Принцесса

© Copyright Слободкина Ольга (olgaslobodkina@mail.ru)
Рассказ: Проза


      
      
             Ольга Слободкина-von Bromssen
            
            
             ПРИНЦЕССА
             (рассказ)
            
            
             Зачем же было отдавать меня в детский сад! При двух неработающих бабушках и двух домработницах - оба мои дедушки были профессоры. Но родители решили твердо: ребенка надо обобществлять.
             Детский сад - моя ненависть с первого вдоха. Как меня тошнило от жуткой смеси запахов общепита и казенного заведения.
             Ночью дома я просыпалась, видела в окне крупные гроздья звезд и молила неизвестно Кого (Кто знал, как мне муторно, любил больше, чем мама, сострадал и бесконечно жалел), чтобы ночь никогда не кончалась и утро не наступало никогда.
             - Мама! Я хочу, чтобы всегда была ночь и чтобы я всегда была дома! - взвывала я, но мама только посмеивалась, и каждое утро меня снова отводили в детский сад.
             Он, кстати, находился в соседнем доме. Перед первым классом, когда мне исполнилось шесть, я вдруг поняла: ничего страшного - вот мой дом, вот я (весело прыгаю через свои резиновые прыгалки - к тому времени я уже научилась играть одна), и меня обязательно заберут. А как же иначе? Но в три года до этого было далеко.
             Худющая ("Девочка! Втяни животик!" - дразнили меня в Гаграх на пляже, куда мы всей семьей отправлялись в августе. Живот мой при втягивании в буквальном смысле прилипал к спине - мама обижалась и уводила меня), ела плохо, за что воспитательница однажды грубо и неожиданно ткнула меня носом в тарелку, когда я мечтательно над ней застыла - мои мысли витали далеко от каши.
             Единственным спасением от детского сада были частые простуды и ангины - тогда я успокаивалась и с удовольствием болела, потом долго выздоравливала и играла в маленькой комнате - дедушкиной и бабушкиной спальне, открывая и соединяя ведущую в нее дверь с дверью на смежной стене - между спальной и гостиной. Получался чудесный маленький домик - мое Царство-Государство, и я в нем - Принцесса, настоящая, не придуманная. Видела я эту принцессу и во сне: она сидела на троне в зеленом сверкающем платье, с длинными белыми волосами и голубыми глазами - и это была я, хоть и смотрела на нее со стороны, изнутри себя самой, какая я была - с короткими каштановыми волосами и карими глазами.
             Но это дома. А вот в детском саду все было иначе. Там тоже была принцесса. Звали ее Лена. Лена Талочкина. Она была заводила, она и ее подружка Надя Холодова. У них тоже имелось свое царство-государство - на задах игровой комнаты, около туалета, но меня туда не принимали никогда. А мне так хотелось разделить с ними свое принцесство - по правде, не во сне и не одной в своем домике, который то и дело разоряли входящие в комнаты и закрывающие двери взрослые.
             Да, меня не принимали. Если воспитательница уходила посидеть с поварихой на кухне, девочки сооружали себе платья из простыней, но самое волшебство, конечно же, заключалось не в платьях, а в девчоночьем принцессном единении. Их было две, а то и три, и каждая знала, что остальные - тоже принцессы, а то, что я - принцесса, не знал никто. И Лена была красивая-прекрасивая.
             - Мама! Меня Лена с Надей в принцессы не принимают...
             - В принцессы? И где же они принцесс изображают? - поинтересовалась мама.
             - Ну, там, за шкафчиками, около туалета...
             Мама смеется:
             - Доченька! Ты уже большая девочка, у тебя скоро экзамен по музыке, а ты страдаешь оттого, что тебя в туалетные принцессы не принимают.
             Это была правда. Музыке меня начали учить очень рано, когда еще в музыкальную школу не брали. Ко мне приходила учительница из "Мерзляковки", и вот - мой первый экзамен: я буду играть наравне со школьниками.
             - А я всю эту комиссию заплюваю, - заявляю я накануне экзамена, когда мама пытается объяснить мне всю ответственность предстоящего дня.
             Мама опускает руки, долго смотрит на меня, так что становится страшно. Потом говорит:
             - Как нехорошо. Как мне будет стыдно, что у меня такая дочь.
             - Ладно, - соглашаюсь я, - тогда я буду играть с ошибками и без оттенков!
             Экзамен прошел блестяще. Я совершенно не боялась несмотря на запугивания премудрых взрослых, и сыграла свой этюд и пьесу без ошибок и с оттенками.
             Когда настала моя очередь выходить на сцену, я вдруг услышала, как сидящая сзади женщина шепнула другой:
             - А где та маленькая девочка, что занимается с Ириной Михайловной частным образом?
             В это время моя учительница уже шла по проходу и, взяв меня за руку, повела к роялю.
             - Да вот же она, принцесса. С таким бантом! - ответила ей другая.
             У меня екнуло сердце.
            
