Три сказки для Манечки

Маня живёт далеко. В четыре года, когда она в последний раз гостила у нас, затеяла увлекательную игру. Каждое утро начиналось словами:
- Бабушка, расскажи сказочку.
- Какую?
- Про Машу.
- Ну, слушай: жила-была девочка…
- И звали её Маша, - подхватывала внучка, широко распахивая глаза и радостно улыбаясь.
           Вдвоем мы придумывали всякие забавные приключения этой девочки Маши. Она любила бродить по дремучим лесам, собирала грибы да ягоды, и непременно попадала в какие-то неприятные, а иногда просто смертельно опасные ситуации. Но всегда находился кто-то добрый и вызволял девочку, приводил её к бабушке и дедушке.
- И они радовались? – округляла глаза Маня.
- Конечно, они были счастливы, что внучка жива и невредима, да ещё и полное лукошко ягод принесла из лесу.
- Она ведь хорошая девочка?
- Очень хорошая… Ну, всё, Маруся. Сказка вся, сказка кончилася.
Она убегала, но через какое-то время  возвращалась и снова:
- Бабушка, расскажи сказочку!..
Но вот уже два года мы общаемся только с помощью компьютера.  Маня уже большая, скоро пойдёт в школу. Мне бы хотелось сочинить для неё весёлые сказочки. Но без Маниных подсказок у меня ничего не  получается . И тут я вспомнила сказки, которые мы придумывали, когда Марусин папа был совсем маленьким. Скоро Маня   сама  сможет их прочитать, если захочет.

                1.СВЕТОЗАРЬЕ

В давние времена, когда земля была еще мало обжита людьми, с ними часто случались  всякие беды.
В семье Светозара и его жены Маланьи было три сына, трое умных, храбрых, добрых, дружных мальчиков. Но жили они в такой бедности, что иногда маковой росинки во рту не было, о чёрствой корочке хлеба только мечтали. Земля совсем отощала, даже трава на ней не росла. Не могли старики без слёз смотреть на голодных ребятишек. Долго думали, как им быть, и решили поискать лучшей доли.
Собрались в один миг: подпоясали верёвками свои рваные зипуны и побрели, куда  глаза глядят. Днями шли, а ночами ложились спать прямо на голую землю. Долго смотрели на звёзды, которые постепенно становились огромными и такими холодными, что даже жуть брала. Тогда они теснее прижимались друг к другу, слушали, как шумит степной ветер, и незаметно проваливались в глубокий, здоровый сон. Земля отдавала им свою силу, чтобы утром они ощутили бодрость и готовы были шагать дальше по степям и лесам.
Идти им приходилось по диким местам, но звери их не трогали, а редкий встречный, пеший или конный, старался проскочить незаметным. Все боялись чего-то. Может, разбойник  здесь шалил, а может, какой-то лютый зверь…
Путники терялись в догадках, но продолжали идти, неизвестно куда. Кормились они съедобными листьями, стеблями, кореньями. Мальчики на воле росли не по дням, а по часам и становились сильными, мужественными, готовыми в любую минуту защитить своих родителей, которые не могли налюбоваться на своих сыночков.
- Наши ребята и без нас с тобой, мать, не пропадут, вишь, какие они ловкие да дружные, - промолвил отец, наблюдая за играми сыновей. И, наверное, этими словами накликал беду.
Внезапно налетела страшная буря. Огромное дерево упало и раскололо землю надвое. По одну сторону остались старики, потерявшие из вида сыновей, которых накрыла грозная туча, сверкавшая тысячами молний. Сделалось вдруг темно. Только ветер неистово дул и завывал. Старик со старухой кричали, что есть мочи, звали сыновей, но даже сами себя не слышали. Как будто всё это происходило не наяву, а в томительном сне.
А в это время их сыновья: Степан, Николай и Иван, крепко взявшись за руки, пытались устоять против бури. Страха они не испытывали, но силы вдруг стали их покидать. Земля разверзлась и поглотила всех троих. Они оказались в пещере, которая вся сверкала и переливались в таинственно свете. В глубине сидел на высоком троне кто-то, слегка напоминающий человека, но был так безобразен: скрюченный, беззубый, заросший серыми волосами, -  что братья зажмурились от омерзения.
