1-й Отрывок из романа Глаша

    Глава 1.

- Мужики!

- Чаво, тебе?

- Не подскажете, по какой дороге проехать к энтому… дай бог, памяти. Забыл! – приказчик хлопнул себя по узкому лбу. Неказистое веснушчатое лицо выражало крайнюю степень досады. Он спрыгнул с облучка грязной брички, обошел вокруг, носок стоптанного, похожего на жабу сапога, постучал по ободу расхлябанного колеса. Подошел к лошади, обветренные красные руки коснулись упряжи. Нагнулся, схватил лошадь за копыто. -  Тпру! Стой, милая, стой! Дай-ко, я подковку посмотрю. Ну ладно, кажись, доедем. Ничаго… - глаза повеселели. Сдвинув картуз на затылок, шагнул  к трем, стоящим у обочины мужикам. – Мужики, вот я - ушат дырявый: запамятовал, как поместье-то называется.

- Можа, Луднево?

- Нет, не Луднево…

- Можа, Никольское?

- Нее, не тако название. Тпфу, дурень! И надо же, было так оплошать, - картуз съехал на потный лоб, рука чесала мохнатый, русый затылок. – Тама барин ишо живет - видный такой, высокий, важный. Второго такого - точно нет.

- А… ну, так бы и говорил, - улыбаясь, ответил один из мужичков, - это - Махнево. Как свернешь в эту сторону, проедешь пару верст – там и увидишь: стоит на пригорке. Только там барин важный шибко, да видный. Он всей округе наружностью приметен. Бабам его красота покоя не дает. По мне: так с лица воду не пить. Меньше красы – меньше грехов бесовских.

- Точно, Махнево! – засмеялся приказчик и, проворно заскочив на облучок, тронул поводья чахлой лошаденки. – А меня хозяин послал к нему: сверток с мануфактурой аглицкой отвезти. Карета посыльного нашего сломалась в дороге, вот и отправили меня с оказией. А я, как тронулся в путь - еще помнил название, по дороге задумался о своем - и враз запамятовал! Кабы не вы - заплутал бы, как пить дать – заплутал. Счастливо оставаться, братцы! Спасииибоооо за помоооощь…

  Мужики смотрели вслед удаляющейся бричке, клубы пыли закрывали ее полностью, пока она и вовсе не пропала из виду.

- Ишь, ты! Барин, говорит, видный, - мужичок сплюнул себе под ноги. – Черт он, а не барин! Люди зря хаять не будут... Раз, говорят - черт, значит – черт!

- И то - правда! - осмелев, добавил другой. - Девок по головам не пересчитать: сколько перепортил, Ирод окаянный. Оно, вроде, как и не жалко - девка, на то и рОждена, чтобы бабой стать. А все же - не порядок, не по-людски оно как-то, не по закону Божьему…

- Тпфу, бисово отродье! - вступил в разговор третий. - Даром, что барин благородный, а креста на нем нет! Кабы не барин был, а простой человек - изловили бы пакостника и мудя с удом оторвали!

  С постороннего взгляду Махнево было богатым и знатным поместьем. Все, как положено: господа важные, благородные, сами собой - гладкие. Чаи на террасе попивают, разговоры ученые ведут. И все-то у них ладно, да лепо: дома крепкие, сады и цветники ухожены, скотина кормлена, лошади крупастые, да и мало ли еще каких приятностей и безделиц для услады глаз хозяйских имеется. Всего не перечислишь…

  Только слава дурная за имением водилась, и не-то, чтобы слава, а так - слухи ползли, один нелепее другого. А слухи эти душком серным попахивали. Но, кто у нас слухи-то пускает? Ясное дело: бабы глупые, а им набрехать - раз плюнуть. Они любого ославят, сплетен до небес насочиняют.
 
