Первый комбат

Командиру первого батальона курсантов Казанского танкового училища посвящаю.

Ох, как давно это было, подумал Фима. Много лет назад приехал он в этот красивый город, с которым надолго связала его судьба, хотя тогда он не знал этого. Ехал через Москву с пересадкой, впервые один. До этого дома его никто не считал самостоятельным: единственный сым у престарелого отца и пока еще молодой мамы. Поскребыш, так сказать, которого баловали родители. Вот и вырос он хиленьким, никогда не дрался, в кампании с мальчишками его возраста его не принимали. Был он такой, себе на уме. Много читал, любил играть в шахматы. Окончил школу в 16 лет и после двух неудачных попыток поступления в институт (хотя в школе отличником считался) родители решили, что ехать ему надо в город Н., где у них папин племянник служит майором в Советской Армии, имеет хорошие связи в военном училище. Папа уже переговорил с ним , тот договорился в училище и вот Фима поехал через всю огромную Россию с Белоруссией.

Сидел он в поезде , смотрел в окно, за которым пробегали столбы электропередач и думал о том, как сложиться его жизнь в городе Н.

На вокзале в Н. его встетил Марик, двоюродный брат, племянник папы, которому было уже далеко за 30. Небольшого роста, плотный дяденька, пожал Фиме руку и посадил в машину. Приехав к Марику домой Фима познакомился с его женой Аней, дочкой Ларочкой, которая была младше его и еще училась в школе. Пообедав они поднялись из-за стола. Аня, увидев бледное лицо Фимы, обняла его и тихо прешептала "Держи хвост пистолетом, Фимочка. Все будет , как надо".

Приехав за город в какую-то воинскую часть (Фима узнал потом, что это был батальон обеспечения училища и одновременно лагерь для абитуриентов). Вот тогда-то в жаркий летний день он увидел своего первого командира батальона. Они с Мариком подошли к высокому, смуглому, красивому , хорошо сложенному полковнику, Марик поздоровался с ним и сказал, что привез смену. Полковник вскользь посмотрел на Фиму, и, как показалось Фиме, недовольно сказал, что его жена жалуется, что он похудел, видимо устал.

Марик сказал Фиме, что здесь ему покажут где жить, и что делать, и уехал. Полковник позвал какого-то сержанта, и Фима пошел за ним. Фиме было не по себе. Вроде все нормальные люди, но никто не разговаривате нормальмно, все какими-то отрывистыми голосами, по команде.

Расположился он в домике , который полусферой был прикрыт шиферными листами, а пол был бетонный и на этом полу стояли кровати с сеткой. В общем , так началось знакомство с армией, с новыми людьми, ребятами и большое Фимино плавание по реке жизни.

Экзамены Фима на удивление себе сдал отлично, кроме физической подготовки. А он до этого и не знал, что ему надо будет сдавать этот предмет. Их заставили подтягиваться на перекладине и бежать кросс 1 км. В общем, ничего этого Фима не умел.

На мандатной комиссии какой-то подполковник ему это вспомнил, но другой полковник, который, как оказалось, был начальником учебного отдела и отвечал за отбор будущих курсантов, махнул рукой, спросил у Фимы, кем ему приходится марик и, узнав, казал, что он принят.

И вот Фима - курсант. Одет в сапоги сорок последнего размера, которые ему велики и, как сказал его сержант, хохол с усами, что нога у Фимы в сапоге как женский половой орган в проруби. Фиме это было непонятно, так как, по его представлениям, это было невозможно. Но он не собирался препираться с сержантом, помня слова отца, воевавшего в свое время, что в армии действует неписанный закон: я начальник, ты дурак, ты начальник, я дурак.

На одном из построений Фима снова увидел полковника, который встретился ему в первый раз, когда он приехал с Мариком в лагерь. Фима уже знал, что это командир батальона, в который поступил он и много других ребят. Человек где-то 120. Полковник был строг, не улыбался. Но что больше всего бросилось Фиме в глаза (точнее навреное в уши), у полковника был очень сильный, бархатный, раскатистый,грудной,густой и звучный бас. Его выразительный мужественный голос не давал основания подчиненым не выполнить приказ. Построив батальон, комбат приказал всем сегодня же постричься, желательно налысо. С завтрашнего дня начать курс молодого бойца, который состоял в общем-то из строевой и физической подготовки. Как хорошо Фима запомнил эти занятия. Огромный строевой плац был разбит на квадраты, окрашенные белой краской, и по этим квадратам один за другим шли курсанты строевым шагом, четко печатая шаг. Через две недели посредине окрашенных двумя полосами белой краски были видны черные полосы от курсантских сапог.

