Тайна Мангупского мальчика.. Часть 2. Дети Мангупа

Часть 2. Дети Мангупа


Глава 1. Сын князя

Око смотрело строго и вопрошающе. На недописанном лике это только что прозревшее правое око казалось живым и требовательным. Всё остальное ещё было в стадии наброска, а оно уже жило своей собственной жизнью.
Око смотрело прямо перед собой на небольшую нишу в стене под узким окном, больше напоминающим бойницу.

Солнечный луч, пробившийся сквозь бойницу, заплясал по противоположной стене пещерного храма. В какой-то момент он скользнул по недописанному лику святого и застыл на месте, озарив набросок тёплым золотистым светом и сделав око ещё более живым.

Дверь в храм приоткрылась, и в неё протиснулась худая загорелая фигура мальчика.
По древнегреческой традиции мальчик был одет в короткий, выше колен, белый хитон и красную тунику, украшенную по вороту и вокруг коротеньких рукавов меандрами. На голове у него была небольшая армянская шапочка, из-под которой выбивались, закрывая до половины шею, темные кудряшки.

Мальчик положил на столик перед росписью каменную досочку со свежерастёртыми красками и взял в руки кисть.
– Стой, Микаэл, – послышалось вдруг, и в храм вошел высокий худой старик в черных монашеских одеждах.
Он мягко отстранил мальчика и взялся за кисть.
– Лик я допишу сам, – сказал старик, – а ты расскажи пока, что вы поделывали вчера после полудня? Опять лазали в княжеский сад за виноградом?

Он внимательно посмотрел на мальчика, и в глазах его мелькнула усмешка. Мальчик замялся и опустил голову.
– И где твой медальон? – продолжал монах.

Мальчик поднял на монаха большие блестящие глаза и выпалил на едином дыхании: «О, отец Христофор, медальон пошел на уплату горшечнику. Разве я не сказал, что мы с мальчиками купили у него пифос?».

Монах отложил кисть и вновь взглянул на Микаэла. Вид у мальчика был несколько удручённый.
– Это очень опрометчиво - отдавать родовой знак наследника престола в чужие руки, – покачал головой старик и протянул мальчику несколько золотых монет. – Сейчас же ступай к гончару и постарайся вернуть медальон, заплати столько, сколько попросит.

Мальчик снова опустил голову, смахнул незаметно слезинку, выкатившуюся из глаза, и вздохнул.
– Медальона у гончара нет, – признался он, – сын гончара ездил на днях на торжок в Чембало и продал медальон какому-то незнакомцу.

– Плохо, очень плохо, теперь им может воспользоваться кто угодно. Что же ты наделал, Микаэл! – опечалился старик, но, видя, что мальчик уже чуть не плачет, осенил себя крестным знамением и стал горячо молиться.
– Господи, помоги рабу твоему Микаэлу, не оставь в заступничестве своем, окажи великую милость, заступись за сироту, ибо он по младости своей  не ведает, что творит.

Отец Христофор перестал молиться, подошел к отверстию в стене, выглянул наружу и задумался. Микаэл терпеливо ждал.
– Пойдем, Микаэл, пройдемся, – сказал через некоторое время старик.

По неровным ступеням вырубленной в скале лестницы они поднялись на плато и подошли к сторожевой башне на самом краю Дырявого мыса. Отсюда хорошо просматривалась дорога, ведущая к главным воротам. По дороге, громыхая,  катилась повозка, гружённая амфорами, которую тащила понурая серая лошадь. В повозке сидел человек и время от времени понукал лошадь длинным хлыстом. Это был земледелец из селения, притулившегося у подножья горы.

– Смотри-ка, отец Христофор, – сказал Микаэл, – а он ведь вином торговать на торжок в Каламиту ездил, а говорят, Каламита в руках генуэзцев.

Но старый Христофор ничего не ответил, он был погружен в свои мысли.
Поглазев ещё немного на дорогу, Микаэл стал звать старца идти дальше.

Они медленно направились к воротам, ведущим из цитадели, прошли мимо восьмигранной церкви и поравнялись с высокой башней – удивительным сооружением, являющимся с внешней стороны неприступным замком, а со стороны цитадели - красивым дворцом.

На самом последнем этаже башни находилась небольшая комнатушка Микаэла. Широкое окно этой комнатки снаружи было украшено изысканной каменной резьбой. По стене к окну тянулся старый перевитый плющ, по одеревеневшему стволу которого было так удобно подниматься и спускаться, минуя всяческие лестницы и переходики внутри башни.

Микаэлу нравилось здесь больше, нежели в большом дворце в центре города, величественно возвышающемся над жилищами феодоритов. В большом дворце находился тронный зал, в котором его отец, князь Исаак, принимал иностранных послов. Там было красиво и просторно, но сердце Микаэла принадлежало этой старой башне в цитадели.

Они вышли из цитадели и пошли мимо тарапанов к холму. Холм был самой высокой точкой плато. Именно здесь находился главный наблюдательный пункт, с которого денно и нощно четверо часовых неустанно озирали округу по четырем направлениям.

Отсюда открывался великолепный вид. Всю территорию княжества можно было обозреть именно отсюда. Куда не кинешь взор – всюду владения феодоритов. На многие километры тянулись гряды невысоких гор, кручи, кряжи, изумрудные долины между ними, и так до самого горизонта. А на горизонте со стороны захода солнца в ясные дни можно было увидеть море. Со всех других точек этой удивительной горы под названием Мангуп тоже были видны широчайшие просторы, но отсюда можно было обозреть сразу всё.

Микаэлу нравилось это старинное название – Мангуп. Он слышал его как-то от русских послов. А потом Христофор сказал ему, что слово Мангуп таврское и означает оно – Материнская гора. Мальчику это показалось очень интересным. Гора как заботливая мать хранила феодоритов от нашествий. Её отвесные скалы были естественными укреплениями, а вместе с оборонительными стенами гора была вообще неприступна. Гора-хранительница, Мать-хранительница, Материнская гора. Гора Мангуп, а на горе княжество Феодоро. В этом Микаэл усматривал особый смысл.

Они обозрели округу и отправились дальше.

Укрепление на плато было огромно. Двадцать тысяч шагов надо было сделать, чтобы обойти всю крепость и вернуться на прежнее место.

Они медленно брели по плато и думали каждый о своем. Точнее, у Микаэла мысли прыгали с одной на другую, а самая главная была чисто мальчишеской – какую бы причину придумать, чтобы скорее сбежать к приятелям.

Старик же думал о том, что будет с Феодоро, если случится страшное, и Бог призовет к себе князя Исаака. Микаэл еще мал, а враги поднимают голову. Османы, татары, генуэзцы… Для всех для них Феодоро как кость в горле. И вражеское кольцо вокруг княжества медленно, но неуклонно сжимается. Да тут ещё и Микаэл так неосторожно отдал в чужие руки знак княжеской принадлежности.

Старый монах был не на шутку встревожен. События весны и начала лета заставляли думать о гневе божьем, обрушившемся на княжество Феодоро за какие-то давние грехи предков феодоритов.

Всю весну стояла нестерпимая жара. И начавшееся лето было столь же сухим и знойным. Безжалостные лучи выжгли поверхность каменистого плато до белизны. Даже ночи не приносили прохлады. От жары изнывали все влаголюбивые обитатели Феодоро. Одни лишь виноградные лозы, увивающие стены домишек, с радостью подставляли наливающиеся гроздья раскаленным лучам. Но не только природа не благоволила феодоритам.

Османы и генуэзцы устремили свои взоры на земли княжества. Они захватывали одно за другим владения Феодоро. Территория княжества сокращалась с неимоверной быстротой. Совсем немного осталось у феодоритов подвластных земель. Вот-вот пробьёт час самого Феодоро…

Христофор старался гнать тревожные мысли, но они не давали покоя, неотступно сверлили мозг, заставляли сердце учащённо сжиматься.

Старец присел на камень около небольшого пещерного храма и погрузился в раздумья. Микаэлу не терпелось к друзьям, но, боясь обидеть старика, он присел рядом и от нечего делать стал швырять камешки. Они падали на раскалённую выцветшую землю, поднимая фонтанчики белой пыли.

Старый монах, заметив, что Микаэл томится от скуки, осенил мальчика крестным знамением, и тот убежал, помахав старику на прощанье. Монах проводил его долгим взглядом и вновь задумался. Христофору было о чём тревожиться.



Глава 2. Засуха


Мангуп никогда не испытывал нужды в воде. Несмотря на такую высоту, здесь всегда было вдоволь неимоверно вкусной, обжигающе холодной воды. Какими-то неведомыми силами вода поднималась вверх из недр самой земли, а также в отверстиях скал скапливалась дождевая влага и превращалась в воду. Но теперь с водой были перебои. Влага больше не скапливалась в каменистом лоне горы.

Родник у подножья северо-западной стены не выдерживал натиска желающих утолить нестерпимую жажду, но добраться туда было тяжело. Нужно было выйти за городские ворота и по каменистым склонам добраться до стены с наружной стороны. Это могли сделать только самые молодые и здоровые, большинство же феодоритов добраться до родника не могли. Конечно, те, кто часто ходил на родник, набирали воду и для немощных стариков, а потом поднимали её на плато, но много ли они могли принести в кувшинах и амфорах?

Осадный колодец в цитадели, где хранился неприкасаемый запас воды на случай непредвиденных обстоятельств, денно и нощно охранялся бдительными часовыми. Остальные колодцы уже давно были вычерпаны до донышка. Правда, по ночам, откуда-то из недр карста, в колодцы по капелькам просачивалась так много значившая для жителей влага. Но она иссякала почти сразу же, так и не успев скопиться в достаточном количестве. В этом виноваты были мальчишки, они приноровились спускаться в колодцы по верёвке и, достигнув воды, вычерпывали ее кувшинчиками в большой медный кувшин, который привязывали ко второй веревке и поднимали наверх.

В этих набегах на колодцы постоянно участвовал Микаэл, сын правителя Феодора. Княжескому сыну совсем не обязательно было заботиться о сборе воды, у них в цитадели, помимо осадного, был ещё один колодец. Колодец был умело скрыт от посторонних глаз, он находился в башне и был очень глубок. Пятьдесят ступеней вниз вело к его студёной влаге. Тайный водовод подгонял воду к княжескому колодцу, и он в обычное время всегда был полон свежей проточной водой. Его так и называли «неиссякающий колодец». Но теперь и он был наполовину пуст.

Микаэл, один из самых отважных лазальщиков по колодцам, брал воду, конечно же, не для себя. В городке было несколько старых одиноких старушек и стариков, именно их снабжал водой княжеский отпрыск.

Феодориты вполне спокойно воспринимали тот факт, что единственный сын князя носится по улицам в компании сверстников, как какой-нибудь простолюдин, и таскает воду бедным старушкам. Да и сам князь воспринимал подобные выходки сына как нечто само собой разумеющееся. Он и сам в детстве разносил воду нуждающимся и не гнушался играть с городскими мальчишками. Теперь, будучи взрослыми, эти ставшие земледельцами и воинами сверстники князя, выросшие бок о бок с ним, были преданы своему правителю, как братья. Поэтому дружбу Микаэла с мальчишками-феодоритами князь считал нормой. Правда, в отличие от других мальчишек, Микаэл несколько часов в день уделял занятиям, которые проводил с ним его наставник – старец Христофор. Он обучил Микаэла литературному греческому, армянскому, итальянскому и турецкому языкам, чтению и письму, а также живописи.

Христофор в молодости был живописцем, им было расписано немало храмов в горной Таврике. Он и теперь расписывал восточный неф базилики, но, по старости, лазить на леса, чтоб расписать верхнюю часть стены, ему было уже тяжело, и поэтому Микаэл, который неплохо рисовал, часто делал это за Христофора.

А еще Христофор взялся расписывать пещерный храм в цитадели, надеясь, что лик святого Давида, заступника и покровителя княжеского рода, поможет князю Исааку.

На следующий день после разговора в пещерном храме старец Христофор сказал Микаэлу, что в Таврике очень тревожно и надо бы, чтоб обезопасить город от вторжения, в самых уязвимых местах обороны прямо на стенах написать лики святых. Сам Христофор уже дописывал лик святого Давида Сасунского, покровителя Гаврасов, на стене маленького пещерного храма. Но, видимо, рука у Христофора была уже не та, глаз не очень верен, Давид получился у него очень юным и, как ни старался Христофор добавить канонических черт, он до невозможности походил на Микаэла, особенно большими блестящими глазами.

