Байки с копа ч. 2

Осторожно! Вход воспрещен!

Все, наверное, помнят страшную жару лета 2010. Несмотря на все неудобства, копать не перестал, хотя время копа сместилось на утренние, вечерние и ночные часы. В один из выходных дней июля выбрались мы с приятелем покопать. В воздухе ощутимо пахло гарью от горящих по всему региону лесов, небо было затянуто дымкой, но это не мешало изнуряющей жаре изматывать организм. Очень хотелось искупаться, но речушки, встречающиеся по пути, почти пересохли и лезть в их мутные и, казалось, вязкие воды не было никакого желания. Пруды зеленые и вонючие внушали не меньшее отвращение. Единственное облегчение приносила вода из двух 10-литровых бутылей, которые мы с приятелем набрали в одной из деревень по дороге. К слову сказать, это была третья деревня, где мы набирали воду. Из первой нас местные просто-напросто прогнали, мотивируя тем, что воды в колонках им самим не хватает (а придет глобальная засуха они отстреливать путников начнут?), в следующей деревне колонки отвечали лишь глухими утробными звуками, не выдав ни капли воды. И только в третьем селении нам удалось не только набрать живительной влаги и смыть с себя пыль, осевшую за весь субботний день. На очереди лежало очередное урочище, надежды на которое мы особо не возлагали (уж больно близко оно было к трассе и отмечено практически на всех картах), но и пропустить мы его не хотели. Часов в восемь вечера Женек свернул с парящего от жары асфальта на проселок и машина, поднимая клубы пыли, вышла на финишную прямую. Первыми из-за холма показались покосившиеся купола церкви, ознаменовав тем самым факт нашего прибытия. Я в очередной раз пролистал страницы «походного журнала» и вновь пробежался по информации о данном селении. Писцовые книги, выдержки из документов 17-18 вв., распечатки карт, сделанные рукой выписки из других источников…

Собственно, ни деревня, ни церковь нас особенно не интересовали: с холма, на который мы к тому времени заехали, были отчетливо видны результаты деятельности предыдущих искателей приключений.  Я глазами пытался найти примерное местонахождение нашей цели. На другом, крутом берегу реки, на склоне холма, согласно нашим данным жил когда-то в самодельной пещере юродивый отшельник, к которому со временем стали ходить люди. Позже, после смерти отшельника из пещеры забил ключ, и рядом построили деревянную часовню. В середине 18 века женой местного помещика на нашем берегу реки была построена каменная церковь, рядом с которой был похоронен ее супруг, умерший от ран, полученных во время крымских походов Миниха. После этого ни слова о часовне, ни об отшельнике, ни о святом ключе не встречалось. Позже тут же, возле церкви, была погребена и его любящая супруга, затем гвардейский прапорщик (следующий владелец деревни) и множество других людей. Мы обогнули гораздо более позднее кладбище с покосившимся забором, который был когда-то выкрашен в зеленый цвет и встали у трех высоких тополей, которые обещали дать с утра хоть какую-то тень. Лезть через заросший ивняком овраг, на дне которого несла воду очередная речушка, сил совсем не осталось, поэтому решили поискать тут, среди ямок. Женек ушел в сторону деревни, я же направился к церкви, которая располагалась в паре километров от самой деревни (по состоянию на конец 18 века, конечно), мы же встали ровно посередине, где в советский период стояла деревянная начальная школа.

Солнце уже собиралось уйти на ночлег, и жара стала немного спадать. Пожухшая под ногами трава еле слышно хрустела и на том месте, где я наступал, оставались различимые следы, будто на свежевыпавшем снеге. К удивлению, между ямок стали выпрыгивать находки. Сначала копейка махровых 1960-х годов, потом деньга аннинская, копейка Николая 1… Незаметно для себя, то и дело, вгрызаясь в отвердевшую и иссохшую землю, я добрался до самой церкви. Оставив лопату и прибор, сделал несколько фото на фоне кровавого заката и вновь продолжил поиски. В церковь лезть не стал, не приветствую я этого, начал бродить вокруг. Находки, что говорится, «перли» для выбитого места. Павловская копейка, еще деньги, копейка Николая второго, обручалка медная, убитая в дым сибирка… Вынув из комка затвердевшей земли очередную находку – пять копеек ранних советов – я поймал себя на том, что стою как раз на том месте, где когда-то была ограда кладбища. Обругал себя за невнимательность, развернулся и пошел в другую сторону, но через какое-то время вновь стоял у кладбища, и снова вынув из земли очередную находку – красивую конину. Где-то внутри зашевелился червяк азарта, подначивая меня ступить на запретную для честного копаря территорию. Что уж греха таить, я сделал этот шаг. И тут прибор замолчал. Вообще. Если до этого находки были среди кусков кровельного железа, ненавистной проволоки, то тут прибор не издавал ни звука. Ради эксперимента поднес катушку к лопате: сигнал есть. Сделал еще пару шагов и тут меня будто пеленой накрыло. Вам знакомо такое чувство, когда не курил очень долго, и после этого затянулся крепким табаком? В глазах потемнело, прошиб холодный пот, ноги ослабели, и все тело начал бить озноб. Тяжело дыша, я опустился на колени и окончательно потерял ощущение реальности. Хотелось просто лечь на землю и поспать, чтобы все это прошло. В непонятной ярости я отбросил от себя лопату и прибор и машинально потянулся к пластиковой фляжке на поясе. Сделал глоток, полил себе прямо на кепку. Ощущения были странные. Я чувствовал, что вода освежила голову, но какая-то чуждость ощущений, как будто, голова не моя, не оставляла. Сразу после очередного глотка меня начало мутить, я лег на живот и положил голову на согнутые в локтях руки. «Поспать немного и все пройдет!» - как молоток мысль эта нещадно била в висках, стало очень холодно, все тело била сильная дрожь и где-то там сквозь пелену манила теплота глубокого сна. И только я готов был расслабиться, как зазвонил телефон. Сквозь пелену я увидел на экране мобильника ухмыляющуюся морду Женька. «Помоги, я…» - выдавил я из себя и руки окончательно перестали меня слушаться и безвольно упали на сухую траву.

Женек прибежал очень быстро. Я смутно помню, как он вытащил меня к машине, обливал водой, вливал какое-то вонючее лекарство в рот, пытался меня увезти в больничку, но я отбрыкивался всеми силами. Затем я уснул. Проснулся посреди ночи, чувствуя себя при этом просто замечательно. Женек посапывал на другой стороне затухающего костра. Я сел, пытаясь понять, что же случилось. Посмотрел в сторону церкви, и на миг мне показалось, что на кладбище стоят какие-то белесые тени и смотрят на меня. Именно смотрят, такое было ощущение. Я отвернулся, чтобы найти глазами чехол с фотоаппаратом. Когда же встал, с готовым фотиком, то все куда-то пропало. Я еще долго вглядывался в темноту, подсвеченную стареющим месяцем, но ничего так и не увидел и не услышал. Еще затемно у Женька сработал будильник, и всю дорогу на другой берег оврага он мне советовал проверить сердце, рассказывал про своего дядьку, умершего от приступа и предлагал вернуться к машине и поехать домой. Уж на что-что, а вот на сердце и сосуды я никогда не жаловался, да и с нашими регулярными медосмотрами на работе меня бы просто не допустили к исполнению обязанностей. Усталость от жары? Или сама жара и духота? Не знаю…
;

Про бабушку

Очередные выходные и снова в поля! Подальше от городской суеты. Так уж получилось, что пришлось мне отправиться на этот раз одному. Машина уже который день стояла на штрафстоянке, у напарников дела семейные и служебные, но когда эти препятствия останавливали нашего брата. В четвертом часу утра, позевывая, я стоял на вокзале, нагруженный рюкзаком и огромным запасом оптимизма. Электричка, как и ожидалось, была практически пустой, несмотря на сентябрь: студенты и прочий люд подтянется только к восьмичасовому «электрону». В вагоне нас было трое: грузная тетушка с клетчатой китайской сумкой-челночницей и пожилая пара с лукошками и одетые по-походному, грибники, одним словом. Уже на подъезде к нужной станции меня, стоящего во всеоружии в тамбуре, настигли контролеры, пробили дырку в билете и попросили не курить и не плеваться (чем я ну никак не собирался заниматься).