- Не хотите меня видеть? – захохотал  хозяин пещеры. – Да, пожалуйста! – приосанился он. - Отныне вы будете моими слугами. Если угодите, награжу вас, а нет – пеняйте на себя…
Братья переглянулись и не стали возражать, но про себя решили обмануть это чудище и выбраться на волю. Пещерник почувствовал, что слугами они не желают быть, и на всякий случай превратил их в коней.
- Так-то лучше, - хохотал он, - будут на вас, миленькие, до конца ваших дней воду возить…
Тем временем старик со старухой брели по земле. Они устали, сели на пригорке отдохнуть.
- Смотри-ка, отец, - охнула старуха.
Старик вздрогнул.
- Где ты их видишь?
- Кого?
- Ребят наших.
- Никого я не вижу… Вон там, внизу  вода. Вот я и подумала, что наши дети могут сюда придти… Красота-то какая!
Перед ними раскинулось огромное озеро. Оно сияло под солнечными лучами и манило к себе, обещая прохладу. Вода в нём будто светилась изнутри: был виден каждый камешек на янтарном дне.
 - Ишь ведь, какое! Прямо – Светозарное! – восхищённо произнесла старуха и радостно взглянула на мужа. – Твое озеро. Ты ведь у меня -  Светозар!
- Дальше нам идти не следует, - задумчиво сказал старик. – будем ждать здесь своих ребят. Бог даст, дождёмся…
У самого берега срубил старик избу. По утрам рыбачил, а по вечерам подолгу сидел на пригорке и смотрел вдаль, ожидая сыновей. А старуха приручила диких коз, чесала лёгкий козий пух, сучила пряжу и вязала одёжки сыночкам: поди, обносились на чужбине. Когда придут домой, будет во что переодеться.
Шли дни за днями, сменялись зима и лето, пролетали годы, одиночество становилось невыносимым, хотя рядом селились люди, которые считали Светозара хозяином этих мест, почитали мудрую Маланью. Даже земля эта стала зваться Светозарьем. Наверное, таким виделся людям рай… Но ничто не радовало стариков, жили они в постоянной тревоге и печали.
Силы стали покидать старика. Совсем он затосковал и почувствовал, что умрёт, так и не повидавшись с сыновьями. Маланья места себе не находила от горя: не спала, не ела,  каждую ночь выходила на ближний пригорок, вглядывалась в темноту. Кругом пустынно и тихо. Но однажды она вдруг крепко уснула. И приснилось ей, будто стоит она на берегу, а перед нею прямо на воде –  прозрачные хоромы  светятся изнутри голубым светом. А в хоромах тех видит она Водного Владыку. И будто манит он её, эдак пальцем показывает, чтобы, значит, подошла к нему.
Она идти-то хочет, да оцепенела от страха: как же по воде-то?
- Иди, Малаша, не бойся, не утонешь, - услышала она ласковый голос и пошла по воде, как по земле.
Приблизилась к Водному Владыке и замерла в ожидании. А он говорит:
- Знаю я, что сыновья твои пленены Пещерником. Ох и не люблю я этого сквалыгу! Всего у него вдоволь, а нужно ещё больше. Жаден до невозможности. А для чего? Вот  скажи ты мне, зачем ему одному такое богатство? У меня вон сколько живности, всем есть хочется, но я же не притесняю никого!
Маланья кивает, соглашается, а сама думает: мне бы про сыночков узнать, живы ли они, здоровы ли…А хозяин совсем распалился:
- А уж командовать любит! Страсть! Чуть что не по нём, людей в коней превращает! Ну, где ты такого пакостника видела?! Твои сыновья тоже перед ним, уродом, провинились. Стоят у него в конюшне. Копыта у них из чистого золота, попоны из заморского бархата, сбруя украшена драгоценными каменьями… Только они этому не рады нисколько.
Горько заплакала мать: не видать ей  любимых деточек, не прижать их к своему исстрадавшемуся сердцу…
- Не плачь, не горюй, а слушай меня внимательно, - грозно приказал Владыка. – В полнолуние выезжает Пещерник из своих владений на воздух. Впрягаются в его колесницу все кони. В такие ночи  он сил набирается. А в остальное время сидит безвылазно в своей норе. Но в новолуние всегда выпускает коней пастись на лугу. Иначе они зачахнут и не потащут его тяжеленную колесницу. Она же из чистого золота! Боится хоть на минуту расстаться со своим золотом. Фу, мерзопакостный жадюга!
А теперь запоминай: когда появится тонкий серп, ты стань на вершину холма и громко, громко зови по именам своих сыновей. Кричи до самого рассвета каждую ночь, пока месяц не станет расти. У этого дуралея все кони разбегутся, и  он  лопнет от злости, - радостно потёр руки Водный Владыка.
