятиях, к сожалению, у всех всегда одна – либо выпить, либо кого-нибудь подцепить. Мне было скучно и некомфортно, я стоял в углу около туалетов с полным бокалом шампанского, к которому даже не притронулся. Николь пропала где-то в толпе подручку с Питером Дорети. Его законная супруга Лолита зло косилась в мою сторону, поедая канапе за соседним столом. Я старался не смотреть на нее, боясь, что превращусь в камень. Внезапно кто-то тронул меня за плечо. Это был Криззи. Он подошел вплотную ко мне: «Поздравляю, милый!» - сказал он и поцеловал меня в щеку: «Я тобой горжусь…» - улыбнулась блондинка. У меня камень свалился с души – хоть одно знакомое лицо на вечеринке. Так странно, пати устраивалась в мою честь и в честь моего творческого дебюта, а собрались на ней совсем не близкие и даже не знакомые мне люди. Большинству из них, я уверен, было вообще до фонаря кто такой Джимми Родео и что он там выпускает. Я поделился своими мыслями с Криззи, он засмеялся: «Привыкай… Когда ты бедный и простой у тебя есть парочка настоящих друзей, но когда ты богатый и на пафосе даже эти друзья сваливают…». Я так надеялся, что она шутит, но сами знаете, в каждой шутке есть доля шутки… Криззи выхватил у меня бокал с шампанским и выпил его залпом: «Поехали?» - толи спросил, толи предложил он. Мы приехали домой на такси. Наша двухэтажная квартира была пуста, и это было удивительно, если учесть то, что Николь обожала вечеринки. Я слышал звук наших шагов. Я слышал дыхание Криззи позади себя. Я не проснулся знаменитым на следующее утро. Я проснулся в одной постели со своим заклятым врагом, который очень красив, когда спит, трогательно подложив руки под щеку. У нее прекрасные карие немного раскосые глаза и малиновые на вкус губы. Ее белая кожа такая нежная, словно бархат. Мне хотелось утонуть в ее громком и дерзком смехе, и умереть, держа ее за руку. Я целовал ее длинные тонкие пальцы, а он смеялся, как будто это было смешно. Я был в отчаянии. Мне не нужно было это все начинать. Музыка – это не для меня. Я и не думал, что в творчестве так много правил и рамок. «Я верю в тебя…» - нежно шептал мне на ухо блондин. Это придавало мне сил, это делало меня чуточку сильнее. Я не проснулся знаменитым на белых простынях нашей с Николь кровати. Я проснулся трезвым и почему-то с улыбкой, зная о том, что я был знаменит всегда.
Мы вышли до газетной палатки. С обложек журналов на меня смотрело мое собственное лицо. Продавщица долго всматривалась в меня, пытаясь понять и поверить в то, что перед ней действительно звезда. Мы зашли в кафешку позавтракать. Мы были такими звездами, что даже самим было страшно. Криззи напялил на меня свои черные очки, а я в шутку представлялся каждому столику: «Я Бонд. Джеймс Бонд». Мое настроение было просто замечательным. Мы гуляли по утреннему Нью-Йорку, держась за руки. Мне вспоминался Лондон, и то, как мы там писали наш сингл, как гуляли по Трафальгарской площади и попали в полицию за «недостойное поведение на территории Вестминстерского Аббатства».
Но, вернувшись домой, наши восторги сошли на нет. В квартире была Николь. Она снова ела. Перед ней стояла огромная тарелка чипсов, и она увлеченно поливала их сверху мороженым и вареньем вперемешку. Мы удивленно переглянулись. А на стуле около окна с совершенно отрешенным видом восседал Ларри Финт. Заметив нас, он громко провозгласил о том, что я большой молодец, что мои песни пущены в ротацию радиостанций и что сегодня вечером мы вылетаем в Лондон снимать мой первый клип. Николь безразлично посмотрела в мою сторону, вооружившись большой ложкой, она начала монотонно поедать обваленные в мороженом чипсы, запивая кока-колой прямо из горлышка бутылки. Выпроводив начальство и пообещав ему, что мы с Криззи будем готовы к отлету через два часа, я подошел к своей девушке и поинтересовался, в чем проблема. Она показала мне статью в каком-то гламурном журнале, где не очень образованная и грамотная журналистка обсуждала формы моей девушки. «Лондонский милашка-рэпер Джимми Родео один из самых сексуальных мальчиков на современной музыкальной сцене. Только вот девушка как-то теряется на его фоне. Точнее, мистер Родео теряется на фоне ее пышных форм. Стриптизерша Николь Родригез прочно захомутала милашку Родео, но отнюдь не красотой и изяществом. Говорят, что мисс Родригез беременна от нашего героя…»
Я был в шоке. Николь была словно резиновая безмозглая кукла. Она монотонно жевала свои чипсы, а по щекам ее катились злые слезы. Весь ее вид как будто спрашивал меня: «Какого черта? Ведь я же так старалась похудеть…». Я не нашелся, что ей сказать. Я не знал, как надо себя вести в такой ситуации. Я пошел в спальню собирать вещи. Подумать только, еще недавно я был просто wanna be без перспектив, зато с грандиозными планами, а теперь я еду в Лондон снимать свой первый клип, а мой сингл «Heartless hearts» попал в ротации всех возможных радиостанций мира. Я знаменит.
В спальне был Криззи. Он сидел на кровати в позе лотоса и курил, пролистывая какой-то гламурный журнал. «Я с тобой не поеду…» - сказал мне мой сожитель. Я остановился в дверях, не веря своим ушам: «Что? Почему?» - в ужасе спросил я. «Потому что твоя девушка жрет на кухне какое-то дерьмо, и я совершенно не понимаю почему…» - зло ответил Криззи. «Какие-то убогие писаки накрапали в журнале статейку о том, что она жирная корова…» - сказал я. «Какого черта?» - удивился парень: «Она по этому поводу заморачивается?» - я кивнул. «Да я им всем ноги переломаю!» - с ненавистью возопила она. Я смотрел на эту тощую пергидрольную блондинку, полною ненависти ко всему миру, и понимал, что я настолько же полон ненависти к ней. В самый не подходящий момент этой дуре пришло в голову помочь Николь, в тот самый момент, когда мне так необходима ее поддержка. «Это ты во всем виновата!» - убежденно сказал я. «Ты о чем?» - Криззи удивленно вскинула бровь: «В чем я снова виноват?» - «В том, что Николь так себя ведет… Это же твоих рук дело, да? Это же ты посадил ее на наркотики и диеты!» - меня обуревали негативные эмоции. До того, как в моей жизни появилось это существо, мы с Николь не переживали ни о чем и жили душа в душу. Но стоило появиться Криззи, как проблемы пришли вместе с ней, как всадники апокалипсиса. «Ты с ума сошел?» - она поднялась с кровати и зло уставилась на меня: «Я никого и никогда ни на что не подсаживал… А похудеть она захотела сама, ты же был там и все видел…» - недовольно говорил блондин. «А кто виноват? Питер? Энтони? Кто?» - орал на нее я. «Ты! Ищи бревно в своем глазу, мистер Родео… Ты невозможный человек! Я вообще не понимаю, как она тебя терпит… Ты эгоист, эгоцентрист и циник! Таким, как ты прямая дорога на кладбище уже с рождения, черт тебя подери!» - ее щеки пылали, а глаза метали молнии. «Пошел к черту! Идите вы все к черту: ты, твоя гребаная музыка и твой гребаный Лондон, катитесь ко всем чертям!» - заорала она, и, подхватив свои огромные черные ботинки на платформе, она выбежала из комнаты. А день так хорошо начинался… У меня была любовь, был секс, был продюсер и куча планов на будущее… А теперь все это моментально улетучилось по щелчку пальцев этой взбалмошной девицы…
Я улетел в Лондон один. Не в одиночестве, конечно, с этих пор я вообще никогда не находился в одиночестве. Я начал понимать смыл фразы «Я один на этом свете» - это значит, что у тебя больше нет никого близкого и родного, с которым можно было бы поговорить, излить душу, кто бы был тебе самым дорогим человеком на свете. Но это не одиночество, ведь вокруг тебя толпы людей, которые готовы отдать тебе все, что у них есть только потому, что ты новомодный и знаменитый рэпер. Мне не нужно было ничего. Мне нужна была Криззи. Мне нужны были ее короткие светлые волосы, которые пахли ванилью по утрам. Мне нужны были ее раскосые глаза цвета мокрой корицы, которые так внимательно и изучающе смотрели на меня. Мне нужны были ее тонкие пальцы рук с облупившимся черным лаком на ногтях, которые перебирали бы мои. Мне нужна была та нестерпимая нежность, которая была между нами все это время. Я злился, я боялся признаться себе, что она мне нужна. Что он самый необходимый мне человек на всей планете. Я так и не сказал ему этого. И не скажу уже никогда. Надеюсь, что он все-таки жив сейчас, и что он иногда думает обо мне, хотя бы иногда…
Он пришел проводить меня в аэропорт. Нет, не проводить. Он просто пришел, чтобы передать мне золотую пластиковую карточку с моими честно заработанными музыкальной карьерой деньгами. Он попросил меня подписать какие-то бумаги, по которым, я остаюсь наедине со своим творчеством без посредников. Я все подписал не глядя. Мне не было дела до каких-то там бумаг, когда мое сердце разваливалось на части под каблуками этого прекрасного мальчика. «Криззи…» - я схватил его за руку и притянул к себе. «Иди к черту, Джимми Родео!» - зло сказала она. И я ушел. Улетел в Лондон, на родину «The Beatles» и «Sex Pistols» к своей сбывающейся мечте. А Криззи остался в городе порока Нью-Йорке вместе с моей девушкой.
