Вояж в реал. Москва, ты чья?

            ОТ  ТАМОЖНИ  ДАЛЕЕ…
            
            Впереди змеится колонна машин и я догадываюсь, что это таможня. Племяш озвучивает мою мысль:
            – Таможня. И, похоже, мы тут задержимся…
            У меня такое же предчувствие и, как всегда бывает, когда мне встречается какое-либо преткновение, рождается протест. Но высказать его некому и я терплю. Час проходит, второй, третий уж начался… Обкурилась и обчертыхалась, пока к нам подошёл таможенник и затребовал документы.
            – Вас только двое? – уточняет он, принимая у Николая водительские документы и оба наших паспорта с вложенными в них миграционными карточками.
            – Трое,  – самостийно вырывается из меня недодавленный протест, и я стараюсь не замечать укоряющего взгляда племянника.
            – Кто третий? – устало спрашивает официальное государственное лицо Украины. – Где его документы?
            Племяш пытается открыть рот, но я опережаю его:
            – Галка, – говорю и указываю на навигатор.
            Таможенник слегка кривит в ухмылке губы и справляет своё дело дальше:
            – Что везёте? Груз есть?
            В этот раз Николай оказался проворней меня:
            – Нет. Грузы не везём. Только личные вещи. Открыть багажник?
            Я в упор и насмешливо смотрю на таможенника – гипнотизирую типа, и тот устало машет рукой:
            – Не надо. Подъезжайте к пропускнику и ждите…
            На этот раз ждать долго не приходится. Как только мы получаем свои документы назад, таможенник украинского пропускного пункта выдаёт бумажку на выезд, не глядя на нас вовсе…
            Проехав нейтральную зону, легко проходим процедуру на российской таможне – и мы уже не иностранцы! Мы свои!
            
            
            …Ночь, едем по Брянщине, справа и слева стеной густой лес, или лесополоса, – не знаю, мне без разницы! Кое-где встречаются поваленные старые деревья, трасса стала  колдобистей и Уже.
            Ехать по родной земле, конечно, вольготнее и веселее, тем более что время от времени наш «Форд» возмущённо подскакивает – и мы с племяшом тоже. Я уже не громоздю ноги на приборную панель, дабы не врезаться ими в лобовое стекло при встрясках. Зато из меня вытряхиваются стишки:
            
            Рэвэ та стогнэ Брянский лес
            На наши импортные дроги,
            А мы летим наперерез
            К Москве раздолбанной дорогой!
            
            Племяш заражается рифмоплётством и выдаёт мне рифмы: да что нам этот лес, мы ждём чудес. Я мигом врубаюсь в его подачу и продолжаю стих:
            
            А мы летим сквозь Брянский лес,
            И над дорогою стебёмся,
            Ведь мы живём в стране чудес
            И потому к Москве прорвёмся.
            
            Прорвёмся! Непременно! Подскок на ухабине, подпрыг на колдобине – веселО! Николай ставит наш походный диск – «Агату Кристи». Рокеры добавляют нам адреналину и мы дуэтом вливаемся в их ор…
            
            
            Перед рассветом въезжаем в череду туманов. Да, да! Именно в череду, потому как туман наползает на дорогу клочьями и лентами, чередуясь с прогонами по ясно видимой, хотя и влажной, дороге. Мы забываем о музыке, мы просто не слышим её, мы тонем в очередном заплыве в густое молозиво. Ощущение ирреальности…
            Наш белый конь по имени Форд безжалостно рвёт туман, пробивает в нём тоннели, несёт его на носу и сплёвывает и обращает в испарину на своих боках…
            Полосы тумана разрезаются на лоскуты и расползаются, превращаясь в фантомы  неведомых чудовищ. И никого кроме них и нас на дороге нет! Восторг и страх сплетаются в нас, и рождаются странные ассоциации…
            – Конец света… – роняет Николай.
            – Нет, это начало нового дня, предтеча рассвета, – возражаю я…
            