Электричка остановилась в точно указанное на билете время, правда ничего напоминающего станцию или что подобное не было. Такие же столбы, рельсы, шпалы и щебенка, что и за 10 километров до этого места. Я спрыгнул с подножки и посмотрел по сторонам. Со мной из других вагонов вышли еще три-четыре человека: грибники и местные жители. Сзади с шипением закрылись двери и состав, грохоча и скрипя, уехал дальше, оставив меня наедине с моей дорогой. Оглядевшись, я, наконец, увидел деревню на другой стороне путей, которая встречала меня потемневшими коньками крыш, прячущимися за яблонями и вишневыми зарослями. Но мне в другую сторону. Затоптав окурок, я бодро двинулся в сторону смешанного леса в паре сотен метров от путей. У самой кромки леса стояло несколько стожков позднего сена. И то хорошо, а то в это кошмарное лето бедняги сельские труженики ничего не собрали. Узкая тропинка обогнула огромный ствол поваленной березы с обрубленными ветками и скрылась под сенью желтеющих листьев орешника. Лес окутал меня пьянящим ароматом осени. После угарного воздуха города и пропитанного креозотом и мазутом воздуха у железной дороги ароматы сентябрьского леса стали просто бальзамом на душу. Судя навигатору идти еще порядка десяти километров, поэтому, подбросив рюкзак на плечах, я бодро зашагал по лесу. Из-под опадающей листвы выглядывали шляпки грибов: в основном, это были бычки и воронки, но на глаза попалась пара белых и подберезовиков. Борясь с желанием начать собирать лесные дары я шел по лесу и только гудок тепловоза за спиной и стук колес окончательно избавили меня от искушения вынуть нож и пуститься на охоту за «четвертым мясом» (после собственно мяса, птицы и рыбы).
 
Через полчаса лес кончился и дальше мой путь пролегал через убранное ржаное поле. Почва под ногами была плотной, еще не перепаханной после уборки, поэтому я легко прошел по нему, не сбивая особо носки своих ботинок о неровности. Солнце то и дело выглядывало из-за громад кучевых облаков, освещая сказочным цветом деревья в осенних желто-красных нарядах. Настроение было просто на высоте. Наконец и поле закончилось и дальше мой путь пролегал по едва заметной дороге, петляющей по лугу, на котором то тут, то там виднелись проплешины скошенной травы. Дорога то ныряла в ложбины, то поднималась на вершины холмов, где лицо начинал обдувать свежий ветерок. Несмотря на вес рюкзака, он почти не чувствовался, видимо, эйфория делала свое дело и ощутимо уменьшала вес. Поднявшись на очередной холм, я увидел на гребне следующего пригорка фигуру, которая шла будто прямо на солнце. Помните картину из «Неуловимых», когда герои с песней уходили в закатное солнце? Вот примерно так же было и тут, только фигура шла на утреннее светило. По крайней мере, мне так казалось со стороны подножия холма, куда я уже успел спуститься. С местными я никогда не брезговал общаться, поэтому ускорил шаг, чтобы догнать одинокого путника.

Особого труда это не составило, уже через десяток минут я нагнал одинокую бабулю, которая, несмотря на согнутую под тяжестью лет спину, довольно резво шагала, помогая себе самодельным посохом из ветки дерева, очищенной от коры. Стараясь не напугать пожилого человека, я обогнул бабулю дугой и зашел чуть вперед, чтобы она меня сначала заметила и только тут поздоровался:

- Доброго Вам утра, бабушка!

Так получилось, что солнце было у меня за спиной, поэтому бабуля, остановившись, сложила ладонь козырьком и внимательно посмотрела на меня.

- И тебе доброе утро. Ты не здешний ведь? – сказала она, щурясь в мою сторону.

- Нет бабуль, турист я. Ищу, вот Полькино. Деревня такая была.

- Так я и иду туда. – перебила меня бабуля. Продолжили мы уже путь вдвоем. Оказалось, что она сама родом из этой деревни. Большинство жителей носили созвучное с названием деревни фамилии – Полькины. А пошло название деревни, якобы, от какой-то польской панночки, которая сюда за женихом приехала, которого, в свою очередь во время какого-то из польских восстаний сослали сюда. Я внимательно слушал ее рассказ, прерываемый мной лишь некоторыми уточняющими вопросами. С ее слов деревня была огромная «больше трехсот дворов при царе было» (тут я, конечно, усомнился, припоминая цифры из Списка населенных мест, но оставил это на счет патриотизма старушки). Предки старушки, которая представилась Анной Герасимовной Полькиной, держали каменный магазин, который сломали вскоре после Великой Отечественной. Сами мы в это время поднялись на самый большой холм, откуда раскинулся вид на умершую деревню. Анна Герасимовна рукой прочертила воображаемую линию, где проходила главная улица, которая уходила за реку через давно исчезнувший мост к волостному центру. Дом, где жили когда-то ее предки, стоял на противоположном холме, а на склонах, с ее слов, стояли ульи. Показала она и примерные местонахождения домов местного лавочника, который торговал скобяными изделиями, дом отставного царского военного, в честь которого даже переулок, где стоял его дом, назвали «Генеральским», хотя никаким генералом отставной и не был. Показала она место, где сначала чехи во время гражданской расстреляли местного активиста-большевика, а потом уже красные повесили на суку брата Анны Герасимовны и еще троих местных. Показала место, где жили ее раскулаченные земляки, которые, как и предполагалось, и кулаками-то не были, а работали много и других на помощь нанимали.  И еще много она рассказала, пока мы спускались к деревне. Затем она свернула в сторону кладбища, где с ее слов были похоронены все ее предки, и нужно было могилки подправить и почистить. На том и распрощались, пожелав друг другу здоровья.

Осенний день прошел почти незаметно. Увлеченный азартом поиска я все же несколько раз пытался увидеть глазами согнутую фигуру моей попутчицы, но так больше ее и не увидел. А так хотелось с ней еще побеседовать. Несмотря на простоту и, казалось, стандартность ее истории что-то заставляло вслушиваться в ее слова и сопереживать жителям когда-то жилой деревни. К вечеру карманы заметно отяжелели от находок, что, несомненно, радовало. Уже в темноте при свете костра и налобного фонаря я перебирал в руках заветные трофеи. В моих руках мелькала вся история страны, заключенная в этой деревне. Тут было все от татарских украшений начала семнадцатого века до штамповок советского периода. От чешуи Алексея Тишайшего до трешек всесильного Сталина. От мушкетных пуль до гильз «Ремингтон».
Утро меня встретило осенним холодом. Стуча зубами, я в предрассветной мгле, ежась от ледяной росы, раздул костер и поставил котелок с остатками чая на начавшие разогреваться кирпичи. Сигарета предательски плясала на губах, поэтому я вскочил и сделал несколько резких взмахов руками и попрыгал, стараясь разогреть окоченевшее за ночь тело. Дрожь в теле умерилась, а пара глотков горячего чая избавили от неприятных ощущений и вовсе. На поиски оставалось время до полудня, после чего нужно было поторапливаться на станцию, чтобы вернуться в город и успеть на празднование присвоения очередного звания старого приятеля.