«London calling…», как поется в песне. Лондон позвал, и я приехал. Я был так зол на Криззи, что первое, что я сказал хозяину своего рекорд-лейбла, приехав на Альбион, чтобы наш с Криззи сингловый альбом сняли с продаж. Мистер Финт был крайне удивлен моим спонтанным решением. Я объяснил это тем, что он мешает продаже моего дебютного альбома. Он со мной согласился, хотя было видно, что он не очень-то доволен. Я сказал, что если все не будет по-моему, то и клипа не будет тоже. В клип на нашу с Криззи песню вместо нее взяли другую очень похожую внешне модель. Я отбирал ее сам. У девушки оказался не плохой голос, поэтому я решил, что в клипе петь она будет сама. Мой начальник только за голову хватался от моих безумных и бездумных отчасти решений. Но я ничего не мог с собой поделать. Я ненавидел Криззи всей своей душой и безумно любил одновременно. На лбу моем пролегла неприглядная морщина. Но она была ничем, по сравнению с кровавым шрамом на сердце. Я доверял ему, я был с ним почти, что одним целым, я готов был отдать ему свое сердце и душу, но Криззи в последний момент все умудрился разом испортить. Я решил порвать с этим раз и навсегда и стереть из жизни все малейшие связи с ней. К сожалению, стирая упоминания о человеке в жизни, ты не можешь убрать его из памяти. Я до сих пор просыпаюсь по ночам о того, что мне безумно не хватает его ровного, по-детски трогательного дыхания рядом.
Мы снимали клип две недели. За это время мне было о чем подумать. Я решил, что хочу переехать из этого проклятого дома. Меня раздражало в нем все. Он был какой-то грязный, но не внешне. Он вызывал у меня исключительно негативные эмоции. Я решил, что мне стоит переехать куда-нибудь поближе к Питеру Дорети. Мне нравился его дом, возможно, я смогу найти в том районе что-то похожее. Я почти забыл, в чем была причина моего нервного срыва в первый день приезда. Я сильно напился и звонил в Детройт матери, которой, к счастью. не было дома. Я совершенно не знал, что я бы сказал ей, если бы она все-таки подняла трубку. На утро мне было очень стыдно, ведь эта женщина ни единого раза не достойна моих звонков, тем более, сейчас, когда я супер-звезда. Скорее всего, это было минутное помешательство, зов крови или что-то типа того. Когда нам плохо, мы стремимся возвратиться в детство, где нам было уютно и комфортно. Мне не было уютно и комфортно даже в детстве, но я всего лишь человек, который, к сожалению, живет по тем же самым принципам, что и другие homo sapiens. Хотя, говорят, что у гениев все по-другому. А я был гением, так говорила Криззи, талантливым и прекрасным гением, но с очень тяжелой судьбой…
Я был нужен всем и вся. У меня брали интервью и обращались на «вы». Я бы мог собой гордиться, но мне почему-то было все равно. Мне казалось, что так и должно быть. Мои мысли были заняты Криззи, нашей с ним ссорой и клипом. Я даже не удосужился узнать баланс своего счета в банке. Но я регулярно пересылал деньги Николь, надеясь, что она не потратит их все на наркотики. После двух недель в Лондоне я решил вернуться. Туманный Альбион перестал казаться мне пределом мечтаний, как это было в Детройте. Лондон успел мне наскучить, он навевал мне грустные воспоминания. И я вернулся в Нью-Йорк…
Лимузин рекорд-лейбла привез меня «домой». В доме было настолько тихо, что мне казалось, будто я слышу, как идут часы на кухне. У нас не было часов. На кухне я нашел записку от Криззи: «Для Джимми, если этот эгоистичный ублюдок все-таки вернется домой. Николь уехала на байк-фестиваль со своими друзьями. Питер считает тебя полной задницей, потому как ты не звонишь. А я по-прежнему люблю тебя… К.» - интересно, сколько раз за эти две недели текст записки менялся? Криззи достиг желаемого эффекта своим письмом – я почувствовал себя полным козлом и решил позвонить Питу. Мне необычайно повезло не нарваться на его истеричную супругу. Пит был очень рад меня слышать не только по телевизору. Он пригласил меня этим вечером в «Madness»отметить мой приезд и окончание съемок первого клипа. Закончив разговор, я поднялся в спальню. Чудовищный чемодан Криззи куда-то исчез. Кровать была застелена, вещи собраны и разложены по местам. Я был удивлен. Это были мои вещи, вещи же Николь уехали вместе с ней. Какие, к черту, друзья-байкеры? И почему я об этом слышу впервые?
Я не слышал, как он вошел. Я просто внезапно увидел его худенькую фигурку в дверном проеме: «Привет!» - улыбнулся он. Я кивнул не в силах ответить что-либо. Это было начало декабря. На улице было так же холодно, как и в моем сердце. Он стоял в длинном коричневом свитере с горлом явно на пару размеров больше. Он был до безумия трогателен в этой своей детской беспомощности. «Прости, я обидел тебя тогда…» - прошептал я ему на ухо, обнимая его. «Бог простит, Джимми Родео… Не ты первый, не ты последний…» - с непонятным налетом грусти скептически сказал парень. «Я серьезно! Как мне загладить свою вину?» - спрашивал я, продолжая обнимать его, нежно гладя по плечу. «Разве что купишь мне бургер?» - озорно улыбнулась блондинка. «Ты все равно не будешь его есть…» - отмахнулся я. «Его съешь ты, а я посмотрю…» - улыбнулась Криззи. «Food fetish?20» - засмеялся я. Она шутливо вскинула руку и жестом среднего пальца указала мне дорогу. Я не мог обижаться или злиться на нее. Это было тоже самое, что злиться на самого себя. Она была другая, совсем другая, но в то же время такая родная, как будто та самая вторая половинка, которую отрезали у человека в незапамятные времена и которую мы ищем всю свою жизнь. Я смутно помню, что произошло дальше. Я смутно помню этот день. Кажется, я нюхал кокаин вместе с Криззи в туалете «Madness», когда туда ворвалась полиция. Нас выволокли из клуба и отвезли в участок. Помню, что там был Питер в разбитых солнечных очках, понурый и какой-то постаревший. Он все говорил о каких-то деньгах, но его никто не слушал. Я пытался что-то сказать ему, но был послан. За мной приехал хозяин моего рекорд-лейбла Ларри Финт. Он перекинулся парой слов с полицейскими, и я был отпущен восвояси. Начальник отправил меня домой спать, сказав, что утром меня ждет неприятный разговор. Я умудрился послать его по адресу, сказав, что «теперь я могу делать, что хочу. Я – звезда!». Криззи я нашел в спальне. Он лежал на кровати и курил в потолок. Он был в белой рубашке, расстегнутой на груди. Рубашка задиралась, когда он шевелился, обнажая его идеально ровные ноги. Мне было трудно дышать. Все мои мысли от этого зрелища моментально перетекли из головы в область паха. Какой же он чертовски красивый!
В утренней газете клуб «Madness» был назван одним из самых грязных и развратных мест Нью-Йорка, а Питер Дорети обвинялся в потворстве и укрытии наркоманов. На его имя завели уголовное дело, но обвинить его фактически было не в чем, поэтому ему предписали принудительное месячное лечение от кокаиновой зависимости в реабилитационном центре. Мы были на процессе в качестве свидетелей. Лола подошла ко мне перед началом заседания и сказала, что я полное ничтожество и что если бы я умер - этому миру было бы легче. Я пробовал поговорить с самим Питом, но он не хотел меня видеть. После заседания он сказал только одну фразу: «Волк в овечьей шкуре…». Почему-то все взъелись на меня из-за этого. Я не мог понять, в чем дело, ведь кокаин нюхала Криззи, а я был не причем, но все остальные думали, видимо, иначе. Я снова возненавидел это тощее существо: «Какого черта они все меня обвиняют в том, что «Madness» на грани закрытия?» - спрашивал я Криззи. «Потому что ты гребаный наркоман, Джимми, странно, что тебя это удивляет?» - пожал плечами этот невозможный человек. «Ты что-то путаешь, дорогая, это ты наркоман!» - поспорил я. Криззи засмеялась: «Тогда почему в правом кармане твоих джинсов лежит пакетик с кокаином?» - продолжала издеваться она. Я сунул руку в карман и нащупал там что-то мягкое. Я удивленно уставился на маленький прозрачный пакетик с белым порошком внутри. «Это не мое!» - убежденно покачал головой я, не веря своим глазам. «И не мое…» - в тон мне ответил блондин. «Тогда чье же?» - я пялился на эту страшную находку в изумлении. Криззи снова засмеялась: «Ты так ничего и не понял? Ты-наркоман, Джимми… А вся твоя жизнь – не более, чем наркотическая иллюзия…» - «Пошла ты!» - заорал на нее я, швыряя кокаин ей в лицо: «Это ты все подстроила! Ненавижу тебя!» - я в ужасе выбежал из спальни. Я поймал такси и поехал проведать Пита в rehab. Мистер Дорети, облаченный в махровый бардовый халат поверх голубой больничной пижамы сказал, что не думал, что я приду. Солнечных очков больше не было. Они отдали богу душу из-за халатного обращения Нью-Йоркской полиции со своими «клиентами». Лицо его осунулось еще больше, обнажая острые аристократичные скулы. Лицо было землисто-серого цвета. «Как ты тут?» - спросил его я, не особо надеясь на ответ. Пит не был расположен к общению со мной, это было видно. Он ответил, что могло быть и лучше. Я вздохнул. Дорети не смотрел на меня, он смотрел в пол. Каждое слово давалось ему с трудом. Внезапно он засмеялся, сказав, что у него даже сигареты отобрали, сославшись на то, что это тоже своего рода наркотик. Потом, внезапно он в упор уставился мне в глаза. Глаза синими льдинками не мигая смотрели на меня. Он спросил, зачем мне все это. Я удивленно спросил, о чем он говорит. Пит засмеялся, но смех этот вышел ни капли не веселым. Он спросил, зачем мне нужно было его так подставлять. Я удивленно смотрел, как мой лучший друг искренне ненавидит меня. Я попробовал возразить, что это все был Криззи, но Пит грубо оборвал меня на полуслове, сказав, что никакая Криззи тут не при чем. Он сказал, что я после Лондона стал совсем другим. Он сказал, что если ты наркотически зависим, то хотя бы имей мужество признаться в этом себе. Я с ужасом смотрел вслед своему другу, который торопливой неровной походкой уходил по коридору к своей палате. Жизнь клуба «Madness»висела на волоске…
