Карлица 5

Из цикла "Улица Перестроечная и ее жители"

Настя жила в счастливом неведении. Тревогу, как и свойственно здоровым сильным людям, легкомысленно отогнала, радуясь каждому хорошему светлому дню, добрым новостям, которые сыпались на них, как из рога изобилия. Николай резко пошел вверх по службе, получил высокую должность и теперь разъезжал на служебном автомобиле с личным водителем. Появились деньги, которые предполагали другой уровень жизни, сулили крупные покупки, интересные поездки. Настя начала посещать курсы вождения и присматриваться к новым автомобилям.
Одно огорчало и портило настроение, беременность так и не наступала, а ребенка очень хотелось. Посовещавшись, они решили дополнительно проконсультироваться и обследоваться в дорогом современном медицинском центре. Там то и выяснилось, что бесплоден Николай. Причина была до обидного банальной – перенесенная в детстве инфекция, в народе называемая свинкой. Для него это был удар ниже пояса, удар по его мужскому самолюбию. И после этого он словно охладел к Насте, избегал ее. Домой приезжал поздно, стал часто ссылаться на усталость и чрезмерную занятость.
Карлица старалась не попадаться на глаза ни Насте, ни Николаю, но не проходило и дня, чтобы она не поддалась искушению посмотреть на него. Стоя за углом в тени деревьев она наблюдала, как приезжает за ним по утрам машина, ждет минут десять-пятнадцать, как он выходит из ворот, открывает дверь машины, здоровается с шофером, садится рядом с ним на переднее сиденье и уезжает. Ей была важна каждая подробность, деталь, каждое его движение. Однажды, он вышел вместе с Настей, как-то слишком заботливо усадил ее на заднее сидение автомобиля и они уехали. Они по-прежнему были вместе. Ее мольбы-заклинания не действовали.
Карлица остановившимся взглядом смотрела на кончик иглы, словно в нем сконцентрировалась сейчас вся ее жизнь, которая вот сейчас поделится на до и после. При мерцающем пламени свечи металл казался мистическим - гипнотизируя, сводил с ума. Вот она - Настя лежала перед ее глазами, бессильная, распластанная, полностью подчиненная ее воле, прихоти, порочным желаниям.
Мать исполнила свое обещание, кукла – муляж была изготовлена по всем правилам колдовской науки, вода от покойника стояла тут же. Не смотря, на светлый петербургский вечер, в комнате было темно, шторы, не оставляя ни малейшего шанса бледному сумеречному свету, плотно закрывали окна. Мишки не было дома, он как обычно, в последнее время, пропадая где-то у друзей, приходил за полночь. Старуха-мать закрылась в своей комнате, и, стоя на коленях, страстно молилась о спасении души рабы Галины, заливая бесконечными слезами маленькую иконку Богородицы.
Затуманенный взгляд карлицы все еще неотрывно был прикован к самому кончику иглы. Карлица медлила, внезапный страх сковал ее сердце. Свеча причудливыми бликами ложилась на поверхность стола, на нарисованное лицо куклы, которое, как показалось уродице, в какой-то момент ожило. Да! Вот она – Настя с жалостью посмотрела на нее, как смотрела много раз, виновато улыбаясь….
Еще было не поздно вернуться, остаться по эту сторону черты, и какая-то лучшая часть души, где было светло и ясно, которая еще умела любить, страдать, говорить изумительными стихами, отчаянно сопротивлялась действу.
Время шло, свеча постепенно таяла, Галина сидела неподвижно. Воображаемая власть над ненавистной Настей вызывала эйфорию. От длительного напряжения рука, держащая иголку, начала дрожать, кончик ее, на котором, казалось, сосредоточился весь смысл ее жизни, стал ускользать, теряться в хаосе расстроенного восприятия.
- Хи-хи-хи, - в кромешной тишине вдруг совершенно явственно услышала карлица. И ошибиться не могла, это был ее – Настин голос. Вот она сейчас насмехалась над ней, над ее уродливой внешностью, и, о Боже, нет! Показывала на свой увеличивающийся живот!
«Нет!» - взорвалось внутри, - «ты бесплодная!»
- Хи-хи-хи, - дразнила ее Настя, расползающаяся на глазах.
- Тварь! Ненавижу! Ненавижу! – дикие вопли разорвали тишину. Игла беспощадно вошла в живот муляжа, потом еще и еще раз. Карлица потеряла контроль над собой, игла казалось, сама с силой вонзалась в тело воображаемой соперницы. В живот и еще ниже, ниже, в то самое место, которым, по ее мнению, соперница удерживала, не отпускала Коленьку – ее долгожданного и единственного. Кровь взбесилась в жилах преступницы, волны вожделения ударили в голову. И еще никогда в жизни, она не испытывала подобного оргазма, по силе равному только что землетрясению.
