2. Удар Парнаса

               
       Согласно неписанному правилу, которого я стараюсь придерживаться в своей работе, хороший сотрудник Компании всегда должен быть в курсе обстоятельств  предстоящего ему дела. Поэтому я не поленился покопаться в базе данных центрального компьютера корабля и извлечь всю необходимую информацию.
      Звезда, в предместьях которой кружилась планета Кон-Дион с интересующей меня колонией, имела сложный идентификационный номер, для простоты носила местное условное название Парнас и относилась к тому же классу спектра F, что и наше Солнце. На этом ее сходство с нашим светилом и заканчивалось, поскольку она в десятки раз была крупнее, а следовательно более яркой и более горячей.
     В непосредственной близости от нее пролегали орбиты двух планет – газовых гигантов, чьим размерам могли бы позавидовать даже такие чемпионы Солнечной системы, как Юпитер и Сатурн. Носили они соответственно названия Парнас-1 и Парнас-2. Именно им приходилось принимать на себя весь напор жара и радиации местной звезды, а их перегретые водородно-гелиевые оболочки лишь немногим уступали по температуре остывающим бурым карликам. Далее следовали: Мирта с ее раскаленными пустынями и остатками пересыхающих водоемов, на поверхности которой располагались две или три научно-исследовательских напланетных станций; Кон-Дион, планета так называемого земного типа, с азотно-кислородной атмосферой, пригодной для обитания человека, приблизительно такого же диаметра, что и Земля, и с несколько большим углом наклона оси вращения; холодный Бузирис с тонкой ядовитой оболочкой атмосферы, преимущественно состоящей из метана, чьи голая каменистая поверхность и изъеденные эрозией скалы были слегка припорошены замерзшим углекислым газом. Строчка с информацией о Бузирисе имела пометку с требованием обратить повышенное внимание для служб космической навигации по данной солнечной системе, поскольку орбита указанной планеты проходила в зоне весьма плотной концентрации незарегистрированных астероидов, комет и иного космического мусора, оставшегося еще с незапамятных времен от процесса планетообразования. Да и само небесное тело, несмотря на свои скромные размеры, - что-то около пяти тысяч километров в поперечнике, было окружено несколькими кольцами каменных и ледяных обломков, видимо в свое время захваченных гравитацией планеты из окружающего пространства. Тут, при упоминании о Бузирисе,  в глубине моей памяти что-то шевельнулось, возникло  некое ощущение “дежа вю”; название планеты показалось мне смутно знакомым, что само по себе было уже странно, поскольку я был твердо уверен, что до настоящего момента я и слыхом не слыхивал о системе Парнаса.   
     Изучив вдоль и поперек всю краткую подборку астрономических сведений о местной солнечной системе, я начал задумываться о том, какие действия мне следует предпринять в дальнейшем. Вот уже как два часа “Циклоп” покоился на поверхности Кон-Диона, на территории единственного на всю планету космопорта Кампас-Сити, и никаких признаков какой-либо активной деятельности со стороны местной администрации не наблюдалось. Согласно последним инструкциям главы диспетчерской службы космопорта, нам, то есть всем присутствующим на прибывшем корабле, надлежало оставаться на “Циклопе” и ожидать прибытия карантинной комиссии. Последнее указание было просто смешно и иначе как издевательством нельзя было назвать, так как еще на Земле и экипаж, и я прошли стандартную процедуру вакцинации по методу Байера. А пока “Циклоп” с открытыми настежь грузовыми люками томился под горячими лучами Парнаса в ожидании, когда о нем соизволят вспомнить.
    Вскоре мне надоела эта бессмысленная трата времени, и я, спустившись к распахнутому кормовому шлюзу, выглянул наружу, всерьез рассматривая возможность пешком пересечь взлетное поле, чтобы добраться наконец до видневшихся вдали зданий диспетчерской службы. В лицо мне дохнуло пыльным раскаленным зноем атмосферы Кон-Диона. Здравый смысл подсказывал мне, что с моей стороны было бы благоразумней тут же развернуться и возвратиться в свою каюту, где и провести, возможно, несколько часов в скуке, зато в относительном комфорте. Но нет! Во мне уже зрел протест против бестолковой бюрократической волокиты местных органов власти, и ничто, и уж тем более такой пустяк как климат чужой планеты, не могло заставить меня отказаться от задуманного поступка. Поэтому, прихватив с собой свой деловой несессер, с которым никогда не расстаюсь в командировках, я спустился по трапу и, обогнув мощную колонну посадочной опоры, быстрым уверенным шагом направился прочь от корабля.
