Падать не больно 2 часть

            ГАЛКА,ЛЕНКА И ДРУГИЕ

     Галка никогда красивой не была, ни ребенком, ни юной девушкой. Но вниманием мужским не обделялась. Даже наоборот. Еще в школе, в шестом классе у нее был парень на три года старше. С ним то она и познала все азы интима. В школе эта весть быстро облетела мужской пол. Галка считала себя уже взрослой и на откровенные разговоры с завучем шла охотно. Старшему педагогу она резонно объясняла, что это было ее личное решение, и что если ее парня будут привлекать за совращение, она подтверждать это не будет. Даже вызовы в школу матери повлиять на мнение девочки не могли. И тогда дирекция школы попросила родителей девочку перевести в другое учебное учреждение. Так Галка в 15 лет попала в училище на штукатура-маляра. Вот тут-то и пошла у нее взрослая полоса. Галка словно жила под лозунгом «Ни дня без веселья, ни дня без мужика!»
     Домой она трезвая почти не приходила. Вообще она была со странностями, ее мало интересовало мнение родителей, не обращала внимания на осуждение окружающих, у нее не было планов, и даже мечты. Она жила сегодняшним днем, проще сказать настоящей минутой. Она не понимала слова верности, а потому легко вставала между сыном и отцом, родными братьями и близкими друзьями. К ее шестнадцатилетию не было более менее сносного мужика в «Железке», которому она не подарила бы свою женскую любовь. А когда у Галки признали алкоголизм и выяснилась ее беременность на пятом месяце неизвестно от кого, ее отправили к родственникам в Россию, но к родам она, слегка трезвая, снова появилась дома.
      К этому времени весь новый дом гудел от семейства Синицыных.
      Жанка – средняя- самая симпатичная, охмурила всех кавказцев, оставив младшей Ленке все, что себе не захотела брать. И появление старшей сестры задору в этом доме прибавило. Беременность никак не отразилась на характере и привычках Галки. Родилась дочь, назвали Аленкой, потому что Галке нравился шоколад «Аленка».
     Первую неделю девочку таскали как куклу, а вскоре ее плач и пеленки всем надоели и Валентине, матери семейства, приходилось бить, если заставала дома старшую, читать мораль младшим и выполнять функции матери с внучкой. Отец семейства, Женька, все больше уходил в себя. Он понимал, что сделать ничего не может, и что его обещания перед мужиками на лавке возле дома – просто вибрация воздуха. Он перестал покрикивать на жену, что это ее воспитание, стал как можно позже приходить домой, и самоотстранился от этой семьи. Жена его, Валя, словно мужниного поведения и не замечала. Она погрязла в быту, в отношениях с дочерьми, с воспитанием внучки и снимала стресс ежевечерним принятием алкоголя. Иногда Валю одолевала тоска, она перестала чувствовать себя женщиной, ощущала подкрадывающуюся старость. Ей было одиноко, не с кем поделиться и разделить свою беду. В ней еще не потух огонь жизни, и нельзя было сказать, что она не видела , что происходит с дочерями, чувствовала и отчуждение мужа. Не видя выхода, она просто пила, пила после работы, потом перед работой, а потом и не заметила, что уволена по статье за пьянство на рабочем месте. Никто ее не останавливал, никто не взял за плечи и не встряхнул. Она падала, падала морально и физически, но в этой немаленькой семье до нее никому никакого дела не было. «Жень, может мне в больницу лечь?» - как-то жалобно спросила Валя мужа. Женьке стало ее жаль, ком подкатил к горлу. Он смотрел на опухшее лицо жены и пытался понять симпатичная она еще или уже нет. Не смог определиться, черты ее лица совсем расплылись. Валя сидела на стуле, оперевшись спиной в стену, плакала беззвучно. Где-то там, внутри, она четко осознавала свое будущее, точнее его отсутствие. Она хотела, искренне хотела изменить свою жизнь но не знала как и с чего начать. И сейчас она просила помощи, и Женька был ее последней соломинкой. Ему просто надо было ей помочь. А может не просто. Но Женьке не хотелось, а может тоже не знал с чего начать. Сейчас он, глядя на женщину, которую позвал по жизни с собой, жалел ее, жалел, но уже не любил, и не хотел привязываться к ней. «Ну, ты это, завязывай ныть.! Какая больница?
Что? Прям совсем алкоголик что ли? Сдерживай себя, не пей.» - читал нотации муж. Ему хотелось побыстрей уйти. Пьяная женщина всегда вызывала у него омерзение, а теперь это чувство смешалось еще и с жалостью.
     Валя все поняла. Полупьяная, еле сидящая на стуле, но она все поняла. И про отвращение к ней, и про то, что помогать он ей не будет. Вяло махнув рукой в сторону мужа, что очень его обрадовало и дало повод выйти из кухни, она потянулась к пустому стакану на столе. Тяжело вздохнув, и также тяжело поднявшись, открыла шкаф и налила себе водки. В этот день она не давала себе слова больше не пить и, скорее всего, именно этот день можно было ознаменовать днем ее окончательного падения.
      Женька, отец семейства , и когда-то муж, ушел из дому где-то через месяц. Просто взял чемодан, какие-то документы, личные вещи и ушел. Его уход был очередным поводом выпить. На кухне, за очередной бутылкой водки, распивающейся всем женским составом семьи не смотря на возрастные критерии, решались вопросы мести предателю и его пассии. Кто-то из дочерей порывался в эту же ночь пойти и разобраться с обидчиками. Но силы покидали еще в коридоре, их хватало только на то, чтобы прикрикнуть матом на орущую маленькую дочь Галки и поднятие очередного стакана с выпивкой. Только Жанка как-то тихо вышла на галерку, послышался звон битого стекла, и когда у остальных трех женщин хватило ума сообразить, что ее слишком долго нет, Жанку нашли там же. Она сидела на корточках, как-то поджав животом руку и тихо плакала..Плакала тихо и как-то по-щенячьи. Ей очень жаль было отца. Вместе с алкоголем ее догнала и мысль, что отца у нее больше не будет.
     Пока скорая увозила Жанку в больницу, остальные сообразили наутро опохмел. Проводы отца продолжались еще пару дней. И когда пришли в себя, то не могли вспомнить – возвращалась ли Жанка и кормили ли они Аленку. Девочка тихо спала, ее личико было уставшим, ребенок просто выбился из сил, зазывая к себе кого-нибудь из людей. Мокрые пеленки превратили ее тельце в большую болячку. Первой пришла в себя мать, Валентина, сказался иммунитет к спиртному. У нее сильно болела голова, и перевязав голову какой-то тряпкой, она наклонилась над ребенком. Девочка, почувствовав родной уже запах перегара, попыталась открыть глазки, но силы ее вновь покинули. Вале стало как-то неожиданно не по себе, словно резко проснувшись у нее закружилась голова и стало тошнить прямо в детскую постель. Ее тошнило от спиртного, от голого загаженного ребенка, от себя. Дойдя до ванной засунула голову под холодную воду, умылась, пошла искать чистые вещи. Перевернув ворох грязного и не очень грязного белья в шифоньере, выбрала что-то сносное. Попыталась расчесать почти лысой расческой свои когда-то роскошные кудри. Получилось плохо. Она смотрела в тусклой ванной на свое такое же тусклое лицо. Попробовала разгладить его руками. Не нашла никакого крема. Сухая кожа лица обрадовалась и подсолнечному маслу.
     Вот такая, почти чистая и ухоженная, стояла Валентина посреди коридора и смотрела на пьяных дочерей, лежащую в дерьме внучку, заметила что куда-то делась люстра из зала, и нет стекла в спальном окне. Валя решительно взяла ведро и тряпку и двинулась в сторону спальни, но так же решительно остановилась в проеме кухни, пересмотрела все бутылки, аккуратно сложила их в сетку, остатки спиртного слила в стакан. Вышло немного. Выпила, стало веселее.
     Все утро Валентина, когда-то очень чистоплотная женщина, мыла, вымывала, купала внучку. Разбудив Ленку, Галку было бесполезно даже пинать, отправил ее сдавать бутылки, поручив на обратном пути купить хлеба, крупы, молока, стирального порошка. Ленка от перечисленного списка отошла от похмелья: - «А на похмел?» - удивленно спросила она. «Что останется, на то и купи» - ответила мать.