  Говорили, что барин Владимир Иванович во Христа праведного не верит, в Церкву не ходит, а ведет себя, как отродье бесовское… Говорили, что он - то ли сектант, то ли молокан, то ли отступник. Потому, как без чести и совести завел у себя гарем, словно султан иноземный. Говорили, что много девок и баб со свету спровадил, иные брюхатые от него ходют, во чревах отродья бесовские носют… Говорили, что бесы наградили его удом огромным - почти до колен, и что удище энтот окаянный покоя барину ни днем, ни ночью не дает: во все тяжкие с головой уводит. Тычет он им кажну бабенку, а сытости не знает. Оттого барин люто воет, хуже волка серого. Говорили даже, что младенцев новорожденных по ночам кушает. Ну, кто в эту-то брехню поверит?

  Слухи, они и есть слухи. Бабы глупые от безделья и зависти сочинили. Мало сочинили – по уезду разнесли. А мужики-холопы подхватили. Мужики-то нынче - мелковаты пошли, не те - что в старые времена. Хуже баб, порой, горазды языком чесать - говоруны языкатые! А отчего бы им не болтать попусту? – Лишь бы повод найти: от работы увильнуть. Распустили их донельзя, а еще «вольность» грозятся дать. И какая дураку воля? Языки бы поганые всем вырвать! А по-правде говоря: ну кто холопам поверит? На то он и холоп, чтобы молчать и волю барина прилежно исполнять. У глупых холопов и мыслей-то своих отродясь быть не может… Не их, собачье дело - о прихотях барских рассуждать!

  Ну, обо все по порядку:
  Господская усадьба находилась в приветливом и уединенном месте Н-ского уезда, Нижегородской губернии. Два, отдельно стоящих друг от друга, каменных  дома, уютно расположились  на небольшом зеленом пригорке, ниже домов шел довольно большой и глубокий пруд с чистой проточной водой. Упругие столбики коричневых камышей с острыми, как лезвия, высокими листьями и колючая, уходящая корнями в ледяную воду осока, обрамляли пруд с одного берега. Летом здесь цвели зеленая ряска и желто-белые кувшинки. Множество больших жаб и маленьких головастиков устраивали ночные концерты, прыгая дрожащими, скользкими лапками по огромным водяным листьям.

  Пологим песчаным дном заканчивался другой берег. Кустарники душистого жасмина и много старых, наклоненных к воде плакучих ив, создавали приятный пасторальный пейзаж. В этом месте господа возвели довольно удобную купальню с деревянными мостками, ступеньками, спускающимися в воду, резной беседкой, увитой плющом и диким вьюнком,  и двумя кабинками для переодевания. Справа от купальни возвышался основательный двухэтажный лиственничный сруб – господская баня.

  Несмотря на летний зной, вплоть до начала июля, вода оставалась холодной из-за обилия подводных ключей. Она была настолько прозрачна, что в тихую погоду, любой, кто доплывал на лодке до середины пруда, мог увидеть стайки серебристых рыбешек и рыб крупнее, стоящих неподвижно и шевелящих красными плавниками.
 
  Белые и серые откормленные гуси, пестрые, с перламутровым отливом утки, важно скользили по светлой глади пруда. Шумно гогоча и крякая, перебирая красными кожистыми лапками, они заплывали и прятались в ту часть, где росли высокие камыши.

  Вокруг барских домов весной бурно цвела сирень, и кипели молодым белым цветом душистые яблони. За домами шел парк, в котором старые липы перемежались с темными дубами, кусты орешника с березками и рябинами. Слева от парка был разбит фруктовый сад – гордость хозяйки. Он не только радовал глаза и господский стол обильными и щедрыми дарами, но и приносил вполне ощутимый денежный доход. Сразу за садом дорога поворачивала в темный густой ельник, где заматерелые сосны с бледно-желтыми стволами походили на великанов с лохматыми угрюмыми головами, а разлапистые ели на их гигантских подруг. Хитрые белки с рыжими пушистыми хвостами перелетали с ветки на ветку. С утра и до позднего вечера в саду и в парке слышалось многоголосое птичье пение.


 Роман целиком Вы можете прочитать здесь: https://www.litres.ru/lana-lanytova/glasha/

Чтобы сработала ссылка, ее нужно выделить и перейти по адресу.

 Приятного чтения!