Повесть Человек без имени, Глава первая

Еще очень давно, в периоды своей жизни на то самое время, когда повсюду были слышны крики и выстрелы, что приносят в мир ожесточенные человеческие войны, он решил навсегда смириться со своим одиночеством и отрешенностью от этого мира.
Все, что он мог сделать, это воспитывать, учить или любить кого-то, чтобы потом отпустить в мир, навстречу их мечтам и достижениям.
Потому, даже сейчас, он уже спокойно принимал свою судьбу, не деля свои чувства и мысли по-настоящему с кем-то, оставляя при себе свое, истерзанное до полных ошметков, сердце, где на запекшуюся кровь очень часто выступала новая. Оставляя при себе непоколебимую душу, и, пряча за своей нервозностью и злостью ко всему окружающему, свои глубокие чувства заботы и преданности, нежную и нерушимую любовь.
Сердце, что за годы бесконечных странствий и горя, не позволявшего ему находиться вблизи человеческой жизни, уже и не помнило надежд и желаний, которые он испытывал в детстве. Под влиянием времени на сердце накапливалась все большая тяжесть, сбивая его с толку, а пережитые события медленно резали его тупыми лезвиями, растягивая время его жизни. Может, к сожалению, а может и к счастью, сердце все равно не желало умирать или даже подать какие-то признаки смерти. Оно жило, стучало и иногда кричало от боли, но главное – никогда не переставало биться. «Пройдет еще много сотен лет» – иногда думал он, слушая по ночам гулкие, никому не нужные удары, - «и оно будет стучать точно так же. Словно я все еще молод, только начал жить и готов в любую секунду уйти на фронт, а, в общем-то, я,  правда, готов».
Но ни сердце, ни его вечно скитающаяся по миру душа, ни стена, которую мир воздвиг перед ним еще так давно, ничто не расстраивало его – ведь это были его вечные спутники. На самом деле, больше всего на свете он страдал, потому что был человеком без имени.
Уже теперь, когда можно придумать любой ник и менять имена в документах за небольшое количество денег, все было намного проще. Но, к сожалению, человек без имени родился в те времена, когда это было что-то личное, свое, то, чем люди гордились и что сохраняли до конца своей жизни при себе.
Сколько бы он ни пытался, человек без имени не мог смириться с этой мыслью, выдумав себе что-нибудь новое. Каждый день, перебирая в жизни все, что он пережил – не вспоминал настоящего имени. Не помнил, где родился, в каком году и месяце, не помнил, как с того дня его звали.
Родителей он тоже помнил мельком – отец, высокий и мужественный, вечно бредивший о какой-то миссии, которая записана на их роду, с белыми волосами, да такими белыми, что они светились в сумерках. Сейчас воспоминания этого света напоминают ему о каком-то белом волке, к которому он каждый раз проникается любовью и чувствует защищенность, думая о нем.
И мать, почти такая же высокая, как и его отец, в голубых, почти королевских нарядах, с брошками и заколками, украшенными драгоценностями. Ее светло-каштановые вьющиеся волосы были теплые и заканчивались где-то намного ниже пояса. Бледная, но здоровая кожа тоже была пропитана любовью, так же, как и ее тонкие счастливые черты лица – это воспоминание всегда делало его изнеженным, и этих личностей, которых так трудно было принять за отца и мать, он вспоминал, если ему не хватало веры в людей. «Вот они – самые ласковые люди, которых я помню» - думал он.
Но это было последним воспоминанием о родителях. После него было много темных провалов и неясностей, крики и дикий страх, голоса, которые он слышал помногу раз и очень отчетливо – все сливалось в единое белое пятно, которое не восстановил бы даже самый искусный художник.
Более яркие воспоминания начинались уже с чужих криков, с залпов и ярких огней. А потом уже и с чувств – он еще не понимал ничего вокруг, но уже чувствовал холод и сильно хотел есть. И неожиданно все закончилось. Желая есть – он переставал чувствовать голод, желая тепла – оно появлялось в ту же секунду. И он, вскоре, забывался приятным, спокойным сном.
Временами чувства немного менялись. Все становилось гораздо более отчетливым и понятным, хотя в глазах все еще было темно, будто они были закрыты или их не было вовсе. Но, благодаря инстинктам, зрение не имело особого значения, что обычно имеет для людей – стоило ему начать скулить, искать своими маленькими лапками теплую шерсть, которая всегда была спасением – и вновь появлялось тепло, а голод пропадал. В такие моменты, казалось бы, на свете не было ничего пугающего и страшного. Мир был полностью защищен и огорожен, целыми часами и днями самое приятное, что могло быть, всегда окружало его – щенки, такие же, как он, ползающие рядом, или даже по нему, вечно скулящие, как и он сам, что в переводе на человеческий примерно означало «мама, я здесь, не забывай, не теряй меня». Мама, которая ворчливым скулением постоянно успокаивала душу, говоря «я слышу, не надо плакать, я здесь, я тоже здесь, с тобой». Теплое жирное молоко, которое можно было пить, сколько захочешь, пока тебя не потянет в сонливость, и ты там же и не ляжешь спать, под размеренное дыхание матери. Молоко всегда казалось чем-то приятным и успокаивающим, ведь даже многие брошенные дети имеют привычку грызть или класть в рот палец, чтобы успокоиться и внутри вспомнить то ощущение, когда можно было пить это молоко.
Даже если тепло на какой-то момент исчезало, если становилось холодно или больно телу – можно было просто скулить и звать это обратно. И все возвращалось, мама точно так же скулила в ответ, давая понять, что никого не бросит, возвращалось тепло, а от любого страха и боли всегда избавляли родные запахи стаи и вылизывания, особенно если лизали морду.
Казалось бы, такие мгновения и есть самые лучшие в жизни. Самые спокойные, защищенные, но, к сожалению, не бесконечные.
Иногда все менялось, и он снова становился похожим на человека, однако свою человеческую сущность уже давно потерял, оставаясь волком до мозга костей.
Он продолжал расти среди маленьких волчат, ждать маму, чтобы поиграть и с ней, ждать, чтобы она, наконец-то, накормила непослушных детей. С интересом каждый из волчат поджидал ночью с охоты стаю, задрав ушки к верху и весело шевеля своими куцыми хвостами.