            
            Около шести утра подъезжаем к какой-то придорожной харчевне с приткнувшейся невдалеке единственной колонкой для заправки. Племяш останавливает машину слева от здания:
            – Всё. Спёкся. Надо хоть полчасика поспать. А ты, иди, покури, через полчаса меня разбудишь…
            Приказ капитана – закон для штурмана. Я послушно выхожу из машины и оглядываюсь.
            Прямо передо мной огороженный плетнём дворик с навесом над столом, окружённым лавками, и с дымящейся печью посреди. Высокие, метров в пять, колья увенчаны скворечниками. За оградой густая берёзовая роща, а в отдалении от печи горкой лежат ровно отпиленные белоствольные поленца с широкими чёрными мазками на боках. И всё это благолепие раскинулось в густой траве усыпанной сверкающей на солнце росой.
            Испытывая непреодолимое желание украсить собой этот пейзаж, я иду по росе к поленице, осторожно ступая на проплешины в траве. И всё равно гольфы промокают насквозь. Но мне даже радостно от того: омыла ноги росой! Ведь омовение утренней росой на Руси считалось целебным. Ноги у меня не болят – тогда к чему эта процедура? К лёгкому пути?
            С этой догадкой я усаживаюсь на чурбан и укладываю на коленку блокнотик: надо записать впечатления. Пишу: плетень, берёзы, роса, скворечники – и замираю, вдыхая запахи дерева, свежести, дымка. Понимаю, что нахождение в центре пейзажа лишает меня созерцания целого, и снова иду по росе – в этот раз, смело сбивая её ногами. Затем становлюсь лицом к берёзовой роще и любуюсь этим рукотворным пятачком Родины, впитывая в себя каждый штрих картины, каждый блик росы, каждый звук тишины…
            Запомнить, запомнить эти мгновенья! И это щурящееся сквозь кроны солнце, и эту усыпанную бриллиантами траву, и стройные в божьих метках берёзки, и плетень со скворечниками…
            И покой… Минуты покоя внутри бесконечного движения… как оазис в пустыне…
            
            
            – Лара, иди, садись! – зовёт меня проснувшийся без моей помощи племянник. – Ехать надо!
            Я усаживаюсь на своё место и сразу водружаю ноги на приборную доску. И радуюсь: хорошо, что я маленькая! Малый рост, конечно, приносит много неудобств, но сейчас он спасает лобовое стекло от следов моих мокрых стоп.
            Мы едем навстречу просыпающемуся солнцу, и ноги высыхают в считанные минуты. Я смотрю на бегущий навстречу пунктир дорожной разметки и, заметив, что тот исчезает аккурат между гольфами, тихонько смеюсь.
            – Ты о чём сейчас думаешь? – интересуется Николай.
            – Да так, о своём, о девичьем… – бормочу я и укрощаю воображение. – Долго нам ещё ехать?
            – Даже не знаю, – отвечает племяш, – думал, что приедем часам к восьми, но потеряли три часа на таможне… и впереди мало ли что может случиться. Короче, как получится! А ты давай, позаботься о том, чтобы я не вырубился. Рассказывай что-нибудь, не молчи! О племенах и народах, например…
            Мне совсем не хочется расставаться со звенящим во мне ощущением покоя, но делать нечего – и я начинаю пересказывать Николаю книгу Льва Гумилёва «Великая степь»…
            
            
            МЕСТО ВСТРЕЧИ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ…
            
            В Бибирево, где мой племянник снимает квартиру, мы добираемся к одиннадцати утра. И моментально «выпадаем в осадок» – сказался трудный день в Киеве и четырнадцать часов пути. Спим мы до шести вечера, и сразу после душа и ужина я созваниваюсь со своими виртуальными друзьями-прозарусами, которые уже ждут меня: с Игорем Криворотенко и с Ариной Феевой.
            Игорь назначает мне встречу днём у метро Марксистская. Я ещё не знаю о его планах, но верю, что он организует всё по уму и сердцу. С Аринкой мы решаем встретиться в шесть вечера у памятника Пушкину и где-нибудь погулять или посидеть в кафе. Между встречами у меня, возможно, будет время, чтобы купить билет на поезд в Волгоград.
            Остаток дня мы с Николаем проводим у компьютеров: проверяем почту, связываемся по скайпу с Киевом и Одессой и смотрим отснятые Николаем в Украине фотографии. Надо ли говорить, что с бессонницей после того, как проехали полторы тысячи километров, нам не пришлось бороться? Сон наш крепкий, без сновидений и, что особенно радует: без тряски…
            