Я быстро уложил в рюкзак все вещи, разложил палатку, чтобы просохла и двинул на поиски. Роса ручейками стекала с берц и катушки. Прибор, будто еще не проснувшись, лениво пищал на железо, изредка подавая стоящий сигнал, который оказывался откровенным шмурдяком. Через полтора часа пустых хождений я остановился, чтобы перекурить и определиться с дальнейшим направлением движения. Уж очень мне не хотелась ломать такое хорошее вчерашнее начало сегодняшней пустотой. Для себя я отметил, что стою как раз на том месте, где был дом предков моей давешней попутчицы, а дальше, ближе к реке было кладбище. Я оставил прибор с лопатой и просто ради интереса пошел к ограде кладбища. Иногда я захожу на подобные места, чтобы посмотреть на могилы, ведь устраивают же экскурсии по кладбищам Москвы и Питера, так чего такого в посещении деревенских кладбищ? Правда, состояние конкретно этого, мягко говоря, удручало. Деревянные решетчатые ворота лежали на земле и почти скрылись под опавшими листьями и травой. Я медленно прошел за ограду. На кладбищах никогда не покидает чувство тишины. Не тишина, а именно чувство тишины, когда любой звук кажется лишним, вносит дисгармонию в сакральность этого места. Стараясь ступать как можно мягче, я шел мимо полусгнивших деревянных крестов давно безымянных могил, мимо пирамидок из арматуры со звездой на вершине, мимо каменных плит с едва различимыми лицами на фотографиях. У одной из могил мое внимание задержалось. С хорошо сохранившегося изображения из-за зарослей высокой травы и репейника на меня смотрел молодцеватый человек с загнутыми усами и фуражке, как у военных начала 20 столетия. Фамилия Полькин меня нисколько не удивила, не раз уже встречал я за последние минуты эту фамилию. Полькин Сергей Герасимович, год смерти был  обозначен как 1918. Рядом еще несколько могил с такими же фамилиями и, наконец, крайняя справа могила заставила меня просто обомлеть. Полькина Анна Герасимовна 1906-1969. Я стоял раз за разом перечитывая надпись на могильной плите. Решение созрело само собой. В течении следующих полутора часов я вырубал репейник вокруг этих семейных могил, поправлял покосившиеся памятники и равнял оградки, оставил на с трудом стоявшем столике часть продуктов и початую бутылку водки, которую я так и не осилил ночью... Вышел я с кладбища… Трудно объяснить это чувство… Как будто все сделал правильно что ли? Не самодовольство, не удовлетворение своим поступком, а, будто, какое-то очищение души. В общем, мне трудно объяснить это чувство.

Когда я нашел прибор и лопату, то времени на поиски оставалось в обрез. Пройдя в темпе несколько метров, прибор поймал устойчивый сигнал. Под катушкой оказался мой первый и единственный в сезоне 2010 года клад. Серебряная посуда: вилки, ложки, блюдо и ситечко, около сотни серебряных монет Николая 2 и три золотых червонца. Все было заботливо упаковано в успевшую истлеть материю и газету. На одной из ложек было выгравировано: «Полькин». На электричку в тот день я не успел, пришлось нанимать в деревне машину и доехать до ближайшей крупной станции, откуда на проходящем поезде я уже далеко затемно приехал в город.
***
Ездил я на это место еще не раз. Но самое интересное, что если я приезжаю не один, то находок практически нет, а вот, если я там хожу в одиночестве, то находок в разы больше, правда, кладов больше не было. Весной хочу поехать туда, покрасить оградку и вновь убраться на могилах чужих, по сути, мне людей, но ставших будто родными. Ведь не последнее место в человеке занимает память о своих предках, о своем прошлом. Или я ошибаюсь?
;




Что-то опять у меня нога разболелась. Видимо, к смене погоды. Этот шрам на ноге напомнил мне один случай весной прошлого года.
Было это в начале 20-х чисел мая. Я и Женек, с которым мы в последний год часто ездили вместе, выехали на одно урочище. Не сказать, что уж очень хабарное и непосещаемое, но без находок мы там не оставались, ни разу. В ту субботу я должен был быть на работе до обеда, поэтому выехали только часа в три. Но что такое три часа в июне? Еще куча светлого времени впереди, да и домашние заботы в воскресение не намечались. Доехали без каких-либо приключений, гаишники не зверствовали, дорога на удивление свободная оказалась. Ближе к пяти были уже на месте. Немного о месте, куда приехали. Деревня довольно старая, известна была еще со времен Казанского ханства, затем к середине 17 века татары, за исключением небольшой группы крещеных служилых татар, были вытеснены русскими переселенцами из-под Твери. Деревня благополучно просуществовала до 1918 года, когда была сожжена пламенем Гражданской войны, большая часть населения покинула ее, оставшихся жителей сильно покосили голодные годы начала 20-х и 30-х годов, а также эпидемии тифа. После Великой Отечественной войны деревня и вовсе перестала существовать на картах и в документах. Сама она располагалась на стыке двух оврагов, на дне одного из них бил родник, который со временем абсолютно пересох. Кроме того, часть деревни, судя по находкам была и на другом берегу оврага, но недолго (монеты там попадались от Павла до Александра 3).

Как приехали, сразу за приборы и на поиски. Мой курс лежал прямо на одинокую яблоню – единственное свидетельство сада, который когда-то принадлежал последним жителям деревни. Что мне всегда нравилось на этом месте – было очень мало пробок, а уж тем более проволоки. Помахивая прибором, и разглядывая окружающие пейзажи, я прошел не более десятка метров. Есть первый сигнал. Крестик. Что ж, начало положено, можно идти дальше. Потом пошел стандартный набор: Николай 2, советы 30-х, полушки и деньги аннинские, выскочили 5 копеек серебром, еще пара крестиков. Так неспешно, двигаясь от  ориентира к ориентиру, я вновь дошел до той самой яблони, сделав внушительный квадрат, как вдруг зазвонил телефон. Звонящим оказался мой напарник, который какое-то время шел параллельно со мной, но потом свернул за ряд старых тополей и по пологому склону спустился к бывшему роднику, видимо, направляясь на другую сторону.

- Слушай, что там с машиной? – услышал я голос Женька в трубке. – У меня брелок с ума сходит.

- Да нормально вроде все. – я просто пожал плечами, разглядывая машину, которая стояла под раскидистыми ветвями одинокой сосны, которая росла тут, видимо, с незапамятных времен. – Только это, Жень. Может нам стоит сейчас разложиться сразу. Меня тучи те напрягают.

С востока действительно надвигались темные грозовые тучи, и в воздухе уже ощутимо пахло грозой. Ветер усилился, и его порывы гоняли над землей пыль с полей вперемешку с сухими прошлогодними листьями. Женек согласился со мной, и я зашагал в сторону машины, не забывая при этом продолжать поиски, правда, в более быстром темпе.

В отличии от некоторых моих знакомых, я совершенно не могу спать в машине, предпочитая в крайнем случае расположиться на расстеленной пенке под открытым небом (что было очень удобно в жаркие ночи июля-августа, когда даже комары все высохли). Я уже разложил палатку, когда подошел Женек, который помог мне ее установить в два счета. Тут же решили перекусить, я вспомнил, что я еще не обедал, а Женек так и вообще еще не завтракал, весь день сбивая аппетит ирисками и сигаретами, хотя подошло уже время ужина. Огонь быстро разгорелся в «дакотской печке», на которую был водружен черный от копоти многочисленных выездов котелок. К слову, так называемый «дакотский очаг», показанный мне весной одним бывалым туристом, мне уж больно понравился. Особенно он хорош в ветреную и сырую погоду, да и не дает столько света, как обычный костер (что бывает полезно, когда не хочется привлекать много внимания).

Пока закипала вода, Женек хвастал своими находками. За эти три с чем-то часа, пока я двигался по своему квадрату, он уже умудрился накопать кучу всяких интереностей. Оценив сохран петровских медяков и 15 копеек Александра 2, я продолжил кашеварить, Женек же тем временем решил заготовить еще дров, чтобы ночью не бегать за топливом. Как только он вернулся с очередной сухой веткой, пошел ливень, который мигом скрыл от нас все пространство урочища. Дождь шел с такой силой, что за стеной воды были еле различимы силуэты тополей, хотя до них было не больше двухсот метров. Тент нас защищал от буйства стихии, но порывы ветра, то и дело бросали в нас капли воды, что, конечно, абсолютно не портило нам настроение. «Печка» исправно работала, и запах гречневой каши с тушенкой из котелка заставлял желудки ругаться от нетерпения. Правда немного напрягала сумеречная темнота от нависших туч и постоянные вспышки молнии с раскатами грома, но погода есть погода, чего на нее сетовать?

