Рим-Rома. День первый. Окончание. Вечер

И то, что ты мне писал, и то, что я слышал
Внушает мне на твой счет немалую надежду.
Ты не странствуешь, не тревожишь себя переменою мест.
Ведь такие метания - признак больной души.
Я думаю, первое доказательство спокойствия духа -
Способность жить оседло и оставаться самим собой.
      Сенека. «Нравственные письма к Луцилию». Письмо 2.

Рим-Rома.  День первый. Окончание. Вечер.

Нет, нет и ещё раз нет. Не согласна я с Сенекой. Поставил всё с ног на голову. Поменял  причину со следствием. Наше кредо гласит: путешествие лечит душу и вселяет спокойствие духа. Мы за спокойствием и ехали…За спокойствием духа, потому что телу нашему пришлось ох, как беспокойно.
  Находясь в районе Рима, называемом в путеводителях «вокруг пьяцца Навона», мы раздумывали, не двинуть ли и в Кампо де’Фьори, и не потому, что там с древних времен шумит рынок, и не потому, что на рыночной площади сожгли Джордано Бруно, а потому,  что там в свой первый приезд Женя останавливался у приютившей его Джованны.    Историю эту он рассказывал такое количество раз, что, думаю, сумею изложить ее близко к авторскому тексту. Произошло это в далёком уже тысяча девятьсот девяносто пятом году. В апреле Женя приехал в Израиль по приглашению Марка Колтуна, в начале мая туда же заявились мы с Володей, а в конце мая Марк утонул в Средиземном море. Неожиданно, катастрофично, странно, глупо. В сентябре Женя должен был поехать с Марком на конференцию в Италию, а потом вместе попутешествовать. Когда Марка уже не было, его итальянская подруга Катя Корсини предложила Жене во время поездки остановиться у нее во Флоренции, а в Риме и Венеции - у её родственниц. Рассказ Жени, прослушанный мною многократно, звучит так. «Еду я по Риму в автобусе, внимательно смотрю в окно, сверяюсь с картой, с адресом в блокнотике, вдруг какая-то женщина спрашивает, не может ли она мне помочь, и я показываю ей записанный в моём блокноте Катиной рукой адрес и спрашиваю, на какой остановке мне выходить. «Позвольте,- восклицает итальянская дама,- Вы едете к Джованне? А откуда Вы её знаете?» Отвечаю, что я знаком с её кузиной Катей Корсини. «Так я тоже кузина Кати!» Вот так встреча. Дальше Женя рассказывает, как «на русского»  были приглашены Джованной гости. В том числе ещё один кузен - Павел Алсуфьев. И что окна той спальни, где положили Женю выходили на уличное кафе, и всю ночь стоял там невероятный (для Сде-Бокера и для Москвы тех времен) шум. И что Женя получил ключ от квартиры, и велено ему было запереть дверь и положить ключ под коврик, что было Жене тревожно, ведь квартира показалась битком набита всяким антиквариатом. Просто Джованна была человек лёгкий, весёлый. В этот приезд мы узнали, что недавно она умерла, не пожелав связываться с врачами и больницами, когда у нее обнаружили рак. Светлая память. Осталась о ней фраза-предупреждение Кати: «Римские ложатся поздно».
А как же им, римским, ложится рано, когда столько интересного вокруг?
И понесли  мы «остатки плоти» нашей к Пантеону. Снаружи он не очень впечатляет. Классический портик, которым, вроде, в Риме не удивишь, тёмно-серого, базальтового цвета. А вот внутри начинаешь ощущать вечность. Можно не заглядывая в путеводители почувствовать древность, гармонию, угрозу, нечто природно-самостоятельное, как будто это жерло вулкана, или, может, пещера древнего человека. Понимаешь, что построено давно, но непонятно - как?  Одна из разгадок – кессонный потолок, так по-научному называются вот эти дырки в бетоне, ячейки, которые, кстати очень напоминают колумбарий в пещерах  Бейт-Гуврина. В центре потолка круглое отверстие, смотришь на него, создается картина, что находишься рядом с солнцем.
За счёт выемок потолок более лёгкий. Другая забавная вещь (чего только уже не знали архитекторы две тыщи лет назад!) – то, что крутость внешнего и внутреннего купола – разная! Остроумно, не так ли? «Дурят нашего брата почём зря!». Не буду травить все байки про Пантеон из путеводителей. Добавлю только про могилу Рафаэля. Удивительно, что она здесь. Рафаэль не совсем сочетается  с Пантеоном. Ещё Микеланджело или Леонардо можно было бы представить. Согласны? В уже  цитированной мной книжке англиканского священника Дж. Бордмена « Рим» есть такая идея (излагаю по памяти, надеюсь, что правильно уяснила суть), дескать, Рафаэль выбрал Пантеон с законченным куполом в пику собору Святого Петра с незаконченным куполом, потому что он и не хотел, чтоб старого Святого Петра перестраивали.

