Не один дома. Гл. 1

Коммунальная квартира была на удивление малонаселённой. В ней, в самом центре Ленинграда, между каналом Грибоедова и автовокзалом, проживал  Игорь Дубовик. Году примерно в восьмидесятом.

Худой, длинный парень с хриплым голосом, редкой бородкой на узком подбородке и без каких-либо постоянных занятий. Ему только что стукнуло восемнадцать, а уже пришлось жить самостоятельно. Родители Игоря давно развелись, и сын в их дальнейшие жизненные планы не входил. Поэтому мальчик  в десять лет и оказался в коммуналке у бабушки. Год тому назад старушка тихо умерла, и внук остался один.

Мама и папа отдельно друг от друга решили, что сын вырос и вполне может справиться без них. Они, каждый сам по себе, назначили Игорьку небольшое содержание и, выполнив моральный и материальный долг, разъехались по своим вполне благополучным семьям.

В коммунальной квартире, помимо Дубовика, проживали ещё два-три человека. Почему такая неопределённость, спросите вы?

Насчёт семидесятилетней Полины Моисеевны как раз определённость была. В её жизни пока никаких перемен не ожидалось. Хотя старые девы втайне надеются на счастливую встречу до последнего дня, но в таком возрасте они, эти встречи, уже в принципе и ни к чему. Так, если только взглянуть одним глазком на того, кто мог бы когда-то при удачном гороскопе и розе ветров, а также при благоприятной политической ситуации в мире. И, пожалуй, при наличии горячей воды. И хорошего марочного вина из Молдавии. И свежих пирожных из «Севера». И пластинки с танго Оскара Строка.

О, сколько раз Полина Моисеевна представляла себе этот вечер. Но все пятьдесят два  её совершеннолетних года заканчивались стаканом кефира и программой «Время».

Теперь по поводу неопределённости. В третьей комнате сосуществовала малосемейная пара: корректор Зиночка и токарь пятого разряда Николай. Эта жилая площадь принадлежала женщине. У супруга была своя, почти аналогичная, через две остановки метро.

Так как профессии корректора и токаря имеют много противоречий, Зиночка и Николай часто кричали за закрытой дверью. И даже пускали в ход более весомые аргументы. После этих дискуссий муж съезжал в свою комнату, а Зина ожесточённо перемывала все коммунальные удобства. Чтобы нигде даже запаха этой сволочи не оставалось.

Через неделю корректор исчезала, ночуя на территории супруга. Ещё через три дня Николай возвращался и сидел на кухне с победным видом, рассказывая Полине Моисеевне о преимуществах развитого социализма.

Та охотно кивала головой, но не потому, что соглашалась. От старости и постоянного одиночества некоторые части её организма двигались сами по себе, неконтролируемо.

***

Взаимоотношения между жильцами в квартире были вполне ровными. Раньше, при жизни, бабушка Игоря Валентина Ивановна дружила и с Полиной Моисеевной, и с мамой Зиночки. А сейчас возраст соседей настолько различался, что и делить-то было нечего, кроме графика дежурств и оплаты за электроэнергию.

Но если у Зиночки  синусоида судьбы как-то нарисовалась, а у Полины Моисеевны давно прошёл её пик, то у Дубовика ещё даже неясно было, какую кривую ему суждено начертить своими длинными ногами в подкованных ботинках известной немецкой фирмы.

***

Игорь Дубовик не стал испытывать судьбу, потрясая приёмные комиссии учебных заведений  полным отсутствием знаний школьной программы. Устраиваться на работу смысла Дубовик тоже не видел, потому что подошёл его призывной возраст. Почтовый ящик проверялся им с недавнего времени  ежедневно на наличие повестки из военкомата.

Не могу сказать, что Игорь праздно проводил все свои младые дни. И ожидание серого прямоугольника с синей печатью было его единственным занятием. Это было бы чересчур.

Он страстно любил музыку.

Сергей Петрович Дубовик, в принципе нормально относящийся к сыну, но совершенно не задумывающийся о личной жизни его соседей по коммуналке, купил своему отпрыску сначала электрогитару, а вскоре и подержанную ударную установку.

В девятиметровой комнатке стало тесно, но весело. Не менее весело, как вы догадались, стало и Зиночке с Николаем, и Полине Моисеевне.

Играть Игорь не умел ни на гитаре, ни на ударных. Отчего весёлость его соседей меньше не становилась. После десяти вечера Николай, если он был в это время на месте, без стука заходил в комнату к Дубовику. Стучать смысла не было, потому что парень без перерыва бил по барабанам.

Токарь улыбался, показывал два больших пальца, а потом большой разводной ключ. Это был сигнал к окончанию репетиции.

Полина Моисеевна за стенкой даже вздрагивала от наступившей внезапно тишины и начинала новый отсчёт капель Зеленина.

Если Николая не было, то Зиночке достаточно было просто заглянуть к Игорю со свирепым видом. Связываться с женщиной, находящейся в разлуке с любимым, Дубовик не рисковал.

В отсутствие соседей справа развлекать одну Полину Моисеевну парню было скучно. Он точно знал, что она не может по достоинству оценить его мастерство.

*** 

Игорь практически никогда не готовил сам. Содержания родителей хватало на регулярные обеды в пельменной и ужины в шашлычной. Завтраков не было, потому что так рано Дубовик не вставал.

В одну и ту же шашлычную Игорь ходил из-за  гитариста-виртуоза. ВИА без названия, в котором тот играл, развлекал здесь публику по вечерам. Как-то раз парень, наступив ботинком на бабушкино воспитание, подошёл к кумиру во время перекура.

– Научишь? – спросил Дубовик. – У меня дома электрогитара без дела валяется. И ударные неплохие.

– Далеко? – тут же заинтересовался гитарист.

– Да тут, во дворе, – обрадовался Игорь.

– Ты один живёшь? – спросил музыкант.

– Один, – гордо ответил Дубовик. – У меня комната в коммуналке.

– Отлично, – загасил окурок гитарист. – Я у тебя заночую сегодня. А то тащиться на электричке полтора часа. А завтра поглядим, что там за инструмент.

– Пожалуйста, – Игоря распирало от внезапно навалившегося счастья.

– Возьми четыре портвейна, шесть порций шашлыка с собой. Зелени там, лаваша, – улыбнулся музыкант. – И жди у входа.

– Я не пью, – прошептал Дубовик, но и сам себя не услышал.


(продолжение следует)