Монолог голодного гуся

      Фельетон


   Встретил на днях гусыню - полненькую, кругленькую,
симпатичную. Да вот беда — на меня и смотреть не хочет. «Чем не приглянулся?» — спрашиваю. «Да что в тебе, — гогочет, — хорошего: перья да кости. Али дома вовсе не кормят?» 

   И верно, уже дня три ни единого зернышка в клюве не держал. Хозяюшка моя аж извелась, в прохудющемся сарае все углы обшарила — ничего не осталось.
  А гусыня еще и насмехается,  похваляется: для нее с подружками, даром что амбар полный, на днях еще воз отборной пшенички привезли. Хозяева брать не хотели, да пришлось : по два килограмма на каждый
рубль, заработанный  мужем, женой и взрослыми детьми им насчитали. Хоть соседям продавай — твое дело.

  Тут я совсем погрустнел. Ну и дела! Почему для одних моих родичей зерно насильно везут, а другим, извините, шиш пустой? Хоть в одном селе живем. Или нам есть не хочется? Или не наполнены людские газеты и доклады постановлениями разными о развитии приусадебных  хозяйств? Какая-то, думаю, загадка тут закопана. Начал у встречных гусей разгадку искать. Сытые важничают, говорить не желают, лишь
цедят едва, что их благодетели в колхозе работают — механизаторы, 
полеводы, на пилораме доски пилят. А голодных сразу видать - только по сторонам и высматривают, что бы клюнуть, и худые, как я. Живут они все — неужели совпадение? - у почтальонов, продавцов,  учителей, которым,  оказывается, ни зернышка   для своей живности не  полагается. Потому что  зарплату не в колхозе  получают. Значит, посторонними считаются в   селе люди, от которых быт, культура и знания зависят.

  Как и моя старушка,
кстати. Тридцать лет дояркой трудилась, инвалид, старик ее болеет часто. Немало сил и здоровья родному
колхозу они отдали. Теперь бы только за своим невеликим хозяйством и приглядывать,  светлой жизни радоваться. Да вот - не получается.

  Как-то начальство колхозное приходило,  требовало выйти лук  перебирать. «Нет, милый, —
говорит моя старушка,
отработала я на своем веку, не под силу больше».  - «Тогда, - ответствует, -
ни грамма корма для своих гусей и уток не получишь». И дверью хлопнул. Теперь переплачивает она втридорога, кряхтит,  тащит в ведрах… Ох, умей я по-человечьи, такое бы «го-го» сказал нашему председателю за то, что ветеранов своих не уважает, меня и моих собратьев  голодными держит. А ведь  мы — тот самый резерв  производства, о котором заботится государство.

  На днях мне знакомая утка встретилась, что в семье молодых учителей живет. Держат поросенка, кур, уток. Получают раз в году осенью зерно по сто килограммов. Двести,
значит. Еще три раза на поклон к начальству: «Можно обратиться?» По 50 кг
милостиво выписывал, не  отказывал. Остальное — у тех самых соседей  покупать приходится. в одной семье, бывает, по 8 - 10 тонн накапливается. 
Пенсионерам же и прочим… уткам на смех - еле 150 кг на полгода достается.
А ведь те механизаторы
да доярки, у кого зерна
много - люди работающие,  некогда им с большим хозяйством возиться.  Пенсионеры посвободнее, им бы и заняться подворьем личным, об общественном уже достаточно позаботились.
   А что, если… - от голодного пуза и в гусиной голове может идея вылупиться! - вместо того, чтобы вынужденную  спекуляцию поощрять, наладить продажу зерновых излишков по госцене в колхозном ларьке? Были бы тогда и мы, гуси, сытые, и прилавки рынков и магазинов   заполнены, и хозяева наши довольны.
   Когда я той гусыне про
То рассказал, она лишь фыркнула презрителыно. И погулять вдвоем за сельской  околицей пообещала после того только, как мой план осуществлен будет. Дождусь ли?

1985 год.