Бывают же такие дни, когда все идет как по часам и все удачно совпадает. Мы только успели опорожнить тарелки и опрокинуть по третьей стопке «этого дела», как буря прекратилась, сменившись мелким моросящим дождем. Не откладывая цель нашего приезда надолго, мы решили вновь разбрестись по полю. Я натянул на голову капюшон штормовки и пошел по вновь выбранному маршруту: сначала к тополям, затем снова к яблоне, а там как придется. Под ногами ощутимо хлюпало после сильнейшего ливня (по-моему, это был последний дождь перед тем, как установилась жара), но разве это помеха? Правда, пришлось выкрутить звук на полную, потому что барабанящий по материалу штормовки дождь и постоянное «шоркание» материала глушили звуки, да и гром еще громыхал то и дело над головой.

Прошло еще какое-то время (на часы не смотрел, так как неохота было распахивать одежду и лезть во внутренний карман, куда я убрал часы, чтобы они не мешали лишними сигналами при поиске в выкопанном комке земли), как я услышал вой сигнализации машины. Звук был слабый, поэтому я смахнул капюшон и вслушался в звуки. За это время уже сильно стемнело, и я уже минут 15 как шел с включенным налобником. Звук прекратился. «Наверное, Женек отключил» - подумал я и пошел дальше, тем не менее, оглядываясь, и пытаясь разыскать глазами напарника. В один из таких поворотов головы я потерял ощущение земли под ногами. Внутри все сжалось от чувства падения, в тот же момент я просто завопил от адской боли в голени и на какое-то время выключился.

Когда пришел в себя, то ощутил ломоту во всем теле, налобник разбился, и я лежал в  непонятной позе в какой-то яме. Лежал я на животе, голова была поднята, мое лицо упиралось в стену и ужасно болело, но нога болела еще сильнее. Я попробовал встать, но резкая боль в правой ноге заставила вскрикнуть от невыносимой боли, в глазах вспыхнули огоньки и я снова чуть не отключился. Я стал судорожно шарить вокруг себя руками, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь упор, потому что подо мной была лишь вязкая жижа грязи, и вообще я чувствовал, что уже весь насквозь промок, но любое мало-мальски движение ногой тут же отдавалась нестерпимой болью. Сверху по стене стекала грязная жижа, лезла в нос и рот, мешая нормально дышать, поэтому я повернул голову и прижался к стене щекой, пытаясь разглядеть в кромешной темноте свою ногу. Первым делом я подумал, что свалился в овраг, но ведь я шел от одного из них, а до второго было еще далеко. Никаких ям вокруг в предыдущие выезды я не замечал, поэтому я никак не мог понять, куда я все-таки попал. Чтобы хоть как-то определиться, мне нужно было перевернуться и сесть, чтобы достать из нагрудного кармана зажигалку, но все движения телом тут же отдавались болью в ноге. Я начал кричать, рассчитывая, что Женек услышит, но через какое-то время голос мой окончательно охрип. Во рту ужасно пересохло, и я пытался языком поймать капли все еще не прекратившегося дождя. Облегчения это не принесло. Я в очередной раз попытался перевернуться, и в очередной раз боль не дала мне это сделать. Тут произошло нечто, что заставило вздрогнуть меня всем телом. Прямо над собой я услышал смешок. Именно смешок. Какой-то женский, или даже женский голос над моей головой хихикнул. «Хи-хи» - и все. Меня охватила жуткая паника, я стиснул зубы и дернулся всем телом. Сзади что-то хрустнуло, перед глазами снова поплыли светлые пятна, но я почувствовал, что теперь лежал на спине. Именно в этот момент я подумал об открытом переломе, потому что по ноге резко потекла теплая жидкость, что никак не могло быть дождевой водой. Воздух с хрипом вырывался из моих легких, меня мутило от боли, но, по крайней мере, я сейчас лежал на спине.

Я скинул перчатки и нащупал молнию нагрудного кармана. Грязными и мокрыми руками я достал зажигалку и сигареты. Поблагодарив непонятно кого за то, что на этот раз в кармане лежала «автогенка», а не привычный «крикет» я судорожно прикурил сигарету и в тусклом свете попытался разглядеть свою ногу. И тут сверху снова раздался смешок. «Что за…» - мелькнуло в голове, и холодный ужас пробежал по телу. Откуда тут дети? Ведь ближайшая деревня за лесом в 14 километрах от этого места. И тут же, как можно громче, выдал тираду матерных слов, после чего заметно полегчало. Я приподнялся на локте и протянул к ноге руку с зажигалкой. Увиденное на меня произвело двоякое впечатление. С одной стороны, я увидел, что открытого перелома нет, но кусок какой-то доски, торчащий из ноги, радости мне не прибавил. К этому моменту дождь прекратился и я услышал, что Женек вовсю свистит и сигналит мне (а кому же еще?). Я несколько раз попытался крикнуть ему, но безуспешно. Еще посветив вокруг, я увидел, то лежу в яме, похожей не то на погреб, не то на колодец. Стены были выложены белым камнем, который почти везде обвалился и кучками лежал на дне. До поверхности было метра два, не больше. Дрожащими руками я стащил со лба бесполезный фонарик и, оторвал его от лямок, которым перетянул ногу чуть выше колена и рванул кусок дерева, торчащий из ноги, после чего вновь потерял сознание. Когда теряешь сознание всегда приходишь в себя, не осознавая, где ты и что с тобой. На этот раз меня в чувство привела пощечина, резкая и хлесткая. Когда я открыл глаза, то понял, что не знаю, кто или что мне отвесило этот удар, и меня охватила просто паника. Было так страшно, что я даже подвывал от страха. Когда я снова зажег зажигалку, я боялся посмотреть куда-либо, кроме как перед собой, мне чудилось, что что-то стоит над ямой и пристально смотрит на меня, я земля вокруг шевелится и вот-вот оттуда на меня что-то выползет. Я расстегнул штормовку и с помощью зубов порвал на себе футболку, которой замотал ногу прямо поверх штанины. Я не знал, продолжается ли кровотечение, ведь вся нога, да сам я весь, был густо измазана смесью грязи и крови.

Слева от себя я увидел оранжевую ручку фискаря, который резко контрастировал на фоне грязи. Надо было выбираться из этой ямы. Стиснув зубы, я уперся на лопату и попытался встать. Удалось мне это лишь с третьего раза, два раза я падал на пятую точку. Боль притупилась, и я, держа раненую ногу на весу и опираясь левой рукой на лопату, стал шарить по кромке ямы, пытаясь найти, за что можно ухватиться. Наконец, я ухватился за торчащий из-под земли корень какого-то куста и только я уперся ногой в лопату, чтобы подпрыгнуть, как меня сильно ударили по руке, которой я держал корень. От неожиданности я отпрянул назад, и в этот момент что-то тяжелое навалилось на меня сверху, отчего я упал и сильно ударился затылком о камни. Это что-то было неосязаемым и в то же время реальным. Я видел, как из-за разошедшихся облаков появились звезды, я махал руками, пытаясь стряхнуть с себя это нечто, но мои руки лишь разрезали пустоту, между тем, я чувствовал, что не могу вздохнуть, будто на грудь и лицо положили огромную подушку и навалились сверху. Я что-то орал, матерился, но слышал свой голос, будто откуда-то из-под земли. Мне уже не хватало воздуха, как все внезапно прекратилось. Буквально в паре метров от ямы я услышал Женькин голос, зовущий меня, и увидел бегающий луч фонаря. Из последних сил я громко закричал и тут же мне в глаза ударил луч света.
- Фу ты мать твою. Ты что там делаешь? – услышал я дрожащий голос напарника.
- Я упал. – простонал я. – Вытаскивай меня, только не уходи, сейчас попробую встать…

***
Напарнику я ничего не рассказал о смешках и прочем, посчитав это бессмысленным. Оказалось, что нашел он меня по свечению дисплея детектора, который при падении остался наверху. О продолжении поисков, понятно, можно было забыть. Друг разрезал мне штанину, перевязал рану и увез в больницу. Зажигалка и налобник так и остались лежать на дне той ямы, хотя я был после того на том месте еще три раза и ни разу этой ямы так и не нашел, хотя и искал часами.
Рана быстро зажила и уже в начале июля я снова стал выезжать на коп, благо больничный мне выписали с лихвой.

;

Аэроплан.