Князь Исаак в последнее время болел. Он очень похудел и осунулся, но, будучи человеком сильным и крепким, старался не подавать виду. Лишь самые близкие видели, с каким трудом это ему дается. А из близких-то были только сын Микаэл, старец Христофор да не менее старый слуга Ишхан. Старый слуга, еще совсем молодым приставленный к младенцу Исааку сразу после рождения, всю свою жизнь был при князе, а после рождения Микаэла пестовал и княжеского сына. Мальчик и вырос на его руках. Слуга был стар, худ, ворчлив, когда ему казалось, что Исаак или Микаэл делают что-то не так, но предан князю и его сыну до самоотречения.

Старый Ишхан связывал болезнь князя с появлением в Феодоро племянника турецкого султана в сопровождении послов. Со всей хлебосольностью принял князь гостей. Гости не остались в долгу и преподнесли князю дары, и среди них амфору старинного греческого вина.

Исаак пил вино, привезенное гостями, и хвалил щедрость султана. Гости щёлкали языками, качали головами, в свою очередь хвалили князя и его крепость, восхищались могуществом и богатством Феодоро. А после их отъезда князь заболел. Он стал чахнуть день ото дня. И к началу лета ему было совсем худо. Жара окончательно добила князя.

В один из дней, поднимаясь по лестнице донжона, князь упал и больше не поднялся. А через некоторое время после его смерти в Феодоро появился Александр, племянник князя Исаака, сын его родной сестры, живший до этого в Молдавии, куда Мария, княжеская сестра, была выдана замуж совсем молодой.

Неожиданно для всех Александр объявил себя временным князем Феодоро, пояснив, что Микаэл, его двоюродный брат, еще мал и не может управлять княжеством.

Десятилетний Микаэл оказался предоставлен самому себе. Мать его умерла,  когда мальчик только начинал ходить, теперь же с потерей отца он остался круглым сиротой.

Большую часть времени Микаэл  проводил теперь с мальчишками и старцем Христофором. Мальчик сильно переживал смерть отца и по ночам иногда плакал. В такие минуты около него всякий раз появлялся Ишхан и молча садился рядом.

Александр порой останавливал брата, спрашивал о чём-либо, но в целом, Александру было не до него, новый князь с головой ушел в дела государственной важности. На границах с Феодоро зашевелились турки, генуэзцы выдвинули свои требования на Каламиту и Чембало. Александр почти не появлялся в Феодоро.

Маленький сын Александра, пятилетний Гаспар, очень привязался к Микаэлу, и Микаэл, будучи по системе родства Гаспару дядей, в свою очередь относился к нему с большой теплотой. Мальчишки быстро подружились и выглядели скорее как два брата, старший и младший, нежели как дядя и племянник. Они так и считали, называли друг друга  братьями. Александр не препятствовал их дружбе.

Неизвестно, какие мысли были на уме у новоявленного князя, но вслух он неоднократно повторял, что законным правителем является Микаэл, и лишь по его малолетству он, Александр, племянник бывшего князя, сын сестры Исаака, замещает истинного князя на троне. Микаэл верил ему, у него и в мыслях не было, что брат может его обмануть, но старые Ишхан и Христофор думали по-другому и, не ставя в известность Микаэла, бдительно следили за Александром.

К середине лета жара стала нестерпимой, дождя не было уже несколько месяцев. Виноград созрел на три недели раньше, и на столько же раньше заработали тарапаны. Над плато витал сладкий аромат виноградного сусла. Мальчишки, мучимые жаждой, набрасывались на виноградный сок, но сладкая жидкость не утоляла её.

Князь Александр уехал с проверкой по подвластным территориям и не появлялся уже больше недели. Вот тогда Микаэл и решил обеспечить Феодоро водой. Он знал, что князь ни за что не позволит опустошить осадный колодец, но всё живое на плато изнывало от жары.

И Микаэл принял решение. От Христофора он знал, что некогда в Херсонесе существовала система водопровода, сделанная из керамических труб. И он придумал одну хитрую штуку.
Они с мальчишками по всему городу набрали старых керамических сосудов примерно одного диаметра и пробили в них донышки. Получились подобие керамических труб. Недалеко от грота с родником, под оборонительной стеной они вырыли большую яму.

Ещё в начале лета, обдумывая план устройства водопровода, Микаэл выменял у знакомого гончара пифос, отдав за него свой золотой медальон. Теперь мальчишки с огромным трудом перетащили пифос за оборонительную стену и установили в ту самую яму, расположенную ниже уровня родника.

Конечно, полностью, по самое горлышко врыть пифос в яму не удалось, но мальчишки для устойчивости обложили пифос камнями, и он стоял ровно, не накреняясь. Получилась вместительная ёмкость для воды, притулившаяся под самой стеной. Теперь оставалось собрать из пробитых сосудов некое подобие водопровода и подвести его от родника к пифосу. Микаэл рассудил, что вода, собранная в водопровод, будет постоянно поставляться в пифос, и её останется только черпать медным кувшином, привязанным к верёвке, прямо с крепостной стены.

Микаэл каждый день возился со своим водопроводом, и, наконец, тот был собран. Когда первый кувшин с родниковой водой подняли на плато, восторгу мальчишек не было предела. Теперь все желающие могли черпать воду, не спускаясь к роднику. Когда вернувшийся в город Александр узнал о новом колодце, устроенном мальчишками, он как-то странно взглянул на Микаэла, потом неожиданно вздохнул, погладил брата по голове и поднялся в донжон.

Утром следующего дня Александр с воинами вновь уехал на переговоры с генуэзцами. В крепости остался небольшой гарнизон и жители города. А через неделю появился гонец с горестным известием,  что Александр с отрядом попал в засаду, потерял часть воинов, еле отбился и теперь закрепился в Каламите.

Гнетущая неизвестность повисла над Феодоро. Стены крепости были мощны и неприступны, но защитников было слишком мало, и люди понимали, что в случае осады им долго не продержаться. Их опасения сбылись несказанно быстро.



Глава 3. Нашествие


На рассвете неприступный скальный останец окружили со всех сторон полчища османов. С восходом солнца начался штурм. Малочисленный гарнизон рассредоточился по всем куртинам и стенам, но всё равно защитников не хватало. Тогда все, кто мог держать оружие, поднялись на стены, и первый штурм был отбит. Какой ценой, было известно только феодоритам. Но, видимо, и у османов потери были немалые.

Ещё шесть раз после первого штурма пробовали османы взять крепость сходу, но всякий раз откатывались на прежние позиции. Больше попыток штурма до поры до времени они не предпринимали. Они выбрали другой путь.Османы перерезали все подходы к Мангупу и спуски с него. Началась осада.

Феодориты – мужчины, старики, женщины, дети - все, кто мог принести хоть какую-то пользу, переселились на стены. День и ночь, несмотря на нестерпимую жару, под стенами крепости полыхали костры, на которых в огромных чанах кипела смола и бурлил кипяток. Вот тогда-то феодориты и оценили выдумку Микаэла с родником. Специальная команда бесперебойно снабжала горожан водой.

Через несколько дней осады, под покровом ночи, сквозь почти неприступные кордоны со стороны Дырявого мыса на плато пробился небольшой отряд во главе с раненым Александром. Это было непостижимо, как горстка храбрецов могла прорваться с самой неприступной стороны, преодолев сопротивление османов.

Появление князя с воинами воодушевило феодоритов. Опасаясь, что осада может продлиться долго и защитникам не хватит продовольствия, Александр велел детям собирать и сушить виноград, яблоки и абрикосы. Не обошли вниманием кислую дикую сливу и кизил.

Теперь дети целыми днями под палящими лучами собирали и нарезали яблоки, общипывали с веток виноград и кизил. Они раскладывали всю эту снедь на плоских крышах хозяйственных построек, и фруктовый приторный дух витал над крепостью, привлекая неимоверное количество мух. Микаэл работал наравне со всеми, на ладошках его вздулись пузыри от постоянного таскания  сосудов с водой  и эти же самые ладони потемнели от сока, но он, как и другие дети, прекрасно понимал, что на тот случай, если кончится зерно, эти припасы пригодятся как нельзя лучше.

Но случилось всё по-другому. Что не смогло сделать оружие, сделало предательство. В один из дней обнаружили, что вода в колодцах иссякла окончательно. Даже княжеский колодец в цитадели был пуст.

Стражника, приставленного к осадному колодцу, нашли лежащим невдалеке с ножом между лопаток. А последний неприкасаемый запас, единственный оставшийся колодец,  скорее всего,  был отравлен.

Старый немощный дед, доживающий свой век на плато, а некогда бесстрашный воин Зенон, не подпустил никого к этой воде, сказав, что сначала попробует её сам.

Старик оказался прав: едва он сделал глоток, как сразу же упал и забился в судорогах. Единственное, что он успел прохрипеть, было «нельзя…». Всем стало ясно, что в городе завёлся изменник.

Опасаясь, как бы предатель ночью не открыл ворота, Александр приказал их тайно замуровать.

Теперь оставался единственный источник воды, тот самый, за оборонительной стеной, Родниковый колодец, как стали называть его люди. Водонос, отправленный за водой к Родниковому колодцу, не вернулся.

Посланный на поиски воин нашел его пронзенным стрелой. Рядом лежала веревка, привязанная одним концом к металлической скобе, вбитой в стену. Веревка была вытянута полностью, но кувшин был абсолютно сух. Воин спустил кувшин, но он так и не достиг пифоса с водой. Зато над ухом у воина просвистела стрела.

Ночью, под покровом темноты, один из смельчаков спустился с крепостной стены к пифосу и нашел только его обломки. Чуть дальше у грота он заметил костерок, а около него -  мирно спящий османский пост.

Осаждённые остались без воды. Теперь османам не надо было штурмовать укрепление, они ждали, что голод, неимоверная жара и отсутствие воды приведут крепость к катастрофе. Правда, порой, от нечего делать, османы предпринимали единичные атаки.

Предателя поймали на следующую ночь. Убив часовых, он пытался открыть городские ворота, не зная, что они замурованы.

Феодориты негодовали, хотя внешне были сдержанны. Но, глядя на их суровые лица, предатель понимал,  что покрыл себя вечным презрением и позором. Его не стали казнить, а вывели на обрыв и сказали: «Ты хотел к нашим врагам – так иди! Сумеешь спуститься – твое счастье».

Спуститься предателю не удалось. Больше изменников в городе не появлялось.

Осада затянулась. И,хотя стояла уже ранняя осень, жара не прекращалась. Население города редело, но феодориты и не думали сдаваться. На место погибших воинов становились другие, совсем не воины, но, тем не менее, готовые сражаться с врагом до последнего вдоха.

Время от времени османы устраивали атаки на стены крепости. Уставшие, обессиленные жители из последних сил защищали свой город. Оружейники ковали оружие прямо во дворе цитадели. Мальчишки выковыривали из мостовых камни и подтаскивали их к метательным машинам. Метальщики заправляли булыжники в кожаные ремни катапульт и осыпали осаждавших градом камней.

В ответ из-за стен раздавались выстрелы – османы палили из огнестрельного оружия, ещё не известного феодоритам. Это старались вражеские стрелки, забравшиеся на верхушки росших по склонам деревьев.

Одновременно в защитников крепости летели тучи стрел, выпущенные также с деревьев. И если стрелы не попадали в цель, дети собирали их и приносили последним оставшимся в живых лучникам. А лучников было слишком мало, на каждую куртину крепости приходилось не более двух-трех лучников. Тогда луки взяли умеющие стрелять женщины. Другие лили на карабкающихся врагов кипящую смолу и кидали сверху камни. Но защитников становилось всё меньше, а врагов, осаждающих стены, всё больше.

Наконец османам надоело ждать, они решили, что пора окончательно покончить с Феодоро.

Последний штурм был страшен. Он начался со всех сторон, и не было спасения от летящих одна за другой стрел и огнебойных снарядов.

Триста воинов во главе с Александром и все оставшиеся в живых жители города держали оборону. Раненые не замечали боли, убитые заслоняли телами бойницы, мешая вражеским пулям и стрелам настигнуть еще живых.

Османы, приставив осадные лестницы, лезли на стены, но тут же летели вниз, сброшенные яростным сопротивлением феодоритов. Но врагов было слишком много, не успев сбросить одних, защитникам тотчас же приходилось вступать в схватку с другими. Враг напирал. Османы, кому удавалось прорваться, сходу бросались в бой и яростно рубились с феодоритами.

Александр был в гуще боя, его алый плащ мелькал в разных частях крепости. Ему было кого защищать, и он прекрасно понимал, что в случае поражения его брату, истинному князю Феодоро, и маленькому сыну не поздоровится. Сгоряча он даже не заметил, что его снова ранили, и оставался в строю, пока не упал от потери крови.

