Новый ад Клейста

Я полюбила незнакомца из сна еще с двенадцати лет. Позже, когда с развитием мозгов и тела во мне развивалась и боль, я нашла двух человек, которые внешне походили на того возлюбленного из сна. Надо мной производилась ироническая игра: я то разочаровывалась в одном, и была уверена, что именно он мне снился, то наоборот.
Это в общем, а на самом деле история длилась много лет и содержала кучу подробностей, о чем я и попытаюсь рассказать читателю, хотя морали особой тут не предвижу. Я, как и читатель, узнаю все по ходу событий.
Я – это теперь уже бестелесное существо, я умерла и пишу о том, что тысячу раз поняла и проанализировала.
Возвратимся в мои 12 лет. Мое воодушевление не знало границ: грезы, любовно-слезливые песенки, стихи, мечты рядом с подругой…  этим я жила.
В 14 лет я встретила Первого. О боже, знала ли я, что это он, и что далеко ходить не надо, - я бы, возможно, прожила более долгую и счастливую жизнь и воспитывала бы сейчас своих внуков.
Так вот, я училась с ним в одном классе, но если я и обратила на него внимание, то только из-за того, что ощущала на себе его взгляды. Это не был красивый внешне и умный человек (в моей повести мы вообще обойдемся без идеалов), - я давала ему списывать сочинения, поражалась его грубости и детскости. Я, хоть и была дикой, но все же ждала романтики. Так вот, общение с этим мальчиком шло, но как-то не выходя за рамки детских заигрываний.
Так прошел год. На выпускном после девятого класса он признался мне в симпатии. Я была мила. И так же мило, но не без отвращения ответила свое «не знаю, надо подумать». Черт возьми, все было ясно и так! С того дня я стала испытывать свой стыд перед ним.
Перед тем, как продолжить, я выложу еще более раннее воспоминание, когда мне уже было 12, но еще не приснилась серия тех роковых снов: в ночь на мой 12й день рождения я положила под подушку листочки со всеми мужскими именами, какие только знала, а таковых нашлось море. Утром вытащила и – сделала недовольную гримасу. «И это за парня с таким именем я должна выйти?» - расстроено пробубнила я. Так вот, через пару месяцев я начала общение с мальчиком, носящим это имя. Он был старше меня на два года и, узнав, сколько мне лет, высмеял меня перед своими одноклассниками, раскрасив уродливо мою фотографию, подаренную ему. 
Как читатель, наверно, понял, я возненавидела это самое русское имя, насколько только могла. Обиду моя психика кое-как пережила.
Тот, Первый, тоже носил это имя. Есть в жизни ирония, не правда ли? А?
Прочитав до этого места, не думайте, что Клейста я приплела просто так, для интертекста, - нет. Дальше, на несколько абзацев ниже, вы поймете, что никто, кроме него и не мог вдохновить меня рассказать об этом всем.
Итак, вот лето **** года. Выпускной кончился, а Первый так и остался без моего ответа. Ночью он мне снился и смотрел на меня глазами, полными боли. Он сильно влюбился – настолько, что весь наш класс знал о его слабости ко мне, всякий поддразнивал.  Этим же летом, в июле, я уехала в деревню к подружке (тогда еще подружке) – искать любви и приключений. Она много рассказывала про одного загадочного гениального мальчика, который ей самой очень нравился долгое время. Я хотела увидеть его, видимо, сама тогда уже почти была влюблена в него.
Это была самая большая ошибка в моей жизни, и обстоятельства мне просто кричали об этом: сначала, когда мы только отъехали, простояли полтора часа на железнодорожном переезде. Такими длинными, как тот состав, поезда просто не бывают. В эти полтора часа внутренний голос кричал мне: «Собирай вещи и беги отсюда!!! Беги!!! Пусть думают, что хотят…»
«Но раз голос так кричал, значит, меня ждет что-то интересное… - думала я. - неужели я-то с чем-то не справлюсь!?» 
Это было слишком самонадеянно. Судьба показала мне, что выдержать я способна далеко не все. Все люди, даже если они сильны духом, изнашивают свою плоть не только от времени, но и от пережитых событий.