Через месяц вся эта строевая закончилась, и все стали получать новую форму, настоящие курсантские яловые сапоги со сроком службы на два года. Получая форму, Фима одел ее и увидел, что мона мешком висит на нем. Он снял брюки (называемые в армии шаровары) и пошел к старшине, говоря, что брюки велики. Старшина велел Фиме взять их за штанины и развести в стороны. Штаны оказались растянуты на ширину Фиминых рук и выглядели одной стрелой.
- Все,- сказал старшина, - как раз, иди.
Фима махнул рукой и ушел. На следующий день, на утреннем построении он услышал бас комбата:
- Старшина третьей роти (это не ошибка, именно роти), с курсантом (показав на Фиму) ко мне.
Комбат выделял букву О, и ошибочно произносил и вместо ы и наоборот.
- Почему у курсанта такой вид, как будто он в штани наделал? Если форма велика, идите с ним в швейную мастерскую и ушейте.
В общем, худо-бедно, но Фиме сделали форму более или менее как раз.
Начались занятия. Все было интересно, но в один прекрасный день , сидя в клубе, Фиме захотелось в туалет. Выйдя из зала, он прошел в туалет. То, что там творилось, было невозможно описать. Груды человческих отходов возвышались над раковинами и было такое чувство, что смыв просто не работает. В общем, кое-как сделав дело, он попробовал вернуться в зал, но желудок снова позвал его в туалет. Он понял, что здесь что-то не так, и зайцем поскакал в санчасть, попутно запрыгивая в кусты.  В общем ,как оказалось, у него была дезинтерия; домашний желудок единственного сына, взращенного на маминых пирожках, не выдержал солдатской пищи.

Фима провалялся в госпитале месяц, опоздал на все занятия, присягу принимал один и никакого положенного выходного ему не дали.

Как ни крути, надо учиться и Фима быстро догнал всех по общеобразовательным предметам и через месяц все курсанты, кто в общем и не очень любил Фимину национальность, все-таки стали бегать к нему за подсказками.

Приближался праздник Великого Октября. И только тогда Фима узнал, кто же на самом деле у них командир батальона, его первый командир, который так ему запомнился.

Захарий Урашевич Шукунда, югослав по-национальности, был одним из тех людей, которых война занесла в СССР и он остался здесь. Он был высок, просто иногда каазалось, что огромен, здоров как бык. О нем в училище ходили легенды, что когда он был преподавателем на кафедре огневой подготовки, он держал в левой руке клин затвора танковой пушки весом не менее 64 килограм, а правой, держа в ней указку, показывал его составные части.

Потом его перевели на  должность комбата и он занялся воспитательной работой. Устав он знал просто наизусть и иногда поражал курсантов цитированием статей устава. Если, подходя к строю курсантов, он слышал от командира роты команду "Так, становись", то тут же следовало:
- Товарищь лейтенант Рибаков, гдэ ви слышали такую команду, где она в уставе?
Его голос медленно раздевал командира роты. Тот краснел, бледнел, но ответить по существу вопроса не мог. Однако больше от ротного таких команд мы не слышали.

Однажды на построении ротного не было, а стояли два помандира взвода, один капитан, а второй старший лейтенант. И оба не поделили, или не знали, кто должен командовать и докладывать комбату. Комбат отозвал их в сторону и скаал
- В данном случае, товарищи офицери, докладывает старший по должности или воинскому званию.
 Фима многое взял у этого командира батальона. Самое главное, это то, что их комбат, несмотря на всю его строгость, никогда не давал своих курсантов в обиду. Они выпивали, попадались в самоволке, но ни одного из них он не отчислил, борясь за то, чтобы они получили образование и стали офицерами.