Штурм был отбит, но ряды защитников крепости сильно поредели, да что там говорить, их почти не осталось. Горстка воинов и несколько детей. Но и османы понесли огромные потери. В этом штурме они потеряли четыре тысячи отборных солдат. Тогда захватчики решили действовать по-другому.

На южном склоне османы установили бомбарды и беспрестанно палили по стенам. Ещё одну осадную батарею они развернули на западном склоне мыса Елли-бурун,  как называли его османы. Отсюда также постоянно велись артобстрелы крепости. По этому склону османам удалось втащить на кручи стенобитные машины, и теперь они, раскачивая эти огромные, обитые железом бревна, с завидным постоянством били в стену. По ней же палили из пушек ядрами.

Наконец стена дала трещину. Теперь осталось совсем немного, и стена рухнет, открывая дорогу полчищам врагов. В других частях крепости оборона также сильно ослабла. Только упавшая густая ночная темнота спасла феодоритов.

Обе стороны стали готовиться к решающему сражению. Последние защитники крепости укрылись в цитадели. Ночью никто не спал. Все ждали рассвета. Раны Александра были тяжелы и обширны, он обессилел от потери крови и теперь лежал, чтобы собрать последние силы перед решающей битвой.

Александр подозвал к себе старца Христофора и старого Ишхана. Ишхан опустился перед лежащим князем на колени и поцеловал его руку.
– Прости, мой князь, что я усомнился в тебе, прости, что принял тебя за врага Микаэла.
– Не об этом сейчас, дорогой Ишхан, – срывающимся голосом ответил Александр. – Уводите детей, всех до единого, спасите последних феодоритов. Скоро наступит последний рассвет Феодоро. И османы займут крепость, и Феодоро падёт. Нас слишком мало, и нам не устоять. Но дети Феодоро должны жить. И еще, молю, спасите князя Микаэла и моего сына Гаспара. Настанет день, когда Микаэл вернёт себе княжество. А теперь приведите ко мне князя и моего сына.

Когда уставшие, запылённые мальчишки появились перед Александром, он с удовлетворением подумал, что этого чумазого, в рваных одеждах мальчишку трудно принять за блистательного князя, а значит, мальчик сможет неузнанным и незамеченным скрыться среди простолюдинов, смешаться с толпой и спасти себе жизнь. А значит, и род Гаврасов не прервётся, не сгинет в пучине лет. Его не должны узнать, равно как и Гаспара, мало ли оборванных бездомных мальчишек бродит по дорогам Таврики. Их не узнают, если не найдется предатель. Предатель… кто же все-таки предатель?

Александр подозвал к себе мальчиков и сказал, обращаясь к Микаэлу:
– Князь, вот и пришла твоя пора. Я поручаю тебе твоего первого подданного, моего сына. Спаси его, если сможешь. Это твой единственный родич. Держитесь, дети, вместе. Не ходите в Византию, там турки. Вам надо пробираться на север в Московию, к руссам, это сильное государство, там вы найдете спасение.

Александр снял с себя золотой медальон – родовой знак властелинов Феодоро -  и надел на шею Микаэлу.
– Не думал я, что тебе придется так рано стать взрослым, – продолжал Александр, – прости, Микаэл, ты, наверное, считал, что я захватил власть в Феодоро? Нет, просто ты был ещё слишком мал.
– Нет, совсем нет! Я никогда так не думал, брат мой! Клянусь, что я не дам в обиду нашего Гаспара! – закричал Микаэл.
–Я верю тебе, – улыбнулся Александр.– А теперь идите. Да хранит вас Бог!
Он перекрестил заплаканных мальчиков, поочередно прижал к себе и поцеловал в лохматые макушки. Потом повернулся к Христофору:
– Запомни, старик, к руссам.

Христофор увел мальчиков. По дороге они зашли в пещерный храм, в котором старый монах всё же успел дописать фреску. Христофор подошел к стене и вынул из стены под бойницей большой камень.
– Вот здесь тайник, я сложил сюда всё самое ценное, что было в Феодоро. Твой медальон тоже надо спрятать здесь. С ним идти опасно. Не бойся, золото не теряется, оно всегда возвращается к хозяину.
– Нет, – твердо ответил Микаэл, – медальон будет со мной.
– Ну что ж, я и не ждал другого ответа, – улыбнулся старец.
Он вложил камень, замазал швы раствором и через бойницу выбросил посудину с остатками раствора в густые кусты под обрывом.
– Запомните, чтобы найти тайник, надо проследить, куда направлен взгляд правого ока Святого Давида.

Старик вывел мальчиков из храма и повёл к тайной тропе, затерявшейся среди пещер Дырявого мыса. Там их уже ждал Ишхан с остальными детьми. Всего, вместе с Микаэлом и Гаспаром, собралось семь детей, и среди них были совсем малыши, чуть постарше Гаспара.

В кромешной темноте, по тропе, известной одним лишь старцам, они спустились с почти отвесной скалы в долину. Здесь турок не было. Они считали, что этот страшной крутизны склон не преодолеть никому. Еще до рассвета маленький отряд, ведомый двумя стариками, скрылся из зоны видимости османов.


Глава 4. Последний рассвет Феодоро


На рассвете сквозь пролом в стене турецкие отряды вошли в никем не охраняемую крепость. Город обезлюдел. Но цитадель, к удивлению османов, была обитаема.

На стенах, гордо выпрямившись, стояли воины – последние защитники Феодоро. Их было мало, чуть больше полусотни. А впереди в развевающемся за спиной алом плаще, с кровавыми повязками на голове и правой руке, сжимая здоровой рукой меч, возвышался князь Александр.

На красно-оранжевом рассветном небе их фигуры казались литыми изваяниями. Величественно и торжественно они ждали последнего боя. Турки замерли, поражённые скорбным и завораживающим зрелищем.

И вдруг, прорывая рассветную тишину, звонко и ликующе засвистали на все голоса соловьи, встречая утреннюю зарю и радуясь новому дню. Последние соловьи ушедшего лета. Они свистали так самозабвенно и радостно, как будто бы не было никакой войны.

И сразу же их трели перекрыл резкий голос.
По ту сторону оборонительной стены, задрав голову вверх, кричал разодетый в турецкое платье человек.
– Послушай, Александр, нечестивый захватчик Мангуп-кале, (так впервые прозвучало это будущее название Феодоро), мы предлагаем сдаться, и тогда правоверный султан сохранит тебе и твоим воинам жизнь. Ты слышишь меня, племянник Исаака?! У Мангуп-кале есть законный правитель! Вот он! Как видишь, на груди у него красуется знак наследника Феодоро!

И кричавший вытащил за руку из толпы телохранителей тщедушную фигуру.
"Так вот кто предатель", – пронеслось в голове Александра.

Он узнал в крикуне уехавшего несколько месяцев назад по торговым делам купца, слывшего среди феодоритов нечистым на руку плутом. Именно он выкупил княжеский амулет на базаре в Чембало у сына гончара.

– А вот и медальон наследника Феодоро. Судя по всему, тот самый, что так опрометчиво променял на пифос Микаэл. Но с другой стороны, мальчик делал благое дело, он не знал истинного значения амулета. Медальон с рождения был при нём, он привык к нему, как к какой-то игрушке. Я сам виноват, что не предупредил его об этом. Слишком мало внимания я уделял брату и сыну. Как они сейчас? – Александр на мгновение перенёсся мыслями к сыну и младшему брату.

– Вот он, истинный правитель! – снова крикнул изменник, выставив перед собой тщедушного.

Ответом была только тишина.

– А куда ты дел Исааково отродье? Уже успел сжить со свету?! Ну, хорошо, хоть самому не убирать, – насмехался предатель.

Но Александр даже не удостоил его взглядом.
– Примите ислам, нечестивцы! И аллах помилует вас! – не унимался предатель.

Ответом вновь была тишина.
Османы по знаку паши стали карабкаться по стенам цитадели. Александр со своими воинами бросился в драку. Защитники скидывали турок вниз, пронзали их мечами, крушили наотмашь. Но османы лезли и лезли, они напирали, их было много, слишком много на такую маленькую горсточку защитников Феодоро.

И через некоторое время в цитадели завязалась кровавая сеча. Александр в пылу боя не заметил, что его снова ранили. Но даже раненый, он поражал врага за врагом.

Сначала бой развернулся на стенах, потом перекинулся вниз, во двор цитадели. Османы всё напирали. Они лезли теперь со всех сторон и бурлящим морем разливались по цитадели. Лязг оружия перемежался с воинственными криками турок. Турецкие лучники с оборонительных стен вели прицельную стрельбу по защитникам Мангупа.

Воины Александра были ранены уже по нескольку раз, но, кажется, они даже не замечали своих ран. Яростная сеча не прекращалась ни на минуту. Защитников становилось всё меньше и меньше, но сдаваться они не собирались. Но силы были слишком неравны.

Скоро из защитников цитадели в живых осталось только четверо. Они встали спина к спине и, отражая удары, пробивались к донжону.

В какой-то момент Александр понял, что за спиной у него никого нет. Двое его верных воинов лежали со стрелами в груди. Последнее, что он успел заметить, как падает его товарищ, сражавшийся с ним бок о бок. Османская стрела вонзилась Александру в спину, и он упал на ещё прохладные с ночи камни вымостки, и пробивающаяся сквозь щели между камнями сухая трава коснулась щеки, но этого Александр уже не почувствовал.

Последний рассвет Феодоро закончился гибелью его последнего защитника.
Последний рассвет Феодоро стал его закатом.



Глава 5. Путь


Христофор и Ишхан вели детей тайными тропами. Чтобы не столкнуться с нежелательными встречными, они не стали дожидаться рассвета, а шли всю ночь, пока не достигли полуразрушенного Кемиша, который ордынцы называли теперь Эски-Керменом. Ближайшей целью путников был храм Трёх Всадников.

Почти двести лет прошло с тех пор как ордынцы разрушили Кемишь, он был теперь необитаем, но маленькая церковь продолжала существовать. Здесь на развалинах города возник маленький тайный монастырь. По-прежнему в храме Трех Всадников свершались богослужения, и христианские путники находили здесь приют. Они молились перед старой фреской Трех Всадников, трех Святых, один из которых вёз на коне мальчика. Так было до недавнего времени. Теперь храм снова был разорён и пуст.

Когда-то Христофор некоторое время жил в пещерном монастыре Кемиша, постоянно бывал в храме Трех Всадников и хорошо знал эту округу и тайные места самого храма.

Христофор и Ишхан решили дать передохнуть уставшим голодным детям. Они устроились в одной из келий. Она была темна, лунный свет пробивался лишь через маленькое оконце под потолком, всё остальное пространство было погружено в кромешную тьму, скрывавшую потайную дверь в глубине кельи.

Вымотавшиеся дети почти заснули, когда послышалось цоканье подков и резкие выкрики. Подъехавший отряд турок спешился и принялся рыскать по монастырю в поисках добычи. Из кельи вел тайный ход, и Христофор велел Ишхану уводить через него детей, а сам встал у входа в келью, загородив проход.

Они успели уйти, все, кроме Христофора. Едва последний ребёнок скрылся в глубине прохода, дверь в келью распахнулась, и появилось несколько турецких солдат.

С раскинутыми в стороны руками, выкрикивая слова молитвы, Христофор стоял на пороге, не давая солдатам проникнуть дальше. Рассвирепевший осман ударил старика кривой азиатской саблей и, перешагнув через упавшее тело, вошел в келью. Она была пуста и темна. И турок так и не понял, почему этот, как ему показалось, выживший из ума старик, не хотел пускать их сюда.

Ход привел беглецов в ущелье. Они спрятались в маленькой, заросшей со всех сторон кустарником и вьюном пещере и прождали Христофора до утра, но он так и не появился. Не пришёл Христофор и на следующий вечер.

С наступлением темноты Ишхан засобирался к монастырю искать Христофора, но Микаэл упросил старика остаться с детьми, а сам в сопровождении одного из мальчиков пробрался к монастырю. Там, в келье, они и обнаружили бездыханное тело Христофора. Он лежал у входа с широко раскинутыми руками, как будто всё ещё заслонял собой своих подопечных от врагов.

Дети не хотели верить увиденному и звали его, и трясли, умоляя подняться. Наконец они поняли, что всё тщетно.

Мальчишки долго стояли над Христофором не в силах даже пошевелиться. По щекам их катились слёзы. Потом они как-то интуитивно поняли, что надо делать.

