Второй сон Князя

Бесконечная по длине  автострада жирной черной линией рассекала надвое  желтое   море спелой пшеницы.  Полновесные метелки злаков, колышущиеся от ветра, были полновесно забиты янтарными спелыми семенами, которые, несмотря на  дискретную ядреность, при  взгляде сливались в непрерывный пушистый «ворс».  От порывов знойного ветра  колосья пригибались - тягучее море «ворса»  колыхалось, неожиданно поворачиваясь под разными углами к наблюдателю и добавляя еще оттенков цвета к желтому: от  золотисто-охристого до темного.               
Горячая поверхность  асфальта и оплавившаяся  сверху нее разметка, выполненная по закону контраста  белой краской, не успела еще замараться  - комбинация  покрытия дороги и условных знаков разметки глубоко запечатлелись на сетчатке его глаз.  Наблюдателем был  пока он. Он брел по пустынному шоссе усталым шагом с простой двустволкой через плечо и смотрел попеременно то кратко вперед, то дольше под ноги -  спереди под прямым углом к автостраде с нею пересекалась еще одна равнозначная  дорога.
Иллюзорность пустынности и неслышимость  иных звуков кроме шелеста, перекатывающихся друг по другу отвердевших, но упругих  и волнующихся от колыханий ветра стеблей и метелок подчеркивалась ставшим слышимым издали и едва сначала различимым диссонансом - цокотом каблуков обуви приближающейся по дороге группы из трех человек. Как только он отчетливо разглядел их против солнца, бьющего по глазам,  остановился и в ожидании прикурил сигарету в «лодочке» из ладоней.
Он затянулся и подумал, что лучше было бы ему закупить дома в каком-нибудь хозяйстве пару мешков высушенных листьев табаку и самому скручивать себе сигары для курения, а не травиться   смолой и всякими синтетическими добавками, облагораживающими якобы сигареты – но это было бы хлопотным и чреватым другой болезнью, как говорят, раком губы…
Он вгляделся в приближающуюся троицу против солнца, которое слепило глаза – и он прикрыл глаза козырьком из  ладони. Они уже приблизились настолько, что стали различимы их очертания, а потом и лица. Странно, он четко недавно видел сначала три  силуэта –  сейчас же их осталось лишь двое: он и она - парень и девушка…
Они шли полуобнявшись – парню было так идти явно неудобно. Незнакомый парень был примерно шестнадцати лет: светлокудрый и голубоглазый,  юный и симпатичный – лицо его было незнакомым. Коммиявожер – почему-то сразу он нашел ему необидное, но, достаточно, уничижительное прозвище. Ту, что шла рядом с этим парнем - он узнал сразу: это была та, которую он полюбил еще тогда, с первого взгляда, раз  и навсегда, но ему никто не верил…
Когда парочка подошла совсем близко, он увидел, что она, несмотря на зной, была облачена в свое любимое демисезонное пальто розового цвета, которое было ей всегда к лицу, но не сейчас же; в жару. Оно еще было застегнуто до последней пуговички – наглухо (совсем мука!). Узнав ее, он нашел взглядом ее глаза и остановился на них – они были безмолвны. Он ничего не нашел в них: молчащих и полных насмешливого отчуждения и холодности. Их взгляды только  на мгновение обрели какое-то наполненное выражение, в миг, когда должны были скреститься – но не скрестились: она не допустила, не зажглась, даже не повернулась к нему.  Проследовала мимо, не заметив его - ему  только и оставалось, что проводить ее    следом.
От внимания же ее спутника, голубоглазого «коммиявожера» не могла ускользнуть многозначительная молчаливость скрещения их взглядов – он, не смотря на свою целеустремленность, поник от  мыслей, рожденных им,  казалось, не касающихся его взглядов. Но его рука была у нее на плече - значит, он не мог оставаться безучастным и их взгляды его все-таки касались. Он усомнился в своей роли здесь – роли главного лица в своем положении, его рука  несколько ослабла – он даже захотел ее опустить.  Это замешательство было моментальным – вскоре он воспрял, выпрямился, стряхнул  охватившее на миг оцепенение и снова стал (хотя бы со спины) прежним самоуверенным красавцем…
 Казалось, они прошли и ушли, но история имела продолжение – через несколько шагов они вдвоем остановились,  она развернулась к своему спутнику и сказала:
- Ну что же ты, - и  лишь крепче прижалась  к нему, придав ему этим больше уверенности, прильнула страстным поцелуем ему к губам.
