6. Авдотья Андреевна

     ДОМ НА ПЕСКЕ (роман-хроника). Часть первая.

     6. АВДОТЬЯ АНДРЕЕВНА

     Высокая, подобранная, слегка сутулая, с крутой спиной и широкой грудью, с крупными, почти мужскими руками, властным взглядом черных проницательных глаз — так выглядела Авдотья Андреевна в пятьдесят два года. Последнюю дочь, Дуню, она родила сорока семи лет и этим крайне удивила многих баб.
     — Хватит тебе, Авдотья, таскать их. И так полна изба.
     — Всё, всё, бабы. Это — остатный. Поскребышек. Всю красоту собрала...

     Авдотья Андреевна выросла в семье прасола. Замуж за Ивана Орлова она вышла после того, как овдовела. В двадцать два года остаться без мужа — это был такой сильный удар, что она едва перенесла его. А тут еще родителей потеряла.

     Отец Авдотьи Андреевны барышничал лошадьми. Поедет в степь под Оренбург или еще дальше, купит десятка полтора самых лучших лошадей, пригонит, продаст оптом или в розницу — и снова едет. Хлеб он не сеял. Имел только дом, пару коров и тройку лошадей. По хозяйству держал работника. Жена осчастливила мужа только двумя детьми: дочерью Авдотьей и сыном Меркулом. Меркул был старше сестры на один год.

     Когда сыну минуло двенадцать, отец стал брать его с собой в степь, приучать к своему делу, но сыну не нравилась возня с лошадьми, торги и всяческие уловки заполучить больше барыша. Его тянуло заниматься каким-нибудь ремеслом: железо ковать, сапоги тачать, кадушки и бочки мастерить. Отцу, вспыльчивому и строгому по характеру, не по нраву пришлось увлечение сына, и он посоветовал ему не заниматься глупостями. Меркул не послушался. И вот однажды грянул гром. Родитель ударил сына и получил сдачи. (Меркулу тогда было уже восемнадцать). Отец в руки лом — и на сына. К счастью, добрые люди предотвратили смертоубийство. На другой день Меркул, взяв котомку, ушел из дому, на Волгу. И не было его целых пять лет, пока после смерти родителей не позвала его сестра.

     Авдотью выдали замуж семнадцати лет, в тот год, когда Меркул ушел из дому. Мать не захотела отдавать дочь в чужой дом и зятя приняла к себе. Радовались, что желанный человек попался в зятья — и лицом пригож, и натурой покладист, и по хозяйству сметлив, а какой уважительный да ласковый — поискать. Стал зять помаленьку приучаться барышничать. Вместе с тестем ездил в степь, на ярмарках бывал. Потом один отпросился. Долго не отпускала жена, да и родители были против. Не послушался молодой зять, поехал и не вернулся: убили. Осталась Авдотья одна, с девочкой на руках. Дочку звали Прасковьей. Страшно убивалась молодая жена по мужу. Все глаза выплакала. Но разве слезами горю поможешь? Покатились тоскливые дни вдовьей жизни. Одно утешение — дочь. Росла девочка и уже начинала ножками переступать, забавно лепетать: «Мама, баба, деда», как вдруг новая беда. В голодную зиму в заволжских селах и деревнях вспыхнула эпидемия сыпного тифа. Сыпняк враз свалил с ног всю семью прасола. Не заболела только внучка. Ее сразу взяли соседи. Авдотья выкарабкалась, а родители не смогли справиться с болезнью. Похоронили их, когда дочь в беспамятстве металась в постели. Она не знала, что умерли родители, а придя в себя — в петлю полезла, но спасли соседи.

     Авдотья вызвала брата. Меркул приехал и вступил в права хозяина. Однако за сестрой нужен был еще уход, и он попросил дочь шабра, Варвару, похозяйничать в доме. Варвара, находясь у них, все время с ласковой усмешкой поглядывала на бравого матроса. По вечерам Меркул рассказывал сестре и Варваре про свои похождения на Волге. Он не сразу стал матросом, а сперва пришлось ему горе помыкать. Был он и дворником, и землекопом, и грузчиком, и плотником, и трубочистом, и возчиком угля древесного, и даже брался кресты золотить на церквах. Только последний год плавал на однотрубном буксирном пароходе. Нравилась ему жизнь матроса, и он с нетерпением ждал, когда выздоровеет сестра, чтобы обратно укатить на Волгу. Но сестра поправлялась медленно. Меркулу пришлось заняться хозяйством, вести которое ему так не хотелось...

