Войлочные туфли короля

Король Пипен Многодетный умер. Это был настоящий удар для королевства. Как явствует из имени, король сам был далеко не первым сыном своего отца; то, что он пережил всех своих братьев и стал королём, уже говорит о многом. Теперь же король оставил после себя столько сыновей, что на них не хватило букв алфавита, даже древнего, расширенного. Дело в том, что у Многодетного короля получались лишь сыновья; и, пока придворные ломали голову, какое имя наследному принцу придумать на очередную неудобочитаемую букву, например, на «ер» или «юс малый йотированный», поспевала очередная законная супруга с очередным мальчиком. С бастардами, впрочем, было проще: их, как девочек, называли на букву, соответствующую их порядковому номеру рождения от матери и по достижении семи лет отдавали в одно из военных или монастырских училищ без права наследования трона. Титул юному бастарду присваивался по выпуску из училища – по личным заслугам и дарованиям.
Младший наследник имени был лишён. Его многочисленные законные братья разобрали весь алфавит. Даже детская смертность им не помешала: по букве умершего сына называли вновь родившегося (с приставкой «малый»). А новорожденному принцу буквы не досталось. Впрочем, родился он настолько хилым и болезненным, что никто и не надеялся, будто принц проживёт сколь-нибудь долго, поэтому головы утруждать особо не стали. Безымянный принц всё-таки выжил и умирать не собирался. Здоровей, правда, тоже не становился (спасибо старшим братьям, старавшимся избавиться от конкурента ещё в колыбели). Был принц тихим и замкнутым, опасным играм с братьями предпочитал уединения в королевской библиотеке. Как подрос – стал посещать избранные занятия в училищах, в коих обучались его сводные братья-бастарды. Особенно, впрочем, ни с кем не сходился. Одевался скромно и неприметно, обувь предпочитал на мягкой подошве. Нередко его принимали за кого-нибудь из прислуги; принц, впрочем, не обижался и не грозил, как любой другой на его месте, обидчику смертью, а лишь улыбался и продолжал свой путь. Во дворце за безымянным принцем прочно закрепилась репутация тихони и рохли; вскоре августейшие братья конкурента в нём уже не видели: будет, мол, первым, кто последует за отцом в могилу, уступив трон более нахрапистым.
Пипен же Многодетный через неделю после зачатия безымянного принца получил ранение, побудившее дворян срочно ввести в состав доспеха металлический гульфик. Королевского любострастия это ранение не умалило ничуть, но вот детей у короля за следующие полтора десятка лет больше не было.
Подорвало здоровье Многодетного короля весьма необдуманное дело. Решил он точно измерить свою державу, от края до края. Тем паче, что среди королевских землемеров давно вёлся спор, переходящий в драку нивелирами и угломерными кругами: Земля – это круг или шар. Умеренная партия, твердившая, что Земля похожа на кочку и правы все, была, как водится, бита с обеих сторон. Пипен, огорченный нерачительным применением дорогих и точных инструментов, велел провести по всей стране точные измерения с целью раз и навсегда установить истину. Выводы последовали неутешительные. Во-первых, то ли пределы королевства были незначительны, то ли Земля слишком велика, но однозначно установить, кругла Земля или плоска, оказалось невозможно. Искомый коэффициент улёгся точнёхонько в ошибку измерений и не изгонялся оттуда никакими математическими ухищрениями. Дорогие приборы и видные учёные вновь стали один за другим выходить из строя. Во-вторых же, и в главных, высокоучёная комиссия в процессе точных геодезических измерений нанесла державе такой урон, какой не удавалось сделать доселе ни одной вражеской армии: площадь страны сократилась на 24,5%! Пипен даже не смог твёрдой рукой покарать приписчиков-землевладельцев; от огорчения он тяжко заболел и вскоре умер.
Держава осталась без короля и с целой ордой принцев крови, претендующих на один-единственный трон. Хорошо ещё, что никто из принцев не додумался до сепаратизма: эпоха феодальной раздробленности уже закончилась, и все твёрдо помнили, как одна из сильных стран в результате подобной смуты рассыпалась чуть ли не на деревни, тут же проглоченные удачливыми соседями. Никто подобной участи своей стране не желал, и у принцев крови оставался один выход: изничтожать друг дружку, пока самый достойный не наденет корону. Причём делать это полагалось предельно аккуратно и благоразумно, чтобы никто потом не смел упрекнуть нового короля в братоубийстве.