В июле из-за проблем на работе выезжать на коп удавалось крайне редко, да и то на несколько часов. Наш отдел вкалывал без выходных в невыносимых условиях: кондиционер накрылся, а три вентилятора никак не могли исправить ситуацию. Да ив полях было не ахти. В таких условиях ночной коп стал, пожалуй, единственно верным решением, ведь даже при редких дневных выездах где-то после полудня приходилось прерываться на «сиесту», забираться в тень или под кондиционированный воздух салона машины.
Тот вечер с субботы на воскресение выдался на удивление свежим, набившая оскомину духота немного ослабла, поднялся небольшой ветерок. Мы с приятелем по очереди стояли под перевернутой 5-литровой бутылью с теплой водой, чтобы хоть как-то освободиться от ощущения, что твое тело запеклось на солнце. Стояли мы на небольшом урочище в километрах 10 от Камы. Раньше на этом месте был небольшая деревушка, которую еще в давние времена основали старообрядцы, но к концу 19 века их постепенно выжили оттуда. Большая часть старообрядцев уехала в неизвестном направлении, но пара семей основала небольшой хуторок в паре километров от их предыдущего места жительства за оврагом и небольшим смешанным леском. За предыдущие несколько часов поиска результаты хоть и были, но не впечатляющие: чешуйка Грозного, с пяток медяков поздней Империи, пара крестиков и штук семь советов. На двоих. Но уезжать почему-то совсем не хотелось, тем более все ближайшие урочища были просто-напросто перепаханы коллегами, и искать там что-то было еще более бессмысленно.
Чтобы не бегать к машине, я бросил в небольшой рюкзачок, который, правда, редко беру с собой, ручной и налобный фонарики, комплект запасных аккумуляторов, фляжку с водой и бутылку минералки. Подумав, положил туда же топорик и, помахав напарнику рукой, пошел с включенным прибором по полю. Довольно быстро стемнело, а находками я так и не мог похвастать. Так, пара полуубитых монет и все. Уже почти в темноте, мы встретились с напарником, и было принято решение двинуть на поселение старообрядцев. Местные нам в один голос твердили о горшке с золотом, который, якобы, хозяева закопали перед раскулачиванием. Отнеслись мы к этим байкам, понятно, с большой скепсиса, но раз здесь не «клевало», то почему бы не пройтись и по выселку? Ехать на машине особого смысла не было: переезд на другой берег оврага был только в километрах семи, так что мы приняли решение просто пройти напрямик через овраг. Без особого труда мы преодолели крутой спуск, подсвечивая под ноги фонарями, поднялись так же легко: противоположный склон оврага был более пологим, да и деревья, за которые можно было ухватиться, помогали преодолеть подъем. Сразу за оврагом начинался небольшой лесок, который мы решили обогнуть по полю, крюк получался небольшой, а по полю ночью идти, сами понимаете, гораздо проще, нежели по лесу.

Выйдя на опушку, мы выключили фонари: все вокруг освещала огромная полная луна. Свет был такой, что без особых усилий были различимы мелкие буквы на пачке сигарет. Так, пуская облачка табачного дыма, мы бодрым шагом направились к нашей цели. Напарник иногда сверялся с навигатором и тихим голосом сообщал оставшееся расстояние до цели. Почему тихим? Да просто не хотелось шуметь. Вокруг стояла такая звенящая тишина, что нарушали ее только наши шаги и редкие вскрики птиц в лесу справа от нас. До хутора оставалось совсем немного: лес сворачивал вправо, и сразу за поворотом и был объект нашего перехода. На поле еще недавно росла кукуруза, но она была уже убрана, но ноги все равно иногда спотыкались о торчащие «пеньки» или как еще назвать остатки кукурузы? В нагрудном кармане завибрировал мобильник, я отвлекся, чтобы расстегнуть клапан, как напарник обхватил мою шею и резко потащил в сторону опушки. Ничего не понимая, я послушно последовал за ним. Тяжело дыша, мы присели в зарослях молодой осины, которая заполонила все пространство от леса до поля.

- Ты чего? – недоуменно спросил я напарника. Мобильник перестал жужжать и я не стал его доставать.

- Да, агроном тот по ходу у самолета. – прошептал он. Говоря по правде, еще весной у напарника приключился конфликт с местными жителями, а конкретно с представителями местного хозяйства. Здешний агроном сам был не прочь покопать монетки и имел для этого какого-то плюшевого не то китайца, не то еще что, и активно гонял приезжающих копарей. Вот с напарником у них дошло чуть ли не до драки и только под угрозой быть растоптанным группой местных механизаторов, ему пришлось ретироваться ни с чем. Ладно, хоть колеса не спустили, а то, говорили, были прецеденты.

- Какой, нафиг, самолет? – недоуменно спросил я, на что напарник лишь указал рукой. Я встал, будучи полностью уверенным в том, что меня не видно и посмотрел в сторону, куда указывал напарник. Там, посреди поля, росло одинокое дерево, под которым действительно стоял… Нет, самолетом эту конструкцию было сложно назвать, но это был действительно он. Мало того, что авиацию местные сельхозпроизводители в последний раз, наверное, применяли во времена Брежнева, так и сам летательный аппарат значительно отличался от привычного «кукрузника». Вот представьте себе что-то вроде большого корыта. Представили? Вот за этим корытом был мотор с винтом, крылья (аппарат был бипланом) также располагались чуть сзади, от крыльев шли две «рамы», которые сходились как бы клином и заканчивались хвостовым оперением. Несколько смешно выглядели колеса. Они были непривычно большими и крепились какими-то трубками ко дну «корыта». Из недр двигателя торчала нижняя половина человека, который активно копался в начинке.

- И где ты тут агронома увидел, придурок? – усмехнулся я, глядя на напарника. – Это, камрад, называется мания. Это ж дельтоплан или еще какая фигня.

Напарник смущенно поднялся и встал рядом со мной. Как только я сделал шаг, как раздалось два выстрела, от неожиданности мы разом присели. Выстрелы были как будто со стороны хутора, за поворотом леса.

- Это еще что за херня??? – испуганно зашипел напарник. Я, вжимаясь в землю, подполз к самому краю зарослей и осторожно раздвинул стебли репейника. С той стороны, откуда послышались выстрелы, выбежал человек, вид которого, мягко говоря, был странным. Он был одет в черную кожаную куртку (в такую-то жару!), перехваченную ремнем и портупеей, галифе и черные высокие сапоги, на руках у нег были такие же длинные черные перчатки с широким раструбом (краги что ли?). В одной руке он сжимал револьвер, а другой прижимал к груди какой-то портфель. Повторю, луна светила очень ясно, поэтому все было отчетливо видно. Даже лицо этого человека: узкое, с тонкими усиками, на голове у него был шлем, на котором красовались очки. Неизвестный пробежал несколько шагов, споткнулся и упал, портфель вылетел из его рук и упал в паре метров перед ним. В это время я бросил взгляд в сторону летательного аппарата. Второй, что копался в моторе, лихорадочно снимал пулемет!!! Сначала я на него и не обратил внимания, на самом носу «корыта» на стойке был именно пулемет. Примерно такой же был в известном фильме «Белое солнце пустыни».  Как только он спрыгнул на землю, из-за леса, откуда буквально только что выбежал упавший (к тому времени он уже поднялся, схватил портфель и огромными прыжками несся к самолету), показались еще леди, на конях. Они не стреляли, в руках блестели шашки (уж шашку от сабель я отличу) и со свистом и криками неслись, догоняя беглеца. Тот на ходу, не оборачиваясь, сделал еще два выстрела и один из преследователей, взмахнув руками, свалился с лошади, прямо под копыта своих же. Беглец снова упал и в этот момент раздались очереди из пулемета. Тот, что был у самолета залег под крылом и стрелял в преследователей. Две или три лошади упали, также очередью срезало несколько всадников. Оставшиеся развернули коней и поспешили скрыться, несмотря на крики невысокого всадника, размахивающего маузером.

К этому моменту я уже начал догадываться, что двое из самолета – это белые. Тем более, что на хвосте самолета был нарисован трехцветный круг. Преследователи же были по большей части одеты в ставшие классическими буденовки и гимнастерки с поперечными полосками. «Разговоры» они вроде назывались? Тот, что был с портфелем, уже добежал до своего товарища и они быстро, пригибаясь, побежали прямо на нас. Тот, что был с пулеметом бежал чуть сзади, направив ствол в сторону, куда скрылись всадники. Они пробежали метров сто к нам, ровно половину, как прямо надо мной грохнул выстрел. От страха я зажмурился, а когда открыл глаза, то тот, что с пулеметом лежал на спине, и сучил ногами, пытаясь дотянуться левой рукой до упавшего пулемета.