Вот и первая мораль: прислушивайтесь к внутреннему голосу, даже если вам до дрожи любопытно! Будьте умны: учитесь на моих ошибках.
Когда мы, наконец, приехали, нужно было плыть на моторной лодке километров где-то 15 вниз по реке. С нами в лодке были два подвыпивших мужчины, мачеха подружки с годовалым сыном и родственница моего возраста.
Имен не хочу называть: которые-то мне просто больно произносить, которые-то неприятно. В общем, обойдемся без них.
Мы проплыли еще только около 2х километров, как у нас заглох мотор. Вечер. Темнеет. Младенец заплакал. Мужчины сказали, что в моторе там что-то стерлось, и что пока они пытаются его починить, мы должны грести веслами. Мы с девочками гребли полтора часа – до этого я и в руках-то весел никогда не держала. Последние  километра 4 мотор вез нас. Помню, как вступила на илистый берег, как мои белые аккуратные кроссовки увязли в жиже. Вот тут я поняла, что ошиблась в своей дерзости и что эти края не станут предметом моих сладких воспоминаний.
На следующий день мы пришли в гости к тому, кого я так хотела видеть, ради кого и ехала собственно. Это был Второй. Он не выделил меня, не симпатизировал нисколько ни мне, ни подружке, ни приехавшей родственнице. Я, грубо говоря, не знала, как выпендриться перед Вторым.
Не буду описывать, как мы проводили тоскливое время, скажу лишь, что я отделилась от этой компании. Я с первого взгляда влюбилась всем своим существом, я заболела. Болело все: сердце, живот, ноги, плечи, голова.
Был костер на берегу реки, нас собралось около него пятеро. Уже стемнело. На улице было около 18 градусов – холодно для купания. У костра мы пили какую-то гадость: пиво, коктейль… И тут что-то дернуло меня пойти купаться. Осмелев, я зашла в воду по пояс и не почувствовала холода. Девочки остались у костра, а мы с ребятами пошли купаться. Помню, еще подшучивала над розовыми плавками Второго. Они поплыли через реку, я – за ними. Вскоре у меня свело обе ноги сразу, и я начала тонуть. Мне казалось, что река мелкая и можно ее перейти вброд, но, опустив ноги вниз, я с головой ушла вод воду. Руки мои еще кое-как работали, и я выплыла на поверхность. Течение относило меня вниз; парни уже были на другом берегу.
Я начала кричать, что тону. Второй вытащил меня из воды. Я долго приходила в себя на холодном песке. Меня спросили, доплыву ли я обратно, но ответ был ясен. К счастью, мимо проходил рыбак и перевез нас на обратную сторону. Сводный брат моей подружки убежал сообщать о случившемся девчонкам, и оставил нас двоих. Тут я начала говорить Второму, что он может просить у меня, что хочет, но пусть только не рассказывает взрослым об этом, потом плела что-то, что сейчас стыдно вспоминать.
Поднялся переполох. Силу стресса я ощутила только жуя картошку у костра. Мне вдруг захотелось пустить слезу, чтоб вызвать понятно у кого жалость, но в его глазах я прочла насмешку и презрение, поэтому чертыхнулась про себя и бросила эту затею. Второй сжег свои плавки на костре и с видом озорника сказал, что «бабушка новые сошьет». Все захохотали, а я пыталась делать вид, что мне нет дела, но тоже не удержалась и прыснула. Мой купальник остался цел.
Сводный брат моей подружки доложил обо всем своей маме, и нас тут же отправили домой. Вот так за 10 дней сломалась моя жизнь.
Мне едва исполнилось 15, а я уже начала медленно убивать себя. Вскоре и подружка оказалась вовсе не той, за кого себя выдавала, и мы перестали общаться.
С появлением Второго полились реки слез вперемешку со стихами и новыми песенками, новые привычки. Я в прямом смысле не знала, куда себя деть, и начала экспериментировать: окрасила волосы в белый цвет, стала вызывающе себя вести, глаза мазала ярко бирюзовыми тенями и проч.
