Перевод с исландского

 
(рассказ)
                Я получил блаженное наследство –
                Чужих певцов блуждающие сны;
                Своё родство и скучное соседство
                Мы презирать заведомо вольны.

                И не одно сокровище, быть может,
                Минуя внуков, к правнукам уйдёт,
                И снова скальд чужую песню сложит
                И как свою произнесет.
                О.Мандельштам


Одного человека звали Бьёрн. Он жил на хуторе Бьёрна у Орлиного фьорда неподалёку от Вороньей пустоши. Дом его стоял у горячего источника.

Бьёрн был поэт.

Большую часть времени Бьёрн проводил в одиночестве. Сын приезжал к нему из столицы два раза в месяц, по субботам, привозил деньги и продукты. Потом они рыбачили у Скалистого мыса или просто бродили по Песчаной косе. В воскресенье вечером сын уезжал. Он работал в банке, и дела у него шли хорошо.

У Бьёрна были друзья. Одного звали Марко. Высокий, темноволосый и темноглазый, очень привлекательный, Марко был родом из Италии. У себя на родине он занимался семиотикой, а здесь изучал исландский язык и подолгу жил у Бьёрна на хуторе. В то время, про которое здесь рассказывается, Марко в Исландии не было, поэтому мы о нём больше не упоминаем.

Другой друг Бьёрна, доктор, был большим жизнелюбом и весельчаком. Доктор всегда носил клетчатые фланелевые рубашки и вельветовые пиджаки бежевых тонов. Он утверждал, что мужчина в вельветовом пиджаке бежевых тонов производит впечатление доброго и домашнего. К нему хочется прикоснуться, почувствовать его тепло и запах. Это нравится пациентам, и они становятся более открытыми и доверчивыми.А пациентами его бывали и люди и животные и даже однажды доктору принесли коршуна. Коршуна подстрелил местный фермер, у которого тот воровал кур. А потом фермера восхитил яростный взгляд птицы, и он притащил своего недостреленного врага доктору на излечение. Доктор был настоящим колдуном. Он лечил всех. Коршун жил в его кабинете какое-то время, яростно тараща глаза на посетителей, и никого к себе не подпускал, кроме своего целителя. Потом, когда простреленное крыло окончательно зажило, его торжественно выпустили на волю недалеко от хутора Бьёрна. Коршун сначала побежал, хромая и подскакивая, а потом расправил крылья и улетел навсегда.

Доктор любил поэзию, поэтому хутор Бьёрна был для него вторым домом. Они дружили еще с университетских времен, и можно было сказать, что они уже стали родными. Доктор приходил  обычно пешком через всю каменистую пустошь. Сначала друзья купались в горячем источнике. Потом весь вечер пили кофе, читали стихи свои и чужие, и болтали обо всем. Было тепло и уютно, и душевный комфорт окутывал обоих.
 
                ***

Сегодня утром Бьёрн обнаружил, что у него кончается кофе, а вечером должен прийти доктор. Бьёрн не торопясь собирается и идет в ближайший город. Путь его лежит через каменистую пустошь. Путь его не близок, но Бьёрн любит так ходить в город, не торопясь, размышляя обо всём и рассуждая сам с собой. Можно сколько угодно жестикулировать и размахивать руками, изображая ветряную мельницу. Можно представлять себя этой мельницей и идти по каменистой пустоши тяжелым шагом и нелепой походкой каменного монстра с мощными ветряными лопастями. А можно представить себя молодым волком, бегущим за своей добычей легко и стремительно, не чувствуя своего тела и не подчиняясь закону всемирного тяготения.  К огорчению Бьёрна, в последнее время ему все реже и реже удается преобразиться в волка, а все чаще он чувствует себя тяжелой ветряной мельницей с растопыренными крыльями. Но зато можно громко читать стихи, петь песни и просто ликовать. Никто его не увидит и не услышит в этой пустынной местности.

И вот Бьёрн идет в город. На ногах его старые и поношенные башмаки. А вокруг цветет люпин, огромные поля люпина среди каменистой пустоши. Фиолетовое на черном и желтые пятна цветков тролля. И поднимается ветер.

Бьёрн начинает думать о сыне. Он вспоминает его совсем маленьким, когда ещё носил его на руках по этой каменистой пустоши, а малыш каким-то непонятным образом запоминал дорогу. И если в другой раз Бьёрн выбирал иной путь, малыш выкручивался из рук, показывал пальчиком на какие-то видимые только ему приметы, и вопил: «дудай топ-топ!», и отцу приходилось идти путем, выбранным сыном.
 
Бьёрну вспомнилось то время, когда коршун еще был пациентом доктора, а  сын, совсем ещё маленький, считал большой для себя победой пройти мимо разъяренной птицы. При этом малыш страшно боялся коршуна, но старался придать своему лицу такое же яростное выражение, а поступь его становилась тяжелой и устрашающей. Птица его ни разу не тронула, хотя и шипела как гадюка.

Сын рано потерял мать. Ауд ушла от них давно-давно, уже много лет назад и Бьёрн растил сына один. Они были большими друзьями, хоть и мало общего было между ними. Отец поэт и музыкант, а малыш с детства ненавидел стихи. Еще когда он не умел говорить, а отец читал ему что-нибудь из Старшей Эдды или из своего, сын просто засыпал. Потом, когда он уже обрел внятную речь, он вопил: «Папа, не пой!», и отец смолкал.

Бьёрн в юности был большим мятежником, он вечно против чего-нибудь протестовал и участвовал во всех студенческих манифестациях. И Ауд его была такой же. Они и встретились во время какой-то потасовки и вместе удирали от полиции. А сын их рос спокойным, покладистым мальчиком, с которым не было проблем ни в школе, ни в университете. Он не был тихим или забитым, он просто был другим. Он стал финансистом, работал управляющим крупного банка и его всерьез прочили в министры финансов в следующем правительстве. Бьёрн не понимал, что за радость считать чужие денежки и ломать голову над самим же выдуманными проблемами, но сын говорил, что это риск, азарт, как на бегах или в казино, сплошной адреналин. Впрочем, все это не мешало их близости, они очень любили друг друга. И сейчас Бьёрн улыбался, вспоминая сына. Совсем еще недавно его Гистли был похож на золотой бубенчик цветка тролля в зарослях люпина, и смех его звенел над всей каменистой пустошью и таял где-то далеко в таинственных лавовых полях.
(продолжение следует)