 Эпитафия на могиле Рафаэля принадлежит кардиналу Пьетро Бембо: «Здесь покоится тот самый Рафаэль, которому природа завидовала, когда он жил. Теперь же, когда он умер, она его оплакивает»
тимм

Напишу несколько слов про похороненных в Пантеоне итальянских королей, про которых мы никогда слыхом не слыхивали, и, вроде бы, что нам эти Гекубы? Однако, именно потому, что может кто-то, как я, не совсем в курсе – что это за короли, и откуда они взялись. Собственно, я поинтересовалась, кто такой Кавур, именем которого названы все главные улицы во всех городах Италии? Ну, кроме того, что фамилия похожа на «кавиар», который все любят. Оказался большой деятель Рисорджименто (освобождение и объединение Италии, т.к. разные области Италии были к началу девятнадцатого века под  властью разных государств), выходец из Савойского королевского дома. Будучи умным и хитрым премьер-министром, смог провозгласить независимое Итальянское королевство. Но! Рим не входил в это королевство ещё целых 10 лет, оставаясь под властью французов, которые держали его не для себя, а исключительно для папы Пия девятого. И когда Итальянская армия вошла, наконец, в Рим, папа заперся в Ватикане, а в Риме уже стал править король (из Савойского семейства) по имени Виктор Эммануил. Успели поправить и вовремя умереть, так, чтоб быть похороненными в Пантеоне, только два короля и одна королева.
 Думаю, моё мнение мало интересует итальянцев, но скажу: правильно они сделали, что провозгласили республику. Ну, посудите сами – где Рим и где Савойя? Вообще, кто знает, где она, эта Савойя (до прочтения в Википедии), и причём королевство? Рим – это республика, Империя, итальянские города – коммуны. Хотя меня и не спросили…
Шум воды и праздничный гул толпы привёл нас к следующему римскому представлению по имени фонтан Треви.

Путеводители  иронизируют по поводу любви туристов к фонтану Треви. Дескать, масло масляное, китч, ну, и все такое. Избалованный народ, эти римляне, вот что я вам скажу. Не может столько народу ошибаться. Потом, есть где посидеть (хотя уже и негде). Но мы, конечно, присели. Хотя и не все в одном ряду. Как говорил Леонид Филатов, «такое скопление людей я видел только трижды в жизни: во время  студенческих волнений в Гринвич-Виллидж, на фресках Сикейроса и в фильмах Бондарчука».

Скажу опять про воду. Оторваться не возможно. При свете фонарей тоже. Хотя это уже тавтология, поскольку вода и в этом фонтане, так же как и в фонтане Четырех рек, из одного и того же акведука под названием Аква Вирго, построенном в 33 году до нашей эры.


Длинный день в Риме подходил к концу. Для нас, валящихся с ног. Некоторые только-только начинали свою римскую прогулку. У Муратова написано, что Испанская лестница всегда полна туристов, и что там толпа не раздражает. Я проверила по себе. Действительно, почему в соборе Святого Петра я прямо-таки свирепствовала, а возле «Лодочки» чувствовала единение со счастливой, говорливой, многоязычной толпищей. Наверное, все дело в умильности этого образа Лодочки, собравшей эту кучу людей со всего света.

Собственно, как «Лодочка» имя  фонтана закрепилось в общественном сознании нашего семейства, поскольку так Женя, познакомившейся с Лодочкой в свой первый приезд в Рим, нам её и представил. Сие творение фантазии Пьетро Бернини, папы великого Джованни Лоренцо Бернини, по-итальянски называется Баркачча, то есть баркас. Не могу сейчас восстановить литературный источник, но помню, что было в какой-то книжке переведено имя и как «Затонувшая лодка». Англичане называют фонтан «old boаt». Как бы то ни было, известно, что образ пришёл из жизни.

Давным-давно, когда городские власти были не в состоянии совладать с разливающимся Тибром, во время наводнения лодки с реки попали аж на Испанскую площадь. Воды потом схлынули, ну, может, и не схлынули, а тихонечко собрали свои монатки и вернулись домой в Тибр, а одна старая  дырявая лодка осталась лежать посреди площади на радость местным ребятишкам. Почему папа-Бернини решил отразить это событие, остается загадкой. Может, намекал, по просьбе городских властей, на их расторопность, когда они построили на Тибре заградительные сооружения, а  может, был первым, кто догадался строить детские площадки в городах. Не имеет значения, потому что лодочка вышла на славу.  И вот уже четыреста лет несказанно радует не только туристов. Потому что, если я правильно понимаю, в первую очередь это был источник воды для жителей. Так же, как и фонтан Треви, и фонтан Четырёх рек, лодочка питается водой из акведука Аква Вирго. Красивая, и чистая, и вкусная вода.

. Справа от фонтана – обелиск, от него отходят две улицы, наша – более левая. Пара сотен метров – и долгожданные три кровати ждут нас. Не знаю, что есть под надписью «Байрон», но Байрон жил на Испанской площади, 66 – на противоположной стороне. А в доме левее того, на котором написано «Байрон», жил Китс (и умер, перед смертью сказав, что журчанье Лодочки утешает его в предсмертных муках). И наконец, вот она, царица бала - Испанская лестница. Сами ступени, перила балюстрады, египетский обелиск и собор Троицы на холме (мой свободный перевод) составляют один гештальт и выглядят единым архитектурным ансамблем.

С сожалением мы покидаем этот праздник жизни и отправляемся спать в свой «Браманте». Завтра утром снова встретимся на Испанской лестнице.