Расскажу немного о Втором: он был почти на полгода младше меня, учился в школе для одаренных детей, ему вообще сулили большое будущее. Он был ниже меня ростом в момент нашего знакомства, но через, год, когда мы случайно столкнулись, он уже перерос меня и был красив, как бог. Ну а я в день нашей встречи выглядела так, как хуже и не могла (специально одела самые плохие свои вещи, чтобы было не жаль пачкать их краской-серебрянкой – мы с сестрой устроились работать малярами). Еще один комичный случай на мою голову. 
Если над вами жизнь тоже посмеялась, то вы посмейтесь вместе с ней – оцените ее изобретательность!
Сейчас удивительно говорить, но я безумно любила жизнь, я ее обожала, хотя мучилась от безответной любви.
Очень многое связано со Вторым, вот только период обоготворения  его прошел без его участия. Я любила того человека из сна и была уверена, что это тот, Второй с его идеальным умом и внешностью. Но он не стал таким, каким я желала видеть его: он более всего любил себя, смело обливал грязью тех, в ком видел недостатки (меня тоже, естественно), привил себе дурные привычки, еще больше развил свой эгоцентризм.
После нашей случайной встречи мы не виделись много лет; я что-то слышала о нем периодически, но мы не общались. Вот и все.
Что Первый? Он вел себя молодцом, но меня сторонился. Десятый класс был лишен ярких событий, зато в одиннадцатом, на новогодней дискотеке в школе, я умоляла его о прощении, умоляла никогда  не оставлять меня. Он говорил, что давно любит меня, что счастлив.
Это был первый день, когда я готова была от счастья кричать.
Я призналась человеку в любви впервые в жизни, мало того: я чувствовала, что не вру.
Однако, счастье мое продлилось всего около трех часов.
Дело вот в чем: ему  стало плохо и он ушел в туалет. Его друзья попросили меня пойти к нему, но мне почему-то показалось, что плохо ему стало от того, что он перепил. А когда человека тошнит, ему уже не до любви.
Я сбежала домой, а утром в школе он даже со мной не поздоровался.
Я никогда не была похожа на стеснительную девочку, но все же у меня не хватило смелости подойти и разобраться, в чем дело. Это была вторая по значимости ошибка в моей жизни.
Последнее полугодие я еле пережила. Если бы я хоть вполовину меньше любила жизнь, то непременно прыгнула бы с крыши. Но внушив себе, что я сильная, я даже не перешла в другую школу, как хотела. С Первым мы не общались: самые элементарные просьбы он передавал через друзей.
 В тот счастливый вечер я все-таки соврала ему два раза: во-первых, у меня никого не было, так что не от кого мне было уходить к нему, а во-вторых, я врала, что пьяна, - это было не так. Эти две мелкие враки сверлили мой мозг все 4 года обучения в ВУЗе.
Здесь место второй морали: переборите страх и разберитесь с проблемами и недомолвками! Незаконченные дела вы никогда не забудете! Страшнее увидеть то, что ждет вас после избегания неприятностей.
Итак, подхожу к тому, от чего возврата уже нет: живя в одном городе с Первым, я его не видела все эти годы.
У Первого появилась девушка, с которой, как сказал мне его лучший друг, у них любовь. Его друг, наш бывший одноклассник, был безответно влюблен в ту самую особу. (Я бы желала для Первого найти лучший вариант). Вроде как Первый с ней семью собрался заводить. Мне стало еще больней, и в голове стали рождаться мысли, как бы уколоть Первого, чтобы он, наконец, вспомнил обо мне?..
О себе: у меня были так называемые мелкие «романчики», но я никого не могла полюбить, будь это и красивый, богатый, умный и образованный человек. Я никогда не сидела без внимания. Мои странности, которые раньше отталкивали людей, стали теперь чем-то вроде приманки для них же.
Не могла полюбить я потому, что уже любила. И чем дальше, тем хуже.
