Рим-Rома. День первый. Продолжение

Рим, где каждый камень почти книга,
каждая статуя - шедевр, каждая надпись – урок,
каждый кабинет – академия.
    Ричард Ласселс. Итальянский вояж,
            Или Путешествие по всей Италии (1670)
            (Цитирую по книжке Дж. Бордмена «Рим»)
               
Рим-Rома. День первый. Продолжение.
Не очень-то и хотелось. Это я про внутренность Св .Петра. Грандиозность не производит на меня впечатления, скорее отталкивает. Это по поводу размеров. Украшательств тоже слишком. Кто может это воспринять по существу? Одно сплошное тщеславие и шапкозакидательство. Конечно, кто-то скажет мне, как в своё время сказала Раневская некой даме, которой не понравилась Джоконда: «Она так долго производила на всех впечатление, что может выбирать, на кого не производить». О'кей, я - среди избранных. Пьета Микеланджело – это другое дело. Но я по мистическим соображениям боюсь углубляться в тему. Всякая мать меня поймёт. Скульптура, по-моему, интересна как нечто особенное для Микеланджело в изображении женщины. Не вспоминается другой такой нежный и тонкий образ. К слову, автору было от 23 до 26 лет.

Сквозь толпу пробились к тому балдахину, который Бернини сотворил для гробницы Петра. Кроме опять же впечатления чего-то навороченного не осталось в памяти ничего. Да и можно ли в присутствии такой толпы получать удовольствие? Эксгибиционизм какой-то.


Поскольку я объявила себя объективным рассказчиком (в самом деле - и человеком), то скажу и что-то  комплиментарное – Купол.

Без дураков – стоять под этим куполом – захватывающе, затягивающе, всасывающе. Наверняка, стоит побывать в разное время, понаблюдать над взаимодействием Купола с солнечным светом. Мы были там  в начале четвертого.
Напомню, что в фильме Феллини «Сладкая жизнь» (как будто специально для нас, его показывали по телику на следующий день после нашего возвращения из Италии)  Марчелло Мастрояни и Анита Экберг поднимаются на крышу собора по лестнице, находящейся в пространстве между внешней и внутренней поверхностями купола. Вся идея собора как центрально-купольного принадлежала Браманте, но, как известно, он не успел его достроить, впоследствии руку приложили многие архитекторы, включая Рафаэля, но заслуга довести дело до конца с куполом на совести Микеланджело. 

Мы не долго задержались в соборе (устали, толпа, помпезность, и вообще – что мы, в московском метро, что ли, не ездили?). Вышли на воздух. Тоже толпа, но –небо, верхушки пиний  на холме, нависающем над площадью  – хорошо.
И очень  понравилась колоннада. Похоже на лес. А оборачиваюсь на собор – напыщенный, помпезный, подавляющий. Человечки рядом с ним – как муравьишки.Что ж такое подавление? Где они, гуманистические порывы Ренессанса?

Собор остается позади, за нашими спинами, оборачиваюсь, бросаю последний взгляд. Издали он представляется гигантской хищной птицей. Фонарь купола, как клюв, а расходящиеся от него улицы – крылья.

Уже тянул нас "магнит попритягательней" – мы стремились к Тибру, к замку и мосту Святого Ангела. На меня реки вообще хорошо действуют, а уж реки в городе и подавно. «Хорошо, когда в городе река!»- вот так я возопила, увидев Тибр. Володя сказал, что это похоже на строчку из песни, и – понеслось…Каждый чего-нибудь добавлял (типа: «И плывут над нею облака»…) Может, Вольдемар помнит, что дальше было. Приглашаю продолжить…
О Тибре. Вольдемарус, приехавший в Рим за два дня до нас, застал наводнение на Тибре. В пятницу же двадцать первого мая оголились глинистые берега, и вода тоже была коричнево-глинистая. Но - текучесть, и мосты, и скульптуры на мосту, и небо – картина в целом была прекрасна.

