15. А Солженицын всё клевещет...

У моей сестрёнки Марленки на филфаке,  –  кажется, в одной с нею группе,  – был студент Аркадий Мондрус, а на курс моложе - два других  демобилизованных воина:  Борис Чичибабин и  Марк Айзенштадт. Марк к ней заходил, а  о Мондрусе я только слышал, но так часто, что запомнил: она  трещётка была, всегда трещала о своих знакомых...

         Мно-о-о-го лет протекло. После истории с Юрой Милославским, когда пришлось мне уйти с завода Малышева в интернат для слабослышащих, встретился я там со своим коллегой по новому поприщу - воспитетелем Аркадием Михайловичем Мондрусом. Маленький, чёрненький, с блестящими семитскими масляными глазками, с носом-клювом, ко мне отнёсся с особой симпатией - как к Марлениному брату. Особенно часто вспоминал однокашника Айзенштадта. Он мне и рассказал, что Марк живёт в Москве, преуспевает, вместе со своим соавтором Володей Тихвинским, тоже бывшим харьковчанином, на поприще "малых театральных форм" (то бишь, эстрады)... И даже стал работать на Райкина.
(До меня о Марке сведения доходили и раньше - от общих знакомых. Во-первых, Марленка  его недолюбливала, в частности, за то, что, женившись на её подруге Софе Штериной, он потом, когда она заболела,  как-то не очень красиво с нею расстался. Во-вторых, женился потом (чуть ли не ещё через два брака)  на подруге Ининой задушевной подружки - Ире Фишелевой, учившейся курсом младше у нас на физмате пединститута...  А я на работе познакомился (в ходе своих служебных дел)  с работником методического отдела библиотеки Короленко - симпатичнейшим Борисом Сухоруковым, женатым на старшей сестре этой Иры. Инина подруга (вот эта, задушевная Света) у этих Сухоруковых ( Бориса и Ани) запросто бывала, как и у нас, бывал там и Марк (они с Борисом были приятели), познакомился с младшей  Аниной сестрой Ирой - и женился на ней, с ней и уехал в Москву.
         Аркадий Михайлович очень гордился своим знакомством с Айзенштадтом (он мне и назвал его псевдоним: "Азов"), рассказывал о его коротких отношениях с московскими знаменитостями... Например, про Образцова рассказал, что  Марк их познакомил, и Образцов  сделал с него (Аркадия)  куклу  с чудовищным носом - и назвал её  "МондрУс!"  По-моему,  мой сотрудник  особенно гордился тем, что стал типажем для этой куклы!

         Аркадий был участником и даже, кажется, инвалидом Отечественной войны (3-й группы) по штыковому ранению в ногу при рукопашной.  Это ранение получил, будучи рядовым в ...штрафной роте!  Вообще-то был офицером и командовал батареей "катюш" - гвардейских миномётов. Но - провинился:  уничтожил  огнём этой батареи   деревню, в которую вошла, выбив оттуда немцев, советская часть. Он действовал в соответствии с полученными целеуказаниями, кто-то не проследил за меняющейся боевой обстановкой, но наказали - его.  Ранение, а потом кто-то из больших полководцев, чуть ли не сам Чуйков, его спасли...

        До определённого времени я очень хорошо к нему относился: звёзд с неба он не хватал, но был неизменно дружелюбен, как говорится - "безобиден"...А однажды рассказал мне вот какую историю.
В Харьковском университете среди выдающихся лингвистов был Александр Моисеевич Финкель. В молодости он, вместе с Эстер Паперной и Александром Розенбергом, выпустил в свет ставшую  знаменитой книжку пародий и стилизаций "Парнас дыбом", а вообще был выдающимся филологом, автором (вместе с Баженовым) вузовского учебника грамматики... Он же стал и научным руководителем Марленки по её дипломной работе "Язык и стиль поэзии раннего Н. С. Тихонова" (вот уж звону было! Благодаря чему я и до сих пор помню наизусть стихи из его циклов "Орда" и "Брага"). Марленка буквально влюбилась в своего  Финкеля... Да это есть и в её записках.

