Против ветра
Думая обо всём этом нескладном, невероятном и ощутимом в то же время, куда проще было преодолевать метр за метром крошево заледенелого асфальта под ногами. Куда легче слушать голоса из прошлого, уверяться, слышать. Голоса, пусть и из прошлого, отличное оружие от мыслей. Музыка. Музыка тоже. Но музыка коварнее, потому что она всегда уводя за собой, приводит нас просто к ещё более глубокому осмыслению того, что тревожит. Она вытаскивает наружу это самое глубокое, ржавым плугом врезаясь в душу… Музыка – это порой уже лишнее. Непозволительная роскошь.
В который раз сложно и надолго задумался о цели своего похода. Да, пожалуй, это было очень глупо, на редкость глупо. Бессмысленно. И, пожалуй, вдобавок сентиментально. Ну что ж, так даже лучше. Ведь если это всё не выгорит, и он не успел, то будет над, чем самому с собой злорадно посмеяться, ведь чем нелепее поступок, тем более необычные и неожиданные последствия он имеет. Но в этом есть своя прелесть. Идти против ветра. Ледяного мартовского ветра, сбивающего с ног, вышибающего из головы мысли о доме. Как будто целую вечность бредёшь по этому нескончаемому мосту. Сизифов труд…
Всё чаще приходит в голову: время меняет, пожалуй, уж слишком многое, если подумать, сколько людей, которые обещали быть с нами всегда, остались рядом? Ни одного. Да часто это ни от кого конкретно и не зависит. И всё исчерпывается одним-единственным словом. Просто. Просто надоедает кому-то, уходят, ругаемся, уезжаем в другие города, умирают… или нет. Ещё проще: становятся другими. Для себя он говорил: на ПМЖ в Антарктиду. Без возможности возвращения. И это уже непременно с улыбкой. Ибо Антарктида с детства начиналась за пространной пологой городской окраиной, переходящей в шоссе. По нему ночами бегают огромный светляки фур. И всё. Дальше, за этой дорогой (вдыхая сладкий, вяжущий во рту дым, это очень легко представить) начинается та сказочная земля, куда те, кто всё ещё нам очень дороги. И всем им там, конечно, очень хорошо. За этой дорогой с механическими светляками обрываются телефонные линии, там нет электронной почты и даже обычной тоже нет. Потому что почтальона на велике сносит с дороги на горизонте шквальным встречным ветром. А голуби сворачивают крылья и летят камнем вниз, словно ударяясь о невидимую стену. Потому что они не могут. Против ветра.
Но всё-таки бесчисленное количество раз он вырывал из старой тетради пожелтевшие листы, разглаживал на коленях и отпускал в пространство, тёмное и глухое, на свет механических светляков свои письма-самолёты. В них не было букв. Их никогда не получали эти люди. И не только люди… искренних глаз, если так посчитать, за всю жизнь на нас смотрит не так уж много, чтоб оставить в их числе исключительно человеческие. Но письма не доходили, самолётики бились о стену встречного ветра, так и не достигнув цели.
Мост закончился. Внизу, под землёй, под холодным крошевом асфальта, по которому он теперь шёл, глотая вместе с табачным дымом почти стеклянную пыль, ему казалось, он всё ещё чувствовал слабое, судорожное биение грязных дряблых речных жил.
Он шёл дальше, уже петляя переулками окраины, иногда сверяясь с потрёпанным атласом. Он видел множество разных городов. Был и здесь. Только ходил центральными площадями, считая дорогими ботиками плиты на мостовой. А теперь спешил кроссовками. Незнакомо. А впрочем, все такие канавы всех на свете городов похожи одна на другую. Резкостью неожиданных поворотов, грязью, скользящими из-под ног камнями, когда идёшь с горки, они беспрестанно катятся впереди. И их не догнать… хотя это лишь камни, нам даже их не догнать…
Руки, губы, волосы и даже борода пахли табаком. Он не чувствовал. Но так говорили ему.
Многие нас обнимают, многие целуют, многое нам обещают. Но верить можно лишь себе. В себя. В свой выбор. Обещают – и предают, а не предают – всё равно не остаются. Просто. Жизнь забирает. Он мог лишь раз отдать своё сердце. И ошибиться очень легко. Потом можно только выбирать окровавленные осколки из груди и совать их в дрожащие совершенно случайные руки. Но можно предоставить им просто быть. А самому жить. Без этого. Потому что без этого проще. Даже, пожалуй, иногда скажешь спасибо своей первой ошибке. Причём, совершенно искренне, от души. Без сердца лучше. Спокойнее и проще.
Вы можете сказать: как ужасно! Но это спокойствие, наслаждение без боли. Без памяти. И этого все хотят! И это, чёрт подери, счастье! Действительное и единственное возможное счастье! Что, разве нет? Да, но тогда почему он здесь?
Потому что вовремя включил телевизор. И это неплохая причина. Потому что всё в мире страшно изменилось. Тоже неплохо. Теперь можно просто сжечь приют для животных, потому что и людям есть нечего. Мир перевернулся. Не потому что сутки стали короче. Землю не завоевали космические пираты. И не пошёл метеоритный дождь. Мы изменились. В нас похолодало. Безразличие сковало нас. Ледяное безразличие ко всему. Но его это, конечно, не очень волновало.
Щекочущий гортань запах гари ударил в ноздри вместе с переменившимся ветром. Он пошёл медленнее. Теперь уже недалеко оставалось. Закололо. Досадливо поморщился. Память кололась булавкой за пазухой.
От дома почти ничего не осталось. Груда чёрного кирпича, обугленный фундамент. А калитка деревянная. Она, тихо и жалобно вскрикнув, тяжело подалась во двор. И тотчас, страшно и немедленно откликнулись на её крик нескольких раненых голосов. Он не слушал. Он старался не смотреть на опаленные грязные шкуры. Все, кто мог уйти, давно разбежались. А этим несчастным не повезло сдохнуть. Просто снова и снова переворачивал куски какой-то обугленной рухляди, стараясь ступать как можно аккуратнее.
И он услышал. Как будто всхлип, в углу, в куче тряпья. Разворотил её и отшатнулся. Опаленная шкура и жуткая вонь. Она уже разлагалась. А под опаленным трупом пищало нечто, всё и крови и грязи. Нечто маленькое и беззащитное. Он взял его в руки. Это был щенок. Совсем маленький, с глупыми глазами и мокрым носом, который сразу же ткнулся в его всегда холодную и шершавую ладонь. Рядом у его ног пищал ещё один. Но он торопливо спрятал свою добычу под куртку и бросился вон из развалин.
У калитки его встретила всклокоченная старуха со странным, как будто сплющенным носом.
- Возьми… возьми ещё того. Возьми ещё одного, а то он сдохнет.
- Нет-нет, мне нужен только этот, - пробормотал он и пошёл ещё быстрее, прочь от квохчущей что-то старухи с раздавленным носом.
Теперь он шёл в гору, и камни летели из-под ног и катились назад. Впереди был мост с обветренными плечами, с клокочущим нутром грязной реки. Но он об этом не думал. Щенок под курткой фыркал от табачной вони, а он смотрел на него сверху вниз, на крошечный замызганный шарик головы с крошечным бежевым завитком на затылке. И просто снова шёл против ветра.
Свидетельство о публикации №211080800091
Грустно это всё, неоднозначно...
Ты молодец, Саш. Хороший рассказ, настоящий.
Елена Грушковская 08.08.2011 09:17 Заявить о нарушении
Александра Крученкова 15.08.2011 04:34 Заявить о нарушении