Небольшая дружная стая ела отдельно от щенят, но не теряла того же детского характера, который присущ всем животным из семейства волчьих. Порою, они так раззадоривали щенят, что им не терпелось пойти играть со стаей, и они начинали тыкаться друг в друга мордами, неуклюже лазить друг по другу и тявкать, ожидая разрешения уйти. Щенки были очень бойкими и постоянно копошились, тягали друг друга за хвосты, смеялись и плакали и вылизывали друг друга с ласковой улыбкой, которую волк умеет показывать всем телом.
Часто, какой-нибудь из особенно смелых, пытался выползти на своих слабых лапках, чтобы посмотреть поближе и понюхать всех волков из стаи – но мама тут же пресекала это, брала за шкирку и с важным видом относила обратно.
Тогда щенки успокаивались и с интересом наблюдали за представлением, пока не начиналось самое интересное – волки садились все вместе и смотрели высоко, туда, где всегда горело что-то очень красивое, а днем становилось ярко. И после этого начинали  петь, то хором, то поодиночке. Щенята даже пытались подражать им, только у них не было еще такого пронзительного сильного воя, они каждый раз сбивались и обиженно тявкали и отряхивались. Потом снова садились и пытались выть со стаей, пока уже их пыл не начинал им мешать. Тогда они отбрасывали эти попытки и играли почти до рассвета, постоянно копошась и обнюхивая все вокруг.
Днем играть не всегда разрешалось, и носом своим щенки чуяли, что мама права, и что это может навлечь какую-то опасность, потому вели себя спокойнее. Но из-за этого ночью они были такими шустрыми, что, в конце концов, изматывались и ложились друг на друга в ожидании сна. Потом приходила мама и папа-волк, который предусмотрительно и ответственно нюхал каждого из них, проверяя, не больны ли щенки. Переворачивал их лапами или носом, облизывал, от чего щенки приходили в такой безумный восторг, что лезли к нему прямо друг по другу, спотыкаясь и пища ему «папа, папа». Волк-вожак тогда был очень доволен, зажмурившись, давал поиграть с ним, а потом спокойно засыпал рядышком, как и все остальные волки.
Когда стая, папа и мама были рядом – казалось, ничто на свете не могло поколебать эту безопасность и их счастливую большую семью.
В день, когда щенки пытались залезть в воду, а потом с пищанием отряхивались и убегали, они наконец-то попробовали что-то, кроме молока. Один даже пытался укусить косточку и содрать с нее кусок мяса, но челюсть и зубки маленьких волчат были еще очень слабыми, что их неимоверно возмущало. Даже в тот самый день щенки ничего не почувствовали и не чуяли запахов пороха, доносившихся отовсюду. Прямо посреди дня волчица и вся стая опасливо ходила на разведку, у папы постоянно торчали вверх уши, и по ветру он поднимал нос, но куда идти никто не знал – потому что запахи были повсюду.
Дети, в то время еще плохо понимающие происходящее, разбрелись по всей поляне, роясь в траве и прячась за кустами.
И к середине дня он совсем  потерял с ними связь, уснув в теньке, рядом с логовом.  Когда снова захотелось выпить молока, в лесу стало шумно, а земля под ногами казалась раскаленной. Робко осматривая поляну, он заметил лишь толпы каких-то страшных теней, которые бродили по их земле, а вокруг было много едкого дыма и огня, от которого слезились глаза. Дрожа от страха, он ждал, когда придет мама, и слабо тявкал, ожидая, когда кто-нибудь из стаи призывно завоет или сообщит что-нибудь о том, есть ли здесь опасность.
Но волков не было слышно, и, когда дым рассеялся, а звуки и тени ушли как можно дальше, он вылез и начал поиски. Близились сумерки, поэтому долго искать не пришлось – видно все было гораздо лучше. Волчица со всей стаей и несколькими щенками лежали совсем недалеко. Он сразу же учуял от них этот неприятный запах пороха, а еще крови – так пахло, когда волки ели свою добычу. Поискав мяса, он не нашел его и не смог понять, почему от них так пахнет. Все еще неуверенно, но радостно, он завилял хвостом, прижал уши и приветливо потыкал каждого носом. Наконец-то стая нашлась, и он был несказанно рад этому.
Продолжая тыкать маму и остальных своим теплым от воздуха носом, тянуть их за уши и весело повизгивать, он, наконец, заметил, что стая не разделяет той же самой радости.
Тогда он лег на живот и стал тихо поскуливать, звать поиграть и жаловаться на то, что он хочет кушать. Но волки как будто обиделись на него все разом и не желали подниматься. Еще больше заскулив от огорчения и чувства вины, которое осталось в подсознании на всю оставшуюся жизнь, он осторожно прилег рядом с мамой, то и дело, обнюхивая ее, и ожидая, когда кто-нибудь проснется.
Так он ждал очень много часов, до рассвета следующего дня, но волки продолжали лежать, не слыша его плач. Уставший от голода и дрожащий от холода он сел рядом и стал тявкать, продолжая извиняться. Ложился на спину и протяжно завывал, но никто не прощал его и не играл с ним больше.
От мамы и волков уже не исходило родного тепла и приятных запахов – они все больше напоминали скорее добычу, чем его семью. Чем больше он ждал, тем более одиноко ему становилось, тем страшнее казался мир, окружающий его.
Исчезла вся любовь, защита и радость, с которой они жили все это время. А он только сидел рядом со стаей и дрожал, ожидая, что кто-нибудь хотя бы сейчас откликнется и объяснит, за что его так наказала родная стая, почему он так сильно виноват.
Внутри его разрывало полное одиночество и боль, захватившая все сознание, поэтому не долго думая, он начал выть. И провыл так всю следующую ночь, оплакивая судьбу и прося помощи хотя бы у могучих деревьев.
Уже под утро он понял, что повзрослел и наконец-то научился выть самостоятельно. Вместе с этим чувством немного окрепло его мужество, и он даже подорвался искать добычу для себя и для прощения стаей. Но нашел только несколько ягод, которые тут же проглотил, а оставшиеся принес и положил рядом с волками. Волки не поднимались и не ели его добычу, но он уже не имел права забрать ее обратно.
Подождав еще немного, он совсем отчаялся. А вместе с отчаянием у него внутри, словно что-то сломалось. И с тех самых пор он уже не мог быть волком в полной мере – только лишь в душе.
В лесу ему оставалось жить совсем недолго. Это было трудно и больно, поэтому он плохо запомнил то время. А потом за ним снова пришли страшные тени. Это были люди, одетые в странную шкуру и с неприятным опасным запахом, который напоминал ему о потерянной стае.
В конце концов, яркий огонь и страшные звуки охватили весь лес и сожгли все дотла. А  его схватили эти страшные существа, несмотря на то, что он вырывался, кусался и царапался. Зачем они его забрали – почему не убили? Он никогда не слышал от них ответа с тех пор.