     Базары в Булаевке бывали только по субботам. На них съезжались крестьяне окрестных деревень.
     Молодые хозяева решили продать одну корову. Меркул повел ее на базар. Вот тут он и встретился впервые с Иваном Орловым, привезшим продавать таволожные метлы, мешок пшеницы и мешок подсолнухов. Метлы стопкой лежали на снегу. У саней стоял сам хозяин — коренастый, широкоплечий парень лет двадцати, в дубленой борчатке, перетянутой широкой зеленой опояской с длинными свисающими концами, в новой мерлушковой шапке и черных, еще не подшитых валенках. Парень похлестывал бичом по снегу и приплясывал, хотя мороз был несильный. Меркул занял место рядом.

     Матрос и парень разговорились. Тем временем корова освоилась с обстановкой, потянулась к метлам, стащила одну и начала жевать мягкие прутья. Матрос и парень стояли спиной к ней и не видели, что она делает, пока кто-то не крикнул:
     — Эк, каки сладки!
     Меркул, повернувшись, ударил корову рукавицей по морде и отобрал метлу. Парень, добродушно посмеиваясь, оказал:
     — Пусть жует. Добра этого хватит.
     Меркул заключил, что парень не скупой, с таким можно подружиться, и опросил, откуда он. Тот ответил, что из Красовки, это совсем недалеко, всего шесть верст. К концу базара, уже в сумерки, Меркул продал корову, но не за ту цену, что просил, а дешевле.
     — Почти в убыток, — говорил он, — но ничего не поделаешь — деньги позарез нужны. Поедем ко мне, — вдруг пригласил он Орлова. — Водочкой угощу.
     — Я не пью, — ответил парень.
     — Не пьет только сова, потому что ночью кабак закрыт. С морозца можно. Не грех. Никто нас не осудит.

     Дела у Орлова шли плохо. Он почти ничего не продал. Даже на спички и керосин не наторговал.
     — Поехали, я дам тебе керосину целую бочку, — пошутил Меркул. — И метлу возвращу, что корова съела.
     Пока они сидели за столом, Орлов не опускал глаз с Авдотьи. К этому времени она уже поправилась: на щеках заиграл румянец, и сама немного пополнела. «Ну и хороша, — думал Иван. — В нашей деревне нет таких. На что Паранька пригожа, но куда ей до этой!»
     Авдотья подавала на стол и не обращала внимания на круглолицего улыбчивого парня, случайно заехавшего к ним.
     Уезжая, Орлов оставил у Меркула метлы и продал ему мешок пшеницы. Авдотье насыпал сито подсолнухов.

     После этого Орлов зачастил в Булаевку и каждый раз приворачивал к новому знакомому.
     Весной Меркул опять уехал на Волгу.
     Авдотья сухо принимала гостя. Однако Орлов продолжал заезжать, заинтересованно расспрашивал ее, как она живет, в чем нуждается. Каждый раз привозил девочке подарки — пряников, орехов, конфет. Покупал игрушки. Играл с нею. Она полюбила его и всегда спрашивала: «Дядя Ваня, ты когда еще к нам приедешь?» — «Приеду как-нибудь. А ежели мамка твоя не прогонит, могу у вас остаться». Авдотья краснела, а девочка радовалась: «Оставайся, дядя Ваня! Оставайся!»

     Однажды Орлов приехал утром и пробыл весь день. Он предложил ей свою руку. Она ответила:
     —  Напрасно ты это затеваешь.
     — Почему?
     — Потому что мы не пара.
     — Как не пара?
     — Ты — холостой, я — вдовушка.
     — Ну и что из этого?
     — А то, что нас люди осудят.
     — Плевать на это. Лишь бы нам было хорошо.
     Авдотья недоверчиво посмотрела на него и улыбнулась. Ей нравился такой ответ. И та твердость и решительность в голосе, с какой он говорил. Парень, видать, настойчивый, пока не добьется своего — не отступит.
     — У меня дите. Ты будешь попрекать им. Я не хочу этого. Вон сколько девок. Ищи себе другую.
     — Не буду попрекать. Даю клятву. — Иван стал на колени и перекрестился. — Пальцем не трону.