     Ленка и умываться не стала, двумя руками расчесала волосы, захватив их резинкой,
Двинулась в сторону «Армана» - этот торговый центр оккупировали кавказцы. Здесь можно было выпить и покурить за счет великодушных мужчин, здесь же между складами можно было и расплатиться за их великодушие.
     После обеда на большей площади квартиры было чисто. На кухне вкусно пахло. Валя, поставив на стол принесенную Ленкой бутылку, разложила всем по тарелкам обед из топора. Честно сказать еда в этом доме никого не интересовала как еда, а в качестве закуски все подходило. Только голодная Аленка жадно открывая ротик глотала овсяную кашу. Парадокс, если бы в нормальной семье ребенка так накормили, он точно умер бы от заворота кишок, а здесь, это дитя ело все и ее организм словно понимал – не до выпендривания, ешь, что дают.
     «Вот мы вчера нажрались , да?» - весело спросила Галка. Никто не ответил. Ленка просто не помнила, когда она напилась вчера или позавчера, или неделю назад. «Я вот что думаю, дочери мои,» - начала Валя – «Пропадаем мы, уже не работаем, вещи почти все продали, себя не помним. Я вот сегодня Аленку облевала, она даже не проснулась». «Что? Ну ты, мать, даешь!» - Галка смеялась, смеялась задорно, громко, до слез. Глядя на сестру заржала и Ленка. Смех передался и Вале. И даже маленькая девочка поддалась всеобщему веселью. И Вальке не казалась теперь ужасной эта утренняя история, действительно, если посмотреть со стороны – смешно. Долго еще эта ситуация рассказывалась всем во время застолий, а потом вообще стала как анекдот.
     Но все-таки в этот день было принято решение об изменении своей жизни. У Галки особо выбора не было. Участковый дал ей последнее кошачье предупреждение за пьянство и тунеядство. Ленке надо было хотя бы паспорт получить.
     Наутро Валя двинулась в ЖЭК, устраиваться уборщицей. Взяли. Оформили в тот же день. Следующий день был уже рабочим. Валя собой гордилась, она снова что-то начала менять в своей жизни. Появились какие-то планы. Захотелось купить что-то новое в дом, хоть полотенце, устроить Аленку в ясли. И всякие всякие приятные мысли. Она шла и улыбалась, и даже незаметно для себя пела. «Эй, красавица!» - чей-то голос пронесся мимо уха. «Ты это откуда такая симпатичная?» - Валя сбавила скорость, переключив ее на покачивание бедрами. Оглянулась. Мужичок-сноготок в рабочей робе сидел на краю открытого канализационного люка и, зажмурив один глаз, дымил «беломорканалом». Теперь было точно ясно – это он к ней обращается. От навалившегося счастья: новой жизни, мечты, комплимента Валька захмелела. Она и забыла, как это – мужское внимание. «Это Вы мне?» - кокетливо спросила женщина. «А что, кто-то есть красивее тебя в радиусе пяти метров?» - заметил сноготок. Валя оглянулась по сторонам. Да, кроме нее и канализационного скалолаза никого не было. Выбор был скажем небольшой. Валя остановилась и прямо посмотрела ему в лицо. «А что Вы хотели?» «Тебя хотел» - нагло ответил мужичонка. Валька от такого хамства не растерялась, чай не девочка, весело засмеялась. И, ответив что-то в духе «жирно не будет?», двинулась еще сильнее увеличив амплитуду движения бедрами.
               
             СНОГОТОК

      Мужичок-сноготок смотрел вслед удаляющейся женщине и думал, что давно уже не говорил женщинам колкости, Что это с ним сегодня? Вроде не весна, Докурил папиросу, затушил. Надо снова спускаться в люк. Да, нелегка и неказиста жизнь сантехника-альпиниста. Спускаясь, чертыхнулся: «Жизнь – дерьмо и сам в дерьме.» Подитожил свои мысли сантехник.
      Сноготка звали Толиком. Если он переодевался, то не казался таким неказистым. Многие тетки считали его даже очень очень симпатичным. Периодически у него случались романы, но недолгие. У Толика ничего долгого не было, кроме срока. На Мангышлаке он отсидел свои двенадцать лет, а выйдя, понял, что лучше бы сидел дальше. Возвращаться уже было некуда. Сейчас он жил в общежитии, деля комнату еще с двумя балагурами-хохлами, которые, если сказать по чести его боялись. Когда Толян скидывал перед сном свою рубашку, его жилистая спина и грудь, а еще руки и ноги, рассказывали о не очень хорошей жизни. По понятиям Толик никого не грузил, но убираться в комнате добровольно согласились соседи. Толик не наглел и грел парней табаком, спиртным. Вот так, можно сказать в любви и согласии, соседи сосуществовали. Сноготок ни с кем дружбы не водил, но и общения не чурался. Особо любил поговорить с участковым, которого к концу разговора обязательно задавливал своим интеллектом. У Толика было время выучить уголовный кодекс и умные слова. Так Толик и жил последние два года после отсидки. Особо ни о чем не мечтал, планов не строил, он даже не думал. Все свои думки он отдумал на нарах лагеря. А сейчас он не вспоминал ни жизнь до лагеря, ни срок тяжелый.
      И только эта женщина, помятая жизнью и зазывающая бедрами, всколыхнула что-то внутри, и мысли, словно выдернули пробку из бутылки, полезли в седую, но еще молодую голову Толика.
      А ведь какие слова девкам говорил, наглые и красивые, те краснели и слушали. Свою некрасоту он компенсировал живостью ума и буйной фантазией. Такие чудеса вытворял, когда ухаживал за девчонками, что у тех и выбора не было. Вот так почти до тридцати лет Толик и заводил и разводил девчонок. А потом вдруг – любовь. Здесь, на Мангышлаке, он работал прорабом. Хорошо получал, потому что хорошо работал, и также хорошо и весело тратил заработанное. Привыкший к снисходительному отношению с женщинами, Толик по привычке нагло пошутил с бухгалтером треста Людмилой. Девушка неожиданно вспыхнула и ударила Толика по щеке. Толик такого оборота не ожидал. Людмила, поправив пальчиком на носу оправу очков, заявила, что не позволит ему такое хамское отношение. «А ты пожалуйся, истеричка!» - озлобленно сказал Толик. «Я и сама с Вами справлюсь!» - пообещала удаляющаяся из кабинета девушка. После ее ухода женщины в кабинете зашушукались и поведали Толику про высокомерную недотрогу бухгалтершу. С этого момента мысли у Толика закрутились как чертово колесо. «Ну я тебе устрою!» - пообещал мысленно обиженный парень. Он собрал о ней всю имеющуюся информацию. Выяснил, что ей двадцать лет, что она с Украины и приехала сюда следом за своим парнем дагестанцем, которого недавно забрали в армию. Что ждет его, а раз в неделю носит на почту толстый конверт. Живет в общежитии в комнате с однокурсницей Иркой. Ира, в отличии от Людмилы, была сговорчивой, вот все секреты лучшей подруги Толику и рассказывала. За это Толик водил ее в кино, в рестораны, и вряд ли девушка не догадывалась об интересе парня к Людмиле. Ведь историю с пощечиной она узнала от подруги сразу в этот же день, и кто ее главный герой – тоже знала. Трудно предположить чем тогда руководствовалась подруга, но ясно одно – не лучшими побуждениями.
     Так Толик завел себе шпиона в тылу врага. Когда Людмила шла по улице, Толик смотрел ей долго вслед и не мог понять что им движет: злость или она ему нравится. Или ему нравится, что он ей не нравится. Люда шла обычно медленно, плавно покачивая украинскими бедрами, И наверное это движение и всколыхнуло в памяти Толика нечто при виде Вали. Девушка была хорошо сложена и, конечно, об этом знала, а потому спокойно реагировала, когда ее рассматривали особи мужского пола. Но никакого панибратства по отношению к себе не допускала. Всем объявила, что она невеста Заура, а Заура знали многие. А потому особо к ней никто не клеился. Но у Толика началась паранойя. Он появлялся там, где ходит она. Водил ее подругу , Иру, везде с собою в лучшие места на Мангышлаке, догадываясь, что подруги заняты вечерами секретами. Что он хотел, и как он это сделает парень четко не представлял, но цель – наказать – была ясной, и нельзя было сказать, что этот парень не понимал подлости своего поступка.