Вслед за последним ударом посоха церемониймейстера, возвестившего о кончине Пипена Многодетного, по дворцу словно пронёсся мор. Коридоры вымерли, цены на кинжалы и яды подскочили до небес, от дворца спугнутыми воробьями понеслись тайные гонцы. Уже во время гражданской панихиды десяток старших принцев в результате лобызания покойного отца в лоб насмерть отравились, по официальной версии, трупным ядом; остальные отделались желудочными коликами, тем менее тяжкими, чем младше был принц и чем позже он подходил к гробу. Безымянному принцу здесь повезло: его лишь чуть потошнило. Он получил наконец возможность выбрать себе имя на одну из начальных букв алфавита, с приставкой «младший», но решил этого пока не делать. Во-первых, ещё неизвестно, как долго ему это имя носить; во-вторых, он уже привык отзываться на «Ваше Высочество». Кроме того, безымянность в сложившейся обстановке была ему даже на руку: того, у кого нет имени, припомнить (и убить) сложнее.
Безымянный принц исчез. Пока его старшие братья, всячески соблюдая приличия,  церемонно рвали друг другу глотки, младший словно растворился. Впрочем, на это не обратили внимания: было не до того. Количество принцев уменьшалось не так быстро, как хотелось многим; кое-кто, наплевав на приличия, уже стягивал к замку войска. В воздухе запахло гражданской войной.
Тут кстати подвернулся дракон. Он явился словно ниоткуда и поселился в Дальнем Лесу, откуда совершал периодические налёты на крестьянские стада. Почти все уцелевшие к тому времени принцы, обрадовавшись возможности уменьшить количество братьев без объявления военных действий (пятно на всю будущую королевскую биографию), ломанулись в Дальний Лес: охота на дракона спишет многие потери.
Дракон развлекался вовсю. Он словно издевался над охотниками, заводя отряды в труднопроходимые болота, бомбардируя  их с воздуха овечьми и коровьими тушами, сталкивая отряды друг с другом. Учитывая, впрочем, что для принцев охота на дракона была скорее предлогом, ящеру никто не мешал, скорее наоборот. Принцы в Дальнем Лесу развернули наконец полноценные военные действия «все против всех». Ходили байки о том, что дракона видели в нескольких местах одновременно, что он манил отряды навстречу друг другу и исчезал в тумане с первыми возгласами узнавания врага, но на эти рассказы мало кто обращал внимание: лес, туман, да и обращать внимание быстро становилось некому.
Во дворце вздохнули свободнее: наконец-то можно было пройтись по коридору, не рискуя напороться на отравленную иглу в ковре или в занавеске, не боясь кинжала в спину просто на всякий случай: не принц ли идёт? Впрочем, по слухам, два наследника престола не прельстились драконом и остались в замке, но оба были так напуганы охотой всех на всех, что их давно никто не видел. Труп одного из них вскоре нашли дворцовые золотари; осталось неизвестным, как несчастный принц попал в столь незавидное место: доски ли были подпилены и провалились или он сам спрятался там от брата и не смог выбраться.
Тем временем из Дальнего Леса стали выходить изрядно потрёпанные отряды. Впрочем, перед тремя отрядами всё-таки развевались знамёна. Три уцелевших принца справедливо решили, что слишком долго в Лесу сидеть тоже не резон: трон могут и узурпировать. Каждый из претендентов рад бы был объявить, что именно он убил дракона и достоин королевской короны, но проклятый ящер прилюдно сделал над Лесом круг почёта, а чтобы никто не сомневался, еще и отсалютовал каждому отряду длинным огненным шлейфом.
Августейшие драконоборцы по возвращению в замок первым делом пожелали отмыться от болотной тины. Один оскользнулся на мокром обмылке и свернул себе шею. Это был, кажется, единственный в то время случай не слишком насильственной смерти; по крайней мере, пятеро свидетелей, мывшиеся с принцем, уверяют, что всё произошло само собой. Казнить свидетелей смысла уже не было: и так штат дворцовой прислуги к тому времени был не укомплектован на две трети. Палач, кстати, то ли погиб, то ли дал дёру одним из первых: слишком у многих появился соблазн воспользоваться его услугами с последующим устранением исполнителя.