         И вот - рассказывает мне  Аркадий Михайлович Мондрус:

          – Вы  знаете, Феликс Давыдович, какой у меня был случай?  – После  госпиталя, в Крыму, иду по улице - а навстречу мне – кто бы, вы думали? – Финкель! Он - в солдатской форме, а я – капитан. А я ведь начинал учиться ещё до войны, и он мне на сессии "тройку"  поставил.  Так гонял, так гонял – а потом – еле-еле "троечку".  Теперь проходит мимо меня, мешковатый такой, ну, козырнул, конечно...  Я обернулся: "Солдат!  Вернитесь!"   (Смеётся гаденько). Уж я его погонял  за эту троечку!  Потренировал  на "отдание чести на ходу  при встрече с начальником!"

         ...Может, выдумал?  Надеюсь. Но – чем   похвастался?!  Я, пусть не на войне, но солдатом прослужил более двух лет, накозырялся  и хорошим, и плохим, и всякой сволочи... Приехав с Дальнего Востока домой в отпуск, иду  как-то по аллее городского сада в своей солдатской форме (а время зимнее, под ногами снег, ледовые скользанки, детишками раскатанные, то и дело попадаются:  того  и гляди не заметишь и шлёпнешься)... как вдруг навстречу - генерал-лейтенант!  Я вояку  такого чина за всю службу не видел ближе, чем на полкилометра, у нас командир дивизии был генерал-майор, так и тот в наш гарнизон наезжал  лишь по  большим праздникам, да и то не каждый раз...  Но уставы – и  строевой, и дисциплинарный, и внутренней службы – я  хорошо знаю, и тему "как приветствовать начальника" не раз на занятиях по строевой отрабатывал. А приветствовать надо так:  метров за  десять переходишь на строевой шаг:  вытянутый носок  поднимай  повыше (лучше всего - на высоту носа) и – шварк!  – ступню  о землю, то же - и с другой ногой, а левую руку прижимай вниз к бедру, а правой - отдавай честь  встреченному начальнику, а лицом повернись к  нему, прямо на него и глядя, да мимо проходи, громко отбивая шаг...  А ну как на скользанку попадёшь - и поедешь по ней?..

        Нет, повезло. Успел увидеть, как генерал мне вежливо в ответ козырнул,  головой кивнул, да ещё  и губами пошевелил: мол, "здравствуйте..."  Не капитан Мондрус попался. И "тройки" я ему никогда не ставил. Повезло.

        Рассказывал мне Аркадий Михайлович эту историю, а я думал: врёт? не врёт? Хотел было его пристыдить: ну как же так? ведь не кто-нибудь: сам Финкель! Но тут же подумал: раз он мне такое рассказал, значит, если и сфантазировал, так  не поймёт:  что стыдного в таком поведении, какое себе приписал. На чёрта мне его воспитывать?

        Вспоминая историю ареста Бориса Чичибабина, он рассказывал мне, сколько шуму она наделала, и даже назвал мне студента, который якобы настучал на Бориса (знал я, от Марленки понаслышке, и этого студента)  А однажды – гуляли  мы в школьном дворе (вместе с детьми нашими) – он и спрашивает меня своим жиденьким, несколько сдавленным голоском (такие называют "козлиными"):

        "Феликс Давыдович, скажите: отчего это Солженицын  всё клевещет и клевещет?"


         Помню, стало мне ужасно смешно. Я-то к тому времени Солженицына кое-что почитал  и в "самиздате", и видел, что "клевещет"  он – чистую  правду.

         Прошло какое-то время - и  Женя, мой племянник, женился на Инне Сухоруковой  - дочери Бориса Сухорукова и Ани Фишелевой. На свадебный обед были приглашены Женин родной дядя   (то есть я) с семьёй  и Инны Сухоруковой родная тётя с семьёй (то есть с мужем Марком Айзенштадтом и их дочерью...
 
          Получилось, что мы (старшее поколение) все между собой знакомы. Марлена со своим сватом Борисом Сухоруковым - даже ещё с 1937 года: ей было 12 лет, а он  у неё в пионерлагере работал старшим вожатым!

          Через несколько лет после женитьбы Марлениного сына на его дочери он  опасно заболел  и вскоре умер.  На его место по институтскому распределению попал студент-выпускник Института культуры  Миша Рахлин... Мой сын!   Проработал там 5 лет.

         
        ...А Солженицын всё клевещет да клевещет