Привет из прошлого

1
    Настенные часы пробили половину 3го утра, когда Максима Анатольевича охватило состояние тихой паники. Это была не просто неудача, это была катастрофа. Отгулы, взятые дабы поработать дома, подходили к концу. Срок сдачи проекта тоже. А дело стояло.  Уже было изчерченно  не мало листов, выкурен ни один десяток сигарет и немало  чашек кофе выпито но результат… результат оставлял желать лучшего. Хорошо хоть этот результат вообще был. В принципе, чертежи были давно готовы, но это только в принципе. А если без принципа, то они, эти самые чертежи никуда не годились. В который раз пересматривая шуршащие листы Максим Анатольевич все острее испытывал желание перенять опыт Николая Гоголя  и отправить чертежи вслед за вторым томом «Мертвых душ». Тем более что  само определение «мертвые души»  вполне подходило к чертежам. Действительно, мертвые лини, цифры, точки.
« Да ерунда, пустые придирки, - попытался он успокоить себя мысленно, - это, в конце концов, не дворец и даже не жилой дом. Всего лишь небольшое  техническое строение  и не более…»
     Успокоения не получилось -  он и сам прекрасно понимал, что слова эти были фальшивыми, наигранными и нелепо лживыми. Дело  то ведь не  в технике, дело то в исполнении. А вернее в том, что ни смотря ни на что удовлетворенностью работой и не пахло. Все казалось, что что-то не так, недоделано или не сделано вовсе. И грызла душу одна  мысль: « Неужели это всё, на что я способен?»
       Максим Анатольевич закрыл глаза и откинулся на спинку стула. В ушах словно сам собой зазвучал голос начальника отдела:
- Вся надежда на вас, дорогой мой. Сами видите – ситуация не рядовая. Я бы сказал, из ряда вон выходящая. Так вот. Тут не обойтись без вашего творческого мышления, так вот. Если нужны отгулы – берите. Но помните: проект горящий, так вот. Время не терпит.
     И что в итоге? В итоге - полный провал. Так вот.
     Он встал и прошелся по комнате, разминая затекшие ноги. Сделал несколько
 упражнений, что бы размять мышцы. Остановился у дверного проема и прислушался - в доме  было тихо. Только большие настенные часы хладнокровно и беспристрастно отбирали время- крупицу за крупицей, да из комнаты сына изредка раздавался скрип кровати. Жена уехала к матери в другой город на несколько дней, и они остались в «тесной мужской компании».
- Вам полезно немного пожить одним, - уверенно завила она на вокзале, когда прощалась с мужем, - глядишь и готовить научитесь. А то твоя мама вечно меня упрекает…
- Маму то оставь в покое, - поморщился тогда Максим Анатольевич, -  она же тебе ничего плохого не сделала!
- Нет в общем то… Хотя, смотря что считать плохим. Упреки, например.
- Упреки?
- Она  постоянно, при каждой удобной возможности сообщает мне, что ты талант и тебе надо всячески помогать расти и развиваться. И не загружать домашними делами.
- Ты же знаешь, что все это чепуха.
- Ну почему же, - впервые за разговор она улыбнулась, - ты действительно талант. И большой ребенок.  Вот если бы поменьше свою мамочку слушал…
- Ну, зачем ты сейчас об этом! - он упрекающе посмотрел на жену.
- Зачем? За тем, что когда я приеду, она снова станет читать мне нотации… А вообще то, ты прав. Не зачем это. Спешка  дурацкая, вот и всякая чушь в голову лезет.
 Поезд лязгнул колесами и локомотив хрипловато и надрывно свистнул
- Ну, мне пора. Не бери в голову. Поцелуй Славку и скажи, что мама его очень любит. Если что – звони Вере Никитичне, она поможет.
Она  быстро чмокнула его в щечку и вскочила в вагон.
- Я позвоню как смогу, - это крикнула уже из открытого окна отходящего поезда.
 Голос смешался с лязгом и скрипом отходящего состава, и Максим Анатольевич услышал:
- Я позрю  ак угу.
  О смысле фразы он догадался легко.
