Свадебно-похоронный мотив

Посвящается Reineke Winter

Джека Селлиерса хоронили в закрытом гробу. Тело его, прежде чем быть выброшенным на берег, провело где-то среди волн десять дней, которых хватило, чтобы обезобразить черты красивого когда-то лица, придав распухшей коже черно-синий оттенок и невыносимый запах водорослей, настолько сильный, что заглушить его полностью или хотя бы перебить не смогла даже лаванда, сушеными цветками коей обильно пересыпали гроб и одеяния Джека. Запах этот, резкий и стойкий, вызывал тошноту, так что во время церемонии прощания находиться рядом с гробом было решительно невозможно. Священник, молодой преподобный Тобиас, читая похоронные псалмы, с трудом сдерживал рвотные порывы, и никакая мысль о Боге не могла избавить его от ощущения подкатывающего к горлу комка внутренностей. Возможно, поэтому, а может, потому, что при жизни Селлиерс не отличался особой набожностью и редко посещал воскресные службы, преподобный Тобиас постарался сократить церковную часть похорон настолько, насколько это вообще было возможно. И вот менее чем через полчаса небольшая траурная процессия достигла кладбища, где состоялись похороны. Джека хоронили вдали от главного входа, почти на обочине погоста, и, пожалуй, даже слишком близко к дороге. С самого утра шел жуткий ливень, превративший землю в хлюпающую жижу, а кладбище – в размытое подобие мира, похожее скорее на блеклое отражение в запотевшем зеркале, чем на реальность. Однако, ко времени погребения дождь ослаб, превратившись в мелкую, но частую морось, почти такую же невыносимую как самый сильный ливень. Так или иначе, казалось, воде с неба не будет конца, и город вместе с церковью и кладбищем скоро окажутся на дне бескрайнего озера, полного бурлящей грязной воды.
Хмурые могильщики молча рыли могилу, рядом стояли малочисленные провожающие Джека в последний путь. Кроме преподобного на похоронах присутствовали: миссис Селлиерс, мать Джека, маленькая старушка с иссушенным горем лицом; ее незамужняя сестра, мисс Фарленд – толстая тетка Джека, жившая вместе с его матерью и известная дурным нравом и склочным характером, сегодня она походила, скорее, на собственную бледную тень. Еще были две кузины Джека, старшеклассницы Джуди и Леа, они стояли чуть в стороне, поддерживая друг друга и то и дело поднося к красным от слез глазам батистовые платочки. Рядом стояли, словно в смущении, приятели Джека – студент Том Майерс, его кузен Даниэль Оттони и ковбой Майк Грамсон, напарник Селлиерса. Все трое были известны в первую очередь как завсегдатаи местного бара и не снискали пока другой, более благозвучной славы. Может, потому они и чувствовали себя на похоронах несколько неуютно в присутствии священника, пожилых людей и прочей приличной публики.
Кроме всех вышеперечисленных на похороны заявилась парочка зевак, обычных для таких мероприятий. Они пристали к процессии еще в церкви и явно рассчитывали на бесплатную кормежку на поминках. Так же был Косой Джим, местный нищий, тоже посчитавший похороны неплохим шансом перехватить чего-то съестного и пропустить рюмочку-другую дармовой выпивки за упокой души несчастного.
Толпа горестно стояла, могильщики монотонно копали, а дождь между тем снова усилился. Нет, это все еще не был тот ужасный ливень, но уже и не мелкая морось, – эти частые и резкие капли, характерные скорее для середины ноября, чем для конца августа. В свежей могиле быстро собиралась мутная вода. Вот она уже доставала могильщикам до щиколоток. Как-то осушить ее не было никакой возможности, так что гроб опустили прямо в воду.
- Господи, - горестно прошептала миссис Селлиерс, - Зачем только из воды вытаскивали, чтобы снова утопить…
- Говорю тебе, - возбужденно затараторила в ответ ее сестра, - Кремировать надо было!.. И дешевле, и урну можно дома…
- Замолчи, Брэнда, христиан не кремируют, говорила уже тебе.
- Да разве Джек…
- Ну хоть на похоронах помолчи! – почти взмолилась миссис Селлиерс, и Брэнда Фарленд умолкла – правда, еще некоторое время словно порываясь что-то сказать. Эта небольшая ссора не ускользнула от внимания остальных присутствующих, но все они предпочли аккуратно ее «не заметить». Дурной характер Брэнды Фарленд, старой девы, жившей с семьей своей старшей сестры, ни для кого не был секретом, как не было секретом и то, какой поистине поразительно бестактной и недалекой могла быть эта некрасивая толстая женщина. Знали также и о том, что, живя с сестрой, мисс Фарленд приносила ей достаточно неприятностей и неудобств, но миссис Селлиерс, не похожая на Брэнду ни душой, ни внешностью, никак не могла собраться с духом и предложить ей жить отдельно. Что намеревался, кстати, сделать Джек, не унаследовавший от матери мягкости и уступчивости. Так что отношения тетки и племянника были, мягко говоря, неустойчивыми. Что не означало, конечно, что Брэнда вздохнула с облегчением, узнав о смерти Джека. Нет, она горевала так же сильно, как и ее сестра, хотя умудрилась все же ляпнуть пару раз что-то о «каре божьей» и «справедливом воздаянии», что лишь вызвало у миссис Селлиерс, прибавившей к статусу вдовы потерю сына, новый приступ истерики. Ну да хватит об этом.