- Этого живьем! – услышал я над собой и под громкий свист сзади загрохотали шаги и затрещали ломаемые ветки. В этот самый момент все вокруг потонуло в ослепительном свете, как будто резко включили десятки прожекторов. Затем все стихло.

Когда я открыл глаза, то на поле уже ничего не было. Абсолютно ничего, только луна освещала одинокое дерево и остатки скошенной кукурузы. Я оглянулся и увидел напарника, который с мертвенно-бледным лицом и округлившимися глазами смотрел на меня и облизывал пересохшие губы. Без слов мы повскакивали с мест и опрометью бросились обратно. Только через полчаса, уже на трассе нас перестало колотить.

Потом я узнал, что за летательный аппарат мы видели. Это был Вуазен. А вот что за момент из прошлого (в том, что это была какая-то ретроспектива из прошлого, я нисколько не сомневаюсь) мне так и не удалось узнать. Может, кто слышал или читал о подобной истории, произошедшей в годы Гражданской войны? Если что, могу даже дать координаты места.
;


Взгляд с той стороны

Случилось это не то поздней осенью, не то ранней зимой, точно не вспомню, но копать было уже невозможно, да и снега навалило. Закрывать сезон пустым выездом, когда мы полдня вытаскивали машину из болота, уж совсем не хотелось. Еще с лета в одной исчезающей деревеньке приметил несколько домов пустующих, их-то и решено было проверить на предмет «вкуснятины», пока проезд окончательно не замело.

В деревне той осталось местных человек пять, все люди пожилые, далеко за 60. Кроме одного: был там алкаш местный неопределенного возраста, который в нашу первую встречу выскочил на меня с топором из кустов, а потом выклянчил баллон пива за якобы кладовое место (пришлось выдать, а то бы не отстал). Кладом оказалась убитая павловская копейка и водочная пробка. Но это другая история, и с нашим братом-копарем она на каждом шагу приключается. Собственно краткая информация о месте поиска. Большая деревня была, богатая. Основана была еще при Михаиле Романове переселенцами из центральных областей. Быстро росла, богатела. Школу там отстроили, кузницы, мельницы, винные, пивные и прочие разные лавки… В общем все как и полагается для большой деревни. Церкви, правда, не было. Часовенка только возле главной дороги стояла, что была большим торговым трактом. На том месте только столб с крестом остался.

Выехали мы, в общем, именно туда. Сначала все по асфальту, а потом уже и полями вдоль посадок, овражков и полей. Дорога едва угадывалась по торчащим на обочинам чертополохам и репейникам, но для уже упоминавшегося ранее Женьки и его «пепелаца» что дорога, что ее отсутствие по большому счету было без разницы. Выехали мы в пятницу и на месте были в плотных сумерках. Привычно подъехали к знакомым воротам, дали сигнал. Жил там Федор Максимович, который всегда привечал нас как родных, правда, вот с памятью у него было маленько того. Как это назвать? Кратковременная память у него плохо работала, иногда забывал, что делал полчаса назад. Собственно, мы с ним и познакомились так. Идет дедок с корзинкой, ну мы к нему, мол, расскажи, отец, как тут, что было в стародавние молодые годы. Пока он рассказывал, а мы спрашивали, он напрочь забыл, куда и зачем шел. Вроде пустая корзинка говорила о сборе грибов, да вот ножа у деда с собой не было, только мелкий барбос под ногами тявкал. Что-то я снова отвлекся…

Федор Максимович встретил нас с распростертыми объятиями. Усадил нас за стол, где уже все накрыто. Картошечка рассыпчатая, грузди хрустящие, огурчики соленые… Ждал нас старик, знал, что приедем. Ну и мы в долгу не остались. Водочка там, колбаска, сыр. Все как полагается. Засиделись мы втроем аж до третьего литра.

С утра проснулся по будильнику, умылся из умывальника, попытался растолкать Женька. Тот ни в какую, что-то пробурчал и, скрипнув старыми пружинами кровати, отвернулся к стенке, после чего снова захрапел. Федор Максимович, тем временем, заварил чаю, который я быстро допил и, быстро одевшись, вышел во двор. На улице разыгралась непогода. Ветер бросал в лицо сухую снежную крупу, и протяжно завывал в печной трубе и проводах. Первый мой «объект» располагался за пару участков от дома Максимыча. Обычный дом, с провисшей крышей и заколоченными окнами. Не утомляя описаниями моего исследования данного объекта старого жилфонда, скажу, что весь цветмет из дома был давно вынесен, да и находками ни чердак, ни погреб, ни все остальное не порадовали. Горсть советов всяких годов, пара томов собраний сочинений Ленина и подшивка журнала «За рулем» за 85 или 86 год, не помню, журналы Женьку достались. Двинулся я к следующему домишке. Вот если в первом ничего такого не было, то в этом меня прямо с порога охватила какое-то чувство тревоги. Прямо почувствовал себя грабителем или вором. Казалось, вот сейчас скрипнет ржавыми петлями дверь в сенях за спиной, и надают мне хозяева по шеям за проникновение на чужую жилплощадь. Но я точно знал от Максимыча, что дом ничейный. Бабку, что здесь жила, уже лет пять как похоронили, а детей у нее и не было никогда, как и близких родственников. Стараясь отогнать от себя дурные мысли и насвистывая что-то самому непонятное, я осветил фонариком некогда жилое помещение. Обычный деревенский дом. На стенах старые выцветшие обои, которые местами заплесневели, а местами отвалились, Панцирная кровать с неряшливо наброшенным матрасом. Самодельный массивный и длинный стол вдоль окон, выходящих на улицу, большая печь прямо посередине с обвалившимися местами кирпичами. В общем, как обычно. Только я шагнул с порога внутрь, как почувствовал на себе чей-то взгляд. Прямо явственно ощутил чье-то присутствие в доме, как будто даже передо мной, но дом, понятно, был пустой. Я зашел за печку, ощущение взгляда ослабло, но вот ощущение присутствия меня не покидало. Я пошарил по закуткам, полазил в шкафчиках – ничего. И только я вышел из-за печки, как столкнулся глазами… Да, именно столкнулся глазами с… фотографией. На стене передо мной висела старая фотография, почти выцветшая, но которой были изображены мужчина и женщина, лет 30-ти. Знаете, наверное, такие фотографии, где на голубом или зеленом фоне изображена супружеская пара? Вот именно такая и висела на стене над столом. Очертания мужчины почти полностью исчезли и выгорели со временем, лицо женщины тоже, но вот глаза! Глаза были как будто живые, и их изображение ни капли не выцвело со временем. И они смотрели прямо на меня. Хотя куда им еще смотреть, ведь я стоял как раз напротив. Я усмехнулся про себя, обругав за трусость, и продолжил шарить по серванту и ящикам стола. В какой-то момент я бросил луч света на фотографию (ощущение взгляда меня не покидало ни на секунду), которая на этот раз была справа от меня, так тут же обмер. Я готов поклясться, что глаза женщины косили именно на меня! Нет, оно действительно так и было! Зрачки скосились вправо и уставились прямо на меня. Я громко матернулся и со словами: «Извините, но вам тут ничего уже не нужно» - снял фото со стены и положил ее изображением вниз. Первичный осмотр тут я закончил, и в мой рюкзак перекочевала пара тарелок и чашка с дореволюционными клеймами, а также непонятно как оказавшаяся за сервантом серебряная ложка, правда, без всяких клейм. Подоконники я вскрывать пока не хотел, и решил проверить чердак. На чердаке меня ждал красавец-самовар! Покрывшийся пылью и потемневший от времени, он стоял, чуть ли не у самого люка. Я провел рукой по его пузатому боку. То, что надо: в свете фонаря появилась надпись «Баташева». Очищать дальше от пыли я не стал, и так все было понятно, и стал спускаться с находкой вниз, чтобы поставить ее у входа, после чего собирался забраться обратно на чердак. Только я спустился вниз, как меня хватил ступор. На столе стояла фотография, и изображение было повернуто прямо ко мне! Причем фотография стояла и ни на что не опиралась! И снова этот взгляд. Во рту мгновенно пересохло, я сделал шаг назад, запнулся о скомканный палас и растянулся на полу. Части самовара с оглушительным, как мне показалось, грохотом покатились по полу. Больше я там находиться не собирался и опрометью выскочил во двор, рванул через ворота, добежал до дома Максимыча и только там, когда окна дома скрылись с поля зрения меня начала отпускать паника.