            
            
            
             А вот первое выступление в детском саду прошло иначе. К Новому Году мне задали выучить четверостишие. "Снежинкой" мне быть не позволили - я проболела, и меня не включили в танец.
             Выйдя на середину игровой комнаты, я вдохнула, чтобы начать читать, как вдруг воспитательница громко зашипела откуда-то сбоку:
             - Стрелецкая! Здравствуй, дедушка Мороз. Ты подарки нам принес.
             Я перевела дух и только хотела начать еще раз, как снова услышала сухой горячий шепот воспитательницы:
             - Стрелецкая! Ты что забыла?! Здравствуй, дедушка Мороз. Ты подарки нам принес.
             Тогда я сделала шаг вперед и выкрикнула - отчетливо и надрывно:
             - ВЫ ВСЕ ДУАКИ!
            
            
            
            
             Кроме того, что меня вскоре приняли в подготовительный класс музыкальной школы, произошло еще одно очень важное событие в моей жизни - я влюбилась. Влюбилась страстно, всем сердцем, всем волшебством своей принцессной никому неведомой души.
             Мальчика звали Игорь Воронов. Он то и дело подбегал ко мне, показывал что-нибудь атлетическое и спрашивал с издевкой:
             - А ты так можешь?
             Конечно же, я не могла. Куда мне было мочь. Я только-только начала оправляться от двустороннего воспаления легких.
             - Подумаешь, - пожала плечами мама. - А ты сделай ему "кольцо" и его спроси: "А ты так можешь?" Посмотрим тогда.
             Однажды, улучив момент, когда группа пробегала за шкафчиками, Игорь, лихо прокрутившись колесом, встал, как вкопанный, и спросил - глаза смеющиеся, огоньки пляшут:
             - Ну, можешь так?
             И тут я легла животом на ковер и сделала кольцо. Я так старалась, что, кажется, не только коснулась ногами головы, но как будто свернулась в трубочку.
             Игорь раскрыл рот. Потом пришел в себя, лег на ковер и... о, ужас! Это было настоящее бревно, негнущееся, скованное. А ведь я любила его больше, чем маму.
             - Мама! Я люблю его больше тебя! - словно предательница, призналась я, обнаружив в себе это чувство.
             Мама, как всегда, засмеялась:
             - А помнишь, как ты маленькая говорила: "Мамочка! Я люблю тебя двумя руками и двумя ногами, головой и всем телом, свежо-свежо-не-мутно!"
               Конечно, я помнила. Я так любила маму! Она была самая красивая на свете. То, что есть еще более красивая женщина - Элизабет Тэйлор, я узнала только следующим летом в Крыму на фильме "Синяя птица".
             - Мама! Она еще красивее тебя! - изумилась я, когда мы вышли из кинотеатра на свет.
             Мама улыбнулась и начала разговаривать с молодым человеком, примкнувшим к нашей компании и, по-видимому, не разделявшим мою точку зрения.
            
