Взята ли цитадель? О фильме Н. С. Михалкова

Садясь смотреть «Цитадель», я ожидал продолжения «Предстояния» не только по сюжету, но и по жанру.  Однако, оказалось, что второй фильм во многих отношениях отличается от первого,  и в целом он показался мне менее интересным. Это видно и по количеству критики  – её намного меньше, чем в первый раз, и её общий тон более равнодушный. Того массового оплёвывания, которое вдохновило меня на первую рецензию, больше не наблюдается. Такое впечатление, что многие критики первого фильма признали за «великим фильмом о великой  войне» определенную выразительную силу и право на свое место в искусстве, и второй фильм уже не вызвал особых эмоций.

Итак, «Цитадель» -  это не продолжение «Предстояния», а отдельный фильм со своей структурой и образным языком. Если первый фильм строился вокруг слабо склеенных и разнородных по содержанию, но по отдельности впечатляющих эпизодов, то второй претендует на связное повествование, что сразу выставляет на первый план искусственность сюжетной линии. То, что было недосказано в первом фильме, здесь договаривается до конца, от чего второй фильм сильно проигрывает. Неестественный НКВД-шник Митя, не столь мешавший в первом фильме, здесь выходит на авансцену, и неубедительность его меланхолической полу-любовной полу-суицидной линии изрядно вредит общему впечатлению.

Если основная тема «Предстояния»  –  трагедия войны как смертоносного хаоса, то «Цитадель» – это скорее фильм-сказка.  Абсурдность штурма цитадели с черенками лопат явно указывает на то, что автор хочет, чтобы мы рассматривали фильм как сказку, а не как реалистическое повествование. Жанр сказки однако противоречит будничному реализму длинного эпизода с возвращением Котова на дачу, и поэтому от фильма в целом остается впечатление смешения жанров, в котором не чувствуется цельности и внутренней логики.

Интересно поразмыслить над тем, почему вообще Михалкову понадобилось изменение жанра. Ответ довольно очевиден.  Если первый фильм – о поражении, то второй – о победе. Победа – событие радостное, о ней и рассказывать надо по-другому.  Однако с поражениями наше искусство всегда справлялось лучше, чем с победами. Все наиболее сильные российские книги о войне – именно о поражениях. Российские произведения о войне рисуют поражения с каким особым почти мазохистским сладострастием. Взять хотя бы пожар Москвы, которому уделено столько места в «Войне и мире», тогда как победа над Наполеоном так и осталась за рамками  романа. У К. Симонова самый сильный роман именно о 41-ом годе. В любимой нами литературе о гражданской  войне доминирует не столько тема победы красных, сколько тема поражения белых – видимо отчасти поэтому произведения написанные с белой точки зрения были так популярны даже в советское время. Не стоит перечислять многочисленные «Цусимы» и «Порт-Артуры», занимающие почетное место в наших книжных шкафах. В категорию шедевров о победах можно занести лишь пушкинскую «Полтаву».

Такое впечатление, что именно поражения вдохновляют наших лучших писателей, тогда как с темой победы они просто не знают что делать. И это при том, что официальный заказ во все эпохи очевидно был больше ориентирован на описания побед.  Возможно, причины этого феномена следует искать в глубоких и не обязательно осознаваемых христианских корнях нашего сознания. Ведь это именно в Евангелии земная победа не имеет цены, а земное поражение оборачивается истинной победой. В поражении обнаруживается победа духа, и именно она представляется нам предметом, достойным описания. Земная победа, сама по себе необходимая для выживания, не воздымает победившего на духовную высоту. Победитель «уже получает награду свою» и дальнейшего воспевания не заслуживает.

Если критики первого фильма единодушно и, как правило, с издевкой указывали на религиозные мотивы в «Предстоянии», то применительно ко второму фильму об этом не пишут. Однако именно мотив Божьего Промысла явно присутствует в главном эпизоде фильма – взятии цитадели.  В течение всего фильма Красная Армия демонстрирует перед цитаделью впечатляющую беспомощность, пока в конце концов дело не решается промыслительной случайностью. Чудесное разрушение цитадели фактически продолжает линию эпизодов со случайно-промыслительным спасением из «Предстояния», только здесь речь идет о спасении всего народа. Именно всего народа, так как сама цитадель, неизвестно откуда взявшаяся посреди степи, настолько нереальна, что её можно рассматривать только как аллегорию войны в целом, а ведомую Котовым "черную пехоту" - как образ всего народа, которому Бог даровал Победу.

Однако мотив Божественного Промысла, единственно способный придать осмысленность данному эпизоду (а значит и всему фильму) выглядит неубедительно. В Библии победа в войне дается верующему народу по молитвам, а здесь даже намека нет на какую-то веру или обращение к Богу.  Зачем Бог стал бы помогать отвергнувшим его советскому народу и Сталину, тем более такому народу и такому Сталину, какими они показаны в этом фильме?  Если чудесное личное спасение героев «Предстояния» оправдано хотя бы тем, что они вызывают зрительские симпатии, то спасение народа в целом также должно было бы сочетаться с таким образом народа, который вызывал бы сочувствие.  Но именно этого в фильме нет. Народ представлен скотоподобной массой, которую загоняют на убой конные НКВД-шники.  Почему этому народу и его кровососу-лидеру надо сочувствовать, непонятно. То есть нам все же понятно, так как мы, россияне, знаем, что это - «мы».  Однако «Цитадель» вряд ли будет оценена за границей, т.е. среди зрителей, не понимающих, что «нам» все равно надо сочувствовать, какие «мы» ни есть.  И в самом деле, поиск англо-язычной критики на Интернете дает немало отзывов о «Предстоянии», но почти ничего о «Цитадели».

Образ рождающегося комара, с которого начинаются все серии фильма, выражает тему возрождения и новой жизни, которая подхватывается в эпизодах с родами в машине, женитьбой инвалида, с младенцем, которого рожает бывшая жена Котова, а также в предпоследнем эпизоде со сказочно несмертоносным минным полем и спасением Нади, наступившей на мину. Этот лейтмотив абсолютно уместен и понятен умственно, однако выражен недостаточно убедительно и не вызывает прямого сопереживания.Он продиктован скорее логикой раскрытия темы, чем непосредственным чувством, которого было гораздо больше в первом фильме. Эпизод с женитьбой безногого инвалида однако очень сильный, и ему хочется отдать должное.  Если кто-то в этом фильме взял свою цитадель, то это он.