     Через незначительное время он уже читал письма Людочки своему джигиту. Люда попросила свою соседку опускать письма в почтовый ящик, девушке он был совсем не по пути. Ира охотно согласилась носить любовные послания, и также охотно читала их вместе со своим любовником. Коварная подруга завидовала, завидовала как-то грязно и неоправданно, она не испытывала к Толику никаких чувств, просто нашла себе соратника по уничтожению чужого счастья. «Ну, что делать будешь с письмом?» - спросила рзвеселившаяся девица. «А ничего, снова упакую и отправлю.» «Да ну, а зачем тогда вскрывали конверт и читали эту дребедень?» - искренне удивилась она. «А что? У тебя есть план? Ну поделись.» - замотав вокруг Толикиной шеи платок, прошептала змея. Толик шутку подруги не оценил. Резко сорвал с себя удавку. «Ты не на того мерила шейный поводок. Поаккуратнее со мною.» - пригрозил, и тут же заметил: «А насчет плана, так это надо подождать.»
     Выпроводив подругу Толик откинулся на кровать. В голове крутились слова Людочки к жениху, такие нежные, откровенные, и какие-то совсем не пошлые. «Милый мой, мальчик дорогой, я так тоску по твоим губам. Просыпаюсь – думаю о тебе, засыпаю – снова думаю о тебе. Иногда меня охватывает такая тоска, страх, что ты меня разлюбишь. Ведь ты всегда найдешь лучше, чем я, но лучше тебя и даже хоть чуточку похожего на тебя – я не найду.» Толик подскочил. Где-то внутри что-то заныло. Он и сам не мог определить что это – зависть, любовь, ненависть. Ненависть – однозначно, он ненавидел этого коротконогого парня со взглядом филина. За что?. Этого он себе объяснить не смог,
Наверное за то, что его любит эта девушка, за то, что она даже не кокетничала, не говоря о глубоком флирте. И это ради этой волосатой обезьяны.
     Толик лихорадочно ходил по комнате. Его взбудораженный мозг рисовал планы один страшнее другого. Но хотел он одного – унизить Люду, заставить ее полюбить себя, страдать, а потом бросить. И бросить так, чтобы ей жить не хотелось.
     На следующий день по адресу службы Заура летело письмо. Письмо – убийца.
     «Здравствуй, братан Заур! Ты меня не знаешь, но я знаю тебя. Мне очень не хотелось быть плохим вестником, но я как мужчина, считаю своим долгом не позволять опускать наше мужское достоинство. Это я про твою подружку Люду. Влюбилась она в местного парня, не дает ему прохода. Он парень умный, трезвый, сразу ее осадил, напомнил про тебя, про верность. А она ни в какую. Я эту историю не с чужих слов знаю, а со слов этого парня. Зовут его Толик. Можешь поговорить при встрече с ним. А также эту тему может подтвердить ее подруга Ира.»
     Никто не знал, что сделал Заур, чтобы добраться до Мангышлака. Только клятвы девушки, ее мольбы знали все. Велико было горе, еще больше обида. Люда сломалась в одночасье. Она не выходила из комнаты, не ходила на работу. Молча сидела покачиваясь на стуле, кровати полу. Так, покачивающуюся ее и нашли в петле. И снова та же любовь в предсмертной записке: « Милый мой, любимый Заурчик. Все так глупо и несправедливо. Я ведь только тебя любила. А эта любовь меня и убила.»
     Когда хоронили Люду, Заура уже не было. Эту записку он прочитал, когда прошел суд за дезертирство. Горячая кровь парня не позволила ему дождаться разрешения на отпуск, вот и пошел сам искать правды.
     Ирочка, лучшая подруга и еще лучший враг, где-то исчезла. А Толик, Толик по сути
своего добился. Он сам не ожидал такого поворота, и постарался как можно быстрее ее забыть. И его совести это удалось.
     Прошло совсем немного времени и жизнь Толика снова стала налаживаться. А через год историю с Людой он и забыл. Весною, в праздничные дни разгула, Толик в пьяном угаре ударил парня, делившего с ним трапезу. Удар был несильный, но уж очень точный.
 Парень умер на месте. Толик резко протрезвел и попытался избавиться от тела. Какое-то время ему удавалось уйти от следствия, но наказание настигло его в сроке двенадцати лет.
     Вот это время Толик и посвятил обдумыванию своей жизни. И к концу срока Толик стал уже забывать не только лица, но и имена людей, которые были причастны к его жизни.
.Начало новой жизни у Валентины получалось не очень. Первые дни никак не могла прийти вовремя на работу, то голова болела после вечернего принятия водочки, то Аленку с утра некуда было приткнуть. Только после освобождения заштопанной Жанки из психушки девочку можно было оставить дома. Не то чтобы Валя особо беспокоилась за младенца, можно было оставить и орущее дитя, но уже часто захаживал участковый и грозился всех сдать в лечебницу, а девочку в приют. Поэтому с появлением в квартире Жанки жизнь налаживалась. Мать пошла мести дворы, Галка на шабаш, Ленка вроде как в школу. К слову сказать, Жанка была хозяйственной и доброй, и в минуты трезвости, только не больной, дома вела хозяйство, смотрела за девочкой. А когда Аленка смогла произносить буквы и слоги, то матерью обозвала Жанку. Так по жизни эта девочка мамой тетю и считала.
     Валя охотно мела улицы микрорайона. Никто не лез в душу, было время подумать, можно было и подзаработать на пустых бутылках. Ей нравилось забегать домой в обед с хлебом, бутылочкой, чем-нибудь для Аленки. Она ощущала себя значимой и нужной. Теперь она смело открывала дверь участковому, несла Ленке в школу справку о месте работы, потому как у девочки мать последние два года считалась никудышней. И как бы все Валю устраивало. Галка долго нигде не задерживалась, но кусок хлеба в дом несла. Жанка мать тоже не обижала, где что урвала, все опять в дом.
     День Валин начинался рано, с получения инвентаря, в число которого входили метла и лопата. Утро темное, уже холодное. И по этой темноте женщина маршировала на работу. «Эй, красавица! Куда ты в такую темень, да еще одна?» - Валя услышала мужской голос за спиной, но не испугалась. Она уже догадалась кто ее может так окликнуть. Не останавливаясь, через плечо, весело ответила: - «За метлой тороплюсь, ступу уже приготовила. Я ж Ягой работаю!» «Не понял. Какой Ягой?» «Какой , какой - обычной бабой Ягой.» «А!» - донесся ответ до Вали. «Ну, особо не торопись, милая, мне в ту же сторону.»
     Валентина сбавила темп и позволила мужичку-сноготку с ней поравняться. «А он не так и низок, поди моего росту будет.» - заметила про себя женщина. Сноготок словно мысли прочитал: - «Примеряешься? Я ж если лежа, да еще сверху, вообще тебе великаном казаться буду!»
     Валя вспыхнула, давно ей никто такие пошлости не говорил, да и не пошлости тоже. На мгновение она задумалась, когда в последний раз обнимал ее Женька? Год, а может два, а может и больше времени назад. А она об этом даже и не задумывалась. «Вот что водка-гадина со мной сделала» - горько вздохнула. Мужчина рядом шел молча, словно давал ей возможность ощутить себя женщиной. Женщиной недолюбленной и недолюбившей.
     Встряхнув головой, Валя прямо посмотрела на наглеца. «Ты чего хочешь? Что лезешь ко мне? Или не видишь, что несчастная я, пьющая?» «Толиком меня зовут. А себя как величаешь?» - вопросом на вопрос ответил мужичонка. «Как? Как? Бульдозериной. Вот как.» - разозлилась как-то резко Валя. Толи от того, что ответа не получила, толи от того, что сама знала ответ на свой вопрос.