Мне было страшно любопытно взглянуть на замок святого Ангела. Как я уж упоминала, до отъезда я порыскала по домашним книжным полкам, и в числе прочих припомнила об «Асканио» Александра Дюма-папы. Очень меня забавляла и восхищала история бегства Бенвенуто Челлини из замка Святого Ангела. Книжка воспоминаний самого Челлини тоже нашлась, но её я прочитала уже по возвращении.

И вот, усевшись на своем стульчике, перед замком я заявила бедным (потому что уже голодным) моим мушкетерам, что буду излагать героический поступок Бенвенуто, благо, реальная декорация находилась пред нашими светлыми очами. Не стану пересказывать здесь Дюма, просто потому, что у меня получится хуже. Эти страницы в романе «Асканио» - самые лучшие, очень смешные из-за присутствия …(забыла слово, вот напасть! Начинаю перебирать фонологически близкие слова: Каплан, каблан (на иврите – прораб), канделябр, кордебалет…стоп, уже не то...вот что-то мелькнуло...ага! кастеллан! ) Кто не помнит, вкратце расскажу… Бенвенуто заявляет кастеллану, что ничто не помешает ему бежать из тюрьмы, коей являлся замок, и что он собирается построить крылья и улететь. Несчастный параноик-кастеллан в процессе выяснения у специалистов о возможности такого полета сам загорается идеей построить себе крылья нетопыря. Такое вот торжество сильного интеллекта над слабым. Напоминает анекдот про милиционера, который стоит уткнувшись в стекло аквариума, открывая и закрывая рот.
У Дюма побег описан в точности, как его описывает сам Бенвенуто. Внимание! Сейчас смотрим на картинку. Бенвенуто связал из простыней веревку и спустился по ней вот с этой круглой стены. Но – увы и ах! Пока он сидел в тюрьме, была выстроена внешняя стена. Как перебраться через неё? Бенвенуто дергает за веревку, она обрывается, у него в руках остается только кусок. Тогда он видит брошенное во дворе бревно, приставляет его к стене и по нему взбирается на стену. Потом привязывает огрызок оставшейся веревки, спускается по ней, но веревка совсем короткая! Бенвенуто прыгает со стены на землю…Он свободен, но без сознания и со сломанной ногой. История, леденящая душу.

Цитирую.. .Но кого выбрать – Дюма или самого Бенвенуто? Если Дюма, будет короче, лёгкий удобоглотаемый язык, и наш герой, признаемся, явится нам носителем более приемлемых нам норм поведения. Ладно, выбираю Бенвенуто: образный язык, головокружительное мельканье имен и фактов, ну, и, возможно, так оно и было на самом деле.

Мастер вспоминает: «Затем, когда собралось светать, эта лёгкая свежесть, которая наступает за час до солнца, она-то меня и привела в себя; но я всё-таки был ещё без памяти, потому что мне казалось, будто у меня отрублена голова, и мне казалось, будто я в чистилище…Было больше пятисот ходовых шагов от того места, где я упал, до ворот, куда я пролез. Когда я вошел вовнутрь Рима, некои меделянские псы набросились не меня и люто меня искусали; каковых, так как они несколько раз принимались меня терзать, я бил моим кинжалом и ткнул одного из них так здорово, что он громко визжал, так что остальные псы, как это у них в природе, побежали к этой собаке; а я поскорее стал уходить в сторону Треспонтинской церкви (виа дела Траспонтина, 21\ Борго Св .Ангела, 15) , всё так же на четвереньках. Когда я достиг начала улицы, которая поворачивает к Святому Ангелу, оттуда я направил путь, чтобы выйти к Святому Петру, и так как вокруг меня начинало светать, то я считал, что мне грозит опасность; и, повстречав водоноса…попросил его, чтобы он меня… отнёс на площадку лестницы Святого Петра, говоря ему: «Я несчастный молодой человек, который по любовному случаю хотел спуститься из окна; и вот я упал и сломал себе ногу…» и там велел меня оставить…Я тот час двинулся в путь, всё так же на четвереньках, и пошёл к дому герцогини…Оттавио».  ;
.
По Дюма, Бенвенуто «на четвереньках дополз до дома сеньора Монлюка, французского посла» и все его бедствия на этом и закончились. Таким образом, в сознании читателя  его побег застревает, как нечто блестяще-дерзкое, романтическое  и мужественное. УВЫ! В реальности всё было трагичнее. Жизнь Бенвенуто стала разменной картой в папско-кардинальских интригах. Попросту, настроенный против него папа получил его, пообещав епископскую должность некоему аристократу. Все хитросплетения вокруг этого побега подробно и столь  ярко описаны в собственном жизнеописании Бенвенуто, что трагизм ситуации, бессилие Мастера вызывают сильнейшие чувства у читателя: бесят, заставляют биться сердце и напряженно ждать счастливой развязки. Живущим через пол-тыщи лет повезло читать эту книгу с конца, мы же знаем, что будет ещё Персей…

