15. Цыган

     ДОМ НА ПЕСКЕ (роман-хроника). Часть первая.

     15. ЦЫГАН

     В землю впаялась полоска тени. Падала она от высокого дома, и кромка ее была четкой, острой — можно обрезаться.
     Хорошо поиграть в тени в жаркий день! От желтого песочка, оставшегося еще с того времени, когда дом строили, прохладно, приятно сидеть на нем, глубоко запустить руки в сухую россыпь, копать ямки, насыпать бугорки, разравнивать их.

     Васька любил играть тут, за домом, в уединенном уголке. Ты никому не мешаешь, и тебя никто не трогает. А то эти взрослые всегда найдут повод помешать игре. Рядом — Дуня с постоянной своей спутницей — куклой; наряжает ее, водит в гости, спать укладывает. Тут же Тимка. Хотя они и дерутся часто, но один без другого жить не могут. Васька притащил козонки, полный подол, высыпал у стены, и началась игра.

     На песке возводили «дворы», загоняли в них «скот» — козонки. Хозяева усердно ухаживали за животными — кормили, поили, на ночь коровам задавали сена.
     — А быкам? — спрашивал Тимка.
     — Их не доить, — наставительно отвечал Васька. — И не пахать на них. Когда весна будет — подкормим. Отрубей дадим.
     — А когда мы будем обедать? — Тимка судорожно глотал слюну. Ему хотелось есть, и в игре самым важным для него была еда.
     — Успеете. Только завтрак отвели, а вы уже обедать. Поработать надо. Кусок хлеба, он даром не достается, — подражая кому-то из взрослых, поучал Васька.

     Наконец настает обед. Тимка рассчитывал, что он будет взаправдашний — с белым хлебом, квасом или водой, но Васька вместо хлеба кладет на стол камушки и равнодушно говорит:
     — Кушайте, что бог послал. Чем богаты, тем и рады.
     «Вот уж этот бог! Без него нигде не обойдешься!» — думает Тимка. Взяв камушек, он подносит его ко рту, чмокает губами, делая вид, что ест хлеб. А внутри голодный червячок сосет.

     Во дворе послышался чужой голос. Ребята побежали туда.
     У телеги стоял бородатый цыган, маленький, но плечистый, размахивал одной рукой и что-то доказывал. Рядом с ним — Иван Семенович, кудлатый, волос на висках инеем прихватило, короткая густая борода отливает медью. Меркул слушал цыгана и улыбался. Варлаам сматывал вожжи и что-то говорил Андрею, открывавшему завозню*.

     Цыган попыхивал толстенькой крючковатой трубочкой, часто хватался за нее рукой, маленькими коричневыми пальцами, и, когда вынимал трубку изо рта, быстро-быстро говорил.
     Васька остановился. Ему первый раз приходилось так близко видеть цыгана. Правда, в их село часто забредали цыгане, даже целым табором, оборванные и грязные цыганки ходили по дворам, но мать приказывала закрывать перед ними ворота.
     — Молчите, постучат да уйдут.
     И цыганки уходили. Васька видел их только издали, в окно.

     Бородатый цыган поразил его яркой одеждой. На нем был суконный пиджак с распахнутыми полами, под ним виднелся застегнутый на пуговицы бархатный жилет, под жилетом — красная рубаха с тесными обшлагами, выставлявшимися из рукавов, широкие плисовые штаны заправлены в сапоги с лакированными голенищами, на кудрях — зеленый картуз с черным козырьком. В Булаевке в будничные дни даже богатые не одевались так нарядно, как он. Цыган был уже пожилой, но ни в бороде, ни на голове ни единого седого волоса.

     Увидев ребят, цыган оторвал от синих губ кривую трубочку, описал ею в воздухе плавное полукружье и спросил:
     — О, батенька, это все твои? — Потом из группы выделил одного Ваську и добавил: — Откуда у тебя такой цыганенок? И почему он белый, как сметана, тогда как все цыганята бывают черными? Негоже, негоже! Надо, батенька, перекрасить его. Из белого сделать черным.
     Он присел на корточки, протянул руку и потрепал Ваську по кудрявой голове.
     — Ай-ай, какой молодец! С какого табора убежал?
     Васька застеснялся, покраснел. Цыган хотел обнять мальчика и привлечь к себе, но Васька вырвался.
     — Ой, ой! Какой сильный! Удержать не могу.