     После долгих колебаний Авдотья решилась. Но с условием, если родители его будут согласны на их брак. Иван помчался домой. Мать выслушала его, охнула и перекрестилась:
     — Ты что, сдурел? Девок тебе мало? И не думай. Вон Паранька какая красавица. Разве не пара тебе?
     Отец поддержал мать:
     — Выбрось эти глупости из головы. Не позорь нас, стариков.
     Однако Иван настаивал на своем. Он не послушался родителей. Даже поругался с ними и ушел. Отказался от наследства. У невесты было свое хозяйство, и приличное.
     Авдотья приняла его.
     — Ладно. Без родительского благословения проживем.

     В Булаевке и Красновке долго не угасали толки о необычном браке: одни хвалили Орлова, другие — осуждали.
     — Вот смелый парень.
     — При чем тут смелость? За богатством погнался.
     — Слюбились они.
     — Дунька-то красавица.
     — Такую всяк возьмет. Не баба—сахар.
     — Ну и гордячка тоже. Гонору на семерых... Сколько ее богатых мужиков сватало — не пошла. Иван Филиппович — раз. «Не пойду, у него двое ребятенков!» А у самой? Хоть бы молчала. Трофим Иваныч — два. «Старик, скоро детей своих женить да замуж отдавать, а он в женихи лезет». Никита Долгов — три. «Пьяница, — баит, — на черта он мне сдался». Нашла теперя парня. Теленка. По ее вкусу...
     — Заездит она Ивана.
     — Не особливо. Я знаю характер Ивана. На этом далеко не уедешь. Где сядешь, там и слезешь.
     — Вот Меркул приедет, попрет его из дома.
     — Этот такой. Как повар с картошкой разделается...
     Но, к удивлению многих, Меркул не только не выпер зятя, наоборот, крепко подружился с ним. Уезжая, сказал:
     — Сестра, мне не надо ни копейки из того, что родители оставили. Отдаю все тебе. Пользуйся.

     Иван Орлов свято выполнил свое слово. Пройдя долгий и нелегкий путь супружеской жизни, он ни разу не попрекнул Авдотью ребенком. Прасковья росла и не знала, что Иван Семенович — неродной ее отец: она звала его тятькой и любила не меньше, чем мать. Первым у них родился сын, Варлаам, потом пошли другие дети. А вот обещание — пальцем не трону — Иван не выполнил. С первых же дней совместной жизни у них началась норная борьба — кому в доме быть главой. Авдотья знала: мужи — глава семьи, но это еще не все, этой главой можно управлять, приказывать, диктовать ей. Этого она и хотела. Муж, однако, упорно сопротивлялся. Борьба шла с переменным успехом: то Иван брал верх, то Авдотья, и тогда очередной победитель торжествовал в душе: «Ага, мое взяло!» На этой почве произошел один забавный случай.

     Однажды Иван пришел домой пьяным.
     — Ты где был? — спросила Авдотья.
     — Своего, деревенского встретил...
     — Выпивал с ним?
     — Ага, — посмеиваясь, сказал он.
     — А ты спросил у меня разрешения?
     Иван уставился на жену удивленными глазами. Первый раз его уши слышат, что муж должен брать разрешение у жены на выпивку.
     — Ну и насмешила! — захохотал он и полез обниматься.
     Авдотья ударила его. Он шутя шлепнул ее ладонью. Авдотья повалила смеющегося мужа на пол и начала закатывать в длинный половик. Иван хохотал — какую шутку затеяла баба: как малого дитя, хочет запеленать его в половик. Может, ей еще свивальник дать?

     Авдотья, завернув мужа в половик, волоком потащила его на кухню. Иван смеялся: пусть потешится, коли делать нечего!
     Но вышло совсем не так, как думал он. Авдотья быстро открыла подполье и толкнула туда Ивана. Над его головой хлопнула крышка и щелкнул замок. Иван стал на ноги, но не удержался и повалился на картошку. Темнота в подполье была могильной, пахло плесенью и паутиной.
     — Ты что делаешь? — крикнул Иван, предчувствуя недоброе.
     — Посидишь — узнаешь, — глухо раздалось наверху.
     — Сейчас же открой!
     Ему не ответили. Кричать? Люди узнают: жена запрятала в подполье. Позор! Христом-богом умолял простить, но Авдотья была неумолима.
     — Когда проспишься — поговорим.
     И не выпустила. Иван вышел из западни только утром. После этого он стал побаиваться жены. Но тяжба за главенствующую роль в семье продолжалась.

     *****

     Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/09/419