     Толик громко засмеялся. «Ну ты, мать, даешь! Где ты себе такое имя выкопала? Или впрямь так обозванная ходишь?» - уже как-то серьезно закончил озадаченный ухажер. Теперь это развеселило Валю. Глядя на серьезное лицо Толика она смеялась весело и задорно как она умела делать это в молодости. Задорность ее смеха Толик оценил и тоже заулыбался. «А ты, я смотрю, с юмором! Точно снюхаемся!» - подитожил он Так они и двинулись вместе в сторону ЖЭКа, и с того дня часто их видели вместе.
     Валентина была счастлива. Вот действительно счастлива. Она часто улыбалась сама себе. Работа была в удовольствие. Хлопоты по дому не в тягость. Даже загулы дочерей не выводили из себя. И все из-за Толика. Он стал для нее точкой отсчета. Встрепенув ее душу, он стал для этой, запутавшейся в созданной самой себе паутине, женщины надеждой, смыслом. Для него хотелось одеваться, подкрашивать опухшие губы, вертеться перед зеркалом и глупо хихикать. Валя в присутствии Толика пила только красное вино и только вдыхала дым сигарет. Ее тело, привыкшее к спиртному суррогату и папиросам без фильтра, обалдело от такого перепада. Правда после понтов на свидании, Валя вводила свой организм в привычное для него состояние, догнав водкой и затуманив легкие и мозги смачным запахом привычного табака. И все равно она была счастлива. Вечером, откинувшись на галерке на стенку, она задумчиво долго курила, ее воображение рисовало ей светлое будущее, ее женское безмятежное счастье. Она видела себя рядом с Толиком красивой, ухоженной, веселой. У них дома есть новой модели телевизор, машина, наверное белая, стенка мебельная и в ней, как у соседки, много красивых кружечек, и,конечно, это должно быть завершено хрустальными бокалами.
     Девчонки, глядя на мечтательный взгляд матери, не отвлекали ее. Они подтрунивали над ней, и конечно знали причину таких перемен. Валя, как светская дама, мужика в дом не вела, встречалась на нейтральной территории. Толик это дело заценил, и уже настойчиво стал напрашиваться на знакомство с дочерями, чем и дал Вале повод надеяться на долгое продолжение этих отношений. Дочери, особенно младшие, Жанка и Ленка, мать на новое знакомство подбивали и даже давали ей на свидание что-нибудь из своего барахла.
     Обычно Валя встречалась с новым кандидатом в мужья на улице, в кафешке, а туту он пригласил ее к себе в комнату, в общагу.
     Дело было днем, в рабочее время, на счастье влюбленных их образ работы позволял им удаляться с работы незамеченными.
     Толик, как свойственно нормальному стареющему ловеласу, купил цветы, вина и коробку конфет. От увиденного натюрморта Валя расцвела. Давно никто ей не дарил цветов, а тут такой джентельментский набор. Осторожно походив среди кроватей, Валя присела на край одной из них, провела рукой по покрывалу. «Чисто у Вас, не по-мужски как-то чисто!» - заметила она. Толик суетился, протирал стаканы, подставлял к маленькому столу табуреты. «Ну вот и все! Присаживайся, Валюш, к скромному угощению». Валя неторопливо отпила глоток вина и надкусила конфету. Начинка потекла по губе и подбородку женщины. «Ой! Испачкалась!» Дай что-нибудь вытереть.» - смеясь от растерянности произнесла Валентина. Толик, поднявшись с табуретки, неожиданно для нее, наклонился и поцеловал в сладкие губы. «Такой платочек тебя устроит?» - и не дожидаясь ответа запрокинул голову женщины снова. Все произошло быстро и по-юношески неловко. У Вали было много мужчин, но этот ей дался трепетом души и тела. Стеснительно прикрываясь гипюровой комбинацией, которая и была задарена Жанкой к такому случаю, она старалась не смотреть Толику в глаза. Он лежал на кровати и гладил по спине сидевшую женщину. «Ты хорошая, Валь!» - неожиданно для себя и нее произнес, и от этой неожиданно проявленной нежности у него выступили слезы. Испугавшись, что эту слабость прочувствует женщина, резко поднял спину и обнял ее сзади. А ей ничего не надо было видеть, она и так сейчас поняла, что действительно нравится ему. И от нахлынувшей нерастраченной нежности впилась поцелуем в обхватившую ее руку. Если и была стрела Амура, то она сейчас пронзила их обоих одновременно. Эти два немолодых, побитых жизнью и людьми человека, наверное не очень правильные по сути, нашли друг друга. А возможно это была совсем не любовь, а желание быть кому-то нужным, засыпать не одиноко, просыпаться с кем-то.
     И этот вечер Валентина знакомила Толика с домочадцами, которых застали дома. По этому случаю сообразили стол, достали уцелевшую посуду. Хозяйка дома стеснялась ободранных обоев, побитого стекла, отсутствия люстры. И все время как-бы извинялась
перед кандидатом в мужья. Толик, прошедший школу зека и неплохо разбирающийся в человеческих эмоциях, сразу уяснил для себя смятение хозяйки. Резко. Но очень осторожно, он взял Валю за подбородок. Глядя ей в глаза, не стесняясь ее дочерей, сказал: - «Все у тебя будет. Я знаю куда иду, с кем знакомлюсь. Только не подведи.» От этих слов у женщины брызнули слезы и, не сдержав себя, уткнувшись в мужское плечо, она почти кричала. «Плачь, плачь, родная! Пусть это будут твом последние слезы и самые горькие.»
     Так они и стояли посреди комнаты, обшарпанных стен, поломанной мебели, готовые к новой совместной жизни. От таких событий Галка протрезвела и тоже зачем-то заплакала. Маленькая Аленка притихла на руках Жанки. Только младшая Ленка не увидела материнского счастья.
     В этот же день, за уже почти семейным ужином будущий муж и глава семейства, тихо, по-мужски жестко бабскому коллективу объяснил куда пойдет их караван и какие правила будут. Вечно пьяная Галка нового отца поддерживала тостами, Жанка, сильно любившая Женьку – родного отца- молча пила и курила. «А вот малую обкуривать, красавица Жанна, пожалуй не стоит,»- заметил Толик, глядя как жмурится от дыма сидящая на руках у Жанки девочка. Жанка вспыхнула, то ли от комплимента, то ли от наставления, но смолчала. Как-то нехамский говор Толика не позволил на него обижаться, но в то же время и перечить ему желания не было. Валя, привыкшая к ежедневным боям с дочерями, скрыть гордости не могла. Она гордилась своим счастьем, слабостью, наконец приобретенной принадлежностью к кому-то. После того как толик перевез свой чемодан в дом, им выделилась отдельная комната. И Валя уже торопилась домой готовить ужин, постирать, а лучше еще и накрахмалить мужнины рубашки. Пить она, конечно, не перестала, но делала это значительно меньше и в приличной атмосфере. Толик с ней на эту тему сразу объяснился. «Запретить резко не могу, да и ломать взрослого человека не хочется. А вот норму свою найди. Мне до тебя дело есть, не все равно, что с тобой будет.» Валя честно старалась норму найти, иногда удавалось, чаще нет. Толик слово держал, скандалов не закатывал, старался провести разъяснительную работу. Валя смеялась, но мужу поперек грубости не говорила. «Толенька, я приведу себя в чувство, ты же пойми, столько я никому не нужна была, вот и расхлябанная стала.»
