В тёмных аллеях. Глава десятая

Шло время, Ирина с нетерпением ждала того часа, когда с точностью до дня обновлялось её женское естество. И этот час настал, менструация пришла, не нарушая цикличность даже раньше на два дня. Неделю она ходила расстроенная, и, наконец, решилась: сдала все анализы в институт искусственного оплодотворения.
Дрожа от волнения всем своим хрупким телом, она постучала в кабинет.
- Здравствуйте, профессор!
Евгений Борисович поднял на Ирину глаза:
- Вы проходите, проходите… Присаживайтесь… Ну, что ж, анализы у Вас, девонька,  хорошие. И по женской части всё в порядке. Вот, только. – Замялся профессор, - рожать я бы вам не рекомендовал. Организм у вас, скажем так, не выдержит такое испытание. Столько болезней свалилось на вашу бедную головку. У-Ух.
- Профессор, доктор, Евгений Борисович, ну как же так. Я всю ответственность беру на себя. Всё равно мне жить не для кого, да и незачем. – Умоляла профессора Ирина.
- Зато я не беру ответственность за вас. И не просите. Я не хочу быть виновником вашей гибели.
Утирая слёзы, став ещё меньше ростом женщина, прибитая, словно нищенка просящая милостыньку и униженная отказом, покинула кабинет.    

Всё это время – после освобождения, Заика и Горб перебивались случайными заработками или отнимали еду и деньги у бомжей. Деньги, которые ссудил им Ордынцев, давно уже кончились, но, однажды, случай или проведение подкинуло им шанс -  сезонную работу. В связи с сезоном, одному из Московских пляжей, требовались работники. Горб ремонтировал и раздавал клиентам лодки, ну, и, конечно, за сторожа. Заика сидел на кассе. Денег едва хватало на еду и на водку. Поэтому поводу у них постоянно происходили эксцессы. Горб обвинял Заику в том, что они выбрали не тот город.
И вот сейчас, расположившись в лодке, пропустив «по-маленькой», закусывая жареной мойвой, не замечали удивительного вечера, который сменил дневной зной на живительную прохладу. Поникшая днём трава поднялась, наполняя воздух колоритными запахами. Он был так густ и плотен, что хотелось не только вдыхать его, а пить. Да, что там пить – есть, есть и есть. Может этот, как желе воздух, благодушное состояние, после выпитого, родило мысль или память в его девственном мозгу( как лучше назвать), только Горб, поглаживая выпирающий животик, вещал.
- Вот все говорят, что я пью. А почему я пью? Да потому что она жидкая, а если была твердая?  Я бы её жевал бы, жевал и жевал.
Солнце уже опустилось за горизонт, подсвечивая его буро-розовыми тонами. Над рекой местами поднимался туман и в сумеречной  мути тут и там раздавались всплески не в меру разгулявшихся на просторе рыб и круги от их игр расходились мелкой волной до самого берега, шевеля прибрежный камыш.   
- Москва, Москва! Что здесь хорошего? Живём впроголодь.
- Я и-и-из-з-з-за т-тебя. У-у-у меня р-родня в Му-му-муроме. С-сестра. А у-у-у тебя?.. Т-т-то-то-жа. П-п-приятели у-у-у н-него з-здесь - з-з-звали. Что п-помогли? – Заика продолжал, - де-де-денег в н-ней ку-ку-куры н-не к-клюют.
- Звали ведь. Обещали взять нас с тобой на дело, я отказался. Думал работу каку - ни - каку предложат, а тут грабить. Я на это не подписывался. За драку отсидеть или за грабёж – есть разница? 
- Де-де-денег в-в н-ней. У-у-у м-меня тоже н-неклюют. Н-недавно б-бросил им т-три к-к-к-опейки, они д-даже нн-е п-п-понюхали. - Пошутил Заика. -  Н-надо ч-ч-что-н-нибудь п-придумать.
- Вот и думай - у тебя голова.
Под чьим-то весом скрипнули мостки, уходящие в реку почти на четверть. Оба сразу обернулись на шорох.
- Эй! Пацан! Отойди от краю. Уши надеру. – Привстал из лодки Горб.
Но «пацан» повёл себя странно: трижды перекрестившись, нырнул в глубину.
- Эй! Эй! Ты чево-й-то? Мать моя женщина! Да он утопиться решил. – Горб скинул бутсы и сиганул в воду.