Дети начали собирать валяющиеся невдалеке камни и обкладывать ими тело погибшего старца. Почти всю ночь они собирали и таскали камни. Закончив этот горестный труд, Микаэл отломил от росшего рядом с кельей дерева две веточки, очистил их от листьев и перевязал стеблем травы наподобие креста. Этот крест они воткнули в расщелину каменного бугорка, постояли ещё немного и ушли в темноту.

Ишхан весь извёлся, ожидая мальчишек, и клял себя за то, что пошёл на поводу у Микаэла. Наконец старик не выдержал и собрался идти следом. Он наказал оставшимся детям, чтобы они сидели в пещере и даже носа из неё не высовывали до его прихода. Но в это время в пещеру скользнули мальчишеские фигурки и со слезами бросились на шею Ишхану.

Узнав, что стало с Христофором, Ишхан переменился в лице, а потом долго молился за упокой души своего погибшего друга. Следующей ночью он увёл детей из этой пещеры, и почти до рассвета они прошагали, а под утро укрылись в непроходимых зарослях лощины между двумя скальными останцами. Так началось это полное неимоверных тягостей путешествие.

Они шли долго, ночами, шли, сбиваясь с дороги и по бездорожью. Дети были ещё слишком малы, а Ишхан слишком стар, поэтому за ночь успевали пройти совсем немного.

Они шли по территории Крымской орды. Ишхан вёл детей на север, к руссам. Измотанные тяжёлым переходом дети были постоянно голодны, их мучила жажда. Они слизывали с листьев ночную росу, но эта мизерная влага не утоляла жажды. Если по пути встречался родник, дети припадали к нему и долго не могли оторваться, словно пытались напиться впрок. Так продолжалось до тех пор, пока они не наткнулись в горах на заброшенное жилище, в котором обнаружили два целых сосуда. Теперь сосуды доверху наполняли родниковой водой и попеременно несли как самую большую драгоценность.

Днём отсиживались в укромных местах. Старшие мальчики, это были Микаэл и двое братьев-близнецов сыновей кузнеца-оружейника, выбирались из укрытий и рыскали по округе в поисках продовольствия. Если им удавалось отыскать что-нибудь съестное, а обычно это были плоды диких яблонь и абрикосов, дикий виноград и ежевика, семена пшеницы и гречихи, они несли эту скудную добычу товарищам. Лишь однажды близнецам удалось раздобыть у проезжего торговца хлеба. Он, пораженный их необыкновенным сходством, швырнул мальчишкам большую лепешку из дрожжевого теста. Когда близнецы притащили этот хлеб и разделили между всеми поровну, радости детей не было предела.

Наконец путники вышли в степные районы. Здесь османов почти не было, зато встречались потомки готов и аланов, жившие небольшим поселениями. Несколько раз попадались конные отряды ордынцев, в такие моменты, как только на горизонте появлялись клубы пыли, путники загодя укрывались в каких-либо укромных местах. Потом ордынцы вовсе перестали встречаться.

Теперь можно было не прятаться днями, а идти вперёд. Но Ишхан стал почему-то ещё более тревожен. И однажды, отозвав Микаэла в сторону, признался, что он, кажется, сбился с дороги. Это было в одном из больших поселений, где они остановились на постоялом дворе. Тогда Микаэл отправился разузнать дорогу, он ходил довольно долго, выспрашивая у встречных путников интересующие его сведения, а когда вернулся, оказалось, что ни детей, ни Ишхана нигде нет. Генуэзцы, которых видел на постоялом дворе Микаэл некоторое время назад, тоже исчезли.

Микаэл в поисках метался по всему селению, но на его вопросы, куда подевались дети и старик, никто не желал отвечать. Все лишь опасливо озирались и отходили в сторону.

Так было до тех пор, пока один из бродяг под большой тайной не сказал ему, что видел нескольких детей и старика в сопровождении отряда генуэзцев, и как показалось бродяге, старик и дети были пленены. «Их повели, скорее всего, в Сугдею, и теперь продадут в рабство, генуэзцы, как и османы, любят этим заниматься. Только османы торгуют людьми открыто, а генуэзцы скрытно, при случае», – заключил он.

Бродяга был молод, весел и разговорчив. И догадлив. Он окинул Микаэла взглядом:
– В такой одежде и тебя сразу схватят, маленький грек. Тебе нужно достать турецкую одежду.
– Где же её взять? – опечалился Микаэл.
– Пойдём, – позвал бродяга, – я знаю где.

Он привёл мальчика в соседнее селение.
– Здесь живёт несколько турок со своими семьями, их немного, но у них можно поживиться. Женщины часто вывешивают на верёвки мокрую одежду.
– Взять без спросу? – удивился Микаэл.
– А ты хочешь, чтобы тебя схватили османы? – вопросом на вопрос ответил бродяга.

И Микаэл согласился, что он этого не хочет.

Под покровом темноты они пробрались во двор и уже собирались было сдёрнуть с верёвки детские шаровары и кафтанчик, как дверь жилища распахнулась,  и на пороге показался старый осман.  Он что-то спросил по- турецки и удовлетворённый ответом бродяги пригласил их в дом.

Сердце Микаэла тревожно забухало в груди. Он был готов в любой момент рвануть через ограду               

- Не бойся, – тихонечко шепнул ему бродяга по-гречески. – Я его знаю, он добрый старик. Здесь нас не тронут.               

Микаэл немного успокоился и вслед за бродягой, хотя и с опаской, но вошёл в дом старика.

Старик показал на циновки и пригласил сесть. В  тусклом  свете  масляной лампы Микаэл разглядел, что старик очень стар. Бродяга рассказывал,  по-турецки, о злокоючениях Микаэла. Старик слушал внимательно, горестно вздыхал, охал, качал головой, возводил руки к небу.

Выслушав бродягу, старый турок ещё раз глубоко вздохнул, и сказал Микаэлу на ломаном греческом, что не надо бояться.

Затем старик кого-то позвал. Появился мальчик, поставил перед путниками кувшин с водой  и тарелку полную лепёшек и сыра. Потом мальчик принёс мисочки с дымящейся сытной похлёбкой.
Впервые за много дней Микаэл наелся до отвала.

Старик снова что-то сказал мальчику на ухо. И тот принёс Миаэлу турецкие шаровары и детский кафтанчик.  Микаэл напялил их прямо поверх своей одежды.
– Ну, турок турком! – засмеялся бродяга, оглядев Микаэла со всех сторон. – Шапки турецкой только не хватает.

Вздохнув, бродяга развязал котомку, вытащил из неё небольшую турецкую шапочку и протянул Микаэлу.
Увидев Микаэла в новой одежде, старик всплеснул руками и довольно заулыбался.

Наконец  путники собрались уходить. Микаэл и бродяга поблагодарили старика. Мальчик протянул Микаэлу котомку со снедью.

Когда они выходили со двора мальчик тихо спросил у старика почему тот не передал Микаэла властям. И старый турок ему так же тихо ответил, что Всевышнему всё равно какой веры ребёнок.

- А откуда ты знаешь  турецкий? – поинтересовался Микаэл у бродяги.
- Я турок, – улыбнулся тот, – а этот старик мой дед.

Микаэл вытаращил глаза:
-Почему же ты помогаешь мне?
- Дед уже ответил. Всевышнему всё равно какой веры ребёнок. А дед мой мудрый человек,  он знает, что говорит. И потом, я тоже изгнанник, подобно тебе.

- Как тебя звать, добрый человек?
- Али.
- Я всегда буду молиться за тебя! – голос Микаэла дрогнул от волнения.
- А я за тебя, – ответил Али.
Они немного помолчали.

– А то идём со мной, вместе веселее будет, – предложил бродяга.
– Нет, – покачал головой Микаэл.
– Значит, всё-таки хочешь вызволить своих. Ну ладно, решил так решил. Храни тебя Бог!
И они обнялись на прощание.




Глава 6. Всё ближе к Сугдее


Микаэл отправился в Сугдею. Он шёл с единственной мыслью: освободить пленников, даже если бы для этого ему пришлось расплатиться своим княжеским медальоном.
Периодически он вспоминал Али и старика, и на сердце у него теплело.

Он шёл всю ночь и на рассвете попал в Солхат.

Это было владение крымчаков, и Микаэл, боясь, как бы его не поймали, старался молчать, а при необходимости говорить только по-турецки. Юный князь даже придумал, что он сын бедного турецкого чабана, потерял в горах овечку и теперь ищет её всюду, боясь без неё возвращаться к отцу.

Так он прошел Солхат и окрестные деревни. Лишь один раз какой-то ордынец остановил Микаэла и после долгих расспросов, покачав головой, сказал своим приятелям, что не очень-то похож этот мальчишка на бедного турчонка, слишком правильно говорит по-турецки, не так, как простые пастухи, и лицом очень уж смахивает на грека или армянина.

– Да тебе-то что! Пусть идет, куда шёл, сейчас некогда с ним возиться. Если будет ещё здесь болтаться, поймаем его и продадим, – резонно заметил один из ордынцев, и, хлестнув коней, они поскакали по своим делам.

Напуганный Микаэл свернул с дороги и пробирался теперь сквозь непролазные заросли по звериным тропам. Он исцарапался, нацеплял острых колючек. От заноз саднили и ныли подошвы. Еда, данная  старым добрым турком была давно съедена. Уставший, голодный мальчик еле передвигал ноги.

Наконец он вышел в долину и среди высоких деревьев увидел блистающие в солнечных лучах кресты куполов монастыря. Это был Сурб–Хач, армянский монастырь Святого Креста. Здесь Микаэла приняли и накормили. Его вымыли, одели в чистую одежду и поместили в маленькой келье. Ему замазали каким-то снадобьем кровоточащие, разбитые ноги, смазали царапины и ссадины целебным маслом.

Он тут же уснул и проспал очень долго, а когда проснулся – ощутил во всём теле необыкновенную лёгкость.

Потом его привели к седовласому настоятелю по имени отец Багдасар, и тот долго беседовал с мальчиком. Сначала они говорили на греческом, затем незаметно для себя перешли на армянский, а после на турецкий. Настоятель был удивлен, как свободно мальчик изъясняется на нескольких языках.

Микаэл признался настоятелю, что он князь Феодоро. Самое странное, что отец Багдасар поверил ему сразу же, не требуя никаких доказательств.
– Так ты Микаэл, сын Исаака. Так я и думал, – задумчиво произнес старик. – Я слышал о тебе от старого Ишхана, когда ты был совсем маленьким.
– Вы знаете Ишхана? – удивился Микаэл.
– Да, он приезжал на богомолье в Сурб–Хач несколько лет назад.
– А как вы догадались, что это я?
– Ну, это не трудно, я узнал тебя по описанию. На твоей шее сквозь вырез рубашки видны четыре родинки, которые расположены так близко друг к другу, что напоминают крест. Об этом удивительном крестике на твоем теле я узнал от Ишхана, и это врезалось мне в память, не часто встретишь подобное чудо. Получается, что у тебя два нательных крестика, один дан при крещении, а другой Богом! «Удивительный мальчик, – сказал о тебе Ишхан,– отмеченный свыше».

Микаэл вспомнил Ишхана, и по его лицу покатились слезы.
– Я ищу Ишхана, его вместе с детьми похитили генуэзцы. Мне надо попасть в Сугдею.
– Ты точно знаешь, что это генуэзцы, а не татары?
– Да.
– Ты думаешь, генуэзцы их ещё не продали?
– Всё равно, я должен попытаться их найти. Я обещал Александру, своему брату, спасти последних феодоритов. И, кроме того, среди тех детей - мой младший брат, вернее, племянник, Гаспар. Но он мне как брат.
– Ну что ж, это божеское дело - помочь обездоленным. Поживи пока в обители, наберись сил. А через неделю в Сугдею отправятся наши монахи, их путь лежит в Трапезунд, а туда можно попасть морем из Кафы. Ты уедешь с ними. Но учти, в Сугдее сейчас османы.

Микаэл остался в монастыре. Впервые за несколько недель пути он ел досыта и спал под крышей, в чистой мягкой постели.

Все дни Микаэл бродил по монастырю, помогал по хозяйству, наблюдал, как монахи-переписчики корпят над манускриптами или проводил время в беседах с иноками.

Он часто приходил в келью, где было собрано большое количество старых книг, и читал. Еще он любил разговаривать с настоятелем, который чем-то напомнил ему Христофора.

Мальчик рассказал отцу Багдасару о Христофоре и о том, как старый монах погиб, спасая детей. Настоятель отслужил молебен по Христофору и обещал, что отныне Христофора будут чтить в монастыре как заступника детей.