  И сейчас, вспомнив об этом разговоре, он расстроился еще больше. Как ни крути, а жена права (если уж говорить честно). Мозг, почувствовав возможность уйти от поднадоевшей темы, легко перекинулся на воспоминания.
   Он был в семье третьим и последним ребенком. Старшие сестра и брат (брат вообще то был средним) сразу после школы разъехались кто куда. Сестра Анюта вышла замуж и уехала с мужем-моряком во Владивосток, брат Юра – укатил в  Санкт-Петербург, поступать в институт. Правда, не поступил, но все равно остался жить в городе на Неве и собирался там женится. Так что класса с седьмого Максим воспитывался один. Хотя воспитывался, это не совсем точное слово. Скорее  муштровался. Мать его, Антонина Викторовна, женщина волевая и суровая, подстать своему мужу Анатолию Юревичу. Но отец, военный, редко бывал дома и, потому, воспитанием детей всецело занималась мать.
  Умные люди говорят: последний ребенок – самый любимый, Потому что последний, как ни как. Только от этих умных слов умных людей Максиму было не легче. С самого рождения его держали в «ежовых рукавицах». Делать только то-то и то-то, приходить домой не позже, разговаривать по телефону не дольше… Для кого-то это слова из детских книг про суровых родителей, а для кого-то – обыденность и  реальность. Может, будь Максим поуступчивее и поспокойнее, проблем бы было меньше. Но не даром говорят, что  младшие дети  чаще  становятся  гениями.   
   Но, сперва,  у него получилось стать гением проблем - на – пустом – месте. Душа бунтовала, не желая быть стянутой ни какими рамками и законами. Она рвалась на свободу…
   Максим Анатольевич устало стряхнул себя пелену воспоминаний и заставил себя думать о работе. В сущности, он  никогда не любил   мемуары, а работу, как ни выкручивайся, делать надо. Тяжело вздохнув, он взялся за бумаги.
«1. Необходимо уменьшить размер строения на 5 м2  без изменения количества и типа агрегатов.
2. Соорентировать  проектируемое здание  относительно транспортных развязок так, что бы максимально облегчить подъезд и отъезд большегрузных машин.
3. Изменить конфигурацию…»
   Шорох и скрип половиц прозвучал в тишине сигнальной ракетой. Максим Анатольевич прислушался, не выпуская бумагу из рук. Показалось? Нервы шалят? Нет, скрип повторился снова. А после – тихий шорох. Так шуршат осторожные шаги человека, который стремится остаться не замеченным. Снова скрип. И еще раз. Может, это Славка проснулся? Мысль эта была отставлена сразу, уж он то знал, что Славка ни когда не просыпается по ночам. Хотя… Из любого правила есть исключения. А вдруг это воры?!
   Эта мысль почему-то показалась удивительно глупой и какой-то… взрослой. Слишком взрослой. А разве он взрослый? Да, он взрослый, у него семья и сын. Но эти слова, почему-то казались пустыми и непривычно тяжелыми. Во всем теле появилась какая то странная легкость и старое полузабытое ощущение. Ощущение близости чего-то волшебно сказочного. И, словно на зов этого сказочного, откуда-то, вдруг появился маленький мальчик Максимка. Он возник просто из памяти и времени, будто бы заново родившись. (Может это просто сумасшествие?) 
   Он будто осторожно присел рядом с взрослым дядькой Максимом Анатольевичем и, по привычке, подтянул левую ногу к подбородку. Глянул немного сурово из подо лба: «Чего надо, мол? Зачем звал?»
« Я не звал!», - попытался оправдаться Максим Анатольевич. Но попытка получилась неудачной, наверно по тому, что  сказанные слова были ложью. Он не то что бы звал, но иногда, вспоминая против воли  детство, думал о том, что он сказал бы, встретившись с самим собой. Только не со взрослым суровым мужчиной, а собой –мальчишкой.
« Что происходит?»
«А ты не помнишь? - Максимка посмотрел укоризненно, - совсем не помнишь?»