Один раз хороший молодой человек, влюбленный в меня, подарил мне букет розовых роз. Мы сидели в парке, о чем-то говорили, как вдруг перед нами остановились трое: два парня и девушка. Первого среди них не было, а были лишь его друзья. Я им очень обрадовалась. Тут и родилась мыслишка, как напомнить Первому о себе: я вернулась домой, написала лучшему другу Первого, что он мне нравится. Он тактично указал мне на мое место и извинился. Мне снова стало стыдно.
Третья мораль: не добивайтесь ничего обманными путями – вам это выйдет боком.
Разумеется, и от моего притворства, которое то ли интуитивно, то ли сознательно просек друг Первого, я ничего не выиграла.
Первый иногда приходил ко мне во сне и говорил, что любит и помнит.  Наяву мы не могли встретиться.
Я порвала свои последние и довольно долгие отношения, чтобы одиночество прояснило мой разум. Я заболела, причем серьезно: мои последние года обучения в ВУЗе омрачились еженощными мигренями. Оказалось, что это болезнь, названия которой не привожу. Этот недуг привязался ко мне от моего убийственного образа жизни. Бессонница не сама пришла, со слезами текли нервы, время, которое я могла провести счастливо. Страшно оглядываться и понимать, что лучшие годы юношества проведены то в одиночестве, то с теми, кого бы лучше заменить тем самым одиночеством.
К этому моему периоду относится и еще одно: я поняла, кто из них тот самый! Но поздно: вся любовь к жизни исчезла с появлением болезни. Перспектива была такая: если я не умру ночью от боли и не покончу с собой, то в лучшем случае, на лекарствах,  доживу до 45 лет.
Узнав диагноз, я решила погадать по руке, цитирую: «…У Вас есть риск сосудистых заболеваний, особо уязвима голова, начнутся боли, большой риск онкологических заболеваний. Ваша карьера прерывается в возрасте 40-45 лет, потому что из-за проблем со здоровьем Вам будет уже не до того…» и т.п.
Услышав предсказание хиромантии, я поняла, что пришла зря: то же самое слышала пару месяцев назад от врача.
Первого я встретила. Он даже не стал делать вид, что не узнает, кто перед ним.
- Привет, тысячу лет не видела тебя!
- Привет, как живешь?
- На самом деле мне нечем похвастаться. Живу, вот, диплом получила.  А ты?
- Да нормально, - говорил он с деланной ленивостью. Это попытка скрыть, что для него очень важна эта встреча.
- Ясно. Мда, я даже не знаю, что тебе сказать. Я, пожалуй, пойду…
Единственная надежда была на то, что он остановит меня, ляпнет что-нибудь личное, выдаст, наконец, то, в чем боялся признаться себе все эти годы.
- Стой! – да! Он от неуверенности растягивал слова. Только этому человеку я разрешала когда-то себя называть грубым звучанием своего имени.
- Что? Все еще не можешь меня забыть?  - я бы так никогда не сказала, если б не моя обреченность.
- Нет…
- Тогда где ты был все эти годы?
- Я думал,  что не нужен тебе. – и он говорил это с наивной простотой! Человек, в котором лукавство не ужилось бы и дня!
Я стояла и понимала, что за человеку я испортила жизнь. Он выглядел плохо, если описывать правдиво. Но нет в этом мире того, что заставило бы меня не симпатизировать ему, каким бы он ни стал.
- Я старалась не тревожить тебя все эти годы, думая, что ты счастлив, что ты уже, наверное, женился.
- Нет, у меня никого нет.
- Ладно, у меня есть, что сказать тебе: в тот вечер я соврала тебе по поводу двух вещей, первое: это когда ты спросил, что я буду делать со своим парнем, - я ответила, что позвоню ему и скажу, что ухожу от него, так вот – у меня не было никого; а второе: я не была пьяна. Вот, это не давало покоя мне все эти годы.
- И что?
Да, я не сказала: он не относился к числу интеллектуалов, поэтому не умел красиво и сложно говорить, - вот что отталкивало меня от него в юности.
На тот момент нам было по 21 году, мы изменились. Мне больно осознавать, что мы менялись по отдельности.
- Не груби мне. Я виновата перед тобой, но я уже просила прощения! Ты – единственный человек на земле, с которым я могу связать свою жизнь! Сейчас ты должен решить кое-что, сделать выбор: или ты со мной до конца моей жизни, или я исчезну навсегда.