Николь вернулась с байкерского фестиваля помятая и осунувшаяся. В растянутой майке и потертых голубых джинсах, с растрепанными волосами и в черных очках полицейского стиля, моя девушка появилась на пороге нашего дома декабрьским утром понедельника. На ее тоненькой руке красовалась уродливая татуировка – роза, объятая пламенем. В таком виде Николь так напомнила мне Криззи. Меня передернуло. Девушка улыбнулась мне, вручая свой багаж и спрашивая, почему я не на работе. Эта фраза прозвучала настолько буднично, что я ненароком подумал, что время повернулось вспять, и мы снова оказались в Детройте, что я снова работал в клубе диджеем на бестолковой и рутинной работе. «Потому что я теперь звезда, мне можно и отдохнуть…» - сквозь зубы процедил я, нехотя целуя ее в подставленную щеку. От девушки неприятно пахло дешевым табаком и тяжелым мужским парфюмом. Она прямо в ботинках прошла на кухню. На ее ногах «красовались» ужасные рокерские ботинки, которые больше бы подошли Сиду Вишезу, чем моей девушке. Но Николь совершенно не смущали мужские ботинки на ногах. Она уселась за обеденный стол пить кофе. Она потянулась, как кошка и зевнула. Она сказала, что очень рада меня видеть. Я начал делиться впечатлениями о своем клипе, но она внезапно перебила меня, сказав, что у нее не очень-то много времени, и что ей срочно надо ехать к Питеру. «Можешь не спешить…» - грустно сказал я. Она удивленно посмотрела на меня. «Он в rehab…». Я рассказал ей, как вышло, что Пит оказался в больнице. Николь не верила своим ушам. Она удивленно смотрела на меня. Она нашла в кухне телефон и позвонила Лолите. Через пару минут разговора, Николь положила трубку. Она с ненавистью посмотрела на меня, сказав, что это я во всем виноват. Другого я не ожидал. Про Криззи она даже слушать не стала, сказав, что это плод моего больного воображения. Я не стал спорить, просто молча указал ей на дверь: «В таком случае – пошла вон из моей квартиры!» - я не успел вовремя прикусить язык, слова сами собой вырвались из моего рта. Девушка в недоумении уставилась на меня, потом развернулась и хлопнув дверь покинула мою квартиру. «Чувствуешь себя героем?» - с насмешкой в голосе спросил Криззи, внезапно появляясь на лестнице на второй этаж: «Конечно чувствуешь… Поставил сучку на место… Я удивлен, что ты еще ей про «это я звезда, а ты дерьмо!» не высказал…» - сарказм в ее голосе превышал все возможные нормы приличия. «И что ты собираешься делать?» - спустившись ко мне, в лоб спросила девушка. «Поехать на гастроли…» - пожал плечами я. Настроение мое ровнялось нулю. Я собрал свои вещи и поехал на такси в студию звукозаписи. О гастролях я договорился очень быстро. Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Новый Орлеан, Нью-Джерси многие другие – все концертные площадки этих городов мечтали заполучить меня к себе. А мой покровитель мистер Финт заламывал бешеные цены за концерты. А я наслаждался тем, что был дорог и богат. После этого тура я решил купить машину. Не знаю зачем, ведь я не имел водительских прав, скорее всего, для статуса. Я хотел пригласить на гастроли ту модель, которая пела партию Криззи в моем клипе. Из отеля в Лос-Анджелесе я позвонил ее агенту, но он сказал, что девушка умерла от анорексии пару дней назад. На автопилоте я как-то провел вечерний концерт в этот день, а ночью не выдержал и позвонил в Нью-Йорк. Я сидел на окне и курил в темноту ночи, слушая долгие гудки своей Нью-Йоркской квартиры. Я смотрел на звезды и думал про инопланетян, которые, возможно, существуют. Я не сразу понял, что гудки больше не идут и что кто-то все-таки поднял трубку. «Алло…» - сказал я, надеясь, что трубку взял тот самый человек. «Привет, Джимми… Как концерты?» - я вдохнул с облегчением. Это был Криззи: «Я только от Пита приехала, он все еще в больнице… Что ты хотел? Я умираю, хочу спать…» - голос ее был хриплым и низким, каким-то надрывным и надломанным. «Модель из моего клипа умерла от анорексии…» - тихо сказал я. Слезы непроизвольно потекли по моим щекам – я ничего не мог поделать. «Печально…» - так же тихо отозвалась девушка. Я молчал. Она тоже молчала. Я услышал щелчок – она прикурила сигарету. «Мне страшно…» - сказал я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал от переживаний. «Почему?» - спросил блондин. «Потому что я не хочу, чтобы ты умерла…» - мне стоило титанических усилий сказать это. Я знал, что Криззи это прекрасно понимает. «Со мной все будет в порядке… С тобой тоже…» - успокоила меня девушка: «Возвращайся, Джимми, ты нужен Николь...» - «А тебе?» - вспылил я: «Тебе я нужен?» - почему она всегда вспоминала ее в самый неподходящий момент! «Она совсем тут загнется без тебя…» - сказал Криззи, будто бы не слыша меня. «Да я ей на хрен не нужен! Что толку от того, чт я был в Нью-Йорке? Я ее видел от силы пару раз за все это время… К черту это все! Я хочу быть с тобой…» - зло сказал я. Последняя фраза громом прокатилась по телефонному проводу от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка. «Ты в своем уме, Джимми?» - тихо произнес Криззи: «Ты так ничего и не понял…» - «Что не так? Что я должен был понять?» - закричал в трубку я, но в ответ мне послышались короткие гудки. Я еще несколько раз перезванивал ей, но трубку никто не брал. Мне было обидно, страшно и как-то пусто. Я не был никому нужен, и от этого на душе словно кошки скребли. Утром я отправился в местный банк и проверил баланс на карточке. Я заработал свой первый миллион. Я миллионер. Я молодец! Хотя, кроме меня никто об этом не узнает и вряд ли кто-то порадуется… Я ошибся. Вечером мне позвонил Питер Дорети из реабилетационного центра и попросил взять управление «Madness» в свои руки, пока его не выпишут. «Ты с ума сошел? Я буду управлять клубом?» - я был в шоке. Пит ответил, что в этом нет ничего сложного и что ради друга я обязан выкроить недельку в своем концертном расписании. Я позвонил в студию звукозаписи в Нью-Йорке и попросил отменить ближайшие концерты в Нью-Джерси. Я решил все-таки помочь Питеру. Тем более, выступать на площадке в его клубе мне нравилось больше всего. Я до сих пор очень люблю клубные концерты. Во-первых, меньше народу, во –вторых, создается атмосфера отдыха и праздника, что несказанно радует и расслабляет. Но только вот в «Madness» меня не пустили даже на порог. Сама Лолита Дорети вышла ко мне навстречу из дверей клуба своего мужа и надменным тоном заявила, что справится без моей помощи. Я попробовал поспорить, сказав, что Пит сам меня попросил, но «ледяная королева» была непреклонна. Я вернулся домой. В доме была Николь. Они с Энти Смитом на кухне обсуждали какой-то случай в клубе, где моя девушка выступала по вечерам. Энти обратился ко мне, спросив, видел ли я ее выступление. Я покачал головой. Я мельком глянул на Никки, она была одета в потертые синие обтягивающие джинсы, черный топик, ее волосы спадали на плечи. Она была такая рок-девочка с татуировкой в виде розы на плече. Я заметил, что она еще больше похудела. Но банка колы в ее руке говорила об обратном. Энти смотрел на свою подругу с каким-то завуалированным интересом. Я смотрел на Энти и думал о том, что он скорее всего уложил ее в постель, если бы не был геем. Николь же в мою сторону не смотрела вообще, продолжая улыбаться нашему общему знакомому. В ее глазах появилось что-то такое, что отталкивало меня. Какая-то язвительность, какая-то скрытая неприязнь, что-то злое и неконтролируемое, что готово было съесть любого, кто сунется в бездну ее голубых глаз или ее души. Она смотрела на Энти, но я чувствовал, что она следит и за мной, как я открываю холодильник и достаю оттуда лазанью быстрого приготовления. Она сказала, что от этого толстеют. Я сказал, что она вполне может приготовить мне салат. Николь внимательно посмотрела на меня. Я увидел, как на ее лице заметно проступили какие-то азиатские скулы. Косточки на шее стали выпирать еще больше. Такие сексуальные ложбинки, по которым хочется водить языком, доставляя удовольствие своей девушке. Николь зло сказала, что совершенно не обязана мне что-то готовить. Я пожал плечами: «А я не обязан давать тебе деньги…». Кола в ее руке моментально оказалась на моей голове. Энти вздрогнул. Я ухмыльнулся – в моих руках была разогретая лазанья. Я вылил дымящуюся массу ей на голову. Она закричала, что я сошел с ума, метнувшись в ванну. Я засмеялся и, кивнув Энти, пошел в спальню. Я решил купить себе машину. Я поехал в салон и купил себе белый мерседес. Хозяин салона автомобилей мне чуть ли не ноги облизывал, узнав во мне звезду, и был счастлив, что для покупки своего первого автомобиля я выбрал именно этот салон. Я сел за руль и улыбнулся. Моя первая машина. Это не было моей мечтой, а значит помимо моих мечт теперь сбывались и чужие. Я поехал в больницу к Питеру на своей собственной машине. Питер был крайне удивлен, но уголки его губ все-таки были растянуты в улыбке. Я рассказал хозяину «Madness» о том, какую змею он пригрел на своей груди. Пит опустил глаза в пол, он ведь итак все знал. Потом я сказал, что змея на моей груди тоже пытается периодически меня задушить. Пит как будто весь высох. Он