            
            Марксистская, круговые лавки у метро, полдень, 4 июля.
            Я сижу на самом пекле, жду Игоря и обозреваю диарамму, находящуюся в поле моего видения. Бурлит столица, почти как в давние времена, только людские потоки стали менее пёстрыми и не столь целенаправленными. Стёрлись грани между городами, нет уже ярких отличий между москвичами и гостями столицы из провинции. Люди перестали толкаться, чертыхаться и улыбаться. Появилось новое лицо «москвича»: этакая усреднённая человеко-единица насельника мегаполиса. Одет как все, экипирован техникой, заботами, проблемами, плейером с наушниками и мобильником – вот они-то, телефоны, и стали самыми верными спутниками, каждого.
            За три года, что я не была в столице, она стала более многолюдной и отрешённой. И я бы сказала, Москва стала тише, хотя нет: она стала монотонней. В хоре шумов преобладают шорканье шин и звон телефонов – звуки, в которых все мы научились выделять свои и не замечать инаковые. Отстранённость, замкнутость и отсутствие любопытных взоров и немотивированных улыбок объединяют и, одновременно, разъединяют всех и каждого, кто пробегает или проходит мимо меня. И почему-то не хочется вглядываться в лица и искать отличия и гадать: кто это, откуда он, куда торопится?
            А ведь прежде мы улыбались друг другу даже на бегу! Причащались крупицей радости от дарованного столицей радушия и бытовых благ. Потому что во встречном провинциале с полными сумками и с гирляндой из туалетной бумаги на шее видели не мелочного мещанина, довольного покупками, а человека, предвкушающего радость близких, чьи желания он исполнит, как волшебник. А сейчас никто никому не нужен – вот главный отличительный признак времени, как мне кажется. Очужела Москва, бесстрастной стала, меркантильной…
            Всё-таки жарко! Заждавшись Игоря, я звоню ему и слышу:
            – А я твоего звонка жду, подтверждающего, что ты уже на Марксистской! Мне  до места встречи несколько минут…
            И верно: Игорь появляется меньше чем через 10 минут. Совершенно такой! Будто со скайпа сошёл!
            После лёгкого объятия с соприкосновением щеками он подхватывает меня под локоть и увлекает за собой:
            – Пойдём в парк Свято-Покровского монастыря. Там посидим, покурим и поговорим спокойно…
            
            
            В парке безлюдно, тенисто и благостно. Мы выбираем себе лавочку,  усаживаемся и закуриваем…
            И начинаем разговаривать. Если меня спросят, о чём конкретно мы проговорили почти два часа, – я не смогу ответить. Мы говорим ни о чём и обо всём сразу, перескакивая с темы на тему: о детях, о юности, о поиске собственной жизненной философии, о месте под солнцем, о личных проблемах и о творчестве – за что уцепится мысль или нечаянное слово! Или просто молча курим, улыбаясь тому, что не сказано, но понятно обоим.  Игорь несуетлив, надёжен и заботлив, легко меняет оттенки братской опеки на почти отеческую. Не смотря на то, что мы с ним совершенно разные по характеру, у нас полное единодушие в жизненной позиции. Игорь из тех, кто всегда готов прийти на помощь – и вовремя. Он очень чутко читает мои стихи и по ним ориентируется в моём душевном состоянии. Почувствовав депрессивные нотки, может тут же позвонить по скайпу, с предложением покурить. Мы закуриваем и он предлагает: «Рассказывай!». И от одного его участия мне становится легче. Иногда, начитавшись моих мятежных творений, Игорь просто присылает мне весёлый ролик, мультфильм или песню. А бывает, что и сама я «стучусь» в скайп и прошу его поговорить со мной…
            Воздух в парке недвижен и прохладен даже в июльскую жару. Созвучность и взаимопонимание обволакивают – и на душе устанавливается абсолютный штиль. Время отмеряется словами и фразами и тает в паузах…
            И, наконец, наступает минута, когда Игорь смотрит на часы и прерывает беседу:
            – Через полчаса мне надо уходить, но сначала я хочу кое-что для тебя сделать. Пойдём со мной на монастырский двор…
            
