Наивная история

Иногда мне кажется, что я только и занимался тем, что пытался поймать ее.

Это началось не сразу, а где-то спустя полгода с момента нашего знакомства, вскоре после того, как мы решили жить вместе. Когда видишь кого-то постоянно, начинаешь лучше замечать все, что с ним происходит. Хотя сейчас я думаю, что это проявляло себя и ранее, но я не придавал происходящему большого значения. Даже в самые первые наши встречи, когда мы пили белое вино где-нибудь на террасе ресторана, или бродили темными летними вечерами, обнявшись, по тенистым бульварам Сан-Ромео, и лишь мягкий лунный свет или редкие фонари освещали время от времени ее лицо, когда мы целовались, - уже тогда я порой задумывался на миг о странном выражении ее глубоких глаз, - не задумывался даже, а так, слегка удивлялся тому, что они всегда были как бы туманны и часто лишены блеска, но тогда эта особенность лишь наводила меня на мысли о плохом освещении наших вечерних свиданий. Сейчас же она стала наваждением.

Я не мог добраться до нее. И постоянно думал об этом. Словно между нами – неведомая стена, отраженная в ее глазах и закрывающая собой все остальное. Я смотрел ей в глаза и не видел в них своего отражения. И, чтобы не делал – целовал ее нежные губы, плечи и груди, сжимал ее тонкое тело в своих объятиях, гладил полупрозрачную кожу или говорил с ней, - на самом деле только и тем и занимался, что пытался пробиться сквозь эту проклятую стену. Но у меня не получилось.

Мы познакомились летом в Сан-Ромео. Снимали номера в соседних пансионах и часто встречались на пляже или в кафе. Оказалось, что оба приехали из одного города за одним и тем же – спасением от несчастливой любви. От меня только месяц как ушла жена – разумеется, к лучшему другу; ее же бросил студент, с которым они встречались уже три года и собирались пожениться будущей весной. Мы сразу нашли друг в друге все то, что так искали. Сказать, что мы были безумно счастливы, - значит сказать очень мало, так как я в те дни даже забежал однажды в церковь, чего не делал с момента окончания школы, - дабы горячо поблагодарить всех святых и Пречистую Деву Марию за то, что они послали мне наконец утешение и избавление от печалей.

Скоро было бы полтора года как мы вместе. Из них почти год мы жили в одной квартире и каждую ночь делили одну кровать. Последнее время меня не покидало ощущение, что я держусь из последних сил и долго так не протяну.

Ее глаза. В них все дело. Я начал задумываться, когда обнаружил однажды, что чтобы она не делала – разговаривала со мной, шутила или грустила, целовала меня или стонала подо мной в моменты страсти – выражение ее глаз всегда отрешено – или его вообще нет, словно мыслями она где-то бесконечно далеко, там, где мне не было и нет места.

Сначала я пытался бороться с этим. Я целовал ее – касаясь губами и кончиком языка тонких трепещущих век: она смотрела на меня своими прекрасными темно-серыми, оттенка мрамора глазами, огромными и настолько бездонными, что мне казалось, что меня затягивает жуткая пустота цвета серого мрамора. И улыбалась. От ее взгляда, в котором не было ничего – ни любви, ни ласки, ни нежности, - а только матовая всепоглощающая глубина, - у меня кружилась голова. И я отворачивался. И целовал ее в шею.

При этом она часто обнимала меня, целовала в затылок и шептала всякие слова нежности и преданности. Приносила кофе в постель. Готовила пасту. Но я чувствовал, что она была не со мной.

Однажды я не выдержал и прямо спросил – где ты? Она посмотрела на меня в упор, и первый раз мне показалось, что в ее глазах мелькнуло что-то, похожее на удивление.
- О чем ты, милый?
И поцеловала. Удивление исчезло из ее глаз так же быстро, как появилось, и я ответил на поцелуй, хотя по спине пробежали мурашки.