Проснулась мать и увидела, что тонкий месяц поднимается всё выше над озером. Она выбежала из избы, поднялась на холм и закричала изо всей сил: Стёпушка! Коленька! Ванечка! Но вокруг стояла тишина и ни одна травинка не шелохнулась. Ночь была на исходе. Мать свалилась без сил. И на следующую ночь всё повторилось. На третью старуха едва доползла до вершины холма. Собрала последние силы и позвала: «Стёпушка-а-а».
Почернело озеро, волны поднялись, как горы. И через них пролетел вороной конь. Стал на землю рядом с матерью, которая всё еще звала его : «Стёпушка»… И вдруг услышала родной голос:
- Да тут я, маманя!
Очнулась мать, но от радости последних сил лишилась. А сын обнимает её, целует и ласково приговаривает:
- Родная, измучилась ожидаючи, ничего, теперь всё будет хорошо. Не горюй, братья замешкались маленько…
За озером тихонько поднималось солнышко. Вода порозовела. А солнце всё выше, огромное, пылающее. И будто луч, как мосток, бросило на материнский берег. Красный конь проскакал по мостку и в тот же миг превратился в среднего сына Коленьку. И тут яркое летнее солнце осветило землю и всё, что на ней. В его лучах возник прекрасный белый конь. Он тихонько заржал, тряхнул шелковой гривой и исчез. А перед матерью опустился на колени её младшенький – Ванечка. Она прижала его светлую головушку к груди, погладила и окропила счастливыми слезами.
Повела мать сыновей  в избу, где в светёлке на высокой постели лежал исхудавший и обессиленный старик.
- Вставай, отец, - едва сдерживая радость, сказала Маланья. – Посмотри, сыночки наши вернулись, соколики ненаглядные. Дождались мы светлого дня…
Отец открыл глаза и улыбнулся.
- Как выросли, возмужали,- едва слышно прошептал он.
Сыновья обнимали его, каждый говорил ласковые слова. И старик чувствовал, как в него вливается новая сила.
В Светозарьи такого большого праздника еще не бывало. Весь народ собрался за столом и начался пир на весь мир. Сыновья прямо из кринок пили простоквашу, любимую с детства, и ели пельмени. А как же без них-то? Никакое веселье без пельменей невозможно…
И были среди гостей прекрасные девушки, три подружки, которых братья сразу и навеки полюбили. Все поженились, построили себе избы и стали жить-поживать да добра наживать…

                2. ТВЁРДЫЕ СЛЁЗКИ

У старого Степана, сына Светозарова, было много детей и внуков. Всех он любил вроде бы одинаково. Но как-то особо теплел его голос, когда он обращался к самому младшенькому из  внучат -  Захарке. Рос этот мальчишка с неимоверной быстротой. Люди диву давались, любовались, рассказывали встречным и поперечным о чудо-ребёнке, какой он смышлёный да какой пригожий. А мать беспокоилась: не изурочил бы кто её малыша, беды бы не накликал, болезни бы не напустил…
Однажды на подворье деда Степана забрела странница. Она была закутана по самые глаза чёрной шалью, хотя было жарко под ярким летним солнцем. Хозяйка предложила ей испить холодненькой водицы. Она отказалась.
- Откуда и куда идёшь, - спросили её люди, - что слышно на белом свете, не идут ли супостаты на нашу землю..
Странница молчала и разглядывала мальчишек, игравших неподалёку. Когда заметила Захарку, глаза её блеснули недобрым огнём. И все в деревне услышали её слова:
- Недолго вам радоваться. Многие беды грядут…
Сказала и тут же исчезла, будто в воздухе растворилась. Только стук посоха по каменистой дороге отозвался в сердцах людей. А может, это их сердца так гулко застучали, почувствовав беду…
Мать Захарки в слёзы ударилась, а отец только отмахнулся: мало ли кто что скажет, нечего глупости всякие слушать.
Захар уже большенький, шалун и непоседа: спрячется – не найдёшь, побежит – не догонишь. Мальчишки за ним гурьбой носятся, но им надоедает, возвращаются домой, а Захарка, знай себе, бродит по горам, по долам.
- И в кого  он у нас такой? – удивлялась мать, а дед Степан только бороду поглаживал: доволен был таким внуком.