В тот самый момент, когда на блестящую от дождя крышку гроба бросили первую горсть влажной земли (напоминавшую скорее кусок слипшейся глины), послышался стук копыт и звук тормозящих колес. Все обернувшиеся подумали в первые несколько секунд, что небесный ангел спустился на грешную землю, дабы забрать душу Джека в рай.
На самом деле это Шарлота Стенси, чьим лучшим другом был Джек Селлиерс, заглянула на кладбище по дороге в церковь, где она как раз собиралась обвенчаться с одним привлекательным коммерсантом с Юга.
Шарлота, самая красивая, и самая странная девушка города, действительно походила на ангела: в кружевном платье невесты, с цветами в красиво убранных золотых волосах, она сошла с коляски, ступив маленькими ножками в атласных туфельках прямо в раскисшую грязь и, прижимая к груди огромный букет ослепительно белых лилий, зашагала к могиле, ни мало не беспокоясь о воде с неба и слякоти под ногами. Казалось, она принесла с собой свежесть весенних цветов и сияющую белизну первого снега.
Провожающие Джека в последний путь ошарашено молчали, следя, как Шарлота подходит к краю могилы и, задумавшись на мгновение, бросает в нее свой букет. Затем поворачивается и уходит обратно к коляске. Цветы, чуть рассыпавшись, легли ровно по центру гроба. Всего их было девять.
- Да кто же покойнику нечетное количество-то… - буркнула было мисс Фарленд.
Не оборачиваясь, Шарлота прошептала в ответ:
- А он для меня жив.
***
Шарлота Стенси заглянула на похороны Джека по дороге на собственную свадьбу. Цветы, брошенные в могилу, были на самом деле ее свадебным букетом. Однако Шарлота не отличалась суеверностью и сочла, что память лучшего друга важнее условностей и следования традициям. По причине воскресного утра и отвратительной погоды цветочные лавки были закрыты, так что свадебный букет был единственным вариантом. Позже, уже на подъезде к церкви, Шарлота снова остановила повозку возле церковного сада и, не смотря на протесты кучера, срезала несколько белых роз с кустов, свесившихся за ограду, чтобы соорудить себе новый букетик.
В церкви, где стены все еще сопереживали безвременной кончине Джека и его безутешной матери, уже собрались немногочисленные гости, прибывшие на свадьбу Шарлоты Стенси и заезжего коммерсанта-южанина. Нет, это не было тайное венчание, но и громким событием в жизни города оно так же стать не могло. Жениха никто по большому счету и не знал, а о Шарлоте ходила странная слава. Хотя дата венчания была объявлена еще за месяц, гостей собралось немного. У Шарлоты, единственного ребенка в семье, полтора года как умер отец, а мать скончалась еще при родах, так что к алтарю ее вел шафер жениха, его деловой компаньон. Родители коммерсанта жили слишком далеко и были слишком стары, чтобы совершить столь длительное и утомительное путешествие на другой конец страны, пусть даже на свадьбу сына. Так что, когда Шарлота, чуть запоздав, добралась, наконец, до церкви, на пороге которой ее поджидал шафер, внутри находились только священник, все тот же преподобный Тобиас, точно так же только что вернувшийся с кладбища, жених, парочка дальних родственников Шарлоты со стороны матери (которых, к слову, она видела, может быть, второй раз в жизни) и мисс Флора Ли, школьная подруга Шарлоты, сейчас учительница младших классов. Шафер жениха, изящный юноша в франтоватом шелковом костюме, оглядел невесту с головы до ног, заметил черные от грязи туфельки, но ничего не сказал, а просто взял Шарлоту под руку и повел к алтарю.

***
Когда два дня назад город облетело известие о том, что пропавший десять дней назад Джек Селлиерс найден мертвым на берегу реки, и что его тело все это время, скорее всего, пробыло в воде, а причиной смерти стало недавнее наводнение, вызванное, в свою очередь, чередой невиданных для августа дождей, Шарлота, сцепив пальцы до боли в костяшках, не стала отменять свадьбу. Ее будущий муж, человек занятой, собирался сразу же после женитьбы уехать вместе с ней обратно на Юг, и, следовательно, не мог ждать сколько-нибудь дальше. Джек пропал в ту страшную ночь, когда дикий ветер с невиданной силой ломал телеграфные столбы и вырывал с корнем деревья в садах благонадежных граждан, а обычно тихая река с яростью выплеснулась из берегов, словно выплевывая на сушу содержимое своих мутных вод. Наутро, когда ветер и дождь чуть поутихли, а река схлынула обратно в русло, на ее берегах нашли несколько разбитых в щепки лодок, а также много выброшенной рыбы и трупики мелких водоплавающих животных. Так что вероятность того, что грубиян и бунтарь Джек оказался жертвой стихии, была слишком велика. Его искали все десять дней, начав, впрочем, с задворок бара, затем прочесали окрестные пастбища, где Селлиерсу случалось гонять коров, обошли даже бескрайние владения Шарлоты Стенси, у которой Джек служил главным егерем – на деле они оказались не такими уж и бескрайними, как считали в народе, но все равно очень внушительными. Потом водили батогами по все еще неспокойной реке. Первую неделю Шарлота принимала в поисках самое деятельное участие, но позже ей пришлось все же посвятить большую часть времени подготовке к свадьбе. Единственной находкой была шляпа Селлиерса, выуженная из реки возле единственного, и потому главного моста, - что, конечно, не прибавило ищущим надежды. Каким бы непутевым и взбалмошным не слыл Селлиерс среди горожан, большинство жителей сочувствовало его несчастной матери, и от того искренне горевало. Или успешно притворялось, что, в общем-то, одно и то же.