     Семейство новобрачных исправно ходило на работу. Дома Толик, как и обещал, порядок наводил, да и Валя старалась. Стало чище, приятнее в доме, появились продукты в вечно голодном холодильнике, на кухне пахло готовой едой, у Аленки стали появляться детские игрушки. Ушла в никуда из дому Галка, мать слезу пустила, но скоро успокоилась. Почему-то без Галки дома стало чище. Ленка изображала учебу, но после Нового Года стало ясно – до конца восьмого класса явно не дотянет. Вечером того дня Толик серьезно поговорил с падчерицей, где объяснил политику нового строя. Ленка, опустив гриву, лениво слушала отчима, все он говорил верно, только в никуда. Она не понимала слов семья, родительская любовь. Ни того, ни другого у ней не было. А потому призывать ее было не к чему. Да и голова белобрысая была забита недетскими мыслями: в подъезде ждал портвейн и горячий кавказский парень, только что снявший барыш за день продажи зелени, так что была вероятность весело провести ночь. Да еще Жанка напросилась. Так что грустно точно не будет. И как только у отчима закрылся рот, Ленка шустро проскочила на галерку. Свистнув позывной Жанке, она бегом спустилась к тоскующему ухажеру. «Ты очень долго шла. Я тебя устал ждать, думал обманула.» - как-то вяло упрекал он, уже обрадованный тем, что добыча все же приплыла. «Да, отчим нотации читал, жить учил. Ты подожди, не торопись, сейчас Жанка – сестра моя спустится. С нами пойдет. Хочешь друга позови.» «Зачем друг? Я и сам с вами справлюсь!» - уже еще веселее заговорил горячий кавказец. И через недолгое время, подхватив под руки девиц, повел их к своему очагу. Вечер удался, дешевая водка лилась в стаканы, закуска была можно сказать королевской: мелко нарезанные помидоры, зелень, лук. Хлеба было вдоволь и даже разогрета банка с тушенкой. Сначала звучали тосты за женщин, потом за очень красивых женщин, а затем было совсем не до тостов. Кто с кем в пьяном угаре и не заметили, только к обеду следующего дня джигит, выбравшись из под голых тел, понял, что торговля петрушкой сегодня прошла без него.
     На несколько дней дамы зависли в дурмане у горячего кавказского парня. Кто-то приходил, приносил спиртное и сигареты, справлял мужскую потребность. Кто это был, и было ли что вообще, Ленка с Жанкой не отмечали у себя в памяти. Все было весело и это их устраивало. Возвращаться домой их никто не обязывал, а потому ходили туда, куда считали нужным сходить. И когда на пороге квартиры кавказца появился отчим, они искренне удивились. Их давно никто не искал, кроме участкового. Толик зашел в комнату молча. Так молча и смотрел на голых и пьяных девчонок. Гости квартиры как-то быстро зашевелились к своим вещам. «Сидеть!» - тихо, почти шепотом произнес отчим. «Кто хозяин?» «Я! А что хотел, дорогой? Присаживайся, вот праздник отмечаем» - осторожно отвечал зачинщик бедлама. Он не знал кто стоит в дверях, но овечьим чутьем понимал, это не к добру. «Ты знаешь сколько им лет? А может ты знаешь сколько за несовершеннолетних дают?» «Кто несовершеннолетний?» - вскочил со стула хозяин, еле выговорив такое длинное и для него сейчас опасное слово. «Смотри сам какие они большие. И они сами пришли. И я с ними дел никаких не имел. Они просто одежду не хотели пачкать, вот и разделись. Правда, красавицы? И друзья мои подтвердят.» - испуганно тараторил парень. Толик спокойно его слушал и видел боковым зрением как затаились гости и как тупо открыв рот слушали это его падчерицы. «Да, жарко было,» - отозвалась Ленка – «Вот и разделись. Сейчас накину на себя.» И не стесняясь поднялась с засаленного дивана. Что-то долго искала в углу комнаты, кажется нашла. Натягивала на себя вещи толи свои, толи Жанкины, толи вообще чужие. Все смотрели на ее манипуляции.
     «Ну, тогда так, дорогой друг!» - произнес наконец Толик, - «Девчонки мои, мать их уже пишет заявление об исчезновении, мы сейчас сначала в милицию, потом, наверное в больницу на экспертизу. А там как получится.» «Ты что, брат? Какая милиция? Какая больница? Видишь какие они веселые, кушали хорошо, отдыхали,» - еще испуганнее затараторил парень, а когда не услышал поддержки друзей, стал призывать к помощи девчонок. Ленку это сильно развеселило и подзадорило «Перестань ныть. Любовники мы с тобой. Ты жениться на мне обещал». Парень от неожиданности присел. Видно было как в его голове бегали мысли. Видно, взвесив женитьбу на ****и и тюрьму, он решил, что жениться легче. «Да!» - обреченно вздохнул неожиданно образовавшийся жених. «Я ее люблю, и хочу на ней жениться.» Ленка, еще по пояс стоявшая голой и пытающаяся натянуть на голову свитер, чуть не задохнулась в нем со смеху. Не сумев его надеть, она стащила его снова, и в том же полуголом состоянии, загнувшись, смеялась. Жанка, не со всем лишенная разума и чувства юмора, и уже успевшая надеть трусы и чью-то майку, подхватила задор сестры и протянула: «А как же я? Ведь ты мне обещал жениться? Значит обманул, гад! А я ведь честная до тебя была! Что? Поматросил и бросил?» - слова ее звучали горестно. Такого оборота событий не ожидал жених, еще больше гости, и Толик. Он только усмехнулся уголком губ, уловив, что сестры освоили непроизвольно созданную игру, и продолжил: «Ну а с этой девушкой ты как поступишь?» «А что? У нас много жен можно, я их одинаково любить буду, не обижу,» - уже готовый взять под венец даже Толика, кивал кавказец. Через минут двадцать Толик уже собрал с него калым за двух сестер, собрал с присутствующих подарки к свадьбе, обговорил дату свадьбы и спросил разрешения у жениха: «Ну что? Забирать невест домой? Готовить к свадьбе? Или пускай пока у тебя поживут?» «Нет, нет, отец! Пусть домой пока идут. Я к свадьбе буду готовиться Денег подработаю, Квартиру подготовлю» «А! Ну ладно, зятек, готовься. Невестушки мои, пошли до дому до хаты.» На пороге прощались жарко обнимая каждого. Жанка, в одной руке держа папиросу, прижалась грудью к одному из гостей и томно прошептала: «А твой дружочек мне больше всех запомнился,» и ухватилась свободной рукой за его пах. Мужик чуть не упал в обморок, боясь, что теперь его очередь будет или в тюрьму или жениться. А Жанка, видя его мучения, пьяно гоготнула, ведь она даже не помнит было ли у нее с ним что-нибудь из интима.
     Когда за девицами и их отчимом закрылась дверь и через окно было видно как они удалялись от дома, кавказцы ринулись к столу. Каждый себе налил водки не жалея, ведь какой стресс пережили. А после порешили, что бежать надо жениху, желательно прямо сейчас, пока не передумали девахи и не написали заявление в милицию. Тут же за столом, перепуганные, полупьяные, почти все по пояс голые и волосатые, но все равно оставшиеся торгашами, она совершили сделки по продаже остатка товара и места на рынке, аренды квартиры на год. И весь этот торг шел бурно, и никто не хотел уступать. Не смотря на страх, что могут вернуться невесты с минуту на минуту, жених торговался за каждый пучок зелени. Ведь он сейчас столько потерял. Гости тоже хотели компенсировать свои подарочные потери. Минут через сорок они сторговались, выпили по мировой. Уже вечером этого дня молодой жених был в сборе и вскоре покинул просторы Мангышлака на неопределенное время.
               
                ПОДАРОК ДЛЯ СНОХИ
 
А в это время, Толик, ведя под руки пьяных падчериц, мысленно смеялся. Он даже знал, чем закончится его постановка, и ничуть не сомневался, что жених до свадьбы не дотянет. Девчонки всю дорогу до дому неугомонно смеялись. Они оценили поступок Толика, но каждая из них сделала для себя вывод, что цену они свою имеют, и каждая ихз них пожалела, что не провернула такую ситуацию раньше. Их мозг не соображал, а точнее не допустил мысль, что все могло бы для них закончиться менее удачно. «Слышь, Толик! А деньги как делить будем?,» - спросила Ленка. «Ты чо, Лен? Зачем делить? Давай еды в дом купим.» ответила за отчима хозяйственная сестра Жанка, подразумевая под едой не только еду. «Вопрос по существу!» - заметил старый прожженный зоной волк. «Деньги отдадим матери. Она ими распорядится по праву.» «А чо мать? Ты же за нас деньги взял!» «Если бы я не взял, вас имели бы бесплатно, или почти бесплатно, если водяру и шмаль можно на воле считать тарифом,» - переходя на более жесткий тон говорил Толик, а потом, чуть смягчив голос, продолжил: «Ведь все по совести, дочери материны, я муж материн, значит мы все ей принадлежим, а значит и наши деньги тоже ее». Не очень сообразительные, да еще не совсем трезвые девичьи мозги этот вариант приняли, да еще и потому, что понимали, все равно другого не будет.