Время шло, и все как-то забыли о словах чернавки. Но тут вдруг случилось прямо светопреставление: исчезло  солнце, земля будто вздыбилась и поднялась к небу, наступила непроглядная темь, закружились невиданные смерчи… Люди попрятались в избах. Глядь, а Захарки-то нету. Мать в слёзы: вот она настоящая беда.
Едва ураган утих, все отправились искать мальчонку. Кликали, кликали, ответа не дождались. Стали думать и гадать, что же с ним приключилось? И тут маленькая девочка тихонько прошептала:
- Его ветер унёс.
Всхлипывая, она рассказала, что видела в щелочку, как Захарка бежал к дому, и как его подхватил смерч, который закружился, как юла, а потом исчез.
- Кто исчез? – спросило сразу несколько человек.
- И столб, и Захар, - прошептала девочка и громко заревела, ей было страшно и жалко Захарку.
Вслед за ней завыли и запричитали женщины. Но дед Степан грозно прикрикнул:
- Нишкните, бабы! И чтоб завсегда было тихо. Иначе не услышим, если Захарка знак подаст. Не такой он, чтобы покориться…
- Кому, дедушка? – пискнула девчонка.
- Этому извергу рода человеческого, Пещернику. Его проделки. Я сразу о нём подумал, когда появилась эта злющая баба. Но даже в голову не пало, что он захватит внука…ничего, я найду его.
- Найди, найди, - зашумели люди, - и накажи, как следует.
Стал дед Степан собираться в дорогу, подступили к нему сыновья.
- Одному тебе, отец, не справиться, - сказал отец Захара, - мы пойдём с тобой.
Старик залюбовался ими: рослые, сильные, как на подбор. Вспомнил свою молодость, как он с Колюшкой и Ванюшкой попали в плен к Пещернику и потеряли человеческий облик, превращённые в коней.
- Нет, ребята, теперь я одолею, я знаю его тайну. А вы оставайтесь дома. Кто кроме вас защитит женщин и детей, если беда нагрянет…
А Захар в это время стоял перед огромным троном, на котором сидело серое существо, подобрав под себя длинные ноги. Присмотревшись, Захар понял, что это Пещерник, которым в деревне пугали детей. Был он тощим, лысым, беззубым и вызывал своим обликом сильное отвращение.
- Ну, наконец-то! Заждался я тебя, соколик! – ощерился Пещерник. – Даже похудел, ожидаючи.
- Зачем же я тебе понадобился, дедушка? – весело спросил Захар. – Что ли ты моим мясом решил поправиться? Так ить с головы костисто, а с этой…ну, ты сам знаешь…
- Фу, какой невоспитанный мальчик.
- А ты больно воспитанный! Хватаешь, кого ни попадя, ни зашто, ни прошто. Да ещё жалуешься, что похудел. Хочешь, чтоб пожалели?
- Нужна мне твоя жалость! Да я, если хочешь знать, могу в один миг съесть тебя без соли. Да ещё десять баранов впридачу. Только я мясо не люблю. Мне твоя сила да весёлость надобны. Порадуешь меня, я помолодею. Начинай!
- Чего начинать, дедушка?
- Петь и плясать, дурак! – разозлился Пещерник и погрозил пальцем. – Смотри у меня! Не балуй!
- Да, не умею я, не обучен, отродясь не плясал. Отпусти меня лучше домой. Как научусь, сразу прибегу…
- Ой, ой, какой умный нашёлся! Не хочешь меня веселить?
- Не могу, не хочу и не буду.
- Смелый?
- Не жалуюсь.
- Посмотрим, как запоёшь, когда в темнице посидишь.
- Ой, напугал, прям руки-ноги трясутся…
- И откуль они такие храбрые да наглые берутся, ума не приложу, - пригорюнился Пещерник, но тут же повеселел и сказал ласково, - ну, ступай, милок.
Захар сделал шаг, и рухнула под ним твердь, и полетел он в тар-тара-ры. Хлопнулся всем телом, из глаз посыпались искры, осветив на секунду тесное подземелье. Половину занимала деревянная лавка. Захар взобрался на неё, вытянулся и с удивлением заметил, что здорово вырос. Голова упиралась в одну стену,  а ноги – в другую. Мысли  затуманились, сон поглотил его.
Сколько времени проспал, неведомо. Проснувшись, пошарил вокруг себя и нащупал камешки. Начал бить их друг о дружку и высек огонёк. Отщипнул от лавки лучинку, поджёг её и воткнул в стенку. Лучинка теплится, душу греет. Рассматривать было нечего, повернулся на бок и снова уснул.