сильно похудел и походил на скелета, обтянутого кожей. Он двигался очень медленно и руки его постоянно тряслись, когда он пытался прикурить или подносил сигарету ко рту. Всегда он производил на меня положительное впечатление, а теперь, как я ни старался этого не замечать, всего лишь отталкивающее. Но, тем не менее, я украл его этим вечером из больницы. Он вылез из окна и по пожарной лестнице спустился ко мне. Мы поехали по барам. Он мне рассказал о том, что у него была мечта. Ничего особенного, просто одна маленькая мечта – поехать на улицу баров и пить в каждом, переходя из одного бара в другой, пока не закончатся деньги или не откажет печень. Я исполнил его мечту. Мы пили виски, текилу, обнимались и клялись друг другу в вечной дружбе и любви. В мужском туалете одного из баров я стоял на коленях и натужно блевал в унитаз. Текила на пару с виски как-то не пришлась по вкусу моему организму. Я услышал позади себя неприятный хриплый смех. Я обернулся и увидел Криззи, который сидел на раковине, болтая ногами в огромных черных сапогах на платформе. Он саркастически улыбался, тряся своей крашеной головой в такт музыке, которая доносилась из-за двери, которая вела в зал бара. «Что ты здесь делаешь?» - я еле нашел в себе силы сдержать приступ рвоты, чтобы задать ей этот вопрос. «Туалет клуба или бара – это единственное место. Где ты остаешься наедине с самим собой…» - философски заметил мой сожитель. Я улыбнулся, чувствуя неприятную слабость во всем теле. Я аккуратно присел рядом с унитазом, прислонив голову к стене кабинки в максимально удобном для меня положении. Она спрыгнула с раковины, подошла ко мне и присела рядом: «Я слышал, ты с Никки поругался…» - тихо сказала она своим сексуальным хриплым голосом. Я пожал плечами, не в силах как-то еще реагировать на ее слова. «Она любит тебя, зачем ты так с ней?» - серьезно спросила Криззи. Налет томности в ее голосе моментально пропал. Я вздохнул: «Не я с ней, она со мной…» - возразил я. «Не суть важно, Джимми… Кто умнее, тот и прощает… А всегда думал, что это будешь ты…» - сказала блондинка. Я слабо улыбнулся: «Мне кажется, что между нами больше ничего нет…» - «Но это не повод вести себя, как последний засранец, ведь так…» - улыбнулся Криззи в ответ. «Ты как всегда выбрала максимально подходящий момент для выяснения отношений…» - покачал головой я: «Я пьян в дрова, я поругался с девушкой, я украл из больницы своего лучшего друга и я блюю над унитазом – прекрасный момент для наставления меня на путь истинный…» - засмеялся я. «Бог, знаешь ли, ваши молитвы слушает даже во сне, и не жалуется…» - пожала плечами она. Я попытался подняться. Меня шатало, но ноги все еще слушались: «Я купил себе «мерседес»…» - неизвестно зачем я сказал об этом Криззи. «Зачем?» - с улыбкой переспросил он. «Захотелось…» - пожал плечами я. «Купи лучше Никки диетолога, а то в противном случае она загнется от своих диет…» - сказал парень. «А ты не загнешься?» - саркастически усмехнулся я. «А мне уже ничего не поможет…» - отмахнулся блондин: «Джимми, ты нужен ей! Не упусти момент, второго шанса ее спасти может и не быть!» - как он был прав тогда. Но я снова ничего не понял…
Этой ночью мы разбили мой новый «мерседес». Пьяный Пит сел за руль и, не проехав и мили, повстречался со столбом. У нас не было сил убегать с «места преступления». Кто-то вызвал полицию, видимо, добропорядочные горожане видели в каком виде находились пассажир и водитель машины, а мы просто раскрыли настежь двери и врубили музыку, достали недопитую бутылку виски и продолжили вечеринку. Полиция вернула Пита по собственному желанию в rehab, а меня довезли до дома и «погрозили пальчиком», чтобы я так больше не далал. Хорошо быть звездой – очень многое сходит с рук. Я был пьян, но я точно знал, что мне надо делать. Я поднялся по лестнице своего дома на второй этаж, где у нас находилась спальня. Я открыл дверь и увидел, как мирно спала моя девушка, как ее шелковистые черные волнистые волосы разметались по подушке. Она напоминала героиню какого-нибудь фильма о вампирах. Но мне было не до ее красоты. Я разбудил ее и заставил одеться, потом я грубо схватил ее за руку и потащил вниз. Спросони девушка ничего не понимала. «Заткнись! Мне лучше знать, что тебе надо!» - довольно грубо прервал я все ее вопросы, потому как от ее «щебетания» моя голова разывалась на тысячи кусочков. Я вызвал такси. Мы вышли на улицу. Около нашей двери на дороге стоял раздолбанный белый «мерседес». Николь удивленно взирала на покореженную машину. Она спросила что это. Я засмеялся и ответил, что еще утром это было моей новой машиной, но ее это не должно волновать. Я схватил девушку за плечи и с силой тряхнул. Она была такая худенькая и хрупкая, и мне невольно вспомнился Криззи. От него всегда пахло клубничной жвачкой и мартини, и это был самый возбуждающий запах на свете. Я почуствовал нарастающее желание и отпустил Никки: «Тебе надо думать о своем здоровье!» - убедженно сказал я, возможно даже слишком напористо, потому как я увидел зачатки страха в ее бездонных голубых глазах. Они были широко распахнуты и с удивлением смотрели на меня. Она спросила, что со мной произошло, почему я так себя веду. Я засмеялся. И сам испугался своего смеха. Так в фильмах смеются душевнобольные маньяки: «Любовь… Это все любовь моя!» - сказал я и засмеялся. В этот момент подъехало такси, и я схватил Никки за запястье и силой втащил в машину. Мы приехали в реабилетационной центр. Я знал, что диетолог тут уже не поможет. Я упрятал свою девушку в реабилетационный центр, тот самый, куда по «моей вине» попал Питер Дорети. Конечно же, врачи и без анализов видели, что Николь наркоманка и анорексичка. Конечно же, за определенное финансовое вознаграждение они готовы были поселить ее в отдельной палате с телевизором и мягкими стенами. Я был спокоен. Я надеялся, что за этот месяц в голове моей девушки смогут произойти существенные изменения в лучшую сторону. «Что это были за байкеры, Никки?» - спросиля я ее, когда мы уже были с ней в палате. Она сидела на кровати и плакала. Слезы катились по ее лицу, размазывая тушь отвратительными черными разводами по всему ее лицу и щекам. Девушка ответила, что это были ее друзья. Я засмеялся: «Просто друзья? Я не верю тебе!» - зло сказал я, хватая ее за подбородок и поднимая ее заплаканные красные глаза на себя. Она опускала их вниз, стараясь не встречаться со мной взглядом, но я ударил ее по щеке, заставляя все-таки посмотреть. «Ты спала с ними?» - спросил я. Она закричала, что я больной. «Нет, милая, это ты в rehab, а не я…» - засмеялся я. Она с ужасом смотрела на меня, стараясь закрыться руками от моих ударов и стать меньше, чем она есть. «Если ты еще раз с кем-нибудь переспишь, шлюха, я убью тебя!» - шептал ей на ухо я, хватая за волосы. Она кричала «помогите», но никто не слышал этого. Внезапно я отпустил ее и вышел из палаты. Костяшки пальцев болели. Руки были красные. Кажется, я поставил ей фингал и разбил губу. Но меня это не волновало, меня больше волновал мои прерванные из-за Криззи выступления в Нью-Джерси и местонахождение самого Криззи. Я вернулся домой. Блондина нигде не было. Близился рассвет. Но это не смутило меня. Я уже окончательно протрезвел, и был готов к решительным действиям. Я сходил в душ, чтобы смыть с себя остатки тяжелого дня, переоделся и поехал к Раулю. Такси остановилось в районе китайского квартала. Я вылез из машины и по памяти нашел дом и подъезд двухметрового негра. Дверь мне открыли его охранники китайцы с автоматами. Под строгим конвоем я прошел к кабинету негра. Рауль раскатывал себе дорожку кокаина на глянцевой поверхности добротного дубового стола. Он поднял свои красные глаза на меня и удивленно выдохнул, что не ожидал меня увидеть в Нью-Йорке. Я усмехнулся, сказав что-то про «пути господни». Рауль поинтересовался, чем обязан столь раннему визиту. Я спросил его, где Криззи. Он удивленно поинтересовался, о чем это я. Я объяснил, что я давно не видел его и что дома блондин не появляется и что даже чемодан с его вещами куда-то исчез. Рауль очень внимательно посмотрел мне в глаза, сказав, что не знает никакого Криззи и поэтому совершенно не представляет, где тот может находиться. Теперь удивлен был я. Но это длилось всего пару секунд. Потом я все понял. Моему проворству и силе в тот момент мог бы позавидовать сам губернатор Калифорнии, я схватил Рауля за грудки белой в черную мелкую полоску рубашки и притянул к себе. Негра поразил мой поступок, поэтому он даже не сопротивлялся: «Где ты ее прячешь? Мне надо с ней поговорить!» - заорал я ему в лицо. Его телохранители подбежали ко мне и скрутили мне руки. Рауль поднялся и-за стола, отряхивая кокаин со своих кожаных черных брюк. Теперь он возвращался надо мной, как Эйфелева башня. Я внезапно понял, что, возможно, этот кабинет может стать моим склепом, если этот безумный негр этого захочет. Он сказал, что мои «курицы не его дело» и поэтому мне стоит покинуть его дом немедленно, ибо я превысил все возможные лимиты его гостеприимства. Меня вышвырнули из квартиры на лестничную клетку, не дав даже и слова сказать. На душе скребли кошки, и было крайне паршиво. Криззи я так и не нашел, хотя мне было жизненно необходимо с ним поговорить. Я сделал все, как он велел, я позаботился о Николь, разве не заслужил ли я после этого снисхождения? Я ведь так соскучился, мне же ведь так необходимы были его поцелуи… Я прогулялся пешком до метро. Утром я оказался в своей квартире. Я завалился в гостиной на диван и проспал до полудня.