     «Ловко мы их, да! Они ведь правда поверили, что Жанке шестнадцати лет нет. Ведь этой кобыле можно и двадцать пять дать.» - гоготнула Ленка и тут же получила пинок в зад. Жанка предполагаемый завышенный возраст пережила бы, но кобылой себя явно не считала. Отчим растащил сестер за шиворот и всю оставшуюся дорогу держал их подальше друг от друга.
     Уже дома, когда они привели себя кое как в чувство, во время вечерней семейной посиделки, эта троица со смаком рассказала эту историю Вале. Долго, почти до полночи, выпивали, хорошо закусывая, и ни у матери, ни у дочерей не мелькнула мысль, что их тела просто продали, и что поступок отчима мало отличался от роли сутенера. Только он, Толик, четко осознавал свой поступок, он не был мерзавцем по сути, он логично рассудил, что чем эти молодые ****и будут спать с мужиками по убеждению, то есть просто так, лучше пусть приносят доход. Мораль он никакую не преследовал. Он понимал, что если для них это не стало резким переходом ко дну, не задело их самолюбия, значит они к этому давно готовы. «Самолюбие? Как можно задеть то, чего нет?!» - это он спросил сам у себя, себе же и ответил.
     Говорят есть начало конца. На этой семье трудно определить когда начался их конец. Да и конец чего? Или начало чего? Просто начался очередной период жизни без начала падения и конца.
     Прошло немного времени и Галка с Ленкой зарабатывали собой на дорогах, а Жанка обслуживала все тех же кавказских парней по гаражам. Все так же, только за малым исключением. Жанка родила сына, как она сама предполагала от соседа, а через год другого сына, тоже по великой любви, но уже от другого соседа. Правда второй сосед был явным славянином, а пацан в него как-то не удался. И когда Валя закатила скандал семье молодого человека, по глубокой пьянке, не туда нырнувшего, те пришли на смотрины ребенка. Долго пытались разглядеть что-то свое, но когда поняли, что тщетно, махнули рукой, и порешили, что пацан будет условно похож орлиным носом на Женьку, Жанкиного отца. Знал бы Женька, что у него нос меньше, чем у младенца, удивился бы. В общем Жанка официально, или почти официально, вышла замуж за соседа. Старшего сына, тоже соседского, разрешили взять с собой. Вечером посидели две семьи, Валя всплакнула, себя вспомнила, да и от радости, ведь первую дочь замуж отдает. На радостях подарила молодым подушки, комплект постельного белья, полотенце, и когда ложила душистое мыло вспомнила как мать собирала ее в дорогу на Мангышлак.
      Ленка особо сестре не завидовала. Но желание быть желанной присутствовало, только хотелось ей нравиться не одному, а всем мужчинам сразу. Но из этой толпы выделила одного, особо пьющего, бьющего, подлющего. Для него не составило труда подложить ее под друга по пьянке, затем это предъявить ей и ему, ее побить, с него денег взять на следующую бутылку и, скорее всего, с ними же ее и распить.
     Валька на дочерей махнула, занималась внучкой, мужем и малым хозяйством. Смотреть за собой она как-то перестала, халат с тапочками для нее стали как вторая шкура. В этом виде она и на рынок, и в соседний магазин, и с соседкой за чашкой крепкого в перерыве между делами. Вот такой она в один из дней и повстречала свою первую любовь и боль, мужа Женьку. Женька ходил по рядам с помидорами и весело торговался с продавцом, следом за ним шла ухоженная женщина. Валентина заметалась, в надежде уйти незамеченной, но ее телодвижения пара заметила. Женька растерялся. Он прямо смотрел на женщину, которая когда-то была ему близка и, казалось пытался вспомнить как ее зовут. «Что, Жень? Не признал?» - съязвила бывшая жена Из за его плеча выглядывала холеная женская головка. «Здравствуй, Валентина! Рады тебя видеть.» - прощебетала голова. Вале этот голос показался знакомым. Ба! Да это же Светка, она же вдовой стала, вот значит теперь как. «Да! Да! Валя, рады тебе. Очень.»- промямлил бывший муж, но не так уверенно как его спутница. «А я вот за продуктами. Думаю дай быстро сбегаю, не Бог знает куда еду, а на рынок, прихорашиваться на стану.» - одновременно оправдывалась за себя и тут же язвила женщина. «Ну мы пошли тогда?» спросила Света, толкая когда-то Валькиного мужа. «Да. Да, и мне пора!» На том и разошлись. Всю дорогу обратно Валя плелась, ее руки не хотели ничего нести, ее ноги отказывались нести ее. «Как же так? Как же так могло случиться, что я его такого красивого и высокого потеряла, ведь я же ему детей родила, честь свою отдала, молодость посвятила на этих песках. А теперь я как бичовка, в халате рваном, да тапках страшных, а его краля Светка, которая пропустила через себя наверное все стройотряды Мангышлака, теперь с моим Женькой под руку, с прической, в красивом платье, на каблуках.» В таких раздумьях Валька стояла на перекрестке, и когда она шагнула на переход, то взгляд ее упал на пропускающую ее «шестерку». Там, на переднем сидении сидела Светка. В красивых солнцезащитных очках, а рядом за рулем ее Женька. Сказать, что это ее убило, это ничего не сказать. Она представила, как выглядит сейчас со стороны, и что думает о ней когда-то близкий человек, сравнивая с нынешней пассией. А что еще хуже, что сейчас думает и говорит о ней Светка.
     Вечером, вернувшись с работы, Толик застал картину впечатляющую. Орущая Аленка, спящая жена. Когда Толик склонился над женщиной, он отшатнулся, но не от разящего перегара, а от боевой раскраски ее лица. Тут он обратил внимание на странный вид ее тела. Спала она в выходном платье, в босоножках, которые не могла носить потому что последнее время сильно отекали ноги, ногти на руках и ногах были выкрашены в ярко красный лак почти по фаланги, а щеки мало чем отличались от щек матрешек. На голове предполагалась прическа , но сейчас от нее остался только начес. Женщина сильно храпела и издавала еще какие-то звуки, похожие на слова. От этого не только ребенок мог испугаться.
    Валя перевернулась и интенсивно зачесала давно неухоженную пятку. Палец запутался в ремешке босоножки, а сил вытащить его у женщины не хватило. Вот так кривокосо она продолжала храпеть. Толик смотрел на эту картину, и даже Аленка перестала хныкать с интересом ожидая продолжения.
     Толик толкнул женщину. Она не пошевелилась. Резко нагнувшись, обхватил пьяное тело и потащил в ванную. Валя и не сопротивлялась. Положив ее в ванну, открыл воду. Это не произвело должного эффекта, женщина по-прежнему изображала труп. После пары хороших шлепков труп стал мычать и шевелить руками. Минут через пятнадцать Валя сидела на стуле, раскачиваясь из стороны в сторону, наверное таким образом пыталась привести себя в чувство.
