Талант

Иннокентий Петрович устало облокотился на спинку кресла. Его тонкие губы
скривились в усмешке - не то горькой, не то саркастичной. Марина Семеновна
никогда не могла понять, что именно крылось в этой ухмылке, но одно она знала
точно: ей не нравилось, когда ее супруг вымученно улыбался. Казалось, все его
лицо с точеными аристократическими чертами пронизывала судорога. Казалось, его
бледная кожа становилась еще белее, а карие глаза превращались в два уголька.
Из раздумий женщину вывел голос Иннокентия.
- Я не могу написать задуманное, - сказал мужчина и нервно облизнул губы.
Марина Семеновна мягко улыбнулась и положила руку на плечо супруга.
- Ты всегда так говоришь, а потом  дописываешь рукопись. Быть может, эта
неуверенность и позволяет отшлифовывать произведения так, чтобы их читала вся
страна?
Мужчина вжался в спинку кресла, будто пытаясь прирости к шелковой обивке. Локоны его каштановых волос повторяли изгибы резьбы по дереву, из-за чего женщине на мгновение показалось, что вокруг головы мужа возник причудливый ореол.
- Выйди, - хрипло проговорил Иннокентий Петрович и крепко сцепил пальцы, стараясь унять дрожь в руках.
Его молодая жена горько улыбнулась и поспешила покинуть кабинет. Как только частый стук ее каблучков перестал доноситься до ушей писателя, он открыл потайной ящик стола и достал оттуда небольшой бумажный конвертик с белым порошком. Трясущимися руками он вырвал лист из рукописи, скрутил из него трубочку и вдохнул мелкие белые кристаллы.
- Эх, дорогая Мариночка, знала б ты, откуда эти талант и способность шлифовать, - улыбаясь бросил в пустоту тотчас повеселевший Иннокентий Петрович и взглянул на себя в зеркало. В отражении на него смотрел красавец-аристократ, на которого часто заглядывались женщины всех возрастов. И единственное, что ему могло в себе не нравиться, - уставший взгляд воспаленных глаз.