Утром я был грубо разбужен телохранителями Рауля. Я уставился на этих лопочащих на непонятном мне языке проворных людей, которые выволакивали мой чемодан с вещами за дверь. Около входной двери стоял сам негр. Он белозубо улыбнулся, желая мне приятного утра. Я ошалело наблюдал за представлением, разворачивающимся в коридоре моего дома. Предвосхищая мои вопросы, Рауль подошел ко мне ближе и сказал, что беспокоясь о моем психическом здоровье, он взял на себя смелость пригласить меня в гости в свой дом в Калифорнии, чтобы я там отдохнул, ну или дал пару концертиков в местых клубах. Все это было сказано таким тоном, словно он был моим добрым богатым дядюшкой, а я его непутевым племянником. Но в жизни все было гораздо прозаичнее. «Какого, блин, черта?» - взорвался я, вскакивая с дивана и подбегая к китайцам, пытаясь вырвать у них свои вещи. Но один из охранников не растерялся, направив дуло автомата мне прямо в грудь. Рауль снова улыбнулся, жестами показывая парню, что автомат сейчас не обязателен. Я вздохнул. Двухметровый негр посоветовал мне не кипятиться, а наоборот, благодарить его, ведь отдых пойдет мне на пользу. Я пытался возразить что-то про свои обязанности перед рекорд-лейблом, но Рауль заверил меня, что он уже обо всем договорился. Я не понимал вообще ничего. В моей жизни все происходило так быстро, что было немного страшно. Я перестал чувствовать радость за прожитые мгновения, как это было раньше, проживая свою жизнь на автомате под лозунгом «так и должно быть». Я перестал чувствовать что-либо, а в душе образовалась какая-то ужасная черная дыра, которая поработила всех дорогих и близких мне людей. Калифорния была моим вторым дыханием. Моим шансом повернуть время вспять. Я решил рискнуть. И рискнул. И все потерял…
Ко мне приставили двух телохранителей китайцев и поселили в прекрасном доме на берегу Тихотго океана. Днями я на кухне писал новые песни, периодически созваниваясь с начальством и обсуждая треки для второго моего альбома. Вечерами я купался голышом в океане и мечтал о том, чтобы рядом была эта пергидрольная блондинка с хриплым смехом и тонкими запястьями. Но Криззи не было. Он даже не звонил, хотя я чувствовал, что он знает, где я. Через неделю после начала моего внепланового отпуска мне позвонил Питер. Он выписался из rehab и интересовался, когда мы с ним будем это праздновать. Парень был крайне удивлен, что я внезапно отбыл в Калифорнию. Мне было стыдно признаться, что Рауль упрятал меня туда насильно, поэтому я сослался на неотложные музыкальные выступления. Пит сказал, что Никки тоже выписали. Я был расстроен. Я искренне надеялся, что ей там смогут помочь и вернут мне мою самую любимую девочку здоровой. Дорети сказал по секрету, что девушку выписали ни без помощи вездесущего негра Рауля. Я стоял перед деревянным кухонным столом икееевского типа. Мой кулак со всеого размаху преземлился на столешницу. Рука отдалась взрывной болью. Я был зол. Какого черта этот драгдиллер лезет туда, куда ему не стоит лезть? Я решил вернуться в Нью-Йорк. Этот дом Рауля умиротворял меня. Он давал мне возможность избавиться от ненужных мыслей, сосредоточиться на главном. Я решил, что следующей моей покупкой будет дом в Калифорнии. Я снова куплю себе машину, ламборджини или что-то в этом духе, но теперь я буду более аккуратен с вождением. Но для начала мне необходимо было разобраться с Николь. Этот негр взял в привычку лезть не в свое дело, но я смогу сделать так, что все будет по-моему.
Вернувшись в Нью-Йорк, я первым делом приехал в свою квартиру. Мне повезло, и я застал там Никки. Увидев меня, она вжалась спиной в деревянный комод, в котором мы хранили кухонные принадлежности. Она приложила свои тонкие бледные руки с ярко-красным маникюром к лицу. В ее ледяных голубых глазах отразился страх. Я невольно ухмыльнулся, это было чертовски приятное чувство, наверное, тоже самое чувствуют маньяки, когда видят глаза своих жертв полные страха и отчаяния. Маньяки понимают, что жертва только их и она не сможет никуда от них деться, они это понимают и наслаждаются этим. От таких мыслей меня бросило в холод, но этот холодок по спине, которые заставлял мурашки бежать по моей коже, был чертовски приятен. Я медленно подошел к девушке. Она попросила не подходить ближе. Я улыбнулся. «Ты поедешь со мной…» - спокойно сказал я ей. Она неуверенно покачала головой, сказав, что боится меня. Я засмеялся: «Не бойся! Я же люблю тебя…» - не очень уверенно в последнем, сказал я. Она покачала головой, сказав, что в последнее время я стал любить только себя. Страх не покидал ее. Она сказала, что с минуты на минуту приедет Рауль, поэтому мне стоит подумать, прежде чем хоть пальцем к ней прикоснуться. «Рауль? Прекрасно! Но с каких пор ты думаешь, что он имеет право указывать мне, что делать?» - я сделал упор на слове «мне»: «Или ты с ним тоже спала? Какого черта ему за тебя заступаться?» - я не на шутку разозлился. Она молчала, опустив глаза. «Отвечай!» - я один шагом преодолел расстояние между нами, резко схватив ее за подбородок и заставляя ее смотреть мне в глаза. Она дернула головой, вырываясь из моих рук. Тогда я ударил ее по лицу. Голова девушки безвольно мотнулась в сторону: «Я столько бабла просадил на тебя, неблагодарная шлюха!» - заорал я. Слезы брызнули из глаз моей девушки: «Ты – моя собственность!» - зло сказал я: «Я делаю, что хочу! В том числе и с тобой! Я звезда! Поняла меня, идиотка? Не в твоих интересах со мной ссориться…» - уже спокойнее сказал я. Горячие слезы солеными ручьями текли из глаз Никки, оставляя на щеках девушки черные разводы от туши. Я схватил ее за плечо, поднимая на ноги из-за стола и таща за собой к двери. Там нас ждало такси. «Если ты хоть пикнешь, я клянусь, я задушу тебя!» - прошептал ей на ухо я. Она всхлипнула, но слезы уже высохли на ее лице. Она была умной девушкой, она сразу все поняла, что я не шучу. Я упивался своим положением, я упивался своей властью. Я был королем ситуации и почти богом этого мира. У меня брали интервью почти каждый день, на концертах были тысячи поклонников, которые были готовы сделать для меня все, что я хочу, я был чертовски богат. А Никки так и была простой танцоркой в баре. Она так ничего и не достигла, но если быть честным, она особо и не стремилась к этому. Эта сучка хорошо устроилась за моей спиной, пуская «по носу»21 все мои деньги. Но если она хочет продолжать жить так, как жила, то ей придется играть по моим правилам. Кто платит, тот и решает, что ей делать. У нее был миллион возможностей уйти от меня, но раз она осталась, значит, она приняла мои правила игры. Да будет так!
Я отвез ее в rehab. Нашел врача, который специализировался на eating disorders22, я попросил его помочь Никки, разработать для нее систему правильного питания. Я разрешил Николь продолжать жить в моей квартире, если она не хочет жить в больнице. Но каждый день к ней будет приезжать врач и проверять ее здоровье. Врач поставил ее на учет в наркологическом диспансере. Кокаин был полностью исключен из ее жизни. Она должна была заниматься спортом, употреблять в пищу только полезные и малокалорийные продукты, пить много минералтной воды без газа и гулять на воздухе. Я позвонил в студию-звукозаписи и попросил их нанять мне охрану. Одного из дюжих телохранителей я приставил к Николь, чтобы тот следил, чтобы она никуда не сбежала. Второй нужен был мне. У меня снова разыгралась не на шутку социофобия. Мне казалось, что я не один, что-то кто-то за мной следит. Ночью я просыпался от того, что машины проезжают под моими окнами. Мне казалось, что однажды одна из них остановится и кто-нибудь обстреляет мне окна квартиры. Криззи так и не появлялся. Я пробовал поговорить о нем с Николь, но она только крутила пальцем у виска и плакала, когда я заводил этот разговор. У меня оставалась последняя надежда – это Питер Дорети, он-то точно должен знать, куда пропала вездесущая блондинка. Я начал писать треки ко второму альбому. Мы решили выпустить его сразу за первым, ведь успех непостоянен. Надо брать от жизни все, пока ты на коне! – говорил босс моего рекорд-лейбла. Журналисты не давали мне прохода. Я познакомился со многими звездами. Некоторые даже предложили мне поработать вместе. Меня пригласили сниматься в кино. Роль не главная, но и не второплановая. Я почти не появлялся в квартире, но, тем не менее, регулярно звонил охраннику Николь, интересуясь ее самочувствием. Однажды посреди ночи я был разбужен звонком от него. Голос по телефону был очень взволнованный. Мне пришлось поехать в квартиру. Я ночевал в гостинице недалеко от студии. Администратор вызвала мне такси, и я прибыл в квартиру. Я запретил девушке приглашать кого бы то ни было в квартиру. Этот месяц она находилась там с врачом-диетолог и телохранителем. Приехав в квартиру, я сразу увидел взволнованное лицо телохранителя, который повел меня в гостиную. Там на диване, укрытая всеми одеялами, которые тот нашел в доме, лежала мисс Родригез. Она свернулась клубочком, держась двумя руками за живот. Ее лицо, с зажмуренными до слез глазами, выражало адские муки. «Что с ней?» - спросил я. Охранник покачал головой, сказав, что она ничего не ест. Я подошел к дивану, сбросил все одеяла на пол. Сквозь бледную кожу девушки проступали синие дорожки вен. Руки ее стали такими же тонкими, как у Криззи. Щеки совсем впали. Она тяжело дышала, каждый вздох давался ей с трудом. На лице охранника отражалось сочувствие и жалость. Я попросил его позвонить ее диетологу. Девушка была такая маленькая и хрупкая, свернувшись клубочком, она была похожа на угловатого подростка лет 14-ти. Джинсы, в которые она была одета, были ей велики размера на 3. Я был удивлен, что она так быстро смогла похудеть, только вот ей это совсем не шло. Она была фигуристой красоткой, а теперь она скорее напоминала подростка-наркомана. Она открыла глаза и увидела меня. Ее губы прошептали «привет». Я улыбнулся, присев на корточки перед диваном. Я провел рукой по ее щеке. Она была горячая. Я так давно не чувствовал тепло женского тела. «Привет…» - прошептал я в ответ. Она слабо улыбнулась, нежно потерялась щекой о мою руку, она спросила «нравится ли мне». Я сначала не понял, о чем она, но она с трудом перевернувшись на спину, задрала топик и провела руками по своему впалому животу. Я вспомнил, что точно такой же живот был у блондина-Криззи. Питер не знал ничего. Когда я начал расспрашивать его, он в ответ спросил, давно ли кокаин стал мне лучшим другом. Я вспылил, и послал его к черту. Я не наркоман! Я рэпер…
Врач приехала за полчаса. Николь стало немного получше. Женщина напоила ее какими-то микстурами и таблетками, и девушка заснула. Я пригласил врача на кухню. «Какого черта происходит?» - закричал я на женщину: «Я вам плачу не за то, чтобы вы ее угробили к чертям собачьим!». Врач только руками разводила, пытаясь понять. В чем дело. Она все делала по проверенной годами методики похудания, но Николь таяла на глазах с неимоверной скоростью. И тут мне в голову пришла страшная догадка, и я спросил врача: «Она после еды отлучалась в туалет?» - женщина ответила, что всегда. Я швырнул свою чашку кофе об пол: «Так какой вы после этого врач? Если таких элементарных вещей насчет анорексии не знаете…». Я вернулся в гостинную, поднял спящую девушку вместе со всеми ее одеялами на руки. Даже в таком комплекте она весила, как ребенок. Врач вызвала «скорую», и мы вместе с охраной поехали в больницу. В ближайшей к дому больнице нам сказали, что с анорексией пациентов не принимают – им не нужны трупы. Я вспылил, и, кажется, ударил по лицу главврача. Мы поехали на такси в платную клинику, но и там нам отказали, сказав, что с анорексией прямая дорога либо в сумашедший дом, либо на кладбище. Я возненавидел врачей после той ночи. Нам пришлось отвезти девушку в rehab. Я не хотел ее класть туда, но не было другого выхода. Я опатил ей отдельную палату с телевизором и кондиционером. Ей поставили капельницу с глюкозой. «А вас я засужу…» - пообещал я «диетологу». Я вернулся домой, собрал все необходимое, что могло пригодиться Николь в больнице, и отправил телохранителя отвезти ей вещи. Сам я поехал в студию звукозаписи – мне надо было побыть одному.