            
            
             Летом, до августа, меня обычно отправляли с детским садом на дачу. Там у нас был корабль, который Лена быстро прибрала к рукам, превратив его в свой принцессный замок: устраивала балы - девочки танцевали с мальчиками (я стояла в стороне и любовалась: как красиво - такие изящные маленькие пары), а потом - застолье: все делали из песка и глины пирожные, заходили внутрь корабля и изображали, что едят и как это вкусно.
             Меня не принимали.
             Но вот однажды, когда я играла одна у березок, ко мне подошла маленькая девочка и прошепелявила:
             - Севоня - свасьба Плинцессы. Лена Талотькина зенится. Плинесёс цветы, тебя тозе пустют.
             Я ужасно обрадовалась и начала набирать красивый букет - колокольчики, травы, куриную слепоту: голубой и желтый мешались с зеленым... Потом лежала на спине и смотрела в небо. Я думала: если долго смотреть в небо, глаза проникнутся голубизной и тоже станут голубыми. Мне так хотелось прийти на свадьбу Принцессы с голубыми глазами, и чтобы Игорь увидел и удивился.
             Свадьба была намечена на вечер, и торжество должно было происходить в корабле. Я говорю "в" корабле, а не "на" корабле, потому что корабль этот был, как шатер, то есть все пространство от бортов до мачты было покрыто досками, а внутри вдоль обоих бортов тянулись лавки. В общем, это был игровой домик на время дождя.
             Когда я заглянула внутрь, оказалось, что все гости уже в сборе, и мне досталось самое крайнее к выходу место, самое далекое от Лены, от Принцессы, которая сегодня вечером выходила замуж. На лавках сидели одетые во все самое лучшее придворные и пели свадебные гимны собственного сочинения. Весь корабль был украшен травами и цветами. Принцесса сидела на корме, как на троне, недосягаемая в своем принцессном величии, в платье с оборкой, с распущенными волосами, а рядом с ней - Принц... Я не видела его лица, потому что его голова лежала у нее на коленях. Она погладила его по волосам. Я привстала со своего места, чтобы посмотреть, кто это... Глаза Принца были закрыты, он блаженно улыбался.
             Это был Игорь Воронов...
             Мир пошатнулся.
            
            
            
            
             Пока я подрастала и превращалась из принцессы в пианистку, мама писала диссертацию. Я всегда так ждала ее прихода с работы. Так хотелось почитать что-нибудь вместе - Брэма, сказки Андерсена или "Песнь о купце Калашникове", от которой у меня сжималось сердце и холодели ноги, но вечером мама неизменно садилась за письменный стол, а утром мне снова нужно было идти в детский сад.
             - Мамочка! Как же Наде Холодовой хорошо. Папа у нее - слесарь, мама - техник. Они всегда с ней вечером играют. А вы с папой всегда занимаетесь.
             Мама смеется:
             - А помнишь, как ты маленькая папин ластик называла? - Назимастик. Ты говорила: "Папа назимается - вместо "занимается".
             Папа часто покупал у букинистов математические книги и, пока не стирал в них все записи, не приступал к работе. Вот и получился из ластика "назимастик".
             - А как он "назимается"? - спрашиваю тебя. А ты говоришь:"Назимастиком".
            
            
            
            
             Когда мы с мамой впервые побывали в цирке, там выступали слоны, и в конце номера на арену выехала девочка на маленьком слоненке - принцесса из моего сна, с длинными белыми волосами и голубыми глазами. Она сделала круг и исчезла за занавесом.
             - Мама! Мамочка! Я хочу быть циркачкой! На слоне! Как та девочка! - рыдала я вечером дома.
             - Но доченька! В цирке выступают только дети циркачей! - резонно возразила мама.
             Я бросилась к папе:
             - Папочка! Ну, тогда хоть ты устройся в цирк!
             - Что же я буду там делать? - улыбнулся папа. - Я же не акробат.
             - Ну, билеты отрывать... или - подковерным, в красной куртке!
            
            
            