За дни, проведённые в монастыре, Микаэл поправился и окреп, но мысль о товарищах не давала ему покоя.

Однажды отец Багдасар позвал Микаэла к себе и долго расспрашивал о его дальнейших планах. Потом сказал:
– Я написал письмо генуэзскому консулу как христианин христианину и попросил помочь отыскать детей. Конечно, он не настоящий консул, а ставленник турок из перешедших на их сторону генуэзцев, но всё равно он остаётся христианином, и, я думаю, должен помочь. Во избежание непредвиденных осложнений, я не стал объяснять, что ты являешься князем Феодоро, а сообщил, что ты послушник и выполняешь моё поручение. Я думаю, так будет лучше. Чем меньше людей будут знать, что ты князь, тем тебе будет спокойнее, да и мне тоже.

Когда пришло время отправиться в путь, настоятель благословил Микаэла и проводил до ворот, где мальчика уже ожидали отправляющиеся в Сугдею монахи. Микаэлу вывели коня, протянули котомку, полную снеди, и отряд тронулся в путь.

Теперь Микаэл ехал к генуэзцам как официальное лицо, посланец настоятеля.
В пути маленький отряд сопровождал большой лохматый хорошо обученный и совсем ещё молодой сторожевой пес. Микаэл очень привязался к псу, а пёс явно выделял Микаэла среди остальных попутчиков.


Глава 7. Сугдея


В Сугдее всюду звучала турецкая речь, генуэзцев почти не осталось, большую часть их вывезли в Константинополь. Только горстка алчных до денег и власти генуэзских купцов и аристократов, продавшихся османам, оставалась в городе. Здесь надо было быть очень осторожным и опасаться как османов, так и коварных генуэзцев.

В Сугдее, которую османы называли Судаком, они явились ко двору «консула», монахи испросить разрешения отправиться из Сугдеи морем в Трапезунд, а Микаэл передать послание настоятеля.

Новоявленный «консул» жил в бывшем консульском дворце. Здесь кишмя кишело османами, но встречались и генуэзцы, и Микаэл уже не знал, кто для него страшнее. В ближайшем окружении «консула» были те и другие.

«Консул» принял их почтительно и проявил к Микаэлу внимание, соответствующее его статусу, указанному в письме. Этот маленький послушник не вызвал у него никаких подозрений.

Прочитав послание настоятеля, «консул» обратился к окружавшим его людям, известно ли им что-либо о старике в сопровождении шестерых детей.
– Эти дети и старик христиане, и наша задача - отыскать их и не допустить, чтобы они были проданы в рабство, не дать свершиться злодеянию, – приторным голосом произнёс «консул».

Свита «консула» залопотала так быстро, что Микаэл с трудом разбирал слова. Но всё-таки основное он понял – детей никто не видел.
– Отрок, а ты уверен, что это были генуэзцы? – спросил его один из «консульской» свиты.

Это был высокий, ещё достаточно молодой мужчина с красивым, но надменным лицом. Он был одет в черный бархатный камзол, расшитый золотыми и серебряными нитями, на голове его красовалась бархатная генуэзская шляпа, украшенная роскошными перьями. Этакий франт. А вот голос у него был очень противный, с бабьими  визгливыми интонациями.

Микаэлу стало не по себе от этого голоса. Но, как подобает благовоспитанным отрокам, он смиренно ответил:
– Да, это были они.

Франт высокомерно продолжал:
– Мальчик лжёт. Не думаю, что это были генуэзцы. Христиане не продают христиан. Детей украли ордынцы, и вряд ли мы сможем их отыскать.

Но «консул» решил по-другому:
– Что ж, я сейчас же дам распоряжение об их поиске.

Монахи отправились дальше, а Микаэл остался в консульском дворце. Он ждал, когда по просьбе старого епископа отыщут детей-христиан и вернут «в лоно христианской церкви», как говорилось в письме. Но время шло, а товарищей Микаэла не находили. Тогда он решил действовать сам.

На третий день пребывания в Сугдее поздно вечером он достал из котомки свою старую одежду, ту самую, которую стащил для него у турок случайный знакомый. Она была чисто выстирана и заштопана монахами. И для того, чтобы выглядеть как можно правдоподобнее, Микаэл сначала основательно вывозил её в пыли. Потом он переоделся, нацепил котомку и снова превратился в маленького бродяжку.

Стараясь быть незамеченным, он выбрался из консульской башни через окно и, скрываемый ночной темнотой, пробежал к крепостной стене. Он вскарабкался по стене, цепляясь за малейшие выступы, как могли делать только феодориты, и перебрался на другую сторону.

Вдруг он почувствовал, как кто-то с силой толкнул его сзади, да так, что Микаэл растянулся во весь свой рост. А этот "кто-то" быстро и горячо облизал его уши и щёки.

Микаэл вскочил и увидел мохнатую морду монастырского пса. Все эти дни, пока Микаэл находился в консульском дворце, пёс терпеливо ожидал его у стен крепости.
– Как же тебя зовут, милая псина? Что ж я не спросил у монахов? Как бы тебя назвать? Нехорошо без имени ни человеку, ни зверью.

Вдруг лицо его просияло.
– Я назову тебя Доро! Это коротко от Феодоро. Запомни, ты назван в честь моей родины!

Пёс улыбался Микаэлу и, кажется, был со всем согласен. Доро так Доро!

Они ушли от крепости как можно дальше, потому как Микаэл опасался, что его будут искать. Они бродили по улицам, околачивались на базаре, заходили в гавань в надежде хоть что-нибудь узнать о похищенных. Микаэл, рискуя быть пойманным как воришка, залезал на заборы и заглядывал во все встречные дворы. Потом он приноровился лазить на высокие деревья и с них заглядывать в огороженные высокими каменными оградами дворики.

Друзей нигде не было. Но он чувствовал, что они по-прежнему где-то в Сугдее.

В городе было полно османов и ордынцев, иногда встречались и генуэзцы, в основном моряки, к услугам которых в морских перевозках иногда прибегали турки. Тут и там сновали оборванные мальчишки, поэтому никто не обращал внимания на маленького нищего с собакой.

Микаэл жадно прислушивался и приглядывался ко всему, что могло хоть каким-то намёком помочь выяснить судьбу его друзей.

Однажды в порту он услышал обрывок фразы, которая его изрядно заинтересовала. Говорили два подвыпивших моряка-генуэзца.
– Вон идет слуга господина Якобо. Он только что приходил к нашему капитану. Завтра поутру мы погрузим товар и выйдем в море.
– А товар-то хоть стоящий?
– О да! Сделка обещает быть богатой! Живой товар – он всегда дорого стоит.

При словах «живой товар» Микаэл насторожился, а моряки продолжали:
– В таверну, видать, направился. Как же, надо выпить за удачную сделку, пока хозяин не видит. Пойдем-ка и мы, промочим глотки.
И они зашаги к таверне. Микаэл пошёл за говорящими.

В таверне было тесно и жарко. Горький чад витал в воздухе, от него першило в горле и хотелось скорее выбраться на свежий воздух, но Микаэл терпел и не выпускал слугу из виду. Наконец тот вышел, и Микаэл, стараясь не попадаться на глаза, направился следом. Он прятался в тени домов и деревьев, делал короткие перебежки, останавливался и всячески старался остаться незамеченным. Доро неотступно следовал за ним.

Слуга шёл быстро, он петлял по кривым пестрым улочкам, пока не вышел к роскошному трёхэтажному дому, стоящему посреди площади. Дом был огорожен высокой каменной оградой с крепкими, окованными железом дубовыми воротами. У ворот стоял привратник. За оградой лаяли собаки и, судя по голосам, их было довольно много. Слуга зашёл в ворота, и они за ним плотно закрылись.

Мальчику показалось, что он пришёл именно туда, куда надо. Он спрятался в укромном месте и до рассвета не сомкнул глаз, опасаясь проспать и не увидеть, что за живой товар повезут на продажу.

Едва забрезжил рассвет, ворота открылись, и из них в сопровождении нескольких всадников вышла группа людей. Несколько маленьких фигурок и одна значительно больше.

У Микаэла бешено заколотилось сердце. Несомненно, это были они. В предутреннем неясном свете он узнал высокую худую фигуру старого Ишхана.

Кавалькада и пешие двинулись в сторону порта. Микаэл, прячась за выступами домов, последовал за ними.

Во главе кавалькады на красивом черном коне гарцевал синьор Якобо. Мальчик узнал его, это был тот самый надменный франт из консульского дворца, который так высокомерно говорил с Микаэлом.
– Ах ты, крысиное отродье, предатель, – подумал Микаэл, – говорил, что не знаешь, где дети, а сам скрывал их у себя.


                Глава 8. Медальон


В порту было много турок и ордынцев, встречались и генуэзцы, из тех, кого Микаэл мысленно называл не иначе как предатели.

Здесь в порту был развернут целый невольничий рынок. Ишхана и детей не стали выставлять на помост с остальными пленниками, а поставили неподалеку от пирса, к которому был пришвартован большой генуэзский корабль – трехмачтовая нава. Корабль был пуст. Весь экипаж, включая капитана, околачивался на берегу.

Рядом с кораблем болталась на волнах небольшая фелюка. На фелюке тоже никого не было.

Дети и Ишхан, видимо, были уже проданы. Но грузить на корабль их не спешили. Было видно, что все чего-то ждут. Скоро доставили новую партию пленников.

К синьору Якобо подошёл человек и что-то шепнул ему на ухо. Якобо переменился в лице, но потом совладал с собой и вновь принял свое обыкновенное надменное выражение лица.

Микаэлу пришла в голову шальная мысль. Он хорошо плавал. При жизни Исаака его каждое лето вывозили на море, где и обучили искусству плавания. Теперь он решил воспользоваться этим умением.

Микаэл зашел в воду, незаметно поднырнул и под водой подплыл к самому кораблю. Он достал из кармана нож, который стащил у какого-то подвыпившего матроса в таверне, и стал этим ножом дырявить подводную часть борта выше медной обшивки. Это было трудно, ведь он был совсем небольшим мальчиком, и сил у него было ещё немного. Но он упорно ковырял сырое дерево. Микаэлу пришлось несколько раз выныривать, чтобы вдохнуть воздуха.

Наконец нож податливо вошёл глубоко в борт, Микаэл расширил дырку и с чувством исполненного долга поплыл обратно.

Он вылез из воды как раз в тот момент, когда к Ишхану и детям подошли два турка и, силой оторвав прижимающегося к старику Гаспара, вывели мальчика на всеобщее обозрение.

Синьор Якобо громко объявил:     – Продается князь Феодоро! Ставки повышаются. Это не просто младенец, а юный князь! Его можно будет выгодно продать за морем!

– Это юный князь Феодоро! – пронесся по толпе глухой разноязычный ропот.
– Но ведь он уже продан, – возразил стоящий рядом с сеньором Якобо человек.     – Ерунда, я отменяю сделку, – надменно ухмыльнулся Якобо.

А к сеньору Якобо уже ринулись двое покупателей.      И Микаэл понял, что сейчас Гаспара продадут за большие деньги.

– Стойте! Оставьте ребенка в покое! Это не князь! – яростно закричал Микаэл. – Князь Феодоро – это я!

Он крикнул это дважды, по-итальянски и по-турецки. Его звонкий голос прорезал монотонный гул толпы. Все обернулись на голос и увидели стоящего на пирсе мальчика, ободранного и нищего, но поистине с княжеской осанкой и благородным профилем.

– Я покупаю этих детей вместе со стариком! У меня есть чем за них заплатить! – снова закричал мальчик

В этот момент Микаэл перехватил направленный на него в упор взгляд старого Ишхана.
– Не делай этого! – умоляли глаза Ишхана.

Но Микаэл уже сдёрнул с шеи большой, величиной с детскую ладошку, медальон и поднял высоко над головой.

В свете восходящего солнца медальон засиял так ослепительно, что некоторые даже зажмурились.
– Вот моя плата за них! Это родовой знак князей Феодоро! Это знак княжеской власти! Кто обладает им – становится князем Мангупа!

Пока Микаэл говорил, синьор Якобо пристально смотрел на него. Так же, не спуская с Микаэла глаз, Якобо шепнул что-то на ухо одному из своих спутников и сделал едва заметное движение рукой.

Микаэл перехватил взглядом этот жест и снова крикнул:
– Не вздумайте отобрать знак силой! На нем наложено заклятье! Будущий князь Мангупа должен получить его из рук в руки, только тогда он станет поистине князем!

Синьор Якобо вновь сделал движение рукой, и его человек, который уже было направился в сторону Микаэла, остановился.
– Мальчишка лжёт! Он всего лишь послушник в армянском монастыре! – вскричал синьор Якобо.