  И, вместе с  эти взглядом, пришло воспоминание. Воспоминание, объяснившее все. Так было всегда, когда появлялся Алька…
 
2

  … Сперва это была игра. Потом, постепенно и незаметно она переросла в нечто большее, в некую странную реальность, появляющуюся иногда посреди обыденного.  Этакий сон на яву.
   В глубине двора, в котором жил Максим, стоял маленький одноэтажный бревенчатый дом. Вернее не дом уже, а  обгорелые развалины. Среди ребят  ходили всевозможные легенды - страшилки про этот самый дом. Если их суммировать и немного подсократить, то получалось примерно следующие: во время Великой Отечественной войны сюда эвакуировали какой-то завод. В этом домике жила одна тетенька, у которой сыновья и муж погибли на фронте. А что бы ни жить одной она пустила к себе  семью – молодую женщину с сыном. За  то время, пока завод работал в этом городе, хозяйка дома привыкла к своим квартирантам, и стала считать их своей семьей.
   Но перед самой победой, когда завод перевозили обратно, случился в этом доме страшный пожар. Взрослым удалось выскочить, а мальчишка не смог (может заперт был, может еще что). Поплакав, обе женщины уехали вслед за  заводом. Одна в родной дом, а у бывшей домовладелицы все равно никого больше ни осталось. И теперь  неприкаянная душа погибшего мальчишки бродит среди остатков  дома каждую ночь и ждет. Ждет, когда  вернется суда его мама и похоронит его пепел. Тогда он будет свободен от земной жизни.
   Это  выжимка сути, а так вариантов этой истории существовало множество. По одной из версий мальчишка   был несправедливо наказан за проступок, которого не совершал. И теперь ждет, что бы мама простила его. По другой – хозяйка дома зналась с черной магией и  была ведьмой. И позавидовав молодой квартирантке, она сначала просила продать ей ребенка. А когда та отказалась, – наложила на дом заклятие, и он сгорел, не выпустив мальчика наружу. И так далее, и тому подобное.
    Правда, находились умники, которые утверждали, что звуки, идущие по ночам из развалин, это всего лишь шум ветра. Однако даже они не рисковали ходить ночью в старый дом.
   Максиму воображения было не занимать и потому он отчаянно боялся даже днем подходить к обгорелым  остаткам. Придумывал себе  всяческие оправдания и причины. Но однажды жизнь сама заставила его пройти через развалины.
Друзей у  Максима было мало, зато врагами Бог не обидел. И одними из самых злейших были ребята из компании Тольки Пузыря. Их боялись многие мальчишки с окрестных дворов. И хотя сам Пузырь давно уже переехал из этого дома в другой, но частенько наведывался к своим  оставшимся друзьям-приятелям. В тот злощасный (а может и счастливый) день  он встретился с ними на углу улицы Конноармейцев и Заводской. Компания Тольки быстро перегородила дорогу и Максим понял, что ничего хорошего ожидать от встречи не приходится.
- Гляди-ка, кто к нам пожаловал, - слащаво протянул один из адъютантов Пузыря, по  прозвищу  Крыся, - Шкилетик собственной персоной.
   Прозвище Шкилетик укрепилось за Максимом с раннего детства.  А возникло оно из честного признания, сделанного еще в 7-летнем возрасте. Признания в том, что больше всего на свете Максимка боялся… скелетов. Самые популярные герои ребячьих страшилок вызывали в нем не просто страх, а   настоящий панический ужас. А от некоторой шепелявости ( которая позже,  по счастью, исчезла) «скелет»  превратился  в «шкилет», а затем и в «шкелетик».
- Привет, Шкилет, - как-то слишком спокойно сказал Пузырь, оглянувшись на окруживших их ребят. Те замерли, в ожидании новой каверзы или шутки.
- Здравствуй, - с замиранием в сердце произнес Максим. Получилось ненатурально звонко и  немного дрожаще.
- Давно не виделись, - таким же тоном продолжил Пузырь, будто не замечая ответа, - как живешь?
- Нормально, - Максим постарался придать своему голосу уверенность.
- Это хорошо, -  ехидно вставил   Крыся.
   Толька легонько щелкнул адъютанта по макушке и  Крыся быстро отошел назад.
