27. Разбойник в жигулевке

     ДОМ НА ПЕСКЕ (роман-хроника). Окончание первой части.

     27. «РАЗБОЙНИК» В ЖИГУЛЕВКЕ

     Когда Авдотья Андреевна вернулась в Булаевку, она была удивлена и огорчена: Иван Семенович сидел в жигулевке. Попал он туда на другой день после их отъезда. Вот как это случилось.

     Утром Иван Семенович ждал Кнута с вестями. Но его все не было. Тогда он сам пошел взглянуть на хряка. Кабан исчез. И Кнута не видно. Послал сыновей разыскивать его. Сыновья вернулись и доложили: со вчерашнего дня Кнут не приходил домой. Иван Семенович подумал: это неспроста. Пройдоха Кнут! И Орлов рассвирепел: «Мальчишка! Как он позволил этому сверчку обвести себя вокруг пальца!» Но ровно через пару часов Кнут отыскался. Он спал у себя на огороде, под плетнем. Завалился туда, чтобы жена не поколотила. И был мертвецки пьян. Доставленный к Ивану Семеновичу, он прежде всего потребовал опохмелиться, потом стал рассказывать:

     — Теперича я припоминаю, Иван Семеныч: хряк-то ентот не чей-нибудь, а Парфена Иваныча, кабатчика. Его, провались я на этом месте. Своими глазами видел, как ентот хряк разгуливал у него по двору. И увез его не кто-нибудь, а опять же Парфен Иваныч. Вот истинный господь, — и он перекрестился, — Я собственными глазами видел след. Прямо к его двору пошел. А потом опять от двора. Наверно, в город поехал. Под присягой могу подтвердить. Налей мне еще, а то в грудях что-то горит.

     Иван Семенович сграбастал на дворе кол, шершавый и увесистый, и пошел к кабатчику. Парфена Иваныча дома не было. За стойкой стояла Улита Савельевна, приходившаяся какой-то дальней родственницей кабатчику. Между ними состоялся короткий разговор:
     — Где Парфен Иваныч?
     — Не знаю.
     — Как это ты не знаешь? В одном доме живете...
     — Ну и что же? Он меня не упреждает, куда едет.
     — А кто хряка увез?
     — Какого хряка? — удивилась Улита. — Ты что, спросонья? Так окстись. А потом, ты что в помещенью с палками прешься? А ну, уходи сейчас же!

     Грубый окрик вывел Ивана Семеновича из себя. Он стукнул палкой об пол и выругался. Родственница кабатчика тяжело выплыла из-за стойки и потащила Орлова к порогу. Он упирался, но силы были явно неравными. Мужики, находившиеся в это время в кабаке, подняли Ивана Семеновича на смех, а Улиту подбадривали солеными шутками.
   Оказавшись на улице, Иван Семенович схватил палку и ударил ею по дверям, а потом по окну. Зазвенели стекла, рама переломилась. Улита закричала «караул», позвала мужиков спасать ее от «разбойника». А дальше все было очень просто: пришел староста, забрал Ивана Семеновича и посадил в жигулевку.

     Кабатчик Лужин был еще в городе.
     Иван Кнут оказался прав. Это он, Лужин, увез ночью кабана. Не пропадать же добру. В городе, на квартире, обработал тушу и по дешевке предложил ее колбаснику. Тот не стал торговаться и выложил деньги на бочку. И даже еще поставил бутылку магарыча. Потирая от удовольствия руки, Лужин не спешил домой. Он понимал: там его могут ждать неприятности. Если Орловы узнают, что кабан его, быть скандалу. Да и большому. Поэтому он и решил денька три-четыре выждать. Кстати и вина закупить побольше.

     Авдотья Андреевна Орлова вернулась в Булаевку раньше, чем Лужин.
     — Ах ты, шайтан немаканый! — набросилась она на мужа, когда пришла к каталажке. — Час от часу с вами не легче. Ну вот, будешь знать, как распускать руки. Я не буду за тебя хлопотать. На черта ты мне сдался.
     За маловажный поступок — непослушание или неуплату в срок податей — староста имел право посадить крестьянина под арест только на двое суток или оштрафовать на один рубль. Но тут дело было посерьезней. Ивану Семеновичу угрожала опасность быть вызванным к земскому начальнику. А каков земский — еще неизвестно.

     Авдотья Андреевна заставила мужа вставить новую раму в доме Лужина. И, когда из города вернулся кабатчик, пришла к нему вместе с мужем. Иван Семенович извинился перед Лужиным. Тот был страшно доволен, что перед ним гнут спину в поклоне. Расщедрился и водрузил на стол перед Орловым штоф рябиновки: «Угощаю!»

     ...В больнице Васька Орлов пролежал более двух месяцев. Лежал он вместе со взрослыми. Все его уважали, называли Васильком. Больным он оказывал посильные услуги: подносил пить, вызывал няню.
     Врачей Васька боялся и в то же время уважал их. Но одного человека в белом халате он страшно ненавидел. Этого человека звали Александром Яковлевичем, фельдшером служил он. Как только подходило дежурство Александра Яковлевича, Васька избегал с ним встречи. Фельдшер изводил его одним вопросом. Протирая очки в железной оправе белым платком и прищуривая строгие черные глаза, он спрашивал:

     — Как фамилия?
     — Орлов.
     — Как, как? — немного наклонялся и подставлял ладошку к уху, как будто плохо слышал.
     — Орлов, — повторял Васька.
     — Ах, Курицын! Вот что, Курицын, сейчас же отправляйся в палату. Тут тебе делать нечего. Будешь сюда нос показывать, приду и клизму поставлю.
     Васька не боялся клизмы. Ему до слез было обидно, когда называли его «Курицын». Ведь он Орлов, а не Курицын!

     За Васькой ездил отец. И с ним Петька. Братья отвыкли друг от друга и встретились настороженно.
     После этой истории на левом боку у Васьки остался извилистый шрам. Авдотья Андреевна часто целовала сына в мягкий животик, рядом со шрамом, и роняла слезы, но так, чтобы никто не заметил ее слабости.
     На дворе уже стояла осень. Приближалась веселая, шумная ярмарка, на которую так любил бегать Васька с товарищами.

     *****
         
     Конец первой части.

     Продолжение во второй части: http://www.proza.ru/2011/08/13/799