Затем тело Джека нашли на берегу, на самом видном месте, ранним утром десятого дня поисков. Он лежал лицом вниз у самой воды, весь в тине, распухший и посиневший, во всяком случае, так говорили очевидцы. Как будто бы реке надоело носиться с наскучившей игрушкой и она, пресытившись, вернула ее земле. Когда тело повернули на бок, почерневший рот Джека раскрылся, и оттуда вместе с водой выскользнула блестящая полоска серебра, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении крохотной рыбкой. Нашедшие Джека перекрестились и позвали за его матерью, потерявшую к тому времени уже всякую надежду, но все равно лишившуюся чувств, услышав страшную новость.

***
Другой причиной, почему Шарлота не отменила или хотя бы не отложила свадьбу, был факт, что после смерти Джека она снова почувствовала то уже почти забытое одиночество, которое не покидало ее до встречи с Селлиерсом и которое, как она думала позже, все-таки ушло навсегда и больше не вернется. Наверное, с момента рождения Шарлота чувствовала себя самым одиноким существом на белом свете: она не помнила мать и не знала ее любви, отец, крупный землевладелец, находился в постоянных разъездах, и девочка росла одна, предоставленная сама себе в огромном и пустом доме, окруженном таким же бескрайним и запущенным садом, постепенно переходившим в яблоневую рощу, за которой начинался небольшой луг, а за ним – бескрайние поля, где можно было встретить разве что меланхоличных коров или пугливых овец. В хорошую погоду Шарлота много гуляла, поражаясь безграничным владениям своей семьи – даже цепочка гор, цеплявшаяся за горизонт, принадлежала ее отцу. А дальше уже начинался другой штат. Еще Шарлота любила ездить верхом: в те редкие моменты, когда отцу удавалось задержаться дома хотя бы на неделю, он обязательно брал дочку на осмотр окрестностей. Когда Шарлота была еще совсем малышкой, он сажал ее впереди себя, потом подарил девочке пони, а когда она подросла, все лошади в конюшне оказались в ее распоряжении. Шарлота любила возиться с лошадками и всегда выбирала себе самого норовистого коняшку, стараясь завоевать его расположение без помощи плетки. Что ей чаще всего удавалось и было несомненным поводом для гордости перед отцом и собой. Животные, как-то чуя в Шарлоте ту же инаковость и тоску по свободе, тянулись к ней. Сама она даже не думала о том, чтобы жаловаться на жизнь и не чувствовала себя несчастной. Но в тоже время она ощущала поразительное несходство всего окружающего с собственной душой и такую же непринадлежность себя к этому миру – к школе, церкви, городу, и даже отца, несмотря на бесконечное к нему уважение, она не могла бы назвать близким человеком. В школе эту высокую красивую девочку с фарфоровой кожей и густыми волосами цвета гречишного меда избегали – возможно, из-за вечно отрешенного выражения, застывшего на нежном лице. Помятуя о ее богатстве, Шарлоту не обижали и не дразнили, но и не звали лишний раз на прогулку или пикник. Саму ее такое положение дел вполне устраивало, и потому даже слегка раздражала заучка Флора Ли, отчего-то то и дело появлявшаяся рядом – за соседней партой, по пути на учебу, по пути домой. Шарлота не понимала, что эта худющая девчонка в круглых очках нашла в ней, но, в силу природной безразличности, не гнала ее прочь. Так Флора оказалась ее ближайшей подругой – пока Шарлота не повстречала улыбчивого забияку Джека Селлиерса, вернувшегося из армии.


***
Произошло это три года назад, когда Шарлота училась в предпоследнем классе школы. Джек был старше ее на шесть лет, четыре из которых он честно и предано (хотя не без происшествий) посвятил служению родине. Однако армия не исправила его непоследовательный и противоречивый характер, как на то так надеялась мать, милая вдова, державшая на пару со своей незамужней сестрой бакалейную лавку, где можно было по сходной цене приобрести очаровательных фарфоровых ангелочков к Рождеству или плетеную корзиночку, полную марципановых цыплят к Пасхе. После того, как мистер Селлиерс погиб в результате несчастного случая, Джек остался единственной надеждой и опорой всей семьи – склочная и придурочная сестра в счет не шла. Но, внешне поразительно похожий на покойного отца, Джек надежд не оправдал. В средней школе он не доучился, воскресную вообще не посещал, предпочитая проводить свободное время в баре или где-то неподалеку. Лет с одиннадцати он пытался работать: продавцом газет, помощником молочника, почтальоном, хотел даже устроиться вышибалой в горячо любимый бар – но нездоровая привязанность к выпивке и картам, на которые Джек спускал все заработанное, приводила лишь к тому, что ни на одной из работ он не задерживался больше месяца. В семнадцать лет он засобирался было в золотоискатели, чем совсем расстроил бедную мать, но тут как нельзя вовремя в город приехала рекрутская комиссия – и миссис Селлиерс, радостно вняв ее призыву, записала сына в рядовые. Джек, попротестовав для виду пару дней, на третий мужественно собрал все необходимое в маленький рюкзачок и, поцеловав на прощание мать и сестер, тогда еще совсем девочек, оправился служить. В армии Джек часто уходил в самоволку до ближайшего злачного места, за что с такой же частотой сиживал в карцере. Периодически он писал матери письма, в которых, впрочем, умалчивал о всех чрезвычайных происшествиях, как-то, например, о том, что однажды в пьяной драке выбил такому же, как он сам, солдату, все передние зубы, да и сам сильно пострадал, приобретя, в частности, шрам – рассеченную бровь. Так или иначе, если армия и оказала на Селлиерса какой-либо воспитательный эффект, то только в плане умения владеть оружием и навыков рукопашного боя. Вернувшись, Джек устроился в стрелковую часть полиции города под начала шерифа, но и там провел только два месяца: поспорив с самим шерифом, он в гневе хлопнул дверью полицейского участка, предварительно выпустив в нее весь заряд преданного кольта (за что впоследствии получил условный срок и строжайший запрет на ношение оружия – который, конечно же, и не подумал соблюсти), оседлал гнедого коня по прозвищу Красавчик и отправился – не домой (что неудивительно), но и не в бар (что уже более странно). Он просто поехал куда глаза глядят, и через некоторое время глаза привели его к высокой ограде, окружавшей особняк управляющего Стенси. Позже Джек сочтет это событие совершенно мистическим, а в тот момент он просто стоял у ограды и читал объявление, где говорилось, что в дом Стенси срочно требуются объездчик лошадей и помощник егеря. Рассудив, что он может претендовать на обе должности, Джек спешился, привязал Красавчика и, открыв незапертую калитку, вошел внутрь, попав в тенистый и совершенно запущенный сад.