     Цыган хохотал, показывая литую подковку влажных белых зубов и выставляя вперед черную дремучую бороду. В коричневой пухлой мочке правого уха трепыхалась золотая серьга, как рыбка на крючке, ослепляла Ваську ярким блеском. Мальчик невольно зажмурился.
     — Как тебя звать, молодец? А это твоя сестренка? Сразу видно по носику и глазкам. И опять же кудрявенькая, как барашек. Чистая красавица. Дай ручку, доченька. Стыдишься? Ну и не надо. Дед, мол, тут какой-то привязался. Бородатый, страшный. А это, верно, чужой, — посмотрел он на Тимку и снова обратился к Ваське: — Пойдешь до нашего табора, молодец? Я куплю тебе маленькие сапожки. Сафьяновые. А матка сошьет тебе красную рубаху. Купим шляпу с пером. Научим плясать и песни петь. Будешь ездить с нами по белу свету, людей веселить. И сам с удовольствием жить, как вольная птица. Женим тебя на красивой цыганке. Она будет тебе ноги мыть и густые кудри расчесывать. Пойдешь, а?

     Васька еще дальше отступил. Спрятал руки за спину, чтобы цыган не поймал его за них.Твердо оказал:
     — Нет.
     Цыган тряхнул бородой, запрокинул голову и залился смехом. Золотая серьга опять запрыгала на его пухлой мочке.
     — Пошто так?
     — От мамки и тятьки я не пойду.
     — Ай молодец, батенька мой! Дороже матки и батьки никого нет на свете. Верно балакаешь, золотой мой. Разумник будешь.

     Пока цыган разговаривал с Васькой, потухла его трубка, и ее снова пришлось раздувать. Попыхивая дымком, цыган обратился к Орлову:
     — Ну, батенька, показывай своего коня. Какая такая у него хворость.
     Варлаам вывел из конюшни буланую кобылу, рослую, головастую, на вид уже старую, и поставил у столба. Увидев народ, кобыла недовольно мотнула головой и всхрапнула. Цыган ласково потрепал лошадь по сухой жилистой шее, скользнул рукой по крутым бокам и широкому крупу, распаханному надвое черной полоской шерсти от холки до репицы хвоста. Лошаденке, видать, не понравилось это, и она, гневно прижав уши, мотнула хвостом и топнула ногой.

     Потом цыган осмотрел копыта, проверил зубы, попросив потуже притянуть голову лошади к столбу. При этом Меркул и Варлаам зашли с двух сторон и раскрыли лошади пасть. Коновал, прищуривая глаза и всматриваясь в черноту пасти, направил туда длинное зубило и начал потихоньку по нему стукать молоточком. Буланая задергала головой, задрожала всем телом и медленно начала приседать на задние ноги, потом вдруг рванулась вперед и, насколько позволял повод, подпрыгнула. При скачке она сильно толкнула Варлаама в плечо, и он, отлетев в сторону, чуть не упал. Буланая расходилась так, что не давала подступиться к ней. Жевала ртом и роняла на землю пену. Цыган достал из кожаной торбы бутылочку с темной пахучей жидкостью, обмакнул длинный помазок в нее, сунул его в рот лошади и покрутил там. Буланая все так же дичилась, вскидывала голову.

     Ребята стояли поодаль и, как завороженные, не спускали глаз со всего, что делалось.
     Бородатый цыган с золотой серьгой показался Ваське карликом из сказки. Обладая чарами волшебника, он мог делать все, что захочет.
     Закончив дело, цыган захотел помыть руки. Анна принесла полный ковш воды и желтый обмылок, плескала ему на маленькие ладошки и смотрела на дрожащую .в ухе серьгу.

     За работу коновалу поднесли буханку хлеба и кусок сала. Цыган попросил денег.
     — Какие у нас деньги? — удивилась Авдотья Андреевна. — Самим керосину купить не на что. Ступай с богом. У других деньги заработаешь.
     — Ну хоть какую-нибудь одежонку, — приставал цыган.— Бабы обносились. Детишки совсем голые... Молодайка, красавица,— обернулся он к Анне, — по глазам твоим хорошим вижу, у тебя есть старенькое платье, да стыдишься старших отдать его. Дорогая, ты давно не носишь его, зря оно лежит. Отдай моей старухе. Век будем богу молиться за тебя.
     Анна и впрямь хотела идти за платьем, но свекровь остановила ее. Сердито насупив брови, она опустилась с крыльца и, наступая на цыгана, начала оттеснять его к воротам.