– Мне незачем лгать! Вот он, двуглавый орёл на знаке! Это символ нашего рода Гаврасов. И если кто-либо сделает хотя бы один шаг, этот знак полетит в море, и его уже никто никогда не найдёт!

– Чего ты хочешь? – спросил синьор Якобо.
– Отпустите малыша к старику и дайте нам отплыть на этой фелюке в море, тогда родовой знак Гаврасов будет вашим!
– Отпустите младенца! – приказал синьор Якобо.

Гаспара выпустили, и он со всех ног бросился к Ишхану. Старик обнял ребёнка и прижал его к себе.
– Теперь расступитесь и пропустите старика и детей на фелюку, и я лично возложу в ваши руки знак правителя Феодоро, синьор, – продолжал Микаэл.

– Делайте что вам говорят! – скомандовал Якобо.

Толпа расступилась, и дети во главе с Ишханом взошли на причал и забрались на фелюку.

Микаэл обернулся на них и, убедившись, что дети и Ишхан уже на фелюке, крикнул по-армянски:   
– Ишхан,  выбирай якорь!

Потом с криком: «Ну, так ловите мой княжеский знак! Кто поймает – тот и будет князем Феодоро!», Микаэл размахнулся и что есть силы, швырнул свой золотой амулет в толпу.

Раздалось всеобщее «Ах!», как будто десятки легких глотнули в едином порыве  воздух. В тот же миг вся эта разношёрстная толпа во главе с синьором Якобо ринулась за амулетом.

Микаэл же стремглав бросился к фелюке и спрыгнул на палубу. Фелюка тотчас отвалила от причала.

За медальон шел настоящий бой. Стояла невероятная сумятица и давка. Османы, ордынцы, генуэзцы – все пытались любой ценой заполучить этот знак. Люди отпихивали друг друга, тузили кулаками, падали, запинались и снова падали. На упавших напирали сверху очередные искатели счастья. Они барахтались в пыли, пытаясь дотянуться до амулета и первым схватить его. И в гуще этого боя был мигом забывший свою надменность и величие синьор Якобо. Он дрался за этот медальон наряду с простолюдинами.

И никто из дерущихся не заметил, как из-под этой кучи старающихся отпихнуть друг друга тел выскользнула большая лохматая собака и стремглав помчалась к отплывающей фелюке.

Собака бросилась в воду и поплыла к судну.
– Смотрите! – закричали дети. – Собака!

Действительно, к фелюке плыл Доро.

Микаэл нырнул прямо с борта, подхватил собаку, подплыл к судну и приподнял Доро над водой. Близнецы тут же подхватили пса за лапы и втащили на палубу. Потом так же быстро они вытянули из воды Микаэла.

Как только Микаэл оказался на палубе, Ишхан распустил парус, и судно, подхваченное ветром, понеслось в открытое море. Ровный и сильный береговой ветер гнал фелюку всё дальше и дальше.
– Что ж ты отстал от нас, дурачок? – ласково спросил собаку Микаэл.

Пёс, виляя хвостом, подошёл к Микаэлу, ткнулся мокрой мордой ему в ладони и разжал зубы.

Все ахнули. На ладошках Микаэла лежал его золотой амулет.
– Умный пёс, – погладил собаку Ишхан, – молодец, хорошая собака. Недаром говорят, что золото возвращается к хозяину.

– Странно, – удивился Микаэл, – как амулет мог у него оказаться?
– Ничего странного, – ответил Ишхан, – когда ты швырнул амулет в толпу и прежде чем все бросились ловить его, я заметил, что словно бы лохматая молния мелькнула. Это был пёс. Он и поймал твой княжеский знак первым.

– Но как он догадался?! – не унимался Микаэл.
– Опять же ничего странного. Это собака монахов, и он, видимо, обучен всяким таким штучкам. Его научили приносить хозяину брошенную вещь – вот он и принёс.
– Так значит, выходит, что он теперь князь Феодоро! – воскликнул маленький Гаспар.

И впервые за эти дни все дружно и весело рассмеялись.



Глава 9. Новая встреча


Фелюка быстро продвигалась вперёд. Она резво шла в западном направлении, подгоняемая попутным ветром. Было свежо, но беглецы продолжали стоять на палубе, не желая спускаться в трюм. Они смотрели на удаляющийся берег и радовались.

Немного погодя беглецы заметили погоню. Большой генуэзский корабль вышел из бухты и на всех парусах бросился следом. Старик Ишхан и ребятишки приуныли, по скорости их фелюка не шла ни в какое сравнение с генуэзским судном. Единственный парус  фелюки не мог бороться с множеством парусов противника. Расстояние всё уменьшалось.

Но неожиданно они увидели, что с кораблём генуэзцев происходит нечто странное. Он стал крениться на правый борт и всё больше погружаться в воду. Люди, находившиеся на нём, попрыгали в море и теперь усиленно плыли к берегу. Вскоре корпус корабля стал почти не виден в волнах, затем исчезли мачты, и корабль генуэзцев полностью погрузился в воду.

Микаэл стоял на корме, ветер трепал его и без того взлохмаченные волосы.
– А корабль-то под воду ушёл. С чего бы это? – задумчиво произнёс Ишхан.

Микаэл пожал плечами:
– Стражу выставлять надо было.
– Твоя работа?
– Моя.
Ишхан улыбнулся и погладил Микаэла по голове.

Фелюка ходко шла по волнам. Их больше никто не преследовал. Сугдея осталась далеко позади, где-то впереди были Алустон и Чембало. Но заходить туда было опасно. Ишхан подумал, что хорошо было бы дойти до самого Данаприса, вот так, по морю, не встречая никаких препятствий. При хорошем ветре можно было добраться до его устья за пару недель. Пищей они были обеспечены: в трюме фелюки нашёлся бочонок с водой, вяленая рыба и сушеное мясо.

К вечеру ветер несколько стих. Утомленные тревожным днём дети давно уже спали, а Ишхан продолжал всматриваться вдаль.

Ночью задул сильный штормовой ветер. Он дул теперь с моря и гнал фелюку по направлению к берегу. Небо стало густым и непроглядным, по нему разлилась пелена тёмно-чернильного цвета. Ветер усиливался. Он неистово рвал парус. Мачта трещала и гнулась. Старому Ишхану стоило большого труда снять тяжёлый парус. Потом грянул шторм. Качка была неимоверной.

Утлое суденышко швыряло из стороны в сторону. Казалось, что волны вот-вот поглотят его.

Боясь, что судно может пойти ко дну, Ишхан разбудил детей и вывел их на палубу. Он велел им сесть и крепко ухватиться за мачту. Было страшно. Даже отважный Доро жался к Микаэлу и тихонько поскуливал.

Молнии сверкающими зигзагами прорезали грозовое небо. И в их ярких вспышках было видно, как высокие валы, увенчанные пенными шапками, вздымались вокруг. Они яростно ударяли в борта судёнышка. Клочья пены, оторвавшись от этих белоснежных кипящих шапок, взмывали вверх и тысячами брызг обрушивались на палубу. Все были уже насквозь мокрыми.

В какой-то момент они услышали страшный грохот и скрежет. Качка прекратилась. Ишхан выглянул за борт и увиденное его несколько приободрило. Фелюку выбросило на береговые скалы. Она прочно застряла между камнями, и это спасло путников.

К утру шторм стих.
С первыми лучами они выбрались на берег и бессильно рухнули на мокрый галечник. Пляжик, на котором они очутились, был мал, с трёх сторон над ним возвышались крутые скальные обрывы.

Когда Микаэл открыл глаза, первое что он увидел – сидящую на камнях фелюку.
От суденышка почти ничего не осталось. В корпусе зияла огромная дыра. Мачта была сломана почти под корень. Снасти оборваны. Куски обшивки, фрагменты мачты, доски и щепки болтались в береговой зыби.

Микаэл оглядел спутников. Все дети были на месте. По берегу бродил Ишхан и внимательно осматривал территорию. Он искал тропу. Доро что-то обследовал своим чутким носом и рыл лапой в этом месте ямку. Микаэл подбежал к Ишхану. Они вместе ещё раз обошли пляжик, но хода наверх так и не обнаружили.

Вдруг они услышали голос.
– Харэ! – кричал человек, пробирающийся по прибрежным камням к пляжику.

Доро никогда не лаял, если он видел незнакомцев, начинал глухо ворчать. Теперь же он бросился к человеку, виляя хвостом.

Когда гость спустился ниже, все рассмотрели его. Это был молодой, лет двадцати, грек, загорелый и явно очень сильный. У него были жилистые натруженные руки и прямой честный взгляд.
– Харэ! – приветствовали его Ишхан и Микаэл.
– Хвала Господу! Живы! – произнес парень, поравнявшись с ними, и перекрестился.
– Благословение Господу! Никто не погиб, – откликнулся Ишхан.
– Пойдёмте! – позвал парень. – Тут рядом моя семья.

Они разбудили детей и по камням перебрались в небольшую бухточку с каменистым пляжем. Пляж был гораздо больше первого, но тоже окружен крутыми скальными обрывами. Большая скала прикрывала бухту со стороны моря и делала её практически незаметной.

У береговых скал виднелись заросли кустов и небольшие деревья, и самое главное, откуда-то из-под камней пробивался ручей с чистой родниковой водой. Это было идеальное место для укрытия от врагов, полностью закрытое от посторонних глаз, к тому же, здесь была пресная вода.

В тени деревьев стояла довольно большая хижина, сложенная из круглых валунов и крытая камышовой крышей. Посреди берега высился навес, рядом с ним горел костерок, на камнях которого стоял весело булькающий и источающий умопомрачительный аромат котел. От этого аромата рты сразу же наполнялись слюной, и уже ничто не шло на ум.

У костра хлопотали две женщины, старая и средних лет. Под навесом сидели старик и мужчина, они чинили какие-то рыболовные снасти. На деревянных шестах были развешены для просушки сети. Картину довершала пара рыбачьих лодок, вытянутых на берег.

При виде гостей все эти люди встали и подошли к ним. Это была дружная семья рыбаков: старик Платон, его жена Агата, их взрослый сын Андроникос, невестка Дионисия и внук Матиас.

Старая женщина при виде ребятишек сразу же заохала, запричитала и стала обнимать их. Она посадила детей у костра и сунула им в руки по куску хлеба. Женщина помоложе налила в керамические миски варева и пригласила отведать. Перепало вкусненькое и Доро.

Дети ели жадно, спеша и громко чавкая. Женщины, подперев ладонями щеки и покачивая головами, с состраданием смотрели на них. Когда дети насытились и разбрелись по поляне, к костру сели взрослые.

За едой Ишхан рассказал обо всех их злоключениях с того самого момента, когда Феодоро осадили османы.
– Знавал я князя Исаака, – сказал старик, – хороший был князь, добрый. Мир праху его.

Оказалось, семья рыбаков-греков была родом из Каламиты. Они жили на самом берегу и ежедневно выходили в море на рыбную ловлю. Когда османы захватили Каламиту и перебили всех его жителей, мужчины из этой семьи как раз были в море, это и спасло их. Женщины же успели спрятаться в гроте, попасть в который можно было только со стороны моря, пройдя сначала по залитой водой пещере, а уже затем выйти на сухое место. Эта пещера издавна служила семье тайным убежищем в случае опасности.

А вот детям их, двум мальчикам-погодкам двенадцати и тринадцати лет, не повезло. В тот день они, не дожидаясь возвращения с моря отца, деда и старшего брата, убежали на городской рынок продать свежую, только что наловленную ими самими рыбу. Домой они так и не вернулись.

Ещё в море рыбаки увидели зарево пылающего города. Густой дым, казалось, застилал всё небо. Они поспешили к берегу. Дома никого не было. Он был пуст и разграблен. Лишь на стене был вывешен условный знак опасности, понятный одной лишь этой семье. Рыбаки разыскали женщин в тайном убежище и узнали от них о появлении османов.

Отец и старший брат мальчиков, переодевшись в лохмотья, несколько раз пробирались в сожжённый город в надежде отыскать детей. Но всё было без толку. Они тщетно прождали мальчиков несколько дней, схоронившись от османов в своей потайной пещере. Если бы мальчики вернулись на берег, то увидали бы оставленный им тайный знак и нашли бы родителей в пещере. Но они так и не появились.

А потом отец нашел сыновей среди убитых защитников города, грудой сброшенных османами за городской стеной. Под покровом ночи отец со старшим сыном перетащили тела мальчиков на берег и захоронили их. А затем навсегда покинули это место.