Он молчал, а я страстно ждала ответа, но уже не ждала счастья. 
Вполне возможно, что он решил сразу, просто не знал, как сформулировать свой ответ.
- Что ты стоишь? Я жду.
Вместо ответа, он, как я и ожидала, просто обнял и стал меня целовать.
Уже без капли алкоголя, более выстраданно, более искренне, более сильно – та минута могла бы стать самой значимой, самой счастливой в моей жизни, если б… И тут я вспомнила! Я забыла сказать ему о том, что умираю.
- Подожди. – я оттолкнула его. – Пока не поздно, я должна сказать, что я больна. Смертельно.
- Чем?
- У меня опухоль в голове. Я могу умереть либо через 20 лет, либо сегодня ночью. 
Он опять не нашелся, что ответить, а просто сжал меня крепче. Я себя жестоко возненавидела. Вот оно, лучшее событие в моей жизни.



 Да, а Второго я начала презирать.
Расскажу и о нем новое: он был один, он не реализовал свои способности, - свою гениальность он «запорол», а с ней ушла и вся его внешняя красота. Маски упали, и теперь стало видно, что Второй не идет ни в какое сравнение с Первым. Второй – грязная душа, неправильно сформировавшаяся личность, не подлежащая переплавке. Все его попытки творчества не поддерживались публикой: ему нужно было помочь, а он считал, что способен справиться со всем сам, без лишних рук.
Второго можно было теперь только сломать, уничтожить. Это я к тому, что помимо моей воли в голове появились мысли: «Я убью его, ему недолго осталось», - правда, я не ненавидела его, не  винила его ни в каких страшных действиях, - он просто своим присутствием в этом мире сломал мою жизнь, сбил меня с верной дороги.
Второй не стал тем, за кого я молилась, кем я хотела гордиться. Он даже не упал, он грохнулся со своих вершин. Естественно, сломался, но и об этом позже.
Первый был далек от идеала, но он хотя бы меня любил, он был чист и относился и разряду так называемых «заведомо счастливых людей», то есть тех, кто умеет пользоваться полученным счастьем, а не проматывает его. 
Это моя половина, то есть единственный человек, с кем я могла бы связать свою жизнь.
На моей руке было написано,  что я один раз выйду замуж: имя я узнала еще в 12.
Кто-то промотал свое счастье, а кто-то его попросту убил. Самое смешное, что я тоже отношусь к разряду «заведомо счастливых людей», но я позорно отказалась проходить испытания, чтобы заслужить это счастье. В итоге понятен мой давний стыд перед  Первым: я сломала ему жизнь, я с ним плохо поступила, я не заслуживаю счастья быть с ним.
Последнее я поняла, когда уже вышла за него. Да, он женился на мне, зная все, кроме конца этой всей истории.


Своими нервными припадками я начала выводить мужа из себя. Он держался еще, но переносил мои истерики с мученическим видом.
Да, у нас родилась дочь – ребенок родителей, которые давно и безнадежно любят друг друга. Она не слышала моих истерик, - слава богу!
Дела мои пошли плохо. На работе суета, дома какие-то заботы, а сил нет. Ночью ворочанье и стоны, и опять боль, боль, боль! От таблеток нет облегчения, они только вызывают тошноту.
Те, кто смотрел на нас со стороны, не поверили бы, что в этой семье все настолько плохо. Несмотря на рождение дочери, я  была не менее красива и в 26 лет: фигура стала гармоничной, я немного похудела, одеваться стала дорого, научилась скрывать внешние свои недостатки.
Мы много ездили: на длительный отдых, в короткие выходные, просто любили бывать в ближних городах.
Как-то летом мы решили отправиться на юг, к родственникам. Так получилось, что в день отъезда меня срочно вызвали на работу. Муж с дочерью должны были ждать меня на вокзале, поскольку он недалеко от места моей работы. У нас была машина, поэтому на поездах нам уже не нравилось ездить.