     Меркул не мог удержаться от смеху. Ему давно не приходилось видеть, с каким искусством эти люди добывают себе кусок хлеба. Цыган, упираясь, остановился и обратился к матросу:
     — Вижу, батенька, у тебя ангельское сердце. Вот кто выручит меня. Дай, сокол ясный, рублевку, и квиты мы будем...
     Меркул с крыльца бросил ему серебряный полтинник. Цыган поймал его на лету и поспешно спрятал в кармане.
     — Дай бог здоровья тебе, соколик. И ласковых деток на утешенье. Давай я поворожу тебе и предскажу всю судьбу...
     — Иди сюда. На крыльцо.
     Цыган быстро вбежал по ступенькам.
     Авдотья Андреевна еще сильней рассердилась.

     А Меркул, не обращая на нее внимания, повел цыгана в дом.
     — Ты самый настоящий цыган, — сказал он.
     — Пошто так?
     — Умеешь клянчить. У мертвого последнюю рубаху можешь выпросить.
     Цыган засмеялся.
     — Твоими устами, ясный сокол, только мёд пить. У цыгана такая работа — просить.
     — Ходить по дворам и клянчить ты считаешь работой?
     — О, еще какой! Самой тяжелой!
     — Ну и сказал!
     — А как же, сокол ясный. Придет такое время, когда слово будет на вес золота цениться. Все будут молчать, одни апостолы гутарить. И им за каждое слово по червонцу будут платить.
     — Это ты загибаешь.
     —  Ничего не загибаю. Нальешь чарочку, я тебе еще не то скажу. Слушай старого цыгана и на ус мотай... Давай я тебе поворожу, ясный сокол. Позолоти руку — и всю правду скажу.
     — Ворожить я не буду. Потому что все цыгане врут. А вот водки налью.
     Цыгана едва выпроводили из дома.

     А через некоторое время прибежал Егорка и, задыхаясь от быстрого бега, сказал:
     — Там... Березовские цыгана убивают! Скорей!

     Березовские — отец и два сына — жили через несколько домов от Орловых. Их широкий двор всегда был пуст. Но три года назад они построили крупорушку и двор разделили на две части высоким плотным забором, через который не видно было, что делается на стороне хозяев. Зимою возле крупорушки постоянно стояли подводы. Люди по суткам и более ждали свою очередь.
     Построив крупорушку, Березовский быстро начал богатеть. На дворе появились машины — лобогрейка и сенокосилка. Пахал новыми плугами. Сено перевозил на новых бричках.

     В приводе крупорушки ходило две пары лошадей. Это были хорошие лошади, так как покупал их сам хозяин на ярмарке не враз, а постепенно, по одной. Он дружил с цыганами и перенял у них опыт незаурядного лошадника. Но после того, как с его двора увели выездного жеребца, на котором Березовский любил кататься в праздники, он возненавидел цыган и близко не подпускал их ко двору.
     — Ходят тут. Высматривают, где что плохо лежит.
     Старого цыгана с серьгой встретил он руганью и набросился с кулаками. А когда работник вступился за цыгана, он и работника ударил. Тут и началось. Старший сын кинулся на подмогу отцу. Второй сын схватил толстую палку и, воровски подкравшись, выждал момент, чтобы шарахнуть ею цыгана.

     Меркул бежал первым, Варлаам — за ним. У двора Березовских уже толпился народ.
     Матрос бросился к дерущимся. Размахивая руками, он кричал на них, уговаривал прекратить драку, но они лишь сильней цеплялись друг за дружку. Тогда Меркул быстро вытащил из кармана револьвер и два раза выстрелил вверх.
     — Ежели не прекратите, буду стрелять в вас!

     Он схватил валявшегося в пыли цыгана и поставил на ноги. У цыгана по виску и губам текла кровь, под глазом подковой расплылся синяк. А серьга, хотя и запылилась, но тряслась и весело сверкала в ухе. Старый коновал выплюнул под ноги черный сгусток крови и скрипучим голосом оказал:
     — Спасибо, батенька. Спасибо, мой дорогой. Выручил ты меня, как из ада все равно вытащил своей рученькой...
     Потом, когда отдышался, добавил:
     — Они бы меня ухлопали. Ей-ей, батенька, ухлопали бы. Вот скаженные бандюги! Балакают, будто я лошадей у них увел. А как я их уведу, когда в вашем селе я сроду не бывал. Мы сами из-под Ростова. Пришли как неделю тому назад...

     Меркул подмигивал ему — уходи, а то хозяин как бы снова не затеял драку, но цыган все рассказывал, жаловался. Наконец он понял, что ему лучше всего быстрей покинуть двор, вышел за ворота, сел на свою таратайку, хлестнул лошадь и укатил в табор.

     *****

     Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/12/29

     *****

     *Завозня - каретный двор (по В. Далю).