Оставшиеся двое принцев, не сговариваясь, разошлись по разным крыльям дворца и принялись методично искать отсиживающегося во дворце брата Фиталуса. Вскоре принц Юджин, осевший в правом крыле, объявил, что несчастный Фиталус сошёл с ума и при виде нашедшего его Юджина покончил с собой. В доказательство был предъявлено тело совершенно седого человека с безумным выражением лица и колотой раной в области сердца. Фиталуса в покойном признали, хоть и с трудом; он, похоже, действительно сошёл с ума от страха. Лицо его сильно исказилось, черты заострились. Убедили всех приметные родимые пятна, а также криво сросшееся предплечье, сломанное несчастным принцем в далёком детстве.
Принц Юджин остался наедине с принцем Ерьном. Борьба грозила разгореться с новой силой; несмотря на усталость, обе стороны готовы были к последней схватке. Закованные в железо принцы стояли у трупа безумного брата, когда за спиной одного из них бесшумно открылась дверь библиотеки. Стоявший лицом к двери Ерьн побледнел и словно окаменел; это его и сгубило. Юджин сначала метнул в брата нож, и лишь затем обернулся посмотреть, что случилось. Обернулся – и первые несколько секунд судорожно глотал воздух.
За дверью, на роскошном янтарном полу библиотеки, в полном королевском облачении, в горностаевой мантии и парадной короне стоял… Нет, не августейший Пипен Многодетный, как сперва показалось, а всеми в этой кутерьме забытый принц-без-имени. Стоял совершенно спокойно и приветствовал брата распростёртыми объятиями.
- Ах ты щенок, молокосос! – взревел Юджин – мы тут кровь проливаем, сил не жалеем, а ты, сволочь, отцовские шмотки нацепил и думаешь – всё? Да я тебя голыми руками задушу, гадёныш! – и загрохотал в библиотеку. Когда пальцы Юджина уже протянулись к шее безымянного принца, раздался сухой треск, что-то сверкнуло – и Юджин грудой металлолома свалился на пол.
Принц-без-имени потёр рукой шею, повертел головой и неуверенно сказал: «Неужели всё?» Из-за книжных стеллажей появились два неуловимо похожих на принца молодых человека. Один из них подошел к павшему, осторожно потрогал за шею.
- Ваше высочество, пульс ещё есть, хоть и слабый. Будьте добры, сделайте ещё кружок по библиотеке и повторите.
- Хорошо, бастард Долунд, сейчас повторю.
Принц пошёл по библиотеке, старательно шаркая подошвами войлочных туфель по янтарному полу. Горностаевая мантия волочилась по полу. Наконец принц подошёл к лежащему брату; вновь раздался треск. Бастард Долунд вновь потрогал шею павшего, после чего склонил колено:
- Ваше Величество!
- Ваше Величество! – эхом повторил склонившийся рядом второй молодой человек, бастард Димерт.
***
Здесь стоит отвлечься от дворцовых хроник и попытаться по косвенным признакам восстановить королевскую биографию в смутное время междуцарствия. Официальная версия обходит этот период времени молчанием, вскользь упоминая, что будущий король во время смуты пополнял свои знания в библиотеке.
Известно, что в день похорон короля Пипена в училище Дальнелесского монастыря имени святого Легунда Медвежатника во время вечерней поверки не досчитались курсанта старшего курса лесоустроительного отделения бастарда Долунда. Во время поисков на столе директора училища было обнаружено стандартное заявление на отгул по личным (семейным) обстоятельствам, подписанное Долундом. Бастард написал его в тот же день, даты своего предполагаемого прибытия обратно в училище не поставил. Больше курсанта не видели. Позже Главный Лесничий Долунд задним числом получил документ о окончании училища с отличием.
Бастард Димерт к тому времени уже закончил столичное военное училище и ожидал полагающийся дворянский (не наследственный) титул в доме своей матери и её мужа, Главного Мастера кожевенного цеха. В день смерти короля Пипена Димерт исчез, оставив записку: «За меня не волнуйтесь, я скоро вернусь». Вернулся он уже при Короле-без-имени в чине придворного таксидермиста.