Факт, что обычно неуловимый в своих владениях управляющий Стенси в тот момент, когда Джек переступил порог его дома, дома как раз был, позже лишь лишний раз укрепил веру Селлиерса в то, что его встреча с Шарлотой была предопределена. После недолгой беседы Стенси, как всегда торопившийся ехать куда-то по срочным, не терпящим отложения делам, вполне удостоверился в способности Джека как укротить дикого жеребца, так и подстрелить куропатку с расстояния в сто шагов. Они как раз договаривались об оплате, когда в гостиную спустилась Шарлота.
Это не была любовь с первого взгляда, но что-то невидимое и невесомое все же проскользнуло между юной девушкой и молодым человеком с рассеченной бровью. Шарлоте показалась интересной обветренная мужественность Селлиерса, а того очаровали кажущаяся хрупкость ее фарфорового личика в обрамлении густых волос, и, конечно же, огромные, словно затуманенные, глаза. Шарлота была в простом домашнем платье и вязаной накидке на покатых плечах. Отец представил их друг другу и предложил всем вместе пойти посмотреть место будущей джековой работы. И еще больше Джек был очарован и сражен видом Шарлоты, когда она вышла спустя недолгое время переодетая в узкие серые брюки, заправленные в высокие сапоги и клетчатую рубашку, а длинные волосы заплела в две тугие косы. Такая способность к перевоплощению была для Селлиерса чем-то совершенно новым, поэтому он даже слегка оробел, чего с ним, пожалуй, никогда раньше не случалось. Однако, спустя совсем немного времени Шарлота и Джек обнаружили, что солнце уже садится за горы, а тем для разговора все еще очень много. Они провели на конюшне весь день – объезжая норовистых лошадок и соревнуясь в умении управляться с лассо. Шарлота познакомила Джека с обитателями конюшни, представив каждую лошадь отдельно, по всей чести, - называя ее по имени и рассказывая о характере и привычках. Упражняясь с лассо, Джек показывал Шарлоте хитрые приемы и поражался, как быстро она всему научалась и даже порой превосходила учителя. Несмотря на это, он не чувствовал себя уязвленным, - наверное, впервые.
- Знаете, - сказала Шарлота Джеку перед тем, как попрощаться, - они стояли перед ее домом, уже стемнело и было слышно, как в траве стрекочут о чем-то о своем цикады, - Мне еще не с кем не было так легко.
Джек покраснел (чего в темноте не было видно).
- Мне, в общем-то, тоже.
- Ну тогда спокойной ночи. До завтра.

***
Так началась их дружба. Первое время они вообще не расставались, ибо каждый чувствовал, то нашел наконец-то родственную душу. Джек перестал пьянствовать, чем весьма удивил местную общественность, Шарлота же все меньше предавалась привычному еще недавно унынию – мир вокруг казался ярче и привлекательнее.
Когда они не занимались лошадьми, время уходило на прогулки. Чтобы не смущать посторонних и не давать повода слухам, Шарлота на эти прогулки одевалась как мальчик – носила брюки, рубашку и жилет, а волосы прятала под широкополой шляпой. Издалека они могли сойти за приятелей-старшеклассников или за помощников пастуха. Проводя дни среди высоких трав и пряных цветов, катаясь на лодке по озеру и реке и забредая иногда в горы, они вели долгие неторопливые беседы обо всем на свете. Шарлота пересказывала Джеку содержание всех прочитанных ею книг – надо сказать, у управляющего была большая библиотека, и, рано научившись читать, Шарлота с самых юных лет просиживала дни напролет за разными книжками – особенно с конца осени до середины весны, когда похода портилась, и зима приносила в город мороз и снежные бури. Шарлота читала все подряд – от энциклопедий, каждая страница которых таила в себе диковинную историю, до сентиментальных романов, столь популярных в то время. Джек с равным восторгом слушал и про чудесные явления природы и про любовь до гроба, но больше всего ему нравилось слушать рассказы Шарлоты про пятнадцатилетнего капитана и про детей какого-то потерявшегося моряка, пересекших в поисках отца много тысячи морских миль. Истории о дальних странах и бесконечных путешествиях привлекали его настолько, что он начал задумываться над тем, а не податься ли в моряки на какой-нибудь корабль. Проблема была только в том, что море – настоящее, чистое и бескрайнее – было очень, очень далеко от их земель, за тысячу миль, а то и дальше. И ни Джек, ни Шарлота никогда его не видели. Однажды в их город снизу по реке приплыл пароход – он три дня стоял у главной набережной, и каждый желающий мог за небольшую плату подняться на борт, где пары в ярких, как оперение райских птиц, нарядах кружились под радостные звуки джаза, что играл небольшой оркестр, состоявший сплошь из кофейно-черных негров, облаченных в белоснежные костюмы. Джек и Шарлота любовались пароходом с берега – им, как и большинству горожан, он казался истинной диковинкой из больших городов, огромной светящейся игрушкой. А когда мимо них прошли несколько сошедших на берег матросов, Джек не выдержал и остановил одного – юного синеглазогого мальчика с чернильно-черными волосами:
- Скажи-ка, дружище, а по морю ваш пароход плавал?