Во сне  ему явилась мать: пироги печёт, всех угощает, и его тоже. А дед Степан пальцем грозит и молчит.
А потом увидел Захар себя на высокой горе, с которой видна долина, вся в цвету. Уже весна, подумал он. И так возликовала его душа, что он раскинул руки и полетел. А вслед понёсся чей-то звонкий голос: «Ищи удачу, Захар! Она рядом с тобой!».
Вскочил Захар, больно стукнулся головой, и проворчал, потирая шишку:
- Какая уж тут удача, сплошное невезение.
И в тот же миг услышал явственно: «Ищи-и-и, ищи-и-и, Захарушка!».
Что за наваждение? Не иначе, как Пещерник играть вздумал. И тут только заметил он, что лучина будто внутри стенки горит, а от неё вниз ползут красные слёзки, одна за другой,  быстро сереют и застывают. Тронул пальцем, обжёгся. Что за притча такая!? Может, в этих слёзках и спрятана удача?
- Эй, дедушка! Выпусти меня отсюда. Я песню вспомнил. Спою тебе!
- А поплясать? – голос Пещерника едва слышен.
- Спляшу-у-у!
В тот же миг очутился Захар перед троном, на котором скрюченный Пещерник едва дышал.
- Ну, давай, весели меня, - просипел он.
Захар запрыгал, завертелся, размахивая руками и ногами, и заорал во всю глотку:
                Эй, ух, а-ха-ха!
                Ах, уха, требуха!
                Трали-вали,
                Три ха-ха!
                Ободрали петуха,
                Съели курицу,
                Не наелись ни шиша…
Пещерник со смеху так и покатился с трона. Но тут же взобрался на него, схватил чёрный посох и положил себе на колени.
- Ну, насмешил, - сказал, вытирая слёзы, - сил у меня прибавилось вдвое. Славная песня.
А Захар пуще прежнего старается: кувыркается, на руках бегает, ногами в воздухе кренделя выделывает и орёт во всю головушку свои нелепые припевки, от которых земля задрожала.
- Будет тебе, - кричит Пещерник, - не то лопну! Кончай, говорю!
Тут закачалась пещера, трон рухнул и придавил его так, что ни вздохнуть, ни охнуть не может, только мяукает, как кошка:
- Захарушка! Вызволи меня, я – добрый.
- Как же, добрый! Видел я твою доброту: за столько времени не дал мне ни крошки, В животе ветер свистит…
- Я больше так не буду, - пустил слезу злодей. – Я стану хорошим.
- Ну, так и быть, - сжалился  Захар, - я тебя освобожу. Только смотри мне: первое слово дороже второго! У нас, у людей, с этим строго. Обещал стать добрым, не забывай…
Только он приподнял трон, как Пещерник выскользнул из-под него, словно ящерка, и потянулся за посохом.
- Берегись, внучок, - крикнул невесть откуда появившийся дед Степан. Он успел схватить посох и поднял его вверх, чтоб Пещерник не допрыгнул.
- Вот этой палицей и правил этот злодей рода человеческого, - сказал дед Захару, когда они отошли подальше от Пещерника. – Ею он превратил нас, братьев, в коней. До сих пор бродят по земле бедолаги в образе нечеловеческом. И всё это натворил он своим посохом.
Дед Степан в сердцах хватил палкой по голове злодея, и тот вдруг превратился в маленькую пегую лошадёнку.
- Видел?
- Так ты теперь, дедушка, сам стал волшебником,- восхищённо воскликнул внук, - да мы теперь с тобой, дедуня…
- Не гоношись, внучёк,- остудил его пыл дед, - мы не злодеи, мы – люди. И никакие такие палки нам не надобны.
Они вышли на волю. За ними протопала смиренная лошадка и стала щипать травку. А Степан развёл костёр, сломал посох и бросил его в огонь. Захар с сожалением смотрел, как вспыхнул он и вмиг сгорел.
- Жалко. Всё-таки не простая палка…
- Ну-ко, прекрати! – прикрикнул на него дед и погрозил пальцем. – В нашей родове злодеев отродясь не бывало.
- И не будет, дедуня.
Внук обнял его за плечи и стал рассказывать о своих приключениях.
- А вот какая меня удача ждёт,  не знаю, - со вздохом закончил он.