    Дьявольски яркое солнце стояло в зените, и стоило мне покинуть тень “Циклопа”, как я ощутил на себе всю силу его излучения. Проделав недолгий путь по раскаленным плитам из термобетона, местами изрытыми выхлопами  от прежних посадок других кораблей, я несколько усомнился в оценке своих сил достичь безо всяких проблем комплекс зданий, неверными контурами дрожащих в жарком мареве на другом краю взлетного поля, почти у самого горизонта. На мой взгляд, до них оставалось не более трех километров. Трех километров по этому пеклу… Недолго думая, я повернул назад, к кораблю. К своему удивлению, я увидел, что удалился от “Циклопа” намного дальше, чем думал. Одиноким стальным пальцем ослепительно сверкал он в лучах Парнаса, основаниями своих кормовых ускорителей, казалось, не касаясь поверхности поля, а паря в потоках восходящего горячего воздуха, искажавших его очертания. Плоское зыбкое отражение корабля колебалось в жидкой лужице пустынного миража.
    Немного поколебавшись, я отвернулся, приняв решение продолжать начатый путь. Возвращаться назад просто не имело смысла. В дальнейшем я неоднократно клял свое глупое упрямство, потому что дальше было еще хуже…
     Вся одежда на мне, брюки и универсальная куртка без рукавов из дорогущего витрошелка со встроенным кондиционированием, промокла насквозь и отвратительно липла к телу, едкий пот заливал глаза; к своему ужасу я совершенно реально ощущал как дымятся волосы на моей непокрытой голове; накалившиеся плиты термобетона нестерпимо жгли ступни ног, грозя расплавить тонкие подошвы походных туфель, а горячий пластик ручки несессера, казалось, готов был потечь сквозь пальцы. К тому же меня начала мучить жажда, в горле пересохло, а нёбо рта заволокло тягучей слюной с противным железистым привкусом. Высоко стоящее солнце нещадно палило с почти бесцветного небосклона, продолжая испытывать меня на прочность, а я как будто ни на шаг не приблизился к своей цели. Немного погодя поднялся ветер, но он не принес облегчения, а только усугубил мое положение; жгучий вихрь опалил кожу и больно хлестнул по лицу и глазам горячей пылью.
    Каждый шаг давался мне с большим трудом, каждый вздох гулко отдавался приступами головной боли в черепе, перед глазами поплыли разноцветные пятна, накатила  глухота… Спустя какое-то время я пришел в себя от резкой боли ожога левой ладони и обнаружил, что стою на коленях, опираясь одной рукой о раскаленную поверхность бетонной плиты. Морщась от боли, я прижал руку к телу, и неуклюже размахивая другой, занятой несессером, попытался подняться на ноги. Не тут то было! Ставшие будто ватными ноги не желали слушаться…
    Всецело поглощённый борьбой со своими конечностями, я не сразу обратил внимания, что по направлению ко мне движется пыльный смерч. И только когда он приблизился на достаточно близкое расстояние, я, щуря воспалённые глаза, обнаружил, что это какой-то колёсный наземный экипаж, поднимая густую пыль, мчится со стороны сооружений космопорта.
     То, что кто-то, обнаружив моё бедственное положение, поспешил мне на помощь,  тогда мне даже не пришло в голову. Нелепо раскинув ноги, я уселся на бетон, с выражением лица великомученика отстранённо взирая на то, как электрокар, лихо подкатив в завихрениях облака пыли, резко затормозил в нескольких метрах от меня, громко взвизгнув шаровыми протекторами. На скошенном переднем капоте блеснула облупившейся голубой краской надпись “Технические службы Кампас-Сити”. Из кабины со стороны водителя выскочил темнокожий человек со светлыми волосами. Явно чем-то раздосадованный, он, длинно и многосложно ругаясь на не совсем понятном диалекте, подскочил ко мне и сильным рывком, от которого в моих глазах потемнело, поднял меня на ноги; затем подтолкнул к машине. Уяснив наконец, чего от меня желает этот суровый мужчина, я принял его недвусмысленное приглашение совершить поездку на электрокаре, и уже взялся слабой рукой за ручку дверцы машины, когда вновь нахлынувшее предобморочное состояние остановило меня на полпути…   Видя мои затруднения, рассерженный водитель оказал мне посильную помощь: распахнув передо мною дверцу, он приподнял меня за шиворот, после чего я ощутил сильный толчок носком ботинка чуть ниже поясницы. Получив, таким образом, достаточное ускорение, я благополучно приземлился на заднем сидении. Конечно, в другое время я бы обиделся на столь неуважительное поведение по отношению к моей особе, но, учитывая в тот момент моё состояние, мне было совсем не до выяснения  вопросов местного этикета.