             Были в моем детстве и другие заветные неосуществленные мечты. Однажды, когда я ждала маму около магазина, я вдруг увидела в магазине девочку - через стекло - она катала на подоконнике крошечную колясочку с настоящими крутящимися колесиками и откидным верхом. В колясочке лежала маленькая резиновая куколка - вся в кружевах, в чепце и под стеганым одеялом. Заметив, как я застыла, не в силах оторвать взгляд от ее сокровища, девочка тут же задрала нос и начала катать с удвоенной силой.
             - Мамочка! Купи мне такую колясочку! - бросилась я к маме, как только она вышла из магазина. И куколку с одеялом.
             - Хорошо, - пообещала мама.
             Через какое-то время у меня появился пластмассовый пупс с негнущимися руками и ногами, нарисованными волосами и туповатым выражением лица. Размерами он сильно превосходил малюсенькую резиновую принцессу и был безо всякой одежды и уж тем более - без одеяла, но бабушка утешила меня:
             - Мы все ему сошьем и свяжем.
             И верно. Вскоре мой пупс приобрел самодельную одежку - вязаную шапочку, пальтишко и сшитое одеяло, и я, замирая сердцем, сразу же понесла его в детский сад - ведь все девочки давно уже обзавелись "детьми", а я из-за болезней и музыки все еще ходила в "невестах". И вот, у меня - свой, хоть и не совсем такой, как думалось, "ребеночек". Коляски, правда, у него не было, но зато теперь я буду играть вместе со всеми, на выступе дома, где детсадовские "мамы" укладывали спать своих "новорожденных", когда нас выводили на улицу. Не успела я выбрать себе местечко, как Надя Холодова уже содрала с моего драгоценного сыночка и шерстяную шапочку, и шерстяное пальтишко.
             - Как же так? - еле сдерживая слезы, выдавила я.
             - А-а! Хочешь, чтоб твоей куколке было тепленько, хитренькая какая!
             Таков был ее ответ.
             Что я могла возразить...
             Коляска у меня появилась гораздо позже, летом на даче. Она была большая - деревянная прогулочная коляска, настоящий бассейн без воды для моего малыша, и колеса у нее не крутились, и откидного верха не было.
            
            
            
            
            
             Когда мне исполнилось пять лет, мы с мамой отдыхали на Рижском взморье. У нашей хозяйки была маленькая дочка. Однажды, когда я играла c ней в саду, а мама зашла взять меня на море, я с горечью воскликнула, указывая на девочку:
            - Вот, смотри! Смотри! Она настоящая, живая! А это что?
             Я тряхнула пластмассовым пупсом:
            - Зацвятшая роза!
            - Как-как? Зацвятшая роза? - рассмеялась мама.
             И вообще я все детство надоедала маме:
            - Ну, купи мне братика или сестричку, пожалуйста!
            - У меня даже на шубу денег нет, а ты просишь ребеночка. Они дорогие.
             Каково же было мое изумление, когда у маминой подруги тети Сони появился сыночек. Она была очень бедная. Мама говорила, я слышала.
             Все прояснилось в пионерлагере после первого класса.
            - А ты думала, тебя мама в магазине купила! Эх, ты, чудо в перьях. А еще музыкантша.
             Потом я часто стала замечать, что мама меня обманывает.
             Иной раз, когда глаза вдруг натыкаются на крошечную разодетую принцессу - мечта моего одинокого детства во всем совершенстве своей неисполненности - сердце падает: не привел Господь!
             Другой несбыточной мечтой был олень. Принц-Олень, Он выбежал из леса на
          просеку, по которой мы шли на лыжах, и встал, как вкопанный. Мы тоже
          остолбенели - он был великолепен! Лучше всех. Лучше резиновой куколки. Лучше маленькой циркачки. Лучше даже Элизабет Тэйлор.
             С минуту мы стояли завороженные, глядя друг на друга. Лес тоже замер. Лишь
          небо плыло, да иней покалывал на елях ослепительной филигранной белизной. И вдруг дедушка набрал в легкие воздух да ка-а-а-а-к свиснет! Олень взметнулся - только его и видели.
             Я прорыдала почти всю неделю.
            - Мамочка! Я так хочу, чтобы олень жил у нас, в нашей квартире!
            - Но доченька! Ему здесь будет очень тесно. Он любит лес, волю. Любит бегать.
            - А я бы с ним во дворе гуляла. У-y-y!
            
            
            
            
             Как-то раз я пожаловалась маме на то, что Лена Талочкина не дает мне
          покататься на качелях.
             Доставая с полки какую-то математическую книгу, мама, смеясь,
          посоветовала:
            - А ты ей скажи: "Что ты лезешь, как старая шуба".
             В голове у меня сразу же возник образ вытертой шубы, вернее полушубка,
          принадлежавшего нашей домработнице Дусете. Это была настоящая шкура - старая и облезлая.
            