- Узнаем. Если было сказано, будет и сделано, - дед протянул ему краюшку хлеба, - накось, поешь.
Захар взял хлеб, откусил, но проглотить не смог, во рту пересохло. Он бегом спустился к реке, зачерпнул пригоршней холодную воду, с наслаждением напился и тут только рассмотрел, что дно усыпано разноцветными камешками. Нырнул в глубину и набрал их целую горсть.
- Смотри, дедуня, что я нашел. Правда, красивые?
- Красоту эту девушки очень любят. Подаришь своей суженой.
- Ой, не могу, - захохотал Захар, - какая ещё суженая.
- Обыкновенная. Вернёшься в деревню, женишься на той, которая больше приглянется. Ты вон какой у нас молодец, любая за тебя пойдёт.
Захар засмущался, потупил глаза и вдруг спросил шёпотом:
- Ты видишь?
- Что это?
Дед даже отступил от костра. К их ногам медленно приближалась красная струйка, которая тут же покрывалась серебристой корочкой.
- Наверное, это и есть наша удача, - засмеялся Захар и стукнул по застывшей струйке камнем, который раскрошился, как сухарь. – Вот это да! Настоящее чудо. Пожалуй, из него наши лемеха будут потвёрже нынешних.
    - Какие ещё лемеха? Это же зубами не разгрызёшь!
    - Зачем зубами? Огнём сподручнее будет, - снова засмеялся Захар.
    - Ну, будет болтать, - обиделся почему-то дед Степан. – Домой пора возвращаться. Отец с матерью, поди, все глаза проглядели.
   Захар осторожно взялся за остывший конец, выдернул струйку из огня и помчался к реке. Сунул раскалённый край в воду, которая зашипела и остудила его.
- Здорово! В печке нагрею и в воду! – ликовал внук.
- Дурное дело не хитрое, - проворчал дед, спускаясь к реке, где мирно паслась лошадёнка. – Пойдём, убогая…
- Зачем ты зовёшь её? Она же…это…ну, бывший злодей…
- Так ведь – бывший. Что со скотины спрашивать за бывшее? А в хозяйстве пригодится…
Все люди радовались их возвращению. Счастливой улыбкой осветилось лицо соседской девушки. Захар с трудом узнал в ней ту маленькую девочку, которая когда-то видела смерч. Теперь она выросла и превратилась в красавицу. Он не мог отвести от неё глаз и подарил драгоценные камешки. А потом он построил первую на этой земле кузницу, металл для которой добывали мужики из железной горы. Делал Захар не только крепкие лемеха, но и всё необходимое для благополучной жизни людей.
    

                3. МАХОНЯ
Чудеса начались для Ермолая с той минуты, когда на его избушку опустилось огромное серое облако. Всё сразу уменьшилось: и дома, и деревья, и он сам стал такой маленький, что едва дотягивался до дверной ручки. А табуретка, на которой он обычно сидел, казалась ему большим столом. Он так расстроился, что плакал целый день, слёзы лились в три ручья и могли затопить его крохотную избушку. Но тут из норки выглянула Мышка и запищала:
- Ермолаюшка, миленький, перестань слёзы лить. Ведь не ровён час, затопишь меня с малышами.
- Прости, не буду больше, - вытер Ермолай слёзы и вышел из избы, сел на крылечко и задумался. Рядом с ним опустилась невиданной красоты бабочка. Она сложила крылышки и тихо прошептала:
- Грустно тебе, Ермолаюшка?
- Мочи нет, милая, - так же тихо ответил он. Бабочка расправила крылья и поднялась в небо.
- Не грусти, Ермолаюшка, - прошелестело в воздухе.
- Не грусти, не печалься, - щебетали ласточки, расчерчивая воздух над ним. – Мы с тобой, мы с тобой…
Вот так чудеса! Раньше Ермолай думал, что кроме людей никто не  может говорить, а оказывается, что каждое живое существо имеет свой язык. Он стал прислушиваться, о чём болтают ласточки, кричат в болоте лягушки, пищат комары. Но  ничего интересного не узнавал и перестал обращать внимание на всякие разговоры.