В темном помещении рекорд-зала, я стоял перед пультом звуковика, не решаясь дотронуться до него. За все то время, что я работал с мистером Дженскинсом, я выучился хитрым навыкам звукозаписи, я знал, что нужно для того, чтобы записать идеальный трек. Если я дотронусь до пульта, я знал, начнется магия. Над моей головой зажгутся сафиты, и я снова стану королем. Пока же, в темноте я был всего лишь нищим мальчиком из Детройта, который все так же, как и в первый раз, боится выходить на сцену. Внезапно я услышал ее голос. Я бы никогда не смог его спутать с чьим-то другим. Этот хриплый, низкий, но очень сексуальный, какой-то немного нигретянский голос Криззи запомнился мне навсегда. Я увидел блондина за стеклом рекорд-зала. Он стоял с зарытыми глазами и пел свою партию «Heartless hearts». Я не слышал, как он вошел. Я не слышал ничего. Просто внезапно включился свет, и я услышал голос Нью-Йорка. Я был не в силах прервать этот чудесный момент. Криззи творил магию. Магию музыки. Я слышал шум машин, пустые разговоры в кафешках, огни ночного города, звон стаканов, жаркие поцелуи… Все это было в его голосе, в таком живом, как будто Криззи и был Нью-Йорком, как будто он не был человеком, а был составлен из всех этих частей, становясь чем-то одним и меняя свою сущность каждую миллисекунду. Я легонько постучал в стекло. Девушка открыла глаза и улыбнулась. В ее карих, немного раскосых глазах заиграли огоньки радости. Я подышал на стекло и указательный пальцем правой руки нарисовал сердечко. Она засмеялась. Я, конечно же, не услышал этого, ведь она была за стеклом. Но я увидел яркую улыбку на ее лице. Я пытался открыть дверь, но она как будто заела. Я рвался к Криззи, мне так много надо было ей сказать. Слезы выступили на глазах того, что я не могу получить того, кого хочу. Я представлял, как дверь откроется, и я заключу его тощее тело в объятия, и как наши сердца забьются в унисон, и как я прекаснусь своими губами к ее, и как сотру с ее губ ярко-красную помаду жарким поцелуем. «Прощай…» - прочитал я по ее губам. Я в ужасе уставился ан девушку. Она подняла правую руку, делая соответствующий жест. Я не слышал ничего, но знал, что она прощается навсегда. Сердце хотело выпрыгнуть из груди. «Я люблю тебя!» - прочитал я по ее губам. «Я тебя тоже…» - тихо сказал я, не знаю зачем, ведь она все равно не услышит. Свет погас. Я перестал видеть ее. Но я услышал стук ее каблуков по направлению к выходу. Ноги подкосились, и я рухнул на пол, больно ударившись пятой точкой о каменный пол студии. Я прислонился к двери, которая вела за стекло. Слезы текли по моим щекам. Единственный человек, который понимал меня и любил меня, ушел навсегда…
Следующим утро меня нашли спящим в звуковом зале. Мне не дали опомниться, тут же затолкав «за стекло», заставили репетировать снова и снова новые синглы ради записи нового альбома. Я любил свою работу. Черт возьми, да кто бы не полюбил такую работу? Работу, где есть ты и только ты наедине со своим собственным творчеством, где никто не говорит, что тебе делать, где ты – король, а все остальные – твоя верная свита, готовая расстелиться перед тобой по твоей первой прихоти. Это с одной стороны я был таким. Обратная же сторона моей мечты заключалась в том, что я для всех вокруг был «дойной коровой». Для начальника по студии, для коллег по студии и даже для любимой девушки – все они прекрасно знали, что в моей голове куча идей, которые априори ровняются куче денег. Помните сказку про курочку, которая несла золотые яйца? Я был этой дебильной курицей, а мое творчество, мои бесценные творения, каждое из которых было мне почти что ребенком для всех этих прохвостов было всего лишь очередным источником денег, очередным «золотым яйцом» или «золотым слитком» - называйте, как хотите. Это все стало причиной моей паранойи. В тот момент моей жизни я боялся того страшного конца, который постиг курочку с золотыми яйцами… А вдруг какой-нибудь умник так же захочет проверить «из какого же теста сделан английский рэпер Джимми Родео»? Я открываю Вам всем в этой книге всю правду. Открываю завесу тайны моего происхождения. Я не из Англии, как Вам успели навязать таблоиды, я из Детройта. Маленького черного городка на печально известной восьмой миле. Эта миля знаменита благодаря многим талантливым рэперам, в том числе, без скромности скажу, и благодаря мне тоже. А есть ли рэп в Англии? Я представляю рэпующего Питера Доэрти - солиста группы Babyshambles с обкуренной Кейт Мосс на подтанцовке или Дэвида Бэкхема складывающего пальцы на манер «вест коуст» и его анорексичную женушку в «трубах», спущенных до колен. Это смешно, право слово! Есть исконно американская культура. Эта культура «рэп». Есть определенный стиль жизни. Мы здесь все такие, не важно, черные мы или белые. Вы слышали когда-нибудь про вуду? Это Африканское религиозное верование, которое распространенно в современном мире в особенности на территории «города-под-водой» Нового Орлеана. Оно пришло к нам из Африки и существует со времен рабовладельческого строя. А вы слышали когда-нибудь заклинания, которые читают шаманы-вуду? Это чистой воды рэп, друзья мои. Шаман начитывает речетатив, который уносит мысли слушающих в далекие дали. Слушатели качаются в такт с этими напевами, повторяя вунисон с «главным» слова молитвы. Разве это не напомнило вам рэп-концерты? Рэп – это искусство, а не выгодное финанское вложение. С такими мыслями я ехал в такси домой. Внезапно где-то на подкорке моего уставшего за день сознания возникла мысль о том, что может быть и хорошо, что я остался без машины. В таком состоянии нервного возбуждения, в котором я в последнее время пребываю, я бы все равно бы ее разбил, и скорее всего, разбился бы сам, преимущественно с летальным исходом.
На автоответчике домашнего телефона было 19 пропущенных вызовов. И все из больницы, куда я я день назад положил Николь. Меня просили срочно перезвонить, но я не стал. Я выбежал на улицу, поймал такси и отправился в rehab лично. Я надеялся, что с ней ничего серьезного. Главврач встретился мне на первом этаже клиники около регистратуры. Увидев меня, мужчина посерел лицом и еле смог проговорить, что Николь сбежала из своей больничной палаты. Я в ужасе присел на железную скамейку и обхватил голову руками. Мужчина сказал, что полиция уже ищет девушку, и что в больничной пижаме девушка вряд ли смогла бы уйти далеко. Я накинулся на охранника, которого я приставил к девушке, но тот начал рассыпаться в извинениях – с вечера у него были ужасные проблемы с желудком. Я в ужасе представил свою девушку, босую и в больничной пижаме на улицах Нью-Йорка. Я ушел из больницы и поехал к Питеру. Дома была Лолита, которая даже не удосужилась открыть мне дверь. Мы говорили по домофону. Пит был в клубе. Я поехал в клуб. Охрана не хотела меня пускать в мятых брюках и домашней футболке, но за пару сотендолларов, выуженных из кармана моих неприглядных мятых брюк, они все-таки согласились. Я сразу увидел Питера в вип-ложе. Сразу же я увидел и его спутницу. Это была Никки. Выглядела она неважно, но все так же блистала в прекрасном красном коктейльном коротком платье с воланами на коротких рукавах. Я подошел к ним. В глазах моего друга читалось недоверие и… страх? Никки же сразу отвернулась. Пит спросил, какого черта я тут делаю. Я сказал, что мне звонили из больницы. Никки, стоя ко мне спиной, тихо сказала, что не хочет туда возвращаться. «Но ты же загнешься тут!» - попробовал протестовать я. Невооруженным глазом даже со спины девушки было видно, что это больной человек. Она сказала, что лучше умрет от анорексии, чем от наркотиков. Я спросил, что она имеет ввиду, но за нее ответил Пит. Парень сказал, что ей вкололили какой-то препарат, после которого она перестала чувствовать себя человеком. У нее начали отниматься руки и ноги, голова была мутная, мысли с трудом складывались в слова и предложения. Взяв себя в руки, девушка сумела улизнуть из палаты, а потом и из больницы. Никки сказала, что нет никого кроме Пита, кому она могла бы полностью доверять в этом городе. Для меня это было, как пощечина. Мне стало страшно. Я понял, что мне тоже некому доверять, но в отличие от нее, я не мог доверять даже Питу. Это все подстроила блондинистая сучка Криззи! Из-за нее все мои проблемы! Она заварила эту кашу с клубом и тусовками, а потом, когда начались глобальные проблемы, быстренько свалила, оставив меня козлом отпущения… Да к черту их всех! Если я не нужен Николь, значит, я уже Никому не нужен. Я решил покончить жизнь самоубийством. Самый легкий способ – героин. В мужском туалете «Madness» я встретил парня, который помог мне с поисками товара. Мне рассказали, как и что делается. С «h»23 в кармане и без планов на будущее, я ехал в такси до дома Питера. Ложка, зажигалка, жгут, шприц – все просто, как 2х2. И больше никаких проблем. Я подожду тебя, Криззи, там… Там в Героиновом Раю, я дождусь тебя, моя блондинистая бестия… Ты тоже скоро умрешь, я знаю это… Ты не сможешь прожить дольше чем я, тебя совесть замучает, что умер из-за тебя… Из последних сил, когда мои глаза закатывались, я набрал на домофоне номер квартиры Питера и Лолиты и прохрипел в трубку: «Умираю!». Лолита все видела и все знала. Когда моя сердце билось уже слишком медленно, когда кровь в моих венах почти что застыла, двигаясь по ним нездоровыми толчками желеобразного студня, тогда я услышал звуки чьих-то шагов…
Прошло пару недель, пока я лежал в больнице. Меня навещал мой начальник, Рауль и даже мистер Дженкенс с женой. Но никто не говорил о работе. Все говорили, что со мной все будет хорошо. Все верили в это, и я верил им на слово. В rehab со мной обращались, как с маленьким ребенком. Стараясь потакать всем моим желаниям. Около моей двери стояло два охранника. Мои добрые друзья и защитники все это время. Я улыбался. На прикроватном столике каждое утро стояли букеты цветов. Я писал песни. Все было хорошо… Нет, не все!