***
Не много времени прошло  с тех пор, когда мальчишка жил в лесу, с тех, когда искал свежие ягоды, чтобы вымолить прощение у своих родных. Он быстро освоился, перестал вырываться и кусать всех подряд, вел себя спокойно и послушно.
Жизнь в новом обществе, которое полностью все-таки не принадлежало его виду, приносила с собой все новую боль и страдания. Ночью, когда он, наконец, оставался наедине с самим собой, «волчонок» утыкался в подушку и горько плакал до самого утра, повторяя все время «мама, мама». Он и сам точно не знал, что значило это слово, но оно было из очень раннего детства, которое так уютно было вспоминать холодными одинокими ночами.
 Часто ему так хотелось выть, что приходилось кусать себе руки. Он совершенно не понимал, в чем виноват, почему все так случилось и что, все-таки, происходит.
Мальчик продолжал жить, стараясь глубже пробраться в свой мир и закрыться в нем, хотя и изучал окружающих, вслушивался и запоминал слова.

Однажды, зимним утром, к нему пришел высокий мужчина с большим пакетом сладостей и заговорил с полной женщиной, которая постоянно гоняла детей по койкам или впихивала им невкусные желтые таблетки. Он нее всегда исходил очень неприятный резкий запах, поэтому волчонку она сразу не понравилась.
Но, почуяв приятный запах, доносившийся  из коридора, он тихонько вылез из спальни и примчался в комнату.
Мужчина поставил пакет на стол, и теперь согревался возле печи, отряхивая прилипший снег с шапки и галош.
-А ну, пшел отсюдова! – толстуха тут же заметила беглеца и замахнулась на него полотенцем. – А не то снова позову Федора, пусть сам тебя к порядку приучает!
-Будет вам, Татьяна Семеновна, это ведь ребенок совсем еще, он наверно сладости почуял, вот и выбрался покушать. – Мужчина улыбнулся, порылся в пакетах и достал оттуда свежую, но уже остывшую булочку.
-Держи, мальчуган, кушай на здоровье. – Он снова улыбнулся, протягивая угощение мальчику.
Не долго думая, волчонок подкрался к человеку, взял булочку и принялся ее обнюхивать.
Пока он ел и облизывал себе пальцы, мужчина снова заговорил.
-К ним всем особый подход нужен…
-Да какой подход, Пётр Васильич, порка им всем нужна, а лучше – от греха подальше деть их куда-нибудь. Ух, вишь как жрет, как он тебе еще пальцы не откусил!
-А это что, тот самый, о котором вы говорили? – Мужчина повесил куртку на стул. На нем оказался белый длинный халат, пахнущий чем-то не менее резким, чем сама толстуха, но от самого мужчины исходило что-то доброе, немного даже родное, поэтому Волчонок старался вести себя прилично и наблюдал за ним.
-Тоот, какой ж еще – зверь настоящий! Царапался, кусался, зубы скалит, как черт, чесслово, Пётр Васильич, а глаза, посмотрите какие – огромные, злобные, как у волка, того и гляди - в шею вцепится! – Толстуха презрительно фыркнула и продолжила вытирать посуду. – Я за ними всеми больше всех приглядываю, лучше все знаю. Другие – дети как дети, ничего такие, хорошие есть даже. Те, что из лесу, да то больные совсем, их и кормить-то с ложечки приходится, не то, что опасаться. Рычат, правда, тоже иногда, но глаза пустые, непонимающие, да и вид такой же всё. Многие из них и нескольких лет не проживают – толь приспособиться не могут, толь еще чего… А этот, ну просто наказание какое-то! Везде пролезет, везде сунется, хитрый, как черт! - Старуха вздернулась, понизила голос. - И глаза – во какие, так понимает ж всё, смышлёный, только говорить отказывается. А чуть что не так – сразу зубы скалит и диким становится, запереть порой охота… 
-Татьяна Семёновна, ну перестаньте, ему ж отроду и семи лет не дашь, что он вам сделает? А раз смышлёный, так оно и хорошо как раз – от глупости зло берется, да и беды все наши от одной только глупости… Я его, наверное, все-таки на пару деньков заберу. Обследую, понаблюдаю, а там и посмотрим – что с ним дальше делать. – Мужчина довольно улыбнулся и посмотрел на мальчишку – тот  уже вертелся возле стола, пытаясь урвать момент, когда бы его не заметили, и стянуть еще одну булочку.
-Ну, смотрите сами, я-то вас предупредила, а дальше уж как хотите, ваша забота… - Татьяна явно была неудовлетворенна такой реакции на мальчика.
 -Вот, держи тебе еще одну – врач протянул Волчонку еще одну булочку, покрытую чем-то очень сладким. – Рычать не будешь – отведу тебя к себе домой, там хоть целый мешок таких съешь, мне не жалко.
Мальчик снова схватил булочку и начал ее обнюхивать, а потом посмотрел мужчине в глаза своими, волчьими. Не угрожающе, а чтобы изучить его. И с маленькой искоркой благодарности.
Пока Волчонок ел, мужчина взял пакет и ушел – к другим детям. А через час или два, когда мальчишка уже сидел в комнате  и грыз себе ногти, он вернулся с теплой одеждой в руках, надел ее на Волчонка и взял его за руку.
-Ну что, пошли?
И Волчонок пошел. В большей степени, из любопытства.

***
На улице оказалось очень приятно – воздух был свежий и пах очень вкусно, вокруг все было засыпано снегом, небо было ярко-голубое, а солнце не жгучее, а теплое, приятное.
То здесь, то там слышно было, как мчатся по снегу лошади, и как монотонно звенит у них колокольчик.
Здесь было спокойно и тихо, и люди, идущие мимо Волчонка, не тыкали в него пальцем, не перешептывались у него за спиной, не делали ему гадости, как это обычно бывает.
Дома все тоже были белые, в снегу, и оттого выглядели очень опрятно, и пахло от них древесиной. Из каждой трубы валил густой дым, рассеиваясь высоко в небе, а у Волчонка изо рта появился пар, который он пытался поймать руками.
На сердце от этой картины было тепло и радостно, он бежал по сугробам почти вприпрыжку, загребал замерзшими руками снег и жевал его с довольным видом. Иногда подходил к деревьям или избушкам, чтобы обнюхать, но далеко не убегал – боялся потеряться.
Врач, Пётр Васильевич, следил за мальчиком с какой-то очень светлой радостью, почти отцовской.
-Ну может и не зверь, но звереныш уж точно – тихо сказал он, смотря, как Волчонок роется в снегу.
Через полчаса они подошли к избушке самого врача. Невысокая женщина, в кухонной одежде, выметала с порога снег. Завидев Петра, она кинула веник у стенки и подбежала к мужчине.
-Явился, дорогой наш, Пётр Васильич. – Как будто передразнивая толстуху, сказала она. – Петечка, ну сколько можно уже, я вся измоталась, а тебя то один день нету, то неделю, а то как появишься – и сразу к детям своим любимым, а мне что прикажешь делать? – Она  обиженно посмотрела на мужа, а потом принялась счищать с него снег. – Обед уже остыл, я тебя не дождалась, приготовила, думала, придешь, и голодным не будешь ходить как раз, а ты пропал на пол дня, как черти похитили! Уже не знала, что и делать – женщина отряхнула фартук. – По соседям тебя пошла искать, а тебя нету – и нету.
-Ну ладно тебе, Наташ, ты как будто не знаешь, что у меня еще работа есть. И к детям я не так уж часто хожу, а тут посмотри, какой красавец – говорят его и еще пятерых в лесах нашли, всё по области, а сейчас война идет, вот к себе всех и забрали. Остальные больные все, научиться ничему не могут, а этот – вроде бы и дикий, а вроде и нет. Интересный мальчишка, да и жалко его – пропадет он тут совсем, а так, может, помогу ему чем-нибудь…
-Поможет он, поможет, как же… - Женщина продолжала причитать себе под нос. – А мне помогать кто будет?! Ладно уже, иди в дом, согрейся хоть, и дитятю своего с собой бери, а то он какой-то весь, ну как замыхреныш несчастный, может поесть тоже хочет.
Мужчина снова улыбнулся, принимая предложение жены, взял Волчонка за руку и вошел в дом.
Волчонок то и дело принюхивался: то зимний запах, то древесный, а сейчас вообще невообразимый – воздух в доме тёплый, но как-то по-особенному, и все запахи смешиваются в один очень приятный, - да еще и съедобным чем-то запахло.
Мальчик вошел в комнату, стянул с себя одежду, шмыгнул носом от холода,  и принялся изучать окружающую среду.
Все казалось слишком приветливым. Добрым, успокаивающим, согревающим. От печки шло такое тепло, что Волчонок сразу возле нее и пригрелся. Окна были в невероятных узорах, на столе стояли горшочки с чем-то вкусным и три тарелки, на полу был постелен мягкий ковер, а в углу, между окном и печкой, была маленькая кроватка – как будто для самого Волчонка и сделана.
Здорово было бы остаться здесь навсегда – подумал Волчонок. Так, чтобы уже никогда «туда» не вернуться.
На кухне все продолжался разговор Петра с его женой, в конце которого Пётр предложил Наталье покормить ребенка отдельно, да  и посмотреть заодно, как он здесь приживется.
Тогда Наталья принесла Волчонку тарелку горячих вареников, свежие сдобные булочки и ватрушки, молока, тоже горячего, и большой кусок сочного мяса с приправами.
Мальчишка съел все, что она принесла, и наелся до такой степени, что даже немного заболел живот. Все было таким вкусным, что он точно знал – ничего лучше не бывает на свете.
И вдруг, неожиданно для себя, почувствовал сильную сонливость. Это была приятная сонливость,  а не такая, которая берется от усталости. От тепла Волчонок совсем разнежился, забрался на кроватку и свернулся на ней. Потом еще немного повертелся, комкая и натягивая на себя одеяла, лег поближе к печи и заснул теплым крепким сном. Ему давно не было так тепло и спокойно, как будто он снова вернулся в стаю, или с ним была та прекрасная девушка в голубом платье, которая, казалось, могла спасти его от всего на свете…