            
            Во дворе Свято-Покровского монастыря полно народу. Люди толпятся у источника со святой водой, у святых мощей  блаженной старицы Матроны Московской, у храма и у лавки. Игорь просит подождать его и исчезает, оставив меня посреди двора.
            И я застываю в растерянности, ибо скопление паломников в местах, где важно побыть одной, всегда меня напрягает. Веру и всё, что связано с ней, я считаю глубоко интимным делом человека. И в тоже время она объединяет нас, православных. Казалось бы, ни отстранённое выражение лица каждого, пришедшего к Матронушке со своей болью, своими проблемами и молитвами, ни то, что люди не стесняются отправлять ритуалы на глазах друг друга, не должно выглядеть странным, но я не чувствую ни должного трепета в душе, ни единения с соотечественниками, ни желания приобщиться…
            От смятенных мыслей меня отвлекает Игорь. Он протягивает мне пакет с приобретёнными им двумя бутылками святой воды и белым платочком – и отдельно три церковных свечи:
            – Останься здесь на немного. Иди, помолись, поставь свечи… А я побегу, пожалуй… – я машинально киваю и Игорь задерживается, чтобы «разбудить» меня. – Мы ещё увидимся. Я тебе позвоню, скажу когда. Ты же побудешь ещё в Москве? Когда ты уезжаешь?
            Вопрос конкретный и я окончательно возвращаюсь в реальность:
            – Собираюсь восьмого. Но билет ещё не купила. Сегодня, отсюда поеду на Павелецкий вокзал…
            Мы, наконец, прощаемся, и я смотрю в спину другу, пока тот, помахав мне рукой уже за воротами монастыря, не теряется среди прохожих Таганки. В те минуты я не знаю ещё, что Игорь недавно закрыл свою страницу на сайте – он не затронул в беседе эту болезненную тему, щадя меня и себя и зная, что это временно: типичный творческий кризис сорокалетних…
            Заставляю себя сдвинуться с места и обхожу все строения и лавки. Заглядываю в павильон с источником, как и другие, плещу в лицо водой из-под крана и иду в Храм блаженной Матроны Московской.
            И тут очередь! Похоже, свечи придётся везти домой и там уже молиться. Купив в храмовой лавке две иконки Матронушки, я покидаю монастырь…
            
            
            Площадь Пушкина одно из немногих мест в Москве, где мне всегда комфортно. Оно своё! Оно под охраной поэта и оно единственный островок стабильности. Здесь не торгуют, не суетятся – здесь по-прежнему встречаются любящие сердца…
            Сегодня лавочки у памятника полупустые: может потому что рано ещё? Ведь вторник, рабочий день…
            В ожидании Арины, я разглядываю «пушкинистов» и прислушиваюсь к разговору по телефону рядом сидящей юной девушки:
            – …нет, в Москве я учиться не буду. Отец не хочет. Он уже несколько лет рвётся уехать. Возненавидел Москву, хоть и родился тут. Я или в Канаде или в Казани буду учиться. Документы уже там… Отец хочет менять Москву на Казань…
            Девчонка ещё о чём-то трещит в телефон, но я уже не слышу её. От оглушения. Вот это да! Дожились, что коренные москвичи бегут из Москвы! Сдаём столицу налетевшей в неё саранче?! Да что там «сдаём»! Сдали уже! И саранче и забугорным крестоносцам и «учителям»…
            Думать о Москве больно. Нестерпимо! Она не просто очужела – она превратилась во вражеский стан, в обиталище предателей, в источник народного зла! И не говорите мне, что я преувеличиваю! Я чую это всеми фибрами, я знаю слишком много, я наблюдала за процессом изнутри. Ведь я жила в Москве почти год безвыездно. Тут, в Киевском районе столицы, я вышла замуж, тут вынашивала своё первое дитя. Тут я нагрела кресла во всех московских театрах, истоптала на улице Горького не одну пару обуви, и сюда моталась в частые командировки много-много лет!
            Я ненавижу столицу, как отец рядом сидящей девушки, но и люблю её всем сердцем, яро! Сюда собрано всё лучшее со всей России, тут моя счастливая молодость, часть моей жизни, люди, которые мне дороги, любимый племянник, друзья… Арина…
            Арина? Да вот же она! Спешит ко мне, улыбается…
            