     В кабине быстро движущегося электрокара стояла вполне приемлемая температура, по крайней мере, как минимум, на два градуса ниже, чем снаружи. К тому же здесь не было палящего солнца, и, казалось бы, теперь уж все мои мучения позади…  Однако мне не становилось лучше. В висках пульсировала нестерпимая головная боль, перед глазами всё кружилось и плыло, и мне пришлось прикрыть их. Откинувшись на спинку сиденья, я изо всех сил стремился сохранить сидячее положение, хотя меня так и клонило завалиться набок. Несмотря на скверное самочувствие, мне всё ж не хотелось демонстрировать признаков слабости перед местными колонистами, пусть и в лице единственного водителя электрокара. Вскоре меня начало ещё и трясти в сильном ознобе, и это притом, что я продолжал обливаться потом! Сжимая трясущиеся челюсти, я пытался удержать остатки ускользающего сознания, по-прежнему недоумевая, что происходит со мной…
    …Видимо, я всё-таки отключился, потому что когда открыл глаза, то увидел, что нахожусь в незнакомом просторном и высоком помещении. Здравой частью своего воспалённого в горячке сознания я заключил, что мне всё ж удалось попасть в здание космопорта Кампас-Сити – цели моего недавнего похода, хотя и не без посторонней помощи. И теперь я беспомощно лежал на неудобном жестком ложе, а меня окружало с десяток людей, громко и возбужденно что-то обсуждающих между собой. Не сразу до меня дошло, что темой их горячего спора является моя скромная личность. Я с трудом улавливал смысл лишь некоторых отрывистых фраз: кто-то озабоченно вопрошал окружающих, что со мной делать, а кто-то отвечал, что может быть уже ничего делать не надо, поглядите, мол,  какой он белый и вроде как уже и не дышит; кто-то возражал, что нет, жив ещё, вон и глазами хлопает; некий строгий голос требовал срочно оказать пострадавшему медицинскую помощь, а ему отвечали, что медиков искали и никого не нашли; а ещё кто-то вспомнил, что накануне весь персонал медблока уехал в срочном порядке в Райзенвилль на ликвидацию последствий вспышки болотной лихорадки, и так далее и тому подобное…
    Волей неволей приходилось признавать, что, видимо, со мной уже всё кончено, с тупым безразличием я думал, что навалившаяся на меня неведомая хворь теперь уж точно меня доконает…  Крепко зажмурившись, я желал лишь одного: чтобы меня оставили в покое, и чтоб, наконец, заткнулись эти безумолчно тараторящие вокруг голоса. Однако желанное небытие никак  не наступало, что-то во мне продолжало цепляться за остатки бренного существования. Вновь приоткрыв глаза, я обвёл мутным взором окружающее. Мой взгляд остановился на стоящем в непосредственной близости от меня человеке в красно-оранжевой безрукавке уборщика, который угрюмо смотрел на меня, молчаливо прихлёбывая из литровой прозрачной ёмкости светло-жёлтую жидкость. Внезапно я обрёл цель в жизни. С коротким придыханием я (и откуда взялись силы!) резво приподнялся, выхватил бутылку из рук ошеломлённого работника, и в два глотка опустошил её в свою пересохшую глотку. После чего повалился на спину и погрузился наконец-то в долгожданную тьму забытья…
    …Этого, разумеется, я не мог помнить, но, по словам очевидцев, когда в тот момент, я лежал в беспамятстве, крепко прижимая к груди опустевшую бутылку, на моём лице светилась загадочная умиротворённая улыбка…