- Д-д-авай с-сюда, на сухое, - потрясённый Заика стал меньше заикаться, сюда, сюда на д-доски… Л-ложи… Ба! Да это д-девка! Г-горбатая. Д-дышит?
Горб наклонился к утопленнице:
- Не – а.
- И-и-искуственное д-дыхание де-де-делай.
- А как?
- Се-село, д-дави н-на грудь. Р-раз, д-два, т-три, чет-тыре.
- Где ты видишь у неё грудь?
- Д-дави н-на ч-что есть.
- Ничего не получается.
- П-п-пробуй и-и-изо рта в рот.
- Бабу целовать?
- Т-тогда и-изо р-рта в н-н-нос.
- Тогда уж лучше в рот…
- Д-дура, н-нос прищ-щ-щеми.
- Чем?
- Ч-ч-чем… р-рукой.
Ирина дёрнулась, изо рта вырвался небольшой фонтанчик воды.
- Д-дура, п-поверни е-е-её в-в-в-низ, а-а- то за-за-захлебнётся. 
- Зачем? – женщина, открыв глаза, снова провалилась в обморок.
Горб опять, приложившись к губам Ирины, так дунул, что  женщина, поперхнувшись избытком воздуха смешанного с алкоголем, пришла в себя.
- Зачем? – снова произнесла она. – Не надо. Кто Вас просил?
Голос женщины был настолько слаб, что Горбу пришлось наклониться. Близорукая Ирина, наконец, рассмотрела лицо своего спасителя.
- Где-то я его уже видела, - подумала она.
Великовозрастная, она до сих пор любила смотреть мультфильмы. В них ещё сохранилась та чистота и непосредственность, что очень редко встречается в этом быстротекущем, современном мире, в котором некогда оглянуться назад и подумать о морали содеянного.
Не удивительно, что в образе спасителя она усмотрела некоторое сходство с одним из героев «нашумевшего» на весь мир мультика. Широкое лицо, почти лысый череп – там, где ещё сохранились волоса, во все стороны торчали редкие, словно у ёжика щетинки. Приплюснутый нос с широкими, вывернутыми ноздрями. Маленькие, лопоухие ушки. Навыкате глаза, рот до ушей с мягкими, полными губами. Как-то проходя мимо киоска с мороженным, Горб услышал: «Бабушка смотри Шрек», - пятилетний мальчик в крайнем возбуждении показывал в спину удаляющегося Горба.
 И теперь вся эта прелесть, светясь добротой, мило улыбалась ей, дыша в лицо перегаром. 
- Т-т-теперь т-ты об-обязан ей ж-жизнью, - похлопал по плечу приятеля Заика.
- Это ещё почему? – обернулся Горб.
- К-к-как в К-к-китае – с-с-спас ч-человека, о-о-отвечаешь за н-него в-в-всю о-о-оставшуюся жи-жи-жизнь.
По белому, как полотно лицу  женщины пробежал нервный тик, тело забилось в конвульсиях,  зубы стучали друг о дружку.
- Ты-ты-ты ж-ж-ждёшь к-к-когда о-о-она л-ласты с-с-с-склеит? Т-т-тогда з-з-зачем её н-н-надо б-б-бы-было и-и-из в-воды в-в-вытаскивать?
- А что делать?
- И-и-извечный в-вопрос. Зав-заверни её д-д-для на-начала.
- В чего?
- П-пиджак у-у-у т-тебя д-д-для ч-чего… Т-теперь н-неси.
- Куда?
- Е-есть у-у-у н-неё к-к-какое н-нибудь ж-жилище. Н-не в-в-в п-п-пещере ж-же о-о-на ж-ж-живёт.
- Где Вы живёте? – спросил Горб, находящую в прострации женщину. Та молчала. Всхлипнула и снова закрыла глаза.
- Д-да! Н-неси в-в-в б-больницу. Т-там о-о-очухается, с-с-сама д-д-дорогу н-н-найдёт.