Матрос оглядел Джека с головы до ног.
- Да, случалось пару раз.
- И какое оно, море?
- В точности такое же, как твоя подружка – прекрасное и манящее! – мальчишка рассмеялся и побежал догонять своих товарищей. Джек с Шарлотой смутились, но через секунду уже сами смеялись над шуткой незнакомца.
А однажды темным летним вечером Джек попытался Шарлоту поцеловать. Но не смог. Они постояли, зажмурив глаза, пару секунд под раскидистой вишней, а потом напряжение спало, и двое снова смеялись. А еще позже, но в тот же вечер, Джек раскрыл Шарлоте свою страшную тайну (о которой она, конечно, давно уже догадывалась).
- Прости меня, я негодяй.
- Что такое?
- Мне кажется, что я люблю тебя больше всех на свете, что ты мой самый лучший друг, я теперь без тебя вообще ничего не смог бы…
- Я чувствую то же самое, Джек.
- Да, и лучше бы я был тебе противен.
Шарлота молчала, ожидая, когда Джек Селлиерс скажет задуманное. И он собрался с духом:
- Я не смогу жениться на тебе. Нет, не говори ничего пока. Это ужасно, но это правда. Я даже поцеловать-то тебя не смог – хотя хотел. То есть не хотел, вот в чем дело-то. Мне хочется тебя целовать, только когда представляю, что ты мальчик.
И замолчал, сгорая от стыда.
Шарлота только обняла его, по-прежнему не произнося ни слова, и в этот миг он понял, что она давно уже все это знает, и что его признание, давшееся с таким трудом, не разрушит их дружбу. Тогда он начал говорить – много и долго – как с самого юного возраста чувствовал в себе что-то странное, свое отличие от других ребят, как, подрастая, боялся издевательств и от того сам начал издеваться над маленькими и слабыми. Как всю свою жизнь больше всего боялся утратить мужественность – и боролся за нее: шел, даже если не хотелось, в бар, где виски и карты, водил дружбу с самыми отпетыми хулиганами и вскоре быстро превзошел всех их. И все это из-за того лишь, что всякий раз покрывался холодным потом при одной только мысли, что кто-нибудь узнает, как небезразличны ему другие мужчины. Потом он пошел в армию, где девушек не было – и некоторые солдаты вытворяли кое-что друг с другом – когда по взаимному согласию, а когда и нет. Однажды ему пришлось сделать что-то совсем нехорошее с одним новобранцем – на глазах у всей казармы, иначе никак. Этот парнишка чем-то не угодил старшине, вот тот и решил его наказать. Все вместе, по кругу. Тебе, наверное, страшно все это слышать, но отказаться значило бы оказаться рядом. Эта сцена, этот парень… Часто снятся мне в кошмарах.
- А что с ним случилось после?
- Пытался повеситься. Вытащили. Перевели в другую часть. У нас он оставаться не мог.
Выслушав признания Джека, Шарлота сказала лишь, что читала недавно вышедшую книгу какого-то немецкого ученого (управляющий Стенси считал своим долгом постоянно пополнять библиотеку всеми книжными новинками, особенно если дело касалось научно-публицистических трудов Старого Света – сам при этом редко что читая), -- так вот, он называет таких, как ты, Джек, людей, ураниями – поклонниками небесной любви, и утверждает в своей книге, что такая любовь не хуже обычной, земной. Многие великие люди – полководцы, поэты и философы – были ураниями.
Джек смотрел на Шарлоту с недоверием.
- Ты не презираешь меня?
- Джек, ты мой лучший друг.
Джек вздохнул.
- Жаль, меня выгнали из школы раньше, чем научили читать.
- Так ведь еще не поздно, Джеки.
- Не, зачем? У меня же есть ты.

***
На следующий день Шарлота пришла на конюшню, где Джек по обыкновению возился с лошадьми, и с многозначительным видом предложила ему отправиться верхом, «так, кое-куда прогуляться».
- Я тебе что-то покажу.
Наскоро собравшись, они выехали на дорогу и довольно долго ехали вдоль пастбищ, потом свернули в маленький лесок, раскинувшийся у подножия гор. Они проехали его насквозь по полузаросшей тропке, распугивая птиц и ярких бабочек. Шарлота ехала чуть впереди и, когда за тонкими силуэтами деревьев забрезжил свет, обернулась к Джеку.
- Смотри.
Джек выехал на опушку и на какую-то секунду потерял дар речи. Ему открылось полыхающее бесчисленными алыми огоньками поле. Спешившись и подойдя чуть ближе, он разглядел, что огоньки эти – алые маки, широкая полоса макового цвета, отделяющая лес от кряжистых гор. Казалось, цветам нет конца – сонно покачиваясь в такт легкому ветру, они, словно волны невозможного моря, манили и дразнили взор.