            
            
            
            - Что ты лезешь, как старая шкура! - выпалила я, когда Лена начала спихивать меня с качелей.
             От неожиданного отпора Лена потеряла дар речи. Она посмотрела на меня так, будто видит впервые. Потом резко развернулась и побежала докладывать воспитательнице.
             Когда мама пришла меня забирать, воспитательница не преминула выговорить ей за мой выпад.
            - Зачем же ты так нагрубила?! - возмущалась мама по дороге домой.
            - Ты сама мне так сказала! - оправдывалась я.
            - Я тебе сказала "не лезь, как старая шуба". Знаешь, шуба лезет - мех из нее
             вылезает, как у нашей Дусеты, видела?
            - Угу.
            - А ты так грубо: "как старая шкура".
            - А у Дусеты шуба и есть шкура! - запальчиво отрезала я.
             Мама рассмеялась, и мы помирились.
            
            
            
             В другой раз, когда вокруг музыкальной работницы, демонстрировавшей новогодние карнавальные маски, образовался кружок из детей, Лена с силой оттолкнула меня, так что я отлетела к стене и больно ударилась головой.
            - А ты бы ее толкнула! Что ж так терпеть! - негодовала мама. - Нужно давать сдачи!
             Учись за себя постоять!
             На следующий день во время гуляния Лена снова начала мне вредить - мешала лепить принцессу из снега. Тогда я встала и пнула ее - легонько, но она поскользнулась, упала и сидела, растерянная, на снегу. Я подошла ближе и неуверенно схватила ее за помпон, потом за шарф. Несмотря на мамино указание я сомневалась, что поступаю правильно.
            
            
            
             Вечером я поведала о своем "подвиге" маме:
            - И за шарф оттрепала, и за помпон оттрепала.
            - Ну, и правильно. Будет знать, как лезть!
             Ночью, оставшись одна наедине со своей "победой", я почувствовала себя нехорошо. Вместо принцессы в волшебном замке мне почему-то все время представлялась Лена, беспомощно сидящая на снегу. Но ведь мама сказала, что я поступила правильно. Почему же я плачу? Почему мне так жаль Лену и так стыдно за себя? Зачем я это сделала? Ведь я люблю Лену!
            
            
            
             В семь лет Лена с Надей пошли в общеобразовательную школу в нашем дворе, а я - в Мерзляковскую при Консерватории. Вот, пожалуй, и вся наша дружба. Хотя нет. Было еще празднование моего десятилетия. Пригласили девочек из музыкальной. Надя тоже пришла. Она жила в нашем подъезде, и с утра, увидев меня идущей с хлебом из булочной, кинулась поздравлять - о дне рождения знал весь двор. Пришлось пригласить. А вот Лену не позвали. Она пришла сама. В самый разгар праздника, когда бабушка внесла в темную гостиную торт с зажженными свечами. Как выяснилось позже, долго ходила вокруг дома, потом зашла к себе, взяла самую лучшую книгу и просто позвонила к нам в дверь. Все очень удивились, но не выгонять же!
             У Лены к тому времени уже произошла трагедия - попал под электричку ее алкоголик-отец.
            - Нет, в тот день он был трезвый, - объясняла она девчонкам во дворе.
             Дома я никогда не слышала слова "трезвый".
             Лена осталась одна - со своей мамой, дворничихой и паспортисткой, великой труженицей нашего двора.
            
            
            
             Да, странная дружба. Хотя, по правде говоря, мне и дружить-то было некогда. Я занималась музыкой. Летом уезжала в лагерь или на дачу к папиным родителям, а зимой все свободное время проводила на катке. Новая невоплощенная мечта - стать фигуристкой. "Но кто же будет водить еще и на фигурное катание!" Приходилось ограничиваться телевизионными уроками - Союзными и Международными соревнованиями. А водить действительно стало некому. Дусета вышла замуж и ушла от нас. Дедушка тяжело болел. Мама с папой разошлись. Папа теперь все время жил у своих, в Уланском переулке.
            
