Корнуэлские записки

Мы едем, едем, едем... мы едем в Корнуэлл, графство такое в нашем королевстве. Дорога однообразная, тра-та-та, тра-та-та, а у нас и кота-то нет, то сплю, то озираю окрестности, а чего их озирать, спрашивается - холмы, равнины. Все зеленое красивое, скорость большая - овечки, свинки, коровки, как размазанные плевочки, не успеваешь разглядеть, да и зачем, коровы, они и свиньи и всякое другое. Приехали в деревню Педстоу..., улочки махонькие, узенькие, народ в основном возле причала толпится и мороженое на каждом шагу - ванильное, с ягодами, без ягод, шоколадное с привкусом кофе, с орехами. Как они его едят - холодина, ветер хлещется, лето, блин. Мне больше нравится вафельный кулечек, хрустящий, как мама пекла. Помнишь, раньше были такие плоские две сковородки вместе: в одну наливаешь тесто, другой прижимаешь - и потом готовые вафли в елочку сворачивали в трубочку и наполняли вареной сгущенкой или кремом заварным. Мне нравилось их есть без ничего. Пробежались по набережной, походили по берегу, вода в море - ноги сводит, а песочек хороший мелкий золотистый и теплый сверху. Вода отошла далеко, обнажив песчаные отмели. Прямо посередине одной из них чуть бочком стоял или лежал, или торчал из песка белый катер - подводная лодка в степях Казахстана (навеяло). Когда вернулись в деревню, на улицах уже ни души, ясно дело - хлеб наш насущный даждь нам, ну, и нам тоже.
Наша комната под самой крышей, окошки глядят в гавань - лодочки, паруса, огни расплываются масляными пятнами  в темной воде. Тихо. Всем спать.
Ты представляешь, мама и все семейство в сборе и я сплю и во сне мне говорят ты мол сейчас почувствуешь толчок не пугайся но твоя бабушка  умерла   я как подпрыгну во сне ничего себе мы же ее похоронили давно а она уже лежит тут мертвая вот думаю опять хоронить мне и раньше снилось что умерла когда и умерла и не умерла а теперь что делать а мама и говорит (царствие ей небесное маме-то моей) ты спроси-ка а деньги у ней есть на похороны и бабка весело так отвечает а как же и тут я заорала нет это не я, а две здоровенные чайки сцепились клювами в засос и кричат от боли или от удовольствия.
Утром поехали на край земли - столбик такой с надписью  "конец земли"(Land's End). Хорошо что не конец земле, у них же падежей-то нет. Край света. Погода -дрянь, опять ветер холодный, дождь пробрызгивает, из машины выходить не хочется. Едем дальше. Театр Майнак (The Minack Theatre) под открытым небом, на скалистом таком берегу. Как они его туда вмонтировали! Тетка богатая хочу, говорит, театр построить в греко-римском стиле, и что ты думаешь, построила по кирпичику. Спасибо, дорогая миссис Ровена Каде, корнишская просветительница. Кстати, "minack"  у корнишей (жителей Корнуэлла, то бишь) означает "скалистое место". Теперь там круглый год Шекспира дают. Нам не повезло, представление только в конце месяца, и что же, сидеть там под открытым небом, ждать пока волной смоет или артисты приедут. Ну, нет, тем более распогодилось. На самой вершине горы, то есть при входе, где билеты и сувениры там всякие, много цветов высажено - садик, про краски я не говорю, даже не могу придумать, как описать все эти тона и полутона, оттенки, оттеночки. Ботаник из меня никакой, кроме ирисов, роз да ромашек ничего больше не узнала. Они там и крупные и мелкие, и высокие, как кипарисы с фиолетовыми цветочками, и совсем распластавшиеся по камням и земле крошечные перламутробелорозовые звездочки, шарики, пимпочки всякие. И каменная роза на арке как эмблема всего этого каменного театра. Противоречие - роза не может быть каменной по определению,  роза - она живая, в ее жилках сок. Мама моя - Роза, она тоже была живая, пока в ее венах текла...
Текила была теплой, мы пили ее прямо из бутылки, ни тебе  соли, ни лимона. Слезы текли горькие,  соленые,  бесконечные. Давно. И это не театр, это жизнь.