Трудно сказать, чтобы было, если бы тогда меня не спасли. С уверенностью могу сказать лишь одно – я бы не писал сейчас все это. Поверьте, я не плохой человек. В любом случае, есть люди намного хуже, чем я. Меня есть за что осудить, и есть за что отблагодарить. Я не виноват в том, что случалось по моей так называемой «вине». Это был Криззи. Человек, который смог обставить все, так, что кроме меня виноватым не оказался больше никто. Он смог сделать все так, что я остался один. Он смог. Злая завистливая сука, которая испортила все доброе и вечное, что было в моей жизни. Испортила, поломала, извратила и выбросила в помойку. Всю мою жизнь выбросила в помойку, как смятый лист факсимильной бумаги, на котором менеджеры низшего звена часто передавали по факсу смешные компьютерные картинки в стиле «Мой босс – свинья!» с злой свиньей в деловом костюме или «Работа – собака!» слово работа, потом «тире», а потом идет знак «собака». На моем же смятом листке красовалась надпись «У меня все хорошо…».
А когда меня выписали из больницы, я узнал, что масс-мидиа полна сообщений о том, что «Мистер Родео – конченый наркоман!». Еще я узнал, что «клуб «Madness» официально закрыт властями города на неопределенное время в связи с тем, что его хозяин вынужденно помещен в лечебницу для наркоманов и алкоголиков.» Ну, и конечно же, самое прекрасное известие – диагноз «анорексия» у Никки подтвердился. Но ни один rehab не был готов принять к себе на содержание гарантированный труп, которые терял вес не по дням, а по часам. Зато сумасшедший дом на себя такую ответственность взял. Крах карьеры, крах дружбы, крах личной жизни… Что ты мне еще преподнесешь в этой жизни, судьба-злодейка? Но у меня не было возможности даже как следует подумать об этом, ведь «черный пиар – тоже пиар», как сказала бы Криззи, и на волне моих суицидальных похождений очень многие концертные площадки захотели видеть в своих стенах скандально известного Лондонского рэпера. Так что из больничной палаты я был прямиком отправлен на концерты по всей Америке. У меня не было даже времени навестить Пита и Никки. Мне рукоплескали все самые крупные площадки США, умножая мои деньги и мою популярность. Я снимал клипы, давал интервью. Я жил и не верил в то, что это все происходит со мной. В глубине души я смеялся, потому как сбылось «пожелание в дорогу» моего друга-негра из Детройта – я туда больше не вернусь. Никогда. Только если с концертами, и то, вряд ли. Я представлял себе, как моя мать смотрит телевизор и видит мои клипы, и как слезы злости и ненависти к себе текут по ее дряблым иморщинистым щекам. Она жалеет, что не была мне настоящей матерью. Она жалеет, что я не был ей нужен. Она жалеет… Но, скорее всего, себя, потому как я «скотина стал богатым и знаменитым, но так и не помог ей ничем». Мне звонил Джозеф МакГрегор из Londinium records и приглашал выступить в Лондоне. Я снова оказался на Альбионе. А там и Глазго и Вельс и другие города захотели услышать меня. И даже одна французская звукозаписывающая компания, прознав, что я «человек горячего нрава и меняю рекорд-лейблы «как перчатки»», решила попытать счастье и предложила мне контракт на запись сингла с французской певицей Ализе. Я отказался. Был большой скандал, после которого мне был на некоторое время закрыт въезд во Францию. Это все было так странно. Я вел себя со всеми вокруг, как последняя скотина, но это как будто было в порядке вещей. Я был всем нужен. Мне же не был нужен никто. Я жил в гостиничных номерах, они были все безликими и не оставляли ни единого воспоминания в моей голове и не затрагивали ни одну струну моей творческой души. Девушки в моей постели были такими же безликими, как эти отели. Я бросил курить. Бросил пить. Как-то внезапно меня это перестало больше интересовать. Зачем тебе алкоголь и сигареты, если на тебя молится весь мир? Если ты можешь, как небезызвестный Робби Уильямс, отлить с балкона отеля, как последнее быдло, а все в восторге будут кричать, что ты «чумовой панк или фрик». Я не заморачивался. Но все заморочились на мне. Деньги текли рекой, и я перестал их считать. Я купил себе красную «Ламборджини» и белый «мерседес» просто потому, что мне так захотелось. Я купил себе дом в Калифорнии на «звездной аллее». Я улыбался. Но улыбка эта была больше похожа на ухмылку. Карикатурный злобный клоун улыбался из зеркала вместо прежнего Джимми Родео.
Несчастье свалилось на мои неподготовленные плечи 21 года от роду внезапно. Как в прочем всегда. Это к счастью ты идешь «через тернии к звездам», а вот несчастья валятся внезапно, как «снег на голову»… «Питер Дорети умер от передоза…» - услышал я в трубку телефона от Джозефа МакГрегора. Я как раз был по делам в Лондоне и мистер МакГрегор с 25й попытки все-таки вызвонил меня. Я вздохнул. Бар номера был полон всевозможных алкогольных напитков, но я бросил пить. «Он написал завещание?» - спросил я друга Пита. Тот молчал. «Тогда все его имущество переходит к миссис Дорети, я так понимаю?» - веско спросил я. Опять молчание. «Чертова сука!» - я со злости швырнул телефон об стену. Я знал, что так и будет. И Криззи это знал. Мы все знали, только Питер не знал. Возможно, Пит любил свою Лолиту, но о какой любви можно говорить, когда в твоем кармане миллионы и у тебя свой собственный пафосный ночной клуб? Даже я, человек «из грязи в князи», который привез свою любовь из той самой «грязи», и то умудрился ее потерять, как только в моеи кармане завелась золотая карточка visa. Я вернулся в Нью-Йорк и первым делом поехал к Никки в больницу. Если когда-нибудь мне суждено будет попасть в сумасшедший дом, лучше разу престрелите меня… rehab по сравнению с этим унылым зданием просто цирк «шапито». Бывших наркоманов не бывает. Бывают, и еще как. Вот бывших сумасшедших не бывает точно! Серые безликие стены пытались задушить меня в своих вязких объятиях. Пол, по которому скользили тысячи ног в медицинских бахилах, хотел меня убить. Запах лекарств, еще более сильный, чем во всех других больницах, проникал глубоко в легкие, разъедая их и оставаясь с тобой навсегда. Мне казалось, что еще немного, и я упаду в обмарок. Но как только я коснусь этого серого кафельного пола, я уже не смогу подняться и навсегда останусь в этом ужасном месте. Но меня вовремя подхватила проходящая мимо медсестра, она проводила меня к Никки. Нет, пожалуй, больница не была ужасным зрелищем. Ужасным зрелищем была моя бывшая до голых костей отощавшая дама сердца, лежавшая на кровати, словно карикатура на саму себя. Я в нерешительности застыл в проходе, не зная, что мне делать дальше. Казалось, что она спит, но она знала, что я здесь. Ее тихий голос, словно шелест опавшей осенней листвы, признес мое имя. Я, преодолевая отвращение к этому живому мертвецу, подошел ближе. Некогда раскошные волосы моей любимой теперь были завязаны в куций мышиный хвостик, были видны проплешены на ее голове. Ее руки были бледные и костлявые. Пухлые губки Никки перестали быть такими превлекательными, и смотрелись на ее исхудавшем лице крайне аляповато. Я не стал слишком близко к ней подходить. От ее тела исходил какой-то непонятный и неприятный запах. Это был запах смерти – с ужасом осознал я. «Если ничего не предпринять, то она так долго не протянет…» - с ужасом подумал про себя я. В этот момент в кабинет зашел лечащий врач Николь. Он спросил меня. Почему я так поздно приехал. Они звонили мне из больницы, пытались найти меня - Никки с каждым днем становилось все хуже и хуже. Врач считал, что ее «боевой дух» подорвало известие о смерти ее лучшего друга. Я вздохнул. Мне нечего было сказать. К своему стыду, я понял, что скорее хочу убраться из этого ужасного места. Я пообещал мужчине, что вложу любые средства, только чтобы Никки поправилась. Он сказал в ответ, что в моем случае деньги вряд ли смогут помочь – только бог. Я засмеялся. Мне он точно помогать не станет…
Похороны не были достойны мистера Дорети. Я думаю, он бы хотел что-то более веселое, и чтобы на могиле его играла песня «Bye-bye, Miss American Pie»24 , но к сожалению, Лолита Дорети распорядилась по-другому. Она сделала из смерти мужа культ себя – заплаканная и идеальная Лола стояла в кругу своих друзей и с невозмутимым видом, изредка поднося к уголкам глаза носовой платок, кстати, под цвет платья – черный, и наблюдала, как священник из самой пафосной церкви города читает «за упокой». Я не уверен, что Пит попал в Рай. Я вообще сомневаюсь, что он был верующим. Из друзей самого Питера были только мы с Николь. Девушке разрешили под моим конролем покинуть клинику. Она была очень слаба, а у меня сердце кровью обливалось, когда я видел, как слезы текут ручьями по ее щекам, как на ребячески тонком запястье ее правой руки нездорово болтаются часы от bulgary, и как она истерично курила одну за одной сигарету и не могла смотреть в сторону гроба. «Вот и все…» - подумал я про себя. Поколение «Madness» прекратило свое существование вместе с клубом. Лолита официально объявила для Нью-Йорк Таймс, что клуб закрыт навсегда. Кто-то пробовал бастовать, кто-то пробовал возмущаться, но Лола была хозяйкой положения. Я знал, что Пит не хотел этого, я знал, что для него «Madness» был единственным и самым дорогим «существом» на свете. Это было его детище, это было все. И для меня тоже. Время «Madness»было временем «без забот». Это было время тусовок, денег, наркотиков и free25 алкоголя за счет заведения. Благодаря Питеру и клубу я стал знаменит. А теперь поколение «Madness» выросло… Точнее, мы навсегда остались молодыми и бестолковыми. Мы просто умерли там, в шуме этого диско-2000, обнюханные до мозгов кокаином. Некоторые, даже буквально. Поколение «Madness» распалось на составляющие, чтобы никогда больше не собраться вместе. Мы умирали от передоза, нас забирали в сумасшедший дом – мы, дети стиля диско, внезапно столкнулись с совсем не детскими проблемами. Похороны были пиаром новой хозяйки Нью-Йорка. А я вспоминал Криззи, которая, если бы была здесь, плюнула бы в напомаженное бестолковое лицо Лолы и сказала бы: «Лучше бы ты умерла!». Я знаю, Криззи любил Питера. Но ведь наркотики – это его рук дело, не так ли? Я думаю, Рауль давал Криззи «кокс» бесплатно только потому, что она приводила к нему новых клиентов. Я уверен, на счету этой красотки больше тысячи нарко-смертей и миллион поломанных жизней. Николь внезапно стало плохо, и мы ушли. Я вызвал скорую – девушку отвезли в больницу. Мне звонили из Лондона, просили вернуться. Я вернулся. Я закончил свой тур по Англии с наступлением лета.