Но это все больше и больше походило на сумасшествие. Разумом я понимал, что что-то тут не так, и может даже, что со мной, а не с ней, и что нужно остановиться, а то и расстаться, пока не случилось что-то дурное, но от этого понимания мало что менялось. Эмоции душили меня и разрывали сердце вместе с разумом на части. Я любил ее и больше всего на свете боялся потерять. Хотя часто думал о том, что никогда не обладал ею по-настоящему. Мы продолжали жить вместе, встречаясь каждый вечер после работы, захаживая в ресторанчики или ужиная дома, часто при свечах. Ходили в кино и иногда на танцы. На выходные ездили за город или в гости к кому-нибудь из знакомых. Но мне все больше и больше казалось, что рядом со мной – чужой и страшный человек. Или не человек даже, а говорящий манекен.

Она была очень красива. Стройное тело, белая кожа, темные волосы. Большой, немного неправильный рот ни чуточку не портил ее, а наоборот, придавал особый шарм. Но решали все глаза. Омут, оказываясь наедине с которым, я чувствовал абсолютную беспомощность и даже физическую слабость. Словно понимая это, она начала в какой-то момент избегать смотреть на меня и часто прятала свой взор, при малейшей возможности отводя глаза в сторону. Я же наоборот, словно одержимый, старался поймать его как можно чаще, пытался смотреть ей в глаза так долго, как только мог, хотя и знал, что мне первому станет от этого плохо. Но я просто хотел, чтобы она была со мной.

Я очень хотел, чтобы она стала частью меня. Искал ответы в философских трактатах. Прочел у одного мыслителя, что во время физического слияния две души (у мыслителя было написано – два субъекта) обладают одной телесностью на двоих. Наши ночи стали неистовы – своими ласками я доводил ее до полного изнеможения, но даже в моменты наивысшего блаженства она закатывала глаза, снова удаляясь от меня. И, как бы глубоко я не погружался в нее, мне казалось, что я бьюсь о стену.

Тогда я и начал думать, что эта стена – физическая оболочка тела, отделяющая ее от меня. Порой мне хотелось вытащить ее прекрасные и жуткие глаза из глазниц и посмотреть, что находится на их обратной стороне, за глазным дном. Или снять с нее кожу, разорвать руками плоть и раздвинуть ребра, чтобы добраться до сердца. Мне снились кошмары, я просыпался в холодном поту. А она, словно невинное дитя, лежала рядом. И лунный свет озарял силуэт ее тела, и я обнимал ее, и прижимался всем собой к ее спине, чтобы хоть немного быть ближе. Но она спала – и кто знает, где, по каким мирам водило ее подсознание, какие воспоминания и впечатления оно подкидывало ей в качестве снов? Я старался гнать прочь предположения о том, что обнимаю лишь бренную оболочку, тогда как вожделенная душа бродит и скитается по далеким лабиринтам, и мне никогда ее не догнать. Никогда не быть с ней по-настоящему. Никогда не развеять туман в ее глазах. Не пробудить ее от ночных странствий, не поймать, не привязать к себе, не держать рядом. А я так этого хотел.

Теперь вы понимаете, почему я так поступил. Но я не убивал ее – ведь она и так уже давно была далеко, я лишь пытался поймать и вернуть ее, это была последняя, крайняя попытка, и она не увенчалась успехом. Но знаете, даже когда я душил ее, сжимая все сильнее ту шею, которую еще час назад покрывал поцелуями, даже тогда выражение ее глаз не менялось, и я потому так долго не разжимал рук, даже когда вы нашли нас утром, поскольку долго не мог понять, что она мертва. Но говорю вам, она и до этого не жила. Во всяком случае, в этом теле, рядом со мной. Она всегда была где-то за стеной. И я так и не узнал, как разрушить эту стену.
31.10. 2009. Поезд Прага – Санкт-Петербург