Вообще надо сказать, что смута изрядно проредила не только ряды дворцовой прислуги; многие придворные, втянутые в борьбу между принцами, сложили свои головы. Не удивительно, что молодой король постарался заполнить вакантные места своими сторонниками. После провозглашения нового короля дворец заполнился молодёжью – подающими надежды вчерашними курсантами лучших учебных заведений Королевства. Многие из них были бастардами (видимо, безымянный принц, не найдя братской любви у законнорожденных братьев, искал – и находил – её у братьев сводных). Шутили даже, что по дворцу вновь нельзя пройти и двух комнат, чтобы не увидеть нос, лоб, ухо или другую часть тела покойного короля Пипена. Впрочем, шутки такие быстро стали опасными.
Скорее всего, безымянный принц после похорон своего отца, оправившись от расстройства пищеварения, не стал ждать новых покушений и решил тайно собрать своих сторонников. По крайней мере двое известны точно – бастарды Долунд и Димерт. Остальные будущие придворные, впрочем, никуда со своих мест пребывания не исчезали.
Отдельной проблемой стоит дракон. Слишком уж в удобное время появился он в пределах Королевства. Впрочем, «появился» - не совсем верный термин; слухи о драконе в Дальнем Лесу известны еще со времён основания Королевства. Но слухи эти всегда оставались слухами; лишь во время смуты дракон явно и зримо обозначил своё присутствие, что для безымянного принца оказалось как нельзя кстати. Не исчез он и после смуты: нередко его видели пролетающим даже над столицей и в окрестностях дворца. Одним из первых указов молодого Короля дракон был занесён в список особо охраняемых живых существ Королевства; охота на дракона была объявлена исключительной прерогативой дворянства и разрешалась лично Королём. Учитывая, что драконовы зубы, когти, чешуя и некоторые другие компоненты были безумно дороги и входили в состав чудодейственных лекарственных средств, каждый вошедший в возраст дворянин считал своим долгом выхлопотать у короля разрешение на драконову охоту. Король за определённую пошлину разрешение выдавал (почему-то всегда лишь одному дворянину с отрядом из восьми человек, никогда двоим дворянам сразу). Оканчивалась это всегда возвращением охотника домой с пустыми руками; впрочем, невредимого. О охоте никто из охотников никому не рассказывал и повторно разрешения на охоту не просил.
Исходя из особого отношения Короля к дракону, можно предположить, что безымянный принц и два бастарда заключили с драконом тайный союз: дракон помогает принцу расправиться с братьями, заманив их в Дальний Лес и натравив друг на друга; принц же, став королём, обеспечивает дракону охрану и развлечение, посылая на дракона охотников числом не более девяти, из коих один дворянин. Не исключено, что принц со товарищи помогал дракону в его миссии. Не зря же ходили слухи о том, что дракон появлялся в нескольких местах одновременно; если добавить, что бастард Димерт позже стал королевским таксидермистом (и первым лицом, к кому Король прислушивался), то многое становится ясным.
Что касается необычного способа устранения принца Юджина, то тут надо отдать должное наблюдательности  безымянного принца. Видимо, во время поиска книг принц заметил, что трение войлочных подошв его туфель о янтарный пол может причинить некоторую неприятность: прикоснувшийся затем к металлу получает чувствительный удар, тем большей силы, чем дольше и интенсивнее было трение. Если же прикоснуться не к металлу, а к человеку, удар получают оба. Трение о янтарный пол горностаевой мантии, видимо, усиливает эффект. Как принц сам остался жив, как он себя уберёг от участи брата – остаётся загадкой. Впрочем, если принц заметил подобный эффект лет в пять (тогда он научился читать и стал завсегдатаем библиотеки), то у него на наблюдения и опыты было ещё десять лет…

P.S. Первым же указом Король Без Имени велел убрать из дворца все ковры, пологи и занавесы. Всем во дворце под страхом смертной казни было велено ходить в обуви с металлическими элементами на подошве. Лишь себе король оставил привилегию носить войлочные туфли. Каменный пол дворца слуги теперь так натирали, что в нём отражались люстры. Придворные дамы во избежание конфуза вынуждены были под платьем носить штаны; впрочем, не слишком длинные, дабы их тоже не было видно в отражении.