А потом мы поехали по побережью. Маленькие городишки, деревни, но, какой фиг, деревни, у нас в союзе таких дорог  и в городах-то нет, мелькают почти одинаковые дома, домишки из красного кирпича или серого камня, палисадники, занавесочки. Заезжаем в Сант-Айви - улочки узкие, две машины не разъедутся, основная - набережная. Забрели в маленькую кафешку, хозяин-немец, радушно улыбается, бите, бите, проходите, мол, рад. Клубника в этом году знатная, сочная и сладкая - в начале мая было много солнца. Пьем чай со сдобными булками, намазываем их густой сметаной, сверху клубничка - ммммммм... Дело к вечеру, закат долгий и дорога тоже.  И опять цветы, цветочки, цветики всякие, аромат такой - голова кружится и воздух им пропитан так густо, хоть ложкой ешь. Остановились на побережье - песчаная залысина здоровенная, океан далеко шумит, волнуется, ветром волны шебуршит. Голос у океана совсем другой, хрипловатый, басовитый. Сила чувствуется - мужик! Это тебе не Бритиш канал с его пришептываниями фальцетными - все внутри, а сверху -  шито-крыто, джентельмен, мать его - Англия. И Франция. Но там он Ла-Манш. Солнце, между тем, серебрилось в небе и в океане, и в теплых лужах, оставленных приливом еще днем. И редкие купальщики и загоральщики, и детвора, и собачонки ходили, лежали, бегали по побережью, расплываясь и сливаясь с закатным освещением, как мелкие блики, беспорядочно и бесцельно - броуновское движение. И Пегий пес бежал кромкой моря...Я сфотографировала их: три солнца и пса.
Так мы и ехали вдоль берега, пропитываясь запахами цветов, моря и заката, который из серебряного превратился в розово-лиловый, красно-бордовый, в сто сорок солнц запылал, затрепетал и погас,  тонкой линией - улыбкой чеширской, а потом крошечной точечкой. Еще ненадолго он, как догорающая  лампада, как перевернутый абажур, откуда-то из-за моря осиял из последних своих краснобуромалиновых сил уже полуночный неба свод и ночь пришла.
Утром двинулись обратно. Проезжали много деревень-городков, кантри, словом. Глаз мой замылился, опять луга, холмы,  коровки, будто по кругу ездим. Звоню Светке, проезжаем Веймут. Света, привет! Ах, как здОрово видеть тебя здорОвой! Ты все плаваешь, танцуешь, гребешь. Жизнь возвращается. Мы прорвались? Мы прорвемся. Кажется, в твоем малюсеньком Веймуте тебя знает ( ой, не скажу про собак, хотя, кто это сказал: чем больше узнаю людей, тем больше люблю собак) каждый. Вот и официантка расплылась в улыбке: мы вам забронировали столик, мы так рады, мы так рады. Я так и осталась голодной - краб большой, красный, глазки-пуговки злющие: врешь, не возьмешь - мусора (не путать с мусорАми) целая гора, а есть толком нечего, давай еще чего-нибудь закажем, вина, например. Вина моя - ты только водичку хлещешь, муж - за рулем, что ж мне одной пить. Спасибо, не надо. А ты смеешься, а волосы кудрявые, а глаза грустные. Устала, голубка моя.  Прощаемся,  поздно уже, пора ехать. До Лондона часа три.  Домой  приехали только к полуночи, заблудились, из Веймута дорога закрыта, пока сообразили, что на Дорчестер надо...о-о-ох. Я тебе говорила про песни - Лена Ваенга, кликни в интернете, чай, говорит, пью с морошкою...
Слушай, такой сон сегодня видела ясный - моя первая любовь  а я  рядом и ветер и  вроде встреча но у него жена  и она ему ну иди к ней  ко мне то есть жить  без нее не можешь ведь спокойненько так и он ко мне и глаз не отвести и не  оторваться друг от друга но у него  жена а у меня муж и что с этим всем делать а вокруг море-океан и солнце садится и рябит вода  как  рыбья чешуя и  соленый привкус на губах. Проснулась - так сладко и горько и пахнет цветами, и на подушке те самые, синебелорозовые малявочки,  цветочки, цветики...