***
Время от времени доктор брал Волчонка к себе домой. Он угощал его чем-нибудь вкусным, как и других детей, показывал ему интересные вещи или рассказывал истории. Мальчик всегда внимательно слушал, но был очень замкнут, а его волчьи повадки иногда даже пугали. Однажды, в один из таких дней, врач как всегда сидел возле окна, пока Волчонок ел, и рассказывал ему о том, что такое слова, зачем люди говорят и почему они отличаются от животных. Но неожиданно его оборвал тихий и чуть хриплый голос.
-Слова совершенно бесполезны. Они врут, а тело – никогда. Словами нельзя выразить то, что находится внутри, поэтому я никогда не смогу понять, зачем люди их придумали.
Волчонок сказал это так просто, как будто умел говорить всю свою жизнь. Он откусил еще кусочек мяса и удивленно посмотрел на доктора.
Казалось бы, всё в комнате потемнело – врач настолько был поражен неожиданному феномену, что чуть не скатился со стула под стол. Дети, которые жили с Волчонком, разговаривать не умели. Сам волчонок, прожив все 7 своих лет в этом приюте, ни разу за все время не сказал ни слова. Петру сначала показалось даже, что это галлюцинация.
-Что-то послышалось… - Нервно откликнулся он. Ты же ничего не говорил сейчас?
Волчонок пожал плечами.
-Говорил.
Врач сглотнул. Он и раньше думал, что открыл в этом ребенке что-то особенное, что-то, что было сверх современной науки. Но чтобы так…
-Если…Ты умеешь говорить… Почему же ты раньше молчал, почему не сказал ни слова?
-А зачем? – с не меньшим удивлением поинтересовался мальчик.
Петру не нашлось, что ответить – а ведь и, правда, зачем? Если ему нечего было сказать, если словами он не может выразить то, что хочет…Если его ни разу ни о чем не спрашивали… Все было до глупости просто, но с тем и странно.
-С тобой, ну просто с ума сойти можно!! – воскликнул Петр Васильевич.
-Что значит «с ума сойти»? – переспросил мальчик.
-Ну, знаешь, удивительно! Нет, просто поразительно! Если бы я знал!

После того, как Волчонок открыл свою тайну, врач начал уделять ему еще больше внимания – он учил его, рассказывал еще больше интересных вещей, показывал лекарства и объяснял, что делают люди, если они больны. Он учил его почти как собственного сына, и горько сожалел о том, что у мальчика такая тяжелая судьба. Более того – через несколько месяцев он должен был переехать в столицу, навсегда покинув деревню.
В моменты их встреч, Волчонок был счастлив. Ему нравилось учиться, видеть что-то новое, слышать успокаивающий голос профессора медицинских наук.
Но, возвращаясь в приют, все наваливалось на его хрупкие плечи с новой силой. Боль, страх, голод, одиночество – каждую ночь они душили его, и даже во время болезни он бредил только о теплой шерсти матери, об этом успокаивающем вое стаи, о том, как ему хочется вернуться обратно. Он постоянно думал о «словах», которые волчица говорила ему в детстве. О том, что она «всегда здесь, всегда рядом, и он навсегда останется с ней». Но ведь ее больше нет, и как такое могло быть – чтобы он  до сих пор оставался ее сыном, до сих пор был частью ее души?
Из ночи в ночь мальчик старался подавить все свои безудержные рыдания и боль, от которых душа почти не крепла, а только становилась тоньше и разрывалась на части.
Уткнувшись в подушку, мальчик понимал только одно – он один, один в чужом мире, среди чужих для него существ. И останется одинок до конца жизни, с этой непереносимой болью в душе.
Волчонок был одним из самых старших детей в приюте. Когда он мог противостоять своей боли, он понял, что кроме него есть еще и другие дети. Они младше него, такие же голодные и одинокие. О них никогда почти не заботились – вообще, создавалось впечатление, что их не убивают только потому что боятся руки пачкать. Подумав над этим, Волчонок твердо решил – раз он старший, он вожак. А раз он вожак, значит, он должен заботиться о своей стае.
По большему счету, все эти дети напоминали скорее собак, чем волков. Они были глупы и беспомощны, зависели от людей, были привязаны к ним и боялись жить поодиночке. Все их повадки были лишь небольшой волчьей окраской, и на самом деле они оставались теми же людьми. Как и собаки – оставались при этом всегда собаками. Но у Волчонка все было иначе – его волчья сущность была основной и лишь некоторые человеческие черты угадывали в нем человека.
Часами Волчонок сидел с детьми, говорил с ними, старался помогать кормить или даже доставать еду. Некоторых  он учил воровать, а других – сооружать спальные места, уничтожать насекомых и греть друг друга. Все в его стае были заняты делом.
По вечерам он сидел с ними рядом и стругал из деревяшек игрушки, рассказывая истории, которые слышал от врача.
-И вот после этого все село, представляете, все-все люди были здоровы, а помогло им спастись всего лишь какое-то лекарство, почти прозрачная жидкость с мерзким запахом. Это просто удивительно, правда?! – мальчик иногда даже копировал голос Петра Васильевича или его коронные фразы, но он всегда знал, о чем рассказывает, и это приводило его в безумный восторг. – А теперь, кто мне скажет, как говорит собачка? – Волчонок поднял игрушку над головой.
-Ав-ав – еле слышно ответил мальчишка из дальнего угла. Ему было уже почти шесть лет, а он толком не умел говорить.
-Правильно, собачка говорит «гав-гав», - улыбнулся Волчонок и протянул мальчику собачку, которую только что сделал. Она была словно отполирована, и хвост ее, изогнувшись полу дугой, словно месяц, казался пушистым и настоящим.
Долгими вечерами Волчонок оставался с детьми и рассказывал, рассказывал, рассказывал… Он говорил им обо всем, что знает: о том, что где-то, в далеких городах живут богатые люди, и у каждого имеется своя кровать. Они покупают себе такую еду, какую хотят, занимаются интересными делами и узнают много интересного. Рассказывал, что где-то, очень далеко, существуют невиданные звери, у одного из которых шея такая длинная, что достает до неба. Пока дети жили с ним, они были счастливы, развивались понемногу и чувствовали себя, пусть немножко, но дома. А Волчонок занимался делами, строил очень важное и взрослое лицо и скрашивал свое неимоверное одиночество среди них.
Все изменилось с приходом лета. Ходили слухи, что война занимает все большие масштабы, и конца ей не будет никогда. Некоторые города уже оккупировали, людей не хватает, а Царь всея Руси и вовсе захвачен дьяволом. Голод становился все сильнее, и жить с каждым днем становилось опаснее.
И однажды, в один из таких дней, Волчонок проснулся и обнаружил, что ни одного ребенка из его стаи больше здесь не было…