Сейчас вспоминая эту историю, я так же ощущаю тот взгляд. Такой холодный, злой и проникающий в каждую клетку твоего тела. Даже мурашки пробегают по телу до сих пор. А самовар мы все-таки забрали. Похмельный Женек просто зашел, громко матерясь, собрал с пола рассыпавшиеся части и преспокойно вышел. А матерился он от того, кстати, что чувство взгляда на спине его так же сильно ошарашило. Потому он и матерился что есть мочи.
;
На плацдарме

Живу я в тех краях, куда фронты Великой Отечественной не добрались (и слава Богу!). Сам бывал в 2004 году на Вахте Памяти под Спасской Полистью, да как-то не получилось больше. Там наслушался много чего о странностях, что иногда происходят, но речь пойдет не о тех краях.

Копать по Гражданской получается не очень-то часто, но нет-нет иногда выбираюсь. Выехали мы осенью в район т.н. «предмостного плацдарма». В двух словах этот плацдарм представлял собой линию земляных укреплений, сооруженных Красной армией перед железнодорожным мостом для защиты его (моста) от наступающих частей Белой армии Колчака. Протяженность небольшая, километров шесть-семь, но бои там были неслабые.  Красные так и не сдали плацдарм и не дали перейти колчаковцам на правый берег Вятки. Собственно сама территория плацдарма с их траншеями на этот раз не интересовала, поехали мы гораздо южнее. Там, весной 1919 года произошло натуральное побоище. Части армии адмирала Колчака пытались скрытно переправиться через Вятку, чтобы ударом во фланг опрокинуть оборону красных, но операция провалилась. Подоспевшие части 2й армии красных быстро опрокинули так и не успевшие закрепиться на правом берегу части белых. Большое число белых было утоплено огнем из пулеметов в реке. Вот, собственно, и вся предыстория.

Был третий вечер нашего нахождения на том месте. Находок, конечно не так уж и много, но порадоваться было чему. Начиная от посуды, заканчивая оружием. Специально для ответственных сотрудников, что, возможно, будут читать это, сообщу, что оружие тех лет абсолютно непригодно для любого использования, кроме как экспонат. По сравнению с первым вечером заметно похолодало, и согревались мы горячим глинтвейном, а кто-то и водкой. Сидим мы у костра (было нас 5 человек), травим байки, анекдоты, планируем примерные действия на следующее утро. И тут разом все замолкли. Сам я тоже ощутил какую-то перемену в окружающем. Сразу понял, что резко прекратил дуть ветерок и воздух стал каким-то плотным и вязким что ли? Было такое ощущение, что воздух действительно загустел, что можно было его хватать руками и сминать как угодно, и повисла такая тишина, что звон стоял в ушах. Как будто оглушило нас всех чем-то. Хотя все сидели молча, но по лицам товарищей можно было понять, что ощущают они то же самое. Тут я с удивлением отметил для себя, что не слышно даже треска сучьев в костре. Леня, что сидел напротив меня медленно потянулся во внутренний карман бушлата, остальные тоже инстинктивно потянулись кто к чему: лопата, нож, топорик. Сам я, сидя на корточках, почему-то не сводя глаз с огня, сделал пару неуклюжих шагов назад и нащупал в палатке чехол с «сайгой». Как только руки ощутили холодный металл карабина, напряжение немного схлынуло. Мы все медленно встали, встав спинами к костру, и почти одновременно включили фонари. Уж не знаю, что мы пытались увидеть вокруг, но мы это сделали. В ушах все так же звенело от тишины, но я отчетливо слышал и щелчок предохранителя на своем карабине, и предохранителя травматика Леньки, и хруст одежды своих камрадов. Но звуки были такие, будто мне в уши затолкали куски ваты и вдобавок накрыли плотными наушниками. В свете фонарей, само собой, мы ничего не увидели. И тут началось! Вот знаете, как в фильмах про войну бывает, когда кого-то оглушит, а потом звуки сначала как бы в ускоренной перемотке появляются, а потом сразу включаются на всю громкость. Примерно так оно и было. Вокруг разом  навалились сотни звуков. Взрывы, выстрелы одиночные и очередями, ржание лошадей, крики и стоны людей. Все разом. И все это было вокруг нас, но при этом все вокруг визуально оставалось таким же. Я натурально чувствовал, как волосы под вязаной шапкой зашевелились, колени предательски задрожали, а по спине забегали целые муравейники. В бегающих лучах фонарей мелькали кусты, стволы деревьев, справа, по крайней мере, от меня, темнела Вятка, где-то на том берегу едва виднелись огоньки деревни, что была километров в десяти. Все то же самое. В кустах прямо передо мной кто-то дико кричал, снизу под обрывом беспрестанно грохали винтовочные выстрелы, а из кустов впереди я слышал треск пулеметных очередей. Сзади кто-то истошно завопил: «Братцы, братцы!!!» и тут же прямо рядом что-то грохнуло и снова все стихло. Снова нависла все та же звенящая тишина, которая через минуту исчезла. И воздух перестал быть таким плотным, а на лице я почувствовал дуновение холодного ноябрьского ветра.

Мы еще несколько минут стояли молча, освещая все вокруг фонарями, пока кто-то громка не кашлянул и матернулся. Все шумно выдохнули и с удивлением и страхом пялились друг на друга. Не стану рассказывать, как мы отходили от шока, но сниматься с места мы не стали. Пусть и не спали всю ночь, но общим решением было постановлено, что это, скорее, хороший знак. И никто отсюда не тронется. Как оказалось, знак действительно оказался добрым. Часть своих находок я оформил в небольшую рамку, где на почетном месте висит покрытый зеленой эмалью крест со скрещенными шашками. В центре креста четыре цифры: 1918.

Кстати, если кто-то из тех, кто был в тот вечер на Вятке, читает, отпишитесь.
;


Остров на болотах

Работал я как-то по теме народных волнений, татарско-башкирских восстаний и т.д. В процессе парой строк нашел упоминание о некой крепости, в которой укрылся крупный отряд восставших в 1560-х годах отряд татар. Сначала я подумал, что речь идет о Мешинском городке, но, в итоге, оказалось, что речь идет совсем о другом месте. Крепостица была быстро сооружена среди болот на возвышенности и пройти туда, не рискуя утонуть, можно было только зимой, что русский отряд под командованием Салтыкова и сделал, крепость была разрушена и окончательно опустела. Местность пустовала до конца 20-х годов ХХ века, пока неподалеку не начались торфоразработки, позже был организован лагерь для заключенных, которые и добывали торф, проложена узкоколейка, построены бараки и прочее. Правда в 1942 лагерь был свернут и закрыт. Изрядно повозившись, пытаясь определить хотя бы примерное местоположение крепости, я отметил на интересующей площади несколько возвышенностей, которые и были обследованы в течении лета. Кроме одной: туда я не смог пробраться «ни пешим, ни конным», поэтому экспедицию пришлось отложить на неопределенный срок.
В конце концов, выбраться удалось в первой половине декабря 2009 года. Как помните, снега тогда было мало. А морозы ударили достаточно крепкие. Решив, что теперь-то уж точно доберусь, я отправился в путь. Машину, как и летом, оставил у знакомого мужичка в ближайшей деревне и дальше пешком по насыпи бывшей узкоколейки, рельсы с которой были давно растащены и сданы на металлолом. Не стану описывать всю дорогу: кто ходил по болотам, тот знает, каково это, но, в конце концов, я все-таки оказался на месте. Возвышенность эта представляла собой почти идеальный круг, у подножия были пара почти развалившихся сарайчика, от которых дальше в зарослях жиденьких берез и осоки угадывалась проложенная когда-то торфоразработчиками гать. Впереди у меня было почти два световых дня поисков, и почему-то я был уверен в успехе. Уже забравшись на самую верхушку, я понял: вот оно! Четко угадывался контур невысокого вала и рва, которые опоясывали всю горку. Не спеша (времени впереди было еще много), я разбил лагерь и приступил к поискам. Земля промерзла сверху основательно, но на глубине 5-6 см становилась вполне копаемой. К удивлению, глубина залегания находок не была глубокой, поэтому шурфить не стал, а ограничился для начала сбором верховых артефактов. Попадалось много обгорелых осколков керамики, на глубине в полштыка так вообще был сплошной черный слой угля и золы. Очень часто попадались кости и их фрагменты, но сказать чьи они, я определенно не мог. Через несколько часов в кармане уже было немало артефактов, среди которых были наконечники, украшения и несколько монет. Монеты почти все были Ивана Грозного. Кстати, тот факт, что торговое государство Казанское ханство не чеканила свою монету у меня всегда вызывало недоумение. На что могло рассчитывать оно, если в качестве платежной системы использовала старые ордынские монеты и привозные русские? В общем, парадокс.