- А ты слышал, Шкилетик про новый закон?
- Не… А что за закон?
- А, - заулыбался Толька, - очень полезный закон. Он не сложный, ты не волнуйся. Очень простой- все, кто ходят по нашей улице без разрешения, должны платить налог. Или по десять горячих за раз.
 Компания заулыбалась, предчувствуя легкую поживу.
- И начнем прямо с тебя.
- Да ну?
- Ага. Ты не волнуйся. Как первому клиенту мы предоставим тебе скидку…
       И тогда умный интеллигентный Максим  четко и внятно произнес куда конкретно Анатолию  рекомендуется засунуть его скидки, налоги и еще кое-что. А потом, резко и неожиданно толкнув ближайшего «налогосборца» рванул, что было сил вниз по улице. С радостным воем, компания бросилась за ним. Уж теперь то у них были полностью развязаны руки: противник позорно бежал с поля боя, а значит не заслуживал никакой пощады и жалости.
         Но сегодня фортуна сопутствовала беглецу - удачно проскочив на желтый свет, он скрылся в проломе забора  ближайшей стройки.  Он бежал, а мозг  торопливо оценивал ситуацию. «На красный не сунутся, движение сильное. Значит – пара  минут, плюс  дорога… Куда бы спрятаться?» Петляя  проходными дворами  он, сам того не замечая, оказался у развалин. У тех самых, в конце двора. Только сейчас, с другой стороны  не сразу узнал. Да и узнал то только тогда, когда влетел во внутрь.
       Первое ощущение – страх. Первая  мысль – желание убежать. И пусть даже на встречу толькиной компании, пусть на встречу тысячам таких же компаний. Сейчас Максим согласился бы с каким угодно налогом… Он сделал робкий шаг назад, что-то хрустнуло под ногами. Максим зажмурился… но ничего не происходило. Только обычные звуки дневной жизни вокруг. Он осторожно  открыл один глаз, огляделся и, осмелев, открыл второй. Ничего не происходило. Тогда, набравшись наглости и собрав все остатки мужества, посмотрел себе под ноги. Ни каких скелетов. Просто нога раздавила какую-то полу истлевшую коробку или ящик. Взгляд задержался на уголочке белого листа, выглядывающего из-под груды мусора.
     Это оказалась фотография. Небольшая немного помятая, но, почему-то, целая, даже не опаленная. На ней мальчишка Максимкиных лет у окна. Вернее, на подоконнике. Мальчишка  будто разглядывал что-то вдалеке  и лишь на мгновение  оглянулся назад, на неведомый зов. В темных (снимок то черно-белый) глазах была радость и нетерпение.    «Ну, и чего ты хотел сказать? Давай, говори быстрее,  а то я всё интересное пропущу». Светлые  немного длинноватые волосы еще не успели опустится от быстрого движения головы и словно замерли в воздухе. На обороте фотографии четким красивым почерком было выведено: «Алька на даче».
       Славный был парнишка, это Максим понял сразу. Познакомиться бы с таким. Они бы точно подружились. Ну не может быть плохим человеком  человек с таким открытым честным взглядом. Ну не может. И уж он то не гонялся бы, наверно, за людьми со всякими дурацкими идеями вроде налогов.
        Вместе с мыслью  вернулся страх. Максим прислушался -  ничего подозрительного. Ни топота ног, ни радостных воплей. Похоже, что  Толька действительно отказался от погони. Ну да это к лучшему.
       И только переведя дух и поверив, что опасность погони больше не грозит он, вдруг, понял, что произошло. Он стоял посреди  «того самого дома»  и ничего страшного не происходило.  Наоборот, дом не только защитил  от недругов, но и подарил свое сокровище, хранимое долгие годы. Страх исчез мгновенно и бесследно, а появилась некоторая  виноватость. Будто старого друга позабыл. Почти предал. Стыдно, ой как стыдно.