 ***
Всю ночь ему снилась мама. Мама и волчата, которые ползали вокруг него, радостно повизгивая. А мама, она как всегда, теплая – в ее шерсть можно уткнуться и все проблемы испаряются неизвестным образом. Уже даже и не больно, потому что слишком тепло, потому что все вокруг тебя любят.
Волчонок проснулся в обнимку с собакой. Она слегка повиляла хвостом и лизнула его в нос, в благодарность о том, что он не оставил ее мерзнуть этой холодной ночью.
Пальцы с трудом разжимались от холода, но боли уже почти не чувствовалось – казалось, все тело стало ватным, искусственным. Мальчик с трудом поднялся на ноги. Его все еще шатало от слабости, а тело плохо двигалось от побоев. Все раны и царапины уже подсохли, покрылись холодной корочкой из-за  холода. Синяки покрывали почти все тело, а в волосах противно засохла кровь. Баночка с мазью куда-то пропала еще вчерашней ночью, да и он не собирался искать ее.
Слегка пошатнувшись, мальчик сделал два шага. Потом еще два, хотя надо было бежать.
Страна была огромной, он даже не знал, насколько. Где он оказался, тоже было загадкой. Но одно он точно знал – нужно бежать, бежать, бежать дальше, все дальше от проклятого мира, от этого чертового места, людей, пока они его не поймали.
Он бессмысленно пытался унять дрожь и кусал себя за руки.
«Ну, еще хоть один километр. Ну, хотя бы метр. Хотя бы шаг…»
Ему на лицо упали холодные капли. Кровь размазалась по лбу и стала похожей на грязь. Волчонок вздрогнул.
Вчера ему было больно. Невыносимо больно, как и позавчера. Или это случилось час назад? Он плохо понимал, сколько прошло времени. Больно было внутри и снаружи, но душевная боль заполонила собой все, что только можно, поэтому, в конечном счете, он перестал чувствовать свое тело. Судорожно дыша, он продолжал идти, пока не упал.
Почему-то самым обидным за все это время ему показалось то, что упал он не куда-то, а именно в лужу. Теперь он был еще и мокрый.
Мальчик сжался, у него не было сил подниматься. Он пытался сглотнуть, чтобы унять судорожные рыдания, но ничего не получалось.
-Это дождь плачет, а я не плачу! Я уже взрослый, я все смогу!! Мне не больно! – он не знал, кому кричал это, почему стыдился сам себя. Просто вчера, именно вчера, как он решил еще давно, ему исполнилось 8 лет. А 8 лет для волка – большой возраст. Как он мог плакать, как мог чувствовать себя ребенком, когда на нем была ответственность за все? Он воспитывал маленьких детей, искал себе еду, он жил, теперь уже, один… Да и недавно… Он стал уже совсем.. Взрослым.
Почему, раз все так, он все равно хватался грязными тонкими пальцами за порванную одежду, почему дрожал и плакал так, как будто он был еще очень маленьким? Почему слез так много и они не прекращаются, большими каплями падая в лужу вместе с дождем, почему так хочется тепла, чтобы его согрели, укрыли, прикоснулись, но только ласково, а не как обычно. Чтобы не было больно…
Волчонок не помнил, когда дождь прекратился. Слезы на щеках высохли, оставляя на лице разводы из грязи и крови. Он продолжал лежать, едва дыша и уже совсем не двигаясь. Кажется, все силы ушли, ему не за что было бороться. Он останется здесь и умрет – это будет лучшим вариантом. Все кончится, и воспоминания о той ночи, которая заставила его прийти сюда. Кончится…
Внезапно он услышал, как кто-то плачет. Сначала он подумал, что это все чудится от голода. Но плач стал громче и он уже мог расслышать какие-то возгласы и имена.
Внутри как будто что-то загорелось. То, что родилось с ним, такое чувство, которое появлялось в нем всегда, неизвестно откуда – в любой момент, словно неизведанная магия. Он резко подскочил и словно поднял волчьи ушки.
-Хватит уже, мне страшно, выпустите же!! Пожалуйста!! Кто-нибудь!! – голос доносился откуда-то… Со стороны пригорода, у него всегда был отличный слух. И это чувство не заставило себя долго ждать. Как можно оставить, ведь кому-то плохо, а он же сильный, он же сейчас встанет и пойдет! – его глаза горели.
Встреча была неожиданной для них обоих. Никто не знал, как резко может повернуться судьба, как далеко занесло его ветром, никто не знал, что одно, всего лишь одно событие повлечет за собой все это… А случилось оно ведь совсем недавно…

***
Он не знал наверняка, кто рассказал про эту тайну. Про то, что Волчонок умел говорить, знал только доктор и его послушные детишки. Но, как оказалось, тайны разносятся по ветру, как опавшие листья, и поэтому его сразу же отправили в правое крыло. Там жили и учились (как оказалось) подростки, у которых не было никаких отклонений.
Все они были гораздо старше Волчонка, крупнее и намного злее тех детей, которых он знал.
Мальчик прекрасно понимал, что просто так пропалиться он не мог – всегда следил, не слышит ли его кто-то, не наблюдает ли за ним. Но люди оказались хитрее. То ли среди его «щенков» был предатель, то ли он сам оказался не таким уж наблюдательным. Врач рассказать о его тайне никак не мог, но все это теперь было не так важно. Важно было лишь то, что теперь жить было совершенно невозможно.
Следили за детьми и кормили здесь гораздо лучше. Но для Волчонка это не имело значения – еду приходилось отвоевывать, а все дети, которые жили с ним, постоянно его шпыняли и издевались. Если что ему  и доставалось – это были жалкие остатки, в общем-то, как и одежда. Ребята не упускали случая его задеть, а он один не мог противостоять толпе.
-Посмотрите, это же волчатина! Волчатина-собачатина – парень, стоявший у стены разразился смехом. – Поди, принеси мне завтрак, пока я не разозлился.
-Ничего я не буду тебе носить, я за инвалидами не ухаживаю. – процедил Волчонок сквозь зубы, испепеляя парня глазами.
-Чего ты сказал?? – брюнет отнял у проходящего мальчишки кастрюлю с супом и надел ее Волчонку на голову. Мальчик дернулся, пытаясь снять кастрюлю и отряхнуться. Если бы суп был еще горячее, он бы давно лишился своего лица. Но все равно было больно, так сильно, что слезы чуть не брызнули из глаз.
-Прекратите это делать! – Он попытался швырнуть кастрюлей в нападавшего, но его дружок уже давно следил за происшествием, поэтому тут же стукнул волчонка по шее сзади.
В глазах потемнело, когда он поднялся, над ним смеялись уже почти все.
-А это кто такой? Новенький что ли?
-Да, из группы особо-одаренных перевели.
-И как же его зовут? Что-то он странный.
-Да никак его не зовут, там даже имена не давали, собачатина его зовут. – парень зло рассмеялся.
«Только не плакать, они просто слишком глупые, они специально так делают» - подумал Волчонок, стараясь сглотнуть ком в горле.
-Это неправда! У меня есть имя, просто, таким как вы, я его не скажу. – говорить было слишком больно, но мальчик все равно старался ответить обидчикам.
Подобные случаи имели место в жизни Волчонка почти каждый день. Люди превратились не просто в странных и непонятных существ. Теперь они были его врагами. Как и вся их земля, страна и вообще все-все, что их касалось.
Каждую ночь он еле сдерживался, чтобы не впасть в отчаяние или не откусить себе язык от боли. Волчонок терпеливо ждал, накрывшись старым одеялом, что когда-нибудь его проблемы разрешатся. И тогда можно будет жить спокойно, свободно. И будет только приятно, а больно – никогда. Но его мечты не могли воплотиться в реальность даже во сне. Раз за разом, словно и наяву, его преследовали кошмары, страх, боль и ненависть – три неразлучные сестры. Сначала это были те кошмары, что основаны на событиях из жизни, они отражали его психическое состояние, его чувства. Потом они постепенно сменились другими, в которых страдали уже другие, незнакомые ему люди. Каждый раз он чувствовал их боль, слышал их и видел, все больше и больше. Сны так изматывали Волчонка, что под глазами у него появились темные круги, он начал болеть и плохо воспринимал реальность. Иногда ему казалось, что все вокруг – это мертвые. Или что они встали из могил, заново родились. Бывало, вместо новых зданий он видел разрушенные, оказывался в пустоте, чувствовал рядом с собой запах смерти или улавливал на себе пристальный взгляд. Взгляд мрачный, полный холодного расчета и потусторонний. Словно смотрели на Волчонка из другого мира.
Все это не столько пугало его, сколько утомляло. Он старался игнорировать все эти чувства, но впоследствии это произошло само собой.
Ему было трудно каждый день противостоять толпе. Чувства накапливались внутри как снежный ком, и ему не с кем было поделиться. Иногда ему хотелось просидеть с кем-нибудь родным, целый день в комнате, молча, положив голову ему на плечо, а потом сказать, насколько он устал. И рассказать, что у него болит, рассказать, как он все время ранится. Рассказать, как трудно. Но никого не было, и с каждым днем чувства внутри все больше и больше закрывались. Казалось бы, даже телу было трудно нести эту ношу. Но он нес, старался и старался, решил выжить и сохранить самого себя, чего бы ему это ни стоило.
И вот однажды появилась Она. Ее звали Катя.