Они ушли на своих лодках в море, захватив немудрёный скарб. Найдя на диком берегу в нескольких километрах от Алустона подходящее место, беглецы обосновались здесь. Благо османов поблизости не было.

Выслушав горестную историю семьи, Ишхан глубоко вздохнул. И вздох этот был лучше всяких слов утешения.

Несколько дней провели путники в гостях у добрых рыбаков. Дети отдохнули и пришли в себя. Женщины относились к детям с материнской теплотой и нежностью. Они окружили их участием и заботой.

Старик Платон и отец семейства Андроникос были с ними внимательны и ласковы, а их взрослый сын забавлял малышей рукотворными поделками. Он лепил из глины и вырезал из выброшенных на берег коряг забавные игрушки и дарил их детям. И от этого душевного тепла, постоянного пребывания на свежем морском воздухе и здоровой сытной пищи ребятишки расцвели и похорошели. Они не напоминали уже больше изможденных пугливых старичков. Здесь, на приволье, они снова стали играть и смеяться. В общем, вся эта небольшая дружная семья очень привязалась к бездомным сирым ребятишкам, гонимым злыми ветрами войны по дорогам Таврики. Дети платили им тем же.

Старики быстро нашли общий язык, и Ишхан целыми днями просиживал со старым Платоном под навесом, помогая чинить снасти и проводя время за душевной беседой.

Микаэл и близнецы очень сдружились с Матиасом, старшим и теперь единственным сыном хозяев. Он брал их собой в море, и они быстро научились закидывать и выбирать сети.

Здесь, на берегу, среди этих душевных милых людей было так хорошо и спокойно, что порой забывалось о турецком нашествии.

Но надо было идти дальше.

Накануне предстоящего путешествия Ишхан имел долгий разговор со старым Платоном и Андроникосом. Мужчины объяснили, как лучше идти, чтобы не попасться туркам.

Потом Платон сказал:
– Путь долог и труден. С таким количеством малышей вам не дойти. Да и османы наверняка ищут старика с семью детьми. Оставь ребятишек нам. Мы вырастим их как своих детей. Видишь, как привязались к ним женщины. Да и мы с сыном и внуком, признаться, тоже. С двумя детьми тебе будет справиться гораздо проще. Веди юных князей в другую страну, выполняй завет Александра. Спасай князей, а остальных детей спасем мы.

– Но ведь их пятеро, – возразил Ишхан.
– Бог забрал у нас двоих сыновей, но подарил пятерых. Дети тоже привязались к нам. Мы научим их рыбной ловле и управлению лодкой. Мы научим их плести корзины и лепить посуду из глины. Мы вырастим их истинными христианами. Не лишай детей семьи.

И Ишхан согласился со старым Платоном.

Подозвали детей и объявили им о принятом решении. Дети, с одной стороны, были опечалены предстоящей разлукой, но вместе с тем обрадованы, что им больше не придётся тайком пробираться по трудным опасным дорогам, скрываясь от любопытных глаз в укромных местах, голодая и недосыпая. Здесь в семье рыбаков они почувствовали себя как дома.

Наступил момент прощания. Женщины и дети плакали, обнимая уходящих. Мужчины пожимали руку Ишхану и желали доброго пути.

Дионисия протянула Микаэлу корзину с едой и амфору, полную родниковой воды. Вторую маленькую корзинку она сунула в руки Гаспару.

Микаэл подозвал Доро.
Матиас вызвался проводить их до соседней рощи.

В сопровождении Матиаса по почти неприметной в скалах узкой отвесной тропе Ишхан, Микаэл с Гаспаром и Доро поднялись наверх.

Уже у самого выхода на плато они обернулись и ещё раз взглянули на гостеприимный берег. Оставшиеся там, внизу, махали им руками.

Они распрощались с Матиасом и двинулись вперёд. Их путь лежал вдоль берега моря, через горы и перевалы в степь, за Гнилое море, в дальнюю неведомую страну.



Глава 10. Снова Мангуп


Старик и двое детей шли теперь по дороге вдоль берега моря, чтобы, дойдя до перевала, перейти горный хребет и уйти на север.

На второй день пути дорогу им преградил отряд во главе синьором Якобо. Микаэл заметил среди них и нескольких турок. Их окружили.

«Значит, они действительно заодно. Это же разбойники!» – мелькнуло в голове у мальчика.

– Ах, какая встреча! Князь! А куда вы дели остальных? Утопили или продали в рабство? Впрочем, это нас не касается. Что, князь? Не ожидали нас увидеть? А мы вот очень мечтали вас встретить. Я же вас отпустил, а ты так подло меня обманул. Нельзя так с добрыми людьми поступать, князь, – издевательски заговорил Якобо.

– А уж как комендант Мангуп-кале мечтает о встрече! Спит и видит, как бы золотой знак заполучить, – подхватил один из свиты Якобо.

– Но только он его не получит, знак мой! – добавил синьор и обратился непосредственно к Микаэлу, – отдай то, что принадлежит мне по праву, я отдал за этот знак своих пленников. Отдай и проваливайте!

– По какому такому праву! Как это "проваливайте"?!– возмутился один из османов. – Знак правителя Мангуп-кале принадлежит турецкому султану, как и эти пленники!

Они заспорили и схватились за оружие. Затем спор утих, и Якобо вновь обратился к Микаэлу:
– Знак! Давай знак! Только без этих своих штучек.
– У меня нет знака! Видите? – Микаэл распахнул ворот.

Действительно, на груди у него ничего не было кроме маленького серебристого крестика.
– Обыскать всех! – приказал Якобо.

Пленников обыскали, знака нигде не нашли.
– Где знак?! – в ярости закричал Якобо.
– Я же кинул его вам, что ж вы не ловили? – ответил Микаэл.
– Я убью этого мальчишку!
– Да лучше продать его султану. За него можно выручить неплохие деньги, – возразил один из слуг Якобо.
– И то верно, – согласился синьор Якобо.

Разбойники вновь заспорили. Теперь они спорили о том, куда отправить пленников, на Мангуп или в Солдаю. Якобо настаивал на Солдаи,  османы – на Мангупе.

Воспользовавшись ситуацией, Ишхан шепнул Микаэлу:
– Беги, Микаэл, подныривай под ноги лошади и беги! Нам с Гаспаром не убежать, а ты можешь.
– Нет, – упёрся Микаэл, – я не трус и не предатель. Я вас не брошу.

– Ты никогда не был трусом и предателем. В твоих жилах течет гордая кровь
феодоритов. Но теперь так надо. Беги, а потом проследишь, куда нас увезут, и спасёшь. Беги, мой дорогой Мика.

Впервые со времен младенчества Микаэла Ишхан назвал его этим детским именем. И Микаэл понял – надо сделать так, как говорит старик.

Он стремительно нагнулся и, поднырнув под ноги ближайшей лошади, оказался за кольцом окружения. Мальчик стремглав бросился к морю. Он сиганул в воду прямо со скалы. Доро ринулся за ним следом.

Против обыкновения синьор Якобо не разгневался.
– Можете увозить старика с ребенком на Мангуп. Насколько я знаю этого юнца, рано или поздно он всё равно явится спасать своего старика и мальчишку. Так что – он у нас в руках.

Мальчик подплыл под водой к прибрежным камням, около которых уже плавал Доро. Затем они пробрались по берегу к колючим кустарникам. В свете закатного солнца он видел, как повозка, в которую запихнули Ишхана и Гаспара, катится всё дальше и дальше на запад.

Микаэл, конечно же, не слышал последних слов синьора Якобо, но почему-то подумал, что пленников везут обратно на Мангуп. Он долго прятался среди колючих зарослей, а потом вылез и пошёл на заход солнца.

Микаэл шёл к Мангупу. Шёл напрямик, по бездорожью, ориентируясь только по солнцу и звездам. Наконец он достиг родных мест.

Его соплеменников нигде не было видно. Не звенели родные песни, не звучала родная речь. Всюду говорили лишь по-татарски и по-турецки. Города, монастыри и селения были разрушены и сожжены, поля и виноградники заброшены. Стояло зловоние от разлагающихся трупов убитых османами христиан.

Щемящая тоска охватила Микаэла, горечь разлилась в его сердце, когда он увидел, что стало с селениями и монастырями в округе, что стало с людьми. Нельзя было спокойно смотреть на это разорение. Даже взрослому тяжело видеть такое, а десятилетнему мальчику и подавно.

Так, в отчаянии, с рыдающей душой он подошёл к Мангупу.

У подножья плато Микаэл вскинул голову вверх, окинул взглядом уходящий в немыслимую ввысь останец и в который раз подивился его неприступности и величию. Там, наверху, среди скал и камней, была его родина. Там, под самыми небесами, находился тот маленький, но бесконечно дорогой сердцу клочок земли, за который, не раздумывая, отдали жизни его соотечественники.

Грозные скалы нависали над пропастями, неприступные бастионы темными силуэтами выделялись на огромном полотне звёздного неба. Тишина повисла над миром. И осенние крупные звёзды вспыхивали далёкими светлячками. Как часто там, на Мангупе, лёжа летними ночами на крыше донжона, Микаэл наблюдал за звёздами! Казалось, они были совсем близко, светлые прохладные жемчужины, рассыпанные по бархатной скатерти ночи.

Мальчик глубоко вздохнул, опустил взгляд и двинулся вокруг останца. Он решил подниматься на плато в том месте, где не было сторожевых башен. У подножья Мангупа со стороны долины Святого Федора Микаэл остановился.

Он стал гладить Доро, потом разнял на шее собаки густую, длинную шерсть и за шелковый шнурок вытянул из этих лохматых зарослей золотой знак Феодоро. Он поцеловал знак и вновь спрятал его в густой шерсти пса.
– Ах ты, мой князь Мангупа! – мальчик ласково потрепал собаку по голове.

Потом он внимательно взглянул в собачьи глаза и сказал:
– Доро, ты дальше не пойдёшь. Спрячься в кустах и жди меня здесь.

Доро покорно остался ждать мальчика. А Микаэл стал быстро взбираться по крутому склону. Потом начались скалы, и он стал карабкаться на них, цепляясь за скальные выступы.

Ещё до рассвета он был уже на Мангупе. Здесь мальчику был известен каждый уголок, каждый закуток, и ему не стоило большого труда найти себе убежище. Весь день просидел Микаэл в укромном месте, а когда стемнело, по закоулкам, ведомым ему одному, он добрался до цитадели.

Незаметной тенью проскользнул мальчик к подземной тюрьме. Когда стражник отошёл в другую сторону, Микаэл спустился по лестнице вниз к казематам. Как он и предполагал, там в одном из казематов томился старый Ишхан.

Старик не удивился появлению Микаэла.
– Я знал, что ты придёшь. Я так рад, мальчик мой, что Бог ещё раз дал мне возможность повидать тебя. Будь счастливо, дитя, выросшее на моих руках.
– Я тебя освобожу, – прошептал Микаэл и стал расшатывать плоский камень под решеткой каземата.
– Этот камень вытаскивается, – продолжал мальчик, – и в отверстие можно легко пролезть даже взрослому, если он такой же худой, как ты. Это мы с мальчишками его расшатали, когда играли здесь.
– Зачем? – удивился Ишхан.
– А всё равно в этой тюрьме никого не держали уже много лет, а играть здесь было здорово! Так что сейчас ты выйдешь на свободу.
– Не стоит, не теряй времени, – тихо сказал Ишхан, – силы оставили меня, мне даже не подняться по этой лестнице. Я стар и слаб, дни мои сочтены, не сегодня-завтра Господь призовет меня к себе. А ты иди и спасай Гаспара.
– Как я могу тебя бросить?
– Не упрямься, Микаэл. Вспомни, о чём просил тебя князь Александр.

Микаэл всхлипнул и вытер выступившие слёзы.
– Хорошо. Где Гаспар?
– Его держат в донжоне, как раз в твоей комнате. Иди, Микаэл. Пусть пребудут с тобой все Святые Спасители.
– Прощай, Ишхан. Прощай, мой второй отец. Я никогда тебя не забуду, – голос Микаэла дрожал от слёз. Он протягивал Ишхану сквозь решетку руки.

Старик поцеловал эти детские руки, осенил мальчика крестным знамением и прошептал:
– Всё, иди, не рви мне душу.

С тяжелым сердцем Микаэл поднимался по казематной лестнице, он достиг уже последней ступени, как вдруг прямо перед ним вырос стражник. В свете полной луны Микаэл увидел, как округлились и вылезли из орбит глаза стражника. Стражник оторопело стал пятиться назад. Из его рта доносились сдавленные звуки.
– Э-э, а-а, – силился сказать что-то стражник, но вместо этого раздавался только тихий хрип.