- А-ааа! Глазаааа! – орала она вне себя.
Иголка послушно вошла в глаз соперницы.
Когда вдруг зажегся свет в комнате, и она словно в тумане увидела расплывчато-покачивающееся лицо сына над собой. Она увидела безумный страх, недоуменный вопрос в его глазах, но это впервые не отрезвило ее, она была уже по ту сторону запретной черты, и, казалось, что терять уже больше нечего.
- Мама, что? Что ты делаешь? – скороговоркой, одними губами повторял он.
Потом она услышала какое-то новое имя:
- Таняааа! – и Мишка опрометью выскочил за дверь.
«Он был не один», - мелькнуло в голове.
Девушка не разбирая дороги, бежала прочь, прочь от этого страшного дома, от этой отвратительной женщины. Она не поняла ничего из того, что увидела, но от этого безотчетный ужас в ее сердце был еще ощутимей.
Улицы уже опустели, придорожный парк пугал зловещим молчанием. Он догнал ее, схватил, словно в тиски, сильно, властно, отчаянно:
-Таня, Танечка, успокойся, я люблю тебя, - бормотал он, - я люблю, люблю.
Она с неожиданной силой вырвалась, в ужасе ринулась бежать дальше через кусты, за которыми уже виднелась спасительная дорога. Ветки стегали и царапали лицо и руки, но она не чувствовала боли. Девушка не заметила, как блузка расстегнулась, а тесные брючки треснули по швам, страшный крик уродливой женщины стоял в ушах.
Что-то звериное проснулось в Мишке, Таня, девушка о которой он так долго мечтал, сейчас ненавидела его, а самое главное, она ненавидела и боялась его маму. В голове, к тому же бродило и усиливало бешенство выпитое вино, к которому они слегка приложились в гостях у приятеля.
Он настиг ее почти в два прыжка, подмял под себя с неимоверной силой, его тяжелое дыхание и молчание были страшны. Она, словно осознав, что перед ней неуправляемый монстр, отчаянно молча сопротивлялась, выворачивалась, кусала его руки. Тогда он ударил ее. Ударил с силой, на которую только был способен, вкладывая в этот удар все отчаяние, всю озлобленность на мир, который ненавидел, презирал его мать. Потом ударил еще и еще раз, не разбирая, бил по голове, по лицу. Девушка обмякла и стала вдруг послушной, затихла странно запрокинув голову.
Теперь он чувствовал свою безграничную власть над ней. Власть победителя над жертвой. Мозг его, давно извращенный фильмами, полными сцен насилия, которые смотрел тайком от матери, требовал немедленных действий. Разорванная одежда девушки возбуждала, будила дремавшие доселе инстинкты самца, необузданного похотливого зверя.
Он остервенело рвал эту одежду на беззащитной жертве, пока она не осталась перед ним совершенно обнаженная, ее нежно белеющая кожа при бледном свете луны, первозданная красота Тани бесила его еще больше. Она слишком красивая и только за это виновата перед ним.
Словно объевшийся, весь перепачканный кровью, он сыто отвалился от тела девушки, когда вдруг услышал ее стон. Впервые трезвая мысль о том, что он совершил что-то грязное, мерзкое, отвратительное, непостижимое, невозможное, что кто-то неведомый и ужасный управлял им, а не он сам, пронзила его насквозь. И вторая еще более здравая мысль, и поэтому еще более страшная, что это теперь станет известно всем, позором ляжет на его семью и убъет его мать.
«Нет! Только не это!» - он с ужасом взирал на растерзанное тело девушки. Она застонала сильней и открыла глаза, нестерпимая боль отразилась в них. Он не мог этого видеть. Снова замкнуло в мозгу. Действовал с быстротой молнии, схватил первое, что попалось под руки, ее брюки и, набросив ей на лицо, изо всей силы налег сверху. По телу девушки прошла конвульсия, и оно обмякло.
Мать не спала, она только взглянула на вошедшего Мишку и все поняла без слов. Этим двоим не нужны были слова. И то, что он перешел черту, разделяющую свет и тьму, вместе с ней в один день, было предсказуемо и логично. Они были частью друг друга. Она помнила, в какую безумную ночь зачла сына. И вот в нем пробудился зверь, хищник-мужчина. Он молча подошел, и улегся головой на ее колени. Так они и просидели до утра, слушая биение своих сердец. А на утро обнаружили застывший труп бабушки, на ее груди лежала икона Богородицы.
Мишку легко вычислили и посадили, слишком много улик он оставил. Но суд присяжных, находя все новые смягчающие обстоятельства, учитывая все самые положительые характеристики на обаятельного, пронзительно молодого, с ясным взглядом, который, казалось, не умеет лгать, раскаявшегося подсудимого, запросило минимальный срок. Ему дали семь лет.