     «Ну что ж ты, милая, так нажралась?» - тихо, но очень неприятно спросил ее муж. В ответ по пьяному лицу потекли слезы. «Толичка, прости меня! Сама не поняла как сорвалась. А! А!» - ныла Валя. Она сейчас и вспомнить не смогла как умудрилась себя одеть, накрасить и напоить. Толик ушел из дому. Вернулся уже с бутылкой водки. Налил ей стакан и налил себе. Часа через два, когда все семейные бури улеглись, внучка и муж были накормлены, а с головы смыты лак и начес, Валя, лежа рядом с супругом, положила ему на плечо мокрую шевелюру и заплакала. Теперь это были настоящие слезы, хоть и пьяные, но больные. Не смогла она сказать мужу, что напилась из-за бабской зависти к сопернице, что в тот момент, когда увидела холеного экс-супруга возненавидела зека-сантехника, и себя за то, что так себя обронила. Не смогла сказать не только ему, но и себе, что винила во всем судьбу, бывшего мужа, но себя, любимую, винить не стала. Ни беспутство свое, ни пьянство, ничего себе в вину не ставила. И сейчас, плача на плече человека, который ей последний год упасть не дал, она желала только мести, и ее съеденное алкоголем самолюбие искало способ этой мести. Не знал Толик истинной причины ее слез, но нутро старого зека что-то подсказало, что женщина, пригретая у него на груди, точно змея. Он и сам стал понимать, что не оценила она его близости, и что его желание сделать ее счастливой, только его желание. Последние месяцы Валя стала пить чаще и глубже, и все уговоры стали заканчиваться грубо. Толик больше не хотел сидеть, но и сдохнуть по пьянке в канализационной трубе тоже особо желанием не горел. Он понимал, что мало что может исправить в жизни этой женщины, что ее пьянка, подруги, дочери никогда ее уже не покинут. Толик предложил Вале как-то уехать, оставить все и махнуть на Большую землю, и начать все заново. Он этого точно не боялся. Валя весело его поддержала, но дальше этого у нее ничего не пошло.Через неделю она уволилась, объявив всем, что уже уезжает, а еще через неделю потеряла паспорт, а может где дочери его заложили. Толик все это видел, и когда пьяная женщина объяснила ему, что бросить пить здесь не может, а там, в новой жизни обещала ни-ни, он знал, что новой жизни с ней не будет.
     Об этом Толик сейчас лежал и думал. А еще думал, что не скопил ничего для новой жизни, и что хоть завтра мог уехать, но нет денег даже на первое время. Эту проблему решила, сама того не зная, Валя. «Толик, давай машину купим, на рынок ездить будем, на море. Толь, ну давай! Квартиру нашу обменяем на меньшую, а на разницу купим «Жигули», одежды хорошей, и уедем отсюда. А девчонкам много жилья не надо».
     Вот это было в самый раз то, что Толик и желал бы. Конечно о совместной поездке и речи быть не могло, а вот разница с обмена квартиры помогла бы решить его проблему.
     Толик жену поддержал, они долго обсуждали какого цвета купят машину, как Валя сдаст на права и сама, без Толика сможет ездить на рынок. Пьяная Валя уснула счастливой. А во сне она видела свои руки, держащие руль, они были правда похожи на руки соперницы: с кольцами невероятной красоты. Себя она не видела, но даже во сне чувствовала, что очень красива, и с таким же чувством она встретила новый день.
      Только Толик ночью не спал. Наступило его время. И надо было все сделать правильно, без последствий. Заставить Валентину обменять трешку на однокомнатную труда не составит, а вот убедить ее уехать с деньгами и купить машину там надо было постараться. Не знал Толик, что Вале машина нужна была здесь для мести, и не было в ее сне поездки.
     К утру план был готов. Докурив папиросу, Толик зашел в квартиру. Аленка спала свернувшись калачиком и, наверное, тоже во сне видела себя счастливой. Где-то очень глубоко внутри Толику стало неприятно от мысли, что он уготовил этой семье, но он знал, что или он их, или они его сломают.
     Прошло немного времени и дом, в котором жила семья Синицыных, радовался их переезду. Вещей было мало, а барахла итого меньше. Трешка была обменена на однокомнатную м дальнем районе, а потому часто видеться с бывшими соседями теперь не придется. Жанка, за этот недолгий период успевшая забеременеть третьим ребенком не от мужа, ушла от несчастного, не сумев его снова убедить в своем счастливом отцовстве.
Галка о переезде своих узнает только через несколько месяцев, когда в конце зимы ее выбросят вдоль дома из легковушки в летнем платье, и она не найдя способа зайти уже в чужую квартиру, почти неделю будет пить с бывшим Жанкиным мужем, обзывая сестру не очень лестными словами, когда тот упирался рогами неверности в пол, что по проавде сказать позволяло ему не так часто падать. Уж никто из них двоих точно не помнил было что между ними или нет, но в аккурат через девять месяцев у Галки родился альбинос – сын, точь в точь похожий на экс-супруга Жанки. Правда он об этом не узнает, а она уже не вспомнит, потому как через неделю она надоела ему и он стал ее поколачивать, а он надоел всему дому, и дом стал поколачивать уже его.
     Быстро нашелся новый адрес Синицыных и Галку спровадили туда, обещав их всех долго помнить. Когда Галка прибыла на первый этаж загаженной пятиэтажки, она до квартиры не сразу дошла, так как прямо у подъезда встретила свою одноклассницу, ее друга и еще Бог весть кого, но что позволило найти повод напиться. Вот такая, пьянаяБ в шелковом платье, в мужских носках, чужих туфлях, в пиджаке и тряпочке, изображающей шарф, она и пришла к дочери. Аленка, любившая всех за то, что они есть, радостно обнимала колени матери и кричала: «Мама, Жанна! Мама, Жанна! Моя любимая мама-****ь пришла!» Девочка, запомнившая мать под разными именами, которыми называли ее родную матьне только близкие, но и вся округа, была ей безумно рада. Пьяная Галка была так растрогана дочерней любовью, что даже прослезилась. И кмнулась обнимать сестру, рассказывая в страшных красках, как она искала родимый дом. Жанка, сестру все же любившая, радостно подхватила этот бабий вой, и они уже на пару, перебивая друг друга рассказывали события минувших дней. Параллельно с этим собирали стол. Скоро должна была придти мать с Ленкой, с сыновьями Жанки. Жанка же была оставлена по случаю беременности дома по хозяйству. Это ей давалось легко, готовить она могла не хуже матери.
     Вскоре прибыло все семейство. Валя угрюмо посмотрела на дочь старшую, стол почти накрытый. «Хоть бы что в дом принесла. Считай полгода не виделись». «Вот мать называется! Ты сначала спроси где была, с кем была. И то, что жива, радуйся.» «Ну, где была могу предположить, явно не на работе, и судя по худобе и на курорт не ездила. То, что жива, точно радость. Обычно от такой жизни дохнут, а ты еще жужжишь.»
     Черех несколько минут перебранки уже все сидели за столом. Жанка сварила борщ из свежей капусты и, судя по двойным порциям, очень удачный. Галка, давно не евшая горячего, ела обжигаясь и причмокивая. А когда из шкафчика мать достала водку настроение поднялось даже у Аленки. Ребенок знал, что теперь им всем будет не до нее и Жанкиных малышей, и они смогут делать все, что смогут сделать. Только девочка на всякий случай остаток булки хлеба в печку спрятала. Вдруг будут так веселиться, что утром забудут их покормить. Аленка это дело на себе прочувствовала давно.
     Валя разлила водку дочерям, Жанке чуток поменьше, будущего малыша пожалела. Тут Галка и вспомнила, как супруг Жанкин про ее живот рассказывал. «И чья это работа?» - спросила старшая сестра среднюю. «А кто его знает?» - ответили в голос мать и младшая сестра. И засмеялся женский дом. Снова, как раньше, они чувствовали себя семьей, им было вместе радостно, и наверное они в эти минуты любили друг друга.
     Толик приземлился в аэропорту Минвод. Он первый раз летел на таком самолете, ехал на таком автобусе до аэропорта. А когда увидел аэропорт внутри вообще удивился, как он оторвался от жизни за годы на Мангышлаке и в тюрьме. Вышел, закурил, и почувствовал за многие долгие годы себя мужчиной полноценным. В сумке деньги, коньяк в подарок брату, платок его жене. Он курил и задыхался от счастья. Теперь он будет точно жить. Не жить в ожидании светлого будущего, а уже будет в этом будущем. Он мечтал как приедет в Кисловодск к брату, которого уже и представить не может, по дороге на такси купит что-нибудь в дом вкусного, у брата уже есть внуки. Как сноха накроет стол во дворе, и они разопьют коньяк «Казахстан», запоют песнь своих родителей. А утром следующего дня он решит как поступит дальше. Назад его мысли больше не тянули. Не было в его жизни Вали, не было и все.