            
             На Новый Год, когда все писали на бумажках желания и потом сжигали их на свече, я загадала, чтобы дедушка поправился, а еще - научиться кататься на коньках змейкой.
             Вскоре мне приснился страшный сон - как будто дедушка попал в какой-то серый лабиринтный замок без единого окна и не может оттуда выбраться. Наутро я бросилась к нему - рассказать про сон, но он только отмахнулся:
            - Ну, из какого такого дома я не смогу выбраться! Что ты, малыш, успокойся! Если уж я при Сталине выбрался...
             В тридцать седьмом дедушка сидел как политический. Я это знала. Но успокоиться не могла.
             А летом дедушка умер...
             Дедушка был единственным человеком, который знал, что мой пластмассовый пупс мочится во сне. Дедушка был единственным человеком, который знал, что я умею летать. Тело мое становилось легким, и я поднималась к потолку в гостиной, медленно плавала вокруг люстры, а дедушка лежал на диване, погруженный в свои мысли. Иногда с кем-то спорил, с кем-то невидимым, бурно жестикулировал, но всегда время от времени поглядывал на меня. Он видел. Он знал. Если я рассказывала бабушке или маме, они смеялись. Тебе это только приснилось, уверяли они, так что я и сама начала сомневаться. Но дедушка знал. Он задумчиво улыбался, видимо, не считая нужным переубеждать бабушку с мамой.
         
         
             Мы с мамой едем в электричке после пионерлагеря.
            - Дедушка умер. Мы должны беречь бабушку, - медленно произнесла мама.
             Звезды пролетали в окнах, как полоумные. Как я смею ехать в этой глупой электричке - такая здоровая, загорелая, когда дедушки уже нет на свете. Дедушка умер, мы должны беречь бабушку, отдавалось у меня в голове.
            - Когда твоего дедушку хоронили, у нас было столько машин во дворе! Никогда столько не было, - сказала Надя.
            - Одни "Волги", одни "Волги". Даже в садике стояли, - подтвердила Лена.
             Так в нашу семью впервые вошла смерть. После смерти дедушки умер папин отец, потом папина мать и ... папа. С четким перерывом в два месяца. Мне казалось, следующей буду я. Не могло так кончиться. И то же думала мама - о себе.
            
            
            
             В тот день, когда умерла папина мама, мы с папой ходили в театр. Но папа не видел действия на сцене. Он был как будто в забытьи. Когда он отвел меня домой и позвонил своим, бабушки уже не было. Я почувствовала это на пути из театра. Папа тоже почувствовал. И все же, прежде чем уйти от нас, набрал номер.
            - Это конец, - сказал он.
             Папа умер один, у себя в Уланском. В ту ночь он мне приснился. Он подошел ко мне и сказал:
            - Я не умер. Никому не верь.
            - Что ты, папа! - испугалась я.
            - Ты видела меня мертвым? - словно не слыша, продолжал он.
               Я покачала головой.
            - Вот и не верь никому.
             Наутро нам сообщил его сосед - по телефону. Но мама от меня скрыла. Она только сказала: "Папа - в больнице, в очень тяжелом состоянии". .
            
            
            
             Вечером я пошла гулять. Звезды пылали низко и яростно. Во дворе какие-то незнакомые девчонки играли в "вышибалы". Меня приняли, но стали издеваться. А я думала: как вы смеете. Может быть, моего отца уже нет в живых.
             Я прибежала домой возбужденная, взмокшая.
            - Что случилось? - спросила мама.
            - Там девчонки сказали, что я..., - начала я, задыхаясь.
            - Все это такая ерунда, - оборвала меня мама и ушла в комнату.
            
            
            
            
             Через три с половиной года мама снова вышла замуж и родила сына. Когда родился брат, я была уже совсем взрослая. Мне исполнилось четырнадцать с половиной. Я закончила школу. Поступила в училище.
            