      Ветер прошелся по щекам, словно теплая рука. Заскрипели  старые доски, и в этом скрипе послышалось что-то утешающее и добродушное. Максим засунул фотографию за пазуху и тихо ступая вышел во двор. День клонился к вечеру, тяжелые облака  лениво  тянулись на восток. Птицы угомонились и лишь изредка подавали голоса, словно желая друг другу приятного отдыха. Вечер был теплым славным и … не правильным.  За несколько мгновений до того, как  Пузырь со своими дружками перекрыли дорогу часы на вокзальной башне громко пробили три часа. Наверно, нужно было удивиться. Наверно – нужно было изумиться и даже испугаться. Нужно было, но не выходило. Почему-то не было даже капли изумления. Словно все шло так, как и должно было идти.
      Никто не заметил его долгого отсутствия. Даже мама, обычно четко фиксировавшая приходы-уходы и нещадно пресекавшая всяческие опоздания, ничего не сказала. Просто поставила перед сыном тарелку гречневой каши и ушла  в свою (а точнее их с отцом) комнату. И весь вечер не произнесла ни слова, словно боялась нарушить какое то важное условие.
   А  Максим сразу после ужина улегся в постель, выключил свет и быстро заснул.
   О сне, который увидел он в ту ночь нужно сказать особо, хотя, что именно снилось Максим так и не запомнил. Единственное, что запало в память,  травяные заросли по пояс, радостный щебет птиц и дыхание друга рядом. Но утром, проснувшись, он был абсолютно уверен, что этот сон – не совсем сон. Или совсем не сон. А как оно называется, Максим не знал. Эта уверенность прожила с ним многие годы. И только значительно позже, с рождением сына, начала медленно, но неумолимо гаснуть.
    Фотографию он убрал на книжную полку, что бы не потерялась. Но, не даром говорят: « с глаз долой – из сердца вон». Через несколько дней Максим почти забыл о фотографии. Однако судьба распорядилась иначе.

3

     Через  несколько месяцев семья Максима переезжала в новую квартиру. Отца повысили в звании и в должности, а потом и квартиру дали. Попрестижнее. Не гоже заместителю директора военного завода жить в маленькой квартирке чуть ли не на окраине города.
     Максимка радостно носился по квартире, помогая укладывать вещи. Новое место жительство ему очень понравилось – многоэтажный дом, просторная квартира, и, что самое  ценное, своя комната. Своя собственная, пусть и маленькая. Но едва окончилась возня с переездом, как  появилась новая проблема, до селе не  появлявшаяся. Проблема свободного пространства.  Мебель, которая раньше казалась неимоверно  большой и громоздкой, занимающей  большую часть квартиры в новой оказалась удивительно маленькой. Конечно, обои на стенах были подобраны со вкусом, но это проблему не решало.
- Твоя комната, ты и решай, что повесим, - сказала мама и дала на расходы десятку (сумму по тем  временам для мальчишки серьезную).
Хватило на многое: на огромную, почти во всю стену, карту, на две больших и одну маленькую полочки.  Карту, само собой повесил над кроватью. Большие полки с отцом прибили на стену у стола, а маленькую – над столом.
- Неплохо получилось, - задумчиво произнес отец, оглядывая «фронт работы», - а на маленькую что поставим? Пара книг встанет, не больше…
Он продолжал что-то говорить, а Максим кинулся к чемодану, достал фотографию и поставил её на полочку. Отошел маленько назад, что бы оглядеть всё в целом…
- Откуда у тебя эта фотография? – голос отца был странно тихим и немного дрожащим.
- Нашел… Давно еще.  А что?
Отец ничего не ответил и тихо ушел из комнаты. Эту тему больше не поднимали.
А через два дня, вечером, когда родители ушли в гости, началась сильная гроза. Молнии сверкали одна ярче другой, а гром, казалось, звучал почти непрерывно. Вообще-то, грозы Максим не боялся. Он её даже немного любил. Но в этот вечер, почему-то вдруг подкатил к горлу ком и страх сжал сердце холодными тисками. В голову лезли всяческие мысли о том, как во время грозы молнией поджигаются дома… Можно было, конечно, включить весь свет во всех комнатах, телевизор, радио; зашторить окна и наслаждаться миром звуков цивилизации. Но с самого раннего детства он знал о том, что: «электричество притягивает электричество. Чем больше электроприборов работает во  время грозы, тем больше вероятность попадания молнии».