Фимин приятель по училищу начиная с первого курса пил страшно, напивался в каждое увольнение, приходил в казарму, садился с гитарой и пел блатные песни.
Еще тогда за него  взялся комбат, беседы, встречи, голос комбата:
- Курсант Мыкротов( так он призносил Микторов) , а где ваша гытара? Однако, не выгнал парня, сделал офицером, а сейчас он и пить бросил. И благодарен комбату.

На все праздники, как помнил Фима, лично их комбата поздравлял своей персональной телеграммой главком сухопутных войск и начальник училища с гордостью зачитывал ее на торжественном собрании училища. Фима вспоминал, как однажды, подняв из утром на зарядку, комбат наблюдал за ними в окно со второго этажа их казармы. Один из сержантов решил пописать и стал делать это, не заметив комбата, прямо на дерево. Тут же раздался зычный бас
- Старшина роти, дайте этому сержанту ведро с тряпкой и пусть моет дерево, которе обсикал.

На общеучилищных построениях начальник училища всегда просил (именно так и говорил "Захарий Урашевич, прошу командуйте) их комбата командовать строем училище. Комбат стоял под трибуной, а его бархатный могучий бас раздавался над всеми 3 тысячами голов курсантов:
- Училище равняяяяясь, смирррррно. К торжественному маршу, поротно, на одного линейного дистанции, офицерская рота прямо, остальные  напраааааааааааа-во. Равнение направо, шагооооом, здесь выдерживалась пауза, марш!".
И возглавив колонну училища, сам проходил стоевым шагом так, что мы, Фима завидовал этому умению и постоянной подтянутости, как ему казалось, старика.

Однажды Комбат не вышел на службу. Через несколько дней мы узнали, что у него инфаркт. Фима огорчился, он знал о сердечных болезнях, так как его израненный на фронте отец постоянно жаловался на сердечные боли. Комбат выжил и курсанты часто видели его на спортивном городке ходившего с палочкой. Однажды Фима, как отстающий , постоянно дополнительно зани мавшийся физо, пошел на дальный ряд брусьев, отжиматься. И попал под комбата. Он там как раз в это время гулял. Фима услышал голос:
-Курсант Рутман, ви нэправлно дэлаете это упражнение. Надо вот так: Запрыгнули на снаряд, согнули руки в локтях, передвинули левую руку вперед, отжалис, разогнули руки, согнули еще раз, передвинули правую руку, разогнули.....
И так он гнал Фиму весь 100-метровый пролет брусьев.
Фима вернулся в казармы без сил и желания поесть. Рухнул на кровать и не шевелился до самой вечерней поверки.
Фима хорошо помнил, что для комбата не было никаких преград. Он мог стоять в накидке под дождем вместе с курсантами, мерз вместе с ними на первых зимних учениях, учил, как готовить ночлег на снегу и вместе с ротными следил, как курсанты готовят свои места. Он был в каждой роте каждый день. Встречал курсантов возле столовой, проверял их внешний вид, буквально требовал, чтобы у каждого из них был платок, расческа. Фима помнит его голос:
- А чем курсанты зимой на посту сопельки витират будут?

Однажды Фима с другом шли вдвоем в учебный корпус, а навстречу им шел комбат. Увидев его, они оба расправили под ремнем кителя и перейдя на строевой шаг, отдали честь Комбат точно вычеслил, что они не прошли 5-6 шагов, как положено по уставу и вернул их обратно. Так он гонял их, пока не убедился,что 6 шагов пройдены правильно.

Дни шли, курсанты взрослели, переходили с курса на курс. На втором курсе ушел на пенсию замполит, на третьем комбат и начальник училища. Подошел день прощания с училищем, выпуск, вечер, Фима помнит все до мелочей. Не помнит только, был ли комбат , его первый комбат на выпуске? Прошло много времени, выпускники встретились на 30-летие окончания училища.  Многие не узнавали друг друга. Встретившись со старми друзьями, Фима узнал, что комбат умер через 6 лет после окончания ими училища.
- Знаете мужилки, - сказал Фима,- о чем я жалею? О том, что в свой выпускной мы не зашли поопращаться с комбатом. настоящий ведь был мужик, справедливый.