            
            
             Однажды зимой я возвращалась из концерта в Консерватории. Без шапки. В красивой шубе. С охапкой цветов. Настроение чудесное. Я давно уже жила отдельно от мамы - мой отчим отдал мне свою квартиру. Немного не доехав до дома, я отпустила машину - хотелось пройтись, вдохнуть свежего морозного воздуха, насладиться своим триумфом. Одной. Под ясным звездным небом, таким же торжественным, как Двадцатый Концерт Моцарта. C- moll.
             Вот так я и шла, совершенно счастливая, на взлете, без тени усталости. Моцарт! Как мы могли разминуться! Но разминулись мы только во времени. Только во времени.
             Переходя небольшую улочку по дороге к дому, я увидела женщину. Она шла слева, будто наперерез. И тоже была без шапки, но...почти совсем лысая и - в потертом пальто. Однако держалась довольно прямо - красивое лицо, знакомые черты... Лена! Лена Талочкина. Принцесса из детского сада, не отрываясь, глядела на меня. Я застыла. Не могла вымолвить ни слова. Потом бросилась к подъезду. Так и не поздоровалась.
             Сидя за чаем на кухне, подумала: сколько же лет прошло с того дня рождения? Десять? Нет, миленькая, двадцать. Двадцать прошло.
            
            
            
            
             Накануне моего тридцатилетия я давала концерт в Стокгольме. После концерта меня поджидал знакомый:
            - Well, that was marvelous, Princess. But how can you know you're a princess? You've never been anything, but yourself, have you? ("Ну, что же, принцесса. Это было превосходно! Хотя тебе, наверное, и в голову не приходит, что ты - принцесса. Ты ведь никогда не была никем, кроме себя самой, верно"?)
            
            
            
             Мне тридцать шесть. Я живу в Нью-Йорке. Преподаю в Juliard School of Arts. Концертирую. Этой весной приезжала в Москву. Мама достраивает дачу. Брат закончил Университет. Женился. У него - двухлетний сынишка, мамин первый внук.
      -- И ты знаешь, кто мне приходил класть на втором этаже пол? Муж Нади
       Холодовой. Это у нее уже второй муж. И два мальчика. А сама - вся больная,
       без зубов. Курит. Я была рада, когда она ушла. Знаешь, в ней есть что-то
       неприятное. А муж у нее славный. И мальчишка чудесный. Она с ним приходила.
       Спрашивает: "А у Виктории есть дети?" Я говорю: "Нет, она и не замужем,
       разошлась". А Лена... Помнишь Лену Талочкину? Умерла она... Несколько лет назад.
       Совсем спилась. Каждое утро ходила к метро, чтобы ей налили стакан. Два
       года в ЛТП лечилась. Только ей это совсем не помогло. Может, это для нее лучше,
       чем такая жизнь.
            Кто? Лена? Умерла? Спилась? Принцесса? Самая главная из всех? Такая красивая, боевая... Я не могла поверить. Потом вспомнила нашу встречу возле моего дома в Москве. Шесть лет назад. Наверное, уже тогда...
            К вечеру мама не выдержала и рассказала правду. Лена действительно спилась. Но умерла она не от алкоголизма. Ее избил сожитель. Избил - и уехал на рыбалку. Какое-то время она пролежала у него в квартире. Потом умерла. "Она ведь была такая слабая. Может, это и лучше для нее, чем такая жизнь. Дочку жалко. У нее ведь дочка осталась. Она над ней мудровала, над девочкой! И мать жалко. Несчастная женщина".
         
         
         
             Через несколько дней в молочном магазине я столкнулась с матерью Лены.
            - Вита! Здравствуй! Ты приехала!?
            - Здравствуйте.
            - Ну, видела тебя по телевизору, как ты выступала, - прямо Королева. Такое красивое платье! Да и сама... Где же ты теперь живешь?
            - В Нью-Йорке.
            - В Нью-Йорке...
            А в глазах - вопрос: знаешь - не знаешь? И слезы готовы хлынуть из души.
            - Значит, учеба не пропала даром.
            - Вся жизнь на это положена.
            - Вся жизнь...
            Отвернулась. Смотрит в сторону.
            - А как девочка?
            - Она уже в девятом классе.
            - В девятом классе? Так время летит...
            - Да, летит...
            