***
-Если будешь слушаться, у тебя все получится. И если будешь вести себя хорошо, я буду с тобой дружить. А если нет – не буду. Тебе понятно? – рыжеволосый парень ухмыльнулся и поправил себе рубашку.
Взгляд Волчонка потух. Он как будто пытался поймать что-то ускользающее, какие-то чувства и боль, но все больше отдалялся от этого, пока это что-то совсем не исчезло. Он улыбнулся.
-Понятно! Можно теперь дружить?
-Теперь можно. Просто, если хочешь оставаться здесь, принимай и мои указания тоже.
-Мяу понимает, мяу хочет остаться, чтобы помогать… - Волчонок скромно сложил руки и снова улыбнулся.
-Я понимаю, что это трудно, но ты привыкнешь, и больно больше не будет. И может быть, когда-нибудь ты станешь любимым.
-Что такое.. Любимым? – Мальчик широко открыл глаза, продолжая наивно разглядывать собеседника.
-Это когда есть кто-то, кто тебе нужен. Помнишь такое? Когда ты любишь, и тебя тоже любят.
-Когда мяу делает ня что-то хорошее?
-Нет, это когда тебя любят за то, что ты – это ты. И других причин вообще не нужно.
-Мяу любят за то, что он мяу? Почему? – Волчонок снова посмотрел пустыми глазами.
-Ну да. И не нужно будет уничтожать в себе ничего, а еще можно делать что захочешь. И тебя все равно будут любить, а ты перестанешь вести себя так, как сейчас. Искренне тебе этого желаю, только хватит говорить это чертово «мяу» и прочую гадость! – незнакомец фыркнул.
-А мяу как говорить? Няяя – мальчик грустно опустил голову.
-Я не знаю! Я вообще еще не придумал, как тебя зовут.
-У мяу нет имени? – на мгновение какие-то странные чувства эхом отразились у мальчика в сердце. Но только на мгновение, после которого они снова начали ускользать, просачиваться, словно вода сквозь пальцы.
-Ну да. Тебе на улицу пора.
-Мя там холодно, можно не идти? – Вдруг Волчонка захватил такой страх, что даже вся радость от выполнения заданий ушла в никуда. На улице была метель, и по неизвестной причине она пугала его больше любых душевных ран.
-Нельзя не идти и «мя» тоже не говори!
-Котята говорят «мяу» и их зовут милыми.  – Мальчик улыбнулся так же.
-Но ты не милый, так что иди!
А Волчонку не хотелось. Его так пугал снег и ветер, что хотелось заплакать, голова сильно разболелась, и он повторял только «не надо», но его, кажется, никто не слышал. Ведь не было такого человека, который бы любил его просто за то, что он это он.
-Ты в порядке? – Послышался издалека чей-то голос. Это была Катя.
Волчонок разглядел ее смутные очертания: невысокая, с темными волосами, ниже пояса, очень красивая и взрослая девочка, улыбка которой могла растопить весь снег и лед в душе Волчонка.
-Я… Да, кажется. – Он сильно дрожал, но не знал, от чего, лихорадка была тому виной или эти странные образы, которые по необъяснимой причине привели его в ужас. – Просто… Плохой сон приснился, там… Было два меня и мы говорили. И я… Чувствовал себя очень плохо.
-Наверно, это от болезни, мне всегда врач так говорит. – Катя осторожно села на кровать Волчонка и заговорила успокаивающим голосом. «Почти как мама» - подумал он. – Тебе нужно отдыхать больше. И поискать где-нибудь лекарства… А два тебя, наверно, это что-то психологическое. Вроде злой ты и добрый ты, понимаешь?
-Первый я был таким же, как я сейчас! – Волчонок приподнялся, но тут же лег обратно. – Он уже был и плохой и хороший, но все равно нас было двое. – Он прикусил губу, стараясь больше натянуть одеяло. – С ним было очень пусто. И был снег, а от него было еще хуже и холодно.
-Холодно, потому что у тебя температура! – Катя провела рукой по лбу мальчика. – А снег… Это плохое предзнаменование.
-Что означает снег? – Волчонка даже обдало холодом от ее слов, поэтому он все-таки приподнялся и заглянул девушке в глаза.
-У нас это называлось «поцелуй смерти». Его олицетворяли снегом, и по поверью считалось, что те, кого ни разу в жизни не целовали, получают только единственный поцелуй – от самой смерти. И когда они умирают, то обязательно очень долго и мучительно, в наказание за грех человеческий о том, что мы давно разучились любить и дарить друг другу тепло.
Волчонка передернуло. Его ведь тоже никто не целовал. И не был с ним близко, так, чтобы любить. Совсем не хочется целоваться со смертью, вдруг Катя серьезно это говорит?
-Что-то мне не по себе. – Тихо ответил он. – А… Ты сама, пробовала когда-нибудь?
-Что пробовала? – Катя слегка встряхнула головой, и ее волосы рассыпались по плечам. Волчонку захотелось дотронуться до них.
-Ну, целовалась? – Он еще понизил голос.
-Конечно! – Девушка рассмеялась и села свободнее. – Дурачок. Ты тоже сделаешь это, не переживай, и смерть такая тебе не грозит. Я же пошутила! Легенда есть, но у нее нет никакой связи со снегом, это я так. Подумала, что есть что-то похожее.
-Похожее?
-Ну да. – Она поднялась и направилась к двери. – Ты не волнуйся, правда. Тебе вообще выздоравливать надо, так что отдыхай! Я скоро снова к тебе зайду. – Катя резко вышла из комнаты, и ее волосы словно сверкнули в полумраке.
-Да уж… - Вздохнул мальчик. – Не грозит, это точно, только другое. – Он попытался удобнее закутаться в плед, но все равно было холодно. – Интересно только… Почему?

Почему – это был такой вопрос, ответ на который почти никто ему не давал. Почему  Катя так мило с ним обращалась? Она не давала ему опустить руки, следила за ребятами, которые его обижали, ласково с ним говорила. Чем-то она зацепила его, как только он ее увидел. Даже все жесты девушки были мягкими, вплоть до кончиков волос она светилась каким-то необычным теплом. Который напоминал и маму, и все хорошее, что может успокоить и дать ему сил.
Иногда она приносила ему еду, иногда навещала или искала лекарства, потому что мальчик все время болел. А доктора больше не было видно. Иногда она садилась с ним рядом и долгими зимними вечерами травила душу сказками о чужой, никому из них не знакомой жизни, где у людей была семья и близкие, где не было войны, и все жили счастливо.
Он не мог точно сказать, чем именно она его зацепила. Ему она отвечала, что он милый и всегда ей нравился, а сама Катя… Просто, это было что-то необыкновенное. Ему хотелось видеть в ней того человека, который бы понес тяжелые испытания вместе с ним. Который давал бы поддержку.

Волчонок сидел у окна и рисовал на нем узоры бледными пальцами. Почему? – он снова не знал ответа, но решил, что завтра будет его день рождения. Некоторые дети знали, когда они родились, и ему тоже хотелось знать. Как он ни старался, день рождения ассоциировался только с болью и одиночеством. С улицей и ощущением того, что его кинули. Поэтому, нужно было придумать новый, и сделать его самым-самым лучшим.
Может именно поэтому, он решил рассказать об этом Кате.
Сегодня они обедали вместе. Волчонок очень любил такие моменты, и они были самыми не одинокими. Жадно проглотив свою порцию, он уставился на Катину тарелку.
-Можешь съесть это, если хочешь. Я все равно уже наелась. – Катя снова тепло ему улыбнулась, придвигая тарелку к Волчонку  ближе.  – Можешь еще яблоко взять, нам вчера привезли.
-Нет, спасибо… Я яблоки как-то не очень. – Волчонок продолжал есть, не в силах побороть свое смущение. –Катя… А что ты завтра делаешь?
-А ты что, хочешь позвать меня на свидание? – Она звонко рассмеялась, покручивая в руках ложку. – Я для тебя слишком старая!
-Нет, я… - Мальчик еще больше смутился. – Я хочу, чтобы на день рождения ты была со мной. Можно?.. – Он робко посмотрел Кате в глаза, ища там намек на согласие.
-Ну конечно, можно! – Она снова улыбнулась, заставив Волчонка растаять на месте. – Я приготовлю тебе подарок, хотя ты должен был рассказать мне об этом раньше! – Девушка продолжала лукаво улыбаться, наблюдая за реакцией мальчишки.
-Тогда я… Буду тебя ждать завтра! Я уже почти здоров… - Волчонок не выдержал и улыбнулся в ответ.
Когда он ложился спать, даже болезнь отступила, и, кажется, ничто уже не могло сделать его счастливее.
Только все те же злые люди заставляли его вспоминать о плохом. Поэтому, ложась спать, он пожелал на день рождения, чтобы когда-нибудь уже он убрался из этого места и больше никогда-никогда не встретил их на своем пути.