Между тем наступила зима с трескучими морозами, свирепыми метелями. Ермолай топил печку, иногда зажигал лучину, но чаще сидел у крохотного оконца. На дворе никогда никого не было. Всё живое попряталось в норы. И вот однажды… Была особенно морозная ночь. Даже огромные кедры стонали от стужи. Небо прояснилось. Вокруг полной луны светился круг, от которого на землю опустились прозрачные столбы. Один из них упёрся прямо перед избушкой Ермолая. И по нему скользнуло что-то темное и махонькое. Луч исчез, а на снегу осталось пятнышко. Заволновался Ермолай: что бы это могло быть? Надо взглянуть. Метелью ведь заметёт…
Выбежал из избы, разгрёб снег и ахнул: свернувшись клубочком, там лежал  человечек, размером с меховую варежку. Ермолай легко взял его на руки, занёс в избу, положил на лавку.  Может, ещё живой, нужно раздеть и хорошенько растереть. Только хотел снять зипунишко, а махоня как взбрыкнёт, чуть не свалил Ермолая.
- Экой ты прыткий, - обрадовался и удивился хозяин.
- Нечего щекотать, - ответил неожиданный гость. – Дай лучше поесть чего-нибудь.
Не успел Ермолай оглянуться, как махоня спрыгнул с лавки, мигом забрался на печку и заорал:
- Ишь, какой умный! Сам греешься, а других не пускаешь!
Ермолай даже растерялся:
- Да я…да мне…да откуда ты такой взялся?
- С Луны свалился! Ты что ли не видел?
- Да видеть-то видел…А как ты туда попал, Махоня?
- А ты не обзывайся! Ишь, чего удумал: Махоня!
- Как же тебя звать?
- А я знаю?!
- И как на Луну попал, тоже не знаешь?
- Надоел ты мне, дед, - пробормотал Махоня, свернулся калачиком и вдруг захрапел, как наработавшийся мужик.
Ермолай даже засмеялся, прикрыл его тулупом и занялся своими делами.
Махоня проспал почти до следующего вечера. А когда проснулся, не раскрывая глаз, сердито спросил:
- А поесть?
Ермолай протянул ему варёную картошку.
- Не хочу картошку, хочу вскусненького, - завопил Махоня.
- Вкусней картошечки ничего не бывает, - ласково проговорил Ермолай и хотел погладить Махоню  по головке, но тот отмахнулся  и снова завопил:
- Я не маленький,  я большой…А это что?
- Орехи.
- А говорил, ничего вкусненького.
Махоня забрался прямо в мешок и принялся щёлкать орешки с неимоверной скоростью, расшвыривая скорлупу по всей избе.
- Э, милок, так не годится, - возмутился Ермолай. – Вылазь из мешка и подмети. В избе должен быть порядок.
Но Махоня уже ничего не слышал, насытившись, он спал...
Ермолай перенёс его на печь, хорошенько укрыл, а сам сел у окошка и долго вглядывался в серую мглу. Вдруг ему показалось, что мимо проскакала белоснежная лошадка. Такая у него была когда-то, давно. Он выбежал на улицу, и точно: стоит его Беляна. Чуть было не заплакал Ермолай.
- Беляночка, любимая моя, - зашептал ей в ухо. – Устала, милая? Пойдём, я покажу, где ты будешь жить, я и сенца для тебя припас.
Но лошадка вскинула голову и сказала:
- Ты ошибся, старик. Я родилась из лунного света и степного ветра, воля вскормила меня. Прощай!
Она будто растворилась в лунном сиянии. А Ермолай тихо побрёл в избушку. Он утомился и быстро уснул. Спал крепко и долго. И снился ему зелёный луг, по которому   Махоня  скакал на  белой лошади. Разбудил его какой-то шум на чердаке. Не иначе, как Махоня хозяйничает. Ну, пускай поиграет…
Пока Ермолай спал, Махоня решил обследовать его хозяйство. С трудом забрался на чердак, а там тепло, уютно, хорошо пахнет от берёзовых веников, развешенных повсюду.
- Вот тут я и буду жить, - сказал Махоня .
- Ишь, какой шустрый! Я тут живу, - раздался голос из-за печной трубы.
- Ну и живи, места всем хватит.
- Нет, я один тут живу.
- Больно жирно одному такие хоромы… А чего ты прячешься?
- Я не прячусь, я не хочу, чтоб меня кто-то видел.
Вдруг поднялась такая пыль, что Махоня зачихал и закашлялся.
- Понавешали тут всякой всячины, - ворчал он, пробираясь к трубе. – А ну, выходи! Кому говорю!
Из угла послышался хриплый смех. Махоня бросился на звук и тут кто-то больно стукнул его по лбу. Осмотрелся, никого.
- Но кто-то же меня стукнул, - пробормотал он.