            
            
            В воскресенье я пошла в Донской монастырь. Он теперь действующий. Поставила свечи на канун - за папу, за бабушку, за дедушек и за невинно убиенную Лену. Может, девчонки уже тогда чуяли - не нашей стаи птица, поэтому и не принимали меня в игру.
            Во время службы поняла, что ни на кого больше не обижаюсь, ни о чем не жалею. Боль от несбыточной мечты ушла. Я думала только о несчастной судьбе Лены.
            Выйдя из храма, немного погуляла по кладбищу. Там были похоронены известные люди. А где Лена? Цвела сирень, на клумбах распускались чудесные цветы. Но было еще Нечто - Невидимое, Страшное. Оно протянулось Оттуда, Издалека, где был Тот, Который любил больше, чем мама, сострадал и бесконечно жалел.
            Где ты, счастливая принцесса моего детства? Мне хотелось сказать Лене что-нибудь ободряющее, как-то приголубить ее, но вместо этого в голове закрутилось:
            
            
            
             Ты теперь Там, Далеко.
             Нас разделяет Завеса.
             Может, твой дух угнетен,
             Стиснутый толщей морей?
            
            
             В мире ее упокой,
             Боже! (Мечтала принцессой...)
             И разреши ее сон
             (В детстве, пока - на Земле...)
            
            
            
       Весна 1995 года
      
      
      
      
       ПОСЛЕСЛОВИЕ
      
      
       Я задумала этот рассказ, когда встретила Лену зимой возле своего дома в 1987 или 88ом году и содрогнулась от ее вида. Еще в школе я понимала, куда дуют ветры ее судьбы, хотя мы почти не общались. Мне хотелось показать, как жизнь сама все расставляет по местам, и не нужно ничего делать, ни на физическом плане, в смысле мстить, ни на духовном, в смысле - обижаться и переживать. Но начала писать лишь в 1995ом, еще не зная, что Лены уже нет в живых. Когда рассказ был почти готов, мама сообщила мне о ее смерти. И потом я действительно встретила в магазине ее мать, причем у своего, а не у ее дома. Энергия рассказа притянула встречу или эта история должна была иметь такую концовку. Я описала ее почти с полной достоверностью, но со скидкой на художественную литературу.
       Cмерть Лены была одной из первых смертей моих знакомых ровесников, которые теперь уже исчисляются, увы, десятками, и я пережила ее как потрясение.
       С тех пор прошло десять лет. Рассказ не изменился, но изменилось мое представление о вопросах в нем поставленных. Кто же был настоящей принцессой? Принцессой Духа? А кто туалетной, выдуманной? Виктория Стрелецкая или Лена Талочкина? Теперь я отвечу так: обе были настоящими. Потому что обе страстно об этом мечтали. А в Мире Желания существуют только цельные мыслеобразы. Кстати сказать, спустя два года после ее смерти Лена приснилась мне с роскошной копной волос, и я поняла, что Там сбываются заветные мечты и реализуются наши представления - нужно только очень захотеть.
       Что же до земной жизни, то обе стали мученицами - по разным причинам, но каждая проходила свои трагедии, испытания и боль - на своем уровне. Просто одна ушла раньше другой.
       Прекрасный Принц, Игорь Воронов, остался в сознании детства. Обеих. А принцы более поздней поры мало соответствовали своему высокому предназначению. Виктория с мужем разошлась, значит, было плохо - ведь от хорошего не уходят, и маленькая разодетая принцесса отошла в область нереализованных желаний. А принц Лены обернулся ее личным домовым убийцей.
       И хотя главную героиню зовут Виктория Стрелецкая (она и Стрелец, она и Victoria), а детсадовскую агрессивную принцессу - Лена Талочкина (то есть она в итоге тает, уходит с земного плана), в этом рассказе нет победительниц и побежденных. Так же и в жизни - побеждает только святость. Когда Виктория узнаёт о несчастной судьбе Лены, она понимает: обижаться не на кого. Даже Мир Желаний не побеждает земную реальность. Ведь во время Литургии Виктория чувствует, что ни о чем больше не жалеет - боль от несбыточности мечты уходит.
       Что же остается? Только доброта. Доброта, сострадание и молитва. А значит, душа.
      
      
       7 октября 2005 года
    © Copyright Слободкина Ольга (olga_slobodkina@mail.ru)
   
    Рассказ: Проза