            
            Несмотря на то, что я не видела Арину по видео, поскольку наше общение ограничивается перепиской, я узнаю её сразу, только удивляюсь, что она  такая маленькая, – почти как я. «Живьём» она ещё милее, чем на фото. Круглолицая, улыбчивая с лучащимися карими глазами под выразительно изогнутыми бровями…Такие лица в народе часто называют «родными», потому что они выражают особое добродушие и доверие. И к тому же у Арины русская коса на груди…
            Она подсаживается рядом, слегка прижимается ко мне и отстраняется:
            – Ну, здравствуй! А я ещё издали тебя приметила. Это платье и вправду выдающееся. Такой весёлый горошек больше ни на ком не видела…
            – Так с Одесского Привоза платьице, – смеюсь я, – не московский формат.
            Арина согласно улыбается, расспрашивает меня, как прошла встреча с Игорем, и я коротко делюсь впечатлениями. Доложившись, сетую, что вряд ли увижусь с ними ещё, поскольку пришлось взять билет на 6 июля – на нужные мне числа и поезд билетов не было.
            – Значит, сегодня пообщаемся по максимуму, – говорит она. – Пойдём, погуляем? Или посидим где-нибудь?
            – Ой, нет! Никаких прогулок, – протестую я, – Москва ничем меня уже не удивит. Лучше посидим и поедим мороженого. Я с утра ничего, кроме святой воды, не принимала. И, вообще, в этом вояже я не успеваю есть. Летаю по городам и весям, как бесплотный ангел, которому не надо подкрепляться.
            На бесплотного ангела я явно не тяну, и мы обе смеёмся. Затем поднимаемся и ищем взглядом подходящее кафе для приятного времяпровождения. Кажется, есть такое! И совсем рядом с площадью…
            Да. Очень уютный зальчик и, притом пустой. Мы угнездиваемся за столик на двоих у окна и сваливаем на подоконник наши сумки. Вместе с презентом Арины: её пахнущей ещё типографской краской книгой и расписанной ею серебряной нитью по сини бутылкой. «Синева, твой любимый цвет» – прокомментировала она мне свой дар при вручении. Да! Мы уже знаем многие «пристрастия» друг друга, потому что знакомы два года и внимательно читаем наши творения. А в них, ой, как много может прочесть чуткое сердце!
            – Сиди, сегодня ты моя гостья. Я угощаю, – упреждает мои телодвижения Арина и направляется к бару…
            
            
            Мы сидим визави, пьём святую воду и беззвучно молимся Матроне – каждая о своём… Затем пригубливаем красное вино, заедаем пирожными, смакуем мороженое и чёрный кофе… И снова пьём вино… разговариваем «за жизнь». И о поэзии, и о любви… Мы сетуем на непонимание, трусость и безответственность мужчин, на нескладность взаимоотношений с ними и безысходность ситуаций. Мы понимаем друг друга с полуслова. И посмеиваемся над своей чувствительностью, доверчивостью и ранимостью… и клянёмся, что перестанем страдать и целиком уйдём в творчество…
            Мы утешаем себя иллюзиями и надеждами, греемся в тепле друг друга…
            Через три часа, взглянув в окно, мы дружно спохватываемся и идём на метро – не спеша, не прерывая важной для нас обеих беседы…
            В подземке неохотно расстаёмся, вкусив напоследок улыбку и тепло последнего объятия с подругой… и обоюдную грусть…
            Нам в разные стороны… мне далеко ехать: аж в Бибирево…
            