А тот, кто боготворил и любил ее  (как ему самому всегда казалось) больше жизни, стоял всего-навсего недвижным истуканом и провожал пару лишь  взглядом. Ему казалось, что она вела так себя специально для него – стремилась все больнее отомстить за прошлое…
Потом  этих двоих попутчиков, уходящих вперед, нагнал откуда-то сзади и третий. Это оказался не третий, а третья (то была женщина средних лет, похожая на нее –  точно ее мать). Он раньше видел как-то ее издали – сейчас она поравнялась с ним, словно застывшим, и выпалила совсем без обиняков (отгадав все, что творилось у него на душе):
- Какой вы все-таки, глупый и всегда были таким – это же ее будущее: ее сын!
Он совсем ничего не понимал, этого смешения времен – будущего и прошлого в настоящем – только задавал себе много вопросов, которые оставались как и тогда, без ответов: «Какой такой сын? Откуда? Когда?». Целующиеся дождались, когда женщина, классифицированная им как ее мать,  догонит их - разомкнули губы, разом весело глянули, обернувшись на него (и он, и она), засмеялись  и стали удаляться, переговариваясь о чем-то. До него долетели лишь обрывки фраз и смех:
- Ха-ха, подумайте только: я – сын! Это же здорово…
А она прижалась крепче к нему и только хрипло смеялась.
Они ушли, исчезли, растворились в потоках восходящего воздуха навсегда – он же, постояв, побрел в противную их движению сторону дальше. Его шаг становился с каждым шагом тверже. Но он был растерян и не собран – он обрел нормальную концентрацию только после того, как случайно разглядел далеко в высоком безоблачном небе кружащего над его главой орла – он вдруг начал ускоряться, уменьшая нарезаемые круги, пока не сорвался в крутое пике. В нем проснулся охотник – он схватился за ремень вертикального дробовика, висящего через плечо, прицелился в птицу и пальнул дуплетом, спустив оба курка. Выстрел был точным – птица, потеряв координацию и набранную скорость, бесформенным пучком перьев рухнула ему под ноги. Он разглядывал ее с удивлением. Здесь было чему дивиться, но разве современный человек не потерял это качество? 
 Странность птицы была в оперении: то был по породе, вроде бы орлан, но не встречающейся в природе диковинной  расцветки – тело его было покрыто золотистым пером ярко-желтого, что само золото, и красного, что червление, цветов.  Мало того мертвая тушка была явно тяжела и как бы вырезана, будто ювелирная поделка  (статуэтка) из драгоценных каменьев двух видов и различных цветом. Птица не лежала на обочине бесформенной биологической массой, а была жестка, как и подобает неорганическому материалу, из которого сотворены ее крылья. Клюв и когти ее были несколько отличного от ости красного цвета. Больше всего впечатляли ее глаза: один из них еще был полон жизни – широко раскрыт, имел человечьи качества: был холоден и расчетлив. Цветом же он был, точь-в-точь как у недавнего голубоглазого коммиявожера.
Второй же глаз был потухшим и мертвым, затянутым плотным бельмом… Он остановился          -            ногой осторожно хотел перевернуть  окаменевшую тушку, чтобы   лучше  подробней, не нагибаясь, осмотреть  убитую птицу, он неожиданно заметил в ней жизнь и неожиданное движение: оно … изменялось в масштабе. Тушка росла на глазах и достигла со временем выдающихся размеров крупного млекопитающего.
Зрелище было настолько необычным, что можно было подумать, что  это была подстава -  странная муляжная имитация. Но от недвижного «муляжа» веяло тяжестью и исполинской силой. Он от неожиданности даже присел на, казалось, безопасном расстоянии от него, но где оно (птица росла как на дрожжах и грозилась его раздавить!). Он понял, что влип. Пробовал бежать от неотвратимого, но не смог сдвинутся дальше определенной черты. Ему только оставалось ждать пока безучастная и растущая громадина не проглотит его. Пока она постепенно съедала и замещала своими красивым и безжизненными формами весь неспокойный, трудный для жизни, но такой приспособленный к ней голубой мир…