     Докурив сигарету, аккуратно выбросил окурок в урну. Двинулся на остановку. Недалеко от нее увидел машины с шашечками. «Могу себе позволить!» - сам себе сказал Толик, и неторопливо двинулся к желтым авто. Водители этих машин лениво разглядывали идущего, очередь была установлена, главное в цене зацепить. Судя по походке пассажир особо не торопился. «Здорово, мужики!» - поздоровался подошедший. «Здорово, здорово!» - подхватили водилы. Дальше тема для разговора была банальной. Толик хоть и решил себе ни в чем не отказывать, но и накручивать на себе тоже никому не хотел позволять. Через пять минут такого разговора он психанул, это хамло вело себя так, как будто возят только сотрудников обкомов. Неожиданно для всех, один из водил крикнул вслед: «Братан, стой! Давай довезу, сторгуемся по дороге!» И что-то быстро на непонятном Толику языке сказал коллегам. Те молча расступились, пропуская водилу в темных очках и Толика друг другу навстречу. «Ну ты, что сразу сердишься, друг? Работа у нас такая, порядок должен быть везде. Ты ведь меня понимаешь?» - говорил широко улыбаясь водила. «Не совсем. Ты про какой порядок толкуешь?» «Да не заморачивайся, друг! Поехали, это мой на сегодня последний рейс, все равно домой тороплюсь. Хоть что-нибудь и подкинешь мне.» Толик и не заметил как тот доверительно положил ему руку на плечо и повел к автомобилю. «Я в тебе сразу родного учуял, ты случайно не судимый? Нет, нет я не из любопытства. Я сам такой, два срока, вот близкого человека и почуял. Так ошибся я или как?» - не давая себе продыху говорил таксист, уже успевший открыть дверь и усадить Толика на переднее сидение. Толик молчал, он почему-то напрягся такому резкому перепаду в настроении шофера и его неожиданной болтовне. Тот уловил настроение Толика. «Да ладно тебе! Не обращай на меня внимания. Эта работа требует этого пустого разговора. Столько людей вожу целыми днями, столько информации получаю в течение дня, что уже когда один еду сам с собой болтаю.»
     Когда водитель замолчал, Толик успокоился. «Что-то я совсем дикий стал,» - подумал мужчина. «Это то че большая Земля, здесь все такие, потрепаться языком любят. Им не до восточного этикета.» - рассуждал про себя Толик. Когда совсем успокоился, подумал как исправить ситуацию. «Да!» - громко произнес он. «Что да?» - спросил водила. «Ну, да, сидел я. Правильно ты подметил. Только напугал слегка разговором своим.» «Сколько ж ты сидел, что такой осторожный?» «Много, но мало для того, чтобы не бояться ошибиться в людях.» Разговор тек сам собой. Анатолий и не заметил как стал говорить о себе сам, без дополнительных наводящих вопросов. Его словно прорвало, он наслаждался монотонностью своего голоса, и со стороны казалось, что он разговаривал сам с собой. Шофер молчал, и в салоне кроме шума проезжающих мимо машин и голоса рассказывающего висела какая-то тяжесть. Толик остановил свою речь, снова прикурил сигарету, и неожиданно предложил водителю: «Давай, браток, ставь свою колымагу в гараж, пойдем отметим приезд. Я угощаю.» Шофер, не посмотрев на приглашающего, произнес: «Хорошая идея, давай свернем. Здесь недалеко есть красивая полянка. Там и посидим. А за машину я сам отвечу.» На том и порешили. По дороге притормозили у продающих вареную кукурузу, спелые помидоры, прикупили закуски, и через полчаса уже раскидывали на пеньке газетку. «Слышь, братан, давай хоть познакомимся?» - вспомнил Толик, что совсем не знает имени празднующего с ним приезд человека. «Егором меня зовут,» - ответил тот, нарезая колбасу толстыми кусками. Вытерев нож, порезал так же крупно помидоры. Когда стол был готов, Толик откупорил подарок брату. Коньяк разлил не жалея, первую стопку пропустили не чокаясь. Вторую налил так же щедро. Снова о чем-то говорили. Толик слегка охмелев стал осторожно спрашивать у Егора про цены на машины. Что то веры у него ни к кому не было. Егор отвечал охотно, но как-то обрывисто и слишком быстро, словно боялся, что у него не будет правильного ответа. От количества выпитого и от насыщенного кислородом воздуха Толику стало совсем хорошо. Он закинул голову наверх и залюбовался качающимися верхушками деревьев, давно он не видел такого чистого глубокого неба сквозь яркие зеленые листочки. Он смотрел наверх и думал, что жизнь прекрасна, что ему здесь очень хорошо, что этот парень столь неразговорчивый, хотя начинал с обратного, ему тоже приятен. Почему-то Толик подумал, что очень странно, что Егор не спросил как его зовут. «Егор!» - не опуская головы позвал Толик. «Ты чего не спросил как меня зовут?» Толик не услышал ответа. Обернулся к собеседнику и его словно проткнуло пристальным взглядом сотрапезника. Только сейчас он понял, что все это время он не видел глаз своего спутника, а теперь, глядя на него не мог отделаться от неприятного чувства, что где-то его уже видел. «В тюрьме? На воле? Но точно же видел.» - носились догадки в его голове. «Толиком тебя зовут. Не мучайся Я тебе напомню. Людочку помнишь?» - голос Егора звучал тихо, но жестко. «Людочка? Людочка? А! Людочка! Ну как же помню, помню. Хорошая девица была, жаль только сгубила себя. А что? Ее знал?» На своем последнем вопросе Толик уже знал сам ответ. «Это Заур, конечно Заур!» - Толик помнил этот острый орлиный взгляд молодого кавказца, а теперь этот мужчина, сидящий рядом, носил другое имя, но такой же взгляд. «Вспомнил? Это хорошо. Облегчишь мне работу. Я когда тебя увидел, не сразу признал, но в какой-то момент интуиция подсказала, что это ты. Честно сказать всю дорогу боялся, что это ты. Я тебя мысленно убивал много раз, мне приходили в голову разные способы, но я искал самый жестокий, а самое главное – самый долгий. Мне ведь удалось все- таки найти эту тварь, Ирку, которая тебе подмогой была в грязном деле. Она мне все как на духу выложила, и думаю не врала, очень ей умирать не хотелось,» - речь Заура лилась как песня, песня печальная, тихая, как змеиный шепот и страшная, как траурный марш. Толик погрузился в эту песню, в мелодию и слова, и его посетило такое равнодушие к происходящему, что, казалось, он оглох. На него навалилась такая жизненная усталость, что он легко подумал о том, что неплохо было бы от нее избавиться.
     А Заур говорил, говорил то, что Толику и так было известно. Рассказал Заур и про судимость за самоволку, и про то как искал своих врагов, и как Ирку наказывал. Не убил, конечно, но жизнь попортил. И что ее убивать то было? Она сама себя алкоголем, да распутством ежеминутно уничтожала.
     «Ну что-нибудь может сказать хочешь напоследок, друг Толян?» - подитожил свой страшный рассказ Заур. «Скажу, друг Егор! Наверное мне стоило столько лет промучиться, чтобы смерть свою от руки счастливого человека получить, да и среди красоты природной. И так мне сейчас здесь было приятно, что если ты и решишь меня пришить, то лучше здесь. Здесь хочу!» «Счастливый, говоришь? И в чем же мое счастье по твоему? В том, что потерял сначала веру в любимого человека, потом веру в себя, когда поверил? Или когда плакал в камере от бессилия, от злобы, ведь я жалел тогда, что сам не убил неверную подругу. А ты знаешь, что со мною было, когда я узнал через два года, что жил с ненавистью к невиновному человеку, и сначала она сожрала меня изнутри, затем меня доедала другая гиена – угрызения совести?»
     «Счастлив ты, Заур, потому что тебя любили так, как меня не любили. А еще, что дело своей жизни выполнил – отомстил за себя и любимого человека.»
     Удар ножа, которым бывший друг так старательно нарезал трапезу, пришелся в аккурат между ребер. Последнее, что увидел умирающий Толик, это звездочки между листьев деревьев и почему-то испытал сожаление, что не довез подарок снохе.