            
            БИБИРЕВО
            
            «Обреалив» виртуальные отношения с двумя друзьями, я спешу домой, а вернее, к  приютившему меня племяннику, не подозревая, что меня ждёт новое забавное приключение. Выйдя на своей станции метро Бибирево, я обмираю: и куда это я приехала? Это точно не та местность, откуда я начала сегодня день встреч! И что делать? Хватаюсь за сотовый, чтобы позвонить племяшу, – и вспоминаю, что его телефон у меня на украинской симке, а на этой, эмтээсовской, его нет!
            Оглядываюсь назад: метро моё, Бибирево… а места другие! В довершение ко всему я осознаю, что не знаю ни название улицы, ни номера дома. Да и номер квартиры тоже! Зрительно помню, как выглядит дом, четвёртый подъезд и «фейс» входной двери, от которой у меня с собой ключ. Ё! Догулялась, дообщалась!
            Включаю соображалку в режим «SOS» и звоню матери Николая в Ростовскую область, объясняю ситуацию… «Да я и сама не знаю ни название улицы, ни номер дома! Мы же на машине подъезжали… Щас позвоню Коле». И что? У Коли в мобильнике тоже нет моего этого телефона, а только украинский! Меня накрывает легкомысленный хохот: вот это да! Заблудиться в Москве? Такое со мной впервые в жизни!
            Одновременно со звонком от золовки, сообщившей адреса племянника, ко мне приходит простая догадка, что в метро Бибирево, наверное, два выхода, а значит… Топаю через площадь и автостоянку к другому выходу из метро и облегчённо вздыхаю: есть! Эти места мои глаза опознали…
            В общем, домой я попадаю в одиннадцатом часу вечера. А надо собрать вещи, потому что ещё в кафе я приняла твёрдое решение съездить в Тулу. Прямо, завтра. Я должна сдать Николаю свой багаж, чтобы он подвёз его к поезду, и вернуть ключи от квартиры…
            – Никаких сборов! – категорически возражает племяш. – На сегодня с меня хватит заморочек! Всё откладываем назавтра, я с утра задержусь и помогу тебе собраться… А может ты всё-таки не поедешь?
            – Нет, я всё уже решила! А я не привыкла отменять собственные решения! – твёрдо заявляю я.
            
            
            ДОЖДЬ В ДОРОГУ

            Курский вокзал. Сижу на парапете входной лестницы и пишу эти строки…
            Билет домой в кармане, а я еду незнамо куда и неведомо зачем.
            Плачет по мне московское небо, бьётся тугими струями об асфальт: толк-толк, бестолковая, бестолкова я…
            Мимо натужно плывут чемоданы на колёсиках и скачут по воздуху чьи-то сумки, запрягшие уставших пассажиров. Во мне нет усталости ни грамма – одна только решимость: мне нужно взглянуть в нутро айсберга, увидеть сквозь голубую вершину его дно и понять…
            Что понять? Я и так всё про него знаю. Просто хочу увериться, что он желает оттаять и стать тёплым течением, пожалеть и дать немного своего тепла.
            А может быть, мне необходимо уговорить себя отказаться от всего, перевернуть недописанные страницы жизни, чтобы никогда не возвращаться во времена недоумений, обманов и пустых надежд, с невыносимо редкими вкраплениями радости?
            Я прижимаю тонкий билетик на электричку к крохотной иконке Матроны Московской, заступнице женщин, и молю её помочь мне избавиться от наваждений и соблазнов, от иллюзий и излишней ранимости…
            Господи! Сколько народу! И все куда-то едут, и никому нет дела ни до меня, сидящей у входа в вокзал с блокнотиком на коленях, ни до моих забот и сомнений, ни до других, мне подобных, случайных попутчиков текущего дня…
            А дождь идёт и идёт, смывая следы всех и вся, и тонут, расходясь кругами, в лужах его тяжёлые слёзы и расплываются белые горошины на моём чёрном платье…
            Холодно…
            
            
            
            
            Начало: http://www.proza.ru/2011/07/15/203
            Продолжение http://www.proza.ru/2011/08/10/269
Иллюстрация: коллаж автора из фото в Интернет.