Флобер. Глава 52

                Глава LII




                1872, 1873


      
   Сегодня я гулял по саду – было чудесное и грустное время дня – и читал разные медицинские премудрости, так как уже начал серьёзную подготовку к «Бувару и Пекюше». Вчера я перечитал четыре странички плана и нашёл его великолепным, однако само произведение кажется мне огромным и пугающим. Боюсь, что ты, дорогая племянница, мало что поняла из моих разговоров на эту тему, и корю себя за то, что докучал тебе ими в Люшоне.

   
                ***

Я хотел бы сопровождать вас, дорогой Тургенев, и вместе с вами съездить в Ноан, но обстоятельства вынуждают меня вернуться в Круассе. Буду ждать вас, как вы мне и обещали, между 10 и 12 октября. Устройте дела свои так, чтобы пробыть у меня подольше. Мне очень нужно подробно изложить вам план новой своей книги, а кроме того, просто вас видеть и побеседовать с вами о тысяче вещей.   

                ***

 Слишком много смертей, и притом одна за другой! Я никогда особенно не дорожил жизнью, но теперь рвутся последние нити, привязывавшие меня к ней. Бедный, дорогой Теофиль Готье! Вот кто был лучшим в нашей компании. Ушёл последний из моих близких друзей. Большой эрудит, большой поэт, большое сердце. Он очень любил вас, принцесса, и вы не зря сожалеете о нём. Он умер от чувства отвращения к современности. Он умер от потаённого гнева, от бессильной ярости, от невозможности высказать то, что думает. Людям, которые, подобно ему, не могут быть никем, кроме как художниками, нечего делать в мире, где господствует чернь. Если когда-нибудь французы снова начнут интересоваться литературой, они поймут, что Готье был большой поэт. А пока он совершенно неизвестен своим соотечественникам здесь, в Руане, как неизвестен им и другой уроженец Руана, Пьер Корнель.

                ***

   Как мне вас жаль, бедный дорогой друг! Я ничего не знал о том, что вы страдаете этим недугом. У меня теперь не осталось решительно никого, кроме вас, с кем я мог бы поговорить. Так что уж лечитесь хорошенько. Госпожа Санд, приславшая мне вчера ещё одно письмо, бесконечно добра, но уж очень она терпима к тому, что творится вокруг, слишком она прониклась демократизмом и Евангелием. Ваш приезд, на который я так надеялся, должен был стать для меня изысканнейшим развлечением. А теперь мне ужасно скверно, словно это у меня самого разыгралась подагра. Пытаюсь обмануть тоску, читаю по девять-десять часов в день, но хочется иногда и поговорить с кем-нибудь. Но с кем? 

                ***

   Ваше последнее письмо меня растрогало, мой милый Тургенев! Спасибо за дружеские увещевания. Но увы! Боюсь, что моя болезнь неизлечима и объясняется не одним только возрастом. Общественная Глупость подступает к самому моему горлу. 1870 год сделал меня патриотом. Видя, как подыхает моя страна, я чувствую, что люблю её. И дело, увы, не в Пруссии. Мы погибнем и без её содействия. Я имею в виду не политику, а умственное состояние Франции. Читали вы циркуляр министра просвещения о реформе народного обазования? Параграф, посвящённый телесным упражнениям, длиннее параграфа, относящегося к французской литературе. Небольшой, но весьма показательный симптом. Волны дерьма подступают к самой вершине башни из слоновой кости, на которой я тщетно пытался укрыться от торжествующих лавочников и проходимцев. Никогда ещё так открыто не высказывалось презрение к Прекрасному, не давала себе волю ненависть к всему высокому. Никогда ещё так мало не считались с интересами духа, словно их и нет вовсе. Одним словом, никогда ещё так мало не уважалась литература. Мне нечего делать в Париже. От всего, что я там вижу и слышу, от всего, что читаю в газетах, меня бросает в ярость. Я с удовольствием отказался бы от квартиры, которую снимаю в Париже, если бы не возможность видеться и беседовать там с вами хотя бы изредка.
   После 1870 года французы стали либо слабоумными, либо сумасшедшими, либо бешеными. Я принадлежу к последней категории. Надеюсь выплеснуть свою желчь в книжке, которую сейчас обдумываю. Я бы очень хотел обсудить её с вами. Так что, как видите, я отнюдь не впадаю в уныние.