Думая о чем-то отвлеченном, я шла уже недалеко от условленного места. Я вздрогнула от чьего-то голоса. Подошел человек, и только изблизи я узнала это лицо.
- Ты?
- Да, вот, узнал тебя.
- Какими судьбами?
- Бабушка умерла – на похороны приезжал.
- О, соболезную… Как сам?
- Ничего. Потихоньку.
Он как-то мялся. Мне стало жаль потраченных на него эмоций в прошлом. Я посмотрела на него еще раз и по виду поняла, из чего теперь складывается его жизнь. Нам было по пути: на вокзал.
Он когда-то прекрасно знал о моих чувствах к нему, но пренебрегал ими – теперь он остался ни с чем. Второй. По-прежнему немногословен, резок. Выглядит он измученным жизнью, выдохшимся. Он один.
Мой муж ждал около машины с дочерью на руках (он ее обожал – обожает и сейчас). Как я и предполагала, он нахмурился, увидев меня с каким-то незнакомым человеком. Если б у него был брат-близнец, то, верно, он решил бы, что я иду с его братом. Тот же рост, одинаковые волосы, даже черты лица похожи. Потому-то я и путалась.
Второй внимательно посмотрел на подошедших к нам людей. Я познакомила Первого со Вторым: я впервые могла сравнить их вот так, изблизи! О, что тут делал Второй?!
Второй явно сконфузился, он поспешил распрощаться. Это было его последнее появление в моем родном городе.
Стояла жара. Солнце, склоняясь к закату, стало оранжевым, расплывчатым.
Мы, наконец, уехали.
Уже на юге, где, кстати, было гораздо свежее, чем у нас, меня стали беспокоить постоянные головокружения. Мой возлюбленный не знал, чем мне помочь. От его горячих рук мне становилось тошно, а лекарства не оказывали желанного эффекта. 
Он сидел рядом, следя за моими движениями, - реагировал на каждое из них, исполнял любую мелочь, приходившую мне в голову. Он был готов отказаться ради меня от любых жизненных привилегий. Мысли о заслуженности этой любви заставляли меня чувствовать стыд.
Мы вернулись гораздо скорее, чем могли ожидать, но и родной город был не мил. Я потеряла всякие силы. Если б не отпуск, я прогуливала бы работу или взяла б очередной больничный.
Мысли мои периодически возвращались к тому, кто казался мне таким же жалким, как и я. Он тоже не имеет надежды на светлую старость, на радость от сбывшихся планов и желаний.
Да, он упал. Его не признали:  друзья, повзрослев, стали семейными, деловыми, а он не умел любить так, чтоб было, для кого ему стараться.

Холодный август. У меня появилась новая причуда: убегать из дома ночью и бродить пешком по городу. Я возвращалась под утро никакая, вялая. Первый ревновал. Вот уж чего-чего, а этого качества у него не отнять! Но на меня нельзя было кричать, выливать негатив: я исчезала. Первый если и не понимал этого, то чувствовал.
- Я уезжаю.
Он застыл с ножом в руке и,  вместо хлеба, порезал им обои. Я только и нашлась, что остановить взгляд на этой царапине.
- К нему?
- К кому? – не поняла сначала я, а потом вспомнила про Второго, и у меня в голове появилась идея: поехать к нему. Вот только где достать адрес? – А, да, к кому же еще? К нему…
- Сучка!
Это был самый действенный способ отдалиться от него. Я пила чай и ревела – я стала заложницей собственной навязчивой идеи: уничтожить Второго. Как видно, болезнь моя прогрессировала.
В тот же день я уехала, не посмотрев в глаза своей единственной любви – Первому. Я дала себе слово не предавать его. Но об этом позже.
Когда я вошла в нашу комнату, он спешно вытер рукой слезы и, шмыгая носом, выскочил вон. О почему он не запер меня в этой комнате!? Почему пустил меня, дал мне уйти?
Я поцеловала дочь.  Цепляясь за стены, я ушла.

Чужой город. Вокзал, место-символ, место-фатум. Какого черта делал там Второй, я не знаю, только мне его искать даже не пришлось. Я поняла теперь, что деваться мне некуда.