Грустная весна отдала свои права яркому лету. Депрессия сменилась радостью и надеждой на светлое будущее. Но только не для меня. Вернувшись в Нью-Йорк, я поехал в больницу к Никки. Девушка впала в кому. На мои вопросы о том, сколько она так протянет, врачи лишь разводили руками. Я впал в уныние. Мысль о самоубийстве мне больше не казалась такой привлекательной, как до этого. Хотя, этот поступок был бы очень в духе моего образа «скандального рэпера». Вспоминается фраза «Ты еще ничего не достиг, чтобы умирать от героина» - возможно, именно поэтому я все еще жив. Мне все еще мало… Это не было поступком настоящего мужчины, давайте будем честными, я просто уехал в Калифорнию к себе в новый дом. Тусоваться с местным бомондом мне было неинтересно, ведь там был все тот же «Madness»: секс, наркотики и алкоголь, а я эту страницу своей жизни закрыл. Но кое-кто из моих соседей все-таки заинтересовал меня. А богатые девчонки Калифорнии просто обожали меня. Я слушал их разговоры, и понимал, что они тут живут в каком-то своем мирке, совершенно отделенном от окружающего мира. Они все были богатыми и красивыми, у них всех были машины, по большей части – одинаковые, и мужья – все либо знаменитые и при деньгах, либо красавцы и при деньгах. Удивитесь, но там никто никому не завидовал. А зачем? У всех все хорошо. Вспоминая Карла Маркса и теорию социализма скорее всего вот он и есть новый виток цивилизации. Гламурный социализм. Если мы не можем отнять все у богатых и разделить поровну среди бедных, то почему бы нам ни дать бедным все то, что есть у богатых и таким образом уровнять их? И все будут счастливы… Или нет… Мне было нечем заняться, и я читал книги. Очень много книг. На все темы. Это помогало мне не думать о том, что в Нью-Йорке моя любимая девушка лежит в коме. Тогда я понял, что кроме Николь у меня больше никого не осталось. Я понял, что я подонок, и что мое мимолетное помешательство на Криззи ни что иное, как попытка «все поменять», толку от которой не было никокого. Мой путь к славе напоминал мне мемуары Риты Марли, жены растафари-короля Боба Марли. Я прочитал эту книгу гораздо позднее. И понял, что чем-то с ним похожи. Он тоже искал по жизни ответы на вопросы, в существование которых сам толком не верил. И искал он эти ответы в чужих постелях, в чужих городах с чужими людьми. Ответы же были все это время рядом, а мы с ним так и не поняли это.
На месте «Madness» открылся клуб «Gold Fever», но он уже не был таким популярным, да и Лолита была хреновым директором. Я снова жил в Нью-Йорке. Я любил и люблю до сих пор этот чудной город, который ночами поет песни голосом моей неудавшейся любви. Я узнал из газет, что всем уже известно, что моя девушка в больнице с анорексией, что она в коме, что я постыдно сбежал в Калифорнию. А еще я прочитал скандальное интервью с каким-то байкером, который публично признается в сексуальной связи с мисс Родригез. Я это все знал. Почему бы и нет? Почему-то это все не вызвало у меня решительно никаких эмоций. Я привык. Прав был Криззи, что ко всему привыкаешь, а если не можешь привыкнуть, то «они найдут себе другого супер-героя». Я же совершенно не хотел давать им возможность так просто списать меня со счетов.
К концу лета Николь пришла в себя, но это уже был совсем другой человек. Она не узнавала никого вокруг, и даже свою собственную мать, которая приехала ее навестить в больнице. Как только самочувствие Никки пошло на поправку, ее с огромным облегчение выписали из больницы. Но, к сожалению, не домой, а в сумасшедший дом. Я просил и умолял разрешить ей жить в нашем доме, но врачи сказали, что делать этого не стоит, потому, как больному стоит находиться под постоянным контролем врачей. Я часами сидел у нее в палате, держа девушку за руку. Она качалась на стуле из стороны в сторону, стеклянными глазами смотря в пол, а по моим щекам текли злые слезы за то, что это все произошло со мной. Она начала набирать вес, преобретая формы человека, а не скелета, а я понимал, что «вместе навсегда» это действительно было знаком. Мне никто и никогда не был так дорог, как она. Мне никто и никогда не был так нужен, как она. Мне никто и никогда…
Don't know how it happened to us but we're here again
The odds are stacked we have to believe there's time
With the sun going down behind buildings surround it's like a tomb
I won't give up till I find what I'm looking for....tonight
You and I must find each other
Even if I'm blind from glaring lights
Even if it takes all night
Lost in love with you
Do you know the way that I should turn
Do you know that I have learned
I'm lost in this dance with you
Making my way through the city streets (they're) so loud and rushed
Passer-bys that resemble your face deceive
Pull your picture from my pocket to remind myself, no need for clues
I keep on searching, it's you that I'm looking for...tonight
You and i must find each other
Even if I'm blind from glaring lights
Even if it takes all night
Lost in love with you
Do you know the ! way that I should turn
Do you know that I have learned
I can see that you can see a love that can't compare
Really isn't fair after all
Even if I'm blind from glaring lights
Even if it takes all night
(Lost in love with you)
Do you know the way that I should turn
Do you know that I have learned
I'm lost in love with you
Looking up and down and all around
Looking for what can't be found
Lost in love with you
Shadows on the wall appear to be
But shadows never what they seem
I'm lost in this dance with you 26
У наших мечт есть две стороны. Сторона добра и сторога зла. И какая бы добрая и светлая мечта не была, рано или поздно так или иначе она все равно покажет вам свою обратную сторону. Ту самую, где все, как в кривом зеркале, и Вы сам уже совсем не тот, что раньше. Но жить без мечты, все равно, что существовать без сердца – невозможно! Надо просто выбирать правильные мечты и стремиться к тому, что на самом деле для Вас важно…
Берегите свои мечты!
Джимми Родео. Рэпер из Детройта.
1 – Темная сторона светлой стороны (англ.)
2 – «Калифорния – покойся с миром.» - строчка из песни группы Red Hot Chilly Peppers “Californication” (англ.)
3 – «штука» - 1000 долларов
4 – вечеринка, которую устраивают после концерта, чтобы музыканты могли отдохнуть, пообщаться с прессой и фанатами. ( не путать, с пресс-конференцией!)
5 – «Клабберы» умирают молодыми! (амер.)
6 – Ты нужен им, когда тебе 17, а в 21 ты не крут! (строчка из песни, которая вошла в саундтрек к фильму «Клубная мания») (англ.)
7 – Спасибо району! (амер.) здесь
8 – дорога кокаина
9 – от англ. box – коробка.
10 – пиар – попульярность
11 – плохая погода (англ.)
12 – Англию часто называют «Туманный Альбион». Чаще всего это название встречается в литературе.
13 – Вестминстерское Аббатство – одна из главных достопримечательностей Лондона.
14 – говорить на одном языке = быть на одной волне (англ.)
15 – Вот этот день, когда мир перестанет существовать. (англ.) здесь
16 – скейтер и ведущий на американском MTV
17 – Отсыл к книге Сомерсета Моэма «Человек со шрамом». («Man with a scar»)
18 – Сладкая Вишенка
19 – «богатый» (амер.)
20 – фетиш связанный с едой
21 – дословный перевод фразы из песни английского музыканта Pete Doherty «What a waster» «по носу» (нюхать наркотик)
22 – Проблемы с питанием
23 – «h» - heroin – героин. отсыл к фильму «Я, мои друзья и героин» (или книге «Дети станции Зоо»)
24 – отсыл к фильму с Мадонной в главной роли «Лучший друг», где на могиле покойного гея друзья пели эту песню. Автор имеет ввиду непонятную сексуальную ориентацию Питера Дорети
25 – бесплатно (амер.)
26 – Лена Катина (ex. T.A.T.U) «Lost In dance without you»
Не основано на реальных событиях. Все совпадения имен, фамилий и образов героев являются случайными. Все рэп- «телеги» в исполнении Дж. Родео – творчество Кати Паники, требующее строгого копирайта.
Обратная сторона мечты
© Copyright: Катя Паника, 2011
Свидетельство о публикации №211080701324
Свидетельство о публикации №211080701324
Рецензии
Прочла трижды... и наверняка еще неоднократно перечитаю.
Стильная повесть - и чертовски обаятельная, если такая характеристика вообще применима к литературному произведению.
Вы экспрессионист, пишете ярко и уверенно, это покоряет - поэтому мелкие огрехи вам простительны.
Живой, пульсирующий текст - глупо его анатомировать; если и есть недостатки - они только добавляют шарма.
Тильда Морн 11.01.2012 02:36 • Заявить о нарушении
Стильная повесть - и чертовски обаятельная, если такая характеристика вообще применима к литературному произведению.
Вы экспрессионист, пишете ярко и уверенно, это покоряет - поэтому мелкие огрехи вам простительны.
Живой, пульсирующий текст - глупо его анатомировать; если и есть недостатки - они только добавляют шарма.
Тильда Морн 11.01.2012 02:36 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.