Может поэтому, а может по каким-то другим причинам, но он включил только торшер, и сжался в комок в кресле, что стояла в уютном круге света. Страх медленно растекался по телу, овладевая им все больше и больше…
- Не бойся!
Голос был спокойным и уверенным. Ему хотелось верить. И Максим поверил, лишь через некоторое время сообразив, что в квартире то он один… должен быть.
- Кто здесь?
- Я. Алька.
Максима  будто током ударило. Он обернулся на голос. Алька сидел на полу, возле шкафа, поджав левую ногу, и глядел на Максима. Глядел открыто и прямо. На нем была та же одежда, что и на фотографии.
- Откуда ты взялся?
- Не знаю. Я просто… почувствовал, что тебе страшно и решил помочь.
- Что значит «почувствовал»? – мысль о том, что перед ним мошенник и грабитель даже не приходила в голову, – человек с таким взглядом не мог быть плохим, а уж тем более – жуликом.
- Не знаю, - Алька  ответил  грустно и немного расстроено, - просто почувствовал.
- Это хорошо, - почему-то сказал Максим уверенно. (Даже сам не понял – почему)
За окном сверкнула молния, уже где-то совсем близко. А затем раскатисто, со звоном громыхнуло. Будто снаряд взорвался. Алька вздрогнул и, как будто, сжался. Он сейчас походил на напуганного щенка, который всеми силами пытается скрыть свой страх. Но все же это был он – Алька. Друг с фотографии…
Неожиданная мысль резанула сознание. Максим покосился на фотографию на полочке – на месте ли. Света от торшера не хватало, но в полутьме виднелись её контуры.
- А ты откуда взялся?
- Я же  сказал – не знаю.
В его глазах появилась обида. «Ну как ты не можешь понять, - будто бы говорили они,     - что я сам ничего не понимаю. Не требуй от меня объяснений, их попросту нет!» 
Громыхнуло снова, на сей раз совсем близко, почти над домом. а потом, через пару секунд,   яркая вспышка озарила комнату. Алька вздрогнул всем телом, глянул испуганно и тут же отвел глаза. Словно застеснялся своего испуга. Оно и понятно – пришел на помощь, а сам то… И туту с Максимом что-то произошло. Будто гроза отодвинулась куда-то вместе со  своими страхами. Осталось лишь какая-то странная непривычная теплота в душе, да волнение за Альку. Он перебрался на пол к своему гостю, сел рядом.
- Не бойся. гроза она не страшная. Это только кажется.
- А я  и не боюсь… почти.
- Эх ты! «Почти»!
- А ты сам не боялся её? Ты сам, скажешь не боялся? -  взвился Алька, -  А?
- Боялся. И сейчас боюсь.
- То-то.
Это «то-то» прозвучало еще немного обиженно, но уже чувствовались в голосе примирительные нотки. И словно легче стало дышать. Словно исчезло какая-то тяжесть с души. Максим перебрался на пол к Альке, и гроза будто бы куда-то исчезла. Словно и не было её вовсе. Они проговорили весь вечер: Максимка рассказывал о своих приключениях и открытиях, а Алька о том, как ездил  на дачу и наблюдал звезды в отцовский бинокль…
Алька исчез так же, как и появился – незаметно. Потом, утром, мама сказала, что Максим попросту уснул у включенного торшера…
4.
   
 Так всё и было.  Алька появлялся еще: они вместе гуляли, играли  в разные  игры. Вместе влюблялись и ненавидели. В общем – жили душа в душу. (Хотя родители Альку никогда не  видели и в него не верили). Вечерами частенько болтали допоздна о том, о сем. Придумывали разные истории. А потом –  Алька куда –то пропал. Это случилось когда Максим перешел в десятый класс.  В институте он  даже хотел написать книгу об этих встречах  … Но не сумел. Не хватило  сил, да и слог произведения оставлял желать лучшего. И вот сейчас снова,  то самое детское наваждение. Или не наваждение?