С самого утра день рождения оказался полным провалом. Кати не было, в обещанное время не позвали на обед, и злостные сожители все время шептались о чем-то у него за спиной. Целый день прошел в тоске и бессмыслице, а на улицу было невозможно выйти из-за ужасного холода.
Волчонок бродил туда-сюда по приюту, разыскивая где-нибудь теплое спокойное место. Близился вечер, темнело уже рано, несмотря на то, что это была осень. Да и холодно было как зимой, она наверняка решила отнять у осени отведенное ей время.
К тому же, его так и не покинула тревожность. Даже сам день рождения ассоциировался с ужасными вещами.
Мальчик вернулся в спальню и сел рядом с кроватью. Он сам не заметил, как заснул, поэтому реальность спуталась со сном, и он был точно уверен, что это на самом деле наступила ночь, а к нему в спальню зашел огромный серый волк.
-Кто ты? – неожиданно сам для себя спросил Волчонок.
-Я думаю, ты меня узнал. – Волк подошел ближе и прижался к мальчику. Сам не зная от чего, он заплакал.
-Мама… - Шептал он, стараясь сильнее обнять волка. – Мама, мама, мама…
-Все хорошо… - Волчица протянула к нему морду, и мальчик сразу же уткнулся ей в шею. То ли инстинкты, то ли старые воспоминания тут же заставили его успокоиться. Как только он почувствовал лицом ее шкуру, дрожь и слезы ушли, сердце успокоилось, и дышать стало очень легко.
-Что ты… Делаешь тут… Мама, мне больно, и я не знаю что мне делать!! – он только сильнее обнял волчицу, стараясь больше зарыться лицом в шерсть.
-Я знаю. Но даже не могу сказать тебе, сколько еще за твою жизнь это продлится. У тебя впереди тяжелое испытание. Я пришла поддержать тебя. Пожалуйста, пообещай мне, что будешь жить. Что вынесешь это. Любой замкнутый круг можно разорвать… Я специально сломала это. Не пытайся найти.
-Что сломала? Что найти? Какой еще круг и испытание, о чем ты говоришь?? – Волчонка снова начало колотить от ужаса и холода, он попытался сильнее обнять мать, но кровь выступила у него на руках. – Мама, расскажи! Мама… Почему ты волк?
-Это не я волк, это он.
-Кто??
-Оборотни всегда эмпаты, но люди сами виноваты, что их оставили здесь.
-Где?? Мама, что ты говоришь? Я ничего не понимаю…
-Ты только держись, умоляю… Я специально сломала. Я сломала, и ты не доберешься, ты будешь жить, как все мы. Мы ждем тебя.
Волчонок хотел спросить еще что-то, но тело заныло от боли, а крови стало еще больше.
Он посмотрел по сторонам и пришел в ужас – все стены были сожжены, на полу были лужи крови, слишком большие, и даже на стенах было много пятен и кровавых брызг. Волчонок в ужасе попятился к спинке кровати, но она оказалась разрушенной. На улице слышались выстрелы, крики и небо было окрашено в оранжево-багряный цвет.
-Не открывай… Останься таким… - Шептал во тьме ее голос. У него снова заболела голова, после чего Волчонок проснулся.

***
Пол был чистым. Как и стены, как и кровать и сам Волчонок. Он посмотрел в окно – никаких выстрелов не было, с вечера все было тихо и спокойно. Значит, это правда ему приснилось. Почему ему снятся такие сны? Неужели они просто отражают его страхи? Тогда почему они такие реальные?
Мальчик поднялся, сонно потягиваясь. Кажется, у него снова поднялась температура. Он устало подошел к двери, прислонившись к ней спиной. Кто-то ведь должен прийти? Кто-то должен сделать хоть что-то хорошее, в его особенный день. Кто-то должен был снять с него эту ношу, от которой Волчонок так устал…
Вдруг он услышал чьи-то шаги.
«Катя!» - подумал он. И не ошибся, это правда была она. Он открыл дверь и снова растаял от ее лучезарной улыбки.
-Я уже целый день тебя здесь жду…  - Мальчик замялся в дверях. – Сегодня день какой-то… Не очень…
-Ты извини, просто у меня были дела… С праздником тебя, у меня даже есть подарок. – Кажется, Катя нервничала. Или это только ему так казалось? – Но он надежно спрятан.
-Почему? – Сердце Волчонка уже выскакивало от нетерпения.
-Ну, потому что он немного незаконный… - Катя подмигнула ему. – Воспитатели вряд ли бы разрешили мне подарить это. Так что собирайся и пошли со мной…
-Хорошо-хорошо! – Волчонок был счастлив. Он не переставал улыбаться и нервно отряхивать одежду. К чему эти дурацкие сны, если тут такое? Если он, наконец-то, будет вспоминать этот день как что-то счастливое?..
Волчонок быстро вылетел в коридор, и они с Катей спустились на первый этаж. Он даже не мог предположить, что это будет. Наверно что-то очень интересное. Но мечтать ему тоже не хотелось, чтобы потом не разочаровать себя.
Его постоянную боль теперь заглушало необычное чувство радости и тревоги, кажется, что даже все проблемы на мгновение отступили. Катя не остановилась на первом этаже и пошла ниже.
-А куда мы идем? – Волчонок наивно посмотрел девушке в глаза.
-В подвал. Там есть одно очень укромное местечко, где точно никто не станет нас искать.
Волчонок послушно шел за Катей. Казалось бы, его глаза сверкали в полумраке от радости или от чего-то еще. Того, о чем никто не знал.
Мальчик еще никогда не был в этом месте. Кажется, что тут было много комнат, может потом здание перестроили или еще что-то. Пару раз он оглядывался и видел кровь на стенах. Как будто здесь когда-то… Он тряхнул головой. Не может быть такого, чтобы он видел прошлое этого места. Несмотря на видения, чувства и чужую боль, может это только простуда.
Катя дошла до последней комнаты и остановилась. На удивление, крови на ней Волчонок не обнаружил. Но что-то все равно тревожило его.
-Это здесь? – Он спросил Катю шепотом, потому что вокруг было слишком тихо.
-Да. – Так же тихо ответила она и открыла дверь.

Волчонок смотрел в комнату, не в силах пошевелиться. Он широко открыл свои пустые глаза, и на мгновение ему показалось, что он не может двигаться. Вообще не может. Чувства и тело как будто замерли, ожидая его реакции. За этим последовал ужас.
-Ну вот, мальчики, я же говорила, что справлюсь! – Катя заговорила совсем другим голосом. Но Волчонку было уже все равно. Он, не отрываясь, смотрел в сумрачную комнату, которая уже не предвещала ему ничего хорошего.
А в комнате его ждали. Ждали те, кого он больше всего ненавидел, те, кто точно так же ненавидели его. Он точно не знал, сколько людей было всего – может десять, а может и все двадцать. Все те, с кем он вечно спорил и ругался. Кто пытался подставить его или сделать что-то плохое. Некоторых он отлично помнил, некоторые были ему совсем незнакомы.
-Катя… - Тихо прошептал Волчонок, пытаясь отойти. Назад его уже затянули насильно.
-Я надеюсь, что за развлечение мне полагается награда. – Катя хищно улыбнулась. Так что удачного вечера, кстати, с днем рождения. – Она улыбнулась так же лицемерно, как и раньше, но в этот раз ее улыбка резанула Волчонку по сердцу. Ему хотелось плакать или бороться. Кусать и драться, ему хотелось убить их – это единственное, что он запомнил так ярко. Когда она вышла, он снова оцепенел. Просто он, такой, какой есть, не верил, что Катя могла такое сделать.
Волчонок не мог сказать, что он ее возненавидел. Он вообще никого никогда не мог ненавидеть – у него просто не было заложено такого чувства. Иногда, уже потом, он вспоминал о Кате, но неизвестно почему, у него сохранился и светлый отпечаток о ней. Пусть была грусть, но эта грусть у него всегда оставалась светлой…