- Как красиво. Никогда здесь не был.
- Да я сама очень редко сюда приезжаю. – спрыгнув с лошади, Шарлота наклонилась и сорвала один цветок.
- Мой отец не всегда был таким занятым и неуловимым дельцом. Когда-то, знаешь ли, он до беспамятства влюбился в мою мать и, чтобы поразить ее воображение, приказал засеять это место маками. И мама, будучи беременна мной, часто гуляла вдоль этого поля. А когда при родах она потеряла много крови и погибла, отец от горя хотел сначала вообще уничтожить это
место, но боль прошла, и он оставил все как есть. На мой десятый день рождения (как раз в десятую же годовщину смерти мамы) он привез меня сюда. И рассказал все это. Возможно, если бы мама не умерла тогда, отец тоже был бы сейчас другим. А ты, Джек, напоминаешь мне эти маки – с виду такие яркие и горячие, но если прикоснуться – то понимаешь, какие нежные у них лепестки. – И Шарлота отдала Селлиерсу цветок.
Они еще погуляли некоторое время среди маков, потом вернулись домой – как всегда затемно. Джек спрятал цветок за пазухой. Ему было спокойно.

***
А следующей осенью умер управляющий Стенси. Удар настиг его в очередной деловой поездке, в дилижансе где-то между большими городами. Шарлоте прислали телеграмму, через несколько дней привезли с почтовой каретой тело. Похороны прошли как-то незаметно, и управляющего быстро забыли. Зато возрос интерес общественности к Шарлоте. Теперь она оказалась единственной наследницей громадного состояния, правда, еще год как несовершеннолетней. К тому же в завещании покойного было сказано, что Шарлоте необходимо выйти замуж в течение последующих трех лет – иначе половина ее имущества отчуждалась в пользу каких-то очень дальних родственников. И вот в дом Стенси зачастили некие сомнительные молодые люди, жаждавшие завести с Шарлотой знакомство, очаровать ее и заполучить в качестве жены. Саму ее эта суета очень пугала, и она как могла, пряталась от назойливых незнакомцев – на конюшне или в библиотеке – ей же еще школу надо было заканчивать.
О том, чтобы женить на себе Джека, она и не думала, пусть это и был бы самый лучший выход из всех трудностей, а только продолжала упорно отбиваться от настойчивых приглашений на городские праздники, ярмарки, балы и благотворительные лотереи, где можно было бы познакомиться с каким-нибудь субъектом, подходящим на роль жениха.
Джек же все серьезнее задумывался над карьерой моряка. Мысли о морских просторах и соленых ветрах не покидали его ни на секунду, но в то же время он понимал, что не может оставить Шарлоту совсем одну, когда вокруг так много желающих так или иначе причинить ей боль. Да и как жить без Шарлоты, пусть даже среди волн и чаек, он определенно не представлял.
Однажды в послеполуденный час они пили кофе на открытой террасе усадьбы Стенси. Шарлота была задумчива и словно отстранена, что часто случалось с ней до знакомства с Джеком, но редко – в его компании. Джек, чувствительный к переменам ее настроения, но совершенно не способный сам пребывать в подобном состоянии, спросил:
- О чем думаешь?
Шарлота подняла на него свои прекрасные глаза.
- О будущем.
- Что ты о нем думаешь?
- Мысли мои скучны и почти беспредметны, Джеки. Гораздо интереснее, что думаешь о нем ты.
- Да я уже говорил тебе столько раз. Хочу в море.
- Помню, говорил. А зачем?
- Что зачем?
- Зачем в море? Что в нем такого, чего нет здесь?
Джек начал было плести что-то про соленые брызги, лазуревое небо и песни чаек, но Шарлота скорчила такую мину, что он сразу понял, что говорит банальности.
- Мне сложно говорить об этом, это вещи непростые, а я умом не вышел, чтобы рассуждать о том, что даже в голове вертится как-то непонятно. Ну ладно. Мне кажется, что в море я найду свободу.
- Свободу? А разве сейчас ты не свободен?
- Это не то. Говорю же, сложно все это. Ты много рассказывала мне про всякое разное, что на свете бывает, и я понял, что если проживу жизнь, так ничего из этого всего своими глазами не увидев, то могу и не проживать ее вовсе, ведь не жизнь это. Вот и думаю, что, став моряком, смогу во всех странах побывать, все узнать, диковины всякие увидеть. И Старый Свет посмотрю, и может даже, того ученого немца найду, о котором ты мне рассказывала. Разные люди, разные страны, - они даже на картинках в твоих книжках такие интересные и необычные, а мне картинок мало, я хочу вживую все это увидеть.
Шарлота слушала, не перебивая, и улыбалась. Когда Джек закончил, тихо сказала:
- Теперь понятно. Будет здорово, если твое будущее сложится именно так.
А про ее будущее в тот раз так и не говорили.