- Я! – ответил ему звонкий голос, а эхо повторило из всех углов, - я, я, я!
- Эдак-то и я могу: прятаться, а потом орать: я,я,я,я! – передразнил Махоня. – А ты покажись мне, если такой храбрый.
Кто-то стоял за его спиной и хихикал противным голосом. Махоня резко обернулся и замахнулся:
- Да я тебя…
И тут же растянулся на ровном месте.
- Больно ? – спросил тот же голос.
- Нет. А ты кто?
- Гоша. Имечко такое.
- А что здесь делаешь? – всё ещё не видя, с кем говорит, миролюбиво спросил Махоня.
- Дом сторожу от таких, как ты, бестолковых пакостников.
- А что я такого сделал? Ладно. Хватит играть в прятки. Выходи.
- Ох, и прилипчивый ты.
- Я догадался! Ты – домовой!
Махоня обошёл трубу и увидел бородатое, с добрыми глазами, чучело. Ему стало так весело, что он  завертелся колесом, потом повис на вениках и стал качаться, кувыркаться в воздухе. Домовой восторженно смотрел, смеялся и хлопал в ладоши. Но вдруг затих и прислушался.
- Ну, вот, от шума избушка ещё глубже ушла в землю. Придётся опять поднимать. А, ладно, - беспечно махнул рукой, - весной подниму, сейчас холодно. Покажи, что ты   ещё умеешь.
- Скучно с тобой.
Махоня посмотрел в щелочку и заметил невдалеке трубу, из которой вился дымок.
- Там тоже печка топится, пойду посмотрю.
- Пойди, пойди, милок. Там только тебя и ждут, - таинственно прищурился Гоша.
Он наблюдал, как Махоня подбежал к двери, попробовал её открыть и не смог. Тогда он начал изо всех сил колотить пяткой. Дверь резко распахнулась, и Махоня влетел в темноту, но был схвачен за шиворот, вытряхнут из лохмотьев и отправлен куда-то в глубину.
- Отпусти меня сейчас же, - трепыхался и орал Махоня, - отпусти. Кому говорю?
Но кто-то неведомый держал его двумя пальцами поперёк туловища и окунал в лоханки с горячей водой, потом с холодной, а в конце с какой-то тёплой, душистой. Вытащив из последней лоханки, похлестал хорошенько берёзовым веничком и опустил снова в горячую воду. Махоня чуть не задохнулся.
- Ты, что? Очумел совсем, – заорал он, когда снова заходил по нему веник. – Мне же больно. Ты, что удумал, дурень стоеросовый!
- Будешь ругаться, утоплю, - загудел мучитель, - хотя знаю, что Ермолаюшка  будет горевать. А мне нисколечко не жалко такого охальника.
И снова повторилась та же процедура.
- Вот теперь ты готов стать человеком, - сказал мучитель.
- А кто я по-твоему?
-  Да так, букашка.
 Наконец, Махоню закутали в полотенце и выставили на улицу: беги, мол. И он помчался во всю прыть, только пятки засверкали. Забежал в избу, а Ермолай с веником подмышкой ему навстречу. Хотел было Махоня расспросить про того, кто а бане его мучил, да тот отмахнулся: потом, после поговорим.
Вернулся Ермолай не скоро. Махоня спал, раскинувшись на печи. Ноги его до пола  доставали. Во сне он улыбался и причмокивал губами, будто что-то вкусное ел.
- Вставай, милок, - разбудил его Ермолай, - солнце уже взошло. Слышишь, как птицы заливаются: весну-красну встречают. У нас с тобой теперь много работы прибавится.
- Какой ещё работы? – недовольно спросил спросонок Махоня. – Ведь Гоша обещал весной избушку из земли вытащить…
- На него нечего надеяться. Мы теперь сами себе дома построим. Банник выпарил из нас все чары. Мы снова стали людьми. А значит, жить нужно по-людски.
Махоня вскочил на ноги и сам себе не поверил: он не вмещался в избе. И Ермолай стоял перед ним совсем другой: здоровый, плечистый.
- Что это было? Сколько лет прошло? Я ничего не помню. Мы с ребятишками играли на лугу, как вдруг опустилось большое серое облако. А что было дальше, не помню. Даже, как меня звали…
- Ничего, имя к тебе вернётся. А вспоминать ничего не нужно. Что было, то прошло. Нужно жить, как живут люди…


                Июль 2011 года.               
                Г.Чебаркуль.