- Ты одна?
- Кого мне еще привести? Мужа?
Второй опустил взгляд. Он показывал таким образом, что очень доволен. Но улыбка – это слишком голо для его эмоций.
Он не умел начать. Но скорее умер бы, чем признался в этом.
- Я к тебе приехала.
- Зачем?
- Узнаешь. – мне стало интересно, догадывается ли он хоть интуитивно о том, что я задумала. – Я устала.
Он без слов взял мою сумку, она была почти пуста. Я ненадолго.
Второй привел меня к себе домой. Отца не было, а была мама. Можно догадаться, что она не отнеслась ко мне положительно. Я ограничилась только коротким «Здрасьте». Она видела меня еще 15-летней девочкой, но тогда не было смысла знакомиться. Теперь смысла и того меньше.
Есть мне не хотелось. Я боялась, что скоро начнется приступ боли, а рядом нет ни нежных рук мужа, ни родного запаха постели…
- Где мне спать?
- Можешь здесь. Комната брата свободна.
- Хм. Ты хоть догадываешься, зачем я приехала?
Конечно, нет! Он и не ответил.   
- Что ты молчишь? Или мне уйти?
- Я тебя люблю.
- Ха-ха-ха!
Будь он хоть немного прежним, сильным, он ответил бы по-другому, что-то вроде: «Меня это мало волнует», - и тем самым отрезал бы.
- Я не хочу спать здесь.
- Почему? 
- Потому что ты не даешь мне покоя.
Он, как я и рассчитывала, понял мои слова превратно.
Я стояла около стены, он – у компьютера, за столом. Второй встал, подошел ко мне быстро, чтоб по дороге не передумать, не выдать себя, схватил меня за талию не нежно, а как-то хищно, почти властно, стал целовать. Я отвечала.
Впервые я увидела Второго не владеющим собой. Впервые. Таким он и остался до конца.
Он срывал с меня одежду, часто дышал. Я ждала.
У меня не получилось резко оттолкнуть его.
- Хватит с тебя! – я выскользнула из его рук. Как же мне было сладко видеть его раздавленного!
Он наполовину рычал, наполовину стонал, произнося мое имя. Его трясло – его, который скорее всегда был мертв, чем жив! О, как же…
- Оставь меня! – шипела я.
Он не шевельнулся.
У меня тошнота подступила к горлу, виски сдавило. Это приступ. Началось. Надо, чтоб он ушел.
Не хлопнул дверью. Я разделась и легла. Главное не закричать ночью. Главное перетерпеть эту ночь… всего одну… я беззвучно, но истерически хохотала, вспоминала его шок, его растерянность. И мне было по-животному приятно. Я наслаждалась осознанием, что за стеной в тысячу раз больше боли, несчастья, страсти. Боль обезумила меня. Я стиснула зубы, пыталась то свернуться калачиком, то выпрямлялась во весь рост, то рыдала, царапая простынь. В эту ночь я несчетное количество раз призналась мысленно в любви Первому, дочери, родителям, молила их о прощении, о прощении Первого…

Рассвело.  Я немного поспала. Пустой желудок сводило от тошноты. Я не могла есть. Мама Второго косилась на меня. Он еще не вставал. Она спросила, спит ли он?
- Я его с вечера не видела.  Он в другой комнате спал.
- Лучше тебе ехать восвояси.
- Вы - мать, правильно думаете. Завтра меня здесь не будет.
Когда я произносила последние слова, вошел Второй, у него были красные глаза. Если бы я раньше замечала за ним позерство, то решила бы, что он специально их натер.
Он тоже отказался есть. Мама его еще раз окинула меня коротким, но ненавидящим взглядом, потом ушла.
- Ты уедешь обратно?
- Нет.
- А куда?
- Хочешь со мной?
- Хочу. Пошли в комнату, поговорим?
- Да, только я в порядок себя приведу… - я четко продумывала каждое свое движение, - это тоже сумасшествие, часть болезни.
- Почему ты прогнала меня вчера?
- М-м-м, привык к легкой добыче? Мне нравится открывать в тебе новое.