Собственно, уже смеркалось. Руки отваливались от непрерывного долбления мерзлой земли, спина ныла, поэтому пора было разводить костер и готовиться к ночлегу. Я распрямился и пару раз прогнул отекшую спину, как сзади услышал окрик: «Стой, сука, стреляю!» и вдобавок щелкнул затвор. Сказать, что я перепугался – ничего не сказать. Я просто застыл на месте как истукан, по спине побежали мурашки. Кроме матов и вопросов без ответов в голове ничего не было. Я инстинктивно поднял руки, с обидой глядя на карабин, который я снял с плеча и положил на землю вместе с прибором и лопатой. Хотя, чем бы он помог мне, будь на спине? Я медленно стал поворачиваться всем телом назад. Солнце уже почти целиком скрылось за горизонтом, освещая все вокруг красным светом. Мне казалось, что поворачивался я целую вечность, но когда мне это удалось, то… Никого не было. Вообще никого. За мной была та же пустая заросшая невысокой травой и редкими деревцами поляна. С опаской я схватил в охапку свой скарб, лежащий на земле, и припустил к палатке. Больше со мной там ничего не произошло. Ночью я, конечно, не смог сомкнуть глаз, вслушиваясь в тишину декабрьской ночи, но ничего так и не услышал.

На следующий день, чувствуя себя абсолютно разбитым, я смог копать только несколько часов, после чего собрал лагерь и поплелся обратно. Правда, находки радовали, но сам я ощущал себя так, будто меня всю ночь пинали ногами и прокатывали между валиками гигантской сушилки. В деревне у гостеприимного хозяина рассказал историю с непонятным окриком, на что он поведал историю (и чего он мне раньше ее не рассказывал?). В общем, поздней осенью 1940 года с разработок бежали трое. Отправленные в погоню чекисты, как и сами зеки так никогда и не были найдены. Может духи их до сих пор по болотам бродят и одни убегают, а другие их догоняют?
;


Несчастная душа


Несколько раз посещал я одно урочище. Находками оно радовало, пусть и не кладами, но пустым ни разу оттуда не возвращался. Правда в последнее время количество находок изрядно снизилось, но нет-нет, да и возвращаюсь я туда. Нравится мне там. Само по себе место как место. Примерно там, где раньше была окраина деревни, сейчас стоит летник с молодыми буренками и вагончик, в котором все лето обитают два пастуха. Нормальные мужички, любители залить за воротник, не агрессивные, да и меня уже давно знают, поэтому, даже можно сказать, сдружились.

Как-то вечером сидел я у костра, сон никак не шел, а напарник уже час, наверное, как валялся и храпел в палатке. Огонь неохотно поедал сырые ветки (дождь до этого шел, чуть ли не с неделю), слабо освещая вокруг себя. Я лежал на расстеленном спальнике и листал свои записи и потягивал чай, заваренный со смородиновым листом. Я и не заметил, как подошел один из пастухов и попросил разрешения присесть. Слово за слово, и что-то тема наша перешла от легенд о зарытых сокровищах к проклятьям, домовым и прочей нечисти. Оказалось, что и про это урочище есть легенда.

Произошло это уже после освобождения крестьян от крепостной зависимости. Хозяин местного имения ушел освобождать балканских славян от турецкого ига, оставив дома страдающую чахоткой супругу и двух дочерей. Младшая еще под стол пешком ходила, а вот старшая уже вошла в свой расцвет. Были, правда, у хозяина и двое сыновей, но один служил чиновником в Казани, а второй по долгу службы также ушел на войну, но воевал не на Балканах, как отец, а на Кавказе. Через какое-то время приехал к ним в имение дальний родственник, который воевал добровольцем еще в Сербских войсках до вступления в войну России и был ранен в битве при Дьюнишке, когда отряд русских добровольцев прикрывал отступление сербской армии в октябре 1876 года. Как и предполагает закон жанра, между молодым гостем и дочкой барина вспыхнули чувства. И, само собой, родители были категорически против такого развития событий. Так уж получилось, что молодые решили бежать из-под опеки родственников, но несвоевременно вернувшийся с фронта отец девушки и братья помешали их планам. Родственник был бит и выдворен со двора, а девушку отец так выпорол, что через три дня бедняжка скончалась. И, говорят, что призрак этой несчастной до сих пор иногда появляется у реки и если какой-нибудь мужчина случайно окажется поблизости, то она всматривается в его лицо, пытаясь узнать в нем своего любимого. Пастух клялся, что сам не раз встречал призрак то у реки, то на поляне на другой стороне речушки.

В общем, история как история, таких историй чуть ли ни в каждой деревне кучу рассказать могут. И забыл бы я об этой легенде, если бы не один случай. Было это в пору золотой осени, возвращаясь из одной неудачной поездки с горстью убитых какаликов в кармане, я решил напоследок завернуть и на это урочище. Душу, так скажем, отвести. Был вечер субботы, а к полудню воскресения мне нужно было быть уже на работе. Стемнело быстро, но находки шли одна за другой и бросать «полосу везения» совсем не хотелось. Ведь бывало же, что вот вроде как поперло, а только оставишь это дело ради того чтобы машину переставить или на утро отложишь, как все обрубает. То было, а то сразу как отрезало. В общем, решил я продолжить поиск ночью. Благо фонарик светит, полная луна тоже помогает.
Иду себе спокойно, под ногами шелестит опавшая листва, луна светит, прибор то и дело выдает сигнал. Копнул – монетка, копнул – крестик или пуговица. Настроение на подъеме, усталости нет. Хорошо все! И в какой-то момент ощущаю чье-то еще присутствие почти рядом. А шел я тогда уже вдоль речки по направлению к бывшей водяной мельнице. Речка с годами обмелела, превратилась, скорее, в ручеек, который весело журчал на многочисленных перекатах. Я огляделся и никого не увидел, но внутри появилось чувство не то тревоги, не то тоски. Неуютно, в общем, стало. Стою я, верчу головой по сторонам, и ничего не вижу. Ухмыльнулся про себя, уже собрался одевать наушники, как вижу девушку. Она сидела на поваленном стволе дерева, медленно болтая ногами в воде. Левой рукой она держалась за ветку, и ее лицо было повернуто ко мне. Я стоял прямо у спуска к воде, освещенный луной, а она была внизу, в тени, поэтому черты лица я не разглядел. Мне тут же вспомнилась рассказанная легенда (кто же еще станет в конце сентября сидеть посреди ночи на забытом урочище и болтать ногами в ледяной воде?), но страха никакого не было. Я просто стоял и смотрел на нее, а она на меня. Сколько это продолжалось, я сказать не могу, но в какой-то момент она махнула мне рукой, будто прощаясь, я зачем-то сделал то же самое, помахал ей, развернулся и пошел к машине.

Вот и вся история. К слову, со слов того же пастуха могила – единственное, что осталось на месте стоявшей когда-то церкви принадлежит именно этой девушке. Правда, разобрать на плите что-то невозможно: время сделало свое дело…