Этот день он запомнил на всю жизнь. Сам не зная, почему, но Волчонок всегда считал, что этот день пропитан чем-то ужасным. И само его рождение в этот день тоже, может быть, это была просто его вина, когда-то родиться. Но сейчас это было уже не важно – важна была только боль, которую он чувствовал.
Ее было много, ужасно, невыносимо много. Волчонок не помнил, кончалась ли она вообще, он даже не знал, сколько это все длилось. Чем дольше это продолжалось, тем меньше чувств оставалось у него внутри. И через какое-то время ему показалось, что в глазах потемнело и все прекратилось. Потом снова началось, потом опять провал. Он увидел смутные очертания людей, один из них приподнял его с пола.
-Ну что, ты хочешь еще что-нибудь нам сказать? – парень хищно смотрел Волчонку в лицо.
Волчонок сплюнул кровь, не прекращая дрожать от боли. Он с большим трудом поднял голову и произнес единственную фразу за все время, которое пробыл в комнате.
-Я хочу, чтобы вы все сдохли.
Сначала лицо врага исказила нелепая ярость. Затем она перешла в ужас, и парень в страхе отшатнулся.
-Влад, ты что? – из толпы послышался нервный шепот.
-У него глаза светятся. Желтые. Блин, он больной какой-то, мать его! – парень все дальше отходил к стене. – Пошли отсюда!
-Да чего ты!
Дальше Волчонок не слышал. Его отпустили, и слабость волной прошла по телу. Его очень сильно тошнило, а когда на голову что-то надавило, в глазах потемнело и звуки исчезли.

***
-Да я б его на вашем месте вообще усыпила! Вы что, не видите, он же бешенный! Дети говорят, он всех покусал ни за что, а Катя-то! Вся заплаканная прибежала, говорит, подружиться с ним хотели, а он кидается! Как зверь бешенный, вот правду люди говорят – что с волками подберешь, то тебя и ждет!

Мальчик не знал, чьи это были голоса. Он попытался открыть глаза, но кровь засохла и ресницы склеились. К тому же, его снова начало тошнить, и он решил пока не двигаться.

-Ну что вы такое говорите… - Он услышал рядом привычный мягкий голос. – Это же ребенок! К тому же, я уверен, что он не виноват. Скорее его туда кто-то затащил, и лучше будет, если мы у него спросим все.

Волчонок все-таки открыл глаза и попытался подняться. Голова сильно кружилась, и все расплывалось перед глазами.

-Доктор? – хрипло прошептал он, еле разомкнув разбитые губы.
-Тише… Тебе лучше не двигаться пока. – Безусловно, это был он, его старый знакомый.
Чьи-то руки попытались надавить Волчонку на плечи, и в нем как будто замкнулось что-то. Он в страхе подскочил и прижался к стене, обхватив колени руками. В голове все еще ужасно гудело, а внутри как будто сломалось что-то. Ему казалось, что он смотрит на мир через какую-то призму, а сам находится в замкнутом помещении, вход для людей, куда, был закрыт.
-Я не буду делать тебе больно… - Тихо сказал Петр Васильевич, немного отстраняясь.
-Вот! Вооот, что я вам и говорила! Дикий зверь и больше ничего! Травить таких надо! – Старуха отошла подальше, словно Волчонок мог на нее кинуться.
-Я же вам объясняю, его обидели! Я прекрасно знаю, что он не стал бы никого трогать. – Врач устало протер запотевшие очки. – Оставьте нас, пожалуйста, ненадолго.


За окном уже был закат. Волчонок так и сидел возле стены, сжавшись как можно сильнее и обхватив колени руками. Он пустыми глазами смотрел в одну точку, и казалось, что у него внутри что-то не просто сломалось и разбилось, а еще и превратилось в лед. Слова, которые он мог бы сказать, чувства, которые мог бы выразить – все застыло в один миг у него внутри и больше никак не могло вырваться наружу. Он как будто превратился в сломанную игрушку, и все больше и больше проваливался в какую-то темноту, от которой ничто уже не могло его  спасти.
-Знаешь, когда-то у меня был ребенок. – Тихо сказал доктор, разбирая сумку с лекарствами.
-Ребенок? – Тихо переспросил мальчик.
-Да. Мой сын. Он был таким же, как ты. У него тоже была такая странная болезнь. Но я различил два вида. Есть те, кто становится очень умными от нее, а есть те, кто в развитии не достают. Он был слабоумным. – Петр вздохнул. – Но при этом всегда казался добрым. Он не понимал ничего в этом мире, как будто жил в каком-то своем, нам не известном. Всегда подходил и с непонятными фразами гладил тех, кому было плохо, любил животных… Он мало что понимал, часто сидел один, но с ним я всегда чувствовал себя тепло. Он был не такой как все, потому что был чище и наивнее других. А потом его забрали на войну. Понятное дело, что он сразу же умер…
-Мне… Жалко его. – Волчонок зажмурился, слизывая кровь с лица. Он долго молчал, не зная, что еще можно сказать.
-Ты иногда говоришь так, как он. – Врач улыбнулся. – Его не любили, все издевались над ним и вряд ли кто-то еще помнит его… Но моя память о нем всегда останется и ты… Был тем, кто разбудил эту память.
Долгое время врач и Волчонок сидели в комнате. Когда Петр Васильевич собрал ему все лекарства, он поднялся.
-Ну, я пока пойду… - Загадочно сказал он. – Скоро будут разборки… Придется тебя спасать. – Он снова улыбнулся. – А тебе я хочу сказать только одно: если у тебя такая тяжелая судьба, и если ничего нет – иди вперед. Только не оглядывайся, иди дальше и все. А если повстречаешь кого-то… На пути. И он не сможет идти, бери его на спину и снова иди. Хорошо?
-Да… - Так же задумчиво и растерянно ответил Волчонок и посмотрел на Петра Васильевича большими волчьими глазами.
-Ты же сильный. Ты справишься.
Мужчина оделся, взял свои вещи и направился к двери. – Ты тут пока залечи раны. Ты же знаешь, как, я учил тебя… А мне пора. До свидания…
-Прощайте. – Так же тихо ответил мальчик. Потом как будто опомнился и спросил. – А как его звали? Вашего сына…
-У него было красивое имя. – Врач грустно улыбнулся. – Его звали Даниил. Соколов Даниил…
Волчонок молча кивнул в ответ. Наверно, на всю жизнь ему запомнился этот врач. И резкий медицинский запах его одежды, который уже медленно рассеивался в воздухе.



***
Теперь ему надо было спешить. Он помнил, что сказал ему врач: иди и не оглядывайся. Конечно, он не оглянется! Единственное, что он мог пожелать сейчас всем этим людям – только смерти. Гораздо худшей смерти, чем той, из-за которой погибла вся его стая. Немного хромая, Волчонок прошелся по комнате, вспоминая, что нужно взять с собой. А потом он быстрым движением открыл окно и выскочил на улицу.
Когда Волчонок был уже за пределами своего приюта, начался снегопад. Но это не останавливало его, он продолжал бежать как можно дальше и не оглядывался. Иногда спотыкаясь и сплевывая засохшую кровь изо рта. Несмотря на боль, которую он чувствовал везде и невыносимый холод. Он убегал, и думал только об одном – впереди путь, который он выбрал. Путь свободы. И поэтому он бежал отсюда. И поэтому он так и не узнал, что как только он выскочил на улицу, на первом этаже его приюта раздался громкий выстрел и брызги крови окрасили его светлые стены.