Он встал и как можно тише вышел в коридор. Осмотрелся. В коридоре всё было тихо. В полутьме  веши  казались непривычно громоздкими, но не более того. Скрип половиц раздался снова, на сей раз  - из комнаты сына. Максим Анатольевич быстро пресек коридор и замер в дверном проеме. Славка спал, по привычке откинув одеяло (лето на дворе) и раскинув руки, словно крылья. Алька сидел у изголовья. Он ничуть не изменился за  прошедшее время. А впрочем – и не должен был меняться
- На тебя похож, - не громко произнес Алька, вроде бы в пустоту, - а еще на твоего отца.
- А жена говорит – на тестя, - также не громко ответил Максим Анатольевич.
- Может быть… Может быть... А ты изменился.
- Я вырос!
- Знаю, - Алька вздохнул, - а вот я не смогу. Никогда не смогу вырасти.
- Это плохо? Многие бы тебе позавидовали.
Алька посмотрел прямо в глаза, но промолчал. Отвел взгляд. 
- Теперь мы со Славкой подружимся. Он тебе не говорил ещё?
- Нет.
- Скажет еще. Он тебя любит. Как твой отец любил тебя.
- А что мой отец?!
- Мы с Толькой …С Анатолием Михайловичем были друзьями… до того пожара…
- Значит  слухи правда и ты… -  он не сумел сказать  «сгорел» Альке.
- Да. Задохнулся в дыму. А поджигателя потом поймали. Говорили – шпион. Мой отец ведь на заводе зам директора был…
Тяжело про такое говорить. Сразу же –  дыхание  перехватывает,  а на душе мерзостно и  противно. Будто бы мог чем-то помочь, что-то исправить, но не сделал. И бесполезно объяснять самому себе, что не причем и дело то давнее. Осталось это самоедство с самого детства и, видимо на всю жизнь. Взгляд словно сам собой уткнулся в большие настенные часы.
- Часы остановились. Завести надо, - зачем-то сказал он в пустоту.
- Они не остановились. Просто у тебя есть немного времени. Помнишь тогда – в сожженном доме…
- Откуда ты знаешь?
- Знаю. Прости, но так уж получилось, что знаю. Знаю, что работа не клеится. Знаю, что винишь себя во всем и вся… Даже в моей с… истории.
- Откуда?
- Сам не знаю. Просто так получается, – когда начинаю думать о тебе узнаю всё-всё. Я не подсматриваю… честно.
- Верю.
- А сейчас – иди.
- Куда?
- У тебя есть работа, а Славка скоро проснется.  Я должен быть рядом, ведь ему приснился кошмар. Разве ты не чувствуешь?
- Нет.
- Это хорошо… наверно.  Иди. Я… Ты вырос и нам… нам нельзя общаться. Таковы уж правила.
- Глупые правила.
- Не я их придумал. И не ты.
- Тогда кто же?
- Вселенная. Иди, он просыпается.
- Хорошо. До встречи.
- Прощ… До встречи, Максимка.

5.

  Когда он вернулся в комнату, то невольно посмотрел на часы. Они все так же стояли, а точнее замерли на  без 2х минут 3. Цифры на электроном табло слабо дрожали, словно время сдерживалось из последних сил. Он почти услышал как скрипнула кровать под проснувшимся сыном, как он изумленно вздохнул, увидев Альку…
Конечно – было грустно от того, что сказка кончилась. И теперь это было лишний раз подтверждено… Но ведь жизнь то продолжается. И надо жить дальше. И делать работу. Максим Анатольевич посмотрел на чертежи на столе. «А что если…». Он углубился в расчеты и схемы и даже не заметил, как сын негромко позвал его. Лишь после повторного «Папа!» Максим Анатольевич поднял голову от бумаг. Славка стоял в дверях комнаты, босой, в одних плавках.
- Па, не спишь?
- Нет, сынок. Видишь -  работа.
- Па… Ты веришь в чудеса?
- Конечно, - он немного помедлил, - Алька всегда говорил: «Чудеса всегда рядом!».
- Па, а откуда ты знаешь… Ну, про Альку?
- Я, сынок, многое знаю.
В комнате часы глухо прозвонили 3 часа утра.