Микаэл понял, что стражник до смерти напуган и не собирается его ловить. Тогда мальчик медленно пошел на стражника. В лунном сиянии Микаэл казался маленьким легким призраком в греческих одеждах. Охранник был уже на самом краю скалы, но продолжал пятиться. В какой-то момент он всплеснул руками и исчез в темной пучине пропасти.

Микаэл прокрался к донжону. Часовые мирно спали, в уверенности, что на этом неприступном плато можно чувствовать себя в полной безопасности.

По старому извилистому плющу мальчик добрался до окна своей комнаты и бесшумно спрыгнул вовнутрь. Гаспар спал на кровати Микаэла и тоненько посапывал во сне. Микаэл подошел к малышу и осторожно потряс его за плечо. Малыш сел в постели и спросонья уставился на Микаэла непонимающими глазами. Микаэл приложил палец к губам.
– Тс-с, Гаспар, тихо. Это я, твой брат Микаэл.
– Это ты, Микаэл? – наконец сообразил малыш.– Где ты был так долго? А ты больше не бросишь меня?
– Нет, не брошу. Сейчас ты оденешься, и мы бесшумно уйдем отсюда.
– А Ишхан?
– Ишхан сказал, что потом сам нас найдёт, – успокоил Гаспара Микаэл.
– А как мы уйдем?
– А помнишь ту тропу, по которой уходили с Христофором и Ишханом? По ней и уйдем.

Мальчишки стали спускаться по плющу. Они добрались почти до середины, когда внизу у донжона запылали факелы, и в их красноватом свете дети увидели солдат турецкого гарнизона во главе с комендантом крепости. Чуть поодаль маячила долговязая фигура синьора Якобо.

– Мы ждали тебя, князь, – с ехидцей в голосе произнес комендант, – давно ждали, а ты всё не шёл и не шёл. Ай-я-яй, нехорошо забывать своих родных. Этот старик так и издох бы, не повидавшись с тобой. И брата твоего успели бы обратить в ислам. Спускайся, князь, и брата веди за собой. Вас ждёт Истамбул и сам султан.

– Лезем вверх, на стену, – шепнул Гаспару Микаэл.

И мальчишки проворно поползли в обратном направлении. Скоро они достигли крыши донжона и с него перебрались на стену.
– Бежим! – скомандовал Микаэл.

Сообразив, что мальчишки и не думают спускаться, а наоборот, решили уйти по стене, комендант отправил за ними погоню.
– Далеко не уйдёте! – кричали ребятам османы.

Дети добежали по стене до края обрыва. Дальше бежать было некуда. Мальчики остановились. Они стояли в лунном свете, на самом краю обрыва маленькие, легкие, тонконогие, словно готовые в любую минуту раскинув руки взлететь в небо. Османы медленно приближались, боясь спугнуть детей.
– Иди к ним, – сказал Гаспару Микаэл, – это тебя спасёт. Худшее, что они могут тебе сделать – это обратить в мусульманство. Зато останешься жив.
– А ты?
– А я буду прыгать.
– Ты же разобъёшся.
– Ну и что.
– Я с тобой. Я хочу остаться христианином.   Однажды отец сказал кому-то из воинов, что нельзя менять свою веру, чего бы ни случилось. Я запомнил это. Не бросай меня, Микаэл.

И Гаспар протянул ладошку брату. Микаэл сжал тёплую маленькую ладонь брата, и острая тоска пронзила его сердце.

Он взял Гаспара на руки и шагнул вместе с ним в пустоту.



Глава 11. Всё та же дорога


Османы только ахнули, когда две светлые фигурки прыгнули в пропасть. Комендант схватился за голову. Только что сорвалось девширме, и султан лишился двух будущих янычаров. За такое по головке не погладят! И он под страхом смерти приказал своим воинам молчать о происшествии. Вдруг кто-то из османов закричал:
– Слышите, плачет! Это дух погибшего ребенка плачет! Он будет теперь нас преследовать!

И турок в панике бросился бежать с этого страшного места. За ним бросились остальные.

Комендант спустился в каземат и объявил Ишхану, что юные князья только что сорвались в пропасть.

Но Ишхан этого уже не слышал. Бог призвал его к себе.


***

В первый момент Микаэл даже не понял, что произошло. Он сидел на небольшом каменном выступе в полутора метрах от вершины скалы. Рядом с ним тихонько плакал перепуганный Гаспар. Внизу была пропасть. А над ними тёмно-синий небесный свод, сияющий мириадами звезд.

Сначала Микаэл не поверил в  чудесное спасение. Но мало-помалу пришло понимание: "Мы живы". И теперь надо сделать всё возможное, чтобы невредимыми спуститься в долину.

Микаэл пошевелил руками и ногами. Кажется, действуют. Он успокоил брата, затем, цепляясь руками за выступ и осторожно прощупывая босыми ногами поверхность скалы, чтобы поставить ноги на устойчивое место, спустился ниже и принял к себе малыша. И так повторялось, как им показалось, до бесконечности. Они медленно и осторожно спускались по почти отвесной скале.

Скоро они наткнулись на едва различимую в темноте каменистую тропку. Микаэл выверял каждый шаг и к тому времени, когда они спустились в долину, он от усталости еле стоял на ногах. В предрассветной дымке они пошли к тому месту, где Микаэл оставил собаку. Микаэл тихонечко засвистал, и тут же на зов примчался запыхавшийся Доро.

Надо было спешить, и они ещё до рассвета добрались до монастыря Святого Фёдора, который турки стали называть Челтер-Коба. Но, наученные прошлым горьким опытом, опасаясь вновь наткнуться на турок, как это произошло в храме Трех Всадников, мальчишки не пошли в монастырь, а забрались в скальный грот напротив монастыря, скрытый от посторонних глаз густой растительностью, и там залегли до темноты.

Так, днём отсиживаясь в укромных местах, а по ночам передвигаясь от монастыря к монастырю, от одной разрушенной крепости до другой, питаясь дикими плодами и виноградом, залезая во фруктовые сады, встречающиеся по дороге, они проделали долгий путь, но до цели их похода было очень далеко. Они даже ещё не вышли к степям.

Голодные, измученные дети чувствовали себя в капкане. Они всё шли и шли, и никак не могли дойти. И Микаэл понял, что одним им из этого капкана не вырваться.

В тот вечер они выбрались из укрытия раньше обычного. Солнце ещё не село, дорога была совершенно пуста, а они не могли прийти к единому решению.
– Надо идти на восток в Сурб-Хач, – говорил Микаэл, – там, в монастыре придумают, как переправить нас к руссам.
– Мне не дойти второй раз до Сурб-Хача, – возражал Гаспар, – вернёмся лучше в Алустон, он ближе. Найдем тех рыбаков и попросим отвезти нас к руссам по морю.

Микаэл был в растерянности. Они стояли на дороге, не зная, куда повернуть.

И тут их нагнала удивительная повозка, такой мальчишки никогда ещё не видали. Она была большая, полностью крытая, в боку у неё имелась дверка с окошком, задёрнутым шторками. Мальчишки смотрели на это чудо во все глаза.

Повозка ехала в сопровождении отряда всадников. Поравнявшись с ними, повозка остановилась, шторка раздвинулась, и оттуда выглянул необычно светловолосый и светлоглазый человек. Микаэл почему-то сразу проникся к незнакомцу расположением.
Это был мужчина средних лет, с внимательным умным взглядом. Он обратился к мальчикам на незнакомом языке. Дети молчали. Тогда человек спросил по-гречески и по-турецки, что они делают одни так поздно и так далеко от жилья.

Микаэл обрадовано закивал и ответил на двух языках сразу, что они с братом сироты и идут в степные районы. Человек удивился и, как бы говоря сам с собой, произнес на этот раз по-итальянски:
– Странно, у этого маленького нищего идеальное греческое и не менее идеальное турецкое произношение.

Микаэл тут же ответил по-итальянски, что говорит еще на итальянском и армянском.
Светловолосый был поражен до глубины души.
"Удивительный мальчик, – подумал он, – совсем не похож на нищего, разве, что только одеждой. Как он говорит, держится! Нет, это не простой ребёнок".

Внезапное озарение мелькнуло в его мозгу и заставило сердце сильно заколотиться.
Человек вышел из повозки и подошёл к Микаэлу.
– Расстегни ворот рубашки, – сказал он.

Микаэл удивился, но развязал тесемку ворота. Человек взглянул на его шею и пробормотал:
– Так я и думал.

Потом он широким жестом распахнул дверку повозки.
– Прошу вас, молодые люди. Эта повозка называется карета.
– А собаку? – спросил мальчик.
– И собаку тоже.

Дети с собакой залезли в повозку, и она быстро покатила по накатанной колее. Отряд всадников двинулся следом.

Человек взглянул на детей внимательно и испытующе и сказал:
– А теперь говорите правду.
– Мы идём в степи, – повторил Микаэл.
– Я думаю, это половина правды.
– Мы к руссам идём, – признался Микаэл.
– Зачем?
– Потому что мы…
– Князья Мангупские! – закончил за Микаэла человек.

Микаэл вытаращил глаза.
– Да, Микаэл и Гаспар Гаврасы, я всё о вас знаю.

Микаэл сжал руку брата в своей, и светловолосому показалось, что мальчики готовы на ходу выпрыгнуть из кареты.
– Не бойтесь, – засмеялся человек, – я не сдам вас османам!

Потом, став серьёзным, добавил:
– Я сам провёл какое-то время в турецком плену, поэтому хорошо знаю, что это такое.
– А откуда вы нас знаете? – осторожно поинтересовался Микаэл.
– Я еду из Трапезунда. Добрался морем до Кафы, как жаль, что сейчас там османы, хотя впрочем, и генуэзцы были не лучше. Потом заезжал в Сурб-Хач, виделся с отцом Багдасаром, и он мне поведал об удивительном мальчике, говорящем на четырёх языках, который без страха на равных вступает в разговор со взрослыми – о юном князе Мангупском с родинкой в виде креста.

– Только не Мангупский. Князь государства Феодоро. Наша страна не Мангуп, а Феодоро. Мангуп – это только гора, – поправил Микаэл.
– А этот малыш, надо полагать, Гаспар, сын князя Александра. Встречался я как-то с князем Александром в Молдавии. Да-а, отважный был воин. Жаль, что всё так вышло с Феодоро.

Микаэл опустил в голову, он вновь вспомнил события недавнего времени, и сердце его заныло. У Гаспара по чумазым щекам потекли частые слезинки. Светловолосый замолчал и снова окинул детей внимательным взглядом.

– А давно вы видели отца Багдасара? Как он? – спросил немного погодя Микаэл.
– Божьей милостью.
– Боюсь, как бы османы не разрушили монастырь.
– Не думаю, что они пойдут на это.
– Но в Феодоро они разрушили всё, и монастыри тоже.
– Феодоро – сильное княжество, которое стояло на пути осман к завоеваниям. А Сурб-Хач – маленький монастырь, он для них не представляет угрозы.
– А нам турки ничего больше не сделают? – спросил вдруг Гаспар.
– Вижу, натерпелись вы от османов, но теперь вы в безопасности. Я еду в Московию и беру вас с собой.
– В Московию – это к руссам?
– Да, к руссам. И сам я тоже русс. Имя мое Афанасий Седой. Я нахожусь на службе у Великого князя Иоанна Васильевича. Там, в Московии, вас встретят с почётом, как истинных князей.

Им сунули в руки по огромному ломтю хлеба и по куску вяленого мяса, и изголодавшиеся мальчишки умяли эту снедь так же быстро, как и их огромный пёс.

На детей нахлынуло необычайное спокойствие и умиротворение. Их стало клонить ко сну. Под мерный перестук колес они постепенно заснули, и сон их был спокоен и безмятежен. Им снилась далекая прекрасная Московия, почти такая же прекрасная, как их родной Феодоро.

Впереди у них был длинный путь, полный тревог и надежд, рассказов о гибели Феодоро, о его последних защитниках, о злоключениях, постигших их самих и их друзей, в одночасье лишившихся родителей и родины. Впереди мальчиков ждали новые земли и города.

Они не ведали тогда, что им суждено поселиться в далёкой огромной стране, которая станет отныне их родиной. И не предполагали также того, что в будущем им предстоит стать родоначальниками двух новых российских родов.

Ничего этого они ещё не знали и мирно спали под охраной своего верного пса, русского дипломата и небольшого, но сильного отряда воинов.

Мальчики ехали в Московию, навстречу новой жизни.