***
Природа будущего такова, что оно подлинное и наши о нем представления редко совпадают. Например, будущим Шарлоты, вскоре ставшим настоящим, оказался коммерсант с Юга, пришедший к ней в дом не в связи с сватовством, а по каким-то делам отца. Их вроде как связывали торговые отношения и ряд подписанных бумаг. Напоив гостя кофе с миндальным печеньем, Шарлота проводила его в кабинет отца, про себя отметив учтивость и приятные манеры коммерсанта. Еще он был довольно хорош собой: смуглый, черноглазый, возможно, с креольской кровью, с какими-то удивительно теплыми нотками в низком голосе. Говорил он четко и вежливо, перемежая речь тонкими шутками и словно улыбаясь уголками рта. И ему было что рассказать: уже вечером, когда он закончил работу с бумагами отца, Шарлота выпила с ним чаю, слушая бесконечные истории о забавных происшествиях, случавшихся с коммерсантом во время его частых путешествий. Порой истории были столь смешны, что Шарлота хохотала до слез. Провожая его до дверей, она неожиданно для себя пригласила его зайти еще как-нибудь на чай. Коммерсант с Юга улыбнулся и ответил, что, хотя времени у него очень мало, он сумеет выкроить немного, чтобы нанести повторный визит в такой гостеприимный дом – возможно, даже завтра. Если уважаемая юная леди, конечно, не возражает. Юная леди не возражала.
Коммерсант с Юга действительно был очень занят (примерно также, как покойный управляющий Стенси) и в город заехал всего на несколько дней. Он снял лучший номер в единственной гостинице и каждый день хоть на полчаса, но заходил к Шарлоте. А она, удивляясь себе, всякий раз была очень рада его видеть. И с настоящей грустью думала о том, что этот красивый человек скоро исчезнет из ее жизни – по всей видимости, навсегда. В этой связи она даже не удержалась и спросила у коммерсанта накануне его отъезда, не собирается ли он сюда в ближайшее время снова. Коммерсант грустно улыбнулся и ответил, что, скорее всего, это вряд ли возможно. Прощаясь с Шарлотой, он сжал ее руку сильнее обычного. А она, когда он уже ушел, долго моргала, не понимая, от чего так неуютно чувствуют себя ее глаза.
А через месяц коммерсант вернулся. Нежданно – с букетом белоснежных роз и золотым кольцом тонкой ювелирной работы. Его предложение было столь пламенно, что Шарлоте, пока она слушала его признания, показалось, что и она влюблена в него так же безумно и безнадежно. Она даже не стала просить время на размышления – а согласилась сразу же, на крыльце собственного дома, но только как-то странно чувствовала себя в объятиях бормочущего счастливую бессмыслицу коммерсанта.
Вечером она рассказала все Джеку. Тот не стал ей что-либо говорить, а просто сразу же направился к гостинице, где снова остановился коммерсант, вызвал его на краткий разговор и, вполне удовлетворенный, вернулся к Шарлоте.
- Это достойный человек. Думаю, ты будешь с ним счастлива.
Беспокойство все же не покидало Шарлоту. Свадьбу назначили в последнее воскресенье августа, потихоньку начали приготовления, а она все сомневалась – незаметно, про себя, не советуясь уже ни с кем, даже с Джеком – правильно ли все происходит? Почему-то ничто, особенно стремительно портившаяся погода, не могло убедить ее в верности сделанного выбора. Будущий муж продолжал жить в гостинице, вовсю занимался работой, не забывая при этом каждый день навещать невесту, принося ей всякий раз какой-нибудь милый подарок. Один раз даже достал где-то красивую разноцветную птицу в невесомой золоченой клетке – она так же прекрасна, как и ты. Будет напарница. По книжным описаниям птицы этой породы должны были помимо всего прочего чудесно петь, но данный экземпляр вообще отказывался произносить хоть какие-нибудь звуки, а только сидел, нахохлившись, в клетке, и как будто вообще спал. Наверное, из-за плохой погоды. Шарлота старалась не обращать на поведение птицы внимания и уж тем более не считать его плохим знаком.
Так же она гнала прочь любые темные мысли – и о погоде, и о чрезмерной занятости коммерсанта, феерическая влюбленность которого все же несколько сошла на нет уже ко второй неделе помолвки, и даже о том, что Джек, видимо, чувствуя свою ненужность, снова начал захаживать в бар. А потом он пропал. А потом его нашли.

***
Шарлота плохо помнила церемонию венчания, ибо во время ее проведения мысли ее были далеко. Она думала о Джеке и вспоминала самые яркие моменты их дружбы. Священник что-то бубнил, что-то спрашивал, она вроде как отвечала, вроде как утвердительно, потом коммерсант осторожно надел на ее палец тонкое колечко, а она проделала такую же процедуру с его пальцем и другим, более массивным кольцом. Потом они поцеловались под слабый аккомпанемент немногочисленных поздравлений, потом выпили шампанского и отправились кататься в нарядной открытой коляске, сзади украшенной надписью «Новобрачные». Дождь в то время усилился до невозможности, так что открытая коляска была не лучшим местом для нахождения, потому свадебную прогулку сократили, попросту доехав от церкви до гостиницы, где намечалось небольшое праздничное гуляние.