- Что, боль?
- Да. Боль, страсть и прочее. И это еще не конец. У меня тебе новость, - я улыбнулась, - я буду с тобой теперь до конца своей жизни.
- В чем подвох?
- Он обязательно должен быть? Хм, ты не рад?
Он углубился в свои мысли, не мог понять, в чем здесь дело.
- Что ты стоишь? Разве не этого ты хотел…  Хочешь?
- Ты, правда, со мной?
- Я же здесь…
Он обнял меня, но уже с какой-то медлительностью, как будто он стар, и ему тяжело поднимать руки и переставлять ноги.
- Ты со мной…
- Может, мне лучше уйти?
- Нет! – он опустился на колени, обнял мои ноги, - Я не хочу жить без тебя, я умру!
«Я знаю», - мелькнуло в моей больной голове.
Умел ли он плакать? Не знаю. Во всяком случае, научился.
- У меня есть одно желание…
- Скажи?
- Зачем? Тогда ты должен будешь его исполнить.
- Все, что угодно!
- Обещаешь?
- Да! Да!
- Дело в том, что я… смертельно больна, у меня опухоль головного мозга, и каждый день  - это для меня все большее желание умереть. У меня есть пистолет. Мой. Ты должен выстрелить.
Он побледнел, потом забегал глазами по стенам, не нашелся, что ответить…
 Он был уже мертв, но пока только морально.
- Не забудь, что ты пообещал мне это. Сегодня в семь вечера у *** пруда.
Его руки шарили по моему телу, его глаза лили слезы, его голос беспрестанно повторял мое имя, но он либо умер, либо умирал. Это был уже не Второй, тот гениальный очаровательный мальчик, тот человек, с которым мы вместе испортили друг другу жизни тем, что встретились однажды.
Он валялся у меня в ногах, умолял меня не делать этого, как я его когда-то. Он рыдал. Но я его не слышала, не воспринимала. Я ждала семи часов.
- Ты готов?
Он молча опустил голову.
Около подъезда я остановила его; на его лице отразилась надежда на то, что я вот-вот засмеюсь и скажу, что все это шутка.
- Дай, пожалуйста, свою правую руку? - он исполнил. – Я никогда не гадаю своим близким.
Его жизнь обрывалась на встрече со мной. Я вспомнила про запасной патрон.
- Что там?
- Сейчас… - я достала из кармана специально приготовленный карандаш, которым долгие годы писала стихи Второму, - Карандаш: он такой острый, тонкий; след, оставленный им, четок… Смотри, ты – вот! – и я сломала этот карандаш, затем выкинула его в урну.
Мне показалось, что он сейчас свалится с ног.
- Ты - никто. Ты сам из себя сделал ничто. У тебя сильный характер, но в одиночку он все равно, что пустая тарелка. Я тебя любила когда-то так, с какой силой тебя не полюбит больше ни одна женщина в мире, кроме мамы, конечно…
- Зачем ты так со мной?
Я засмеялась в ответ.

Мы пришли на берег пруда. Вековые тополя – чужие места. Обнимая меня, это существо говорило что-то о любви, но любовь – это только то, что наполняет нас, а не образует пустоту.
- Я не хочу жить без тебя…
- Есть второй патрон. – я заметила, что он не ожидал такого ответа. – Там два.
- Так ты все знала, когда приехала сюда! Ты приехала убить меня! – кричал он. Он разочаровал меня: мог бы понять это раньше, хотя и теперь его ярость кстати.
- Да. Стреляй уже, сюда, - я наставила дуло на область сердца, - и покончим.
Он еле держался на ногах.
От силы его диктаторского характера, видимо, что-то осталось: он выстрелил.
Мое тело он подхватил и бережно, насколько мог, уложил на пожухлую уже траву.
Стоя в третий раз на коленях перед моим, теперь уже только телом, он поднес пистолет к виску. 


Что касается загробной жизни, о которой говорят  люди, то там мы как и не были родными, так и не остались. И ни ада, ни рая не существует. Умерли там – родились здесь, вот и все!
Нигде нет забвенья, нигде нет небытия.