- Т- товарищи, а где здесь больница? – заикаясь от волнения и задыхаясь от ноши, спрашивал спаситель.
Прохожие буквально шарахались от похожего на гориллу человека: с ног до головы мокрого; с большим свёртком на руках; с диким и каким-то яростным ужасом, горящим в его выпуклых глазах. С брюк, которые прилипли и обвились вокруг ног причудливыми пузырями, стекала вода. Прямо в носки, такие же мокрые, сквозь которые проступала ступня, оставляя пятерню на сухом асфальте, похожую на след неандертальца. Граждане, лишь отбежав на несколько шагов, молча, указывали в направлении ближайшей больницы.
- Доктор, а можно я подежурю около утопленницы? – с заискивающей собачей преданностью заглядывал Горб в глаза врачу.
- А кто Вы ей? Муж, сват, брат? – спросила докторша, глядя на дырявые носки и с растопыренными пальцами следы, вереницей тянувшиеся по всему коридору.
- Я, я, я её спас.
Жалкий вид спасителя тронул женское сердце:
- Вы хотя бы отжались в туалетной комнате и попросите что-нибудь у дежурной сестры. Пижаму что ли или халат.  И вот ещё что, в палате Вам находиться нельзя, посидите здесь, в коридорчике на стульчике. А утром можете навестить больную. Ей сейчас необходимо побыть одной, успокоиться, прийти в себя.    
 - Доктор, я здесь, я здесь, не помешаю.
Отжаться, Борис Иванович отжался, а вот попросить сухое бельё, помешала природная скромность. К пяти часам утра, когда Заика принёс в больницу бутсы, одежда почти высохла сама по себе на собственном теле.
- Т-т-ты н-на р-р-работу с-собираешься?
- Сам говоришь, что за неё отвечаю до конца жизни.
- Н-начто о-она т-т-тебе, д-да е-е-е-ещё г-г-горбатая.
- Я сам такой.
- Н-ну, с-с-смотри. О-одному л-легче м-м-мы-мыкаться.
- Зай, ты иди. Я скоро. Вот придёт врач, спрошу как она и приду.
Но пришёл Горб только к вечеру, захватив по дороге поллитровочку.    
- В-вот э-это д-дело, а-а т-то я д-думал со-со-совсем м-мужик р-р-езьбу с-сорвал.
- Я вот по какому делу, Пётр Ильич, - первый раз Горб назвал Заику по имени отчеству и пересказал, какие события произошли за это время. 
Утром, когда врач разрешила посетить больную, Борис Иванович вежливо постучав в дверь, застенчиво вошёл, держа за спиной скромный букетик цветов, немного подреставрировав клумбу в соседнем дворе.
Ирина почти сидела на кровати, подложив подушку под спину. Сидела и молчала с открытыми глазами, лишь изредка моргая, уставившись в какую-то определённую точку на противоположной стене. Горб почти на цыпочках подошёл к кровати, положив цветы на тумбочку:
- Это тебе, - присел на соседнюю кровать.
Женщина молчала.
Борис Иванович не находил слова. С чего начать разговор с этой совсем незнакомой ему женщиной. Так, перебирая в памяти события, он внезапно стал вдруг рассказывать о своей жизни. Долго, корявым языком, но искренно, ничего не скрывая и ничего не тая. Начал с самого рожденья. Ну, откуда помнил. С того момента, как пятилетнем мальчишкой шагнул с балкона третьего этажа, спасаясь от пожара, устроенного пьяными родителями, в котором сами же и сгорели заживо. Рассказывал с хрипотцой в горле, то и дело теребя кадык, будто он виноват в том, что хозяин так косноязычен: перекрывая горло горьким, сухим налётом. Растягивал воротник, мешавшим ему дышать. Рассказывал, рассказывал, рассказывал. Что после больницы его взяла тётка, жившая в деревне с пьяницей мужем и двумя дочерьми. Как с малых лет выполнял функции мужчины, фактически на него взвалили всю работу по дому, огороду и прочее, да разве мало мужской работы в деревне в частном доме. Особенно досаждали вёдра: колодец далеко и приходилось по нескольку раз ходить за водой, чтобы обеспечить потребности хозяйки.  Иной раз руки не выдерживали: вёдра опрокидывались, и приходилось возвращаться. Учиться он так и не пошёл. Были две причины: первая, боялся, что его задразнят; вторая и самая главная - тётка, всё время твердившая, пошто ему калеке школа, навоз убирать он и так сможет. В общем, не пустила.
Рассказывал, за что посадили в тюрьму. Как, нечаянно, с одного удара убил городского хлюпика, изнасиловавшего двоюродную сестру. После тюрьмы вернулся, и его  - уголовника, не признали и не пустили.
Когда исповедь закончилась, Горб оглянулся на Ирину, маленькая слёзная капелька, проделав влажную дорожку на бледной щеке, повисла на подбородке, готовая вот-вот оторваться.
- Будешь жить со мой! – смахнув слезу, не спросила, а приказала женщина.

- Я тт- тоже в-в-ремя н-не т-терял. С-сгонял н-на т-телеграф д-до в-востребования… в-вот. – Заика достал из-за пазухи конверт. – С-с-сеструха п-п-прислала.
- Что пишет? – разлил по стаканам водку Борис Иванович.
- П-пишет, ч-ч-что с-с-с-стара с-с-сстала, п-почти ос-ослепла и р-р-работать би-би-библиотекарем у-у-же н-н-не м-может. З-завёт на-на с-с-воё м-м-место и-и-и в с-с-семью.
- И что решил?
- П-поеду, н-н-наверное… х-х-хватит… у-у-у-умаялся.

Когда Горб вернулся на квартиру к Ирине, она мягко попросила:
- Ты больше не пей, Боря.
- Да. Это в последний раз. Простился с другом.