Не забыли, что наша четвёрка уже прямо-таки погибает от голода? Увы, не могу представить вашему вниманию пасторальный рассказ о традиционной итальянской трапезе. Наше первое посещение итальянского ресторана было весьма и весьма неудачным. Нагло-пренебрежительный официант, салат с почерневшим авокадо. Не буду приводить название ресторана, вдруг ошибусь и сделаю антирекламу приличному заведению…

Наш план на оставшийся вечер состоял в том, чтоб дойти до пьяцца  Навона, взглянуть на Пантеон и вернуться к нам – на Испанскую лестницу.

Название площади легко запоминается иврито- говорящему. «Навона» в переводе с иврита – умная, благоразумная. Я люблю именно это слово, а не слово «хахам» с тем же значением, потому что во-первых, в слове «хахам» я могу при написании сделать целых  две ошибки, а во-вторых отзвук русского «хама» не столь приятен. Но на самом деле, «навона» - это с годами (столетиями, тысячелетиями) изменённое «агон», состязание, поскольку в незапамятные времена был здесь стадион, что и подтверждается в названии находящейся на плошади церкви Святой Агнессы ин-Агоне. Нам же слово «агон» хорошо знакомо, естественно, по телепередаче «Умники и умницы», которую мы по-прежнему продолжаем любить и смотреть, несмотря на то, что в последнее время глубокоуважаемого нами господина  Вяземского неприятно заносит в «православие, самодержавие, народность». Упссс… В Италии я просила своих мальчиков: «Хватит все про Россию, да про Израиль, давайте про Италию поговорим!»
Так, про Италию. Собственно, про пьяцца Навона, и, собственно, про Агнессу. История жуткая, даже и вспоминать сейчас не буду,  скажу одно: на этом месте девочку убили, и её голова – вот в этой церкви(Сант-Аньезе ин Агоне. Построил Борромини в 1657году.)
 НУ НЕ ЖУТЬ?
 
Много чудес на этой площади, но народ, в основном, стекается к Фонтану четырех рек.

  Тем не менее, нам удалось усесться на скамеечку прямо напротив фонтана, и рассмотреть его в подробностях. Подошёл к нам приличного вида пожилой господин, и не с плохой целью, а желая объяснить, какие именно реки символизируемы умным фонтаном на умной площади. Если б мы до этого не почитали путеводитель, то мы вряд ли, конечно, поняли суть передаваемой нам по-итальянски информации. Милый, всё-таки, народ – итальянцы. Волонтерствуют, несут свет в дремучие туристические массы.
Четыре реки, это Нил, Ла-Плата, Ганг и Дунай.
    Собственно, скульпторов попросили  придумать, как и чем окружить египетский обелиск, а Бернини намешал тут столько всего: богов, экзотических животных, скалы, словом,  целый спектакль.   
В римских фонтанах очень красивая вода. Потрясающего голубого цвета. Тем удивительнее, что вода проделывает долгий путь по акведуку. Вроде, могла набраться чего-нибудь плохого по дороге, или заржаветь, а она – чистейшая и вкуснейшая.
  Жене понравился пьющий лев, и он пошёл искать его хвост. И нашёл.
   А мы пошли по направлению к Пантеону, закрывая глаза на остальные чудеса.