По большому счету, их там было четверо, на этом гулянии – новобрачные и свидетели, коммерсант, его компаньон, Шарлота и Флора. Они танцевали друг с другом и пили шампанское, и, чем больше шампанского перемещалось из бутылок в желудки присутствовавших, тем страннее вели себя коммерсант и его компаньон – они переглядывались, подмигивали друг дружке, как-то не вовремя смеялись. А тут еще Флоре, никогда ранее не пробовавшей напитков крепче черного кофе, стало плохо, и она покинула торжество. Шарлота, тоже не отличавшаяся особыми навыками в плане алкоголя, вышла на балкон гостиницы чуть проветриться. Снаружи все еще шел дождь. Внизу можно было видеть редких прохожих под зонтами, кое-где в окнах соседних домов горел свет. Но в целом город воскресным вечером казался вымершим или, по крайней мере, заснувшим. Шарлота крутила в руках бокал с недопитым шампанским и размышляла. Ни одному из планов Джека не суждено было сбыться – он не стал моряком, не увидел ни моря, ни тем более далеких стран. Зато десять дней провел среди рыб – горько усмехнулась она сама себе. А теперь его тело гниет где-то во влажной земле. Да, а у нее завтра, а может и сегодня ночью начинается совершенно новая жизнь. Не должна ли она прожить эту жизнь за них двоих, поехав, например, путешествовать с мужем в Старый Свет, чтобы Джек, где бы ни обреталась теперь его душа, был спокоен? Пожалуй, это ее, Шарлоты, долг. А вдруг мужу эти мысли не понравятся? Ведь раз она теперь его жена, то не может решать самостоятельно, не считаясь с его мнением, как ей жить. Может, он мечтает о домашнем уюте и маленьких детишках? Но и это неплохо, у ее отца, например, домашнего уюта не было, как и у нее самой, но это же не значит, что так должно быть у всех…
Думая таким образом, Шарлота вернулась в зал, намереваясь поделиться с супругом своими соображениями, но не успела. Она несколько секунд стояла, не понимая, что происходит, и совершенно не желая верить в реальность картины, представшей ее взору, и только звон бьющегося стекла вывел ее из немого ступора. Это выскользнул и разлетелся на мелкие кусочки бокал из ее ослабших рук. Тихо вскрикнув, она выбежала обратно на балкон, несколько раз наступив ногами в тонких чулках (запачканные туфли были оставлены где-то еще в церкви) на осколки бокала и даже не заметив боли. Муж, коммерсант с Юга, раскрасневшийся и напуганный, побежал за ней. Шафер, его компаньон, остался там, где был – на бархатной кушетке, огорченно и словно разочарованно застегивая перламутровые пуговицы на жилете.
- Шарлота, подожди, я все объясню! Шарлота, девочка моя, открой! У тебя кровь течет, тут везде следы кровавые… Ну Шарлота! Ну выслушай же меня!.. Мы думали, ты отправилась провожать Флору…
Коммерсант с Юга был сильно расстроен и очень пьян. Он долго бился о дверь балкона, с другой стороны которой Шарлота без сил опустилась на пол, по-прежнему не чувствуя боли и не замечая, как льется алая кровь из пораненной ноги. Ей совершенно не хотелось слушать его объяснения и оправдания, тогда же как он нес какой-то бессвязный бред про давление общества и настоящую запретную страсть, про отцовский наказ немедленно жениться, невыполнение которого грозило отлучением от семейного дела, даже про ураническую любовь… Ну пойми же ты!..
Шарлота не желала понимать. На следующий же день она подала на развод и спустя полгода уехала с материка. Пароход увез ее в неизвестном направлении. Коммерсант с Юга в конце концов потерял-таки семейное дело и застрелился. А его компаньон, все такой же красивый и юный (на самом деле истово молодившийся), нашел себе другого покровителя.

***
Спустя какое-то время в городе появилась невиданная ранее штука – открытый автомобиль, передвигавшийся самостоятельно, без помощи лошадей. О таких машинах слышали, но считали их выдумками несерьезных газетчиков. Однако автомобиль рассекал по городским дорогам, и самым удивительным был даже не сам факт его присутствия в маленьком городке, а то, что управляла этой диковиной молодая девушка. Словно сошедшая с экрана немого кинофильма, коротко стриженая блондинка, одетая по последней моде, проехала весь город с восточной его границы до западной, где находилось местное кладбище. Там она остановила машину, вышла и направилась к относительно недавним могилам. Проведя некоторое время в поисках, она подошла к неприметной могилке, уже поросшей лопухами и сорной травой. Яркие лучи летнего солнца осветили ее лицо, и, если бы кто-то мог ее в этот момент увидеть, то понял бы, как еще молода эта девушка. Если бы не застывшая в огромных, чуть затуманенных глазах, усталость, она вполне могла бы сойти за выпускницу старшей школы. Ну да на кладбище никого больше не было, потому подобные выводы повисли в пространстве неисполненности, а девушка тем временем положила к подножию могилы принесенные с собой белые лилии.
- Вот, мы и встретились, наконец-то. Ты уж прости, Джеки, что так долго. Я пыталась исполнить твое желание и что-то посмотреть на этом свете. Знаешь, я видела очень многое. Невольничьи рынки и опиумные притоны, частные школы, где хуже, чем в тюрьмах, и огромные психиатрические лечебницы, где больных держат как животных и лечат электричеством. Еще зверинцы, которые так любят избалованные дети, а зверьки там умирают, и театры уродов, где карлики из ревности убивают горбунов. Вспоминая наши с тобой прогулки, я часто переодевалась в мужской костюм и отправлялась в таком виде в самые темные места больших городов. Если бы мое инкогнито хоть раз было раскрыто, не думаю, что сейчас стояла бы перед тобой. Но этого, к счастью, не произошло. Да, я много чего видела. Но знаешь, Джеки… мир огромен и полон чудес, это все так, но вот чудеса эти…
Она замолчала. Вздохнула.
- Как будто бы слышу неодобрение с твоей стороны. Или это насекомые так гудят? Ладно, сейчас уже начинаю думать, что это все во мне дело. Если бы ты отправился путешествовать, то, возможно, твой мир был бы другим. Возможно. Я рада, что наконец вернулась к тебе, Джеки.

Лето – осень 2008.